Глава 8


Интерлюдия


Пафнутий из рода Сур прислонился обширной спиной к холодной кладке каменного простенка. Через кольчугу и стеганку холод не ощущался, но серые стены нагоняли озноб одним своим видом. Казалось бы, королевский дворец — можно сделать и покрасивее! Пафнутий покосился в “женский угол” и еще раз фыркнул: да там женщину от мужика не отличишь! Все тоненькие, завитые, напудренные, позолоченные — точно как пуфики под ними. Пожалуй, Пафнутий просто сломал бы любое из изящных сидений, если бы сдуру взгромоздил на шитую подушечку четырнадцать стоунов собственного веса и полтора стоуна боевого железа. Всего полтора потому, что на прием к королю полный доспех Пафнутий решил не брать. Но все равно придворные из “позолоченного угла” таращились на него, как на степняка, притащившего за собой еще и верхового эпиорниса. А уж как носы поджимали, вынужденные проходить рядом! Хорошо хоть, слуги не огибали Пафнутия десятой дорогой, так что довольно скоро он разжился здоровенным кувшином королевского вина. Пажа развернул со словами “У короля еще много!” — и мальчишка, не зная, то ли восхищаться баронской лихостью, то ли жаловаться, побрел в погреба обратно.

Отворотив лицо — и особенно нос — от сладкой вони духов и напудренных локонов, Пафнутий основательно приложился к кувшину. Утер усы рукавом, и подумал, что жизнь, пожалуй, не так уж плоха, как казалось в последнюю неделю.

Началось все тоже с вина. Граф Дебиан пил его неохотно и неумело. Напрасно Пафнутий взывал к рыцарской доблести, и к тому, что приличные люди воду вовсе не пьют. Известно же, что от нее все болезни! Особенно в походах. Вот батюшка Дебиана — старый граф — был мужчина правильный, и до походов гораздый. И до воинских, и до питейных, а уж по женщинам равных ему во всем графстве не было.

Пафнутий вздохнул. Правду сказать, и младший Дебиан был вовсе не так уж плох. И на коня в доспехе он запрыгивал. И даже в турнире один раз победил, за что был обласкан женским обществом графства. И не избегал балов с танцами. Причем (тут Пафнутий горестно глянул на собственные сапожищи с коваными бутурлыками поверх) на ноги дамам граф наступал редко.

Но все эти подвиги, достойные рыцарского звания, Деметрий Дебиан проделывал без души. Без размаха, и даже, кажется, без удовольствия. Вот этого Пафнутий вовсе понять не мог!

Зато при виде старинной книги — либо древней кладки — либо вовсе ни к чему ни годной безделушки — глаза Дебиана-младшего разгорались, как у кота. Деметрий очевидно понимал в этом толк; не зря же король пожаловал его званием коронного зодчего! Мосты в королевстве требовались настоятельно, и потому многие, соблазнившись наградою, брались за их строительство. Но только Дебиановы мосты не рушились при паводке либо землетрясении. По какому поводу мудаки-завистники прозвали Дебиана чернокнижником. Правду сказать, граф даже обиделся. И даже вызвал одного такого на поединок. Но нет бы как надо, в брызги! Повалял по песку, и выпустил живым. За выкуп, конечно. Но разве так должен поступать мститель? А за прочими даже гоняться не стал. Сказал: “некогда, да и скушно…”

Пафнутия аж затрясло! И то сказать — Деметрию уже к тридцати подкатывает, а наследника все нет. У других по десятку на дворе скачет, а граф Дебиан все в чертежах своих, пыль фолиантов нюхает.

Пафнутий понял, что дело надо брать в свои руки. А то у самого скоро правнуки будут, давно не мальчик. Да и воинское дело такое… Помереть в любой миг можно. И кто тогда за Деметрием присмотрит? Чужому не доверишь, ведь старый граф самого Пафнутия лично просил.

Тут кувшин закончился и Пафнутий залязгал кольчугой по камню, оборачиваясь в поисках нового. Попутно придал шибкости пробегавшей служанке, шлепнув ладонью пониже спины. Служанка, которой показалось, что получила хлебной лопатой, только пискнула.

Пафнутий посмотрел ей вслед и усмехнулся в усы. Пожалуй, невесту Деметрию он подобрал правильную: с хорошими такими полушариями, что сверху, что снизу. Есть за что подержаться. Да и род хороший. Рыски хоть и не богатые, зато чистая кровь. Мало таких в королевстве… О, еще паренек с кувшином!

Ухватив новый кувшин, Пафнутий припомнил и застолье. Ведь в трезвом виде от разговоров о женитьбе граф отмахивался. Но старый хитрый сенешаль Дебианов не зря водил войско тридцать лет. И подстроить как бы случайную пьянку (да что там пить!) для него труда не составило. Но какие муки пришлось вынести Пафнутию, чтобы напоить графа до той неуловимой кондиции, когда рескрипт на брак под доверенности он еще подписал, но что подписал — уже не понял. Это вам не мост рассчитать, тут умение и опыт нужны, про такое в книжках не прочитаешь!

А потом все снова пошло напепекосяк! Пафнутий еще раз глотнул из кувшина. Он благополучно заключил брачный договор с бароном Рыск — тот тоже не чаял сбыть с рук ненаглядное чадо. Кабы не прискорбная малость приданого, была бы первая невеста в королевстве. Король женат; а то бы и ему не зазорно. Но денег все меньше, доблесть все дешевле… Так что даже молва о чернокнижии молодого жениха не отвратила барона Рыск.

Или все же одумался старый хрыч? Вот кто был зверь матерый; Пафнутий уважительно покачал головой и выпил за здоровье достойного соперника. Все шло своим чередом, уже и церковь к свадьбе украшали — как вдруг пропала молодая невеста. И сразу про ведьм заговорили в округе. И в трактире придорожном тотчас же кто-то самого Дьявола увидал… И страшное чудище подземное нашли поутру перед родовым склепом Рысков — ведь неспроста же именно там!

Ну, а что у священника ослы пропали, Пафнутия как раз не удивило. Он и не такие штуки проворачивал в молодости. И потому, невзирая на всю сверхъестественную суматоху, и на отряженные по всем трактам поисковые отряды, Пафнутий догадался, что дочку Рыск попросту спрятал. То ли побоялся выдавать за чернокнижника… То ли жених показался невыгодной партией. Поискав девушку силами собственного небольшого отряда — на свадьбу ехали, не в набег и не на войну, много людей не брали — Пафнутий отослал почтовых птиц графу Дебиану. Посмеялся, представив как тот радуется: жениться не надо, можно снова к своим бумажкам да безделушкам вернуться. Но жаловаться к королю все-таки поехал: нельзя спускать обиду, нанесенную роду Дебианов. Впрочем, и барон Рыск поехал тоже… Пафнутий допил кувшин.

И вот сейчас он здесь — а барон Рыск в соседней приемной, нарочно развели, чтобы не подрались — ожидает высочайшей аудиенции.

Наконец, появился дворцовый сенешаль и сдержанным поклоном пригласил Пафнутия войти. За роскошными резными дверями открылся малый кабинет, посреди коего воздвигался стол, а за столом просто и скромно, как какой-нибудь письмоводитель, восседал Его Величество Кыштым, третий этого имени.

Пафнутий поклонился и внушительно грохнул латным кулаком в грудь; кольчуга отозвалась мелким звоном. Король почти незаметно поморщился.

Тут Пафнутий заметил справа от себя вражину Рыска. Барон тоже был в легком доспехе, отличавшимся от доспеха Пафнутия только гербовой накидкой поверх кольчуги. На накидке изображалась, конечно же, атакующая рысь — снежно-белая на льдисто-голубом. Пафнутий подумал, что зря, пожалуй, графскую накидку не надел. Все-таки он же представитель!

Но тут король заговорил, и все посторонние мысли вылетели у Пафнутия из головы.

— Ознакомившись с обстоятельствами дела, исследовав относящиеся до сего установления пращуров, — король подвигал по столу перед собой толстенный фолиант, живо напомнив Пафнутию Дебиана-младшего. — Мы постановляем…

Король замолчал и внимательно посмотрел на спорщиков. Оставшись довольным их спокойствием, сдвинул корону набекрень и хлопнул по фолианту:

— Решить дело судебным поединком! Проигравшая сторона уплачивает виру и отказывается от претензий.

— А мою дочь вернуть? — густым басом возмутился Рыск.

— Вашу дочь уже ищет вся тайная стража королевства, — Кыштым посмотрел на низенькую дверцу справа от себя. Дверца тотчас открылась, из нее вышел приличный молодой человек, подал королю записку и молча убрался. Поглядев в записку, король вздохнул:

— Ежели ваша дочь похищена не колдовством, как болтают в вашей округе, то она будет найдена. Вскорости, — прибавил Кыштым.

Рыск посмотрел на Пафнутия и скрежетнул зубами.

Пафнутий нахально подмигнул в ответ.

Рыск отвернулся.

— Поединок сегодня. На вечерней страже, как спадет жара. Идите готовьтесь, бароны.

С этого момента этикет и традиция запрещали поединщикам переговариваться. Поэтому бароны вышли молча, глядя в пол. Король смотрел вслед с непонятным выражением лица.

К вечерней страже жара в самом деле уменьшилась. Большое королевское ристалище, помнившее еще состязания пращуров-основателей, понемногу заполнялось народом. Песок боевого поля тщательно разглаживали граблями. Со стороны поля каменная ограда была высотой в рост человека; со стороны скамей — чуть выше пояса. На скамьях занимали места горожане: кто побогаче — поближе к зрелищу. Кто попроще, утешали себя тем, что с высоты дальше видно.

Под вышитым навесом, на креслицах из тонкой, теплой цветной кости неведомого древнего зверя, разместились дворяне. Лучшие места занимала свита ее высочества наследной принцессы. Милые прилизанные дворяне обоих полов — что мужчины, что женщины — расфуфыренные, похожие на цветы, как попало торчащие из корзины. Но все одинаково яркие, вонючие и громогласные. Хотя как будто бы цветы не разговаривают?

Ее высочество Гонория Флавес выделялась среди малого двора — и почти саженным ростом и решительным взглядом. Выходя на поле, Пафнутий поглядел в ту сторону, выполнил положенный салют королевскому гербу, и подумал: “Бедная девочка! Торчит среди этих придурков, как огурец в жопе!”

И сразу же покосился — не слышит ли кто? Ведь оскорбление величества. Пафнутий от греха посмотрел вперед, на входящего через противолежащие воротца барона Степана Рыска.

Да, он выбрал пеший бой! Пафнутий тоже удивился. То ли Рыск больше полагался на личное искусство, чем на удачу — копейная схватка все же больше от коня зависит — то ли, по бедности, решил поберечь дестриера. “А то вдруг война… А у него конь уставший!” — ухмыльнулся про себя Пафнутий. И пожалел, что не впустили бы его на королевское ристалище, в высший свет — с теми двумя молодушками, с которыми Пафнутий готовился к бою. Можно сказать, тренировался.

Но вот пришло время поединка. И король, занявший, наконец-то, розовый трон из кости единорога, соизволил повелеть дать знак.

— Слушайте, слушайте! — закричали герольды, и сразу же над полем хрипло заревели боевые рога.

— Судебный поединок…

Пафнутий рассматривал противника и прикидывал, как и что. Сам он взял проверенный широколезвийный двуручник, кованый из витой стали по древним рецетам, с круглым навершием, с кожаной обмоткой рукояти, с незаточенным участком клинка от перекрестия до лунницы, чтобы громадный двуручник можно было перехватить поближе для боя вплотную. Заточку Пафнутий проверял еще утром, как и каждый день все сорок два года на службе, и в остроте ее был уверен.

Сапоги сидели на ногах плотно. Поножи-бутурлыки, выкованные зацело с наколенниками, не болтались. Выше колен ноги уже прикрывал подол кольчуги — тройного плетения, неразрывной “синей стали”. Поверх кольчуги Пафнутий только боевой пояс из медных пластин затянул — чтобы легче двигаться. Кольчуга доходила и до локтей; ниже локтей блестела в вечернем солнце сталь наручей. Вместо кованых рукавиц Пафнутий снарядился перчатками бычьей кожи с заклепками — опять же, ради ловкости перехватов.

Его противник почти зеркально повторял доспех Пафнутия. А вот оружие выбрал иное. Тут был судебный поединок — не суд божий, не дело чести. Поэтому разное оружие допускалось, при условии согласия сюзерена. Так что барон Рыск вышел на ристалище со стальным треугольным щитом — Пафнутий подумал, что надо беречься угла щита, Рыск наверняка умеет бить “крылом” — да и сам меч Рыска, хоть и одноручный, но длинный, с отчетливо треугольным лезвием, широкий у рукояти, острый на конце, был весьма опасен для кольчуги.

Но и самому Рыску не стоило попадать под Пафнутиев эспадон: куда ни прилети, все навылет.

Герольды докричали положенное. Рога проревели еще раз. Поединщики повернули головы к трону, ожидая приказа короля. Тут Пафнутий заметил выложенные прямо на каменный борт груди. И замер, позабыв про все остальное.

Даже про то, что к грудям прилагалась девушка, Пафнутий заметил не сразу. Он ел глазами пышные белые полушария, распирающие едва заметный под ними корсаж; и только спустя время посмотрел выше, на гордую шею и надменное лицо под высоко зачесанной вороной гривой. Заметив интерес, девушка небрежно улыбнулась барону краем рта.

Рога умолкли.

Пафнутий с трудом оторвался от восхитительного зрелища, краем глаза увидел, что даже разносчики сладкой воды на трибунах прекратили суету и смотрят на песок. Махнул оруженосцу — тот поднес литой островерхий шишак, помог с подшлемником и ремнями.

— Бойцы готовы? — громогласно вопросил маршал.

Как следовало по традиции, Пафнутий поднял меч; то же сделал и Рыск.

— Бой, — изволил распорядиться король.

Поединщики медленно двинулись вперед. Пафнутий на пробу перевел меч с левой стороны на правую. Трибуны вздохнули, противник не купился, приближаясь несколько враскачку. Меч и щит Рыска с обманчивой неосторожностью висели по обе стороны тела. Подпускать его еще ближе не стоило. Пафнутий без перехода ударил косым слева — одними руками, не вкладывая вес тела. Рыск провернулся, сбивая удар щитом в сторону. Пафнутий этого и ждал: довернув эспадон, он включился в удар уже всем телом, даже подшагнул. Рыск едва успел отпрыгнуть: широкое лезвие эспадона прозвенело по его кольчуге снизу вверх, лишь самую малость не достав бедро. Не давая Пафнутию вернуть эспадон в удобную для замаха позицию, Рыск отбил потерявший разбег меч коленом, подскочил к противнику почти вплотную…

И отлетел от мощного удара ногой в щит, да так, что едва устоял. И почти тотчас на него обрушился очередной удар эспадона.

Что творилось на трибунах, поединщики не видели. Зато вопли оглушали даже сквозь шлемы.

Пафнутий нанес подсекающий удар вдоль песка, вынуждая барона подпрыгнуть. Даже в легком доспехе это вовсе не удовольствие; Рыск аж зазвенел всеми колечками — и с приземления атаковал низким длинным выпадом, закинув щит противовесом за голову.

Тут на этот щит обрушился наконец-то прямой удар эспадона. В кирасе Пафнутий бы не извернулся, пожалуй. А вот в кольчуге уйти от колющего удалось. И тут же ударить в ответ!

Щит Рыск держал правильно: крышей домика, чтобы удары соскальзывали. Но удар Пафнутия был уж очень силен. Кусок щита упал на песок; второй кусок повис на ремешках на левой руке Рыска.

Между бойцами внезапно просунулась полосатая оглобля.

“Куда прешь, мужлан!” — возмутился Пафнутий мысленно, чтобы беречь дыхание. Рыск без раздумий перерубил оглоблю своим клинком — на вздох раньше, чем Пафнутий обрушил на нее эспадон.

— Остановитесь! — заорал в самое ухо маршал. — Король повелевает вам остановиться!

И только тут оба воина вспомнили о дисциплине. Неповиновение перед лицом короля! За это герцогам головы снимают без раздумий!

Тяжело отступив на шаг назад от кусков маршальского жезла, поединщики засопели, переводя дыхание. Потом все же повернули шлемы к трону.

Король что-то сказал герольдам. Снова проревели рога. И герольды огласили приговор:

— Поелику утрата доблестных бойцов не доброе дело для королевства; наипаче же в ожидании набега Песчаных! Король повелевает! Считать тяжбу разрешенной! Обе стороны откажутся от претензий! А вира пойдет в казну!

Поглядев на Пафнутия, Рыск совершил словесное оскорбление его величества. Оную зловредную инвективу Пафнутий не услышал: он высматривал черногривую обладательницу безупречной груди. Но той, к прискорбию старого сенешаля, уже не было на трибунах. Оставалось пойти и напиться с бывшим противником, костеря начальство на все заставки. Потому что обе цыпочки, с которыми Пафнутий был прежде, не стоили выреза брюнетки.


* * *

В постели, кроме Дьявола и двух перепуганных красавиц, оказались кочерга и каминные щипцы. Ну в самом деле, надо же девушкам чем-то защищаться. А то поклонники вон, прямо в окна лезут. Отрубленная рука злодея так и стояла у Зафиры перед глазами; так что баронская дочь с каждой минутой прижималась к Юрию все сильнее. Константа, не желая уступать, делала то же самое со своей стороны. Кроме того, в силу опыта и преприимчивости, правая рука Константы — тут уж отнюдь не воображаемая — прокралась под одеяло и приступила к изучению. Сначала — хвоста. Поскольку хвост только что проявил свою опасную сущность, ладонь от него поползла ниже, изучать то, в наличии чего у Дьявола Константа сомневалась с самого начала. Оказалось, что сомнения были беспочвенны. Но хотелось все-таки убедиться лично. Пальцы двигались по знакомым округлостям, поглаживали их, теребили, пытаясь добраться до сути сквозь чертову кожу. И суть отозвалась — не только парой вполне увесистых шаров, но и стремительно выросшим нефритовым стеблем.

Мужчина обнял за плечи прижавшуюся с другой стороны Зафиру. Его крепкая ладонь совершенно случайно скользнула под рубашку и накрыла высокое, нежное полушарие с твердым камушком соска.

Нефритовый жезл заставил чертову кожу лопнуть, и Константа получила истинное наслаждение от ощущения в пальцах плоти, крепостью подобной истинному нефриту, но при этом живой и горячей. Константа мягко перекатилась на грудь и живот мужчины, так что тому пришлось гладить ее по спине свободной рукой — в конце-то концов, на что господь даровал две руки?

Руки же Константы направили нефритовый стержень по верной дороге, о чем она мечтала с того самого момента, как Зафире досталось это удовольствие, а ей — ничего. А ведь у нее волосы не хуже, грудь упругая и мягкая. И уж по части опыта не девчонке с ней равняться!

А дьявол тоже понимал кое-что: нависшие над лицом соски Константы прихватил губами. Зафира издала томный полустон. Константа двигалась как волна на берег и обратно, не издавая ни звука, в надежде, что дьявол распознает подмену позже, и она успеет насладиться.

Рассыпавшиеся волосы Константы накрыли мужчину с головой и защекотали шею и грудь Зафиры. Девушка изогнулась и хихикнула от щекотки. Рука Юрия перешла на ее вторую грудь, в которую вцепилась куда решительней прежнего — как будто в поисках опоры на качающейся палубе. Зафира запищала от восторга, и, повернувшись к мужчине лицом, стала тереться о него сбоку, как кошка. Найдя пространство между нависающей Константой, девушка стала целовать Юрия в шею. Константа вцепилась в ягодицы мужчины, несколько приподняв его навстречу.

Закричали все трое одновременно. Только Константа еще успела подумать: хорошо, что на этаже кроме Лазурных, никаких покоев нет. Она бы не удивилась, если бы от звука тройного наслаждения поднялась крыша гостиницы или с небес сошел еще кто-нибудь на огненном хвосте. Рухнув на грудь Юрия, женщина почти сразу провалилась в сон.

Поутру все смотрели друг на друга как будто ничего не случилось. Выйдя в гостиную, Юрий обнаружил, что ковер с кровавым пятном успели заменить. И вся история — от суматошной резни в полумраке до тройного оргазма — казалась сном.

После завтрака и умывания Дьявол все-таки направился на поиски хозяина гостиницы, наказав девушкам без него наружу ни ногой. Впрочем, те и сами не рвались.

Хозяин принял Юрия весьма любезно. Рассыпался в извинениях, поднес хорошего вина и свежих бисквитов. На вопрос постояльца, что случилось ночью, хозяин, понурившись, рассказал. В славном городе Бомон, оказывается, воруют! Не то, чтобы Дьявола могло удивить подобное известие; но в солидной купеческой гостинице? Хозяин согласно вздыхал, сожалея об уроне чести заезжего дома. Выразил робкую надежду, что Юрий не станет рассказывать о произошедшем направо и налево. Упоминать о том, что промолчат девушки, даже не стал: как о несбыточном. Осторожно поинтересовался, как скоро Юрий собирается ехать дальше?

Дьявол задумался. На покупку пони с тележкой хотя бы день: пока найдешь, пока проедешься на пробу. Пока припасы соберешь. Они ведь даже не решили, какой дорогой дальше к Дебиану ехать: королевским трактом, в составе большого каравана, для безопасности — но тогда караван еще выбрать надо. А вдруг сегодня нет попутного? Или — окольными тропками. Но, если их проследили до гостиницы, то и в лесах напасть могут.

Юрий поинтересовался, с чего вдруг такое внимание со стороны воров к его скромной персоне? Хозяин снова повздыхал, помялся, и намекнул на яркую красоту (Юрий подумал о девушках) жеребца, слава о драгоценной упряжи которого разнеслась уже по всему Бомону.

Тут Юрий спохватился, что у них же еще рубины не проданы! И твердо сказал, что раньше, чем через три дня, уезжать им никак не возможно. Хозяин покивал и пообещал со своей стороны, что примет всяческие возможные и невозможные меры для пущего бережения дорогих гостей. Дьявол подумал, что хозяин, скорее всего, нажмет на своих знакомых среди городского дна — но докапываться благоразумно не стал и поднялся к своим.

За весьма поздним завтраков, плавно перешедшим в обед (ночные тревоги и другие события требовали восполнения утраченного) задержку до послезавтра девушки всемерно одобрили.

— И вообще! — грозно свела брови Константа, — пока не выкупим платья, я отсюда не уеду!

— Да-да! — поддержала ее и баронская дочь. И провозгласила, глядя сквозь золотистое вино в бокале:

— С той, чей стан — кипарис, а уста — словно лал,

в сад любви удались и наполни бокал,

пока рок неминуемый, волк ненасытный,

эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал!


Не поняв аллюзии, Юрий быстро осмотрел собственную одежду: вроде бы все цело.

— Девушки, подождите меня, пока я схожу за пони. И к ювелиру. И…

— Но мне же будет скушно, — томно огорчилась Зафира.

— А мне страшно! — Константа выразительно посмотрела на кочергу перед камином.

Юрий попробовал возражать:

— Но в толпе меня легко могут пырнуть ножом, а вас украсть.

— Что это за дьявол, которого так легко можно пырнуть ножом!

— Но я… — начал было Юрий. Обе девушки согласованно закрыли ему рот ладошками: каждая со своей стороны. И гневно посмотрели друг на дружку.

— Ну, пойдем за понями, — поторопился Дьявол.

— Какие пони! — фырнула Константа, — У нас рубины не проданы. На что покупать?

Юрий только собрался сказать, что есть целых три золотых от продажи жеребца и ослов, но Константа успела раньше:

— Не говоря уж о том, что самый выбор на рынке — с восхода.

— Рано вставать, — поморщились баронская дочь.

— А вам-то чего? Спите себе, мы вдвоем сходим.

Зафира выпрямилась и метнула в соперницу синие молнии взглядов:

— Ходить по ювелирам придется полный день. Все в одни руки мы же не продадим, цену собьем. А по камушку каждому — сегодня начинать надо. Прямо сейчас. И то, хорошо, если к завтрашнему вечеру управимся.

Вспомнив вес монет, Дьявол тоже предложил:

— Не все камни продадим, в запас оставим. Они легче золотых, и спрятать их проще. Не говоря уж, что рубины ценнее.

Девушки согласно кивнули и принялись одеваться, изгнав Дьявола из спальни. Через некоторое время Юрий, недоспавший ночью и сытно пообедавший, задремал перед камином: в здании с толстенными стенами было прохладно, несмотря на конец лета.

Очнулся от толчков с обеих сторон и подскочил.

Помотал головой: девушки оделись, конечно, приятнее, чем в наколдованные рубахи со штанами — но и в половину не так роскошно, как на вчерашнюю прогулку. Туфли без каблука с квадратными носами, едва заметными под суконными юбками — зеленой у Зафиры и коричневой у Константы. Черные шнурованные корсажи различались только объемами содержимого. У Зафиры блузка из тонкого беленого льна, с рукавами-фонариками, открывающими нежные руки. У Константы рукава блузки доходили до локтей. Ни браслетов, ни украшений, ни духов — поход к ювелирам для любой женщины равен битве. Для кого — с мужниным кошельком, для кого, по причине собственной ответственности за кошелек — с куда более вредным земноводным.

Волосы Зафира заплела в четыре косы, завернув над ушам “баранчики”. Константа навертела свой любимый узел на темени, живо напоминающий Юрию язык пламени. Но выходя из гостиницы, обе скромно набросили на волосы простенькие полупрозрачные покрывала — без следа вышивки.

Первым делом Зафира повела компанию к знакомому златокузнецу; к счастью, Константа это поняла:

— Госпожа! Не к семейному же! Он же вас узнает!

— Ой, — блондинка схватилась за щеки, — я не подумала… А больше я тут никого не знаю…

— Ничего, — пришел на выручку Юрий, — сейчас по вывескам пройдемся. По всем. Ты нас просто в квартал приведи.

— А! — воспряла духом баронская дочь, — тут недалеко совсем. Прямо за углом!

— Ну да, — согласилась Константа, — там же и охрана хорошая.

Подошли к воротам в кирпичной стене, перегородившей узкую улицу. Постучали в неприметную калиточку слева от ворот висячим молотком, натертым до блеска множеством рук.

На стук вышел здоровенный детина в стеганой куртке, широких синих штанах, боевых сапогах с поножами, опоясанный мечом. На петле, на левом запястье детинушки висела внушительная булава.

— О! — сказала Константа, — А булава-то магическая. Видела я, как легким касанием такая с ног роняет. Аж искры летят.

Юрий промолчал, но подумал, что искры могут полететь от удара обычной палкой в руках этакого амбала.

— Что господин и дамы желают? — нейтрально-вежливо спросил привратник.

— Продать рубины, — просто сказал Юрий.

— Вход в квартал — половина серебрянного, — столь же спокойно сообщил детина.

— Пятьдесят медных, — быстро подсчитала Константа. Читать-писать — это господское баловство. А вот считать деньги браконьерская внучка умела не хуже любого.

Юрий вытащил из кармана горсть мелочи, думая не о расходах, а о том, как бы не привлечь к себе лишнего внимания. Страж ворот довольно скоро пересчитал мелочь и отступил с приглашающим жестом.

— Прошу.

Компания проследовала в квартал ювелиров. Улочки за калиткой ничем не отличались от улочек перед калиткой. Такое же мощение, каменные подклети первых ярусов с узенькими окнами-бойницами… Учитывая, что за большинством стен этого квартала находились нешуточные богатства — как в драгоценных изделиях, так и в плате за них — некоторая мрачность застройки никого не удивила. Не мудрствуя лукаво, Юрий постучал в первую же дверь. Дверь открылась.

— Ой, — удивился Дьявол, — А я-то думал, тут все на замках да под стражей.

— И на замках и под стражей, — отозвался хозяин, благообразный старичок-боровичок. — Да только день торговый. А как же я кому продам что, если ко мне не войти?

Гости осмотрелись. Небольшое помещение было обтянуто черным бархатом. Маленькие светильники в сводах создавали полную иллюзию зведного неба. По стенам, на полочках и консолях, лежали гривны, ожерелья, браслеты, вот тяжелая пряжка с синими камнями… Можно было рассматривать бесконечно, и Юрий сам не заметил, как пошел на третий круг. Зафира восищенно ахала. И даже практичная Константа шумно вздохнула несколько раз. Дьявол увидел диадему, украшенную цветами из жемчуга и розовой эмали, которая на огненно-каштановых кудрях Константы смотрелась бы лучше некуда.

И вспомнил, зачем пришли.

— Сударь… — Дьявол замялся, не зная, как начать разговор. Достал из кошеля приготовленный одинокий рубин. Глаза старичка вспыхнули не хуже светильников под сводом:

— Как! Западные копи! С них уже лет тридцать ничего не приходило! — дед прикусил язык, спохватившись, что теперь-то сбить цену не получится. Юрий постарался удержать облегченный вздох: камни могли оказаться и фальшивыми.

На волне радости от удачной сделки Дьявол решил порадовать и спутниц. Константе без размышлений купил ту самую диадему с цветами; но надо было что-то и Зафире… Тут вспомнил про тяжелую пряжку для пояса, ценой побольше — но диадема все-таки была красивее.

Закончив торг, Юрий живо выдернул девушек из жаркого покойчика, чтобы те не соблазнились чем-нибудь еще.

— Жадина, — простонала Зафира.

— Девочка, — Юрий вытер лоб, — это же только первая лавка…

Константа посмотрела на него с неподдельным уважением.

И компания пошла по кварталу. Двадцать лавок они, разумеется, не одолели. Но камней пять-шесть уже пристроили с немалой выгодой. И в очередной лавке удивила их не работа и не украшение самого покоя — удивила хозяйка.

— Погиб муж, — ответила она на незаданный вопрос. — Песчаные. Три года как. Отец давно умер. Вот и… Управляюсь.

Здесь было больше изящной посуды, чем украшений. Не сговариваясь, путники купили походный набор из серебра с альмандинами: небольшой чайничек и три совсем уж маленькие чашечки.

— Миленько! — сказала Зафира. А Константа фыркнула:

— Это вам не ежиков таскать. Уроните… — многозначительно качнула пышными плечами. — Мало не покажется!

Впрочем, Юрий и сам бы пожалел терять в траве такую красоту. Все как-то сразу поняли, что день удался, и можно с чувством выполненного долга идти спать.

* * *

Ночью путешественников никто не потревожил. За завтраком было решено выступить на поиск пони. Желательно двух. И тележки.

— С навесом, — прибавила Константа.

На этот раз идти пришлось далеко — конские ряды располагались за рекой. Снова спустились к мосту, подивившись его многосложности, вычурности каменных деталей, богатству товаров, густоте толпы… Несмотря на ранний час, приходилось проталкиваться.

— Кошельки держите, — прошипела Константа. Зафира отмахнулась:

— Я уже все потратила.

— Полсотни монет! — Константа округлила глаза в священном ужасе. Зафира ее просто не поняла. Юрий тихонько вздохнул. Рубины, конечно, стоили изрядно. Но если тратить по полсотни в день — никаких алмазов не хватит, не то, что рубинов.

К рынку подошли уже, когда уже поднялось солнце, но самая жара еще не началась. Зафира запищала, что за эту дурацкую длинную дорогу она успела загореть! А она же не селянка какая-нибудь, чтобы смуглой кожей пугать людей!

Константа даже поморщилась. Но тут, наконец, открылся ряд с маленькими кониками — и все беды были позабыты в момент. Зафира кинулась к фыркающим и топочущим коняшкам, готовая обнять и затискать их всех — даже без оптовой скидки, которую тотчас предложил ошеломленный продавец.

Константа решительно отодвинула баронскую дочь и приступила к осмотру. Прогладив буквально каждую шерстинку на приглянувшемся белом, проверила: не перемотан ли корень хвоста, чтобы стоять гордо задранным. И нет ли в известном отверстии под хвостом — соломинки, через каковую ушлые барышники коня надувают. Чтобы выглядел сытым, гладким и торчащими ребрами не отпугивал. Пощупала бабки, поставила копыто на ладонь: достаточной ли оно ширины, чтобы пони уставал не слишком быстро? Вытерла руки соломенным жгутом и проверила зубы: у старых коней зубы стерты, и это сразу видно.

Лошадка переносила все с умилительными вздохами, косила ясным и чистым глазом.

— Вроде бы не надувают, — хмыкнула Константа в конце осмотра, — А сколько просишь, почтенный?

Почтенный подумал — и сказал.

Константа ответила. Посмотрела на Зафиру, которая своими куриными восторгами не позволяла сбить цену. Торговец тоже посмотрел на блондинку и ухмыльнулся — по той же самой причине. Видно было, что от пони красавицу не оттащишь. Ну, разве что, к другим пони.

Тогда Константа взяла другой тон. Надменно задрав нос, она соизволила согласиться с ценой, запрошенной наследником грабителей и потомком разбойников с большой дороги. Но в таком случае она желала иметь тележку. Сейчас! Немедленно! И бесплатно, потому как цена на пони перекрывала стоимость повозки раз в двадцать.

Торговец пожал плечами и сказал, что не только его предки знали толк в разбое: если посмотреть вокруг, то можно найти прямо вот рядом знатоков не хуже. И если уж говорить о тележке, то цена ее, конечно, отличается раз в десять. Но — в меньшую сторону! Потому как за превосходный кленовый возок с коваными только вчера ободьями, покрытый наилучшей парусиной из Памирского льна, не жалко и золота. Золото в дождь на плечи не накинешь!

Юрий вертел в руке кисточку хвоста, изо всех сил пытаясь не заржать. А представление шло своим чередом; не хватало, разве что, тех мужиков с охотничьими рогами, что изображали хор в пьесе про Песчаных. Константа и продавец говорили все быстрее, и узнавали о собственных предках и характере друг друга все больше. Зафира, ничего вокруг не видя, чесала конику гриву — от чего пони чуть ли не мурлыкал.

Наконец, продавец и Константа троекратно расцеловались, и камеристка повернулась к Дьяволу:

— Тридцать серебром. Плати. Сейчас тележку прикатят.

Юрий послушно отсчитал монеты. Пока он этим занимался, пока хозяин осматривал деньги — столь же тщательно, как Константа перед этим его товар, пробуя сомнительные на зуб — приказчики уже запрягли выбранных пони в повозку, крытую ярко-желтым тентом на высоких дугах.

— Ну вот, — Константа удовлетворенно уперлась руками в бока, — Теперь видно, что не голодранцы… Ну, проедемся вдоль рядов, купим на дорогу крупы… Соли… Котелок…

— У нас есть котелок.

Константа фыркнула:

— Из него мышей кормить. Да! Тебе же оружие надо. И бредень не повредит. Только уже бредень — маленький. Большой мы втроем не протащим. И одежда под него, сапоги там, чтобы не мокнуть. И одеяла..

— Стой, — сказал Юрий, — Нам же денег не хватит.

Константа только фыркнула, не опускаясь до глупого спора. Не на себе же тащить!

— И сколько можно мне, — Зафира подняла палец с явным намеком. — Таскаться пешком, как нищенке какой-нибудь! И дрова собирать! И ежиков ло…

— О! — сказала Константа. — Хорошо, что напомнила. Топор же! А то ветки об колено ломать надоело!

Так что Юрий покорно перенес почти полдня хождения взад и вперед по громадному Бомонскому рынку, удивляясь, как же они без всего этого и до сих пор живы! Сторожа покупки, Юрий перекинулся словом с соседями, у которых, между прочим, узнал не только то, что все бабы стервы — но и то, что попутных караванов ни в какую сторону до конца ярмарки (до послезавтра, то есть) можно не искать. Пока не расторгуются, с места не тронутся. А закрывается ярмарка, между прочим, большим балом в личинах. И там даже с дворянкой потанцевать можно. Хотя, конечно, все бабы — стервы. Однозначно!

Но все имеет свой конец. Груженая тележка поворотила к дому — ну, к гостинице — все той же дорогой через мост. Перед мостом Юрий натянул вожжи:

— Чего это они?

— И правда, — задумалась Константа, — кого же это? Наших, что ли, ночных гостей?

— Да ну, — Зафира высунула голову из-под полога. — Тех грабителей просто повесили бы. А тут позорный столб…

— Эй, куда принес, — закричал старший работник. — Господин коннетабль велят сухие дрова! А ты сырые припер, дурило. Он же не прочувствует ничего толком! И горожан зрелища лишаешь. Тут тебе не село твое! И не кого попало казнить будем! — махал он поленом, наступая на нерадивого помощника.

— А кого, уважаемый, жечь будете? — спросил тогда Юрий.

— Ваша милость, — отбросив сырое полено, старший работник коротко поклонился.

— Неужто на живых картинах не видели? Пойман, гад ползучий! Сколько он всех бомонцев изводил! Колдун он, чароплет проклятый!

— Да, — живо заинтересовалась Константа, — а на чем гадал?

Перед красавицей горожанин подобрался, расправил плечи — отчего выкатилось приличное пузо. Но герой не смутился и сказал с гордостью, как будто сам изловил супостата:

— Он старостой был в Дроздах. Ну — слобода к полночи недалече. И такой был днем тихонький весь, услужливый да вежливый — ну никак не заподозришь худого! А ночью-то как пойдет на яйцах ворожить!

Зафира ойкнула.

— Не на тех, госпожа, — ухмыльнулся рассказчик, — на куриных.

Баронская дочь прикрылась накидкой. Горожанин продолжил:

— И ворожил он в сон, в чох, в птичий грай и свинячий насморк. Да нашла коса на камень: захотел извести благородного рыцаря… Да не здешнего, с юга откуда-то. Не подобрал, стало быть, к рыцарю ключик. То ли рыцарь свежим взглядом заметил — то ли ума не имел, не к чему было ключик подбирать — а сразу в драку. Ну, рыцари — они ж такие!

Зафира слушала повесть, как натуральный роман из папиной библиотеки: возведя очи горе, сложив руки на высокой груди, и покрываясь волнами румянца. Константа даже незаметно толкнула ее в бок.

— Спасибо, добрый человек, за рассказ. Поехали! Вечером посмотрим, — опамятовалась Зафира.

— В точку, госпожа! Вечером посмотрите, как блудодея казнят лютой смертью.

Только отъехав за мост, Юрий перестал хлопать глазами, выровнял дыхание и хрипло спросил:

— Так вы пойдете смотреть на это?

Девушки с искренним недоумением переглянулись:

— Ты же Дьявол! Ты же его душу забрать должен!

Юрий схватился за эту ниточку:

— Но никто не должен видеть, как я забираю душу.

— А мы не будем смотреть, как ты душу заберешь — мы будем смотреть, как он жарится. Ишь чего удумал, сученыш! На куриных яйцах ворожить!

В гостинице Юрий прямо кожей ощутил, как зауважали его слуги и сам хозяин. С тележкой, с пони — не нищеброды какие-то. А что пони маленькие, так это от бережливости. Не зря же сказано: “жрет, как конь”.

Коней — только маленьких — отдали распрягать слугам. Зафиру от белого едва отцепили. Припасы грузчики перетаскали в погреба под замок; ключ выдали Юрию. Пока мужчина занимался серьезным делом, девушки сосредоточенно готовились к вечернему зрелищу. Снова надели все самое лучшее — только на этот раз все же прикрылись накидками. Баронская дочь нацепила ту самую тяжелую пряжку с сапфирами. Глядя на это, и Константа украсилась диадемой.

— Неприлично камеристке одеваться краше госпожи, — надула губы Зафира.

Константа повернулась от зеркала. Оглядела комнату и спокойно, веско сказала:

— А где же тут госпожа? Вы же беглянка теперь. И не платите мне уже третью неделю.

Зафира дернулась было возмутиться — но тут же и увяла. Уйдет Константа — и что тогда баронской дочери останется? Дьявол этот, который цветочка не подарил? И слов правильных не говорил. А замуж и вовсе не звал. Так что на Врага рода людского никакой надежды нет. И вредная Константа — единственное родное лицо. Не говоря уж о том, что камеристка от обиде может и батюшке донести. Так что лучше держать ее в союзниках, а на диадему глаза закрыть. Все равно пряжка дороже стоит!

Перестав дуться, баронская дочь первая поплыла к выходу.

На предмостной площади не то что яблоку — изюминке упасть было негде. Юрий немного поработал языком и локтями. Локти он без смущения втыкал под ребра кому придется, а языком огрызался на глупцов, которые смели быть этим недовольны. По наглому поведению его приняли за обедневшего дворянина, злого от нищеты и общей униженности. С таким связаться себе дороже. Так что до ограды перед столбом троица путешественников все-таки добралась.

— Лучшие места, — протянула Зафира. — Выражаю благоволение…

Осужденного пока не привели. Зато можно было в подробностях рассмотреть место казни. Каменный столб — судя по копоти, явно не простаивающий. Высотой два человеческих роста, обхватом же с хороший дуб. Сразу несколько комплектов цепей — как упавшие паучьи лапы. А уж поленница выглядела прямо-таки образцово. Дерево к дереву; по площади плыл запах хорошо вылежавшихся дров. Помощник палача выхаживал вокруг крады громадным красным кочетом; верхушка алого колпака свисала петушиным гребнем. И даже ноги он подымал высоко — точь-в-точь птица. Громадными кулаками помощник постукивал поленницу, добиваясь абсолютной гладкости укладки.

— Птица-колотун, — пробучал Дьявол, не понимая, зачем он сам-то сюда приперся.

Из толпы доносились вздохи и ахи женщин, восхищающихся красотой наряда и самим здоровяком.

Слева от путешественников закричали:

— Дрова! Дрова! Лучшие буковые дрова!

Повернув голову, Юрий увидел бойко торгующего развозчика. Встретившись с Дьяволом глазами, парень подмигнул:

— Купи поленце, добрый гость города! Внеси свой вклад!

— И мне, и мне! — закричала Зафира.

Константа же молча бросила парню монету. Взяв по полену, девушки передали их здоровяку-кату. Тот немедленно положил дрова в верхний ряд — тут-то до Юрия и дошло, зачем такой высокий столб. То ли отличаюсь бомонцы щедростью — то ли сильно досадил им этот самый чароплет. Так или иначе, а поленница уже переросла макушку птицы-колотуна.

Выше и дальше разносчика с дровами, под высоким балдахином, украшенным фестонами и бантиками, восседали судьи. Ну, а кому там еще восседать? Вон, какие благообразные лица, исполненные государственной мудрости… Юрий вспомнил представление о песчаных, и поразился сходству сидящего на самом высоком кресле с куклой мэра города. Заодно поразился терпимости государственного мужа, позволяющего изображать себя в уличной марионетке.

По обе руки от мера на креслах чуть пониже, сидели священник и начальник стражи. В отличие от фиолетового с золотом камзола градоначальника, священник носил строгую снежно-белую мантию с деревянной буквой “т” на груди, на скромной цепочке.

С начальником стражи — по-здешнему, коннетаблем — все было ясно без подсказок, ибо носил он точно такую же кирасу и латные набедренники, налокотники — как стража с алебардами между толпой и помостом. Но, в отличие от рядовых, украшен был вождь наплечниками в красно-желтую клетку — судя по шевелению на ветру, наплечники были тканые. И таких же цветов — Юрий догадался, что это гербовые цвета Бомона, да и как тут не догадаешься, когда вокруг кто с флагом, кто с накидкой, кто с букетом патриотичных расцветок.

Тележка с дровами отъехала. Народ не спешил занимать освободившееся место, потому что на него въехала упряжка с деревянной клеткой в телеге. Из клетки стражники выдернули за локти совсем не плюгавого и не затюканного осужденного. Когда блудодея поставили перед судьями — вполоборота к толпе — Юрий смог хорошо его рассмотреть. Девушки тоже висли на руках, дышали почти в уши — и таращились на чароплета во все глаза. Не всем так повезло: блудодея поставили перед помостом, из дальних рядов могли разглядеть только голову.

— Совсем как человек, — разочарованно протянула Константа. И покосилась на Дьявола.

Юрий же смотрел на осужденного. Высокий, усатый, с заметной плешью, отражающей свет факелов… Разволновавшись, Дьявол и не заметил, как спустились сумерки.

— Нос напильником, как в замковой кузнице, — сказала Зафира. — А так ничего особенного.

Осужденный переминался, позвякивая цепями на скованных руках. Юрий отчаянно пытался выжать из себя хоть каплю жалости. Но толпа вокруг молчала. Пожалуй, истеричную злость еще можно было бы понять. А тут никто гнилого яблока не бросил!

“Его не хотят унизить,” — вдруг сообразил Юрий. — “Его именно убить хотят. И хотят этого все.” Если заезжие поначалу могли бы и не понять происходящего, то по напряженному угрюмому молчанию бомонцев любой бы уже догадался, что дело тут нешуточное.

На край помоста шагнул глашатай в клетчатой накидке гербовых цветов Бомона, с вышитой женской фигурой на груди.

— Святая Беос, — зашелестело по толпе. — Защити нас от потрясений!

Глашатай подул в гнусавый могучий рог и раскатил перед собой свиток.

— Гости славного Бомона и добрые горожане! Злокозненный сей Лисан Жабовар, бывший старостой поселения Дрозды, оного звания за преступления лишен! Преступления же суть: ворожил он на яйцах куриных!

— Нехрен яйца хватать! — заорали в толпе. — Маслобойки встали!

Глашатай снова подул в рог и подождал тишины. Продолжил:

— Чародейством непознаваемым совращал с божьего мира невинных отроковиц, при живой жене.

— Козлина! — громче звучали женские голоса.

— Деревню свои податями умучил, ободрал, как охотник белку! Но деньги оные не в казну Бомона, но на свои потребы пустил. Чем сделал жителей деревни своей неисправными в платежах налогов. Многие из той деревни побежали, а иные до сумы умучены бысть!

Толпа взревела:

— Что-то не так!

— Деньги взад!

— И черенком протолкнуть! — крикнул пацаненок с невидимой в темноте крыши.

Толпа засмеялась. Но нехорошо, не по-доброму.

— И главное, задумал колдовством извести благородного рыцаря!

Услышав о рыцаре, Зафира потянулась вперед. Глашатай же продолжил:

— Продав странствующему рыцарю изюм, злокозненно выковырянный из булки…

— Из одной? — звонко крикнул давешний пацан.

— Деревня бедная, — басом ответили из толпы, — двух не набралось.

— А зачем рыцарю-то изюм? — вполголоса удивилась над ухом Константа.

Глашатай выдохнул:

— Наконец, храбростью и умом рыцаря чароплет изловлен бысть. Поглядите все на храброго защитника!

Из темноты навеса к краю помоста вышел рыцарь. Зафира чуть не на плечи Юрию влезла; судя по ахам, не она одна это пыталась проделать.

— Какой высокий!

Юрий, внезапно ощутив укол ревности, буркнул:

— На помост поставь — и пони выйдут в кони!

Но Зафира пропустила шпильку мимо ушей. Юрий посмотрел на храбреца.

Храбрец был не то, чтобы очень силен или широк в плечах — многие стражники перед помостом превосходили его и в том, и в другом. Ни сверкающих доспехов, ни яркого плюмажа, ни даже длинного меча Юрий не увидел. Разочарован был не он один: Зафира с обиженной миной перестала тянуться к помосту. Константа фыркнула, не снизойдя до ругани. Дьявол подумал, что это, скорее к Зафире, чем к рыцарю. Потому что, несмотря на скромную стеганую одежду, приличную скорее каменотесу, подвиг был неоспорим.

— Из скромности, приличествующей благородному, храбрый защитник пожелал сохранить тайну имени! — прокричал глашатай и снова подул в рог. Рыцарь отступил в тень; на край помоста вышел поднявшийся из кресла священник. Простер над бликующей плешью деревянный знак в форме буквы “т” и возгласил:

— Бог да простит тебя, несчастного.

— Ибо мы не простим! — заорали в толпе.

Священник согласно кивнул на это и вернулся в кресло. Юрию даже понравилась краткость обряда. Тут осужденного повернули лицом к толпе. Встретившись с чароплетом глазами, Юрий как-то внезапно совершенно перестал жалеть Жабовара.

— Кланяйся! — велел коннетабль. Лисан бросил ненавидящий взгляд и не шелохнулся.

— Ненаклоняемый… Гордый… — зашелестело по толпе. Коннетабль ухмыльнулся и щелкнул металлическими пальцами. Дюжие молодцы с обеих сторон живо согнули злодея почти что лысиной в землю.

— За блуд!

Коннетабль загнул палец.

— За брехню!

Загнул второй.

— За изюм! — крикнул пацан с крыши, наслаждаясь полной безнаказанностью. Толпа отозвалась ревом почище рога, полетели вверх шапки.

Коннетабль честно загнул третий палец. Стражники потянули казнимого на дрова — полусогнутым после излишне резкого третьего поклона. Из тени — как все действующие лица жутковатой пьесы — возник кузнец с переносной наковаленкой и живо приковал Лисана к столбу. Птица-колотун торжественно шарахнул о дрова бутыль с маслом.

— Нехрен за яйца хвататься, — злорадно сказали за спиной у Юрия. — Это масло никуда не денется!

— Господин рыцарь, благоволите завершить столь удачно начатое дело! — коннетабль подал защитнику факел. Юрий с удивлением понял, что сам храбрец вовсе не испытывает свирепой радости, одушевляющей всю площадь. Ну, не местный — видать, не потерпел от Лисана. Рыцарь твердым шагом подступил к поленнице и уверенным движением сунул факел в дрова. Масло вспыхнуло — только тут блудодей закричал. Ничего человеческого в этом крике не было.

Загрузка...