Невидимая невеста

III

Марк ждал меня у входа на пристань, он протянул руки, и мы крепко обнялись.

— Анри, дорогой Анри… — повторял он взволнованно, с мокрыми от слез глазами, хотя все его лицо сияло от счастья.

— Дорогой Марк, — произнес я. — Позволь еще раз тебя обнять! Ты повезешь меня к себе?..

— Да… в гостиницу «Темешвар», в десяти минутах отсюда, на улице Князя Милоша… Но сначала представлю тебе своего будущего шурина.

Я не заметил, что немного позади Марка стоял офицер, капитан в форме пехоты «Пограничной военной зоны». Ему было не больше двадцати восьми лет, рост выше среднего, прекрасная выправка, каштановые усы и бородка, гордый аристократический вид мадьяра и при этом приветливые глаза, улыбающийся рот; все в нем вызывало симпатию.

— Капитан Харалан Родерих, — представил мне его Марк.

Я пожал протянутую руку капитана.

— Господин Видаль, — сказал он, — счастливы вас видеть, ваш приезд, которого мы ждали с таким нетерпением, доставит большую радость всей нашей семье…

— Включая мадемуазель Миру?.. — спросил я.

— Без сомнения! — воскликнул мой брат. — И не по ее вине, дорогой Анри, «Матиаш Корвин» не смог проходить, как обычно, по Десять лье в час с момента твоего отъезда!

Надо сказать, что капитан Харалан бегло говорил по-французски, как и его отец, мать и сестра, которые бывали во Франции. С Другой стороны, поскольку Марк и я прекрасно владели немецким языком, а также знали по-венгерски (правда, я много хуже Марка), то с этого же дня и в последующем мы разговаривали на этих различных языках, иногда их перемешивая.

Мы положили багаж в карету. Капитан Харалан, Марк и я сели в нее и через несколько минут остановились у гостиницы «Темешвар».

Первый визит в дом Родерихов был назначен на следующий день, поэтому мы с братом остались в моем довольно комфортабельном номере по соседству с тем, что занимал Марк со времени своего приезда в Рагз.

Разговоры велись до самого обеда.

— Дорогой брат, — сказал я, — вот наконец и встретились! Мы оба в добром здравии, не так ли?.. Если не ошибаюсь, разлука длилась целый год…

— Да, Анри!.. И это время… показалось мне таким долгим… хотя присутствие моей дорогой Миры… Но вот ты здесь, и я не забыл… что ты мой старший брат…

— И лучший друг, Марк!

— Поэтому, Анри, моя женитьба не могла состояться без твоего присутствия… рядом со мной… И потом, разве я не должен был получить твое согласие…

— Мое согласие?..

— Да… Как я попросил бы его у отца… Как и ты, он не отказал бы мне, вот познакомишься…

— Она очаровательна?..

— Ты ее увидишь, по достоинству оценишь и полюбишь!.. У тебя будет лучшая из сестер…

— И я приму ее как сестру, дорогой Марк, зная заранее, что ты не мог бы сделать лучшего выбора. Однако почему не поехать к доктору Родериху сегодня вечером?..

— Нет… завтра… Это неожиданность, что судно пришло рано… Его ждали к вечеру. Мы с Хараланом только из предосторожности пришли сегодня на пристань, и правильно сделали, поскольку присутствовали при высадке пассажиров. Ах! Если бы моя дорогая Мира знала, как она пожалела бы!.. Но, повторяю, тебя ждут только завтра… Госпожа Родерих и ее дочь сегодня вечером заняты… они собираются в собор и завтра извинятся перед тобой…

— Хорошо, Марк, — ответил я, — а поскольку сегодня в нашем распоряжении еще несколько часов, поговорим о прошлом и о будущем, оживим после годичной разлуки все воспоминания, которые могут быть у двух братьев!

И вот Марк рассказал мне, что случилось с ним после того, как он покинул Париж, о всех своих успехах в Вене, в Прессбурге, где перед ним широко распахнулись двери артистического мира. В целом он не поведал мне ничего нового. Правда, стать моделью для портрета с подписью Марка Видаля добиваются и оспаривают друг у друга с одинаковым рвением как богатые австрийцы, так и богатые мадьяры!

— Я не мог удовлетворить все просьбы, дорогой Анри. Они приходили отовсюду, и заказчики, желая оттеснить соперников, то и дело набавляли цену. Как сказал один житель Прессбурга, на портретах Марка Видаля люди больше похожи на себя, чем в жизни! Поэтому, — шутливо добавил брат, — весьма вероятно, что в один из ближайших дней министр по делам искусств увезет меня писать портреты императора, императрицы и эрцгерцогинь Австрии!..

— Будь осторожен, Марк, будь осторожен! Ты окажешься в довольно трудном положении, если получишь приглашение от двора и уедешь из Рагза.

— Я отклоню приглашение самым почтительным образом, мой друг! Теперь о портретах не может быть и речи… или, вернее, я только что закончил свою последнюю работу…

— Портрет Миры, не так ли?..

— Да, и это, наверное, не самая плохая моя работа…

— Кто знает?! — воскликнул я. — Может случиться всякое, если художник уделяет больше внимания модели, чем самому портрету!..

— В конце концов, Анри… ты сам увидишь… Повторяю, на холсте Мира больше похожа на себя, чем в жизни!.. Это, кажется, свойство моих портретов… Да… все то время, когда дорогая Мира позировала мне, я не мог оторвать от нее глаз!.. Но она не шутила… Эта слишком короткие часы она посвящала не жениху, а художнику!.. Моя кисть скользила по полотну… и казалось, что портрет готов вот-вот ожить, как статуя Галатеи…

— Спокойно, Пигмалион[46], спокойно. Расскажи, как ты познакомился с семьей Родерих.

— Это было предначертано судьбой.

— Не сомневаюсь, но все же…

— В первые же дни после моего приезда лучший светский клуб Рагза оказал мне честь и принял в свои почетные члены. Это было чрезвычайно приятно, хотя бы потому, что я мог проводить там вечера, которые кажутся такими длинными в чужом городе. Я бы усердно посещал этот клуб, где меня так хорошо принимали, и именно там я возобновил знакомство с капитаном Хараланом…

— Возобновил?.. — переспросил я.

— Да, Анри, так как я уже встречался с ним несколько раз в Пеште, в официальных кругах. Офицер с большими достоинствами и с прекрасным будущим и вместе с тем любезнейший человек. В тысяча восемьсот сорок девятом году он проявил бы себя как герой…

— Если бы родился в ту эпоху! — заключил я, смеясь.

— Золотые слова, — продолжал Марк таким же тоном. — Короче говоря, мы виделись здесь ежедневно, так как у него отпуск, и он продлится еще месяц. Наши отношения постепенно переросли в тесную дружбу. Он захотел представить меня своей семье, и я охотно согласился, тем более что уже встречал мадемуазель Миру Родерих на нескольких приемах, и если…

— А поскольку сестра была не менее очаровательной, чем брат, ты стал частым гостем в доме доктора Родериха…

— Да… Анри, и уже шесть недель я не пропустил ни одного вечера! Может быть, ты думаешь, что я преувеличиваю, когда говорю о Мире…

— Нет, мой друг! Нет! Ты не преувеличиваешь, и я даже уверен, что когда речь идет о ней, никакое преувеличение не кажется чрезмерным…

— Ах, дорогой Анри, я так ее люблю!

— Это и видно. С другой стороны, мне представляется, что ты войдешь в самую почтенную из семей…

— И самую почитаемую, — ответил Марк. — Доктор Родерих — врач с блестящей репутацией; его мнением очень дорожат коллеги!.. Вместе с тем он добрейший человек и отец, достойный…

— …своей дочери, — прервал его я. — Так же как госпожа Родерих не менее достойна быть ее матерью.

— Она — превосходная женщина, — воскликнул Марк. — Любимая всеми близкими, набожная, милосердная, занимающаяся благотворительностью…

— И она будет такой тещей, каких уже не найти во Франции… не так ли, Марк?..

— Прежде всего, Анри, здесь мы не во Франции, а в Венгрии, в стране мадьяр, где нравы сохранили кое-что из прежней строгости, где семья еще патриархальна…

— Ну-ну, будущий патриарх…

— Это общественное положение, которое имеет свою цену! — промолвил Марк.

— Да, соперник Мафусаила, Ноя, Авраама, Исаака, Иакова![47] В конце концов, в твоей истории, как мне кажется, нет ничего необычного. Благодаря капитану Харалану ты познакомился с этой семьей… Тебя радушно приняли, что меня не удивляет, так как я тебя знаю!.. Ты с первого же взгляда был очарован мадемуазель Мирой, ее физическими и моральными достоинствами…

— Ты целиком прав, брат!

— Моральные достоинства для жениха, физические достоинства для художника, и они не поблекнут ни на полотне, ни в сердце!.. Что ты думаешь о такой фразе?..

— Напыщенная, но справедливая, дорогой Анри!

— Твоя оценка тоже справедлива; короче: так же, как Марк Видаль, увидев мадемуазель Миру, был очарован ее грацией, мадемуазель Мира, увидев Марка Видаля, была очарована…

— Я этого не сказал, Анри!

— Но я это говорю, хотя бы из уважения к святой истине!

Господин и госпожа Родерих, заметив происходившее, отнеслись к нему благосклонно… Марк вскоре открылся капитану Харалану, а тот встретил это признание одобрительно… Он поведал обо всем родителям, те, в свою очередь, — дочери… Мадемуазель Мира сначала из скромности и ради соблюдения приличий положилась на мнение родителей… Затем Марк Видаль сделал официальное предложение, получил согласие, и этот роман скоро окончится так же, как и многие другие романы подобного рода…

— То, что ты называешь концом, мой дорогой Анри, — заявил Марк, — по-моему, лишь начало…

— Ты прав, Марк. Я уже не понимаю истинного значения слов!.. Когда же свадьба?..

— Ждали твоего приезда, чтобы окончательно назначить дату.

— Да когда хотите… через шесть недель… через шесть месяцев… через шесть лет…

— Дорогой Анри, — ответил Марк, — очень прошу тебя сказать доктору, что твой отпуск ограничен, что «Служба тяги на железных дорогах» пострадает, если ты задержишься в Рагзе…

— Одним словом, на меня ляжет ответственность за столкновение поездов, за железнодорожные аварии…

— Вот именно, и что нельзя переносить свадьбу позднее чем…

— На послезавтра или даже на сегодняшний вечер… не так ли?.. Будь спокоен, дорогой Марк, я скажу все, что нужно. Действительно мой отпуск кончается примерно через месяц, и я надеюсь провести большую часть времени после вашей свадьбы около тебя и твоей жены…

— Это было бы великолепно, Анри.

— Но, дорогой Марк, значит, ты собираешься обосноваться здесь, в Рагзе?.. Ты не вернешься во Францию… в Париж?..

— Еще не решено, — ответил Марк, — у нас есть время, чтобы обсудить этот вопрос!.. Я думаю только о настоящем; что касается будущего, то для меня оно ограничивается женитьбой… за этой датой оно не существует…

— Прошлого нет, — воскликнул я. — Будущего нет… Существует только настоящее!.. Об этом говорит итальянское concetto[48], которое декламируют все влюбленные, обращаясь к звездам![49]

В таком духе наш разговор продолжался до обеда. Затем мы с Марком, закурив сигары, пошли прогуляться по набережной вдоль левого берега Дуная.

Эта первая вечерняя прогулка не могла дать мне общего представления о городе. Но в течение последующих дней у меня будет время детально его осмотреть — скорее всего в компании капитана Харалана, а не Марка.

Само собой разумеется, мы говорили на одну и ту же тему: только о Мире Родерих.

Однако мне вспомнился секретарь «Компани де л’Ест» и то, что он говорил в Париже, накануне моего отъезда. Слова брата свидетельствовали: ничто, решительно ничто не омрачало его романа. И однако у Марка есть или был соперник. Мире Родерих делал предложение сын Отто Шторица. В этом не было ничего удивительного, поскольку дело касалось красивой молодой девушки, да еще с богатым приданым. Во всяком случае, теперь Вильгельму Шторицу не на что надеяться, и нечего беспокоиться по поводу этого субъекта.

Разумеется, мне вспоминались слова, услышанные, или как будто услышанные, при высадке, с парохода. Даже если допустить, что они были действительно произнесены, а не являлись галлюцинацией, я не мог их приписывать тому наглецу, который сел на пароход в Пеште, поскольку при высадке в Рагзе его уже не было на борту.

Однако, даже не рассказывая брату об этом инциденте, я все же счел необходимым передать ему в двух словах то, что узнал о Вильгельме Шторице.

Сначала Марк ответил жестом подчеркнутого презрения, а затем сказал:

— Действительно, Харалан говорил мне об этом субъекте. Он, кажется, единственный сын известного ученого — Отто Шторица, которого в Германии считали колдуном, впрочем необоснованно, так как он и в самом деле занимал важное место в научной среде и сделал существенные открытия в области химии и физики. Но предложение его сына было отвергнуто…

— Задолго до того, как было принято твое, Марк?

— За три или четыре месяца, если не ошибаюсь, — ответил брат.

— И мадемуазель Мира знала, что Вильгельм Шториц добивается чести стать ее супругом, как говорится в либретто оперетт?..

— Не думаю.

— С тех пор он ничего не предпринял в этом отношении?

— Ничего, поняв, что у него нет никаких шансов…

— А что собой представляет этот Вильгельм Шториц?..

— Большой оригинал, ведет довольно загадочный, очень уединенный образ жизни.

— В Рагзе?..

— Да… в Рагзе… в доме на отшибе по бульвару Телеки, где никто не бывает. Впрочем, — и этого было бы достаточно для отказа, — он немец, а офранцуженные венгры не очень-то любят подданных Вильгельма Второго[50].

— Он даже пруссак, Марк…

— Да, пруссак из Шпремберга в Бранденбурге.

— Тебе приходилось где-нибудь встречать его?..

— Иногда встречал, а однажды в музее капитан Харалан мне его показал, когда он, вероятно, нас не видел…

— Сейчас он в Рагзе?..

— Не знаю, что ответить, Анри, но кажется, последние две-три недели его здесь нет.

— Было бы лучше, если бы он уехал из города…

— Ладно! — произнес Марк. — Оставим этого человека там, где он есть, и если когда-либо появится госпожа Вильгельм Шториц, то уверяю тебя, это будет не Мира Родерих, поскольку…

— Да, — сказал я, — поскольку Мира Родерих будет госпожой Марк Видаль!

Мы дошли до деревянного моста, соединяющего венгерский берег с сербским, и на несколько минут остановились на мосту, любуясь великой рекой. Этой ясной ночью тысячи звезд отражались в воде, напоминая рыб с блестящей чешуей.

Мне пришлось рассказать Марку о своих собственных делах, сообщить новости о наших общих знакомых и об артистическом мире, с которым у меня была постоянная связь. Мы много говорили о Париже. Марк хотел провести там, если ничто не помешает, несколько недель после свадьбы. Хотя обычно молодожены отправляются в Италию или в Швейцарию, Марк и его жена поедут во Францию. Мира заранее радовалась, что снова увидит Париж, который уже знала, и будет его осматривать вместе с супругом.

Я сообщил Марку, что привез все бумаги, о которых он просил в своем последнем письме. Можно не беспокоиться, у него будут все документы, необходимые для большою свадебною путешествия.

Наш разговор постоянно возвращался к звезде первой величины, блистательной Мире; так магнитная стрелка всегда поворачивается к Полярной звезде. Марк говорил без устали, а я не уставал его слушать. Он давно уже хотел столько мне рассказать! Пришлось проявить благоразумие, иначе наш разговор продолжался бы до рассвета.

Впрочем, прогулка прошла спокойно, так как в этот довольно прохладный вечер прохожих на набережной было немного. Однако — не ошибся ли я? — мне показалось, что за нами шел какой-то человек, словно хотел подслушать чужой разговор. Человек этот был среднего роста и, если судить по тяжелой походке, уже немолодой. В конце концов он отстал от нас.

В половине одиннадцатого мы с Марком вернулись в гостиницу «Темешвар». Перед тем как заснуть, мне вновь и вновь вспоминались, как наваждение, слова, которые, кажется, я услышал на борту судна… слова, угрожающие Марку и Мире Родерих!