Неправильный красноармеец Забабашкин

Глава 26 Дорога, ведущая назад

Очнулся оттого, что чуть подпрыгнул, явно на какой-то кочке.

Открыл глаза, увидел над собой серое небо, которое по краям застилали зелёные кроны деревьев. А также спину бойца, который управлял лошадью, дёргая за поводья.

Я лежал на повозке, и эта повозка куда-то ехала.

Рядом со мной молча сидел ещё один раненый, а у нас в ногах валялось в беспорядке несколько каких-то тюков.

Как мог, вытянул шею и увидел, что спереди и позади тоже идут лошади, запряжённые телегами. На каждой — раненые бойцы и женщины. Повернул голову и, глядя в спину идущего рядом с лошадью красноармейца, обратился к нему:

— Эй, служивый, будь любезен, скажи, пожалуйста, куда мы направляемся?

Тот повернулся, и я узнал в нём Садовского.

— Ляксей, слава Богу, пришёл в себя — очнулся, — сказал он и подошёл ближе. — Ты себя как чувствуешь? Как организм?

Я поморщился:

— Нормально, — а затем, обведя обоз рукой, спросил: — Слушай, Михаил, а куда мы мчимся? И почему?

— Уходим, Лёша, уходим.

— И далеко?

— А докуда дойдём. Комдив Неверовский собрал обоз. Семь телег с лошадьми. Он отобрал красноармейцев для охраны и дал нам команду прорываться к своим, через леса. Меня вот тоже приписали к обозу. Так что вот, уходим вместе.

«Уходим из Новска, — эхом повторилось в голове. — Вот и всё, эпопея с защитой города окончена. Мы сделали, что могли, и теперь пытаемся выйти из окружения и добраться до своих».

И тут я вспомнил о взрыве.

— А Воронцов? Где товарищ лейтенант госбезопасности? Он жив?

— Жив, жив, — успокоил меня Садовский. — В телеге, что через одну, спереди нас едет. Прямо перед нами с другим раненым лежит Игнат Апраксин, а перед ним едет товарищ лейтенант госбезопасности. Его тоже приказали эвакуировать, как и тебя.

«Эвакуировать», — вновь пронеслось эхом в голове.

Я приподнялся и осмотрелся.

Народу было не то чтобы много.

— Это что, уцелело только двадцать человек? — поинтересовался я, прикидывая общее число.

— Нет, что ты⁈ Господь с тобой! Больше осталось. Просто в обоз было решено собрать только тяжелораненых и женщин. Вот поэтому нас тут двадцать шесть человек.

— А остальные?

— Они город остались защищать.

— Как защищать? А сколько же там бойцов осталось? — обомлел я, а потом ко мне пришла спасительная догадка: — Неужели пришло подкрепление? Наконец-то!

Но Садовский мои радостные мысли обломал.

— Подкрепление? Да нет, не пришло. Да и откедова ему взяться-то, коль вокруг одни немцы?

Я понял, что сморозил глупость. Ведь если бы к нам пришло столь долгожданное подкрепление, то не было бы нужды снаряжать обоз и эвакуировать людей.

— Тогда кто же будет защищать город, раз новых войск не прибыло?

Садовский вздохнул.

— Те, кто остался. Их немного. Вроде бы комдив говорил, что их около сорока останется. Говорил, примут бой, а потом уйдут в лес.

— Но это же просто верная смерть, — понял я, что Неверовский решил держаться до конца.

«Конечно, приказа отступать не было. И атаку мы отбили. Но всё же нельзя же быть настолько прямолинейным, нужно действовать по обстановке, которая постоянно меняется. А она, обстановка, сложилась сейчас таким образом, что надо было всем с обозом уходить. Тогда бы и шансов на выживание у всех нас было бы больше. А так…»

Мысли о том, что нашим бойцам придётся погибнуть, навсегда оставшись в Новске, бередила душу. В том, что немцы предпримут ещё одну попытку взятия города, я абсолютно не сомневался. И даже если каким-то чудом остатки дивизии вновь сумеют остановить врага, то на этом попытки захватить город не закончатся. Не получилось во второй раз, получится в третий или четвёртый. Немцы не успокоятся, пока не возьмут Новск. Он им как кость в горле и мешает без оглядки назад начать наступление на Ленинград.

И тут я вновь посмотрел по сторонам. И, не заметив большого числа медработников, спросил:

— А врачи где? Неужели все погибли? — и прошептал: — А Алёна? С ней что?

— Не волнуйся, Ляксей, жива твоя невеста. Жива.

Эта новость меня обрадовала.

«Жива! Алёна жива!» — крутилось в голове. Но потом осознал несоответствие, и я, вновь посмотрев по сторонам, спросил:

— А где она?

— В городе осталась, — вздохнул Садовский. — Как и почти все врачи.

— Как?.. Почему их не отправили с нами — с обозом? Почему это допустил Неверовский⁈ — вспыхнул я.

— Комдив дал им приказ уходить вместе с нами, и они присоединились к обозу. Но когда мы вышли за город, несколько медиков остались, а остальные вернулись в госпиталь. В том числе и Алёна Андреевна.

— Но почему вы их не остановили? Почему разрешили уйти?

— А как их остановишь-то? Первоначально-то мы им не разрешали уходить, но они не послушали. Там главврач, ну, которая Анна Ивановна Предигер, как гаркнула, так наш старшина и отступил. А она пошла. И все её врачи да санитары за ней. Она пятерым сказала с нами остаться, а остальные вернулись в медсанчасть. Ну а у нас был приказ уходить, вот мы, значит, и пошли дальше. Думали, что они одумаются и нас нагонят. Но скорее всего, решили за нами не идти.

— Ясно, — сказал я, посмотрев в небеса. Там в вечном круговороте куда-то неслись молчаливые серые тучи, которым не было никакого дела до проблем ничтожных человечков внизу.

— Героизм и трагедия очень часто идут рядом, — прошептал я и попросил Садовского помочь мне подняться.

Тот вначале стал упираться и даже врачиху какую-то позвал, но я их всех остановил, сказав, что у меня есть важная и секретная информация для органов госбезопасности.

— Так неужели вы будете препятствовать мне её передать? — поднял я бровь, впрочем, её всё равно не было видно из-за бинтов. Товарищи замялись, и я этим воспользовался: — Тогда помогите, иначе ваше бездействие может быть интерпретировано как вредительство. Поняли? Ну и отлично! Давайте подниматься.

Однако перед тем, как идти к Воронцову, подошёл к Апраксину, который лежал в повозке, что шла спереди.

Игнат получил дыру в грудь, но выглядел довольно бодро.

— Здорово. Как сам? — сказал я ему, приблизившись.

Тот уставился на меня, не понимая, и произнёс:

— Здорово, коль не шутишь. Плохо. Неужто не видишь, что весь в бинтах? Иди своей дорогой, э-э, товарищ.

Я вначале хотел было обидеться, а потом понял, что происходит.

— Товарищ Апраксин, ты чего, меня не признал, что ль? Не узнал своего бывшего соседа по палате?

— Соседа? Какого?

— А такого. Как я. Забабашкин я — помнишь такого?

Тот присмотрелся, а потом растянул рот в улыбке и радостно выдал:

— Лёшка? Оклемался?

— А то, — улыбнулся я ему в ответ.

К нам подошёл Садовский и попросил вести разговоры тише, ссылаясь на маскировку.

— Держись. После поговорим, — сказал я Апраксину и пошёл вперёд.

— Спасибо, Лёшка. Ты тоже давай выздоравливай. А то вон весь перемотанный, — услышал я вслед.

А вот чекист выглядел по сравнению с Апраксиным неважно. Весь белый, худой и с испариной на лице.

Меня он сразу узнал, что было, в общем-то, логичным, ибо наглядной демонстрацией максимально возможного числа бинтов на человеке у нас в обозе был только я.

И когда Воронцов меня увидел, то он ожидаемо произнёс:

— Ты почему тут шастаешь, а не лежишь?

— Належусь ещё, — ответил ему я и, чтобы время не терять, сразу перешёл к сути: — Ухожу я, Григорий, — потом вспомнил, что мы тут не одни, а значит, надо соблюдать субординацию, добавил: — Афанасьевич.

Тот фыркнул и спросил:

— Куда это ты собрался?

— Назад. В город. Так что, давай, прощай. Свидимся ещё, если живы будем.

Мои слова подействовали на него самым что ни на есть негативным образом. Он нахмурил брови, чуть приподнялся и прорычал:

— Отставить! Никуда ты не пойдёшь!

— Нет, пойду, — возразил я и пояснил. — Мне воевать надо, к тому же…

Я замялся и выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Что? Ну, говори, что хотел.

— К тому же там Алёнка осталась. Я не могу её бросить одну.

— Как осталась? Почему? Я, когда был в сознании, то слышал, как комдив приказал всему госпиталю эвакуироваться вместе с нами. Что произошло?

Пришлось рассказать Воронцову о том, что узнал от Садовского.

— Так что, Григорий, извините, товарищ лейтенант госбезопасности, но мне надо назад в Новск.

— Но ты-то что можешь сделать?

— Как что? Воевать буду.

— Ты себя в зеркало видел? Так посмотри при случае. Какой из тебя боец? Ты ж мумия египетская!

— Какой-никакой, а винтовку в руках держать смогу, и то хлеб, — не согласился с его пессимизмом я.

Тот покачал головой.

— Подожди. Не торопись. Послушай. Нас везут в эвакуацию. Давай доедем до места, подлечимся, а потом…

Я его прервал:

— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Если мы даже и прорвемся, то Новск к этому времени уже будет занят немцами. Поэтому — нет, я пойду туда и попробую переубедить Неверовского отступить.

— Так он откажется. У него приказ стоять до конца.

— Конец уже наступил, если ты не заметил. Но если не смогу комдива убедить, то вместе со всеми приму бой. А потом, когда держаться уже сил не будет, заберу Алёну и выйду из города.

Воронцов закрыл глаза, сглотнул, кряхтя поднялся и слез с телеги.

— Хорошо. Пойдём вместе.

— Что? — обалдел я. — Нет! Куда тебе⁈ Я один схожу. Помогу, чем смогу, а там видно будет.

— А теперь я говорю: нет! Я тоже пойду. Меня при взрыве контузило сильно, но сейчас вроде бы отпустило, так что пойдём вместе. Я иду с тобой. Я тоже не собираюсь отсиживаться, пока немцы наших бойцов убивать будут.

— Но ты же раненый. Куда тебе идти? На ладан дышишь. У тебя вон, плечо насквозь пробито. Оставайся с обозом. Как ты воевать-то будешь⁈ — напирал я, хотя уже понимал, что отговорить чекиста будет непросто.

— Ничего, повоюю как-нибудь. Не хуже других. Из винтовки стрелять мне тяжеловато, а вот из пистолета в самый раз. У меня в отделе несколько ТТ есть. Дойду, вооружусь и встану в строй, — совершенно серьёзно произнёс тот, а затем, вероятно, решил пошутить: — Хочешь, и тебе дам один пистолет?

Слова его я воспринял без иронии и, помня о том, что в рейде по тылам противника мне пистолет системы ТТ очень неплохо помог, сказал, что от такого подарка не откажусь.

— Вот и славно, — кивнул чекист и негромко добавил: — только бы добраться дотуда.

Выглядел он неважно. Лицо белое, щетина и взгляд уставший. То, что у него были перемотаны бинтами рука, плечо, нога и шея, я в расчёт не брал. Я тоже был весь в бинтах. Однако больше отговаривать Воронцова я не стал.

«Решил идти, пусть идёт».

Однако мысль о том, что идти нам назад не менее часа, и что мой спутник может в любой момент свалиться без сил, изрядно напрягала.

«Вот свалится он, — думал я, — и что мне с ним делать? Как тащить его до города? На себе я долго его точно не пронесу. Тогда что? — почесал затылок и решил: — Ну да он сам напросился. Если упадёт, оставлю его в лесу и запомню место. Сам схожу в город, потом вернусь за ним с подмогой».

Решил для себя эту дилемму, и жить стало гораздо легче.

Воронцов позвал старшего обоза. Им оказался мой недавний командир роты, старшина Свиридов. И приказал, а точнее попросил выделить нам на всякий случай, винтовку для меня и пистолет для него.

— Пистолетов нет. Могу две винтовки дать, если надо, — ответил тот.

Воронцов чуть подумал, а потом, потрогав своё плечо, сморщившись, сказал:

— Тогда одной обойдёмся. Я из винтовки пока не стрелок, а тащить на себе лишний вес нам ни к чему. А мне если есть дайте нож и пату гранат. Всё какое-никакое, а оружие.

Старшина сходил к первой подводе и вскоре вернулся оттуда с тем что попросили.

Взяв винтовку в руки я поинтересовался о патронах. Тот достал из патронташа три обоймы и протянул их мне.

— Вот. Больше дать не можем. У самих только по десять патронов на нос.

— Лёха, возьми одну обойму, как запасную, а остальное верни, — сказал Воронцов.

— Может быть, больше возьмёте? — уточнил старшина, получив часть боеприпаса назад.

— Нет. Не надо. Нам идти от силы час, а у вас ещё долгая дорога. В пути всякое может случиться, а потому каждый патрон на счету.

Мы махнули на прощание обозу, пожелали им удачи, а затем повернулись и поковыляли по разбитой колее обратно к Новску.

Воронцов держался молодцом. Не отставал и старался особо сильно не шататься.

Идти ему было в разы сложнее, чем мне, ведь он, в отличие от меня не мог держать равновесие с помощью обеих рук. Однако он шёл. И с каждым нашим шагом мы всё ближе и ближе подходили к уже ставшему для нас родным городу.

— Слушай, товарищ Воронцов, а Зорькина, значит, мы к стенке поставить не успели? — чтобы скоротать время, задал я пришедший в голову вопрос.

— Не мы, а мы, — пространно заметил тот, а затем, вздохнув, сказал: — Там Горшков остался. Если он выжил при налёте, то, не сомневаюсь, при приближении немцев, он примет решение. Впрочем, — он вновь вздохнул, — там такой налёт был, что ещё неизвестно, выжил ли сам Зорькин. Ты же видел, что самолётов там было не счесть. Вполне возможно, что бомба и в камеру с арестованным попала. Да и даже рядом если… Это же авиабомба.

Мы замолчали. Дорога из-за дождя была вся разбита, и нужно было хорошенько смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Но всё же, всем хорошо известно, что за разговором время летит быстрее, а дорога становится короче. Поэтому чекист после небольшой паузы поделился ещё одной необычной информацией:

— Кстати, Леша, забыл тебе рассказать, когда мы сидели на лавочке у больницы. Зорькин говорил, что раскаивается и просил дать ему возможность искупить своё предательство кровью. Он говорил, что его хозяева, наверняка, предпримут ещё одну попытку наступления, и слёзно просил, чтобы мы его направили на самый танкоопасный участок.

— Я надеюсь, вы это не успели сделать?

— Да кто бы мне такое разрешил?

— Вот и хорошо. Веры предателю нет! Ведь предавший один раз обязательно предаст ещё!

— Я тоже так считаю. Но тут даже дело не в моих желаниях. Даже если бы я, по какой-то причине, и хотел бы дать Зорькину этот самый второй шанс, то не смог бы это сделать без приказа или решения трибунала. Это не моя компетенция.

Через десять минут среди деревьев показался просвет, сквозь который было видно Новск. Цель нашего путешествия была уже почти рядом.

Та часть леса, через которую мы выходили, была нам знакома. Она располагалась юго-восточней города и именно тут неподалёку мы совсем недавно, а, может быть, очень давно, пристреливали наш один-единственный экземпляр ПТР.

Воронцов тоже узнал местность и, остановившись, произнёс:

— Смотри, чего там…

— Да понял я, где мы идём, — кивнул я, смотря себе под ноги, обходя большую лужу, что была посредине тропы.

— Да нет, смотри вон туда — вдаль. Я без бинокля и не вижу ничего. А ты глянь.

— Куда? — не понял я и, проследив показанное рукой направление, сфокусировал туда зрение.

Затем закрыл глаза и, остановившись, закашлялся:

— Танки.

— Наши? — тоже стараясь всмотреться, уточнил чекист.

— Нет. Немецкие. Много. И бронетранспортёров тьма. Прут через поля, вдоль дороги со стороны Чудова. — Я стал считать количество и, остановившись на цифре тридцать пять, плюнул на это дело, а лишь повторил: — Много.

— И вон там ещё, — нервно произнёс Воронцов и показал на север — на противоположную от нас сторону.

Я сразу же сфокусировал зрение и, вновь насчитав более сорока машин, сказал:

— Ещё одна колонна. Вышла из леса со стороны Прокофьево. Прямо по полю прут. Тоже много машин.

— Лёшка, смотри, там тоже, — воскликнул Воронцов.

Но я уже и сам видел, что со стороны Троекуровска по полям бегут и едут на чём могут гитлеровцы. Для многострадального города — просто огромное число гитлеровцев.

— Ох, ёлки-палки!

— Они нас с трёх сторон решили взять, — ошеломлённо прошептал чекист вытаскивая из ножен нож, как будто бы им он мог хоть что-то исправить и остановить вражеское наступление.

— Не с трёх сторон, а с четырёх, — негромко поправил его я и, надавив на плечо, чтобы тот присел, показал вбок, влево.

А из глубины леса, со стороны городка Листовое, уже нарастал гул.

И уже через пару минут этот гул превратился в лязг гусениц и рёв моторов, когда, ломая деревья и кустарник, сминая и перемешивая пуды глины и травы, в двухстах метрах от нас на поле стали выезжать немецкие танки.

А вечное небо, зарыдав дождём, стало оплакивать тех, кто пока ещё был жив.

(Продолжение следует)

Конец второй книги

26 июня 2024 года

Максим Арх

Третья книга (продолжение): «Неправильный боец РККА Забабашкин» — https://author.today/reader/358512/3299632