Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Глава 3

Очередные летние каникулы миновали незаметно и вот уже через три дня мне предстояло пойти в седьмой класс. Школьники, в большинстве своем вернувшиеся в Генераторное или даже из него не выезжавшие, наслаждались последними днями блаженного безделья и летнего тепла. Воздух прогревался этими августовскими днями до 15–18 градусов тепла, что позволяло счастливым людям ходить по улицам в одних легких курточках или джемперах.

Родители, занятые своими делами и довольные тем, как плодотворно я провел лето, в конце каникул оставили меня совсем без внимания, так что на эти дни я оказался целиком и полностью во власти Джерома и придумываемых им проказ.

В этот раз, несмотря на мои попытки изобрести более невинные способы времяпровождения, мы — я, Джером, Ярик Литвинюк и Боря Коваль — пробрались на территорию технических сооружений. Для этого пришлось воспользоваться обнаруженной Джеромом (и, как я подозреваю, сделанной не без его участия) дырой в сетчатом заборе. Неуклюжий Боря зацепился за сетку и долго барахтался в ней под заливистый смех Джерома с Яриком. Признаться, я и сам не смог сдержать улыбку, но затем все же сжалился над Борей и помог ему выпутаться.

— Спасибо! — сгорая, как обычно, от стыда, пролепетал Боря, отирая свои штаны от пыли.

— Ну что, если наконец все пролезли, давайте пошевеливаться! — с видом бравого командира Джером махнул рукой, призывая всех за собой. — И не шумите. Застукают нас тут — плохо будет!

Джером был в своей стихии. В свои двенадцать он остался почти таким же мелким и кучерявым, каким был в одиннадцать, но самоуверенной бесшабашности в нем еще прибавилось. В затасканном, великоватом на нем папином жилете цвета хаки с нагрудными карманами поверх домотканого шерстяного реглана, потертых джинсах, грязных кроссовках и с закинутым за плечи рюкзаком он смотрелся заправским искателем приключений. Даже говорил он с какой-то нарочитой бравурой, будто герой не слишком кассового боевика.

— Веди! — серьезно ответил я, сдержав улыбку, которую вызвало у меня позерство друга.

Минут пять мы осторожно пробирались по задворкам одноэтажных складских помещений, мимо жестяных навесов, под которыми хранились тяжелые грузовые контейнеры и пирамиды тяжелых деревянных ящиков. Несколько раз до нас доносился злобный лай сторожевых собак, но, к счастью, они сидели на цепи.

— Э-э-э… Дима! — плетущийся рядом со мной Боря решил завязать разговор. — Я… э-э-э… это… смотрел твой блог летом… все видяшки посмотрел…

— Ну еще бы. Ты же в него влюблен! — обернувшись к нам, прыснул Ярик. — Давай же, Борька, признайся ему наконец!

— Иди ты, Ярик! — рассердился Боря, смущенно захлопав глазами. — Ну тебя с твоими приколами! Так я, это… видел, ты побывал на той ферме… ну, помнишь, про которую папа как-то рассказывал…

— Да, это было круто! — припомнил я. — Что за город Окленд — уму непостижимо! Миллионы людей живут и работают на крохотном клочке пространства, застроенном высоченными небоскребами. Сотни озоногенераторов работают, чтобы насытить газом гигантский озоновый купол — второй по величине в мире после сиднейского. Люди ездят по городу на скоростных электропоездах — и подземных, и надземных, которые проезжают от станции до станции всего за пару секунд. А для того, чтобы совершить путешествие в соседний мегаполис — Веллингтон, достаточно сесть на экспресс, который через сверхскоростной вакуумный тоннель пронесет тебя на расстояние 649 километров всего за сорок минут…

— Вау! — только и смог протянуть Боря, хотя он уже знал все это из моего видеоблога.

Мне было непросто втиснуть в несколько десятиминутных видео все свои впечатления от четырех дней пребывания в новозеландском мегаполисе. Его масштабы и бешеный ритм бурлящей там жизни заставляют чувствовать себя крохотной букашкой.

В Генераторном мы привыкли постоянно жить в тени Апокалипсиса, а в Окленде течение жизни осталось совсем как в старину, будто занятым своими делами горожанам нет никакого дела до наступившего конца света.

«Им просто повезло», — помню, рассказала мне папа, когда я поделился с ним своими наблюдениями. — «Страны Австралии и Океании не были активно вовлечены в Третью мировую войну и меньше всего пострадали от ее последствий. В результате некогда наименее населенная на планете часть света стала новым центром западной цивилизации…».

— Как ты вообще попал туда? — переспросил Боря. — Я слышал, туда туристов не очень-то пускают…

— Да, в Новую Зеландию сейчас сложно получить визу, у них там какие-то проблемы с эмигрантами. Но у меня проблем не было. Я приехал с папой, он там учувствовал в ежегодной дипломатической конференции Содружества Наций…

— Тсс! — прервал меня Джером, остановившись. — Заканчивай свои россказни, Димка! Пора надевать наушники, а то вам ушки так пощекочет, что мало не покажется!

И впрямь, шум здесь был таким, что Джерому приходилось кричать, чтобы мы его услышали.

— Куда лезем-то? — спросил Ярик деловито.

— А вон туда! — Джером указал пальцем в сторону энергетической подстанции, разукрашенной со всех сторон предостерегающими знаками «Высокое напряжение». — Там с крыши видон потрясный!!

— Издеваешься?! Током еще долбанет! — запротестовал я.

— Не сцы в компот, грека! Там ток внутри только, а на крыше ниче нет! Я там сто раз бывал! Давайте!

Покачав головой, поражаясь, что в очередной раз позволил втянуть себя в опасную авантюру, я достал из кармана мягкие защитные наушники и прикрыл уши.

Взобравшись вначале на дождевой козырек над дверью, а затем хватаясь за дыры в кирпичной кладке, следом за Джеромом мы забрались на плоскую крышу подстанции.

Боря едва-едва карабкался последним и мне пришлось напрячься, чтобы вытащить наверх полноватого одноклассника. Как всегда, краснея, он произнес какие-то слова благодарности, но я не мог их расслышать — мои уши, как и у товарищей, закрывали мягкие защитные наушники.

Даже сквозь наушники я ощущал монотонный грохот, напоминающий приглушенные раскаты грома. Гром гремел ритмично, с равными промежутками в несколько секунд. С расстояния в пять сотен метров и дальше этот грохот был привычен жителям Генераторного и даже немного зачаровывал. Мы любили этот шум, ласково щекочущий уши, и начинали беспокоиться, если вдруг переставали его слышать. Ведь мы знали, что этот звук издает озоногенератор, который защищает нас от злых солнечных лучей, делает так, чтобы на улице росли кусты и деревья, а люди жили дольше и не болели страшными болезнями. Но на расстоянии сто метров грохот уже не позволял ни на чем сосредоточиться и спать без затычек в ушах. А совсем вблизи от источника грохота — становился опасен. Без защитных наушников здесь вполне можно было серьезно повредить барабанные перепонки.

Джером, пригнувшись, жестом предложил приблизиться к нему. Мы подползли к краю бетонной крыши и сквозь невысокий парапет заглянули на территорию, огороженную дополнительно еще более высоким забором. Этот забор, как мы знали, патрулируется по периметру милиционером и лезть туда было уж совсем нельзя. Посреди охраняемой территории была водружена низкая железобетонная постройка без окон и дверей — именно она источала грохот. Из высокой трубки, венчающей постройку, вырывалась прямо в небо струя ослепительно-голубого газа, подпитывая озоном искусственный защитный слой — тонкую голубоватую пленочку над Генераторным, сквозь которую виднелись вечно клубящиеся в небе серые облака. Эта пленка — единственное, что предохраняет селение от губительного воздействия ультрафиолета, который выжег на Земле практически все живое, что смогло пережить радиоактивное заражение и ядерно-вулканическую зиму.

Некоторое время мы полюбовались работой озоногенератора, который мы обычно лишь слышали, а видели вблизи только один раз на школьной экскурсии. Но вскоре однообразный вид устройства нам наскучил, да и опасность быть обнаруженными ходящим внизу милиционером или рабочими, которые обслуживают генератор, начинала щекотать нервы. В конце концов мы спустились обратно (Борю пришлось долго подгонять жестами, так как слезть он боялся) и через какое-то время выбрались из технической зоны и перебрались в более спокойное место дислокации.

Это был укромный тупичок около Третьей улицы, скрытый от подъезда бытовкой, в которой здешний дворник хранил свои уборочные принадлежности. Джером первым уселся на сложенные возле бытовки бетонные блоки и велел Боре Ковалю «доставать семечки, или что там у тебя».

— Да уж! — сняв наушники и размяв покрасневшие уши, прыснул Ярик. — Поверить не могу, что именно в честь этой грохочущей бандуры наша дыра получила свое название. Неужели нельзя было придумать что-нибудь интереснее?

— Ты бы попридержал язык, говоря о таком, — возмутился я. — Чтобы ты знал, без этой штуки наша жизнь была бы очень несладкой! Много людей отдали бы все на свете, чтобы жить под озоновым куполом…

— Да, да, да, — скучающим голосом протянул Джером, подмигнув Ярику и зачерпнув горсть семечек подсолнуха из протянутой Борей упаковки. — А сейчас он скажет, что это благодаря его папаше эта хрень здесь оказалась. Ну, давай, грека, хвастни!

— Я этим не хвастаюсь. Но горжусь, что мой папа многое сделал для селения, — ничуть не смутился я подколке друга. — Если бы не дипломатические контакты, которые папа наладил еще на заре существования селения, кто знает, как долго нам пришлось бы жариться под ультрафиолетом…

— Да ну! Содружество, по-моему, раздает их кому попало, — брякнул Ярик.

— Что за чушь! — искренне вознегодовал я. — Сразу видно, что ты ничего в этом не шаришь! Чтоб ты знал, в Европе живут сотни общин, которые только мечтают об озоногенераторе. Посмотри хоть на наших соседей: «александрийцев», там, или «фабрикантов», или на Доробанцу. Там ничего такого нет, и неизвестно, будет ли когда-то. Эти штуки очень дорогие и жрут страшно много электричества. Мой папа, занимаясь внешними связями, сумел наладить отношения с Содружеством. Несколько раз он летал в Австралию в составе объединенных делегаций из Центральной Европы. Там он встречался с видными деятелями правительства и топ-менеджерами транснациональных корпораций, сумел завоевать их доверие и снискать уважение. Именно папа ухитрился всеми правдами и неправдами добиться того, чтобы один из десяти первых озоногенераторов, которые направили в Центральную Европу по гуманитарной программе Содружества, достался нашему селению.

Я хорошо помнил мамины и папины рассказы. Они говорили, что именно генератор, который заработал в том году, когда я родился, вдохнул в бедствующее поселение новую жизнь. С того дня, когда над головами людей заблестела свежая синева, они поверили наконец, что жизнь когда-нибудь наладится. Теперь можно было выходить из домов без капюшонов и марлевых повязок, ходить по улицам, не кутаясь в плащи. Жизнь, которая со дня начала войны стала настоящим кошмаром, начала нормализовываться.

На торжественном заседании поселкового совета, созванном в честь введения в эксплуатацию озоногенератора, в присутствии важных гостей из Олтеницы и даже из самой Австралии, было принято единогласное решение официально переименовать ВЛБ № 213 (в народе — «Новая Украинка») в Генераторное. Неделю спустя жители селения поддержали это решение на всеобщем голосовании, а в памяти родившегося в селении поколения оно окончательно прижилось.

— Ну да, ну да — «достался», — хмыкнул Джером, недоверчиво покачав головой. — Простак ты, Димка, что ли? Они его нам отдали попользоваться. Это называется — «лизинг». Знаешь, что такое «лизинг»? Это значит, что богачи из Содружества каждый месяц дерут с нас за этот генератор деньги, а если мы начнем плохо себя вести — просто заберут его, и дело с концом!

— Да кто им его отдаст?! — хихикнул Ярик. — Народ ни за что не отдаст!

— Не отдаст, говоришь? — переспросил Джером, ухмыльнувшись. — Так нас здесь всех сотрут в порошок: скинут пару канистр с супернапалмом или долбанут лазером прямо из космоса. Ты что, думаешь, можно так просто кинуть жадных спрутов из всемогущих корпораций?!

— Ну, это ты загнул, — возразил я, будучи достаточно осведомленным о подробностях договора, подписанного с лизинговой компании из консорциума «Смарт Тек», чтобы не верить небылицам, о которых судачат ребята. — «Лизинг» — это означает, что мы покупаем генератор, только платим не всю цену сразу, а каждый месяц по чуть-чуть. Осталось еще… э-э-э… восемь лет — и мы выплатим всю стоимость. Тогда генератор станет нашим, и никто его уже не сможет забрать. И, чтоб ты знал, генератор нам достался на очень выгодных условиях!

— Да ну? — скептически скорчившись, переспросил с издевкой Джером.

— Ну да! Лизинговая компания обычно берет себе большие проценты — где-то под пятнадцать годовых. Это на процентах она зарабатывает! Но мы платим всего два процента годовых. Остальные за нас платит специальный фонд, созданный Содружеством. Это папа с ними так договорился!

Джером нарочито широко зевнув, даже не прикрыв рот ладонью, тем самым показав, что он остался при своем мнении. За лето, на протяжении которого мы с ним практически не виделись, он стал заметно более желчным и неприязненным. Правда, чувства эти не были направлены конкретно против меня или кого-то другого — в равной степени доставалось всему человечеству. Подозреваю, что виной тому отец, который пил больше прежнего и с которым ему приходилось проводить больше времени, чем обычно. И, конечно же, не обошлось без Тома.

— Том мне популярно рассказал обо всей этой бодяге, — в такт моей мысли продолжил гнуть свою линию Джером. Говорил он с нарочитой медлительностью, будто показывал, что сомневается, поймут ли смысл его слова заметно отстающие в развитии одногодки. — То, что Димка говорит, рассчитано на дураков, чтобы их успокоить. Наивные дурачки считают, что с корпорациями можно работать по-честному или что они кому-то делают подарки. А большие дядьки в это время жухают этих лохов и подбивают свое баблишко. Так построен мир, ребятишки!

— Ты говоришь словами Тома — не своими, — покачал головой я.

— Я вам даже больше скажу, ребята! — Джером сделал многозначительную паузу, и в его глазах мелькнули веселые искорки, как это бывало всегда, когда он собирался выдать что-то совсем уж сногсшибательное. — Вы что, думаете, эта штука здесь правда только для того, чтобы выпускать в небо струйку озона?

— А для чего, по-твоему? — предчувствуя какую-то полную несуразицу, страдальчески спросил я, в то время как Ярик и Боря навострили уши, готовясь принять на них жирные кольца лапши.

Ирландский охламон озарился такой самодовольной улыбкой, какая может быть лишь у человека, ведающего все тайны мира и окруженного невежественными и глупыми смертными. Насладившись напряжением, которое витало на лице Бори, он выдал:

— Я вот что вам скажу — может, и нет никакого озонового слоя и ни черта он не от чего не защищает! А если даже и есть — то это просто прикрытие. Эта здоровенная штука для вида громыхает, чтобы обмануть простофиль вроде вас. А внутри этой трубы на самом деле спрятана антенна, и она испускает специальные волны, которые… пудрят нам всем мозги!

Я хохотал искренне и долго. Но Джером, сверкнув поначалу глазами, оставил мой демарш без внимания и прежним своим таинственным шепотом продолжил, обратив все свое внимание на более благодарных слушателей — Ярика и Борю:

— Чтоб ты знал, всякие там бомбы, лазеры и ракеты — это все фигня. Ну, аннигиляционные бомбы — может, и не фигня, но они слишком мощные, а снова взорвать весь мир никому не нужно. Поэтому это все — вчерашний день. Современное оружие — оно действует людям прямо на психику. Вот сидишь ты, вроде все хорошо… и тут вдруг оп, приходит тебе странная мысль в голову! Ну, скажем, убить своего друга. Или себя. Или там, скажем, убить всех врагов Содружества. И никак ты с этой навязчивой идеей не можешь бороться. Идешь — и убиваешь. И кажется тебе, что все так и должно быть. Но тебе невдомек, что мысль эту тебе внушили — специальными невидимыми волнами! Такое оружие есть у Содружества, и у китайцев. Они друг с другом соревнуются, кто сможет зазомбировать больше народу. И в один прекрасный день эти две армии зомби столкнут друг с другом. Это и будет Четвертая мировая война — война зомби. И к ней сейчас усиленно готовятся. Вот Содружество ваше якобы добренькое, помогает разным там маленьким поселениям вроде нашего, а на самом деле — просто хочет всучить эту штуку, чтобы в нужный момент превратить нас в своих зомби. Вот так. А чего, вы думаете, они нам эту штуку считай, что за бесплатно отдали?

— Ты же говорил, что они на нас кучу денег зарабатывают! — поймал я друга на противоречии.

— Ну, может, и зарабатывают, — не растерялся лохматый конспиролог. — Они, в этих корпорациях, знаешь, какие жадные? Какие бы планы и заговоры не строили, а свою копеечку урвать не забудут!

— А ты тогда почему такой умный? — продолжал я загонять завравшегося парня в угол. — У тебя, что ли, иммунитет?

— А что я? — пожал плечами Лайонелл. — Может, у меня башка варит и получше вашего, вот меня пока и не зомбировало. Но это пока они только готовят свои планы. А как врубят антенну на всю мощность — все, пиши пропало. Округлятся у меня глаза, запою я песенки по-английски и пойду маршировать во славу этого их… как его… Рессора… Покрышка…

— Протектора! — исправил я.

— О! — коварно ухмыльнувшись, подловивший меня друг ткнул мне пальцем в грудь. — Димка вон уже готов! Давай, солдат, раз-два-три, левой!..

Ребята захохотали, и даже я сам не удержался от смеха. С Джеромом, конечно, было весело. Правда, я часто ловил себя на мысли, что сам не знаю, травит ли он байки шутки ради или верит во все, что говорит всерьез.

Мы провели около часа, треплясь о том о сем, пока не появилась здешняя дворничка — тучная румынка в поношенном оранжевом свитере, издали потрясая кулаком и угрожая, что заставит нас убирать весь двор. Джером с Яриком, завидев ее, драпанули, но мы с Борей остались и, извинившись, добросовестно подмели место нашей тусовки от разбросанной повсюду скорлупы от семечек.

— Как свинячить — так вы первые, а как убирать — так драпаете, — пристыдил я друзей, которые ждали нас, спрятавшись за углом дома и потешаясь над какими-то видео из Интернета. — Не понимаете разве, что если бы мы не убрали, то она бы нас больше вообще во двор не пустила?

— Извини, Димка, — Джером невинно развел руками. — Вы с Борькой ну так ловко управлялись с метлами — любо-дорого было посмотреть. Мы боялись, что рядом с вами будем смотреться блекло…

Тунеядцы насмешливо захихикали, а я, для виду тоже улыбнувшись, неожиданно отвесил Джерому хороший пинок кроссовкой по заднице, после чего мы пару минут бегали друг за другом, отвешивая все новые пинки и шутливо борясь. В конце концов усталость возобладала и установилось перемирие.

— Ну что, предлагаю собрать команду и погонять в футбол! — глядя на тяжело дышащих друзей, которые никогда слишком сильно не усердствовали на уроках физкультуры, предложил я.

— Ну уж нет, — запротестовал Джером. — Сегодня есть реальный шанс погрузиться на пару часов в «виртуалку». Там сегодня дежурит Ромчик — свой человек, кореш Тома, у меня с ним все на мази.

— Да, зачетная идея! — тут же загорелся этой идеей Ярик. — Блин, я уже месяц, наверное, вишу на голимом, ни разу не погружался. Идем!

— Хм. Ну, в принципе я — за! — прикинув, решил я.

Хоть погружение в «виртуалку» ребятам младше шестнадцати у нас было запрещено, мои родители относились к этому запрету не так строго, как, скажем, к курению, выпивке и наркотикам. Когда мы были в Окленде, папа даже сам отвел меня в один крутой виртуальный клуб и разрешил окунуться на три часа. «Это и впрямь очень увлекательно, так что я не против, чтобы ты иногда ею пользовался», — сказал он мне. — «Ты у нас парень бойкий, энергичный, так что я уверен, что виртомания тебе не грозит».

Мама тоже не была склонна к строгим запретам, так как считала, что с психологической точки зрения нет лучшего способа привлечь к чему-нибудь внимание подростка, чем превратить это в запретный плод. Правда, она предостерегала меня от чрезмерного увлечения искусственным миром и рассказывала по этому поводу много историй из своей молодости.

От мамы я узнал, что с конца 40-ых годов зависимость от виртуальной реальности стала настоящим бичом. Вопреки ограничениям, вводимым на государственном уровне, люди массово уходили в вымышленный мир, дающий практически те же ощущения, что и реальный. Виртуальный мир манил даже успешных людей, которым не хватало остроты ощущений. И уж точно был манной небесной для неудачников, не получающих удовольствия от своей реальной жизни. Появились даже специальные фирмы, обслуживающие виртоманов и выпускающие для них специальную продукцию.

Некоторые из маминых знакомых и одноклассников и даже ее двоюродный брат полностью потеряли интерес к реальности. Мама говорит, что это было ужасающее зрелище — жирный, обрюзгший человек с атрофированными конечностями, словно овощ, с блаженной улыбкой сутками сидит в кресле, испражняясь под себя через специальное отверстие и питаясь через катетер, лишь бы ни на секунду не возвращаться из мира грез.

Похоже, что и Борин папа не скупился на такие истории — так как Коваль не разделил наше воодушевление.

— Ну, а я пас, наверное, ребята. Если папа узнает… — Борис смущенно зашаркал на месте.

— «Папа узнает», «папа накажет», бла-бла-бла! — презрительно передразнил его Джером. — Сопли твои так растеклись, что сейчас замажемся все! Давай, Коваль, решайся!

— Боря, ты не переживай так сильно, — я ободряюще похлопал его по плечу. — За нами так секут, что всерьез пристраститься к «виртуалке» нам не грозит. А раз в месяц погрузиться никому не повредит.

После того, как даже я, обычно не одобряющий нарушение правил, стал на сторону ребят, Боря наконец сдался и согласился составить нам компанию.

— Класс! Только это… — ирландец сделал паузу, значение которой каждый раз было одинаковым. — Кто-нибудь деньжат одолжит?

— Ты мне уже полтинник висишь! — возмутился Ярик.

— А мне… — несмело встрял было Боря.

— Не очкуйте, все отдам! — прервав причитания толстячка, нетерпеливо отмахнулся Джером. — Я что, по-вашему, когда-то что-то не отдавал?!

— Ну, вообще-то… — еще менее смело протянул Боря.

— Вот видите! — заключил парень удовлетворенно. — Так что давайте, раскошеливайтесь!

Видя, что Ярик с Борей продолжают жаться, я смилостивился над другом и сказал:

— У меня на счету что-то должно быть. Только давай так — чтобы через неделю.

— Димон, ну ты меня знаешь!..

Виртуальный клуб Dream Tech находился в закоулочке неподалеку от перекрестка Центральной и самой южной в селении, Двенадцатой улицы.

Этот район считался неблагополучным. Вот уже несколько лет здесь строили два многоэтажных кирпичных дома, в коммунальных квартирах которого планировалось компактно поселить две сотни малообеспеченных семей. Но хотя председатель каждый год перед выборами клялся закончить эту стройку «в кратчайшие сроки», строительные леса пока еще едва достигали шестого из девяти планируемых этажей. Малообеспеченные семьи (которых, по самым скромным подсчетам, было не менее двухсот пятидесяти, не считая неженатой молодежи), тем временем до сих пор ютились в самодельных лачугах с печным отоплением и даже в палатках, которые были хаотично разбиты аж до самых южных ворот, да и за ними тоже.

Сворачивая с Центральной на Двенадцатую улицу, мы прошли мимо своеобразного здания: на каменном фундаменте был построен двухэтажный дом из толстых, гладко отесанных бревен, над покатой крышей которого торчала каменная печная труба. Это был дом старухи Зинаиды Карловны, в котором, по слухам, были обширные подвалы — в них собирались на молебны сектанты.

Дом некогда построили сыновья Карловны. Их было трое, но не один не дожил до этого времени: младший помер от «мексиканки», старший скончался от язвенной болезни желудка во время голода, а среднего убили во время одной из «экспедиций». Мама говорит, что это ужасное несчастье подкосило женщину и она, ранее бывшая деятельной и энергичной натурой, ударилась в религию. Карловна, как всегда, сидела на крыльце в своем кресле-качалке, укрытая клетчатым пледом. Костлявые руки упражнялись с иглой, изготавливая на зиму теплые носки, но сморщенное лицо, окруженное седыми космами, было обращено не на вязанье, а на прохожих. Когда чувствуешь на себе ее пристальный взгляд — становится не по себе.

Виртуальный клуб разместился в одноэтажном здании без окон в форме куба, которое компания Dream tech смонтировала за счет собственных средств (которые, по слухам, окупились с лихвой всего за несколько лет). Облицованное поблескивающим черным металлом и встречающее прохожих большим рекламным голографическим экраном, раскинувшимся в воздухе, это здание резко контрастировало с убогими хижинами, ютящимися по ту сторону улицы.

На подходах к клубу нас, как обычно, ожидал сектант. На этот раз это был молодой человек в светлых одеждах, отрастивший себе своеобразную бородку, будто пытался походить на одного из святых, изображенных на христианских иконах. Этого, кажется, я еще не видел.

— Одумайтесь! — закричал он. — Неужели и вы, невинные дети, жаждете воспользоваться этим порождением Сатаны, которое затуманивает вам разум?! Отриньте это! Это — от Лукавого! Послушайте же!..

В голосе новообращенного сектанта звучало столько искреннего осуждения, что Боря, кажется, даже испугался и намеревался было отступить, но, устыдившись товарищей, храбро бросился вперед. Мы едва сумели отделаться от назойливого проповедника, но вслед нам до самого порога клуба доносились грозные предостережения.

У входа, прислонившись к стенке, пребывал в полудреме крепкий лысый дядька в черных штанах и черной куртке, под которой проглядывался кевларовый бронежилет — охранник из частной фирмы, нанятой Dream Tech. Так как в Генераторном частным лицам запрещено было носить огнестрельное оружие и для Dream Tech не сделали исключения, у бедра охранника болталась длинная дубинка, которая, при необходимости, могла шандарахнуть электрическим током. Грозный вид охранника заставлял сектанта не приближаться к «гнезду греха» слишком близко. По тройке мальцов, опасливо приближающихся к двери, охранник лишь прошелся насмешливым взглядом, но останавливать не стал — это была не его работа.

За сдвоенной автоматической дверью, раздвинувшейся при нашем приближении, находилась небольшая чистая прихожая с белым полом, стенами и потолком. Чтобы пол ни на минуту не утратил своей белизны, его с тихим жужжанием бороздил маленький и юркий робот-уборщик, похожий на самоходный пылесос.

В зимнее время здесь было открыто окошко, куда можно сдать верхнюю одежду, а в летнюю пору, как сейчас, стоял только стульчик, на котором со скучающим видом дежурил «тимуровец». В прихожей витало по меньшей мере три рекламных воздушных экрана, которые во всей красе демонстрировали и превозносили все прелести погружения в виртуалку. Едва мы ступили сюда, как детектор движения почувствовал посетителей и перед нами из сверкающих синих линий материализовалась полупрозрачная сияющая глубокой синевой голограмма, изображающая неземной красоты женщину-киборга Минерву — символ компании Dream Tech.

— Добро пожаловать домой, странник! — чарующим синтетическим голосом пропела голограмма и широким жестом руки указала в сторону следующей двери, которая вела в сам зал погружений.

Сидящий на стуле худощавый подросток с сальными черными дрэдами и пирсингом в носу, разглядев нас через сетчаточник, движением пальцев приглушил звук в ушных микро-динамиках и открыл было рот, чтобы развернуть пробравшуюся в клуб мелюзгу куда подальше, но, разглядев Джерома, расплылся в улыбке. Я слышал, этот Ромчик никогда не принадлежал к числу пай-мальчиков. Очень подозреваю, что он только потому и записался в состав «тимуровцев», чтобы иметь возможность пропускать в клуб желающих — кого по знакомству, а кого и за денежку. Джером, видимо, относился к первой категории. Ему достаточно было пошептаться с парнем несколько секунд, чтобы мы беспрепятственно прошли через следующую дверь.

Для того чтобы попасть в святая святых, оставалось преодолеть последнюю преграду — финансовую. За дверью находилось еще одно чистое, светлое и хорошо кондиционированное помещение без окон. Рекламных экранов здесь было еще больше. За высокой стойкой с логотипом компании Dream Tech сидела миловидная девушка лет двадцати в безукоризненной синей форменной блузе с бейджиком, на котором было написано имя «Саша». Кроме нее, тут присутствовал еще один охранник, одетый так же, как и дежуривший снаружи, но вместо лысого черепа щеголявший модным ирокезом. Для тех, кому приходилось ждать своей очереди, здесь разместили несколько мягких диванчиков и стеклянных столиков, на которых лежали распечатанные на красивой глянцевой бумаге виртуал-меню. За спиной Саши виднелись два холодильника, заполненные бутылочками и баночками сладкой газировки, энергетиков и пива, которые могли скрасить ожидание, а при необходимости можно было заказать тосты или ход-дог.

— Добрый день! — Саша улыбнулась дежурной профессиональной улыбкой.

— Привет! — бойко поздоровался с ней Джером, который был здесь частым гостем. — Нам это, четыре места надо. Где-то… часика на три. Есть свободные?

— Конечно! Вносите депозит — и можете проходить! — любезно кивнула Саша.

Расценки были всем в Генераторном известны: десять евро за час. Дешевле было только тем, кто имел годовой абонемент или скидочную карточку постоянного посетителя. Погружения — удовольствие не из дешевых. А учитывая, что многие взрослые в Генераторном не зарабатывали и тысячи в месяц, становилось понятно, что любители виртуалки отдавали компании Dream Tech большую часть своего заработка и все равно не могли позволить себе погружаться так часто и долго, как им хотелось бы.

Ярик первым подошел к стойке и положил правую ладонь на сенсорный экран платежного терминала. После того как платежная система считала отпечатки его пальцев и определила, что ладонь принадлежит Ярику Литвинюку, ему осталось произнести слова подтверждения, чтобы с его личного счета (или со счета кого-то из родителей в пределах отведенного для сына лимита) были списаны тридцать евро.

— Э-э-э… Дима, — Боря смущенно подергал за рукав. — Я это… только сейчас подумал… если я расплачусь тут, то папа узнает, понимаешь… я, наверное, все-таки не пойду… ну или, может быть, ты со своего счета заплатишь, а? А я потом тебе перечислю…

— Ладно, — тяжело вздохнул я.

Движением пальцев я вызвал на экран своего сетчаточника страничку личного финансового счета и убедился, что на нем еще осталось доступно чуть-чуть больше ста евро из средств, которые родители выделяли на мои личные расходы. Конечно, сжигать большую часть накопленной суммы за раз отнюдь не входило в мои планы, но и на попятную идти уже поздно.

— За три места, — сказал я улыбающейся Саше, поднося ладонь к терминалу.

Едва расчеты были закончены — работница клуба кивнула нам на экран, где отобразились наши места: с двадцать третьего по двадцать шестое. Теперь оставалось лишь пройти за ширму, усесться в удобное мягкое кресло, сунуть руки и ноги в разъемы и положить голову на подголовник. После того как компьютер несколько раз осведомится все ли хорошо, маска мягко опустится на лицо, а секунду спустя в районе висков и затылка начнет чувствоваться легкая прохлада, означающая, что шлюзы, через которые человеческий мозг подключается к нейрокомпьютерному интерфейсу, уже подсоединены. Осталось лишь выбрать все необходимые опции и сценарий — и погружение начиналось.

Что я делал в виртуалке? Буду честен: пока мои сверстники, обливаясь слюнями, занимались сексом с большегрудыми порноактрисами, становились чемпионами по боям без правил или участвовали в кровопролитных сражениях, я летал в космос. Мечта всей моей жизни, которой я заразился едва ли не раньше, чем научился ходить — принять участие в космической экспедиции, которая достигнет наконец планеты, пригодной для человеческого обитания, и изменит тем самым историю человечества.

Папа однажды рассказал мне, что еще задолго до войны астрономы обнаружили планету, на которой наверняка есть пригодная для жизни людей атмосфера. Точно этого никто утверждать не мог, но вероятность считалась самой высокой среди всех известных планет звездного скопления, в котором находится Солнце. Если бы не война, то уже в 2060-ом году стартовал бы амбициозный международный проект «Одиссей», который предусматривал создание в течение десяти лет космического корабля, способного достичь этой цели. Необходимые для этого технологии уже существовали. Теперь этот проект забыт, и неизвестно, будет ли он когда-нибудь возрожден.

Это была одна из многих историй, рассказанных отцом. Но я не мог забыть о ней как о других. Я прочитал о проекте «Одиссей» все, что только смог найти в Интернете, наизусть выучил устройство проектируемого корабля и знал все существующие инженерные проблемы, которые предстояло решить, чтобы сделать его постройку возможной. В общем, стал просто-таки экспертом в этой области.

Чем старше я становился, тем сильнее укреплялся в мысли, что моя мечта может стать реальностью. Я разузнал, что хоть космические исследовательские программы и не являются главным приоритетом в Содружестве, но их разработка не прекратилась вовсе, а всего лишь заморожена на неопределенное время. Если подумать, то для меня это настоящий подарок судьбы. Я как раз успею окончить школу, поступить в хороший колледж в Австралии (да, знаю, там сейчас не все так просто с иммиграцией, как было сразу после войны, но уж мой папа что-нибудь придумает), а оттуда и в воздушную академию. Высокий конкурс и требования к астронавтам не пугали меня — я был здоров, неглуп и полон решимости достичь своей мечты. И я обязательно ее достигну.

Ну а пока… пока еще оставалось только тренироваться, пускаясь в космические путешествия в виртуалке. Настоящие астронавты тоже проводят немало времени в погружениях, в которых можно максимально реалистично смоделировать самые разные опасные внештатные ситуации, которые могут возникнуть в реальности. Так что можно считать, что я не теряю времени даром, верно?

Когда три часа спустя мы вышли из клуба, на улице начинало смеркаться и слегка похолодало. Сектант куда-то исчез — наверное, решил одеться потеплее, а может, отчаялся наставить упрямых грешников на путь истинный и отправился молиться за их души.

Боря был необыкновенно возбужден и взахлеб рассказывал о своем погружении, где он был в какой-то фантазийной вселенной с рыцарями, эльфами и драконами. Впрочем, его никто не слушал. Ярик брел молча, с глуповатой улыбкой на лице, мысленно все еще не отрешившись от неведомых виртуальных приключений. Я тоже переваривал в уме последнее погружение и анализировал свои ошибки, из-за которых выход в открытый космос окончился неудачей и я не сумел вернуться на борт. А Джером тихо причитал, что чертово время окончилось на самом интересном месте, и со злобной тоской поглядывал на окружающую его действительность. «Ненавижу все это!» — читалось в его взгляде. Я вдруг отвлекся от мыслей о космосе и вспомнил слова мамы, что такое состояние, как у Джерома, называется «поствиртуальной депрессией» и его считают верным признаком зарождающейся виртомании. Может быть, есть повод тревожиться за друга? Может, я оказал ему медвежью услугу, очередной раз одолжив деньги на погружение?

Родители учили меня испытывать благодарность за свою судьбу, я старался жить полноценно и наслаждаться каждым глотком воздуха. Прогулки в виртуалку были для меня лишь одним из множества развлечений, которое отнюдь не затмевало собой всю остальную мою жизнь. А вечно неудовлетворенный и побитый жизнью Джером, лишенный матери и живущий в нищете с пьяницей-отцом, напротив, рад был избрать себе иную участь. Несмотря на его неуемную энергию и изобретательность, Джерри, пожалуй, мог бы стать виртоманом, имей он, конечно, на это деньги.

— Все в порядке, дружище? — спросил я, хлопнув Джерома по плечу.

Вздрогнув, друг резко взглянул на меня и в его взгляде скользнула инстинктивная неприязнь, но уже секунду спустя в карих глазах Джерома прояснилось, и он улыбнулся, казалось, устыдившись своей вспышки негодования.

— Просто терпеть не могу, когда меня прерывают на самом интересном месте, — объяснил он.

— Где ты был? — поинтересовался я.

— Где-то километрах в семидесяти от Москвы. Там фон десять тысяч микрорентген в час — защитный скафандр едва выдерживал. И мутанты перли со всех сторон — едва успевал косить их из «минигана».

— Мутанты? — переспросил я. — Ты же говорил, что любишь, когда все реалистично.

— А что тут нереалистичного?! Знаешь, какая дрянь развелась на пустошах под радиоактивными лучами? Ну, а про «миниган» — согласен, чушь, конечно. Удержать эту махину в руках с ее реальной отдачей невозможно. А с другой стороны — в экзоскелете, пожалуй, что и можно. Как ты думаешь?..

Мама написала сообщение, что приедет сегодня на девятичасовом автобусе, так что я, попрощавшись с ребятами, пришел домой, поужинал и засел в своей комнате, окунувшись в Интернет. Моя страничка в социальной сети пестрела от сообщений, постов в хронике и лайков от моих новых приятелей, с которыми я познакомился в летнем лагере. Это были ребята и девчонки моего возраста или чуть старше, со всего мира — от Новой Зеландии до Аргентины. До знакомства с ними я и вообразить себе не мог, какими на самом деле разными могут быть люди и их образ жизни.

Папа воспользовался своими дипломатическими связями, чтобы выбить мне место в международном лагере «Юнайтед» на побережье северной Антарктики. Это было волшебное место, настоящий рай, где каждое лето собирается молодежь со всех уголков Содружества и дружественных ему общин, чтобы совершенствовать свои знания в английском языке, проводить время в веселых играх и соревнованиях, а главное — заводить себе друзей из далеких стран и расширять свой кругозор. Я пробыл в лагере 24 дня и, хоть и соскучился по дому, друзьям и родителям, не хотел уезжать — настолько там было здорово и интересно. Впечатлений от этой поездки мне хватит на весь год.

Мне удалось искупаться в закрытом бассейне с настоящей морской водой и даже погрузиться в него с аквалангом. Поднимая тучи пыли, с бешеным ревом я прокатился по антарктической степи на спортивном квадроцикле. Вступив в кружок юных робототехников, я вместе с товарищами по команде смастерил дрона, который перед всем лагерем участвовал в соревнованиях с дронами, построенными командами-соперниками, и занял почетное третье место. Австралийские парни научили меня играть в регби, и я здорово поупражнялся в этом виде спорта, получив немало синяков, но еще больше позитивных эмоций. Красивая рыженькая девочка с веснушками, британка по имени Дженет, которая поначалу вела себя несколько высокомерно, кажется, влюбилась в меня и плакала, когда мы уезжали. Я обещал ей переписываться и обязательно приехать в следующем году в то же время.

Не обошлось, конечно, и без учебы. Но даже она проходила весело и не напрягала. К нам приезжали известные люди из Содружества, чтобы прочитать лекции о какой-то важной проблеме или поделиться историей своего успеха. Это были политики, ученые, инженеры-конструкторы, писатели, даже разработчики видеоигр. Некоторые вещи, которые они рассказывали, были по-настоящему интересными и глубоко засели в моей памяти.

А под конец смены был конкурс талантов и фестиваль молодежной музыки, на который съехались несколько десятков любительских групп со всего мира и даже сам Роджер Мур со своей группой Salvation! Это был самый по-настоящему крутой концерт: обалденный звук, потрясающие спецэффекты, лазеры, стробоскопы, тысячи радостно вопящих и прыгающих тинэйджеров в ярких костюмах, с краской на лицах и флажками в руках… всего и не описать.

Моя репетитор по английскому языку, Клаудия Ризителли, тоже была в лагере по папиной рекомендации — в качестве вожатой в одной из женских групп (как раз в той группе, к которой принадлежала Дженет — как раз Клаудия нас с ней и познакомила). Папа знал Клаудию по работе, так как она часто сотрудничала с дипломатами из Олтеницы в качестве переводчика. Именно из-за этого знакомства он в свое время и нанял ее как моего репетитора. Жизнерадостная и улыбчивая итальянка, которая и раньше мне нравилась, после проведенного в лагере времени стала мне еще симпатичнее и ближе. То ли из чувства благодарности к отцу, то ли по каким-то еще причинам, Клаудия уделяла мне много внимания, ненавязчиво опекала меня, как старшая сестра и всегда была рада прийти на помощь.

Конечно, я любил своих друзей из Генераторного. И мне, в общем-то, нравилось проводить с ними время. Но… честно говоря, я считал дни до следующего лета, когда смогу снова оказаться в «Юнайтед». Очень надеюсь, что папа сможет еще раз меня туда отправить!

Ответив на десяток сообщений в соцсети и минут двадцать поболтав по видеосвязи с Дженет, которая вернулась в родной город Перт, я постепенно переключился на другое. В памяти неожиданно всплыли бредовые слова Джерома о двойном предназначении нашего озоногенератора. И я, скорей забавы ради, чем всерьез, решил прогуглить этот вопрос. И уже минут через десять мне стало не до смеха.

Одной из первых я натолкнулся на статью новозеландского репортера по имени Эдвард Грей. Как учил папа, я вначале посмотрел на биографию автора в авторитетных источниках и убедился, что это достаточно известный политический обозреватель крупной газеты The Press, который не принадлежит к числу эпатажных искателей сенсаций.

Вот что написал Грей:

“Мозговой штурм

Китайские пси-излучатели — средство для построения коммунизма во всем мире?

В интеллектуальных кругах принято скептически воспринимать теории заговоров, построенные вокруг идеи воздействия властями на психику людей с помощью лучей, газов, водяных примесей или пищевых добавок. Слишком часто за последние полтора столетия эти идеи ложились в основу фантастических романов. Война за наши умы, безусловно, ведется сильными мира сего. Но средства ее ведения не имеют ничего общего с научной фантастикой: это обычная пропаганда через средства массовой информации. Так принято считать. Но так ли это в действительности? Или мы лишь успокаиваем себя, не желая признавать, как далеко шагнули технологии в области психотропного оружия?

Впервые общественность начала всерьез бить в набат весной 70-го, вскоре после неудавшегося Балинезийского конгресса, который ознаменовал очередной этап похолодания отношений между Содружеством наций и Евразийским союзом. В распоряжении журналистов индонезийского телеканала Indosiar оказалась воистину шокирующая информация о разработках коммунистов в области влияния на человеческую психику. Источник информации так и остался анонимным. Но своевременность произошедшей утечки заставляет предполагать, что она произошла не без ведома спецслужб.

Согласно данным, которые раскрыл Indosiar со ссылкой на анонимный источник, развитие психотропного оружия в Китае давно вышло за рамки экспериментальных разработок. Еще в 65-ом более чем в ста исправительных учреждениях (так называемых “лаоцзяо”) были установлены рабочие прототипы излучателей, которые оказывали прямое воздействие на психику людей волнами неизвестного диапазона, условно именуемыми «пси-волнами». Пси-волны якобы не проявили себя действенным средством перевоспитания инакомыслящих граждан, но зато продемонстрировали очень высокое «усмиряющее действие»: случаи неповиновения со стороны заключенных были практически искоренены. Правда, сообщалось, что у волн оказались и побочные эффекты: существенно снизилась эффективность труда, развилась апатия и участились случаи самоубийств.

Но эти «невинные» эксперименты с заключенными, способные привести правозащитников в тихий ужас — лишь цветочки. Так, по данным источника, на 29-ом Всекитайском съезде КПК, который состоялся в 67-ом, партийным руководством был заслушан совместный доклад министров гражданской администрации и национальной обороны, содержание которого хранится втайне. На основании тайного доклада был одобрен проект корректировок к Плану 23-ей пятилетки, которые, среди прочего, предусматривали выделение дополнительных пятидесяти миллиардов юаней на нужды «специальных программ пропагандистского и воспитательного характера». А в Плане 24-ой пятилетки на эти программы отвели уже целых сто десять миллиардов. И было бы наивно полагать, что сфера действия проекта ограничена лишь исправительно-трудовой системой. «Усмиряющее действие» излучения, проявившееся на политзаключенных, могло оказаться так же эффективно и в отношении широких слоев населения Поднебесной, и в отношении потенциального противника Народно-освободительной армии.

Но есть ли здесь реальная угроза для нас?

Будем откровенны — внешняя политика Китая вызывает много опасений. После оттепели второй половины 60-ых, во время которой наладились торговые связи с Содружеством, наступило новое похолодание. Компартия красноречиво демонстрирует, что торговые отношения отнюдь не равняются дружбе и сотрудничеству, а являются лишь данью необходимости.

Пропагандистская машина в Китае работает, не сбавляя оборотов, практически в том же режиме, на который настроилась сразу после войны. В сознании населения цементируется давно навязанный образа врага — классического, стереотипного “прогнившего капитализма”, известного еще со времен Ленина, который, помимо всех прочих бед человечества, виновен теперь еще и в минувшей мировой войне.

Большая часть китаеведов, включая таких уважаемых экспертов как Хастингс и Лопес, полагают, что ужесточение внешней политики КНР обусловлено внутренними факторами. Компартия, мол, пытается акцентировать внимание собственного населения на внешних угрозах, чтобы избежать волнений и протестов из-за тяжелейшей социально-экономической ситуации. О расширении внешней экспансии, по мнению экспертов, речь сейчас не идет.

Но судя по случившейся утечке информации в прессу, у кого-то в верхах появились серьезные опасения, что на фоне успехов в области новейших видов вооружений в Политбюро КПК назревает план победоносного марша коммунизма по остаткам нашей многострадальной Земли. И, следуя логике любого конфликта, полагаю, что Содружество уже сейчас готовит контрмеры. А может быть, даже пытается опередить Китай в этой новой гонке вооружений…

Конечно, не хочется воспринимать всерьез ширящуюся на просторах Интернета истерию о распыляемых в воздухе антидепрессантах и седативных средствах в пище и воде, которые якобы подмешивают власти, чтобы снизить в обществе накал страстей. Но поверить в то, что власти всерьез готовятся к психотропной войне — вполне можно.

Размышления о перспективах этого конфликта, который может оказаться не столь гипотетическим, как принято было полагать, назревают печальные мысли.

В сотнях лет информационных войн выработан богатый арсенал орудий оболванивания, жертвами которых не становится лишь тот, кто живет в пещере без Интернета. Но до сих пор каждый из нас имел оружие, способное эффективно противостоять пропаганде — возможность выбирать источники информации, фильтровать ее и проверять, проводить самостоятельный анализ событий и критически осмысливать их исходя из своего жизненного опыта и своих знаний. Пользоваться ли этим оружием или позволить ввести себя в приятное заблуждение, в котором живется спокойнее и спится крепче — выбор каждого. Безусловно, девять из десяти обывателей делают выбор в пользу последнего варианта. Но этот выбор должен существовать!

Психотропное оружие (если только это не очередная мистификация, чего, конечно, тоже исключать нельзя) — прямое посягательство на лишение нас последнего средства ментальной самообороны. Активизация разработок в этой сфере способна поставить жирную точку на свободе мысли, которая является важнейшим человеческим достоянием и краеугольным камнем прогресса. Если это произойдет, то мы сами не заметим и не поймем, как станем безмолвными статистами в трагическом романе-антиутопии, в который превратится вся человеческая история.

Необходимость подписания конвенции, которая наконец четко урегулирует правила ведения информационной войны и наложит запрет на применение и распространение психотропного оружия — единственное решение проблемы. Но сложно всерьез обсуждать это решение, когда ни одно из государств официально не признало существования самой проблемы. Соблазн поставить сознание масс под свой прямой контроль слишком велик, чтобы власти первыми завели разговор об ограничении этой возможности. Поэтому инициатива должна исходить от общественности.

Самое время проявить ее — пока это еще возможно.

Эдвард Грей, специально для «The Press»”

Под сильным впечатлением от этой статьи, я продолжил шерстить информацию по этой проблеме, пока окончательно не загрузнул в форумах, блогах и комментариях, которые становились чем дальше, тем невероятнее и сомнительнее. В тысячах версий, домыслов, мнений и «фактов», которые противоречили один другому, можно было просто утонуть. Как всегда, в таких случаях от переизбытка информации начало рябеть в глазах, слова становились смазанными и тягучими, а в конце концов заболела голова.

“Какие вы все смешные. В Новой Зеландии давно уже ничто просто так не печатается. Эдвард Грей — это рупор Патриджа. Такой же, как и все остальные наши «журналисты». Если он сделал вброс, значит, поступила команда из верхов. Но истинные масштабы проблемы мало кто осознает. Советую всем думающим людям почитать вот это: [ссылка]…” — написал на очередной странице обсуждения пользователь с ником “Leya7”. Следовать ее совету и переходить по очередной ссылке уже просто не было сил.

К счастью, как раз в этот момент из коридора донесся щелчок дверного замка, шум ненадолго проникшего в квартиру сквозняка и усталые голоса родителей, которые в этот день возвратились вместе. Эти будничные звуки, знакомые и приятные, высвободили мои мысли из тяжкого плена неведомых далеких опасностей. Обрадованный, я свернул все веб-страницы и выскочил в коридор поздороваться с мамой и папой.

Ужин в этот вечер выдался более тихим, чем обычно. Родители выглядели уставшими, а на папином лице и вовсе пролегла какая-то мрачная тень. Я интуитивно почувствовал, что между ними состоялся какой-то неприятный разговор, который они не успели закончить по дороге домой и не захотели продолжать при мне.

— Как прошел ваш день? — спросил я.

— Нормально, — на маминых губах мелькнула вымученная улыбка. — У меня работы сейчас много, Димитрис. Голова идет кругом. У тебя как, все в порядке?

— Конечно!

— Чем сегодня занимался целый день?

— Ну, мы с ребятами гуляли… э-э-э… — я запнулся, едва не выдав тайну нашей с ребятами вылазки в техническую зону, куда, естественно, вход был воспрещен. — … ну, в разных местах. А потом сходили в клуб на пару часиков. Ничего страшного?

— Вот так новость! На дворе один месяц в году такая хорошая погода — а он маринуется в этом подвале! — хмыкнула мама с ноткой недовольства. — Ты ведь знаешь, Димитрис, мы тебе не запрещаем, но я думала, что ты в состоянии найти себе развлечение получше в такое время года.

— Ничего, скоро занятия начнутся, пусть развлечется напоследок, — заступился за меня папа.

— Ну, если твой отец не против — я-то что могу сказать? — ответила мама с какой-то необычной для себя едкой иронией, к которой примешивалась еще и нотка плохо сдерживаемой нервозности.

Папа едва заметно вздохнул и отвел взгляд прочь, что тоже было для него необычно. Определенно между ними что-то произошло. Но расспрашивать я не стал. Боялся, что скажу что-то не то и невольно обострю ситуацию. Да и негоже воспитанному сыну без спросу совать нос во взрослые дела, особенно когда у самого рыльце в пушку и много чего приходится скрывать. Уж лучше перевести разговор на какую-то нейтральную тему.

— Хм. А знаете, я тут вычитал в Интернете… — нашелся я и вкратце пересказал результаты своих сегодняшних изысканий, упустив, конечно, что о скрытом предназначении озоногенераторов мне рассказал именно Джером.

Я ожидал, что мой рассказ вызовет на лицах родителей снисходительную усмешку, но этого так и не произошло — то ли из-за сегодняшнего их странного настроения, то ли тема не показалась им такой уж смехотворной.

— Есть много вещей, о которых мы не знаем, Димитрис, — меланхолично произнесла мама, переведя при этих словах странный взгляд на мужа. — И о некоторых, пожалуй, лучше и не знать.

Отец нахмурился и, кажется, готов был как-то отреагировать на необычное поведение супруги за семейным столом. Но мама опередила его. Поднявшись из-за стола, она поцеловала меня и, слегка болезненно улыбнувшись, произнесла извиняющимся голосом:

— Извини, сынок, я так устала, пойду лягу спать. Завтра обязательно приду пораньше и поговорим с тобой, договорились?

— Конечно, мам! Все в порядке?! — я с тревогой посмотрел на ее лицо и мне почудилась какая-то бледность, и щеки, кажется, чуточку впали.

— Да, конечно, — еще одна несчастная улыбка. — Голова разболелась. Сейчас выпью таблеточку — и все пройдет. Не сиди тут долго, сынок.

— Спокойной ночи, мамочка, — я проводил чуть осунувшуюся мамину фигуру, направившуюся в спальню, полным беспокойства взглядом.

Я перевел взгляд на отца, собираясь расспросить о причинах маминого упавшего настроения и плохого самочувствия, но передумал, увидев залегшие на отцовском лбу страдальческие морщины. Папа потер кулаком глаза, которые покраснели пуще обычного. Кажется, он тоже изрядно измучился.

— Нашей маме слегка нездоровится, — с легкостью прочитав мысли на моем лице, молвил отец. — Но ничего страшного. Переутомление, постоянные стрессы на работе и плюс всякие там женские проблемы. С ней все будет отлично, обещаю.

— Ты тоже выглядишь неважно, — признался я.

— Правда? — усмехнулся он.

Папа подошел к кухонному шкафчику, потянулся было рукой к бутылке виски, но в последний момент передумал и просто налил себе стакан очищенной воды из домашнего кулера.

— Чем ты там занимался в виртуалке? Опять летал в космос?

— Да!

— Хм. Все еще собираешься стать космонавтом?

— Да, папа. Ты не думай, это я всерьез, а не какая-то там глупая детская мечта!

— Я и не говорю, что это глупая мечта. Это замечательная мечта — добрая, возвышенная.

— И вовсе даже не «мечта», а серьезный план, — вновь поправил я отца.

— Эй, да тебе юристом надо быть, а не астронавтом — так и норовишь зацепиться за какое-нибудь слово, — улыбнулся папа и, отпив глоток воды, полюбопытствовал: — Так что, собираешься продолжить учебу где-нибудь в Содружестве?

— Да. Буду поступать в колледж.

— Уже подобрал какой-нибудь конкретный?

— Э-э-э… ну, пока нет, — смутился я. — А что?

По правде говоря, я еще не планировал свое будущее так предметно. Вступление в колледж казалось мне событием таким далеким, что и задумываться о нем пока еще не было смысла.

— Ничего. Просто я думал, что, побывав в «Юнайтед» и пообщавшись с ребятами, ты задумаешься о продолжении учебы более конкретно.

— Но ведь мне еще четыре года в школе учиться!

— Вовсе необязательно это должна быть наша школа. Если ты окончишь старшие классы в приличном англоязычном заведении на территории Содружества — тебе будет намного проще поступить там в колледж. Ты ведь знаешь, сейчас там очень строго с иммиграцией. Но когда они говорят об «иммигрантах», то воображают себе безграмотных полудиких тунеядцев, которые мечтают лишь о том, чтобы нарожать полдюжины детей и жить на социальное пособие. Интеллектуально развитый молодой человек с превосходным английским и отменным здоровьем, да еще и рано переехавший к ним учиться, будет принят там за своего.

— Понимаю, пап, — кивнул я, но не смог скрыть своего удивления тем, что он завел этот разговор. — Так что, ты правда хочешь, чтобы я переехал туда учиться уже после восьмого класса?

— Я бы только поприветствовал такое решение и сделал бы все, чтобы тебе помочь. Можно устроить это и раньше — хоть по окончании этого семестра.

— Этого семестра?! — на моем лице, наверное, отразилось в этот момент очень много удивления и беспокойства, но это все равно было не сравнить с тем, что творилось в душе.

— Почему бы и нет? — папа улыбнулся. — Мама, конечно, не хочет еще расставаться с тобой. Считает, что ты слишком мал. А я смотрю на тебя и вижу, что ты уже достаточно взрослый и ответственный парень. Из колыбели ты давно вырос, вилку и ложку держать научился — так что тебе так цепляться за маменьку с папенькой?

— Ну, я даже не знаю, — смутился я, хотя слова про «взрослого и ответственного», не скрою, мне польстили.

— Я потому так хотел, чтобы ты побывал в «Юнайтед», Дима, чтобы ты понял, что есть целый мир за пределами нашей с тобой родной и миленькой дыры. Чтобы ты увидел, как живут люди в нормальном цивилизованном обществе и не зацикливался на этой нашей глуши. Нас с мамой сюда занесла судьба и мы привязались к этому месту. Но тебе пускать тут корни вовсе необязательно. У тебя есть все задатки для большого будущего!

Глядя на выражение неуверенности и сомнения на моем лице, папа наклонился ко мне, подмигнул и ободряюще взъерошил на голове волосы.

— Не думай, что я не понимаю, что значат для двенадцатилетнего мальчика родные стены, друзья детства и мама с папой, — с пониманием шепнул он. — Но приходит пора взрослеть, Димитрис.

Никогда не думал, что почувствую, как в сердце щемит тоска при слове «взрослеть». Я не мог дождаться, когда вырасту и окружающие перестанут смотреть на меня как на ребенка. Но от мысли, что привычная мне картина мира навсегда изменится, что вместо родных и любимых лиц рядом окажется множество незнакомых, сердце слегка екнуло. В этом предвкушении была и нотка радости, но больше, наверное, все-таки было тревоги.

— Я даже не представляю себе, как оно — жить там, в Содружестве, — признался я папе. — Когда мы с тобой были в Окленде, это было очень круто, но в то же время я там… ну, чуть терялся.

— Ритм жизни в мегаполисе очень отличается от нашего, — усмехнулся папа. — Но поверь, ты привыкнешь, и тебе это даже понравится. Я провел полжизни в большом городе. Помню, в молодости я клял на чем свет стоит все эти автомобильные пробки, переполненный транспорт, выхлопные газы, городской шум, рекламу на каждом шагу. Но с тех пор, как мой город в один день превратился в радиоактивную руину… я не перестаю тосковать о нем. Мне часто снится, что я снова окунаюсь в его суету и толкучку. Сложно описать, что это за чувство. Ты вертишься как белка в колесе, постоянно напряжен, нервничаешь, спешишь куда-то, думаешь о десятке дел одновременно, но при этом ты ощущаешь себя… ну знаешь… частью чего-то большого и значимого. Как муравей в муравейнике или пчела в улье. Ты чувствуешь, что находишься в самом сердце огромного организма, который живет своей жизнью вокруг тебя: растет, развивается, постоянно меняется, реагирует на раздражители, генерирует идеи и мысли… и ты причастен к этому процессу. Заряжаешься от него энергией, как батарейка. Это чувство зачастую не приносит радости, иногда даже выматывает. Но если ты привыкнешь к нему и внезапно лишишься — долго еще будешь чувствовать себя одиноким и ненужным, как скомканная бумажка, выброшенная на обочину дороги.

Папа рассказал об этом так живописно, что не приходилось сомневаться в искренности его признания. Он действительно тоскует о городе, в котором родился и вырос — городе, который остался теперь лишь на фотографиях, старых видеозаписях и в воспоминаниях его выживших жителей.

— С самого начала наших с мамой скитаний я тянулся к оставшимся островкам цивилизации, какими бы далекими они тогда не казались, — припомнил папа. — Помнится, ещё в 452-ом ПСП, в Болгарии, на самых начальных этапах всего этого кошмара, я был среди тех, кто жадно следил за созданием ГСВ. Я скажу тебе так, Дима — именно ГСВ внесла решающий вклад в становление Содружества.

Конечно, я слышал о ГСВ. Global Aid Network, или, по-русски, «Глобальная Сеть Взаимопомощи» — так назывался проект, основанный чуть ли не в первые дни послевоенного хаоса. Это был веб-портал, через который люди всего мира могли обмениваться информацией и делиться новостями — один из немногих исправно функционировавших в те времена. По официальной версии, проект появился как инициатива группы программистов-любителей. Однако из-за скорости появления и очень высокого уровня организации проекта бытует мнение, что он является частью секретной программы, разработанной американскими и британскими спецслужбами на случай глобального ядерного конфликта.

— Ты, Дима, на твое счастье, растешь в условиях неограниченного доступа к информации. Надеюсь, что тебе никогда не придется испытать, каково это — оказаться в информационном средневековье, когда не работает ни один телеканал, ни одна радиостанция и ни один веб-сайт. Ничто не способно вызвать у современного человека такой паники и депрессии как отрезание информационной пуповины, к которой мы привыкаем с рождения и с которой никогда по собственной воле не расстаемся. Мы и в мыслях никогда не могли себе представить, что так произойдет! Тысячи коммерческих спутников, которые обеспечивали нас бесперебойной высококачественной связью, в один миг превратились в скопление космического мусора. Это называется ЭМИ. Они специально это делали: и натовцы, и россияне, и китайцы. В той войне считалось очень важным вывести из строя военное оборудование, размещенное на орбите: все эти спутники-шпионы, средства наведения ракет, лазеры системы ПРО. В итоге пострадали в первую очередь коммерческие спутники. Из военных, может быть, что-то и уцелело: у них были разные системы защиты. А частные — выгорели дотла. На заре поствоенного мира, в первые недели и даже месяцы, globalaid.net, который базировался на уцелевших сингапурских и австралийских серверах, стал чуть ли не единственным исправно работавшим порталом в мире. Ты даже не представляешь, как много он значил для тех счастливчиков, кто имел доступ к всемирной паутине! Он был средством коммуникации выживших человеческих общин всего мира и интерактивным источником информации, который обновлялся в режиме реального времени за счет данных из множества источников. Именно там составлялась и непрестанно обновлялась новая карта мира, на которую модераторы каждую секунду наносили пометки: места расположения селений и общин, данные об измерении радиоактивного фона, источники пригодной для питья воды, предполагаемые и известные места нахождения продуктов питания, медпрепаратов, топлива и других предметов первой необходимости, опустошенные и сохранившиеся, предупреждения об опасности. На ГСВ постоянно появлялись свежие спутниковые фотографии — видно, какие-то спутники все-таки пережили ЭМИ и продолжали передавать данные на Землю, а может, их запустили уже после войны. На форумах разворачивались целые баталии вроде: «Остались ли продукты в V-Mart на 7-ом километре тираспольского шоссе?» или «Является ли это селение мирной общиной, приветствующей пришлых или агрессивным бандитским кодлом, отстреливающим невинных людей?» Люди приводили аргументы, спорили, обвиняли друг друга во лжи. Поскольку сеть была открытой, подключаться к ней все чаще стали бандиты. Люди создавали закрытые группы, ограничивали доступ к своим данным, требовали у администрации банить подозрительных личностей. Хакеры и полоумные тролли взламывали пароли, размещали в системе заведомо ложные данные, провоцировали бессмысленные склоки на форумах и производили все возможные кибердиверсии, доступные человеческому мозгу…

Папа покачал головой и его взгляд слегка затуманился воспоминаниями, которые, а я ясно это видел, остались такими же живыми и яркими, как если бы события, о которых он рассказывал, происходили совсем недавно.

— Но главное, что манило людей в ГСВ — это мощная новостная служба, — продолжил папа. — Новости появлялись на сайте каждую минуту. И в том информационном вакууме, который существовал тогда, воспринимались многими на веру. Основным мотивом новостей были успешные усилия различных человеческих общин по сохранению цивилизации. Решительные заголовки убеждали посетителей сайта, что мир вовсе не погиб и не полетел в тартарары, как казалось вначале. Репортеры призывали людей, хоть и с поправкой на чрезвычайное положение, сохранять цивилизованное поведение, общественную мораль и основные законы, реквизировать лишь бесхозное имущество и только ненасильственным путем, не обзаводиться оружием без необходимости и не использовать его иначе как для целей самообороны. Как сейчас помню: «Западный мир все еще живет, и теперь, после постигшей Штаты страшной катастрофы, флагманом этого мира стало Британское содружество». «Несмотря на то, что большая часть Великобритании сильно пострадала вследствие войны, правительство уцелело и сохранило полный контроль над ситуацией». «Премьер-министр Объединенного королевства сэр Уоллес Патридж, находясь в эвакуации на территории Австралии, продолжает не только руководить своей страной, но и координировать усилия цивилизованного человечества по выходу из кризиса, спровоцированного ядерной агрессией нацистов и коммунистов». Представляешь, каково было читать это, когда вокруг была лишь разруха и отчаяние? Многие свято верили этим вестям и передавали их из уст в уста, многократно преувеличивая, так что некоторые даже начинали запускать сигнальные ракеты и выводить на крышах сигнал SOS, ожидая, что с минуты на минуту прибудет британская авиация с командами спасателей. Другие относились к сообщениям крайне скептически. Например, Семен Аркадьевич называл их «кучкой крикунов, у которых нет ничего кроме пары компов и кучи свободного времени». Он сомневался, что британцы, которые стояли за ГСВ, обладают хоть какой-нибудь реальной властью и ресурсами. «А если даже некоторая информация о Содружестве и соответствует действительности, все равно нет смысла ждать помощи от людей, засевших в Австралии, находясь на охваченных анархией Балканах», — говорил он, убеждая нас поскорее уходить из 452-го. А вот Стойков долго не желал разделять скепсис полковника. Он был настоящий европеец — до последнего свято верил в правительство.

— Но ведь он все-таки ушел из 452-го! — возразил я, вспомнив о папином дневнике.

— Он был здравомыслящим человеком и вскоре признал, что скорой помощи от кого-либо ждать не стоит. Я тоже это понял. Но все-таки я не ставил крест на надежде получить эту помощь в будущем. И я тратил большую часть своих батарей к коммуникатору именно на то, чтобы ловить сигналы со спутников и торчать на ГСВ. Я стал свидетелем того, как еще в начале апреля 56-го портал запестрел заголовками о великом собрании, которое созывал Патридж.

— Конгресс наций? — переспросил я.

Об этом событии я хорошо знал из истории. Именно британский премьер-министр выступил с инициативой о созыве Конгресса наций. Я вдруг ясно представил себе, как чувствовал себя отец, задерганный и исхудавший, прячась в какой-то пещере или подвале разрушенного дома, борясь с отчаянием и тревожно следя за низким зарядом аккумулятора, когда он водил грязными пальцами по экрану и читал иссушенными губами вошедшие в историю слова из выступления британца.

«Привычный нам мир перестал существовать. Миллиарды людей погибли. Вне всякого сомнения, человечество стало жертвой самой страшной катастрофы за всю историю его существования», — так говорил Патридж. — «Международные организации, на которые все мы привыкли полагаться при решении глобальных проблем, на данный момент прекратили свое существование или же оказались недееспособны. Совершенно очевидно, что главы или другие представители всех мировых держав и наций должны собраться в кратчайшие возможные сроки, чтобы принять экстренные решения и достигнуть договоренностей о координации усилий и взаимопомощи. Я предлагаю провести Конгресс в Сиднее 10 мая этого года и приглашаю на него представителей всех держав независимо от того, в какие блоки они входили и на чьей стороне принимали участие в войне. Все былые разногласия и обиды должны быть забыты. Речь идет о сохранении цивилизации и даже о выживании человечества как вида, поэтому единство наций сейчас важно, как никогда. На Конгрессе мы не будем искать виновных. Мы будем искать выход».

— Да, — папа улыбнулся. — «Мы будем искать выход».

Завершающие слова Патриджа стали девизом, под которым состоялся Сиднейский конгресс.

— На ГСВ утверждалось, что на Конгрессе присутствовали уполномоченные представители восьмидесяти девяти наций и двенадцати международных организаций. Отвечают ли эти цифры действительности и были ли эти представители действительно кем-то «уполномочены», история умалчивает. Много кто до сих пор воспринимает эту информацию с недоверием. Но значение Конгресса невозможно переоценить, Димитрис. Документы, которые были подписаны там, определили дальнейшие ход истории. Ключевой из них стала Декларация о глобальной взаимопомощи, которую журналисты сайта сразу же окрестили «Великой».

Для папы, избравшего себе профессию дипломата (хоть вернее было бы сказать, что выбор сделала за него судьба) события Сиднейского конгресса имели особенное значение и он относился к ним едва ли не со священным трепетом. Поэтому, хоть я и знал, как и полагается отличнику, общие исторические факты, касающиеся этого события, да и папа о нем не раз рассказывал, я почтительно слушал его воспоминания.

Второй после сэра Уоллеса, председательствовавшего на Конгрессе, Декларацию подписала американский конгрессмен Аманда Бэксхилл. По несколько сомнительному утверждению портала globalaid.net, именно ей в сложившейся ситуации законодательно принадлежит вся полнота президентской власти США. Мисс Бэксхилл выступила гарантом того, что уцелевшие американские авианосные соединения в Тихом и Индийском океане, а также остатки вооруженных сил США на территории Европы и Азии де-юре переходят под юрисдикцию международной организации, воссозданной в новом формате — Содружества наций, и будут использоваться для проведения спасательных операций по всему миру. Третьим подписался премьер-министр Австралийского союза, который давал согласие на размещение штаб-квартиры и иных подразделений Содружества наций в Сиднее, а также гарантировал гражданам и подданным всех государств, независимо от того, присутствовал ли их представитель на Конгрессе, которые пострадали вследствие войны, убежище на территории Австралии (это единственный пункт Декларации, который впоследствии был отменен). Точно известно, что в Сиднее не присутствовал представитель РФ. Китайские посланники, по некоторым данным, явились, однако никаких документов не подписывали, а позднее компартия Китая открестилась от участия в Конгрессе.

Первым же решением, принятым Патриджем в качестве главы Содружества, было решение об утверждении так называемого плана «Ковчег», который, как следует из анналов истории (писанной по канонам Содружества, разумеется) гениальный англичанин разработал в одиночку за 24 часа. Это был план спасения от гибели человеческой цивилизации. И этот план стал основой всего, что делало Содружество в последующие годы, постепенно укрепляясь в роли новой мировой сверхдержавы.

— И что, ты с самого начала верил, что у них получится?

— Ну, не знаю, — усмехнулся папа. — Я бы не назвал это «верой». Скорее «робкой надеждой». Сидней был очень далеко, и перспектива получить от Содружества реальную помощь в обозримом будущем выглядела призрачной. Я понимал, что никакие декларации сами по себе не спасут мир, обращенный в руины. Но все-таки Содружество было для меня каким-то символом, эталоном, на который стоило равняться. Девиз, под которым прошел Сиднейский конгресс, был абсолютно верным, и неважно, придумал ли его лично Патридж и сколько в нем было популизма. Это все равно намного разумнее, чем то, что можно было услышать… с других сторон. Поверь, я не зацикливался на ГСВ. Заходил даже на работавшие российские порталы. Просто для интереса. Думал, что наступивший коллапс выветрит из их голов накопившиеся там штампы и они будут думать только о сохранении жизни, как все остальные нормальные люди. И я уверен, что в отношении большинства обычных людей это действительно было так. Но те, кто администрировал сайты вроде patriot.ru, не спешили забыть о былых противоречиях и вовсе не чувствовали себя в одной лодке со всем остальным миром. Наоборот, градус ненависти и нетерпимости взлетел до небес. Знаешь, что за посты там появлялись? Ну, что-то вроде: «Русские витязи, крепитесь и защищайте Русь-матушку до последней капли крови!» Вначале я думал, что это писали какие-то чокнутые эфэсбэшники. Но потом я услышал версию, что эти посты генерировал искусственный интеллект. У них за последние полвека так наладили мозгопромывочную промышленность, что все было автоматизировано и не требовало человеческого вмешательства. Страны не стало, все погибли или разбежались, а закопанный под толщей железобетона компьютер продолжал еще много лет питаться от резервных батарей и выполнять программу, испуская в информационное пространство все новые метастазы ненависти, гнева и лжи. Они называли его — «Роботролль». Я слышал, в конце концов сами россияне стали пытаться его отключить, но не смогли: машина при объявлении военной тревоги перешла на супер-защищенный автономный режим, в котором никто не может ее отключить. Ходят даже слухи, что подобные системы у них управляли и ракетными войсками стратегического назначения — РВСН, что могло стать одной из причин случившегося.

— Это правда? — ужаснулся я.

— Ну, насчет ракет — это лишь домыслы. А вот насчет пропаганды — кто знает? Мне сложно представить, кто еще, кроме Роботролля, вместо того, чтобы спасать свою семью, мог сутками напролет твердить, что вина в ядерной катастрофе «целиком и полностью лежит на еврейско-сионистской мафии, которая продолжает строить планы по уничтожению Руси и православия из своих защищенных бункеров на территории Израиля и Штатов». Или, например, такое: «Призываем храбрых русских подводников, еще не израсходовавших свой ракетный запас, услышать призыв всех славян, преисполненный боли и праведного гнева, ударить по оплотам сионистов, отомстив за своих матерей, жен и детей, сгоревших в атомном пламени!» Впрочем, какая-то связью с реальностью у них там все-таки была. Можно было прочесть о «славных русских армиях», которые вовсе не уничтожены и не разрознены, а продолжают продвигаться на запад. Позже мы смогли убедиться на примере нашего друга Ильина, что здесь их пропаганда не врала.

Оборвав свой рассказ, папа хлебнул воды, чтобы смочить пересохшее от долгого рассказа горло. Я тем временем задумался об описанном им контрасте между конструктивной позицией Уоллеса Патриджа и неиссякаемой злобой россиян. Пусть даже эти призывы действительно печатала бездушная машина — но ведь были же люди, которые сконструировали такую машину!

— А китайцы, папа? — спросил я. — Я слышал, они тоже много чего сделали в то время.

— Ну, китайские источники изначально были более адекватны. Но и они, знаешь ли, не спешили перестроиться на мирный лад. Кириллические сайты, принадлежащие КНР, были наполнены напыщенной коммунистической риторикой. Ну, вроде: «Народно-освободительная армия Китая одержала уверенную победу над империалистами и нацистами, которые обезумели в агонии неминуемого поражения и попытались повергнуть мир в ядерный хаос». Или: «Жизнь миллионов ни в чем не повинных людей стала непомерной ценой за низвержение несправедливого буржуазно-капиталистического строя, насаженного миру кучкой денежных магнатов, жаждущих еще большего богатства». Китайские источники цинично высмеивали «информацию о якобы каком-то извержении вулкана» и уверенно утверждали, что «гнездо западной плутократии — Вашингтон, стерто с лица земли в результате неудачного запуска ракеты со сверхмощной боеголовкой, нацеленной на Пекин». А вскоре появилось сообщение, что «генеральный секретарь ЦК КПК и почетный председатель Пятого Коммунистического Интернационала Ли Чуньшань поручил принять немедленные меры по оказанию помощи народам, пострадавшим от империалистической и нацистской агрессии в выживании, стабилизации обстановки и установлению справедливого социалистического строя». С этого момента бессмысленную гневную риторику стали сменять разумные призывы к людям «организовываться, создавать коммуны, созывать советы народных депутатов, набирать народные дружины для поддержания порядка, не забывать о чувстве товарищества, бороться с мародерством и преступностью». Позднее китайскими программистами по образу и подобию ГСВ были созданы свои порталы, крупнейшим из которых стала интерактивная Народная энциклопедия по выживанию, где размещались прикладные советы и актуальная информация по местности… Так что, м-м-м, в общем ты прав, они тоже не сидели сложа руки. Но к ним у меня душа никогда не лежала. Знаешь, это совсем другая культура. Они очень отличаются от нас по своей ментальности. У них там хорошо прижилась коммунистическая идеология — она гармонирует с заложенным в их генах коллективизмом…

Папа вдруг остановил свою речь, глянул на мои осоловевшие глаза и вдруг беззвучно рассмеялся, хлопнув себя по лбу.

— Ой. Знаешь, я только что заметил, что меня занесло в такие дебри, которые тебе вовек не нужны. Подумать только, а ведь мы начинали, кажется, с твоей учебы.

— Нет, почему это, мне все это интересно! — запротестовал я, хотя такие слова как «ментальность» и «коллективизм» действительно слегка усыпляли и рассеивали мое внимание.

— Который там час? Ого! Заболтал я тебя. Знаешь, что, Дима — иди-ка ты стели постель. Выбьешься из нормального режима — потом тяжело будем вставать в школу.

— Ну ладно…

— Подумай хорошенько над тем, что я тебе сказал о продолжении учебы. Правда! — в завершение сказал папа, положив руку мне на плечо. — Я рассказывал тебе о Содружестве только для того, чтобы подвести тебя к истине, что там — настоящая жизнь, достойная такого умного и талантливого парня, как ты. Нечего тебе убивать время в этой дыре!

— Это мой дом, пап. Я люблю его.

— Знаю. Это здорово — иметь свой дом. Но поверь моему опыту, Димитрис — жизнь слишком коротка, чтобы сидеть в нем, не показывая носа. Ты и оглянуться не успеешь, как она пролетит, а ты будешь думать: «На что я потратил свое время? Ведь я мечтал полетать в космос!»

— Не буду! Потому что я действительно туда полечу!

— Ха. Я тебе верю. Потом и говорю — не теряй времени.

Ночью я еще долго не спал. Думал о нашем с папой разговоре. Читал в сети статьи об учебных заведениях в Содружестве, о тамошних иммиграционных правилах и вообще о жизни там. Вместо того, чтобы захватывать, открывающиеся перспективы немного пугали. Временами я вспоминал о мамином плохом самочувствии и в сердце шевелилось беспокойство.

Наверное, именно этим вечером я вдруг понял, что сколько бы у меня не было планов и амбиций, как бы я не торопился повзрослеть, — глубоко в душе я не желал, чтобы что-то в моей жизни изменилось. Если задуматься, то я был счастлив — здесь, в Генераторном, в собственной комнатке с хорошо знакомыми стенами с полопавшейся от мороза штукатуркой, под своим старым теплым пледом. Здесь, за стенкой, спят мои любимые родители, всегда готовые поддержать, научить, прийти на помощь и удержать от необдуманного шага. Утром я выйду на родную улицу, где знаком каждый кирпич, увижу лица знакомых прохожих, встречусь с друзьями…

Конечно, я хочу полететь в космос — когда-нибудь далеко в будущем, когда я буду не я, а какой-то то взрослый серьезный дядя. Но очень не хочется покидать ради этого родной дом прямо сейчас. А может, и ну его вообще, этот космос вместе с Содружеством?..