Невеста из Холмов

Глава 11 Крышка захлопывается

Когда только что не было ни минуты свободной, а потом вдруг наступило затишье, любое беспокойство возвращается с удвоенной силой. Брендону казалось, что с утра он успел переделать все, что мог, и радовался только, что в праздничное время не было лекций. После ректорских обязанностей сил на них и не было бы. Надо же, есть люди, которые рвутся к власти и на этом пути с легкостью совершают неблаговидные поступки от оговора и подкупа до яда и кинжала в спину. Знали бы они, к чему стремятся…

Брендон разжигал у себя камин. Дрова попались сырые, магический артефакт был почти разряжен, идти заряжать не было ни сил, ни желания. Так что раз за разом магистра Бирна обдавало терпким дымом, а искорки задыхались, не успевая вспыхнуть пламенем.

Или дело было не в дровах, а в настроении? Магистр Эремон, бывший пекарь, любил говорить, что смурным или злобным за тесто и приниматься нельзя. В рукотворном огне, печеве, да наверняка даже шитье есть своя магия – и она задыхается, когда на сердце тяжело.

Если бы после испытания Горманстона Брендон сразу пошел к Дойлу послушать, что важное он узнал. Вместе они бы и дракона запихнули обратно в тот мир, из которого он выбрался. Но та прогулка с Эшлин все изменила. Если бы знать. Как люди всегда умны и прозорливы, когда беда уже случилась.

Теперь там, за стенами, праздник Осеннего Равноденствия, от которого хочется отгородиться толстой стеной, чтобы не вспоминать. Например, о том, что Финн уже не хлебнет любимого сидра из красных яблок и не будет ворчать на весь «Лосось», что они недоложили сала в пастуший пирог, поэтому он не распробовал и требует принести второй. Даже от профессора, известного своими изобретениями, остается такой вот ворох нелепых и теплых воспоминаний. Брендон задумался и обжегся о язычки наконец-то разгоревшегося под поленом огня. А что останется после него?

От мыслей сделалось так горько, что душа вновь запросила можжевеловой настойки. Маг, ступивший на путь невоздержанности, – ходячая катастрофа, поэтому Брендон решил срочно найти, чем занять себе голову до следующего неизбежного визита коменданта. Ведь в пустую голову мысли наносят тревогу, как пчелы цветочную добычу в улей.

В конце концов, нужно было достать фейерверки для городка. Праздник никто не отменял.

В хранилище артефактов, что располагалось в подвалах библиотеки, было приятно тихо. Обитатели Университета в дни праздника не искали знаний. Они вязали венки и мечтали о том, как сложится их магическое и личное будущее. Многие еще не подозревали, как много сил съедает магическая наука и как мало их остается на всякие глупости вроде любовного томления. Внутренний голос въедливо напомнил, что магистру Бирну это не помешало думать о какой-то ши – вместо работы, вместе с работой и после работы. Что многое говорило о том самом магистре. И не факт, что много хорошего.

Смотритель дремал у входа, убаюканный внезапной тишиной. Обычно его работа состояла в том, чтобы не пускать внутрь студентов с пирожками, с нетрезвым лицом или тех, кто за нарушение правил был временно лишен права любоваться книгами. Этот старичок с крючковатой палкой сидел здесь еще в те времена, когда Брендон был студентом. Вдруг он друид, который обрел бессмертие четыреста лет назад?

Приветствуя смотрителя кивком головы, Брендон усмехнулся своим мыслям. Скоро друиды и ши начнут мерещиться на каждом шагу, так недалеко и до Бетлемской лечебницы, где держат магов, повредившихся умом и опасных для других. Что потом? Камни превратятся в фоморов и забегают за ним по двору? Тогда он сам сдастся в лечебницу.

В хранилище вела тяжелая дубовая дверь с железными засовами, выкованными так витиевато, словно создавал их не кузнец, а художник. Стоило им приоткрыться, как внутрь, опережая Брендона, прямо по его ногам проскользнула белая кошка. Это пушистое гибкое создание язык не поворачивался назвать животным. Жена профессора Аль-Хорезми обращалась с ней как с высокородной госпожой, и сам профессор был с кошкой необычайно вежлив.

Брендон нахмурился. Не хватало только, чтобы кошка пострадала, наткнувшись на что-нибудь ядовитое или огненное.

Кошка юркнула в темноту и пропала, брезгливо дернув хвостом на «кис-кис». Перед Брендоном раскрывалось огромное помещение со стеллажами и сводчатым потолком, который гулко отражал шаги. В каждом шорохе мерещилась белая кошка, которая вот-вот коснется того, что ее испепелит. Объясняться после этого с Ферузой Аль-Хорезми при всей ее кротости Брендон бы не решился. Проще казалось сразу уплыть на другую сторону земли – там антиподы, псоглавцы и человекокони. Возможно, они будут к нему добрее.

Брендон, продолжая монотонно звать кошку, пошел налево вдоль стеллажей, мимо сундучков, ящиков, футляров и просто скопления странных вещей разнообразных форм и размеров. Бросил рассеянный взгляд на чашу друидов, раз уж мысли об этом утраченном знании бродили в голове. Медный, изрядно покрытый зеленцой сосуд, на стенках которого были изображения фигур с поднятыми руками, стоял на месте. По легендам, чаша умела объединять силу стихий и даже отличать правду от лжи. Но, судя по всему, это была лишь легенда – разбудить силу чаши не мог никто в Дин Эйрин.

Друиды, друиды… и тот неизвестный юнец из их Круга, к которому Брендон, сказать уж правду, безотчетно ревновал все сильнее. Как раз четыреста лет назад начался их закат. Нескольких, помнится, нашли убитыми – возможно, какие-то внутренние дрязги Круга, – остальным объявил войну на уничтожение некий не в меру ретивый королевский советник в паре с легендарным Даймондом Неспящим, основателем королевской инквизиции. Жестокие времена, что делать. Друиды продержались недолго. Вполне возможно, они действительно приносили людей в жертву, в этом случае их не слишком жаль, жаль лишь утраченных знаний, которые никто не подумал сохранить. Жаль священную рощу, особенно дуб, срубленный и сожженный Даймондом Неспящим.

Брендон склонился к чаше, чихнул от пыли и тут же услышал грохот через три стеллажа от себя. Он уж точно не мог устроить подобные разрушения!

Несколько очень быстрых шагов – и ему открылась именно та картина, которую он боялся застать. Точнее, почти та. На полу лежала черная каменная шкатулка с откинутой крышкой, из которой вывалилось что-то блестящее, похожее на украшение. На полке, где, видимо, шкатулка только что стояла, удивленно перетаптывалась с лапы на лапу белая кошка. К счастью, живая и невредимая. Однако едва Брендон нагнулся, чтобы поднять упавшее, четырехлапая дама спрыгнула ему на спину, оттуда на пол и на всякий случай отбежала подальше. Потом оглянулась. Магистр мог поспорить, что с высокомерным любопытством. Ее желтые глаза светились в полутьме, отражая огонь фонаря.

Он не сразу понял, отвлекшись на кошку, что именно поднял с пола. А когда понял – едва не уронил обратно. В ушах зашумело, перед глазами почему-то промелькнула пещера из сна и тропа к домику над скалой.

В руке у магистра Бирна лежал полупрозрачный, очень красивый вытянутый кристалл, оправленный в тонкие серебряные ветви ежевики и еще какой-то травы. Внутри кристалла перемигивались, мерцали синеватые искорки.

Кошка торжествующе мяукнула и принялась вылизывать лапу.

Камень над родником растрескался, раскачиваясь, дрожа сильнее и сильнее, словно какая-то чудовищная сила пыталась вырваться из него наружу. Трещины сочились водой, и эта вода закипала – пар вырывался струйками вверх. С троих слетело все злое веселье. Эшлин отскочила. Почему-то – она вспоминала это потом – в ней не было страха перед дрожью камня, хотя она никогда такого не видела раньше.

– Бойл, чтоб ты провалился, это не девка из деревни, это магика! Студентка! – один из троицы отмер и схватил облитого водой приятеля за плечо, оттаскивая назад. – Он нам запрещал! Пошли! Быстро, валим отсюда!

Названный Бойлом что-то бурчал, но, кажется, водная процедура от Эшлин его отрезвила. Третий приятель, кажется, самый трезвый, сдернул с головы шапку, украшенную зелеными перьями, и неумело, но старательно раскланялся:

– Девица, я прошу прощения за моего друга, он немного перебрал в честь праздника. Вы это… уймите камешек-то. А мы пошли. Может, я вам того… водицы наберу?

– Вон. Пошли. Пока. Камень. Не сорвался. С места, – раздельно проговорила Эшлин. – Вон. Пошли.

С той резвостью, которая присуща селянам, неожиданно увидевшим хищника, троица удалилась – нет, не в сторону расщепленной березы, а куда-то в глубину леса. Только тут Эшлин затрясло.

Она положила руку на камень – тот был горячим. Поглаживая его, словно успокаивая пса или коня, она прошептала: «Спасибо, кто бы ты ни был».

И поняла, что движение камня медленно замирает под ее рукой.

Эшлин подобрала брошенное ведро, набрала воды и пошла к расщепленной березе. Ей хотелось бежать бегом, но она заставляла себя не спешить. Нельзя показывать страх. Нельзя. Вдруг за ней еще наблюдают те трое. Если они увидят, что она боится их, – перестанут бояться ее.

О платке Кхиры она совсем забыла и даже не замечала растущего в ладони жжения.

У самой березы ее встретили Монгвин Сэвидж и Коннор Донован.

– Что-то случилось, – это не был вопрос, баронесса знала. – Мы решили пойти навстречу.

– Что с твоей рукой? – пригляделся Коннор. – Поставь ведро. Надо же, как ты растерла… такая острая ручка? Или ты до того где-то обожглась?

Монгвин протянула Эшлин платок – шелковый, тонкий, совсем не такой, как у Кхиры, и Эшлин прижала его к ладони, не дав Коннору рассмотреть и не ответив. Руку саднило и жгло.

Ее рассказ заставил старших тревожно переглянуться.

– Никогда раньше такого не случалось – окрестные деревни с уважением относятся к Дин Эйрин. Я сообщу магистру Бирну, – сказал Коннор. – Но сначала провожу вас обеих обратно в сад. Эшлин, я сам отнесу ведро. Это не нарушение, не беспокойся.

– Скажи, а туман над камнями стоял? Такой густой, зеленоватый? – вдруг спросила Монгвин.

Эшлин покачала головой. Она бы заметила. Почему-то старшие переглянулись снова.

День у Эдварда Баллиоля, известного как Полведра, не задался. Вот так бывает – ждешь праздника, а он наступает на тебя, как лошадь, и идет дальше. А тебе остается только вопить и прыгать на одной ноге.

Началось все с задания от старшекурсников. Не издевательского, но противного. Эдвард старательно оттирал витражи в аудитории кафедры ритуалистики. Это было тянущееся к небу тонкое и острое здание с узкими стрельчатыми окнами, и каждое из них было украшено витражом, изображавшим ритуальный предмет или схему. Возможно, предполагалось, что так основы запомнят даже те, кто приходит на занятия с пустой головой и глазеет по сторонам.

Эдвард протер уже одиннадцать из двенадцати витражей. Так что чувствовал, как ноют руки по самые плечи, а заодно запомнил, что в ритуале по зарядке огненного вихря используется восемь предметов и четыре мага. У магов были такие вытянутые скорбные лица, будто они не вызывают огонь, а горят сами. А потом Эдвард поскользнулся и пнул ногой ведро, с которым вместе едва помещался на стремянке. Полведра определенно начинали его преследовать. Ведро описало дугу и врезалось в витраж, разбив какому-то древнему магу сердце и голову одновременно. Верхняя часть витража со звоном осыпалась, оставив кусок с острыми, похожими на чудовищные зубы осколками.

Ректор был в отъезде, но это не помешало коменданту втащить незадачливого помощника в комнату и час рассказывать о стоимости погубленного имущества, точнее, о его бесценности, а заодно о том, насколько это ужасная примета в праздник и что во времена молодости коменданта, провалившего посвящение студента, изгнали бы с позором. К концу этой речи Эдвард был готов продаться в рабство на галеры, только бы лично засыпать этого зануду с ног до головы золотом, чтобы он под ним задохнулся. Не то чтобы Баллиоль боялся разорить семью – в его случае для этого дела понадобилась бы пара войн и недолгий потоп, желательно всемирный. Но быть обвиненным во всех смертных грехах из-за чистой случайности и чужих суеверий – отвратительно.

И тогда Эдвард совершил еще большую ошибку. Он пошел заливать свое горе в «Лосось». По дороге нашел Аодана, давно исполнившего свое задание красиво одеть сноп и мирно дремавшего в тени дерева. Ясно было, что жизнью он доволен, а теперь копил силы для гулянки сначала в Дин Эйрин, а потом и в городе.

Друзья завернули вместе в таверну, где шестеро студентов играли в кости. Весело, азартно, постукивая кружками по столу и громко гогоча. То, что в подвыпившую компанию затесался Фарлей Горманстон, Эдвард заметил уже, когда спросил, можно ли присоединиться. Видимо, они просто еще не поняли, что представляет собой этот индюк. Зато у Фарлея глазки сверкнули по‑крысиному. Он явно затеял какую-то пакость.

Горманстон – будущий родственник Эдварда, потому что отвертеться от брака ни у самого Эдварда, ни у Эпоны пока не получилось, – ежедневно ходил к ректору на индивидуальные занятия, потому загордился еще больше, чем раньше. Хотя студенты болтали, будто это связано не с талантом Фарлея, а с бездарностью, ректор надеется ну хоть чему-то его выучить ради дружбы и денег герцога.

Среди тех, кто играл, нуждающихся в деньгах не было, так что старший, потряхивая в широкой ладони кости, заявил, что играют здесь на интерес. Тот, кто проиграл, выполнит задание выигравшего. Аодан положил руку на плечо другу. Он всегда делал так, предостерегая. Но неудачный день подхватил и нес Эдварда, заставляя выбирать самые дурацкие из возможных решений.

– Идет! – сказал Эдвард и сел на стул с таким грохотом, будто был в рыцарском доспехе. Аодан встал за его спиной, молча наблюдая. Он всем своим видом намекал на то, что обманывать, даже очень хитрым магическим способом, его друга не стоит. Ибо выиграть в таком случае можно было бы только тумаки.

На втором кону Эдвард разошелся, прикончил кружку пива, начал вторую, картинно выбрасывал кости из рук, так что они разлетались по всему столу. «Даже пятерку выкинуть не можете, косорукий вы неудачник», – внутренний голос теперь надолго обрел тон проклятого коменданта. Эдвард волновался, подскакивал на месте, дышал на кости, но неумолимо двигался к провалу. Пока на последнем кону не проигрался вконец.

Он, сжав зубы, наблюдал за тем, как решалась его судьба, и мысленно ругал окружающих за дурное воображение. Пока оно вертелось вокруг четырех кружек пива, серенады под окном коменданта мужской коллегии, распевания песен в обнаженном виде и подкладывания петуха в комнату к девицам. А потом Фарлей Горманстон с улыбкой высказал свою идею. И лучше бы воображения у него не было.

– Мы все наслышаны о боевом духе Эдварда Полведра, которого не испугал даже гнев профессора Тао. Он может сделать что-то действительно впечатляющее. Все сейчас обсуждают таинственную смерть профессора Дойла. А ведь то, над чем он работал, осталось. Говорят, будто профессор в своем особом гробу познал тайну происхождения мира. Пусть Баллиоль ляжет туда же и расскажет нам, что увидел. Получаса хватит.

Эдвард посмотрел, с каким маслянистым удовольствием улыбается Горманстон, и понял, что теперь отступить – значит завоевать славу последнего труса. На задворках сознания здравый смысл вопил о том, что тот же ши, что убил Дойла, придет и за Эдвардом, и только потерявшие разум лежат в гробу живьем по доброй воле.

– А это правда любопытно, – усмехнулся старший. – Ну как, мелкий, по рукам? Мы помогаем открыть склеп, а ты ложишься.

Аодан так шумно вздохнул, что у Эдварда волосы на затылке зашевелились. Но он, если что, даже из ада друга вытащит – Полведра не сомневался. Отступать нельзя. Поэтому Эдвард сделал третью за этот день фатальную глупость.

– По рукам. Интересно, если я раскрою тайну происхождения Вселенной, меня сразу магистром сделают?

– Сделают, – почти нежно пропел Горманстон, – посмертно.

И от этой его уверенности стало жутковато.

Едва услышав от Коннора Донована, что на Эшлин напали, Брендон с трудом удержался от того, чтобы не броситься к ней, удостовериться, что с ней все в порядке. Но должность не позволяет магистру носиться как мальчишке. Он выслушал будущего инквизитора, хмуро кивнул и переспросил, где сейчас находится пострадавшая студентка. После немедленного визита к деревенскому старосте было бы не лишним ее найти.

– И знаете, что еще странно, магистр Бирн? – заметил Коннор. – Присмотреться бы к этому месту. Вы ж знаете, почему мы туда на посвящение отправляем – там туман над камнями всегда стоит, страшновато, но неопасно. Так вот, я же сходил туда. Нет тумана. А камень чуть иначе стоит. Словно там ритуал кто-то проводил, и место изменилось. Не слышали об этом?

Брендон не знал. И ему это не нравилось.

Лошадь Брендона, привычная к неспешным прогулкам в окрестностях Университета, подустала нестись к деревне во весь опор. Придержал он ее только у самого поворота дороги, где открывался вид на дома, чтобы въехать более степенно. На деревенской площади собирали хворост для большого праздничного костра, уже растянули два шатра и прикатили пару бочек. Дети крутились вокруг большого котла, от которого пахло яблоками и медом. Брендон, не спешиваясь, спросил какого-то тащившего корзины с хлебами парня, где староста. Ему указали на седого человека у дальнего шатра, который распекал бойкую румяную женщину в съехавшем чепце – та незло отругивалась.

– Доброго дня.

Заметив подъехавшего магистра, староста и его собеседница согнулись в поклоне.

– Доброго, господин магистр!

– До меня дошло, что ваши юнцы – их было трое – сегодня помешали девушке из Дин Эйрин набрать в лесу воды. Были с ней невежливы и вели себя крайне непристойно. Еще слишком рано, чтобы их оправдывал избыток хмельного в голове.

– Прошу меня простить, господин магистр, но тут нашей вины нет, – староста говорил искренне удивленно. – Чужаков мы здесь не видели, хоть лес густой, там и медведь потеряться может. А мои с утра раннего все здесь и туда не отлучались. Мы столбы для шатров вкапывали, столы ставили. И я с ними был. А за вином и пивом в город у нас ездят те, кто поведения самого трезвого – сами понимаете. Некогда нашим перед праздником бедокурить, вот головой клянусь, господин магистр!

Брендон внимательно смотрел на морщинистое лицо с плоским носом и внимательными карими глазами. Этот человек не врал, не юлил, был взволнован, но не испуган.

– Что ж. Если увидите чужаков, пусть нам о них сообщат. Не хотелось бы видеть этот лес разбойным. Разбойники хуже блох – если заведутся, всю округу искусают, а вывести можно разве что огнем.

– Исполним, господин магистр. Не держите зла, не мы это.

– Счастливого вам равноденствия и сытой зимы.

– Благодарим вас!

Брендон развернул коня и направился обратно к Университету. Он ехал шагом, потому его легко догнала румяная молодуха в чепце.

– Господин магистр, простите меня. Видела я чужих. Вчера. А старосте не сказала. Я невестка ему, знаю, он сердцем хворает. Не хотела волновать-то.

– Вы можете что-то рассказать о них?

– Да я разве разглядывала? Трое. Не отсюда. Лет, может, под тридцать старшему, в шляпе он с пером зеленым, двоим лет поменьше. Попивают, видать. Оружные все.

– Вам ничего не сделали?

– Да нет, – молодуха усмехнулась. – Ну сказали разного, а я и говорю – сейчас крик-то подниму, а до мужа с братьями рукой подать, прибегут. Оно им надо?

– Спасибо. Скажите свекру, чтобы после праздника приехал в Дин Эйрин, наш профессор или кто-то из старшекурсников осмотрят его и сделают сердечных капель. И предупредите пока девушек и молодых женщин, чтобы одни в лес не ходили. Да, еще. Вы не знаете, как давно пропал туман над родником?

Молодуха задумалась.

– С неделю назад был – мы ходили воды набрать, так у самого родника чуть не ощупью шли. А вот вчера-то и не было. Спасибо вам, господин магистр. Свекор-то ворчливый, да славный. Скажу ему.

Напавшие на Эшлин явно не были ши. Но разбойников тут давно не бывало, и появление их было не к добру. Особенно в праздник. Брендону все меньше нравилась эта история.

Зеленый же туман когда-то с незапамятных времен метил родник и чащу за ним. Даже сказки ходили, будто то ли ши, то ли фоморы бросили в воду под камнем зачарованную вещь, чтобы вода давалась только добрым гостям – а иных, дескать, туман не пропустит. Сказка сказкой, но странно.

Брендон прорвался мимо коменданта, пытавшегося изложить ему историю бесславной гибели одного из витражей и пожаловаться на чрезвычайно дорогие сливки для Длинного Пирога, и нашел Эшлин в саду. Там же она ждала его, впервые появившись в Университете, пока шло испытание Фарлея Горманстона. Много ли времени прошло? Или мало? Казалось, что целая жизнь, и всю эту жизнь они друг друга знали.

Эшлин плела венок, что-то тихо напевая, и Брендон мог поспорить, что цветы становятся от ее голоса ярче. Он хотел строго отчитать ее за такое опасное дело – вдруг кто заметит необычную магию, – но растерял все слова, едва она подняла взгляд.

– Господин всезнающий магистр?

– Как ты? Коннор Донован мне рассказал.

– Нет, не всезнающий, – рассмеялась она, видимо, растеряв утренний запас злости, – иначе бы знал, что железное ведро причинило мне больше зла, чем эти грубияны.

Эшлин протянула Брендону ладонь, по которой растекалось яркое красное пятно заживающего ожога. Он сжал ее запястье и легко прикоснулся губами к тонким, испачканным травой пальцам, сам от себя этого не ожидая.

– Надеюсь, ожог никто не видел?

– Подумаешь… мало ли где я могла обвариться, здесь сегодня костры на каждом шагу. Щекотно.

Брендон сел рядом, все еще пытаясь взглядом разыскать какие-то увечья, в которых она не призналась. Но Эшлин выглядела как обычно.

– Как они выглядели?

– Как люди, – пожала плечами Эшлин, – обычные. Если ты все еще ищешь в окрестностях ши, то это точно не они. Я не поняла, чего они хотели.

– Насчет ши… мне надо тебе кое-что показать. Очень важное.

Эшлин заинтересованно посмотрела на него, и тут в их цветочное уединение ввалилась компания из Аодана и Кхиры. Они выглядели так, будто следом гналась толпа воинов с мечами наголо.

– Господин магистр! – голос Аодана гудел как из бочки. – Там Эдвард… в гробу. То есть в этом…

– В склепе Дойлов, – добавила Кхира срывающимся голосом, – и он не открывается. Может, мы сломали уже?

Брендон побледнел и резко вскочил со скамьи, едва не опрокинув Эшлин в клумбу.

– Кхира, найди Мавис, пусть срочно отправляется туда за мной!

К склепу Дойлов мимо веселых компаний празднующих студентов неслась удивительная по своему составу компания. Возглавлял ее ныне исполняющий обязанности ректора Брендон Бирн, следом за ним, ничуть не запыхавшись, бежал огромными прыжками Аодан и едва поспевала Эшлин. Чуть дальше бежал почти полный состав новеньких из женской коллегии. За Кхирой и Мавис увязалась Эпона Горманстон, избавиться от которой можно было и не пытаться. Она обогнала девушек и бежала наравне с Аоданом.

Калитка, ведущая на кладбище, поскрипывала на петлях, свободно покачиваясь. Ее вскрыли и не удосужились задвинуть засов. В узких окнах склепа Дойлов сквозь витражи виднелись всполохи света. Мощные деревянные ворота, защищавшие склеп от чужого вторжения, были умело открыты с помощью магии, но тот, кто это делал, был не до конца аккуратен и оставил на досках пару подпалин. Хорошо, хоть ничего не поджег.

Первое, что увидел Брендон, – пляшущие по стенам и потолку тени. Сквозь затейливый дырчатый узор на крышке «Ковчега вечности» поднимались лучи света, будто бы вместо Баллиоля внутри лежал фонарь. Нет, целая куча фонарей. Спорщики разбежались, живых, кроме тех, кто сейчас сюда вбежал, больше не было. Считать ли живым Баллиоля, пока никто не знал. Но если он был уже мертв – учитывая его семью, магистр Брендон Бирн мог бы заодно заняться и собственными похоронами тоже.

К его чести, беспокоился он все же о незадачливом Эдварде.

– Аодан, попробуем снять крышку! Замотай руки тканью, может обжечь, – Брендон и сам бросился помогать студенту, но, как они ни силились, сдвинуть плиту не выходило. Но как-то же Дойл выбирался из этого каменного ящика?

Эшлин и Эпона присоединились к их усилиям. Еще через пару минут в крышку вцепились Мавис и Кхира тоже. Бесполезно. Это была магия, а не просто тяжесть.

– Мавис! Что делал Финн… профессор, когда хотел выбраться? – у запыхавшегося Брендона был очень хриплый голос. По лбу катились капли пота, хоть здесь было совсем не жарко. Этот непонятный свет был холодным.

– Откуда я знаю, он изнутри это делал. Я не подглядывала, – отозвалась Мавис, – но при мне оно так не светилось. Я вот только думаю, быстро он не умрет. Там воздух есть.

Брендон смотрел на растерянных студентов и понимал, что воздух, может, и есть, а вот времени нет. Кто знает, что происходит внутри. Даже если вместо этого высокородного идиота там остался один прах, они должны попытаться его достать.

Ритуалист он или нет?

– В круг, быстро, и возьмитесь за руки! – скомандовал он, подхватывая ладонь Эшлин. Оставалась надежда, что ритуал, проведенный таким количеством магов, поможет. Больше всего он надеялся на себя самого и ши.

И Аодана, лучшего друга Эдварда.

И Мавис с ее выплесками силы.

И Эпону, как ни крути, связанную с Эдвардом родительским сговором.

И Кхиру с ее неунывающим характером.

У каждого своя сила.

Когда все взялись за руки, Брендон закрыл глаза и крепко сжал руки Эшлин и Аодана. Перед его мысленным взором маленькая искра проскользнула через пальцы, чуть обжигая кожу, и понеслась по цепочке, пробуждая в ведомых магического круга силу. Теперь перед каждым из учеников и перед самим Брендоном на уровне солнечного сплетения – «среднего даньтяня», сказал бы профессор Тао – быстро рос маленький световой шарик цвета бледного золота, он вертелся волчком, становясь все шире, до размера кулака. Только теперь магистр Бирн сосредоточился на крышке «ковчега» и сильнее сжал руки стоящих рядом.

Искра проскочила сильнее, ярче, Эшлин слабо пискнула, Аодан поморщился. Они еще не привыкли к тому, что приходится терпеть в ритуалах. Повинуясь новому импульсу, каждая сфера сорвалась со своего места и влетела в крышку ковчега, полностью в ней растворившись. Раздался такой треск, будто над головой рушилось небо. Выпуклая каменная плита, отделанная изнутри деревом, треснула ровно посередине. Свет тут же погас. Кто-то, вероятно, Мавис, бросился зажигать местные светильники. Но еще в темноте, пошатываясь после ритуала так, будто каждый выпил по бочонку вина, спасатели бросились к «ковчегу».

Когда наконец-то зажглись полосы огней, то взорам открылась прелюбопытнейшая картина. Аодан держал в руках половину каменной плиты, которую только сейчас соизволил медленно опустить на пол. Кхира вместе с Мавис стояла у светильников. А над сидящим в «гробу вечности» очень встрепанным Баллиолем склонились Эпона, Брендон и Эшлин, все еще державшиеся за руки.

Эдвард с трудом сфокусировал взгляд на Эпоне, широко улыбнулся, раскрыл объятия и заявил:

– Как же я рад, что и ты жив, драгоценнейший друг мой! Сила того негодяя велика, но мы вместе… – он качнулся и грохнулся обратно.

Недовосставшего из гроба Аодан поднял на руки и вытащил наружу.

– Он что, рассудком повредился? – спросила Эпона, кажется, почти сочувственно.

– Это мы тут с ним повредились, – заметила Кхира. – А он что, отряхнется и пойдет. Уж поверьте. Магистр Бирн, вы родителям его не пишите, не надо. Меньше знаешь – крепче спишь.

Брендон считал, что обсуждать рассудок Баллиоля или то, что заменяло ему рассудок, пока рановато. Однако во всем надо было найти что-то успокаивающее. Поэтому он глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:

– Отнесите его к Риану Доэрти. Пусть осмотрит внимательно, при необходимости привлечет профессора Аль-Хорезми. Считайте, что сегодня вы заранее сдали один из зачетов по ритуальной магии. И обязательно съешьте что-нибудь. Иначе весь праздник проведете без сил.

Снаружи донеслась музыка начала праздника. Магистр Бирн должен был срочно занять место во главе стола – иначе это действительно сочли бы дурным предзнаменованием вроде того, что следующий год оставит место ректора пустым.

И только выйдя наконец-то к длинному праздничному столу, усевшись возле наряженного в женское платье снопа, Матушки Осени, и подняв кубок в приветственном жесте, Брендон Бирн понял.

Он так и не сказал Эшлин о Кристалле.