Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 4

К Витебску Наполеон подошел 27 июля. Видимо, битва под Полоцком далась ему не легко, хотя, как впоследствии оказалось дело было не только в нас. 18 июля — Бонапарт соответственно узнал об том на пару дней позже — состоялось сражение под Клястицами, в котором Витгенштейн изрядно намял бока Удино. Вернее сам Петр Христианович в ходе битвы получил смертельное ранение в голову, и его корпус возглавил командующий до того авангардом генерал-майор Кульнев, который и довел дело до победного конца. Для Кульнева это обернулось присвоением генерал-лейтенантского звания и получением ордена святого Георгия 3-ей степени. Для Наполеона же — необходимостью подкреплять северное направление, успехи на котором все это время были весьма скромными дополнительным корпусом Сен-Сира.

Раз уж вспомнили про северное направление, то стоит наверное вспомнить и про юг, где дела у Тормасова шли совсем не очень хорошо. Не помню, сколько штыков было Шварценберга в той истории, но в этот раз — скорее всего повлиял наш захват Галиции в 1810 году — австрияки выставили для вторжения в Россию целых пятьдесят пять тысяч штыков, что сделало положение Александра Петровича весьма и весьма незавидным. Впрочем его спасало то, что Шварценберг особо в первые ряды сражаться не лез и откровенно саботировал приказания командовавшего 7-м корпусом генерала Ренье. Тем более, что по званию Ренье — дивизионный генерал — был как бы младше Шварценберга — генерал от кавалерии, — что дополнительно демотивировало австрийца, побуждая выполнять все приказания спустя рукава. Или вообще игнорировать. В итоге, имея почти на двадцать тысяч человек больше — примерно шестьдесят пять против сорока пяти русских — австро-саксоно-французская армия бесполезно топталась на месте не пытаясь навязать бой более слабому противнику.

Еще одним фактором, который замедлял продвижении вперед французов стали кружащие вокруг их армии летучие отряды, созданные в этой истории на три месяца раньше, и во всю портящие интервентам спокойную жизнь. Впрочем, подробностей о «малой войне» у меня на тот момент не было, поэтому более детально я о подвигах своих егерей, а также других отрядов, я узнал гораздо позже.

— Ну что там? — Я стоял на импровизированном наблюдательном пункте в глубине нашей обороны рядом с командовавшим резервами Каменским 2-ым. Николай Михайлович как раз изучал строящиеся для атаки на наши оборонительные порядки французские полки. Не то чтобы я сам не мог посмотреть, однако качество местной оптики было таково, что для идентификации увиденного нужен был опыт определённого рода, которого у меня-то как раз не было. Генерал-лейтенант оторвался от подзорной трубы и прокомментировал увиденное.

— Кажется мне, ваше высочество, что перед нами не вся армия корсиканца. Вон гвардейские знамена, — Каменский указал направление взмахом руки, — там конница Мюрата, а вот там вроде как поляки. А вот кажется Ней выходит…

Генерал-лейтенант еще раз приложился к подзорной трубе и кивнул, подтверждая свою мысль.

— И чего они ждут?

— Артиллерию расставляют. Сначала обработают передний край пушками, повыбьют часть нашей пехоты, а уж потом пойдут на сближение. Не нравится им под наши ружья подставляться, оценили видимо уже, на рожон не лезут.

— Нужно приказать пехоте, которая не имеет укрытий лечь! Чтобы не нести больших потерь от огня, — вдруг вспомнил я упоминаемый в какой-то читанной альтисторической книге способ, который вроде бы первыми англичане придумали.

— Но как же это? Пулям неприятельским кланяется, разве можно?

— Забудьте эти глупости, главное людей сохранить, если для этого понадобится в сточной канаве нырять — будем нырять, понятно?

— Так точно, ваше высочество, — Николай Мхайлович замялся, — только этим направлением Александр Иванович командует…

— Остерман-Толстой? — Генерал-лейтенант смущенно кивнул. Ну да, вот уж кто о жизнях простых солдат, особенно если будет на то необходимость, горевать не станет. И очень вряд ли, если я сейчас пошлю к нему курьера что-то изменится — не тот человек. — Ладно, попробуем по-другому.

Не слушая окриков в спину, и избегая таким образом возражений со стороны приглядывающего за мной Воронцова, я рванул по лестнице вниз, выскочил на улицу и бросился в сторону передовой. За мной успели выбежать только четверо бойцов моего конвоя, которые сопровождали меня — спасибо Александру за такую заботу — даже в туалет.

Надо сказать, что Витебск вследствие наших действий в течение последней недели выглядел откровенно паршиво. Все пригороды были заранее нами разобраны на стройматериалы, и чтобы постройки эти не остались противнику. Внутри город выглядел как какой-нибудь Сайлент Хилл из известного ужастика: пустые улицы, по которым только отдельные патрули бродят туда-сюда, кучи мусора и брошенных впопыхах вещей, зияющие разбитыми стеклами окна. Большую часть откровенно невеликого и раньше-то населения мы из города убрали, предполагая тяжелые уличные бои и серьезные, как результат, разрушения. Все это создавало весьма и весьма специфическое настроение.

Не слушая окриков позади, я побежал по улице в ту сторону, где должен был находиться Остерман-Толстой. В это время со стороны французов раздались первые залпы их артиллерии — наша не задерживаюсь ответила противнику взаимностью.

При этом небольшой местный оркестр, который мы для поднятия боевого духа бойцов вытащили поближе к передовой и заставили играть боевые марши, на мгновение сбился с ноты, но потом подхватился и продолжил. Два дня мы с ними разучивали «Священную войну», и сегодня утром, все полки, проходящие мимо и занимающие свои места на отведенных им позициях, слушали мою интерпретацию этого произведения.

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С французской силой темною,

С проклятою ордой!

Пусть ярость благородная,

Взмывает как волна,

Идет война народная,

Священная война.

При этом оказалось, как это часто бывает, что из всей песни я помню только два четверостишия, поэтому остальной текст был набросан совместными усилиями буквально на коленке и вряд ли хоть сколько-нибудь соответствовал оригиналу.

— Где генерал-лейтенант? — Я подбежал к офицерам стоящего в резерве 39-го Томского полка. Те, видимо, приняли меня за посыльного и только молча махнули рукой наискосок: я обернулся в указанном направлении и действительно заметил группу офицеров и генералов, занявших удобную для наблюдения за противником горку. Горка эта находилась явно ближе к переднему краю, чем стоило бы с точки зрения безопасности командования. — Спасибо!

— Александр Иванович! — Еще спустя пару минут и я подбежал к командующему этим сектором нашей обороны, тот повернулся и не скрывая своего удивления переспросил.

— Ваше высочество? Что вы тут делаете? Вам разве дозволено находиться на передовой?! — офицеры вокруг генерала заволновались, быть ответственным за возможную гибель сунувшегося под вражеские снаряды великого князя никто не хотел совершенно. Пара адьютантов генерала, сделала несколько шагов в сторону аккуратно отрезая мне возможный рывок в сторону передовых траншей. Сразу видно опытных охотников.

— Я хотел вас попросить отдать приказание тем войскам, которые стоят во второй линии, — благо выдвинутые вперед полки были более-менее укрыты земляными укреплениями, — при артиллерийском обстреле залегать дабы уменьшить бесполезные потери.

— Залегать? — Не понял Остерман-Толстой.

— Да! Ложиться на землю. Тогда пролетающее ядро будет наносить меньший урон. В том чтобы бесполезно погибнуть от вражеского снаряда стоя в тылу нет ни чести не славы, да и потом эти солдаты нам еще в будущем пригодятся, когда мы будем гнать Наполеона обратно на запад. Я про такой метод слышал, его вроде бы англичане в Испании применяют для снижения собственных потерь.

— Ну англичане нам, пожалуй, что и не указ, — метрах в тридцати от нас с противным свистом пролетело ядро и, снеся по пути какой-то чахлый заборчик зарылось в землю, подняв в воздух тучу мелкой пыли. От неожиданности я всем телом вздрогнул, а Александр Иванович даже глазом не повел. Все же мне этих людей с их наплевательским отношением к жизни и смерти никогда не понять, как не старайся. Генерал тем временем продолжил свою мысль, — хотя идея выглядит достаточно… Экстравагантно. Что-то в ней есть.

Генерал жестом подозвал к себе кучкующихся чуть в стороне посыльных и озвучив им только что полученные вводные отправил по стоящим в резерве полкам.

— А вам, ваше высочество, пожалуй, стоило бы все же покинуть данное место. Не дай Бог шальное ядро долетит, мы ж потом перед вашим братом не оправдаемся, — Остерман-Толстой дал знак своему адьютанту у возле меня тут же нарисовалась пара бойцов, блокируя «пути к отступлению». Вернее наоборот — только путь к отступлению в более безопасное место они мне и оставили. Взгляд сорокалетнего генерала буквально вслух выражал просьбу не сопротивляться и не поднимать скандал, а позволить себя увести. Собственно, я-то как раз против и не был, погибнуть вот так по глупости было бы верхом идиотизма.

— Спасибо, Александр Иванович, что прислушались к совету дилетанта, — немного хороших слов никогда не будут лишними, — и насчет безопасности вы тоже правы. Нечего мне тут делать. Господа!

Я кивнул офицерам и может чуть более поспешно чем следовало бы для приобретения репутации сорвиголовы потопал обратно.

Сражение меж тем развивалось своим чередом. Видя, что укрытая в траншеях пехота от артиллерийского огня несет не столь большие потери, Наполеон бросил в атаку на наш правый фланг корпус Нея. Мишель мощным ударом тремя построенными в колонны дивизиями не смотря на плотный ружейный и артиллерийский огонь сходу выбил вторую пехотную бригаду 11-ой дивизии генерала Бахметьева, которая занимала самый правый редут на берегу Западной Двины. Река тут делала изгиб, сильно ограничивающий наступающих французов с флангов, что делало их атаку весьма и весьма авантюрной. Уже после я узнал, что лобовой штурм Наполеон предпринял исключительно имея надежду навязать нам большое сражение и боясь спугнуть русские корпуса обходным маневром. Бонапарт прекрасно видел проблемы своей армии, и то, что численность ее, не смотря на отсутствие больших сражений, тает буквально на глазах и счел потери от лобового штурма меньшим злом чем новые бесконечные марши в неизвестность.

Попытки контратаковать правый редут, предпринятые сначала конницей Уварова — в дело вступает Мюрат и отбрасывает нашу кавалерию обратно — потом пехотой Каменского 2-ого, который принял 5-ый корпус Константина, когда тот пошел «на повышение», результата не дали. Редут несколько раз переходил из рук в руки, но в итоге остался за французами.

После того как наша позиция получила зияющую брешь на правом фланге, судьба сражения была в общем-то решена. Наполеон отправил несколько рот гвардейской конной артиллерии нам на правый фланг и стал бить в центр перекрестным огнем, нанося находящейся там пехоте значительный урон. Нельзя сказать, что мы не отвечали — отвечали, контратаковали, нанося французам тоже вполне ощутимы потери, однако к четырем часам центральный редут под натиском французов так же пришлось бросить и отступить непосредственно в город, где заранее были устроены баррикады и огневые позиции для пушек и стрелков.

Собственно боев в городе, которые продлились весь вечер и часть ночи, я уже не видел. Воронцов — Семен Романович очень обиделся на мою выходку и теперь не позволял мне отдаляться от него даже на насколько шагов — заставил меня покинуть Витебск и, переправившись на южный берег реки, ждать армию в безопасном месте.

С наступлением темноты бой сам собой сошел на нет и русские генералы уже не надеясь отстоять город, принялись выводить армию на дорогу к Смоленску. Отступали спешно, но в полном порядке, забирая с собой все имущество и раненных. Причем больше насчет отступления никто не возмущался: как оказывается немного нужно, чтобы у людей мозги встали на место. Всего лишь пару раз получить по морде, пусть теперь кто-нибудь попробует мне доказать, что добрый пиздюль — не волшебное средство от всех болезней.

Оборона Витебска обошлась нам в двенадцать тысяч человек убитыми и раненными, а всего армия Константина уменьшилась до примерно шестидесяти пяти тысяч активных штыков. Еще около восьмидесяти было у Барклая, который так же дав Богарне несколько жарких, но не слишком определяющих с точки зрения стратегического положения, боев, отступил к Смоленску.

Части Бонапарта нас не преследовали. Его армия нуждалась в отдыхе и была буквально на последнем издыхании, о чем мы естественно не знали в то время, прибавляя шагу и постоянно с тревогой оглядываясь назад.

5 августа наши армии вновь соединились в Смоленске. Город был похож на разворошенный муравейник: горожане частью уже бежали частью остались и помогали армии укрепляться в этой точке, которую все подсознательно считали «крайней». Большинство армейцев были уверенны, что именно здесь мы дадим последний, решающий бой интервентам и погоним Бонапарта обратно в сторону Парижа.

Тут нужно отметить, что не только для французов последние два месяца были крайне тяжелыми. Русская армия, что логично, отшагала по тем же дорогам не сильно меньше и тоже нуждалась в отдыхе, пополнении боеприпасов и приведении себя в порядок. Поэтому буквально каждый солдат нашей армии ежедневно смотрел на запад с ожиданием и надеждой. Ожиданием хорошей драки, которая позволит наконец переломить течение войны, и надеждой, что случится она все же не сегодня.

В эти же относительно спокойные дни — мелкие стычки отдельных рыщущих по округе конных команд, осуществляющих разведку и наблюдение за противником не в счет — неожиданно для всех Александр сменил Барклая на Кутузова. Такая рокировка в этой истории была отнюдь не столь очевидна как в прошлой — все же армия не бежала сломя голову а отступала с боями, огрызаясь и нанося противнику существенный ущерб — и это намекало на то, что смена командующего была задумана заранее, и от успехов или неуспехов армии не зависела. Нет, наверное, если бы Барклай разгромил Бонапарта под Вильной, его бы не сняли, но учитывая, что план войны, связанный со стратегическим отступлением был изначально утвержден императором… В общем, Александр, можно сказать, принес ритуальную жертву чтобы заглушить голоса недовольных ходом войны.

— Рано, — только и смог прокомментировать я, когда узнал о назначении Кутузова, — рано. Нужно было подождать исхода Смоленского сражения и уже тогда решать.

— Почему? — Удивленно поднял бровь Воронцов, стоящий рядом и услышавший мое бормотание. Он, как и многие в России не любил этого латвийского шотландца, хотя и отдавал должное его талантам. В первую очередь методичности и основательности, которые как минимум позволили нам сохранить армию. Вероятно, будь у руля с самого начала Багратион, земля ему пухом, все могло бы уже давно закончиться, причем не самым удачным для России образом.

— Тут мы все равно Наполеона не удержим, придется отступать дальше, и вот это уже будет на совести Кутузова. От этого весь воодушевляющий эффект пойдет прахом, — объяснил я Воронцову свою мысль.

В Смоленск Кутузов прибыл 14 августа, за три дня до подхода к городу французской армии. На самом деле в городе все больше всего боялись не лобового штурма Смоленска, а того, что Бонапарт попробует обойти город и отрезать армию от дороги на Москву. Это стало бы настоящей катастрофой, поэтому больше половины войска, которое при любом раскладе разместить в Смоленске было просто невозможно, располагалось несколько восточнее, страхуя армию от обхода. Поступившие же разведданные о приближении французских войск были среди генералов восприняты чуть ли не как праздник: затянувшаяся на две недели оперативная пауза изрядно расшатала всем нервы.

— Михаил Илларионович, — после одного из бесчисленных совещаний, приуроченных к смене главнокомандующего, мне удалось подловить Кутузова в одиночестве. — Можно вас на «пошептаться»? Конфиденциально?

— Да, ваше высочество, конечно, — было видно, что старый фельдмаршал не мало удивлен, однако многолетняя придворная закалка позволила ему сохранить внешнюю невозмутимость, — пройдемте ко мне.

Кабинет Кутузова — бывший Барклая — после смены хозяина совершенно не изменился, разве что запах — старости и лекарств — выдавал произошедшие изменения.

— Вот, — без обиняков я сразу перешел к делу, развернув у фельдмаршала на столе карту.

— Что это? — Подслеповато прищурился одним глазом Кутузов.

— Карта, двести верст от Москвы. Старая Смоленская дорога и новая, — я дополнительно пальцем указал на карте соответствующие транспортные артерии. — В этом месте можно перекрыть обе. Вот тут редуты, здесь старый курган можно артиллерийские позиции подготовить, несколько линий траншей, предполье чесноком засыпать, волчьи ямы там… Ну вы понимаете…

Кутузов смерил меня долгим взглядом, пожевал по-стариковски губы — фельдмаршалу было всего лишь шестьдесят шесть, однако тяжелая военная жизнь изрядно истрепала его физическую оболочку — и молча кивнул. Повернул карту к себе, взял карандаш, пригляделся еще немного и несколькими скупыми движениями изобразил черновой план будущей линии обороны, о которой пока еще никто даже не задумывался.

— А лучше возьмите кого-нибудь из офицеров поопытнее и посмотрите на месте, так оно надежнее будет, — отложи в сторону карандаш, резюмировал Кутузов. — И это… Никому…

— Я понимаю, поэтому и попросил о разговоре тет-а-тет.