Невинные дела. Роман

9. Пресс-конференция у инженера Ундрича

Слухи о том, что президент принял ночью «великого изобретателя» Ундрича, были не совсем точны. Действительно, президент поздно вечером вызвал к себе Ундрича. Однако тот по телефону ответил, что у него на эти часы назначена широкая пресс-конференция, приглашения разосланы всем редакциям, на конференции он даст публичный сокрушительный ответ Чьюзу и поэтому просит на этот вечер освободить его. Бурман уступил.

Около полуночи демонстрационный зал лаборатории ь3, где не так давно впервые были показаны собранию ученых «лучи смерти», стал наполняться представителями печати. Возбуждение царило необычайное. Прибыли самые крупные фигуры. Газету «Свобода» представлял главный редактор Керри. Газеты «Руки по швам!», «Горячие новости», «Рекорд сенсаций», «Вечерний свет», «Время» прислали не менее знаменитых рыцарей пера.

Без четверти двенадцать дверь в глубине зала открылась, и, встреченный нетерпеливым гулом зала, показался инженер Ундрич в сопровождении невзрачного человечка с прилизанной прической и таким же, как будто прилизанным, лицом, настолько оно было непримечательно и невыразительно. Слуга внес и поставил на стол, за которым уселись Ундрич и незнакомец, чемодан. Затем слуга по знаку Ундрича подошел к висевшему на стене, позади стола, портрету и сдернул с него черный креп. На присутствующих глянуло широкое лицо майора Дауллоби.

- Господа, - торжественно сказал Ундрич, - прежде всего, прошу почтить вставанием память безвременно погибшего моего друга, знаменитого летчика майора Дауллоби. Несчастный случай вырвал из наших рядов замечательного человека, а теперь на честь его посмели посягнуть враги нашего государства, но я сумею защитить славное имя своего лучшего друга. Прошу встать, господа!

Зал поднялся. Видавшие виды журналисты сразу же по достоинству оценили такое вступление: в самом деле, Чьюз обвиняет Ундрича в убийстве Дауллоби, а Ундрич прежде всего воздает должное памяти «друга».

- Господа, - продолжал Ундрич, когда все сели, - дорогого Дауллоби, нашего неутомимого сотрудника и помощника, уже нет в живых, он не может подать своего свидетельского голоса, не может даже защитить себя. Но есть другой помощник, разрешите представить его, - Ундрич легким жестом показал на незнакомца с незначительным лицом. - Господин Густав Трейбл, механик самолета, на котором испытывались этим воскресеньем мои лучи.

Трейбл встал и поклонился собранию. Лицо его по-прежнему не выразило ничего.

- Господа, - продолжал Ундрич, - для вас напыщенное заявление Чьюза, очевидно, явилось неожиданным. А я ждал его и, как сейчас убедитесь, достаточно подготовился, чтобы документально опровергнуть весь этот бред. Началось это вчера, когда господин Трейбл сообщил мне, что его посетили два господина… А впрочем, разрешите, господа, предоставить слово непосредственно господину Трейблу.

Трейбл встал и снова поклонился собранию.

- Позвольте, господа, - сказал он, - я начну от основания событий… Позавчера, около полудня, Магда - простите, это моя жена - говорит мне: там тебя спрашивают двое, очень приличные господа. Я, конечно, выхожу. Боже мой, вот неожиданность! Профессор Эрнест Чьюз! Он мне хорошо знаком, по газетным фото, конечно. Другой представляется: инженер Райч. И интересуются они насчет случая с Дауллоби. Я отвечаю: есть расследование комиссии, чего меня спрашивать? Чьюз вдруг и говорит, что у него есть показания майора Дауллоби и выходит по этим показаниям другая картина: будто майор Дауллоби перед испытанием оставлял в самолете зажигательный капсюль, а капсюль этот изобрел инженер Ундрич. И представьте, господа, Чьюз вынимает из кармана письмо Дауллоби. Действительно, будто его подпись. Конечно, то самое, вы читали его, господа, в газете. И говорит мне Чьюз, что Дауллоби в тот раз будто капсюля не оставил в самолете, взял с собой, а Ундрич догадался и, конечно, направил лучи на майора, да так его с капсюлем и зажег. Мне эта клевета а голову так и ударила: «Позвольте, - как же так: ведь самолет-то загорелся!» - «А очень просто, - отвечает Чьюз, - это потому, что туда положили второй капсюль. И тот, другой человек, который, положил, и есть вы». Конечно, я прошу, господа, извинения, но взяло меня зло, зачесалась рука: так бы и въехал… - Трейбл виновато улыбнулся и оглядел зал, точно в самом деле извинялся за свою горячность. Убедившись, что его не осуждают, Трейбл продолжал: - Конечно, Чьюз заметил мое настроение и так осторожно говорит: «Ну, может, и не вы, а другой кто, только для нас значения не имеет, да и искать некогда». И тут подводит он мне довольно тонкую мину, прошу обратить внимание. - Трейбл снова обвел взглядом зал: журналисты внимательно слушали. - Чьюз, значит, говорит так: «У нас козыри, то есть письменные показания, и вам нечем крыть! Так уж лучше вам самому обличать других, приятнее, конечно. Напишите признание, вот как Дауллоби - и благородный конец!» И тут запускает мне Чьюз удочку: «А мы вас, говорит, конечно, компенсируем. Вполне достойно. Человек вы небогатый, тысяч тридцать на улице не валяются». Я, конечно, вижу, закручено замысловато, как бы впопыхах не промахнуться. Объясняю, что деловому человеку требуется время обдумать. Словом, день выторговал. Сообщил господину Ундричу. Нравственный долг, конечно…

- Совершенно верно, - подтвердил Ундрич, вставая, - господин Трейбл во вторник сообщил мне содержание беседы, о которой он вам, господа, только что имел честь доложить. Я понял, какой постыдный заговор готовится против меня, понял, что не сумею опровергнуть клевету, если не буду располагать документальными данными. Сегодня, по соглашению с господином Трейблом, я направился к нему и расположился в комнате, смежной с той, где происходило свидание. Но мне было ясно, что мое свидетельство в вопросе, лично меня касающемся, авторитетным быть не может. Поэтому я захватил с собой неоспоримого свидетеля.

Ундрич слегка хлопнул по крышке чемодана, затем открыл его.

- Вот, господа, магнитофон. Предоставим ему слово. Голос господина Эрнеста Чьюза вам достаточно знаком. Голос господина Трейбла вы только что слышали. Итак, господа, включаю механизм.

Среди журналистов, до сих пор слушавших довольно спокойно, произошло движение. Несомненно, этот Ундрич - ловкий человек! Ничто так не умиляет журналиста, как ловкость.

Между тем магнитофон начал свои свидетельские показания. Голос Трейбла сказал:

- Очень рад вам, господин Чьюз! Здравствуйте, господин Райч! Принесли деньги, господа?

Голос Эрнеста Чьюза ответил:

- Можете быть спокойны, господин Трейбл. Вот чек на тридцать тысяч. На предъявителя, так вам, верно, удобнее… Как только вы дадите показания…

Голос Трейбла:

- Простите, господа, я передумал. Я не могу дать тех показаний, о которых вы просите. Не могу даже за тридцать тысяч, которые вы мне предложили. Испытания изобретения Ундрича на самолете прошли по всем правилам, самолет был в полном порядке. Я не могу изменить правде… Даже за тридцать тысяч… Нет, даже и за тридцать тысяч я не могу показать, как вы требуете, что я положил зажигательный капсюль на самолет. Этого никогда не было!

Магнитофон замолчал.

- Вот, господа, - сказал Ундрич, - механическая запись, которую я предлагаю вашему вниманию и изучению. Этот механический свидетель решает дело, разбивая в пух и прах происки господ Чьюзов, показавших себя мелкими завистниками и, я не сомневаюсь в этом, врагами нашего государства, ибо только враги могут стремиться компрометировать изобретение, служащее обороне нашей страны. Я готов, господа, выслушать ваши вопросы.

В зале поднялся шум. Некоторое время нельзя было ничего разобрать. Когда голоса смолкли, встал господин Керри, главный редактор газеты «Свобода».

- Мы чрезвычайно благодарны вам, господин Ундрич, - сказал он. - Однако для публики потребуются еще некоторые дополнительные объяснения. Как понять показания Дауллоби? Почему после такого разоблачительного показания майор оказался убитым? Согласитесь, очень неприятное совпадение. Публика должна это понять, иначе не помогут никакие показания магнитофона.

Журналисты подтвердили это одобрительным гулом. Ундрич поднялся улыбаясь.

- Господа, вам приходилось видеть кинокадры, которые ставят в тупик непосвященного: по улице катится футбольный мяч, затем начинает подпрыгивать, точно пробуя свои силы, прыгает все выше и выше и вдруг вздымается кверху и влетает в раскрытое окно пятнадцатого этажа. Вас, конечно, это не удивит: вы знаете, что мяч самым естественным образом был выброшен с пятнадцатого этажа, а затем заснятый фильм пустили в обратном порядке. Так вот, господа, не представляет ли разоблачение Чьюза по отношению к действительным событиям такой же прыгающий на пятнадцатый этаж мяч? Вы говорите, господин Керри, неприятное совпадение: майор Дауллоби «разоблачил» и был убит. А что, если тут совпадение совсем другого рода: майор Дауллоби в результате несчастного случая погиб и поэтому я подчеркиваю: поэтому был использован, вернее, не он сам, а его имя было использовано для разоблачения?

Среди журналистов опять произошло сильное движение.

- Представьте себе, господа, - все так же улыбаясь, продолжал Ундрич, - представьте, что Чьюзы давно придумали этот вариант с таинственной «сигарой». Чтобы реализовать его, им нужен был свидетель. Рассчитывать на Дауллоби они не могли, ибо не хуже меня знали, что он неподкупен. Разве можно в самом деле подкупить знаменитого летчика с мировым именем? И чем? - пятнадцатью тысячами? Чепуха! Будьте спокойны, если бы мне действительно нужно было подкупить, я нашел бы человека поскромнее и победнее, которого нужда заставила бы пойти на такое дело. Но вот Дауллоби погибает - теперь он может дать письменные показания, при этом самые неопровержимые. Почему неопровержимые? Да потому, что в живых его уже нет, и он не может опровергнуть то, что написали от его имени. Мне не надо разъяснять вам, как это делается. Кто не видел письма-автографа Дауллоби в газетах под его портретом? Для специалистов написать таким почерком все, что им закажут, - пустейшая забава. Надо признать, что работа выполнена квалифицированно. Ну, да чему удивляться: Чьюзы денег не пожалеют. Итак, Дауллоби погибает в воскресенье, а в понедельник составляется письмо, датированное пятницей предыдущей недели. Мяч сам прыгает на пятнадцатый этаж!

Журналисты пришли в восторг. Неизвестно, где правда, да и не так уж это важно - важно то, что Ундрич чертовски ловкий человек!

- Теперь, господа, представьте себе, что происходит дальше. Дауллоби сгорел, и притом как раз от той самой «сигары», о которой он сам написал накануне своей смерти. Не правда ли, как убедительно? Но ведь фактически о «сигаре» написали другие и не накануне, а после смерти майора. Но вот беда: сгорел и самолет. Значит, Чьюзам нужна вторая «сигара», второй свидетель, и они начинают шантажировать Трейбла. Результат известен.

Журналисты не выдержали: зал грохотал от аплодисментов. Наклонившись к уху своего соседа, господина Дайнса, редактора «Рекорда сенсаций», господин Керри доверительно заметил:

- Черт его знает, изобретатель он или просто деловой человек, сумевший использовать конъюнктуру… Но журналист из него получился бы… а! - И господин Керри, сложив щепоткой пальцы, выразительно поцеловал их кончики.