Однообразно тянутся немереные километры. За барханами вырастают барханы, и не видно им конца. Днем — изнурительный зной; обманчивые, призрачные видения колышущихся вод и зеленых оазисов; на буграх — легкие силуэты дзеренов, в редких островках искореженного саксаула — тоскливые крики сойки.
После полуночи — пронизывающий, как бы опустившийся из космического пространства холод, простуженная, с распухшей щекой луна и звенящие тонкие лучи бесчисленных звезд.
Пустыня!
Пески то неподвижные, заснувшие, то пробужденные шорохами полуденных вихрей, то взлетающие до небес в бешеной пляске ревущего урагана. И везде, насколько хватает глаз, пески, пески, пески…
Неторопливым размеренным шагом идут верблюды. Медленно проплывают желтые бугры и кажется, что время остановилось. Вот так же тысячелетия назад проходили здесь караваны. Менялись люди, их обычаи, нравы, а пустыня по-прежнему ждет народа-богатыря, который, теперь уже скоро, придет и пробудит ее к жизни.
Чем дальше продвигалась маленькая группа в глубь пустыни, тем суровее становился пейзаж.
Исчезли саксаульники и даже неприхотливая верблюжья колючка уже не встречалась на пути.
Впечатлительная Тата, запевавшая тягучую восточную песенку, замолчала и, подогнав своего верблюда, поравнялась с Алексеем.
— Соскучилась? — спросил тот.
— Да, — призналась она. — Вокруг такая мертвечина, что жутко становится… Ой! Смотри, что там впереди?!
Алексей взглянул, куда указала Тата, и придержал верблюда. Из-за гребня ближнего бархана высунулась большая, похожая на змеиную, голова.
Огромный двухметровый ящер, неуклюже перевалился через гребень, сполз вниз и, увидев людей, угрожающе зашипел. Прохор вскинул к плечу двустволку.
— Не стреляй! Это варан! — крикнул Алексей.
— Ну и страшилище! — подивилась Тата.
— Он безвредный и сейчас убежит.
Но ящер оказался не из трусливых. Широко разинув пасть и размахивая хвостом, сухопутный крокодил стоял на месте, не собираясь уступать дорогу. Алексей повернул своего верблюда в сторону. Маленькая группа, оставив «поле сражения» за храбрым вараном, пошла в обход.
После полудня на горизонте показалось обрывистое плоскогорье.
Настроение молодежи улучшилось. Алексей и Тата ехали рядом, перебрасываясь шутками. Верблюды, словно понимая, что приближаются к цели, пошли быстрее.
Наблюдательный Прохор все чаще и чаще посматривал на юго-запад. Выросший в тайге сибиряк, еще с детства привык подмечать изменения в природе.
— Давайте-ка, друзья, пошустрее! Что-то небо нехорошее! — крикнул он увлекшейся разговором паре.
Те обернулись. Из-за горизонта выползала желто-синяя мгла. По небу раскинулся веер перистых облаков.
Алексей бывал раньше в песках и понял, что надвигается буря.
— Вперед! Быстрей! — крикнул он.
Друзья погнали верблюдов к чуть видному вдали плоскогорью, под защиту скал. Ураган быстро надвигался. Вокруг потемнело. Тугие струи воздуха, закручиваясь в песчаные вихри, пошли гулять по барханам. Вот один сорвался с гребня и, бешено крутясь, погнался за путниками.
— Держись! — крикнул Алексей.
Сильный порыв чуть не сбросил Тату с верблюда. По лицу больно хлестнуло. Глаза, уши, ноздри запорошило песком. Мелькнула и скрылась в пыли сорванная с головы панама.
— Ой! — вскрикнула девушка, запоздалым жестом хватаясь за голову, а вихрь уже мчался дальше по буграм, унося не только ее панаму, но и соломенную шляпу Прохора.
Неожиданно ветер стих. Тяжелая грязно-фиолетовая туча заволокла полнеба, горизонт скрылся в бурой мгле. Алексей обернулся назад и вздрогнул.
Невдалеке, из нависшей над буграми тучи, высунулся темный хобот. Вращаясь и вытягиваясь, он опускался к земле, а снизу, навстречу ему, поднялся крутящийся песчаный столб. Сближаясь все больше, больше, две стихии — земная и небесная, — слились воедино. Медленно извиваясь, как гигантский удав, и все ускоряя вращение, смерч двинулся к путникам.
— Стой! Клади верблюдов! — заорал Алексей не своим голосом. Инстинктивно чувствуя опасность, животные быстро легли и, вытянув по земле длинные шеи, закрыли глаза. Тата соскочила на землю и, увидев надвигающийся смерч, замерла. Ее глаза расширились от ужаса.
Парни торопливо выдернули из вьюка палатку.
— Сюда, скорее! — крикнул Алексей остолбеневшей девушке. Тата, будто не понимая слов, медленно обернулась. Алексей подбежал, схватил девушку за руку и увлек ее под защиту высоких верблюжьих спин. Не мешкая, все трое бросились на землю и накрылись палаткой.
Ураган налетел с шипением и грохотом. Шквальный порыв ударил плотной горячей массой. Палатку подхватило кверху и чуть не вырвало из рук уцепившихся за нее друзей.
Алексей приподнялся, пытаясь поймать отчаянно хлопающую полу и сморщился от боли. Песчинки, словно раскаленные иголки, вонзались в лицо. Изловчившись, он схватил развевающийся брезент и прижал его к земле. Друзья завернулись в палатку и еще плотнее прижались к верблюдам.
Ураган все усиливался. За первым порывом последовал другой, третий… Наконец все слилось в сплошной беснующийся воздушный поток. С гулом и свистом тучи песка обрушивались сверху, засыпая маленький караван. Песок проникал во все щели и от него не было спасения.
Задыхаясь в пыльном горячем воздухе, молодые люди долго лежали, съежившись под брезентом, и только время от времени встряхивали палатку, сбрасывая непрерывно засыпающий их песок.
— Тьфу! Да что же за напасть такая? — не выдержал, наконец, Прохор.
— Это еще что! Хорошо, хоть смерч прошел стороной, а то вовсе бы песком завалило, — отозвался Алексей.
— Однако песка и так хватает. Вроде и рта не разеваешь, а он, проклятый, на зубах скрипит, аж тошно становится.
— А ты его глотай, — серьезным тоном посоветовал Алексей.
— Что мелешь несуразицу? Или жара на тебя действует? — обозлился сибиряк.
— Почему несуразицу? Ты же сам знаешь, как куры клюют песок. Очень помогает пищеварению.
Тата фыркнула от смеха, а Прохор возмущенно крякнул и перевернулся на бок, спиной к Алексею.
Буря продолжалась более суток. На следующий день ветер начал стихать. Грязные, голодные эфовцы выбрались, наконец, наружу.
В воздухе еще носились тучи пыли. Нечего было и думать приводить себя в порядок. Друзья наскоро отряхнулись и принялись за консервы.
После полуторасуточного поста тушенка со скрипящим на зубах хлебом показалась удивительно вкусной.
Запив обед водой, молодые люди направились к плоскогорью. Пыльная мгла настолько сократила видимость, что были видны только ближние барханы.
Алексей то и дело посматривал на компас, чтобы не потерять направление. Тата и Прохор ехали рядом. Серые от пыли, изнуренные жарким ветром, молодые люди молчали. Говорить никому не хотелось. Все мечтали только об одном: как бы скорее выбраться из песков и найти у плоскогорья местечко, где можно было бы отдохнуть и привести себя в порядок.
К вечеру мгла еще больше сгустилась и приобрела зловещий красноватый оттенок. Суховей, срывая горячий песок с макушек барханов, бросал его в лицо путникам. Очки плохо защищали воспаленные от пыли глаза.
— Правильно идем? — спросил Прохор, подъезжая к Алексею.
Тот молча кивнул и протянул ему компас.
— Где же плоскогорье? Идем, идем и конца нет, — пожаловалась Тата.
— Потерпи немного, теперь уже близко, — ободряюще улыбнулся девушке Алексей.
Внимательно разглядывая местность, он приметил, что барханы становятся все более низкими. В ложбинах появилась колючка и кусты песчаной акации.
Верблюды прибавили шаг, и скоро путники вышли на холмистую, покрытую жесткой высохшей травой степь.
Плоскогорье появилось как-то неожиданно и совсем близко. Из мглы проступили очертания уходящей ввысь скалистой стены. У ее подножия хаотически громоздились каменные осыпи.
Подойдя ближе, друзья направились вдоль плоскогорья и уже совсем в сумерках заметили чернеющее в стене ущелье.
Усталые эфовцы развьючили верблюдов, установили палатку под защитой нависшего уступа и, отложив все дела на другой день, завалились спать.