Итак, по поводу вмешательства Вильгельма Шторица в ход событий, происшедших в особняке Родерихов, сомнений уже не оставалось! У нас была теперь материальная улика, а не просто предположения. Кто бы ни был виновником случившегося — сам Вильгельм Шториц или кто другой, — стало ясно, что, по крайней мере, он замешан в похищении венца, хотя мы и не могли объяснить сути дела!..
— Вы все еще сомневаетесь, дорогой Видаль? — воскликнул капитан Харалан дрожащим от гнева голосом.
Господин Штепарк молчал, хорошо понимая, что в этом странном деле еще много неясного. Действительно, хотя виновность Вильгельма Шторица бросалась в глаза, мы не знали, какие средства он использовал и сможет ли полиция, продолжая расследование, когда-либо их установить…
Хотя капитан Харалан обращался непосредственно ко мне, я ему ничего не ответил. Да и что можно было сказать?..
— Разве не он, этот мерзавец, — продолжал капитан, — оскорбил нас своей «Песнью ненависти», надругавшись над патриотическими чувствами мадьяр?.. Вы его не видели, но вы его слышали!.. Он был там, говорю я вам!.. Он был в середине гостиной!.. И я не хочу, чтобы остался хоть один лепесток от венца, оскверненного его рукой!..
Господин Штепарк остановил Харалана, когда он собирался разорвать венец.
— Не забывайте, что это улика, — сказал начальник полиции, — и она еще может пригодиться, если, как я полагаю, у этого дела будет продолжение!
Капитан Харалан отдал ему венец. Мы спустились по лестнице, осмотрев еще раз — безрезультатно — все комнаты дома.
Двери крыльца и решетки были заперты на ключ, и мы покинули дом в таком же состоянии заброшенности, в каком его нашли. Однако, по приказу господина Штепарка, двое полицейских на бульваре продолжали оставаться на посту.
Распрощавшись с господином Штепарком, взявшим с нас слово сохранять в тайне проведенный обыск, мы с капитаном Хараланом вернулись в особняк Родерихов.
Мой спутник не мог уже сдерживаться, и его гнев выражался в яростных словах и жестах. Все попытки успокоить его были бы тщетны. Впрочем, я надеялся, что Вильгельм Шториц уехал или уедет из города, когда узнает, что его дом подвергся обыску и что свадебный венец, который он украл — или приказал украсть (одно из двух), — находится в руках полиции.
Поэтому я просто сказал:
— Дорогой Харалан, понимаю ваш гнев… Понимаю, что вы не хотите оставить безнаказанным этого наглеца. Но не забудьте, что господин Штепарк просил ничего никому не говорить о венце, найденном в доме Шторица…
— А мой отец… а ваш брат… Разве они не будут интересоваться результатами обыска?..
— Несомненно, и мы им ответим, что не застали Вильгельма Шторица… что его, очевидно, уже нет в Рагзе… Это, впрочем, мне кажется вполне вероятным!
— Вы не скажете, что у него в доме был найден венец?..
— Скажу… Они должны знать, но излишне говорить об этом госпоже Родерих и ее дочери… Зачем причинять им еще большее беспокойство, произнося имя Вильгельма Шторица?.. Что касается венца, я сказал бы, что его нашли в саду особняка, и возвратил бы его вашей сестре!..
— Что!.. — вскричал капитан Харалан. — После того, как этот субъект…
— Да… Я уверен, что мадемуазель Мира будет счастлива получить обратно венец!..
Капитан Харалан, несмотря на свое отвращение, понял мои доводы, и было условлено, что я пойду за венцом к господину Штепарку, который, надо надеяться, не откажется мне его передать. Мне хотелось как можно скорее увидеть брата, все ему рассказать. Но больше всего я желал, чтобы его свадьба поскорее состоялась.
Как только мы пришли в особняк, слуга проводил нас в кабинет, где находились доктор и Марк. Их нетерпение было столь велико, что они начали задавать вопросы еще до того, как мы переступили порог кабинета.
Как же они были удивлены и возмущены, когда узнали, что произошло в доме на бульваре Телеки!
Мой брат никак не мог взять себя в руки. Как и капитан Харалан, он хотел наказать Вильгельма Шторица еще до вмешательства правосудия.
— Если его нет в Рагзе, — вскричал Марк, — значит, он в Шпремберге!
Мне вместе с доктором пришлось приложить немало усилий, чтобы его успокоить.
Я напирал на то, что Вильгельм Шториц, несомненно, уже уехал из города или поспешит это сделать, как только узнает об обыске в его доме. А то, что он укрылся в Шпремберге, маловероятно. Его, видимо, не найдут ни там, ни в другом месте.
— Дорогой Марк, — сказал доктор, — послушайтесь советов вашего брата, и не будем больше касаться этого вопроса, столь тяжкого для нашей семьи. Если постоянно не говорить о случившемся, то скоро все забудется…
На моего брата было жалко смотреть. Он стиснул голову руками, и было видно, что его сердце разрывается от боли. Я чувствовал, как глубоко он страдает! И дорого бы дал, чтобы поскорее прошли несколько дней и Мира Родерих стала бы наконец Мирой Видаль!
Затем доктор добавил, что он сможет увидеть губернатора Рагза. Вильгельм Шториц — иностранец, и его превосходительство без каких-либо колебаний издаст распоряжение о его высылке. Нужно принять срочные меры, чтобы не допустить повторения событий, имевших место недавно, даже если мы не можем дать им удовлетворительного объяснения. Что касается хвастливых заявлений Вильгельма Шторица, будто он обладает сверхчеловеческими возможностями, никто не принимал их во внимание.
Я изложил свои доводы в пользу того, чтобы случившееся сохранялось в полной тайне от госпожи Родерих и ее дочери. Они не должны были знать ни об обыске в доме Вильгельма Шторица, ни о том, что его участие в известных событиях уже не может быть поставлено под сомнение.
Мое предположение о свадебном венце было принято. Марк якобы случайно нашел его в саду особняка. Все это были дескать проделки какого-то любителя глупых шуток, который в конце концов будет найдет и должным образом наказан.
В тот же день я вернулся в ратушу и сообщил господину Штепарку, чтó мы решили относительно венца. Он тут же мне его передал.
Вечером мы были в гостиной вместе с госпожой Родерих и ее дочерью, когда Марк, отлучившись на некоторое время, вернулся со словами:
— Мира… моя дорогая Мира… посмотрите, что я вам принес!
— Мой венец… мой венец!.. — вскричала Мира, бросившись к моему брату.
— Этот венец… Марк? — произнесла госпожа Родерих голосом, дрожащим от волнения.
— Да… — проговорил Марк, — …там… в саду… в саду… Я нашел его в зарослях, где он упал…
— Но… как… как?.. — повторяла госпожа Родерих.
— Как?.. — промолвил доктор. — Кто-то проник сюда вместе с нашими гостями… Главное… вот он…
— Спасибо… спасибо, мой дорогой Марк, — произнесла Мира, и у нее по щеке покатилась слеза.
В последующие дни никаких новых событий не произошло. Город вновь обрел свое обычное спокойствие. Об обыске в доме на бульваре Телеки не просочилось никаких сведений, и еще никто не произносил имени Вильгельма Шторица. Оставалось только терпеливо (или, скорее, с нетерпением) ждать дня свадьбы Марка и Миры Родерих.
Все время, оставшееся у меня после общения с братом, я проводил в прогулках по окрестностям Рагза. Иногда меня при этом сопровождал капитан Харалан. Тогда, направляясь из города, мы обычно проходили по бульвару Телеки. И подозрительный дом словно притягивал нас. Впрочем, таким образом мы убеждались, что он все так же пуст… И что за ним по-прежнему ведется наблюдение… Да, дежурили здесь днем и ночью двое полицейских, и, если бы Вильгельм Шториц появился, полиция была бы немедленно оповещена о его возвращении и тут же арестовала бы его.
Впрочем, у нас появилось доказательство того, что он отсутствует и что, по крайней мере, сейчас его невозможно встретить на улицах Рагза.
Действительно, в номере от 9 мая газета «Пештер Ллойд» напечатала статью о состоявшейся несколько дней тому назад в Шпремберге церемонии, посвященной годовщине смерти Отто Шторица. Я поспешил передать эту статью Марку и капитану Харалану.
Церемония привлекла значительное число зрителей — не только шпрембергцев, но и тысяч любопытных из соседних городов и даже из Берлина. Кладбище не могло вместить такое количество народа, вокруг него собралась большая толпа. Из-за давки немало людей было покалечено, несколько человек погибли и на следующий день нашли себе на кладбище место, которого им недоставало накануне.
Люди не забыли тайны, окружавшей жизнь и смерть Отто Шторица. Каждый суеверный человек ждал, что в эту годовщину произойдут какие-то чудеса. Ждали по меньшей мере, что прусский ученый выйдет из могилы и с этого момента мировой порядок будет существенно нарушен… Земля, изменив свое движение, станет вращаться с востока на запад. И это анормальное вращение приведет к полному хаосу в Солнечной системе!.. Так, в частности, выражался репортер газеты. Однако в целом все произошло самым обычным образом… могильный камень не сдвинулся с места… мертвец не поднялся из гроба… и Земля продолжала двигаться по неизменным правилам, установленным от века!..
Но главное внимание мы обратили на ту часть сообщения газеты, где говорилось, что на церемонии в память Отто Шторица присутствовал его сын. Это еще раз доказывало, что он уехал из Рагза… Я надеялся, что Вильгельм Шториц принял окончательное решение никогда сюда не возвращаться. Можно было все же опасаться, что Марк и капитан Харалан захотят отправиться в Шпремберг!.. Что касается моего брата, то, быть может, мне удастся его образумить! Ведь было бы безумием уехать накануне женитьбы… Но капитан Харалан… Я решил не спускать с него глаз и в случае необходимости использовать авторитет его отца.
Хотя шум вокруг семьи Родерих заметно поутих, губернатор Рагза все еще был обеспокоен. Проделки фокусника, мистификатора или какого-то другого злоумышленника сильно растревожили город, и нужно было предотвратить их повторение.
Поэтому не стоит удивляться, что его превосходительство очень серьезно отнесся к сообщению начальника полиции о поведении Вильгельма Шторица в отношении семьи Родерих… и о его угрозах!
Узнав о результатах обыска, губернатор решил принять меры. В конце концов, была совершена кража либо самим этим иностранцем, либо его соучастником… Значит, если бы он не уехал из Рагза, его арестовали бы. И, оказавшись за тюремными стенами, он вряд ли смог бы выбраться из заточения так же легко, как из гостиных особняка Родерихов!
В тот день между его превосходительством и господином Штепарком состоялся следующий разговор:
— Есть ли у вас что-нибудь новое?..
— Ничего, господин губернатор.
— Есть ли сведения о том, что Вильгельм Шториц вернулся в Рагз?..
— Нет.
— Его дом по-прежнему под наблюдением?..
— Днем и ночью.
— Об этом деле, — продолжал губернатор, — мне пришлось написать в Будапешт. Оно вызвало слишком большой шум. Мне предложено принять меры, чтобы побыстрей поставить на всей этой истории точку.
— Пока Вильгельм Шториц вновь не появится в Рагзе, — заметил начальник полиции, — его нечего опасаться, а нам известно из надежного источника, что еще несколько дней тому назад он находился в Шпремберге…
— Действительно, господин Штепарк, он был на поминальной церемонии!.. Но весьма вероятно, что он захочет вернуться сюда, и этому надо помешать.
— Нет ничего проще, господин губернатор. Поскольку речь идет об иностранце, будет достаточно распоряжения о высылке…
— Распоряжения, — подхватил губернатор, — которое запретит его пребывание не только в городе Рагзе, но и на всей территории империи.
— Как только у меня будет такое распоряжение, — произнес начальник полиции, — я с ним ознакомлю все пограничные посты.
Короче говоря, это распоряжение запрещало немцу Вильгельму Шторицу появляться на территории империи. Затем его дом был заперт, а ключи передали в управление начальника полиции.
Такие меры должны были успокоить доктора, его семью и его друзей. Но мы еще не проникли в тайны этого дела, и кто знает, удастся ли когда-нибудь их разгадать!