Ночь святого Кондратия

Глава 1

— А я сказал, что выйдешь!

Латная перчатка оставила вмятину на дубовой столешнице. От удара немного великоватая баронская корона наехала на глаза, и поправлять ее пришлось второй рукой.

Разгладить этой же рукой морщины у барона не получилось. Он вздохнул, покосился на свой недавно штопанный упелянд (Все лучшее — дочке, она хотя бы не коренастая, как я — а стройная, вся в мать… Правда, и капризная. В нее же…)

Барон откинул со лба темные с проседью космы и повторил, выпячивая челюсть:

— Замуж! И нечего тут мордой крутить!

После чего повторно громыхнул в столешницу крепким кулаком — кулак этот прекрасно помнили все соседи барона, и все залетные рыцари, которым не свезло стоять против него на турнирах.

Дочка скуксила красивое личико, сглотнула слезы:

— Но он же старый! Тридцать лет уже!

— Двадцать восемь! — рубанул отец, — Да я в его годы! На коня без стремян запрыгивал! А уж скольких пере… Перецеловал, — покраснел отец.

— Но он же служит дьяволу! — дочка перекинула длинные светлые волосы через руку, поднимая повыше, чтобы не волочились по полу.

— Причешись, — мрачно прогудел барон. — И косу заплети.

— А святой отец тоже говорил, что граф Дебиан служит дьяволу!

— А отцу Теребонию на моей земле лучше бы следить за добронравием поселян. А не лезть в семейные дела… — совсем успокоившись, барон почесал нос латной перчаткой. И перечислил дочери ожидаемые выгоды брака:

— Замужество с графом. Титул. Он принят при дворе — наш род славен доблестью, а Дебианы больше по дипломатической части. И уж им-то король обеднеть не позволит.

Девушка молитвенно сложила розовые ладошки перед высокой грудью:

— А любо-овь?

Отец вздохнул:

— Вот я сгребу все твои романы. И в топку!

И резко переменил тему:

— Утром помолвка. Посидишь запертая в покоях. Нынче ночь святого Кондратия, нечего шастать по двору.

Падать в обморок и заламывать руки Зафира не стала: давно узнала, что на отца не подействует. Разве что можно напроситься на аккуратную порку — через мешок, чтобы перед помолвкой кожу не попортить… Как будто кобылу перед ярмаркой, фу!

Глодаемая сразу возмущением, бешенством, обидой и страхом перед замужеством с дьявольским графом Дебианом, девушка поднялась в свои покои на верхушке главной башни. Перейдя из гулкого, холодного главного зала в уютную комнату, Зафира рухнула в кресло перед пылающим очагом, и, обняв большую полосатую подушку, предалась отчаянию.

Высоко над головой замковые часы принялись отбивать вечернюю стражу. Душный вечер предвещал ночную грозу. В узкое высокое окошко протянулись последние лучи заходящего солнца, высветив давно знакомые лица на гобеленах. Вот предок-основатель замка… Полторы тысячи лет, подумать только! И доспехи на нем странные: кираса округлым бочонком, руки-ноги в железе, но локти с коленями по древней моде не прикрыты щитками. Шлем несуразный, с огромным вырезом перед лицом… Наверное, тогда не сражались копьями. Но ведь и меча у него тоже нет! Может, он волшебник?

Или…

Или вообще чернокнижник… Сохрани и помилуй святая Беос! Пусть мужчины об этом думают! Лучше посмотреть на гобелен правее, где знаменитая баронесса Гизелла проезжает городом, прикрытая одними волосами. А мелкие фигурки подданных стыдливо отворачивают лики от ее непорочной красоты… Город вырос лет через пятьсот, как говорил замковый учитель. А еще через пятьсот лет предки Зафиры впервые прославились, отбивая нашествие Песчаных. И с тех пор главной добродетелью баронов Рыск сделалась непревзойденная воинская доблесть… Зафира вспомнила, что папа мечтал о сыне, но после первых родов мама заметно ослабела, и больше детей не появилось. Ну, не считая бастардов. Фу, воспитанные девушки не заговаривают об этом к ночи…

Кстати, не пора ли ложиться спать?

О нет, она, разумеется, не заснет этой ночью! Зафира будет рыдать, сетовать на судьбу, проклинать жестокосердие отца, перемывать кости жениху…

Девушка стукнула в медную тарелочку, вызывая камеристку:

— Константа!

В самом деле, не в одиночку же перемывать кости дьявольскому графу Дебиану! Чтоб у него отсохло… То самое, что воспитанная девушка едва не произнесла вслух.

Вошедшая камеристка согнулась в положенном поклоне:

— Госпожа изволит одеваться ко сну?

— Что за глупые вопросы! — Зафира раздраженно дернула изящной ручкой, — Я ни за что не засну! Ни сегодня! Ни завтра! Я никогда не засну! Меня выдают замуж.

— Понимаю, — камеристка улыбнулась.

— Да как ты смеешь!

Константа пожала пухлыми плечами:

— Все мы люди… Все в юности сено мяли…

— Твоя юность пятнадцать лет как закончилась, — отрезала Зафира, пересаживаясь к драгоценному зеркалу из самого Запроливья. Овальное зеркало высотой в целый локоть — по слухам, даже король столь огромного зеркала не имел! — удерживали в медной раме два круглощеких златокудрых ангелочка. На их растопыренных крылышках догорал последний луч закатного солнца.

Зафира с удовольствием сравнила себя с Константой. Носик у баронской дочери вздернутый, щеки с ямочками, глаза истинно благородные: ночью глубоко фиалковые, днем же льдисто-синие. У простолюдинок — вот у той же Константы — глаза всегда одного цвета. Да и фигура Константы отличалась от Зафириной, как капуста от розы. Собственно, по фигуре баронская дочь Константу и выбрала. А еще камеристка была в курсе всех замковых и деревенских новостей, которыми охотно делилась с госпожой. Кроме того, Константа превосходно укладывала длиннющие светлые волосы Зафиры. А отец ставил в пример аккуратность, хозяйственность и веселый нрав Константы.

— И вообще, — капризно протянула Зафира. — Этот граф Дебиан — слуга дьявола! Так говорит отец Теребоний, а он человек ученый! Вот скажи, Константа… Неужели отцу не жаль! Меня, — девушка хлюпнула носом, — кровиночку… Сиротку! Отдавать в загребущие волосатые лапы слуге дьявола!

Константа пренебрежительно хмыкнула:

— Подумаешь, слуга! Ваш благородный предок-основатель изгнал самого дьявола из этого вот самого замка! — камеристка притопнула башмачком телячьей кожи по лохматому ковру, тоже добытому бароном в одном из бесчисленных походов.

— Известно ли госпоже, — Константа шумно вздохнула, — что именно сегодня, в ночь святого Кондратия, весь замковый двор превращается в адские врата? Именно в них в незапамятные времена…

— Полторы тысячи лет, — поправила баронесса.

— Ну, вы же ученая… Так вот, ваш предок изгнал самого дьявола в эту самую ночь! И с тех пор никто не выходит во двор в полнолуние святого Кондратия!

Тут до Константы дошло, что сегодня же и в самом деле адское полнолуние! И камеристка живо сменила тему:

— И к слову, госпожа, — подмигнула пампушка, зажигая очередной светильник, — Говорят, что у слуг дьявола с этим самым… Хм… Ну…

Зафира залилась краской.

— В общем, штуковина у них, как у жеребца вашего батюшки, — Константа и сама зарозовела. Баронская дочь возмутилась:

— Фу, что за пошлости! Расскажи лучше про изгнание!

— Батюшка выдерет.

— Сначала я тебя выдеру, — Зафира схватила медную кочергу перед очагом, — Я велю! Исполняй!

Константа бережно перехватила кочергу:

— Ах, это такое дорогое зеркало! — и чуть не ляпнула вернейшую примету: “разбить зеркало — семь лет замужней не бывать”. Как пить дать, баронская дочь расколотила бы драгоценность, и плевать ей, что в том походе батюшка пол-дружины потерял… Убрав кочергу от греха за спину, Константа с важным видом воздела указующий перст к сводчатому потолку:

— Расскажу, так и быть. Во-первых, в тот день грохотала страшная буря…

Страшная буря ревела в широком кольце замковых стен. Ветер, казалось, даже топорщил черепицу на крышах, молнии сверкали ежеминутно. В ушах отдавались то раскаты грома, то рев ливня в каменных водостоках, то налетающее со всех сторон эхо. Студеная мокредь пробирала до костей, хотелось спрятаться под сухим пушистым одеялом, и чтобы вместо резких ужасных молний тихо и тепло горел камин. А голову еще и подушкой укрыть, чтобы не так страшно, и липко, и противно!

Зафира бы даже прислушалась к уговорам Константы и вернулась обратно, если бы смогла их разобрать в непрестанном грохоте и реве бури. Камеристка подобрала пышные юбки до середины пухлых бедер, но так и не решилась ступить в залитый выше колена двор. Баронская дочь, отважно изготовив иголку (надо же для ритуала добыть каплю крови), встала на предпоследней ступени крыльца, и прокричала в бушующее небо:

— Во имя святой Беос, святого Кондратия, и ангела Рыска! Я, пятьдесят девятая в благородному роду Рыск именем предка-победителя, и этих священных камней!

Зафира вытянула свободную от иголки руку, и та сразу наполнилась водой:

— Призываю поверженного нечистого!

Девушка откашлялась:

— Да придет он служить мне, как подобает побежденному врагу по законам рыцарства!

Сняв пояс, и отрезав таким образом путь к отступлению, Зафира крикнула во всю силу легких:

— И пусть он избавит меня от графа Дебиана!

Перехватив иглу наизготовку, девушка отважно соступила с крыльца — и тотчас шлепнулась в бурлящую темную воду. Игла воткнулась… Куда-то воткнулась, точно. Потому как пятьдесят девятая в роду со звонким хлопком (который мало что прибавил к окружающему шуму) исчезла из глаз ошеломленной Константы.

От изумления Константа выпустила из рук подол, и тот сразу же набрал воды. Камеристка лихорадочно забормотала молитвы всем святым, которых смогла припомнить. Шагнула было звать на помощь — да припомнила, как вытолкнула ключ из скважины замка на просунутый под дверь каминный совок. А теперь придется сказать барону, по чьей вине все пошло псу под хвост? А барон в гневе, пожалуй, пострашнее дьвола будет.

Решив так, Константа бесстрашно шагнула вслед за хозяйкой. Правда, зажмурилась.

Разжмурившись, верная камеристка вознесла еще одну молитву. Любимая госпожа оказалась рядом и вполне живой. Нисколько не смущаясь местом, где обе они оказались, Зафира топала насквозь промокшим сапожком и облизывала проколотый иглой палец:

— Ой, больно же! И мокро! Ой, я ранена! У меня кровь!

Константа выхватила из рукава платочек, отжала, и кинулась перевязывать пострадавший мизинец хозяйки:

— Госпожа, не гневайтесь. Вот, уже и не болит…

Константа снова задрала юбку, вытирая подолом заплаканное лицо Зафиры, наспех отжала длинные светлые волосы. Подумала, что все это зря, потому что дождь.

И только тут заметила, что дождя и ветра больше нет.

Огляделась.

Женщины находились в огромной пещере. Они стояли в правильном колдовском круге, огороженном заборчиком высотой по колено. Величина круга подозрительно совпадала с величиной замкового двора баронов Рыск.

Вокруг чародейской плеши пещера простиралась сколько хватало взгляда. То ли со стен, то ли со сводов пещеры мерцали белесые могильные огни.

Непроизвольно Зафира и Константа встали спина к спине, широко распахнув рты и глаза.

— А тут что-то жарко… — пролепетала дочь барона, — И пахнет странно…

— Так это что, — сообразила Константа, — Не дьявол к нам, а мы к нему?

Схватившись за щеки, служанка присела и завыла:

— Ой, ма-амочки… И-и-и-и-и…

Вытье Зафира оборвала подзатыльником:

— Да мой предок самого дьявола гонял! Не позорь имя Рыск!

Но тут же и сама побелела, разглядев сквозь мерцающие переливы замогильного света грозные очертания разнообразных адских тварей. На всякий случай, Зафира приготовилась упасть в обморок, но тут поняла, что все твари неподвижны.

— Да это же просто чучела! Как у моего батюшки в охотничьем домике.

— Только длиннее… — пробормотала Константа, видевшая в охотничьем домике у барона не одни чучела.

Между тем, дочь барона храбро переступила оградку, подойдя к ряду обездвиженных колдовством чудовищ. Среди которых на удивление заметила зайца высотой с коня, лягушку шириной с карету, и даже что-то медведеобразное, ростом вообще чуть ли не с замковую башню.

Боясь оставаться одной посреди адского круга, Константа тоже перебралась через оградку и подошла к госпоже. Оглядев зайца, камеристка прикрылась все той же юбкой, из-за которой возмущенно сверкнула глазами:

— Срамота!

— Это же нога, — удивилась Зафира.

— Пятая?

— Ну… А ты что, считать не умеешь?

Константа зафыркала. И тут же уронила подол:

— Ой! А там рыцарь!

Женщины подбежали к очередной застывшей фигуре, все больше удаляясь от портала.

— Ой! — запричитала Константа, — А он заколдованный! А его надо целовать! А он не шелохнется! Ой, госпожа, целуйте его скорее!

Зафира покраснела:

— А чего я?

— Но вы же благородная! А он же рыцарь! Вон, цепь и шпоры! — в доказательство камеристка тронула изваяние рукой. Вместо ожидаемой холодности доспехов, Константа ощутила под рукой как будто мыльную пленку. Дочь барона надула губы:

— Мне что, в забрало его целовать? А вдруг он старый, как батюшка? Или тоже козел, как граф Дебиан? Ничего же не видно!

Зафира подула себе на плечи, отгоняя бесов. То же сделала и камеристка. Наваждение не развеялось.

— Если дьявол не идет к девушке, — дочь барона вздохнула. — Придется выковыривать его из логова… Видимо, даже капля крови благородных баронов Рыск приводит порождение ада в ужас.

Константа не почитала рыцарские романы:

— А может, вернемся? Вы же доказали свою храбрость. Дьявол вас избегает — тем хуже для него.

Зафира топнула ножкой:

— Но кто же избавит меня от графа Дебиана?

Посмотрела на камеристку и задумалась: мягкое упорство Константы всегда одерживало верх. А тут еще служанка выложила козырь:

— Если мы до конца бури не вернемся, батюшка заметит наше отсутствие! Дьявол даже боится показаться вам на глаза. А батюшка ваш не таков!

— Ну… Хорошо… — Зафира сдалась. — Но по рыцарским канонам я хотя бы произнесу вызов! Вот!

Обернувшись к рядам немых жертв адского колдовства, дочь барона снова закричала, будто превозмогая грозу:

— Во имя святой Беос, святого Кондратия, и ангела Рыска! Я, пятьдесят девятая в благородному роду Рыск именем предка-победителя! Призываю поверженного нечистого!

Откашлялась и добавила:

— Враг рода людского, выходи!

И тут появился Дьявол.