Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 20

— Клац! Клац-клац! Клааац-клааац-клац! — Трещотка аппарата ожила и начала выдавать последовательность точек и тире. Сидящий на ключе паренек, — личинка телеграфиста — заинструктированный по самое нехочу, от неожиданного звука аж подпрыгнул на месте, после чего быстро сориентировавшись начал записывать передаваемое сообщение в блокнот. До аппарата, который сам пишет на протягиваемой ленте мы пока не доросли. Впрочем, и так получилось хорошо. Гораздо лучше, чем я даже мог рассчитывать.

До визита в Германию, который запланировали на начало осени, я успел поприсутствовать на открытии первой в России — и в мире естественно — телеграфной линии, которая соединяла Александровский дворец в Царском Селе, считавшийся главным обиталищем императора, и Зимний, где помещалась императорская приемная. Почему был выбран именно такой маршрут — Бог знает, видимо захотелось Александру — а финансировала эксперимент казна — иметь возможность более оперативно получать последние сведения и при необходимости попинывать столичных чиновников, не покидая загородной резиденции. На очереди было соединение Зимнего и Петропавловки, Михайловского замка, а также с приемными кабинетов правительства. Одновременно прорабатывалась возможность проброски линии в Кронштадт — для этого нужно было как-то изолировать провод, пока не совсем понятно как — и прорабатывалась трасса прокладки телеграфа в Великий Новгород. С прицелом дальше на Москву, естественно.

Причем, если первые линии были, так сказать, правительственными, с ограниченным количеством пользователей, то междугородние линии предполагались общественными. Так чтобы ими мог воспользоваться любой желающий.

— Ну что там? — Я в нетерпении спросил и расшифровывающего послание телеграфиста. Стоящий рядом с пареньком Петров промолчал, только нахмурив брови.

— Его императорское величество спрашивает какая погода над Зимним дворцом, — спустя пару десятков секунд слегка заикаясь от волнения выдал парень.

— Над всем Санкт-Петербургом безоблачное небо, — сама собой вырвалась знаменитая фраза, отчего у Василия Владимировича сами собой от удивления взлетели брови. Нет, ученый конечно же не знал подробностей гражданской войны в Испании, которая начнется — или не начнется, теперь уже и не скажешь точно — через сто двадцать лет. А вот гуляющие по небу над столицей тучки знаменитый электротехник видел своими глазами. Пришлось выдумать на ходу пояснение, — кодовая фраза, означающая что у нас все хорошо.

Прокладка телеграфных линий оказалась на практике тем еще геморроем. Казалось бы, что проще поставить столбы и провесить на них провода, однако нет. На первых парах пришлось отправлять солидной численности военные команды для патрулирования свежепостроенных инфраструктурных объектов, а иначе дорогую медную проволоку местные крестьяне начали беспощадно срезать для своих хозяйственных нужд. Попытки ловить воров и беспощадно пороть ни к чему в итоге не привели: видимо сам вид бесхозно висящей вещи возбуждал в местных самые низменные чувства, бороться с которыми у них не получалось. Даже не смотря на риск получить, как результат, плетей. Не знаю, как решили этот вопрос в той истории, но тут мы в итоге разделили всю трассу, по которой стояли телеграфные столбы на участки и повесили ответственность за них на тех же крестьян. Пообещали, что пропавший провод — вернее его цену — будет компенсировать та община на территории которой была совершена кража, и не важно, кто на самом деле скоммунизил медь.

И надо сказать, метод оказался более чем действенный. Это общаясь с государевыми людьми землепашцы привыкли много молчать и изображать из себя бессловесных дуболомов, а при необходимости найти вора между собой, оказалось, что они способны проявлять настоящие чудеса дедуктивного метода. Сам Шерлок Холмс отдыхает. После нескольких инцидентов, когда нам действительно пришлось штрафовать за пропажу меди назначенную в качестве ответственной ближайшую общину, демонстрируя тем самым серьезность озвученной ранее угрозы, больше провода никто не воровал. Чудеса, да и только!

— Ну что Николай Павлович, — после третьего круга обмена сообщениями с оставшемся в Царском Селе Александром, лучась довольством как медный пятак, резюмировал Петров. — Работает, кажется, машина-то. Будем теперь заниматься увеличением сети. Большое дело, получается.

— Кому провода тянуть по столбам и без вас найдется, Василий Владимирович, вы лучше над усовершенствованием машины подумайте. Чтобы ей пользоваться удобно было, чтобы связь на дальние расстояния работала стабильно и так далее. Вот это вот все — это баловство. Детские ясли телеграфного дела. Вот когда континенты начнём линиями соединять, вот это да, это будет серьезно.

Энтузиазм изобретателя был понятен. Мало того, что я ему премию деньгами отсыпал не поскупившись, так еще и в свежесознанном обществе «Телеграфические машины» — двадцать процентов у государства, десять лично у императора, пятьдесят у меня — Петров получил небольшую долю, что недвусмысленно намекало на безбедную старость. Естественно, Василий Владимирович теперь желал производить как можно больше приемно-передающих станций, поскольку часть прибыли падало таким образом и в его карман.

Оставшиеся восемнадцать процентов были предложены к выкупу всем желающим на открытом аукционе и разлетелись как горячие пирожки, позволив нам привлечь достаточно солидные средства на продолжение работы с телеграфом. Собственно, такой ажиотаж был совершенно не удивителен, поскольку в «портфеле» новосозданного общества к этому моменту уже был гарантированный государством заказ на сто приемно-передающих телеграфных аппаратов и обучение к ним соответствующего количества персонала. Конечно, все это в терминах двадцать первого века описывалось бы словами «административный ресурс», «коррупция», «злоупотребление властью» и так далее. Однако тем и хорош монархический способ правления, что при необходимости сосредоточить усилия на конкретном направлении, можно сделать это, не заморачиваясь соблюдением формальных процедур. В общем классическое: партия сказала — «надо», комсомол ответил — «есть».

Сами же сети, являющиеся по сути естественной монополией, решили не мудрствую лукаво оставить во владении государства, передав их в пока еще не выделенное из МВД почтовое ведомство.

В первых числах сентября, затянув, по правде говоря, дело по максимуму — не слишком мне хотелось ехать знакомиться с будущей женой — я все-таки погрузился на корабль и отчалил в сторону Штеттина, являвшегося своеобразными морскими воротами столицы Пруссии. Слава Богу война на море с заключением мира между Пруссией, Данией, Швецией и Францией закончилась, поэтому по водам Балтийского моря можно было передвигаться относительно безопасно. В ином случае пришлось бы переться по суше, а это не только гораздо дольше, но и банально менее комфортно. Все же даже самые современные местные средства сухопутного передвижения настолько далеки нынче от слова «удобство», насколько это вообще теоретически возможно.

8-ого сентября вся наша делегация — а кто думает, что великий князь может путешествовать тем более с такой «официальной» целью в одиночку, глубоко заблуждается, — включавшая в том числе чиновников из МИДа и небольшой символический конвой из десяти бойцов, высадилась на Прусской земле. После короткого отдыха — исключительно чтобы привести себя в порядок после морского перехода — мы вновь погрузились на судно, теперь уже речное, и бодро двинули вверх по Одеру до Франкфурта. Казалось бы, странное логистическое решение — речной путь не ускорял движение, а скорее замедлял, его добавляя лишний день в пути, наш сопровождающий от принимающей стороны прокомментировал очень просто.

— Война, ваше императорское высочество. За последние три года хозяйство страны пришло в значительный упадок, а по дорогам передвигаться можно только с серьезной охраной. Бандиты, дезертиры… — Капитан речной баржи перекинул голландскую трубку-носогрейку, с которой почти никогда не расставался в другой угол рта, почесал затылок и добавил, — да и просто крестьяне порой на большую дорогу выходят. Пока французы с саксонцами, мать их дери, шастали туда-сюда, ни посеять ничего ни собрать местные не смогли… Голодно будет этой зимой.

Я только покивал головой, ничего не говоря в ответ. В некотором смысле я был причиной войны, пришедшей к немцам домой, а с другой стороны, какого черта!? Пруссаки первые напали на Россию и поплатились за это куском территории. Ну а то, что они потом решили с Наполеоном на кулачках померяться — это только их личные половые трудности, пускай как хотят свои проблемы, так и решают.

В Берлин мы попали только четырнадцатого сентября, въехав в город под аккомпанемент мелкого осеннего дождя. Впрочем, даже погода не могла иcпотрить настроения местным, видевшим в заключенной помолвке, о которой договорились два государя, большие перспективы.

Что касается меня, то я смотрел на всю ситуацию чуть более здраво и даже… Цинично что ли. Главное, чтобы Шарлотта оказалась милой на вид и приятной в общении, а остальное — мелочи. В конце концов с этой женщиной мне жить следующие лет сорок. Весь мой жизненный опыт подсказывал, что если тезис о том, что женщина может превратить жизнь мужчины в рай — весьма сомнителен, то вот обратное утверждение — о превращении жизни в ад — более чем справедливо.

Что сказать? Королевский дворец в Берлине на первый взгляд практически не отличался от той картинки, которая осталась у меня в голове после посещения столицы Германии в двадцать первом веке. Всей и разницы, что в окружающую обстановку в эти времена не слишком красивая коробка — немцы такие немцы — вписывается здесь несколько лучше.

По приезду нас мгновенно закрутила дворцовая суета. Радушные хозяева выделили для русской делегации целое крыло дворца, позволив расположиться со всем комфортом. Впервые за последние годы я остро ощутил, что мне остро не хватает Воронцова под боком с его порой ехидными, но почти всегда дельными советами. Благо в свои восемнадцать тут еще не считался полностью совершеннолетним поэтому главой делегации был назначен Николай Петрович Румянцев занимающий ныне пост министра иностранных дел и канцлера империи. Формально, правда по большей части. Николай Петрович после перенесенного пару лет назад инфаркта так и не восстановился полностью, поэтому от важных дел его отставили, чтобы не добить старика, но вот представительские функции, учитывая его опыт, он еще вполне был способен выполнять.

Румянцев, надо отметить был интереснейшим персонажем. Большой фанат развития наших дальневосточных владений, один из крупнейших акционеров Русско-американской компании и вообще человек достаточно широких взглядов. Ранее шапочно знакомые, мы с ним сошлись за время короткого путешествия весьма близко, проводя скучные однообразные дни плавания — деревянный корабль образца начала девятнадцатого века это вам не круизный гигант из будущего — за игрой в шахматы и разговорами о том, как нам обустроить Россию.

— Знаете, Николай Павлович, — мы достаточно быстро перешли с канцлером на неформальное общение, — чего там на востоке не хватает больше всего?

— Чего? — Спросил я, в общем-то, зная ответ на этот вопрос. Впрочем, почему бы не дать человеку высказать наболевшее.

— Людей! Наших русских, православных. Образованных и инициативных!

— Ну вот вам суд над заговорщиками подкинул несколько сотен — если учитывать семьи, слуг и прочих примкнувших — вполне образованных эээ… Людей. Пользуйтесь.

— Вы будете смеяться, но я от этой инициативы в восторге, — улыбнулся Румянцев. — Такие бы партии отсылать на восток да каждый год, мы бы на берегу Тихого океана встали бы крепко двумя ногами.

— Ну нет, — коротко хохотнул я, — эдак у нас в столице дворяне закончатся, да и, если честно, не готов я каждый год через всю эту канитель с заговорами проходить. Не слишком, откровенно говоря, приятная история.

— Это да, это да, — невесело покивал канцлер империи. Столичное дворянское общество, не смотря на свою обширность было все же достаточно тесным. Все так или иначе знали всех, поэтому очевидно, что и из знакомых Румянцева кто-то тоже умудрился вляпаться в это дело.

— Знаете, Николай Петрович, — подумав над словами собеседника некоторое время, предложил я, — давайте-ка по возвращении в Питер тему наших восточных рубежей не будем забрасывать в дальний ящик. Напишите-ка записку с вашим видением ситуации и возможными путями ее улучшения, а я переговорю с братом, глядишь, что-нибудь толковое у нас и получится.

В конце концов Дальним Востоком и Аляской так или иначе заниматься придется, если отдавать ее американцам я не хочу. Почему бы этот вопрос не перекинуть на лично заинтересованного человека…

С принцессой Шарлоттой мы встретились на следующий день во время большого приветственного приема, данного королевской семьей Пруссии. Ну что сказать? Могло быть хуже. Овальное лицо, гладкая без изъянов кожа, чуть более, чем следовало бы, тяжелый нос, но не портящий, впрочем, общего впечатления. Румянец на щеках от знакомства с будущим мужем — очевидно, что Шарлотта так же знала о договоренности между двумя государями — делал лицо живым и добавлял привлекательности. В глазах — посаженных опять же чуть шире, чем следовало бы, — был заметен ум, что, по правде говоря, в эти времена случалось еще реже чем в будущем. Во всяком случае среди дочек богатых аристократов. Будущая — даст Бог — русская императрица была достаточно симпатичной, даже более милой чем на портрете, фигура так вообще была выше всяких похвал.

— Добрый день, ваше высочество, — я наклонился и поцеловал ручку принцессе. — Рад познакомиться. Очень рад.

Произнеся эти нехитрые слова, я попытался выдать самую обворожительную свою улыбку. Учитывая два метра роста, неплохую физическую форму — не смотря на всю загруженность делами я продолжал бегать пару раз в неделю, а по утрам делать получасовую зарядку, что очевидно положительно сказывалось на ширине плеч и фигуре в общем — генеральскую форму, украшенную орденами в том числе и за храбрость и неплохой немецкий, шансов у молодой девушки практически не было.

В целом первое впечатление от знакомства с прусской принцессой было насквозь положительным. Мы много времени провели вместе — под присмотром конечно же — гуляя по Берлину, посещая различные мероприятия и даже бал, данный в честь приезда русского великого князя не показался мне такой уж пыткой.

— Вы производите интересное впечатление Николай, — в первый же день мы договорились перейти к неформальному общению.

— Какое же? — Улыбнувшись спросил я. М сидели в чайной комнате дворца, где девушка демонстрировала мне свои таланты на ниве игры на фортепиано. Я, же вытребовав себе гитару, как мог подыгрывал принцессе на единственном относительно освоенном мною в этом времени инструменте. Получалось посредственно, что, впрочем, никого не расстраивало.

— Вы выглядите как ровесник, кем и являетесь на самом деле, однако говорите и ведете себя, как будто вам лет пятьдесят. Опять же рассказывают о вас всякое… Что вы и на войне успели побывать и самого Наполеона поймали чуть ли не лично. И что вы много чего изобрели, и что предприятия, основанные вами, приносят миллионные доходы. Ощущается странный диссонанс.

— Это хорошо или плохо? — Я отложил гитару в сторону и переспросил с легкой ухмылкой на лице.

— Не знаю… Не разобралась еще… — Окончательно смутилась девушка.

Надо сказать, что у меня в душе тоже было не совсем спокойно. Рядом с юной шестнадцатилетней девушкой я чувствовал себя старым. Слишком уж большая разница в ментальном возрасте между нами, впрочем, это не означало, что девушка мне не понравилась.

Очевидно, что прожившему в двух временах семь десятков лет влюбиться при первом знакомстве не так уж просто — в отличии от шестнадцатилетней девочки — но симпатия возникла совершенно точно. В любом случае можно считать это настоящим успехом.

В Берлине мы провели целых три недели. Получился такой себе нормальный отпуск в отрыве от постоянно довлеющих на меня в Питере повседневных дел. Обратно выехали 3 октября. Из-за опасности осенних штормов на Балтике двинули посуху, чем обрекли себя на добрых пятнадцать дней — а если учитывать остановки, то и все двадцать — тряски по не самым лучшим дорогам.

Я хотел поехать через Варшаву, посмотреть польский город, не так давно присоединенный к империи, сложить, так сказать, о нем свое впечатление, однако Румянцев наложил на это предложение вето. В бывшем герцогстве варшавском несмотря на то, что война закончилась уже больше полутора лет назад, было все еще не спокойно. На дорогах порой шалили отдельные банды шляхтичей, которых иногда явно, иногда открыто поддерживали католические ксендзы. До полноценной партизанской войны дело пока не дошло, однако и сбить пламя недовольства до сих пор не получилось. Тем более, что, судя по всему, через Австрию, на территорию Польши начало просачиваться оружие, и это добавляло дополнительной головной боли нашей администрации.

Пришлось ехать через Кенигсберг, вдоль Балтийского побережья, благо нам в сопровождение выдали роту 6-ого кирасирского полка, шефом которого меня назначили во время прошедшего визита. Пришлось сменить свой привычный русский генеральский мундир, на прусский полковничий. Разница всего в одну букву, но в своем мне было горазд комфортнее.

Короткое путешествие по немецкой земле оставило тягостно впечатление. То, что дела у королевства идут не очень хорошо бросалось в глаза с первой же минуты. После того, как непосредственно по этим землям прокатилась ожесточенная война, закончившаяся Тильзитом, прошло уже семь лет, но кое-какие ее следы — сожженные постройки, брошенные хозяйства, заросшие травой пахотные земли — все еще порой попадались нам по дороге. Впрочем, возможно, признаки запустения были еще и связаны с гибелью огромного количества молодых, способных приносить пользу в мирной жизни мужчин, ведь за последние три года — с 1812 по 1814 — по самым скромным подсчетам Пруссия только убитыми потеряла под двести тысяч человек, что для относительно небольшого государства виделось весьма чувствительным. А самое в этом деле неприятно заключалось в том, что как долго продлится очередной мир, в действительности, не знал никто. Слишком уж много действующих сил было на сцене, причем интересы их всех были плотно переплетены и зачастую противоречили друг другу.