Глава 13. Заседание коллегии

В Москву мы прибыли тринадцатого мая. Прибытие бронепоезда если кого-то и удивило, то не железнодорожников, быстренько загнавших нас на запасные пути. А транспортные чекисты, проверив и мой мандат, и документы всех находящихся в поезде, включая нашего арестанта, убедились, что перед ними действительно начальник Архангельского ЧК, а на поезде нет орудий, быстренько протянули к штабному вагону провод и даже установили телефонный аппарат. Сервис, однако!

Чем хорошо иметь при себе бронепоезд, так это то, что не нужно думать ни о ночлеге, ни о гостинице. А не то пришлось бы ломать голову — где размещать личный состав, куда мне девать помощников, как быть с Нюсей? Даже с комиссаром были бы проблемы, потому что совещание политработников начиналось только двадцатого числа, и где бы он болтался неделю без денег, если бы не я?

Приказав Ануфриеву отпускать народ в увольнение в город не всех сразу, а партиями, и что мы здесь пробудем не меньше трех суток

Посему, первое, что я сделал — позвонил на Лубянку и доложил дежурному о прибытии в Москву особоуполномоченного ВЧК, а уже потом сообщил в канцелярию Совнаркома.

Дежурный сообщение принял, сказал, что немедленно доложит ответственному от руководства, положил трубку, а в канцелярии СНК товарищ, представившийся Горбуновым, сообщил, что мой отчет заслушают пятнадцатого в семь часов вечера, и мне дадут двадцать пять минут на отчет, и двадцать на вопросы и ответы.

Только я положил трубку, принявшись обдумывать, чем мне сейчас заняться, как зазвонил телефон.

— Аксенов, — автоматически представился я.

— Аксенов? — пророкотал незнакомый голос. — Это хорошо, что Аксенов. А это тебя Ксенофонтов побеспокоил, знаешь такого?

— Так точно, товарищ Ксенофонтов, — сказал я.

— Вот и хорошо, что знаешь. Я за тобой машину послал, жди.

Про Ксенофонтова — заместителя Феликса Эдмундовича, я только слышал. Но начало разговора мне не понравилось. Еще со времен средней школы и армии я не люблю, если ко мне обращаются на «ты» и по фамилии, но приходилось терпеть.

Пока ждал машину, успел слегка поругаться с комиссаром. Виктор, видите ли, принялся возмущаться, что я потратил на никчемный холст не только свои, но и его деньги.

— Виктор, а тебе деньги-то зачем? — поинтересовался я.

— Ну, это самое, — засмущался комиссар. — Аньку в синематограф сводить, еще чего-нибудь. У нас сколько всего было? Тысяч тридцать, не меньше?

Я не уверен, хватило бы у Спешилова денег, чтобы сводить Анну в кино, да и показывают ли нынче фильмы в Москве, но товарища надо выручать, тем более что с девушкой у него стало что-то налаживаться.

— Ладно, товарищ бригадный комиссар, — сжалился я. — Поеду к начальству, а потом в кассу загляну — мне еще деньги за прошлый год задолжали. Обещать ничего не стану, но если дадут, все тебе отдам.

Мне действительно «замылили» жалованье с декабря по февраль, когда я был просто оперативным сотрудником, а возобновили выплаты лишь в марте, уже как начальнику губчека. Надо узнать, а по другим должностям мне что-то положено? Скорее всего, кукиш с маслом. Впрочем, даже если и получу какие-то деньги, их Витьке не хватит даже на пирожок для его дамы сердца.

— Так ты когда вернешься? Вечером, а то и ночью. И что мне до этого делать?

— По Москве погуляете, — хмыкнул я. — И девушку выгуляешь, и бесплатно.

Пока разговаривал, подъехала машина, а минут через двадцать я уже был на Лубянке в кабинете товарища Ксенофонтова.

Ксенофонтова я знал только по имени и фамилии. Тем более фотографий его не помнил, да особо и не интересовался. А так, лысый товарищ, выглядевший лет на пятьдесят, но, возможно, что он моложе, а возраста добавляли лысина и нездоровый цвет лица. Язвенник, что ли?

— Садись Аксенов, — кивнул Ксенофонтов на стул. — Ты в Москву надолго собрался?

— Да как пойдет, — пожал я плечами. — Через три дня выступаю на заседании Малого Совнаркома, хотел еще здесь кое-какие дела уладить, а потом обратно.

— А что за дела улаживать собирался?

Я вытащил из папки заранее приготовленный проект приказа о новом штатном расписании Архангельского губчека и положил его перед Ксенофонтовым.

— Так, что тут у тебя? Ага, вижу. Значит, Аксенов, ты хочешь, чтобы твоя губчека выглядела так... Отдел по борьбе с контрреволюцией — десять человек, отдел по борьбе со спекуляцией — тоже десять, регистрационно-учетный — сорок. Отдел тылового обеспечения — десять человек. А это что за хрень — регистрационно-учетный, и почему так много?

— А это который фильтрацией белогвардейцев занимается, а еще оружие изымает у населения, — уточнил я. — Если меньше — так мы фильтрацию не раньше следующего года закончим.

— А, понятно, — кивнул Ксенофонтов. Прочитав несколько строк, опять поднял голову: — А «межрайонный» — тоже неясно, и почему тридцать?

— Межрайонный, это который раньше иногородним назывался. У нас восемь уездов, по пять человек на уезд.

— Так, понятно. Тут еще «экспертно-криминалистический» — пять человек. Чем заниматься будут?

— Два эксперта и три фотографа.

— Эксперты твои — жандармы, которых ты у себя пригрел?

— Жандарм у меня только один, второй полицейский, дактилоскопист.

— Один хрен — что жандарм, что полицейский. Но дактилоскопист — это хорошо, пригодится. А следственная комиссия тебе зачем в десять человек?

— А они документы проверяют, оформляют бумаги в ревтрибунал.

— Угу... Отдел по соблюдению изоляции. Соловецкий лагерь, Холмогорский лагерь. Персонал и хозяйственный отделы — по двадцать человек, охрана. Так, секретная канцелярия — пять человек, канцелярия по общим вопросам — еще пять... А в чем разница?

— Секретная занимается нашей документацией, секретным делопроизводством, а общая — заявлениями, жалобами. Какие-то ответы сами дают, что-то мне приносят, если сами решить не могут.

— Ясно. Так, тут у тебя еще и секретная часть, да еще и на пять человек. А это что за секретка такая?

— А это, товарищ Ксенофонтов, на вырост, — честно признался я. — Архангельск и Мурманск — портовые города, граница рядом, скоро со шпионажем бороться придется. Да еще и старые связи копаем.

— Это ты про своего шпиона, которому в Англию вернуться разрешил? — усмехнулся Ксенофонтов.

— Да я на сто процентов не уверен, что он вернулся. Я его до конца января мусолил, потом отпустил, когда его связи проверили. Потом Зуев в Англию собирался, а вот на чем? Если на «Кузьме Минине», где Миллер был, то точно не доехал.

— А ледокол по твоей указке утопили? — поинтересовался Ксенофонтов.

Я сделал невинный взгляд, вздохнул:

— Скажем так — тоже руку приложил.

— Что еще там? Рота быстрого реагирования? Ух ты, красиво придумал, только на хрена тебе целая рота? — Иван Ксенофонтович задумался. Помолчал несколько минут, потом сказал: — Значится так, Аксенов. Вроде, все у тебя тут по делу, только надо малость почикать. Значит — две канцелярии, да по пять человек — это жирно. Это тебе надо двух начальников канцелярий иметь. Оставишь одну, чтобы шесть человек было, а там уже дела распихают, кому чего. Регистрационно-учетный — оставишь тридцать. Ну, в остальном, все нормально. А, вместо роты оставим взвод. Переделаешь, мне на подпись неси, подпишу, пока Феликс на фронте.

— Спасибо Иван Ксенофонтович, — поблагодарил я, слегка ликуя. Я же готовил свой проект с учетом начальственной правки. Классика. Если хочешь получить сорок человек, проси шестьдесят.

— Ладно, не благодари, — отмахнулся Ксенофонтов. — У тебя еще какие дела в столице есть?

— Так вроде, других и нет, — пожал я плечами. — Хотел Артузова отыскать, я у него свой орден оставлял, когда в Архангельск уезжал.

— Артузов завтра будет. А орден и прочие документы в отделе кадров получишь, — сказал Ксенофонтов. — У нас теперь так заведено, чтобы не у начальника, а у кадровика оставляли. Еще что?

— Денег еще в кассе хотел получить. Мне за три месяца жалованье не платили.

— В кассу не ходи, там все равно пусто. Я сегодня все выскреб на оперативные расходы. Тебе сколько надо?

— Да шут его знает, — пожал я плечами. — Я у товарища одалживался, а ему девушку в кино сводить надо, мороженое ей купить. Только я не знаю, сколько нынче кино с мороженым стоит.

— Так и я не знаю, — погладил Ксенофонтов лысый затылок. Выдвинув ящик стола, выложил на край небольшую пачку. — Тут тебе двести тысяч. На прошлой неделе сапоги столько стоили, а сколько сейчас, не знаю. Придешь штатное расписание подписывать, я прикажу для тебя ведомость подготовить, распишешься в получении. Не знаю, может на кино твоему другу и хватит, а мороженого все равно нет. Теперь все?

— Если у вас никаких приказов нет, тогда все, — сказал я, забирая пачку бумажек, одновременно радуясь и досадуя, что инфляция опять «сожрала» мои сбережения. А я-то рассчитывал на жалованье за три месяца.

— Да как для тебя приказов нет, будут. Ты говоришь, у тебя отчет на пятнадцатое назначен?

— Так точно.

— Если так точно, то четырнадцатого числа — это у нас когда? Ага, уже завтра. Так вот, завтра в десять утра у нас коллегия. Это и хорошо, что ты приехал, не придется специально из Архангельска вызывать. Значит, в десять начало, а ты явишься... скажем, в одиннадцать тридцать. Имей в виду — у членов коллегии вопросов к тебе накопилось много и жалоб тоже.

— Жалоб? — удивился я. — А что за жалобы, Иван Ксенофонтович?

— Вот завтра все и узнаешь. К завтрашнему дню приготовь краткий отчет о своей деятельности и все прочее.

Я вышел из кабинета в расстроенных чувствах. Зашел в отдел кадров, расписался в получении своих реликвий: медали, солдатской книжки, а также наград — именных часов и ордена Красного Знамени. Еще забрал партбилет. Я же в Архангельске из-за отсутствия партийных документов так и не встал на учет, хотя сам являюсь членом губкома. М-да, чудеса, да и только.

Машины, разумеется, на обратную дорогу мне никто не дал, пришлось тащиться пешком до Ярославского вокзала, благо что после архангельских дорог полчаса показались прогулкой. Пока шел, тихонечко матерился. И впрямь, ну кто же так делает? Хоть бы предупредили заранее. К коллегии же готовиться нужно. Из той жизни помню, что заседание коллегии — суперважное и ответственное дело, а если кого-то из провинциальных начальников вызывают на нее с отчетом, да еще по поводу жалоб и накопившихся вопросов — погоны летят с плеч, как шальные галки. А в двадцатом году у меня не погоны слетят, а голова. Погон, конечно, тоже жалко, да и нет их тут еще, а голова всего одна. Впрочем, коллегия завтра, а заседание Малого Совнаркома — послезавтра.

Мне даже стало немного веселее. Прямо завтра точно не расстреляют, а там видно будет.

Мой бронепоезд никуда не делся, так себе и стоял на запасном пути (хм, прямо как в песне), солдаты не дезертировали, пьяных песен не пели, Спешилов и Анна тоже оказались на месте.

— Вот, — гордо сказал я, вытряхивая деньги на стол. — Забирайте и уматывайте.

— Володь, а ты чего такой грустный? — забеспокоился Виктор.

— На коллегии выступать, а никто не предупредил, — пожаловался я.

— Ну так и нас так же, — повеселел комиссар. — Как всегда — срок исполнения приказания прошел вчера! Ничё, выступишь.

Эх, Витька, мне бы твою жизнерадостность. А чего я переживаю раньше времени? Щас быстренько отчет состряпаю, Анна потом отпечатает, а можно даже и от руки написать — я в Москву отчеты каждый месяц шлю, подождут. И впрямь, выступлю. Надо только выглядеть солиднее.

— Вить, подожди немного, не убегай, — попросил я комиссара. — Орден помоги прикрутить. Скажи, дырку на каком расстоянии колоть? Глянь.

Я вытащил коробочку, достал еще ни разу не надеванный орден. Жаль, нет зеркала, не посмотреться.

— Наконец-то! — обрадовался Виктор моему ордену, словно собственному. — Сегодня вручили?

— А я разве не хвастал? — удивился я. — Вручили уже давно, в декабре, только носить не разрешили.

— Ну ни х... себе, — выругался комиссар, потом смутился, вспомнив, что рядом девушка. — Ань, извини, но твой начальник порядочная скотина. Орден еще осенью получил, а до сих пор не похвастал.

— Вить, а я думал, что говорил, — растерянно сказал я. — А может, не тебе говорил, а Серафиму? Не ругайся, лучше дырку помоги проколоть.

Утром следующего дня я сидел в приемной зала заседаний, где проходили коллегии, не в одиннадцать тридцать, как приказано, а в половине одиннадцатого. Кто знает этих товарищей из коллегии? Может, раньше дела закончат, а может позже. Но лучше посидеть лишний час.

И оказался прав. Ровно в одиннадцать дверь кабинета открылась, и оттуда выглянул Артузов. А что, Артур уже член коллегии ВЧК?

— О, Владимир, богатым будешь! — поприветствовал меня Артузов. — А мы первый вопрос уже обсудили, думаем — может товарищ Аксенов уже пришел?

Артузов затворил за собой дверь, осмотрел меня с головы до ног, кивнул: — С орденом совсем отлично смотришься. Только бороду зачем отпустил?

— С бородой посолиднее выгляжу.

— Глупости, — махнул рукой Артур. Потом, сбавив голос до шепота, спросил: — Ты Бухарину когда успел на хвост наступить?

— Бухарину? На хвост? — удивился я. — Да я его и видел-то один раз в жизни, может два.

— Эх, я только утром с фронта приехал, ничего толком не узнал. Ладно, пойдем. Жаль, Феликса Эдмундовича нет, но ничего, мы с Кедровым тебя сожрать не дадим.

Коллегия ВЧК — семь человек, но кроме Артузова я знал лишь Кедрова, Ксенофонтова и самого Бухарина. Еще трое совершенно мне не знакомы. Кто они — чекисты или члены ЦК, вроде Бухарина, непонятно.

— Вот это и есть товарищ Аксенов, начальник губчека Архангельской губернии, — представил меня Ксенофонтов. — Пожалуйста, товарищ начальник губчека. У тебя десять минут, все по сути.

Набрав полную грудь воздуха и почти не заглядывая в шпаргалку, я начал доклад.

— Первая задача, стоявшая перед губчека — остановить самочинные расправы, — сообщил я. — В первые дни, когда Северный фронт лопнул и стал откатываться к Белому морю, солдаты белой армии либо сдавались в плен и приводили с собой арестованных офицеров, либо разбегались по домам, убивая собственных командиров. Тоже самое в городах — либо самочинно арестовывали офицеров, чиновников, либо их убивали. В некоторых подразделениях доходило до того, что военнослужащие бросали жребий — кто сегодня пойдет в расстрельную команду. После создания губчека всех, кто занимался самосудом, мы арестовывали и, как следствие, число самосудов резко сократилось, хотя и не сошло на «нет».

— Почему не удалось полностью покончить с самосудами? — перебил меня полный товарищ, один из немногих, кто был одет в костюм с галстуком.

— Северный фронт проходил по огромной территории, — пояснил я. — В зоне действий шестой армии порядок удалось навести быстро, но на Кольском полуострове, в тундре, все гораздо сложнее. В Мурманске удалось создать местное бюро губчека недавно, в начале апреля, после того как восстановили железную дорогу. Бывали случаи, когда пленные солдаты, чтобы не вести офицеров в Архангельск, просто их убивали. К сожалению, не могу сказать, что удалось полностью прекратить самосуды. Самая сложная ситуация — в деревнях. Теперь, когда начали возвращаться красные партизаны, и те, кто служил в Красной армии, они начали мстить своим односельчанам за службу или за помощь белой армии. Очень часто идет простое сведение старых счетов, но ему придают политическую окраску. Покончить с самосудами в деревнях силами одной губчека невозможно, но думаю, что теперь, когда восстанавливается Советская власть в деревне и ее органы, милиция, станет легче. — Товарищ в цивильном костюме кивнул и я решил, что можно продолжать дальше: — Параллельно началась работа по борьбе с контрреволюцией — создается агентурная сеть по выявлению тех, кто активно сотрудничал с интервентами или служил у белых. Уже есть определенные результаты. Если конкретно, в цифрах, то нами выявлено пять бывших сотрудников контрразведки белой армии и два английских агента российского происхождения, по милости которых ряд советских граждан были арестованы, а потом казнены.

— А почему такие скромные результаты? — с усмешкой поинтересовался один из членов коллегии, одетый во френч. — Всего лишь пять человек?

Загрузка...