Новое назначение

Глава 8. Великая Коммунистическая Помория

Если оперативники из отдела по борьбе со спекуляцией сообщат, что при обыске изъято кофе, все заберу себе, и пусть меня отдают под ревтрибунал за самоуправство, мародерство и шкурничество. Что там еще можно инкриминировать оборзевшему начальнику губчека? Хрен с ним, все подпишу, во всем сознаюсь, но не за так просто, а за полфунта кофе. Иначе скоро начну спать за собственным столом, а во время совещаний храпеть, пугая дремлющих соседей.

Вот и опять мечта поспать пару лишних часов накрылась медным тазом. Можно подумать, что без меня с революционной молодежью не разберутся? Зачем в таком случае целый отдел по борьбе с контрреволюцией, пусть они допрашивают, ищут связи, устанавливают причастность и все такое прочее, а я бы отправился спать.

Так нет же, пришлось руководить оказанием медицинской помощи «языкам», размещением их по камерам, вызывать начальника отдела по борьбе с контрреволюцией — товарища Ларькова.

Василий Михайлович Ларьков раза в два старше меня, в недавнем прошлом подпольщик, а еще раньше — гравер какой-то ювелирной фирмы. Ларьков, как и положено человеку его профессии, очень дотошный и аккуратный, но абсолютно безынициативный. Его мне выделил губком партии, представив как человека немного пассивного, но надежного. Надо бы Михалыча заменить, я так и сделаю, но потом, со временем. Пока он меня устраивает именно из-за свой пассивности. Назначь на должность начальника отдела по борьбе с контрреволюцией дурака с инициативой, тот может такого натворить, что мало не покажется. Вот для инициатив у Василия Михайловича и есть молодой и активный зам, пусть они уравновешивают друг друга. Но нынче даже Ларькову не надо подсказывать и «пинать», потому что круг подозреваемых очевиден.

Решив, что пока проводят задержания и допросы, имею полное право съездить на квартиру, выспаться, но потом передумал. Наверняка, через час-другой весь Архангельск узнает о случившемся, и на квартиру начнут прибывать курьеры, и поспать не дадут.

Покушение на начальника губчека, хотя и чрезвычайное происшествие, но не самое редкое. Вспомним, что в восемнадцатом году убили Урицкого, председателя Петроградской ЧК. Я, по сравнению с ним, Моська на фоне слона, но все равно, попытка застрелить начальника губчека, да еще и уполномоченного ВЧК по губернии, шума наделала. А ведь я, между тем, о событиях никому не хвастал и никуда не докладывал. И не из ложной скромности — о таких вещах умалчивать не принято, а просто не успел.

Телефон звонил непрерывно всю ночь. Им что, не спится? Моим здоровьем интересовались товарищи из губисполкома и губкома, пароходства и военного комиссариата, из штаба восемнадцатой дивизии, из политотдела дивизии, из ревкома ледокола «Таймыр». Позвонил даже председатель Архангельского революционного трибунала — меланхоличный и невозмутимый товарищ Мыйгеш, выразил сочувствие, пообещал, что ежели мы отыщем злоумышленников, так он лично в ускоренном порядке все рассмотрит и зачитает тот приговор, что мы ему предложим.

Спешилов, разумеется, прибежал сам.

— Жив-здоров? — поинтересовался Виктор, оглядывая меня со всех сторон.

— Почти, — кивнул я. — Только вот спать хочу, умираю. У тебя кофе нет?

— Кофе ему, — фыркнул Виктор. — Кофе — это вообще буржуазный напиток.

— И хрен с ним. Шоколад тоже буржуазная еда, а мы трескаем за милую душу.

— Сравнил! — возмутился комиссар. — Шоколад — это вкусно, а кофе — горечь одна.

— Значит — если горько, то буржуазный напиток, а сладко — это пролетарская еда?

— Именно так, — захохотал комиссар бригады. Потом вздохнул: — Между прочем, я тоже хочу спать. Я, товарищ Аксенов, уже который раз из-за тебя не высыпаюсь? То его расстреливать собираются, то в большие начальники определят, то застрелить захотят. Вовка, отчего у тебя все, не как у людей? Я уже дрых без задних ног, бойцы прибегают, говорят: Аксенов, мол, от целого взвода контриков отстреливался, хорошо наш патруль на помощь пришел.

— Вот так и рождаются сказки, — вздохнул я. — Не так все было, попроще.

— Да я уже знаю, — отмахнулся комиссар. — Ануфриев красноармеец толковый, все разъяснил. Мол — выстрелы услышали, прибежали, а там товарищ Аксенов в одиночку трех вражин завалил: одного насмерть, двоих подранил. Я поначалу подумал — жив Володька, пойду-ка я дальше спать, завтра все подробно узнаю, но не выдержал. Вдруг, думаю, ранен, а бойцы не заметили.

— Да нет, все нормально. Жив и не ранен.

— Скажи-ка лучше, товарищ начальник губчека и все такое прочее — ты когда охраной обзаведешься? Если своих людей не хватает, у нас попроси. Или мне комбригу сказать, чтобы он тебе бойцов выделил для охраны? Я даже могу сходить к начдиву, который тебя после случая с Конасовым шибко зауважал.

— Вить, а ты сам-то отчего без охраны ходишь?

— Сравнил, — усмехнулся Виктор. — Я простой комиссар, нас таких много. Кому я нужен-то, чтобы охрану брать? А ты, как-никак, начальник ЧК.

— Так и я-то кому нужен? Подумаешь, нашлось три юных придурка. И что, из-за трех оболтусов посмешище из себя делать? Так кофе, значит, у тебя нет?

— Так какой тебе кофе? — возмутился Виктор. — Вон, шинелку кинь в угол или стулья составь и дрыхни. И телефон отключи. У тебя еще часа два есть, успеешь выспаться. Ставят начальниками всяких бестолочей, переживай за них.

Комиссар еще что-то бурчал — мол, зажрались тут некоторые начальники, уже и на полу не хотят спать, как приличные люди, и ушел.

Я решил последовать Витькиному совету — сдвинул вместе собственное кресло и стулья для посетителей, решив урвать хотя бы часок.

Но как только улегся, сон отчего-то слетел. Вспомнил юнцов, которые «охотились» на меня. Сколько им лет? Семнадцать-восемнадцать, не больше. И что потом скажут? А скажут, разумеется, они же дети, ничего не понимали, а палач города Архангельска Аксенов убил ребенка. Ладно, хрен с ними, пусть говорят. Обо мне и так много что скажут, эпитетом больше, эпитетом меньше, уже без разницы.

Я уже примерно представлял, что выяснится после арестов и допросов. Юные пламенные революционеры решили убить начальника губчека, потому что тот проявляет излишнюю мягкотелость и либерализм по отношению к бывшим белогвардейцам, расстреливает чрезвычайно мало (Да, а сколько расстреляно? Человек сто, не больше, да и то, в основном, мародеры и уголовники), а после его — то есть моей смерти, в городе развяжут настоящий террор. А ведь и развяжут. Москва, узнав о смерти своего особоуполномоченного пришлет целый эшелон, и начнут расстреливать правых и виноватых.

Еще не давал покоя судоремонтный завод. Я там был пару раз, осматривал. Все-таки, помимо руководства Архчека я еще и Председатель комиссии по расследованию последствий интервенции. Хорошего пока мало: доки затоплены, причалы и краны разрушены, станки бездействуют из-за нехватки сырья и электроэнергии. Покамест руководству завода поручено подсчитать ущерб, наметить план по восстановлению, а рабочие, в основном, разгребают завалы, убирают мусор.

Мысли сами перенеслись к делам Комиссии. Там еще столько требуется сделать, что работы хватит на полгода, если не на год, а Москва уже начинает тормошить. Ладно, материальный ущерб мы подсчитаем. По судам, угнанным в Англию или затопленным — все более-менее ясно. А как быть с убылью населения? Я, разумеется, дал поручение отправить во все уезды и волости запросы по текущему количеству жителей, сравним потом с тем, сколько проживало в губернии накануне войны, но цифры будут очень неточными. Навскидку — Архангельская губерния потеряла около четверти населения. Но все потребуется уточнять: кто-то эмигрировал, кто переехал, кто-то в Красной армии. Земля скоро «отойдет», придется раскапывать могилы, считать расстрелянных. И все обязательно фотографировать. А убыль лошадей, крупного рогатого скота? Надо самому съездить на Мудьюг и Иоканьгу, где уничтожили три четверти заключенных. Еще отдельной строкой у меня стояло использование химического оружия. Где оно было использовано, кем, какие отравляющие вещества задействованы?

Вот вскрыть бы одну братскую могилу — хотя бы в деревне Княжья губа, где расстреляли всех мужчин семьи Нестеровых — двадцать два человека, от двенадцати до семидесяти лет, за то что их родич ушел служить в Красную армию, да натыкать бы носом всех этих защитников белого движения, представляющих белогвардейцев одухотворенными и благородными людьми, а красных — пьяной тупой скотиной, не умеющей ничего делать, кроме как убивать.

А вот представить, что в каком-то губернском городе убили кого-нибудь из близких друзей — Спешилова или Серафима Корсакова, или Артура Артузова, а меня назначили расследовать их убийство и примерно наказать виновных. Ух, я бы наказал!

Пока лежал, пытаясь заснуть, донесся характерный шум, с которым в наше здание свозят задержанных. Плюнул, пошел выяснять, что и как.

По судоремонтному заводу прошлись «частым бреднем». Изъяли всю комсомольскую организацию — целых восемь человек, и теперь развели по кабинетам для допроса. Я вмешиваться не стал — пусть работают люди, пошел в кабинет доделывать текущие дела. Прибылова отчего-то среди задержанных не оказалось, но ничего страшного, найдется.

Только устроился за столом, как явился дежурный с телеграфной лентой из Москвы, из приемной самого Дзержинского. Предписывалось срочно сообщить о состоянии товарища Аксенова и принять меры к обезвреживаю и уничтожению контрреволюционеров. Правда, стояла подпись не самого Феликса Эдмундовича, а Ксенофонтова, но это тоже фигура не из последних. Он и член коллегии ВЧК, и вечный «и.о.» Председателя ВЧК в отсутствии Дзержинского.

Как и в Москву-то умудрились сообщить? И кто? А самое главное — зачем? Председатель Архангельской губчека жив и здоров, исполнители пойманы, чего табуретки ломать? Так и приказал ответить дежурному, понятное дело, без упоминания мебели. Фильм «Чапаев» еще не сняли, а Гоголя вряд ли помнят.

Последним прибыл сам Василий Михайлович Ларьков, задержавший не юношу, а уже достаточно зрелого мужа интеллигентного вида, в черной шинели и фуражке. Встретил бы на улице — принял за преподавателя гимназии.

— Вот, Владимир Иванович, прошу жаловать, можно не любить — главный кормчий тайной организации, гражданин Лихоносов Аввакум Исаакович, некогда преподаватель Архангельской мужской гимназии, — сообщил Ларьков, потрясая кожаной канцелярской папкой. — При обыске интересные бумаги обнаружены. А еще оружие, но его позже привезут. Я приказал по всем адресам такие обыски провести, чтобы все половицы вскрыть, и чердаки разобрать.

— И правильно, — похвалил я Ларькова, потом спохватился: — А он что, тоже из комсомольцев?

Вроде, пока был приказ брать лишь членов РКСМ судоремонтного завода.

— Он просто у одного из задержанных находился на квартире, — пояснил Василий Михайлович. — Лихоносова тоже задержали, а заодно и обыск в его доме произвели. Сами станете допрашивать или мне?

— Давайте-ка вы сами, — махнул я рукой. — А мне пока папочку дайте, посмотрю.

Василий Михайлович увел задержанного, а я, прихватив бумаги, вернулся в свой кабинет.

Так, бумажки перебирать я люблю. Видимо, из прошлой жизни несостоявшегося историка остался интерес.

Первый лист, отпечатанный на машинке, сразу же привлек внимание. Вона, что мы имеем. Ни много, ни мало, а настоящую подпольную националистическую организацию с программой и уставом.

Программа Архангельской Поморской Артели

Социалистическая революция свершилась, но идеи коммунизма претворяются в жизнь чрезвычайно слабо. Для ускорения строительства коммунизма, необходимо создать образец государства нового типа, которым и станет Великая Коммунистическая Помория.

Великая Коммунистическая Помория станет бесклассовым государством, где будут уничтожены все представители буржуазных элементов, а главным принципом станет лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Молодежь как наиболее активная и революционная часть народа должна стать движущей силой организации нового коммунистического государства.

Для объединения будущих строителей коммунистического государства организуется Архангельская Поморская Артель.

Цели Артели

Архангельская Поморская Артель ставит целью:

1) Широкую пропаганду идей коммунизма на территории Архангельской губернии среди молодежи.

2) Активное участие молодежи в революционном строительстве Советской России для дальнейшего использования этих наработок для создания Великой Помории.

Работа Артели

Для достижения своих целей Архангельская Поморская Артель:

1) Устраивает собрания, митинги и демонстрации молодежи.

2) Издает литературу для пропаганды своих идей.

3) Создает специальные курсы, где изучают труды Маркса-Энгельса-Ленина.

4) Организует различные кружки, где молодежь сплачивается и учится организации.

5) В целях защиты своих интересов члены Артели участвует в различных государственных и рабочих организациях, как в центре, так и на местах.

Устав Архангельской Поморской Артели

Членом Архангельской Поморской Артели (АПА) считается всякий от 16-ти до 30 лет, признающий правильным идею создания Великой Коммунистической Помории и принесший клятву Великому Кормчему.

Лица, ознакомившиеся с идеями и деятельностью АПА, но не решившиеся участвовать в нашей деятельности, подлежат немедленному уничтожению.

Все новые члены АПА утверждаются руководителем Артели — Главным Кормчим.

Все члены АПА считаются братьями и сестрами, они обязаны помогать друг другу в любой ситуации. Если член АПА совершил убийство чужака, то братья и сестры должны помочь ему скрыться или бежать. Дать ему лодку или коня.

Если чужак убил члена АПА, братья и сестры должны мстить.

Главный Кормчий имеет право распоряжаться жизнью и смертью всех членов АПА.

Исключение из АПА может последовать за поведение, противоречащие программе и уставу АПА, за неподчинение руководству.

Исключенный из АПА подлежит немедленному уничтожении.

Руководство АПА

Высшим органом АПА является Всеобщее собрание членов АПА, собираемое не реже одного раза в год.

В перерывах между собраниями руководство осуществляет Главный Кормчий и два его помощника.

Средства АПА составляются из 20% отчислений каждого члена АПА.

Для финансирования деятельности АПА могут привлекаться иные средства.

По перовому впечатлению — за основу взяты Программа и Устав РКСМ образца тысяча девятьсот восемнадцатого года, и заполнено гремучей смесью нечаевщины, национализма, с легким вкраплением коммунистических идей. Ишь ты, создание Великой Помории! А вот это откуда? Там, где «братья и сестры обязаны помогать друг другу»? Что-то такое знакомое, но о чем я читал или знал довольно давно. Хм. Так это же история средних веков, второй курс. Первые ремесленные гильдии, записывавшие в свои статусы систему кровно-родственных отношений германских племен. Дословно не помню, уже прошло много лет, но как-то так: ...В случае, если кто-нибудь из братьев убьет какого-нибудь человека, который не является братом гильдии, братья должны помочь ему в этой беде всем, чем могут. Если он решил спастись по морю, то они должны предоставить ему лодку, весла, черпак, топор и трутницу.

Юрий Клавдиевич, спасибо вам огромное, что привили мне любовь к истории Средних веков[5]!

В папке обнаружилась нарисованная от руки карта будущего государства. С севера на юг Помория простиралась от Белого моря до Верховажья, а с запада на восток — от Онежского озера, и до Великого Устюга. Похоже, в Поморию включены все земли, принадлежавшие Великому Новгороду. Поскромничали, однако. Не включили ни Новгородскую губернию, ни Урал. Впрочем, здесь места достаточно, чтобы разместились какая-нибудь Чехословакия или Венгрия, не говоря уже о Бельгии с Нидерландами.

Список организации. Сорок человек. Любопытно, что кроме Саши Прибылова, уже бывшего сотрудника ЧК, в нем есть и действующие сотрудники. Что ж, этих придется арестовывать самому, не доверяя другим.