Нож сновидений

Глава 6 Древко и Бритва

Мэт и не думал, что Люка уберется из Джурадора, проведя в нем всего одни сутки. Обнесенный каменной стеной город соляных копей был сказочно богат, а Люка любил звон монет в кошельке, поэтому Мэт не слишком расстроился, узнав от него, что «Грандиозное Странствующее Представление и Величайшая Выставка Чудес и Диковин Валана Люка» остается на прежнем месте еще по меньшей мере на два дня. Не расстроился, но надеялся на свою удачу и то, что он был та’вереном. Но с другой стороны, на его памяти быть та’вереном не приводило ни к чему хорошему.

«Очередь на вход уже такая же длинная, как была вчера в самый пик», – говорил Люка, импульсивно жестикулируя. На утро после смерти Ринны, они сидели на позолоченных стульях за узким столом внутри огромного крикливо раскрашенного фургона Люка. Это был настоящий стол и стулья предназначенные для гостей. В остальных фургонах столы опускались на веревках или ремнях с потолка, а есть приходилось сидя на кроватях. Люка пока что был без одного из своих кричащих кафтанов, но с лихвой восполнял его отсутствие жестикуляцией. Его жена – Лателле – готовила на завтрак овсянку на маленькой каменной печи с железной конфоркой, которая была сложена в углу лишенного окон фургона, и от этого воздух был насыщен специями. Суровая дама всюду щедро сыпала приправы, превращая все, что она готовила, на взгляд Мэта, в совершенно несъедобные вещи. Но Люка всегда уплетал за обе щеки все, чтобы она перед ним не ставила, словно был на шикарном званном обеде. У него, наверное, железный язык. – «Сегодня, я думаю, у нас будет вдвое больше зрителей, чем вчера, или возможно втрое больше, и завтра тоже. Люди не успевают увидеть все за один заход, а здешние жители могут себе позволить сходить дважды. Помяни мое слово, Коутон. Помяни мое слово. Это даст доход не меньше, чем от ночных цветов Алудры. Я чувствую себя почти как та’верен, так хорошо идут у нас дела. Чем больше зрителей, тем больше перспектив. И еще охранная грамота Верховной Леди», – он резко оборвал себя на полуслове, с легким беспокойством на лице. Видимо ему пришло на ум, что в этой грамоте имя Мэта было пропущено, исключая его из-под протекции.

«Тебе бы не понравилось быть та’вереном», – пробормотал Мэт, заработав от собеседника странный взгляд. Он провел пальцем по черному шарфу, который скрывал шрам от петли на его горле, и слегка его ослабил. На мгновение ему показалось, что вещь слишком давит. Всю ночь ему снились плывущие трупы, и он проснулся от грохота костей в голове, что всегда было плохим признаком, а сейчас они кувыркались в его черепе еще сильнее прежнего. – «Я могу заплатить тебе столько, сколько ты смог бы заработать за каждое представление, начиная от сюда до самого Лугарда, независимо от того, сколько будет посетителей. Это было условием нашей сделки по прибытии в Лугард». – Если цирк не будет делать остановки, то они смогли бы нагнать время и добраться до Лугарда за три месяца или даже меньше. Только бы убедить Люка тратить на дневные переходы больше времени – не полдня как сейчас, а весь день.

Сперва казалось, что Люка захватила эта идея, но потом он покачал головой и развел руками с явно напускной печалью. – «Что же это будет за странствующее представление, которое не останавливается и не делает представлений? Подозрительное – вот какое. У меня есть охранная грамота, и в случае чего Верховная Леди замолвит за меня словечко, но ты, конечно, не хотел бы чтобы нами занялись Шончан. Нет. Более безопасно оставить все как есть». – Парень думал не о безопасности проклятого Мэта Коутона, нет – он думал, что его проклятые представления смогут собрать куда больше денег, чем заплатит Мэт. Плюс внимание, которое для любого артиста было важнее золота. Некоторые из циркачей болтали о том, чем они займутся, уйдя в отставку ближе к старости. Но только не Люка. Он собирался продолжать выступать пока не рухнет мертвым посреди представления. И устроит все так, чтобы увидеть это собралось как можно больше народа.

«Все готово, Люка», – нежно сказала Лателле, сняв с плиты чугунный горшок толстой прихваткой чтобы не обжечь руки. На столе уже были подготовлены два обеденных прибора с тарелками в глазури и серебряными ложками. У Люка имелись серебряные ложки, в то время как остальные довольствовались оловянными, глиняными, костяными или даже деревянными. Строгая дрессировщица медведей с жестким ртом выглядела довольно странно в длинном белом переднике поверх украшенного блестками синего платья. Ее мишкам, наверное, было жаль, что поблизости нет деревьев, чтобы сбежать от нее, когда она на них так глядела. Что было странно, это то, с каким рвением она скакала вокруг своего мужа, чтобы обеспечить ему все удобства. – «Вы будете есть с нами, Мастер Коутон?» – Это ни в коем случае не было приглашением к столу. Фактически, как раз наоборот, и она не сделала попытки достать из буфета дополнительную тарелку.

Мэт ей поклонился, от чего ее лицо стало только кислее. Он всегда был любезен с этой женщиной, но ей он все равно не нравился: «Благодарю за приглашение, Госпожа Люка, но не буду», – она хмыкнула. Как тут будешь учтивым? Он нахлобучил на голову шляпу. Кости в голове продолжали греметь.

Громадный фургон Люка был выкрашен в красный и синий цвета, и покрыт золотыми звездами и кометами, не говоря уже про серебряные луны во всех фазах. Он стоял посредине лагеря на максимальном удалении от вонючих клеток и коновязей. Его окружали шатры, размером с небольшой дом большей частью трех цветов – красные, синие или зеленые – но встречались и полосатые, а также фургоны поменьше. Фактически это были дома на колесах, в большинстве своем без окон и выкрашенные однотонной краской, ничем не напоминающие творение Люка. Солнце в небе, в котором брызги белых облаков медленно плыли вдаль, взошло уже на величину собственного размера над горизонтом. Детишки уже затеяли свои игры с обручами и шарами, пока актеры разминались перед утренним представлением. Мужчины и женщины делали повороты и растяжки, сверкая блестками на костюмах и платьях. Четверо акробатов в плотно облегающих трико и полупрозрачных блузах заставили его вздрогнуть. Двое стояли на головах на расстеленных поверх земли одеялах возле своего красного шатра, а остальные завязались в пару узлов, из которых на его взгляд было трудно выпутаться. У них позвоночники должно быть на пружинах, никак не меньше! Силач Петра стоял обнаженным по пояс возле зеленого фургона, в котором жил со своей женой, и разогревался, поднимая в каждой руке вес, который Мэт не смог бы поднять двумя. У парня рука была толще ноги Мэта, и он даже не вспотел. Собачонки Кларины выстроились в линию у ступенек фургона, виляя хвостами в ожидании своей дрессировщицы. В отличие от медведей Лателле Мэт предпочитал представления собачек пухлой женщины, потому что они вызывали ее смех.

В те моменты, когда в его голове грохотали кости, его всегда пожирало искушение затаится где-нибудь в спокойном местечке, где ничто не может произойти, и подождать пока они остановятся, но хотя ему нравилось смотреть на акробаток, на них тоже было мало одежды, он предпочел прогуляться полмили до Джурадора, поближе присмотревшись ко всем прохожим на дороге. У него в голове созрела мыслишка сделать небольшое приобретение.

Люди продолжали прибывать, пристраиваясь к длинной очереди, ожидавшей за крепкой веревкой, натянутой вдоль стены из холста. Только у немногих на одежде в толпе встречалась вышивка на платьях и коротких мужских кафтанах, еще меньше у фермеров, на повозках с громадными колесами, которые тащили лошади или волы. Фигуры двигались на фоне леса ветряных мельниц на холмах за городом, которые помогали выкачивать из колодцев солевой раствор и отправлять его на выпаривание. Когда он приблизился к городским воротам из них выехал длинный торговый караван закрытых холстом фургонов, двадцать из которых тащили упряжки по шесть лошадей. Сам купец в ярко зеленом кафтане сидел рядом с возницей на первом фургоне. Закаркавшие над воротами вороны заставили его поежиться, но никто за все время пути, насколько он смог заметить, не исчез прямо на глазах. Сегодня ему на дороге не встретились тени умерших, хотя он был уверен, что днем раньше все было наяву.

Ходячие мертвецы определенно не к добру. Вероятно, они имеют какое-то отношение к Ранду и Тармон Гай’дон. В этот миг в его голове закружилась цветная круговерть, которая на мгновение сложилась в образ Ранда и Мин, целующихся возле огромной кровати. Он оступился и чуть не запутался в собственных сапогах. На них не было ничего из одежды! Нужно быть осторожным, размышляя о Ран… Цвета вновь закружились, и он снова оступился. Есть вещи и похуже, чем подглядывать за целующимися. Подумал он очень осторожно. Свет!

Возле обитых железом ворот повиснув на алебардах стояла пара стражников. Это были ветераны в белых нагрудниках и конических шлемах с плюмажем из конских хвостов, которые с подозрением присматривались к нему. Вероятно, они решили, что он пьян. Легкий поклон не уменьшил их подозрительности ни на волос. Но с тем же успехом он мог напиться прямо у них на глазах. Стражники не стали его останавливать, просто проводили его взглядом. Пьяные – источник всяких неприятностей, особенно, если мужчина набрался с утра. Но пьяный в дорогом кафтане, из хорошего шелка и хорошо скроенном, и если у мужчины кружева на манжетах, то это совсем другое дело.

Даже в этот ранний час мостовые Джурадора были довольно шумными и переполненными разносчиками с подносами на шеях и лоточниками, стоявшими за прилавками, торговцами и лавочниками стоявшими возле своих магазинчиков, расхваливающими свой товар, бондарями, набивающими обручи на бочки для соли. Грохот ткацких станков, ткущих ковры, почти заглушал звон молота нечаянного кузнеца, не говоря уж о музыке флейт, барабанов и цимбал, льющейся из гостиниц и таверн. Это были обычные звуки города, набитого лавками и домами, стиснутого с боков тавернами и конюшнями, затянутого в камень и прикрытого сверху красной черепицей. Прочный город, Джурадор. И на короткой ноге с воровством. Большая часть окон нижних этажей была закрыта прочными кованными решетками. На богатых домах, большая часть которых, без сомнения, принадлежала торговцам солью, и верхние окна были закрыты решетками.

Его манила к себе музыка гостиниц и таверн. В большинстве из них, вероятно, шла игра в кости. Он почти слышал их перестук на столах. Слишком давно он уже не держал в руках костей, прислушиваясь к грохоту в своей голове, но сегодня утром он пришел не играть.

Он так еще и не позавтракал, поэтому подошел к морщинистой женщине с лотком на шее, кричавшей про «мясные пироги из самой лучшей говядины в Алтаре». Он поверил ей на слово и расплатился затребованной медной монетой. Он не замечал на окрестных фермах крупного рогатого скота, только овец и коз, но лучше было не присматриваться к тому, что же на самом деле было в пирогах, продававшихся на улицах города. Вполне возможно, что на каких-нибудь фермах и были коровы. Все может быть. В любом случае, пирог был вкусный, и удивительно горячий, поэтому, двигаясь по улице, ему пришлось жонглировать пирогом, стирая стекающий с подбородка жир.

Он старался сохранять осторожность, и не врезаться в кого-нибудь в толпе. Алтарцы слыли довольно раздражительными. В этом городе невозможно было с легкостью определить чей-либо социальный статус по количеству вышивки на кафтане или платье – чем больше, тем выше – прежде чем окажешься совсем рядом, чтобы отличить шерсть от шелка, хотя женщины побогаче украшали свои оливковокожие лица прозрачными вуалями, свисавшими с декоративных гребней в их прическах, но и бедные и богатые, и женщины и мужчины носили на поясе длинные кривые ножи, иногда поглаживая их рукояти, словно в ожидании схватки. Он всегда старался избегать драки, хотя его удача редко могла тут чем-то помочь. Кажется, в этом случае сила та’верен брала верх. Никогда прежде кости не предупреждали о драках. О битвах – да, но еще ни разу об уличной потасовке, но все равно он двигался очень внимательно. Но если что-то должно случиться, то это не поможет. Когда кости должны остановиться, то они останавливались, и с этим ничего не поделаешь. Но нет никаких причин рисковать. Он ненавидел рисковать. Конечно, кроме как в азартных играх, а для него это был не настоящий риск.

Он заметил бочку из которой торчали жерди длинных и коротких посохов перед лавкой, в которой демонстрировались мечи и кинжалы на продажу. За лавкой присматривал здоровый детина с огромными кулаками и многократно переломанным носом, на поясе рядом с неизменным ножом висела увесистая дубинка. Парень грубым голосом трубил о том, что все клинки андорского происхождения. Так всегда поступали те, кто не ковал собственных мечей. Они утверждали, что их клинки андорской ковки, или пограничных областей, или, иногда, что из Тира. В Тире варили хорошую сталь.

К удивлению Мэта и его восхищению, посох, что был тоньше остальных, показался ему жердью из черного тиса, на фут длиннее его роста, если его поставить вертикально в бочке. Выудив жердь, он проверил прекрасное, почти идеальное волокно. Без сомнения, это был черный тис. Именно переплетенное таким образом древесное волокно придавало луку его силу, вдвое большую, чем у обычного дерева. Никогда нельзя быть на сто процентов уверенным, пока не снимешь кору, но древко выглядело идеальным. Как, во имя Света, черный тис оказался здесь, в южной Алтаре? Он был уверен, что тот рос только в Двуречье.

Когда ему навстречу вышла владелица лавки, женщина в платье вышитом яркими птицами по груди, и принялась нахваливать достоинства ее клинков, он спросил: «Хозяйка, сколько просишь за эту черную палку?»

Она моргнула, уставившись на парня в шелковом кафтане с кружевами, который позарился на какой-то посох, к тому же тонкий – она и в самом деле думала, что это просто длинный посох! – и назвала цену, которую он заплатил, не торгуясь. Это происшествие заставило ее еще раз моргнуть, словно она решила, что продешевила. Он заплатил бы и больше, чтобы сделать настоящий двуреченский лук. С сырой заготовкой для лука на плече он отправился дальше, доев остатки пирога, и вытерев жирные пальцы о кафтан. Однако, он пришел сюда не завтракать и не в поисках лука, так же как и не для игры. В первую очередь его интересовали конюшни.

В конюшнях всегда были лошадь или две на продажу, а если назвать правильную цену, то могли продать и ту, что не предназначалась для продажи. По крайней мере, так было, пока их не ободрали как липку Шончан. К счастью, пока что присутствие Шончан в Джурадоре вышло мимолетным. Он брел от конюшни к конюшне, рассматривая гнедых и чалых, буланых, пегих, мышастых, бурых, белых, серых и чубарых, кобыл и меринов. Жеребцы не подходили для его цели. Не все животные, которых он осматривал, имели плоский живот или длинные пясти, но все-таки он не нашел ничего, чтобы ему подошло. Пока он не попал в узкую конюшню, зажатую между большой каменной гостиницей, называвшейся «Двенадцать солевых колодцев» и лавкой, где ткали ковры.

Он считал, что грохот ткацких станков беспокоит лошадей, но они все были тихими, очевидно привыкнув к шуму. Стойла растянулись дальше, чем он думал, почти на целый квартал, но фонари, висевшие на столбах между стойлами давали достаточно света в глубине конюшни. Воздух был наполнен чердачной пылью, запахом сена, овса и лошадиного навоза. Однако запах не был застаревшим. Трое мужчин с лопатами чистили стойла в данный момент. Владелец поддерживал чистоту. Это значит, что шансы встретить болезни ниже. Из некоторых конюшен он убирался едва вдохнув запах.

У одного из стойл стояла выведенная черно-белая кобыла, пока конюх раскладывал ей свежую солому. Она стояла прямо с прямо стоячими ушами, показывая свою настороженность. Рост ее был приблизительно в пятнадцать ладоней. Спереди она была длинной с широкой грудью, что предвещало хорошую выносливость. Ноги были идеальных пропорций, с короткими бедрами и хорошим углом под бабками. Плечи хорошо сложены, круп на одном уровне с холкой. Она была сложена так же хорошо как Типун, и даже лучше. Больше того, она была из породы, о которой он слышал, но никогда не думал, что увидит бритву из Арад Домана своими глазами. Никакая другая порода не имела такой примечательный окрас. У этой масти белый цвет встречался с черным в прямых линиях, словно их отрезали бритвой, что и дало породе название. Ее присутствие тут было столь же таинственным, как и черный тис. Он слышал, что ни один доманиец никогда в жизни не продаст бритву иноземцу. Он постарался не задерживаться на ней взглядом, продолжая изучать остальных животных в стойлах. Не замедлились ли кости в его голове? Нет, это просто игра воображения. Он был уверен, что они вращались с той же силой, что и в фургоне Люка.

Жилистый мужчина с редкой челкой сохранившихся седых волос на голове поклонился, сложив перед собой руки. – «Тоук Фирним, милорд», – представился он с сильным акцентом, с сомнением покосившись на палку на плече Мэта. Мужчины в шелковых кафтанах с золотыми перстнями редко ходят с такими вещами. – «Чем могу быть полезен? Милорд желает арендовать лошадь? Или купить?» – Плечи его жилета, одетого поверх рубашки некогда белого цвета, украшала неброская вышивка в виде цветочков. Мэт постарался вообще не обращать на них внимания. На поясе у парня был один из кривых ножей, и на дубленом лице имелись пара светлых шрамов. Застаревших шрамов. Если он и дрался недавно, то видимых следов борьбы не сохранилось.

«Купить, мастер Фирним, если у вас найдется что-нибудь для продажи. Или если я смогу найти что-нибудь более-менее подходящее. За сегодняшний день мне столько раз пытались всучить за шестилетку старую хромую клячу, что если бы я не отмахивался от них палкой, я бы погиб», – он с легкой улыбкой потряс жердью на плече. Его отец всегда говаривал, что торговля пойдет лучше, если заставишь противоположную сторону улыбаться.

«У меня есть три лошади для продажи, милорд, но ни одной хромой», – ответил мужчина с поклоном даже не улыбнувшись. Фирним показал рукой. – «Одну вы можете видеть там, ее как раз вывели из стойла. Пятилетняя чистокровка. Стоит десять крон и ни кроной меньше. Золотом». – добавил он спокойно.

У Мэта отвалилась челюсть. – «Я знаю, что после прихода Шончан даже на пегих взлетели цены, но это же абсурд!»

«О, это не обычная пегая, милорд. Это бритва. Чистокровная доманийская скаковая бритва».

Кровь и проклятый пепел! Такая цена в самом начале сделки! – «Как скажете, как скажете», – пробормотал Мэт, опуская жердь на каменный пол, чтобы опереться на древко будущего лука. Его бедро уже не так часто его беспокоило, только после длительной прогулки, вроде той, что он совершил сегодня утром, и он почувствовал приступ боли. Все равно придется играть в эту игру и поторговаться. В торговле лошадьми есть свои правила. Если попытаешься их нарушить, уйдешь с пустым кошельком. – «Никогда в жизни не слышал, чтобы лошадь назвали бритвой. Что есть еще? Но учти, только мерины или кобылы».

«Кроме бритвы для продажи только мерины и остались, милорд», – сказал Фирним, сделав акцент на слове «бритва». Развернувшись в другой конец конюшни, он прокричал – «Адела! Выведи того большого гнедого, что у нас стоит для продажи!»

Долговязая прыщавая молоденькая женщина в штанах и простом темном жилете по его слову метнулась в дальний конец конюшни. Адела подвела Фирниму гнедого, а затем и серого в яблоках, которых вывели на веревке поближе к свету возле дверей. По просьбе Мэта. Их экстерьер был совсем не плох, но гнедой был слишком большой, почти семнадцать ладоней высотой, а серый держал уши прижатыми к голове и дважды попытался укусить Аделу за руку. Но она оказалась умелой девушкой и легко уклонилась от его попыток. Ему легко удалось найти в них изъяны и завернуть, даже если бы он не знал о существовании бритвы.

Подошел худой серый кот в полоску, напоминающий скальную кошку в миниатюре, и уселся в ногах у Фирнима, зализывая глубокую кровоточащую рану на плече. – «Крысы в этом году, на моей памяти, распоясались хуже обычного», – нахмурившись заявил конезаводчик, посмотрев на кота. – «И дерутся злее. Я подумываю не взять ли еще одного кота, или двух». – Но он вернулся к делу. – «Милорд посмотрит на жемчужину моей конюшни, раз остальные его не устраивают?»

«Думаю, я мог бы взглянуть на пегую, Мастер Фирним», – с сомнением в голосе сказал Мэт. – «Но не за десять крон».

«Золотом», – уточнил Фирним. – «Хурд, проведи для милорда бритву». – Он снова подчеркнул породу. Цену сбавить будет тяжело. Если только то, что он та’верен не сыграет своей роли. Его удача никогда не влияла на такую однозначную вещь как торговля.

Хурд оказался мужчиной, который обновлял солому в стойле бритвы. Это был приземистый мужчина у которого на голове осталось только три белых волоска, а во рту не оказалось вообще ни одного зуба. Это легко можно было заметить, когда он улыбался, проводя кобылу по кругу. Совершенно очевидно, что он любил это животное, и было за что.

Шла она хорошо, но Мэт все равно осмотрел ее поближе. Ее зубы говорили о том, что Фирним был довольно честен на счет ее возраста. Только идиот стал бы привирать о возрасте лошади, если только покупатель не полный профан, хотя, что удивительно, многие барышники так и считали. Уши развернулись в его сторону, когда он погладил ее нос, проверяя глаза. Они были чистыми и яркими, ни следа слизи. Он пощупал ее ноги, проверяя нет ли вздутий или повышения температуры. Ни намека на травмы, стригущий лишай или что-нибудь еще. Он мог легко поместить кулак между ее ребрами и плечом – у нее будет широкий шаг – и между последним ребром и бедром легко входила раскрытая ладонь. Она будет вынослива и не перенапряжет сухожилия, если будет бежать быстро.

«Милорд разбирается в лошадях, как я вижу».

«Так и есть, Мастер Фирним. И десять золотых крон слишком много, особенно для пегой. Знаете, некоторые утверждают, что пегий конь к несчастью. Не то чтобы я в это верил, но я не могу дать так много».

«К несчастью? Никогда ничего подобного не слышал. Ваша цена?»

«За десять золотых крон я мог бы купить чистокровного тайренца. Не самого лучшего, это верно, но все равно, это будет тайренец. Я дам десять крон. Серебром».

Фирним откинул назад голову и громко захохотал, а когда он остановился они вернулись к торговле. Наконец, Мэт отдал пять золотых крон и четыре золотые марки, плюс три серебряные, все деньги были отчеканены в Эбу Дар. В его сундуке были монеты разных стран, но с иностранными деньгами обычно требовалось обращаться в банк или к меняле, чтобы их взвесить и оценить сколько они стоят на местные деньги. Кроме того, что это привлекает внимание, он бы заплатил за лошадь больше, возможно даже больше десяти крон золотом. У менял весы всегда работали таким образом. Он не собирался так сильно сбивать цену, но судя по тому как в конце улыбнулся Фирним, он не ожидал столько заработать на одной лошади. Это был лучший исход при торговли лошадьми, когда каждая из сторон считает, что выиграла от сделки. В целом, день начался очень хорошо, несмотря на проклятые кости. Ему следовало знать, что это не продлится вечно.

Когда он в полдень вернулся к цирку верхом на бритве без седла, из-за разболевшегося бедра, очередь стала еще длиннее, чем при его уходе. Под грохот костей в голове, он подождал возможность пройти под синим транспарантом, растянутым между двумя высокими жердями с названием представления, написанного аршинными красными буквами. Пока монетка, опущенная одним человеком в стеклянный кувшин, который держал в руках здоровенный конюх в грубой куртке из шерсти, перекочевывала под внимательными глазами второго конюха в обитый железом сундук, к очереди успевало подоспеть еще несколько человек, так что казалось, она никогда не станет короче. Линия людей уже простиралась от входа до угла и терялась за ним. Что удивительно, никто не толкался и не пытался залезть вперед. Среди людей было хорошо видно крестьян в грубых куртках с въевшейся в руки землей, однако лица детей и фермерских жен, по крайней мере, выглядели достаточно чистыми. К сожалению, Люка получил свою вожделенную толпу. Теперь нет никакой надежды уговорить его уехать завтра. Кости предвещали какое-то событие, возможно роковое, которое должно случиться с Мэтом проклятым Коутоном, но какое? Иногда кости останавливались, но он понятия не имел, что же случилось.

Сразу за стеной из холста, рядом с проходящими мимо посетителями, растекающимися по обе стороны улицы, стояла Алудра, что-то втолковывавшая двум возницам телег, на которых были сложены бочки разного размера. И не только бочки. – «Я покажу вам, где поставить телеги», – говорила стройная женщина худому вознице с выдающейся вперед челюстью. Провожая Мэта взглядом, она повернула голову, и ее длинные косички, украшенные бусинами, качнулись в такт. Но она тут же обернулась к вознице: «Где лошади, вы поставите телеги прямо за коновязью, хорошо?»

Что это она накупила в таком количестве? Наверное что-то для своих фейерверков. Каждый вечер сразу после наступления темноты, еще до того как все улеглись спать, она запускала свои ночные цветы. Для города размеров Джурадора два или если поблизости были несколько деревень – три. Он много раз размышлял, зачем же ей нужен литейщик колоколов, но единственное разумное объяснение, приходившее ему на ум, было полной ерундой.

Он спрятал кобылу среди других лошадей. Скажем прямо, вам не удастся спрятать такую лошадь как бритва, но среди других лошадей она станет менее заметна, а для нее еще не пришло подходящее время. Древко для лука он оставил в фургоне, который делил с Эгинин и Домоном, но сейчас никого из них не было. Потом он направился в сторону выцветшего фиолетового фургона Туон. Он стоял теперь возле фургона Люка, хотя Мэт хотел чтобы его оставили на прежнем месте вместе с грузовыми фургонами. Только Люка и его жена были в курсе, что Туон была Верховной Леди, а не служанкой, собиравшейся выдать Мэта и Эгинин ее ревнивому мужу, но уже многие в труппе задавались вопросом, почему Мэт проводил больше времени с Туон, чем с Эгинин. Удивлялись и не одобряли. Что странно, большей частью они были довольно чопорными людьми, даже акробаты. Сбежать с женой кровожадного лорда было романтично. А любовь к горничной – омерзительно. А переставив фургон на самое видное место на обозрение людей, которые пробыли с Люка достаточно долго и были его самыми лучшими кадрами, он мог породить еще больше кривотолков.

Сказать по правде, он колебался, собираясь идти к Туон, когда в голове крутились кости. Слишком часто в ее присутствии они останавливались, а он по прежнему не знал, почему, кроме одного раза. И то не наверняка. Возможно, первый раз случился оттого, что встретил ее. При мыслях об этом у него волосы на затылке становились дыбом. С другой стороны, с женщинами всегда так – приходится испытывать удачу. А с женщиной вроде Туон ее приходится испытывать по десять раз на дню, и никогда не знаешь наверняка пока не станет слишком поздно. Иногда он задавался вопросом, почему его удача не в состоянии ему помочь в отношениях с женщинами? Женщины же столь же непредсказуемы как самые честные кости.

Возле фургона не было видно ни одного из Красноруких, теперь они находились под ним – поэтому он поднялся по короткой лесенке в задней части фургона, коротко постучал и вошел, потянув дверь. В конце концов, он платил за аренду этого фургона, и вряд ли они лежат раздетыми в разгар дня. В любом случае, если они не хотят пускать внутрь людей, на двери имеется замок.

Госпожи Анан не было, но внутри отнюдь не было пусто. На узком столе, свисавшем с потолка, стояли разномастные тарелки с нарезанным ломтями хлебом, сыром и маслинами. Рядом стоял один из одолженных Люка серебряных кувшинов, потом низкий в красную полоску кувшин и несколько украшенных цветами чашек. Туон сидела на единственном в фургоне табурете в дальнем углу стола. Ее голову украшали завитки отросших за месяц черных волос. Селюсия сидела на одной из кроватей сбоку, а Ноэл и Олвер на другой, положив локти на стол. Сегодня Селюсия, с повязанным вокруг головы шарфом в цветочек, была в темно-синем эбударском платье, в котором хорошо была видна ее незабываемая грудь. На Туон было красное платье, которое казалось было сделано сплошь из складочек. Свет! Он только вчера купил ей шелк! Как ей удалось убедить швею так быстро закончить платье? Он был абсолютно уверен, что для этого требуется больше одного дня. Видимо, с помощью довольно свободного распоряжения его золотом, как он подозревал. Все правильно. Если ты покупаешь женщине шелк, будь готов заплатить за то, что из него сошьют платье. Он слышал эту пословицу еще мальчишкой, когда не думал, что когда-либо в жизни увидит шелк, но это было кристальной правдой.

«… и за пределами их поселений можно увидеть одних только женщин», – вещал Ноэл, седой оборванный старик, когда Мэт вошел и закрыл за собой дверь. Остатки кружев на рукавах Ноэла видали лучшие дни, как и его кафтан, когда-то неплохо сшитый из прекрасной серой шерсти, но и то и другое было довольно опрятным и чистым, хотя по правде они выглядели довольно странно с его скрюченными пальцами и помятым лицом. В этих вещах он был похож на постаревшего вышибалу из таверны, который решил уйти на покой и оставить драки в прошлом. Олвер был в хорошем синем кафтане, который сшили для него по заказу Мэта. Он широко улыбался как какой-нибудь огир. Свет! Он был неплохим мальчонкой, но никогда не станет симпатичным с такими большими ушами и широким ртом. Нужно срочно преподать ему несколько уроков хороших манер общения с дамами, иначе у него будут трудности. Мэт старался больше времени проводить с Олвером, чтобы снизить на него влияние его «дядек» – Ванина и Харнана, и прочих Красноруких, и парнишке это нравилось. Но не так сильно, как играть в Змей и Лисичек или в камни с Туон, уставившись на грудь Селюсии. Хорошо, если парни учили его стрелять из лука и обращаться с мечом, но если он узнает, кто научил его так жадно коситься на…

«Маннеры, Игрушка», – Туон растягивала слова словно мед, стекающий на блюдце. Плотный мед. Каждый раз, когда они не играли в камни, ее выражение было очень серьезным как у судьи, выносящего смертельный приговор, и голос полностью этому соответствовал: «Ты стучишь, затем ждешь разрешения войти. Если только ты не собственность или слуга. Тогда стучать не требуется. И ты испачкал кафтан жиром. Я хочу чтобы ты ходил чистым». – улыбка Олвера растаяла пока он слушал выговор Мэту. Ноэл провел скрюченными пальцами сквозь свои длинные волосы, и принялся изучать зеленую тарелку у себя под носом, словно пытался найти среди маслин изумруд.

Несмотря на мрачный тон, Мэт любил смотреть на темную миниатюрную женщину, которая предназначена ему в жены. Которая уже наполовину была его женой. Свет, все, что требуется, это ей три раза произнести нужную фразу, и дело будет сделано! Чтоб он сгорел, как она красива! Как-то было дело, он принял ее за подростка, но это все из-за ее роста и вуали. Теперь, без вуали для него было совершенно ясно, что это личико в форме сердечка принадлежит молоденькой женщине. Ее большие глаза были как два темных омута, и чтобы переплыть их мужчине потребуется вся жизнь. Ее редкие улыбки были загадочными и озорными, но он их обожал. Еще он любил слушать ее смех. Но все ж, пока она не смеялась над ним самим. Правда, она была несколько худее, чем он обычно предпочитал, но если ему когда-нибудь удастся обнять ее за талию без присутствия вездесущей Селюсии, он был уверен, что она пришлась бы как раз по руке. И он сумел бы убедить ее подарить ему пару поцелуев этих пухлых губок. Свет! Порой ему снилось как это происходит. Неважно, что она его зовет так, будто они уже женаты. Ладно, почти неважно. Чтоб ему сгореть, если все это было из-за пары каких-то жирных пятен. Оба слуги – Лопин и Нерим передерутся за то, кто станет чистить его кафтан. У них было мало работы, если он не говорил конкретно, кому что делать. Он не стал об этом говорить. Ничто так не нравится женщинам, как заставить мужчину оправдываться. Как только ты начинаешь, считай, что она победила.

«Я постараюсь запомнить, Драгоценная», – ответил он с лучшей своей улыбкой, проскользнув мимо Селюсии и положив свою шляпу с другой стороны от нее. Между ними осталось скомканное одеяло и ноги не соприкасались, но можно было подумать, что он прижался к ней бедром. У нее были голубые глаза, но взгляд, которым она его одарила, был достаточно горяч, чтобы кафтан на нем мог задымиться. – «Надеюсь в этом кубке перед Олвером больше воды, чем вина».

«Это – козье молоко», – с негодованием заметил Олвер. А! Что ж, Олвер и в самом деле еще достаточно мал чтобы пить даже сильно разбавленное вино.

Туон сидела очень прямо, хотя и была ниже Селюсии, которая сама была низкорослой дамой. – «Как ты меня назвал?» – так решительно, насколько позволял ее акцент.

«Драгоценная. Ты придумала ласковое имя для меня, поэтому я решил, что в свою очередь должен придумать для тебя, Драгоценная». – Он решил, что у Селюсии глаза вылезут из орбит и упадут на пол.

«Понятно», – промурлыкала Туон, задумчиво поджав губы. Она качнула пальцами правой руки, вроде бы незаметно, но Селюсия немедленно спрыгнула с кровати и направилась к буфету. Но при этом по дороге все не сводила с него глаз поверх головы Туон. – «Очень хорошо», – через мгновение добавила Туон. – «Будет интересно посмотреть, кто выиграет в эту игру, Игрушка».

Улыбка Мэта поувяла. Игра? Он просто решил слегка восстановить баланс. Однако, она увидела в этом игру, а это подразумевало, что он может проиграть. И это было возможно, так как он понятия не имел, что это за игра и какие у нее правила. Почему женщины все так… усложняют?

Селюсия вернулась на место, подвинув к нему треснутую чашку и синюю тарелку, покрытую глазурью, на которой лежало полкраюхи черствого хлеба, шесть вариантов соленых маслин и три вида сыра. Это воодушевило его вновь. Он на это надеялся, и даже ждал. Как только женщина начинает тебя кормить, то ей становится труднее заставить себя остановить мужчину, садящегося за ее стол.

«Так вот», – проговорил Ноэл, возобновляя свой рассказ. – «В этих поселениях Айяд вы можете увидеть женщин всех поколений, но ни одного мужчины старше двадцати. Ни одного». – У Олвера от удивления увеличились глаза. Мальчик впитывал рассказы Ноэла, о тех странах, в которых он побывал, даже о тех, что были за Айильской Пустыней проглатывал без масла.

«Ноэл, ты часом не родственник Джейину Чарину?» – прожевав маслину и аккуратно выплюнув косточку в пригоршню, спросил Мэт. На вкус она была почти как глина. И следующая такая же. Но он был голоден, поэтому под взглядами Туон, он умял их все и заел небольшим количеством козьего сыра.

Лицо старика превратилось в камень, и прежде чем он ответил, Мэт оторвал кусок хлеба и успел его съесть. – «Кузен», – сказал он неохотно. – «Был кузеном».

«Ты родственник Джейина Далекоходившего?» – взволнованно воскликнул Олвер. Книга Джейина Далекоходившего была его любимой. Он читал бы ее даже ночью, если бы Джуилин и Тера не запрещали и не укладывали его спать. Он повторял, что хочет сам побывать везде, где побывал Далекоходивший, и даже дальше.

«Кто этот человек с двумя именами?» – спросила Туон. – «Так называют только великих людей, а вы говорите так, будто хорошо с ним знакомы».

«Он был глупец», – мрачно сказал Ноэл прежде, чем Мэт успел открыть рот, хотя Олвер как раз успел, но остался с открытым ртом, а старик продолжил: «Пока он шатался по миру, его добрая и любимая жена умирала от лихорадки, и так и умерла, не успев подержать его руку перед смертью. А он позволил использовать себя как инструмент…» – Внезапно лицо Ноэла стало белее простыни. Уставившись сквозь Мэта, он потер лоб, словно пытаясь что-то припомнить.

«Джейин Далекоходивший был великим человеком», – отчаянно завопил Олвер. Он сжал кулаки, словно готов был сражаться за своего кумира. – «Он сражался с троллоками и Мурдраалами, и у него было больше приключений чем у кого-либо еще в целом мире! Даже у Мэта! Он поймал Ковина Гемаллана после того, как тот предал Малкир Тени!»

Ноэл пришел в себя и погладил Олвера по плечу. – «Так и есть, мальчик. Это было доброе дело на его весах. Но какое в мире приключение стоит того, чтобы оставить жену умирать в одиночестве?» – произнес он так грустно, будто готов был умереть на этом самом месте.

Олвер, не сказав ни слова, спал с лица. Если из-за Ноэла парень перестанет читать любимую книгу, то Мэту придется серьезно поговорить со стариком. Чтение очень важно! Он и сам читал, иногда… и он был уверен, что Олверу нравится книга.

Встав, Туон протянулась через стол, положив руку на плечо Ноэла. Строгое выражение покинуло ее лицо, сменившись нежностью. Ее талию стягивал широкий пояс из желтой кожи, подчеркивая ее изящные формы. Еще потраченные деньги. Ну и пусть! Для него всегда было легко подзаработать денег, и если бы не она их потратила, то он бы спустил их на другую. – «У вас доброе сердце, Мастер Чарин», – она всех называла по их проклятым именам, кроме Мэта Коутона!

«Правда, миледи?» – с надеждой в голосе спросил Ноэл, словно от ответа зависела его жизнь. – «Порой мне кажется…» – Но что бы ему ни казалось, в тот миг им не суждено было этого узнать.

Дверь распахнулась и в фургон сунул голову Джуилин. Ловец Воров из Тира был в своей конической шляпе, как обычно лихо сидевшей на макушке, но на темном лице было написано волнение. – «Через дорогу шончанские солдаты. Я иду к Тере. Она испугается, если услышит от кого-нибудь другого». – И испарился, так же быстро, как появился, оставив после себя качающуюся дверь.