(ненужное зачеркнуть)

ВОЙЧЕХ ЭНГЕЛЬКИНГ

(ненужное зачеркнуть)

серия "Новая Польская Проза"

Издательство 2014 год

Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2020

Какова цена Испытания? Купят ли его люди за песню?

Или же приобретут они мудрость за танец на улице? Нет, ибо она покупается

Ценой Всего, чем Человек владеет, за его дом, жену, детей.

Мудрость продается на заброшенном рынке, куда никто не приходит покупать.

И на поле высохшем, где фермер напрасно пытается собрать зерно на хлеб свой.

Уильям Блейк, Ночь II

(…) наиболее потрясающе одеваются бедняки.

Кристиан Лакруа, проектант моды в интервью журналу "Vogue"

Если бы ты купил эту книжку в начале второй декады XXI века, это означало бы, что до сих пор находишься в совсем даже, если можно так сказать, не самом худшем положении. В то время, как у семидесяти пяти процентов обитателей этой планеты в холодильнике нет еды, на теле – одежды, а над головой – крыши, ты позволил себе более или менее излишний расход. А раз уже потраченные на книгу деньги мы признаем предназначенными на излишние удовольствия, со своей расточительностью ты мог бы смело причислить себя к восьми процентам наиболее богатых обитателей земного шара. Наши поздравления! К сожалению, на этом хорошие новости заканчиваются: к сожалению, вторая декада XXI века какое-то время назад завершилась, а это – не книжка.

Это фальсификат или, если кто желает, троллинг. На идею его написания наша группа апокрифистов напала в начале октября 20…9 года. Мы решили сделать это ради смеха, ради прикола – и быстренько обо всем деле забыть. Но когда через недолгое время некий копиист обнаружил на самом дне Интернета нынешний файл, историки, которым он доверил его экспертизу, довольно долго спорили, а не имеют ли они, случаем, дело с неподдельным документом. В конце концов, они выдали заключение, что хотя "некоторые элементы непосредственно указывают на рождение манускрипта в течение последних нескольких лет, творцу представленных здесь биографий, явно, было важно смастерить рассказ, записанный еще в первой четверти XXI века, где-то в десятых годах, незадолго до появления портала Фабула".

Портал Фабула. Его робких вестников наши историки привыкли выискивать в событиях, случившихся в начальные декады XXI столетия, когда первые предсказания мании вуайеризма приказали пересмотреть убежденность, будто бы человек не может обойтись без своих близких; без их руки помощи, без их сочувствия. Ведь если речь идет о близких людях, человек не может, прежде всего, обойтись без постоянного подглядывания за ними.

С помощью портала Фабула это ему удается с легкостью. Пользователь, который в первых десятилетиях XXI века должен был удовлетворяться знакомством с избранным содержанием профилей его побратимов в Фейсбуке или Инстаграме, сегодня – благодаря камерам портала Фабула, установленным на всех на свете планшетах, смартфонах и компьютерах, может следить за ближними в течение двадцати четырех часов в сутки, наблюдая за теми ритуалами, которых заинтересованные предпочли бы не делать доступными широкой публике.

Наши историки согласно признают, что успех портала Фабула стал результатом значительного обнищания мировой популяции в результате кризиса 2008-2025 годов. Нетрудно догадаться, что у бедняков сегодня нет особой охоты выслеживать немногочисленных счастливчиков, которым, в результате неисповедимого нашими метафизиками случая пришлось родиться среди тех, которым сегодня принадлежат такие вещи как деньги, счастье и т.д. и т.п. Совершенно естественным кажется, что те, которым ничего не принадлежит, предпочитают глядеть на жизнь разделяющих их судьбу; как правило, в основном затем, чтобы потешиться мыслью, что у многих из них жизнь идет хуже, чем у самих наблюдателей.

Камеры Фабулы никогда не засыпают. Включенные раз и навсегда, они передают в мир подсматривающих все, что бы ни произошло: но они не следят за конкретными биографиями. Перед их линзами развертываются случайные ситуации и существования, разделенные на кусочки и не участвующие в большой истории.

Для некоторых нынешний фальсификат может представлять собой небанальную лафу. Интересующиеся же тем, как следует представлять себе жизнь перед конституционным оформлением портала Фабула, найдут здесь и несколько комментариев из наших времен, которые, возможно, облегчат им знакомство с представленными ниже записками как сообщением о реальной жизни – что бы это странное понятие не должно было означать.

Себастьян Найт, Акакий Камашкин, апокрифисты

Часть первая

ПРИНЦИП ГАУЗЕ

1

Среди собранных в квартире предметов лучше всего запомнился тот телевизор - небольшой и запыленный, торчащий в самом углу покрытой шпоном мебельной стенки. Его выпуклую матрицу покрывали слои разнообразной пыли и клубов ворсинок, частиц липкого праха: дохнув на экран, Виктор не увидел в нем отражения своего лица или хотя бы светлого рефлекса дверей балкона, приоткрытых в в прилегающий к квартире садик. Там же, в углу, не было пульта дистанционного управления, которым он мог бы включить тяжелый ящик; не отреагировал телевизор и на нажатие кнопки внизу. Только лишь через какое-то время Виктор заметил, что шнур питания с вилкой по-сиротски болтается на другом конце мебельной стенки; когда же он вставил вилку в розетку, телеприемник загудел и высветил – правда, без звука – несколько реклам. Все это могло продолжаться, самое большее, с полминуты, после чего экран погас: возможно, и недолго, но достаточно, чтобы показать текст: "сегодня вечером, в следующей серии".

- Было бы лучше, если бы вы с ним ничего не мастерили, - предупредил хозяин квартиры, стоя в дверях, ведущих в комнату. Виктор, которого застали врасплох, повернулся. – Он уже долгое время не работает.

- А… - начал Виктор. – Он принадлежал той женщине?

- Ну да, - согласился хозяин. – Только он был испорчен уже тогда, когда она въезжала.

- Что, привезла испорченный телевизор? – удивился гость.

Хозяин кивнул.

- Думаю, ей показалось, - сказал хозяин, выходя из комнаты, - что с телевизором здесь будет приятнее. Красивее.

Квартира располагалась на первом этаже бетонного блочного дома, который несколько лет назад выкрасили в розовый, голубой и желтый цвета. День уже закончился какое-то время тому назад, так что комнату постепенно охватывала трезвящая весенняя прохлада. На раскладном диване валялось несколько номером "Вива!" и "Жизни на всю катушку"; на стене висел вырезанный из газеты портрет Иоанна-Павла II с всунутой за рамку почтовой открыткой "Иисусе, верю Тебе". Показывающие неправильное время часы; стеклянная кружка "за первое место в питье пива", альбом 1000 мест, которые ты обязан увидеть в своей жизни; раздувшиеся пакетики с вытертым логотипом Tesco: может и немного, но достаточно, чтобы было к чему возвращаться.

Хозяин, однако – как казалось Виктору – не пользовался этой небольшой квартиркой на варшавском Таргувке[1], чтобы безопасно чувствовать себя на собственном кусочке планеты. Уже в самом начале он заявил, что у него нет слишком много времени, чтобы предоставить помещения коллекторской фирме. "Я сдаю их внаем наивным лопухам", - хитро заявил он. А ведь, должно быть, неплохой бизнес – подумал Виктор, стирая пальцем пыль с мебельной стенки. Это хорошо, что существуют лопухи: им можно, - тут его пронизала приятная дрожь – отказать в дальнейшем найме квартиры и еще подгонять, когда они станут собирать свое несчастное, не очень-то дорогое барахло. Лет через пятнадцать-двадцать, когда уже будет взрослым, наверняка над чем-либо подобным подумает, - пообещал он сам себе, стоя в дверях санузла.

- Как вы сами видите, - бросил хозяин, с тихим стоном поднимаясь из-под умывальника, - в этой квартире вещей той пани, относительно которой вы сюда пришли, не так уже и много.

Уплотнительная прокладка на сифоне унитаза: высохшая, ржавая.

- А она платила вам в срок? – очень осторожно спросил Виктор.

Он надеялся услышать, что нет. Тогда бы он мог согласно кивнуть хозяину: вот такие они все, как правило!... Как сотрудник коллекторской фирмы он прибавил бы: о, в этом у меня, уважаемый, огромный опыт.

- Ну почему, - ответил хозяин. – По-моему, даже и за последний месяц, когда… В любом случае, долго это у вас займет времени?

- Хорошо, - Виктор изучал взглядом отклеивающуюся от пола в ванной плитку. - Собственно говоря, как коллекторская фирма… я в качестве коллекторской фирмы… хотели бы попросить у вас помощи. Если бы вы могли предоставить все это нам на какое-то время, указать вещи…

- Исключено, - резко перебил его хозяин. – Боюсь, - прибавил он уже несколько мягче, - что вам придется как-то справиться самому.

Крупный опыт в сфере коллекторской деятельности, а так же крупный опыт в профессиональной жизни, которым Виктор так охотно похвалился бы перед владельцем квартиры на Таргувке (правда, включая данное замечание мимоходом, словно бы по сути дела его знакомство с данной темой не имело особого значения), вот так по правде, не был таким уж большим. Ну да, какое-то время назад он закончил варшавский Юридический, но это не означало ничего такого, чем можно было хвалиться: в начале XXI века уж слишком многим личностям было разрешено получать высшее образование. И – хотя расположенные на варшавской круговой развязке ООН офисные здания казались достаточно высокими, чтобы и для него нашелся застекленный уголочек – для этого Виктор был, как сообщали имэйлы отделов по Привлечению сотрудников (на этот мэйл просим не отвечать), был "мало динамичным, не очень эластичным, уж слишком мало интенсивным".

В несколько недель после получения высшего образования – когда он был, более или менее, в возрасте Марка Цукерберга, когда тот стал самым молодым в мире миллиардером – ему, все же, удалось найти работу. "Макдоналдс" на варшавском Урсинове был отдален от квартиры родителей Виктора всего на несколько минут езды общественным транспортом; тем не менее, ему редко когда удавалось выспаться, чтобы выйти на смену к семи утра. Автобус был вечно забит; шестнадцатилетние лицеистки носили коротенькие юбочки и глубокие декольте, их груди в виде зрелых яблок подскакивали на уличных выбоинах. Когда Виктор слишком долго вглядывался в какую-нибудь из похожих на кошечек красоток, те начинали показывать на него пальцами и заходиться от смеха. Поначалу он не понимал, в чем дело; потом до него дошло, что они показывают на рубашку-поло с логотипом Макдональдса и бейджиком: ВИКТОР.

Хорошо еще, что тогда у него не было девушки, которая, в конце концов, должна была бы прийти к нему, чтобы проверить, а где же это работает ее парень, который обеспечивает ей жизнь словно в сказке? Сколь большим доверием его одарили? Поначалу – довольно-таки большим: он попал на пост продавца.

- Вопреки кажущемуся, - сообщил Виктору менеджер ресторана, - это весьма даже важная должность. Вы должны предлагать клиентам привлекательные решения! От такого как вы человека зависит наша прибыль! – заявил он, не уточняя, чьей, собственно, должна быть эта прибыль.

Виктор зарабатывал восемь злотых в час; если рассчитать его предыдущую жизнь по этой ставке, она стоило бы чуть больше миллиона. Возможно, этого и не хватило бы на квартиру в новостройке – но ведь, в конце концов, имеются и такие лица, существование которых стоит еще меньше.

Хотя, по вполне понятным причинам, Виктору удалось избежать визита невесты, родичи, в конце концов, воспользовались удачным расположением ресторана. "Мне бы хотелось, - сказала как-то мать, - увидеть, как мой взрослый сын справляется с жизнью". Возраст родителей уже приближался к шестидесяти годам, у них имелось много денег и еще больше свободного времени. В девяностых годах им удалось, в чем-то того не сознавая, пополнить ряды среднего класса, и они могли себе позволить держать Виктора в своих обширных апартаментах на варшавском Урсинове.

И как-то ближе к вечеру, под конец ноября, они таки посетили его. Лишь бы только это не было тем, подумал Виктор, увидев веселые лица в садике заведения, румяные от ветра, радующиеся жизни рожи. Войдя в душное помещение, родители помахали ему; Виктор робко пошевелил в ответ ладонью. Отец властным жестом оттолкнул нескольких ожидающих в очереди подростков.

- Ну, ну, далеко ты забрался! – похвалил он сына, встав возле кассы.

- И что вы нам порекомендуете, пан официант? – шаловливо подмигнула мать, изучая меню.

Мясо, салат, помидоры, булка: все это залито гигантскими количествами горчицы.

Не зная, что ответить, Виктор вынул из раздатчика закусок два чизбургера, пакетик картошки-фри. "Двадцать девять", робко подсчитал он, размещая все на подносе.

- Что? – широко осклабился отец, - мы еще должны платить? Да ты, вообще, знаешь, кто перед тобой?

- Не надо так шутить, пан официант, сегодня мы едим за счет фирмы! – прибавила мать, после чего они потопали к ближайшему столику, покачиваясь при этом будто утки. Через мгновение Виктор услышал их визг: "А где это наша картошка? Тащи картошку фри! Давай картошку!" и спешно побежал с подносом в вытянутых руках. Родители выглядели голодными, желающих чего-то пожрать, разодрать чего-нибудь на клочки. С половины обратной дороги за прилавок Виктор завернув, поскольку до него дошло, что он не пожелал им приятного аппетита.

Виктор подозревал, что как раз этот инцидент имел в виду менеджер по кадрам, лишивший его звания "Сотрудник месяца". Поначалу он думал, что это единственное наказание; но через несколько дней кто-то посчитал, что молодой сотрудник гораздо лучше применит свои таланты в кухне.

Чтобы унизить, очень даже неплохой способ. Кухня: душное помещение было заполнено испарениями, клубами липкого пара; мокрыми руками Виктор неуклюже накладывал выделенные ему куски мяса на не размороженные бутерброды. Понятное дело, он не считал, чтобы посетители жаловались на приготовленные им закуски; в начале XXI столетия в Макдональдсе, как правило, столовались люди бедные, которые, и в этом все счастье, не имели права требовать блюд лучше, чем съедобное дерьмо.

Большинство kitchen-manager'ов были парнями: воняющими прогорклым потом, с похожими на пиццу-пепперони барельефами прыщей рожами. Но случались и девушки, как правило, студентки гуманитарных факультетов: их умелые ручки трудолюбиво панировали цыплят McNuggets. Да их же только трахать и трахать, подумал как-то раз Виктор. Поварята быстро ввели его в свой неформальный клуб, в котором во время рабочих перерывов они устраивали соревнования по глажению лысого над ожидающими передачи клиентам молочными коктейлями. Выигрывал тот, кто выпрыскивал в пластиковый стаканчик больше спермы. Победитель в этом особом виде состязаний мог выбрать себе девушку, которая, когда заведение будет уже закрыто для посетителей, ему отсосет. Большинство студенток европеистики (в отличие от, скажем, социологии), вроде как, заглатывало; правда, Виктору так никогда и не удалось выиграть в этих соревнованиях, так что приходилось обойтись так.

Официальной причиной его увольнения была необходимость ротации среди сотрудников, чтобы они слишком не засиживались на одном месте. Родители приняли это известие спокойно. Зарабатываемые Виктором деньги и так не должны были направляться на улучшение домашнего бюджета; речь шла, скорее, о том, чтобы он получил какой-то опыт, показал, что несет ответственность за чужие ошибки; почувствовал себя в роли работника.

Теперь-то он мог дрыхнуть допоздна; можно сказать: он отдыхал – и как раз эту версию отец с матерью принимали в течение ближайших месяцев. Он не нуждался в деньгах столь уж отчаянно, как некоторые молодые люди, которые не без определенной печали совершают по этой причине самоубийства. Хотя ему было уже двадцать четыре года, все время Виктор получал на карманные расходы, которых хватало на высмотренные на блоге Mr. Vintage тряпки и вечерние вылазки в город. Жить за чужой счет: это практически то же самое, как сдавать кому-то квартиру внаем – с тем только, что прибыль приносит не недвижимость, а чужая забота.

Но как-то вечеров у родителей за ужином появился пан Эдек. Из застольных бесед Виктор сделал вывод, что этот мужчина, по возрасту близящийся к пятидесяти, в последнее время решил вновь начать жить – что бы это не должно было значить – и после развода с женой, "старой блядью", учредил свой бизнес; и как раз коллекторство показалось ему интересным.

- Начался кризис, - сообщил он, запихиваясь спагетти. – Ну и на нем можно заработать.

- Понятное дело!... – с энтузиазмом согласилась с ним мать, а отец спросил:

- А какие-нибудь клиенты у тебя уже имеются?

Пан Эдек осторожно сделал глоток вина: купленное в Лидле на вкус оно было точно таким же, как из Альмы. С какого-то времени среди среднего класса стран бывшего восточного блока сделалось хорошим тоном разбираться в вине, то есть: долго его смаковать, выискивать скромный аромат ежевики.

- Несколько, - объявил пан Эдек. – Правда, уж так сильно сейчас все они не платят, чтобы можно было чего-нибудь умыкнуть из всего этого, - тут он многозначительно подмигнул, - для себя.

На Виктора пан Эдек поглядывал довольно редко; правда, в конце концов он посчитал необходимым спросить, и чем же молодой человек в своей жизни занимается: учится? Или уже работает?

- К сожалению, - извиняясь, улыбнулся Виктор, чувствуя на себе взгляд отца.

- Да, такие вот времена! – промямлила мать.

- И вот кто, - отец впал в тон озабоченности, - должен работать на нашу отчизну? На наши пенсии?

И не то, чтобы это его так заботило: просто выражение обеспокоенности судьбой собственной страны в государствах бывшего восточного блока является общепризнанным способом добыть признание; в этом плане польский средний класс напоминает некоторые виды псовых.

Пан Эдек охотно кивал.

- Абсолютно, - извлек он из себя. – Абсолютно.

И уже на следующий день ("И как можно быстрее! Эдзик делает это исключительно ради тебя!") Виктор прибыл в контору недавно образованной фирмы; кабинет генерального директора находился в самом конце коридора. Тук-тук.

- Проходите, проходите! – предложил пан Эдек. Стол: ага, здесь можно будет, подумал Виктор гладить попки привлеченных повышением практиканточек. – То есть, - сказал пан Эдек, - вы бы хотели поработать в коллекторском бизнесе.

Виктор энергично начал кивать. Вообще-то, это не было до конца правдой: уж если он и представлял – правда, чрезвычайно редко – свою профессиональную жизнь, то задумывался, скорее всего, о карьере блестящего адвоката, возможно, политика; короче, одного из тех, кого запоминают.

- Ха! – засмеялся пан Эдек. – Только я сразу должен вас предупредить, что дело это нелегкое.

Весьма кратко он объяснил парню тайны своей новой профессии. Выглядит это так: государственные судебные исполнители не слишком-то эффективны – как, впрочем, все государственное. Потому различные хозяйственные субъекты решаются на передачу своих интересов частным фирмам.

- Мы не можем взыскивать долги; мы можем только лишь разработать дело и передать его судебному исполнителю, который все это время сидел и, прощу прощения, пердел в стул. И вы наверняка задумываетесь над тем, - тут пан Эдек гордо выпятил грудь, - что означает "разработать"?

- Ну да, - соврал Виктор, неожиданно покраснев.

- Так вот: разработать, сударь мой, означает несколько различных вещей, - поспешно сообщил пан Эдек. – Во-первых, вы должны узнать, кем является должник, но! – тут же предупредил он, - кто он такой на самом деле. Ведь это, прошу мне поверить, хитрые лисы. Профсоюзные деятели, курва их ёбана мать! Прячут, все, что имеют; только деньги ведь знают, кому принадлежат. Во-вторых, - перечислял гендиректор, - вы должны их сломать. – Тут он мстительно стиснул кулак. – Если скрывают, это означает, будто бы думают, что как-то вывернутся, что им это удастся. А хрен, - дал оценку пан Эдек, не скрывая своего удовлетворения. – Деньги, они ведь знают, кому принадлежат. Вы будете с ними беседовать, а они станут вас убеждать, на колени падать. – Виктору очень понравилась эта перспектива. – Что, мол, детки, что, мол, мама больная. Прошу им не верить!... Не верьте, потому что всегда это ложь!

Он засопел.

- А начнете с завтрашнего дня, - сказал он под конец. – Для начала дадим вам чего-нибудь полегче. Допустим, вы будете специализироваться по квартирам.

2

Вскоре после инаугурации деятельности сервиса Фабула, спрос на приложения для обработки графики начал резко уменьшаться. Фотошоп и Инстаграм ушли в забытье, а их давние пользователи удалили из Сети украшенные популярными эффектами картинки. Всеобщим развлечением к тому времени стало сравнение переработанных фотографий с видео, передаваемым камерами Фабулы; наконец-то стало известно, а кто это решил отнять у себя избыток грешной плоти.

Однако, под конец 2010 года графические программы пользовались приличным успехом. Автопортреты, выставляемые потом в Фейсбуке, Вероника привыкла калечить, убирая цветущие прыщи, частицы перхоти и бородавки неподалеку от пупка. Фоточка, фоточка! Тем зимним днем ради потребности снимка она надела белую рубашку… Брюки… – брюки не имеют значение; их и так не будет видно.

- На паспорт? – спросил, цедя слова, длинноволосый подросток из фотоателье.

- СиВи, - вспыхнула румянцем Вероника. – Я начинаю ответственную работу, и мне нужен портрет, - процитировала девушка заученную еще дома формулу. – Всю жизнь за нее боролась.

Парень не отвечал; ему было нужно знать лишь требуемые размеры снимка.

Криворукое хамло не постаралось. Вероника скорчила недовольную гримасу, увидав на экране жирный пирожок. Ее вьющиеся волосы беспорядочно торчали во все стороны; лицо под толстым слоем пудры казалось поросшим шерстью, словно у самки шимпанзе. В этом мне просто не везет, подумала она. В тебе масса других достоинств, сказала бы мать. Они внутри тебя. Нужно только лишь эти достоинства извлечь – и тогда весь мир твой.

И Вероника взялась за дело.

Достоинства следовало извлечь: из-под пудры, из-под слоя жира. Извлечь: когда ей было шесть лет, она спросила, что это означает. Мать тихо ответила: "Воображение". А это что еще такое?

- Это делать так, - шепнула тогда мать, чтобы мир выглядел так красиво, как нам хочется.

- Не поняла!… - хмуро промямлила Вероника.

Мать робко улыбнулась. В конце восьмидесятых лет она закончила Академию Изобразительных Искусств, потом, в ходе внедренных в приказном порядке какое-то время назад в странах давнего восточного блока реформ, несколько недель она зарабатывала, моя полы в супермаркетах – танцы с половыми щетками до ночи, в звездной темноте. Потом ей удалось (ненадолго) устроиться на работу в культурном центре жилого комплекса, где она вела занятия по изобразительному искусству для дошкольников.

- Пошли, сама увидишь, - предложила она дочке.

Поскольку занятия были бесплатными, на них приходило много детей из округи. Мать не навязывала группе конкретных тем, считая, что малыши сами должны раскрыться. Как правило, она задавала им какой-то простой лозунг, а там пускай покажут, что чувствуют.

- Я и мое счастье, - сказала она в этот раз. Вероника радостно улыбнулась, сидящая рядом девочка криво глянула на нее. – Примените свое воображение!

Дети наперегонки схватили бумагу и карандаши.

Минут через двадцать кулачки Вероники были измазаны во все цвета радуги: синий, зеленый, желтый… Ее рисунок мало чем отличался от творений остальной группы; работы представляли собой малышей, держащих за руки родителей; под глядящим с неба солнцем из травки вырастал дом, иногда – автомобиль. Вероника одела маму в платье, покрытое разноцветными цветами; папе подрисовала бороду.

В конце занятий мать представляла на обсуждение творения всех учеников.

- А вот это работа вашей новой соученицы! – громко сказала она. Вероника покраснела от гордости, раздались шорохи. – Поглядите, Вероника воспользовалась воображением. Кто может мне сказать, что есть на этом рисунке?

- Вероника, мама и папа! – вырвался вперед какой-то мальчишка.

Смех.

- Именно, - акцентировала мать. – Вероника применила воображение. Она, не имея папы, показала, что папа у нее может быть, поняли? Вероника воспользовалась воображением, и теперь она счастлива!

Вероника еще сильнее покраснела. Какой-то мальчик шепнул: "Нет папы?", а другие дети стали скандировать: "Си-ро-та, си-ро-та!". "Что, папу себе придумала?", - спросила девочка в синем фартучке. Мальчик справа ущипнул Веронику за руку: "А тебя тоже придумали?". "Пани учительница, она ничего не говорит! Вы должны ее наказать!". Им ужасно хотелось увидеть, как их соученица получает солидную взбучку, насколько ей неприятно. Только Вероника не расплакалась; она сидела, веря, что если сейчас признается, что здесь ее нет, то тут же провалится под землю.

Через несколько часов трахания с Фотошопом шерсть шимпанзе пропала, у блузки не стало лишних складок и случайных заломов.

Перед самым возвращением матери на Бемове[2] разгулялась настоящая метель; в окошки комнатушки Вероники бились комья серо-белой массы и дробины града. Из окна их клетушки на восьмом этаже расстилался вид на детскую площадку и остановку транспорта, на небо цвета стылого какао; далекий и одинокий автобус сделал несколько поворотов и остановился в грязи. Через мгновение из него вышла похожая на мешок с картошкой особа в пуховике и шапке с веселым помпоном; мать тащила тяжелые сумки. Явно убирала где-то неподалеку от Бедры[3] и решила закупиться там жратвой, подумала Вероника с отвращением: купить хавки, чтобы набить пузо, и откормиться, чтобы потолстеть. Мать поскользнулась и упала.

Вероника уселась за столом и начала интенсивно натирать кулачками веки. Мать не стала вызывать через домофон, раздался скрежет проворачиваемого в замке ключа.

- Вероника! – позвала мать из прихожей. Тихий вздох; отзвук застежки-липучки на сапогах. – Вероника, иди сюда и помоги!

Растирание, растирание, пока глазки не сделаются совершенно красными. На листок упало несколько слезинок. Вероника еще прибавила слюны, втирая ее в бумагу.

- Вероника! – Мать с размаху открыла дверь. – Не могла бы ты мне помочь? Вероника… Веронюся, что стряслось, моя радость?

Съежилась, коленки под подбородок.

- Это безнадежно, - шепнула Вероника и шмыгнула носом. Почему? А просто от кого-то здесь ужасно воняет. Похоже, кто-то здесь страшно вспотел, выскабливая кому-то чужому полы, правда? – Никогда меня не возьмут.

Мать еще не сняла большого ей пуховика, еще не надела домашние тапочки. Мокрые носки: фу, ну и гадость. А руки? Неужели забыла сегодня перчатки? Красные ладони; когда мать их сжимала, паутина пересохшей кожи трескалась, из нее текли тонкие струйки крови, засыхая потом в вишневые дробинки, твердые, словно камешки на пляже.

- Да что ты такое говоришь, дорогуша! – разжалобилась мать и прижала Веронику, притянула ее к своему животу.

Ну, что за запах? – подумала Вероника.

- Я написала СиВи… - начала она.

- Это по тому объявлению, что я для тебя нашла? – с улыбкой подхватила мать.

- Да… - промямлила Вероника. – Только хорошо не вышло.

Уборщица: Пани Швабра. Пани Половая тряпка вытянула губы клювиком.

- Да наверняка все вышло хорошо, - утешила она дочку. – Не надо так все принимать к сердцу!...

- Помоги мне, - шепнула Вероника.

Мать свалилась на диван. Джинсы ее были ей коротковаты, и когда она закинула ногу за ногу, Вероника увидела ее прикрытые носками щиколотки. Я хорошо вижу, у пани тут волосы? На щиколотках? Пани лохматая? Да кто бы пожелал слизывать с вас мед?

- Покажи-ка мне это свое СиВи, - приказала мать, не теряя уверенности в себе. – Покажи, что ты тут, деваха, понавыписывала. Ого! Ну и почеркала! – усмехнулась она, увидав бланк. – Так, хорошо… - сказала она. – Имя и фамилия, Вероника Кульпа, двадцать два года. И все очень даже нормально, весьма. Образование, лицей… а ты хороший лицей вписала?

- Я проверяла, - быстро сказала на это Вероника. – Когда я в него ходила, он был в топе рейтингов. Да и сейчас там же.

- Это очень хорошо, - серьезно заметила мать. – Это очень хорошо, будут знать… Высшее образование: управление и маркетинг, Коммерческая Школа в Варшаве… и ты уверена, - наклонилась она, - что они желают кого-то такого? Знаешь, чему учат в подобных местах?

Вероника стянула губы в черточку.

- Это всякий знает, - заявила она.

- Это точно! – улыбнулась мать. – Но когда-нибудь могла бы вписать и то, что изучала на самом деле. Кто знает? Это же интересное направление…

- Мама, - укоризненно заметила Вероника. – Никого такого им не требуется.

Сама она изучала культурологию, целый годик; учеба была приятная. Вот только она никак не могла понять, как кто-то может требовать, чтобы она там чему-то училась, чтобы сдавала какие-то экзамены: разве все это не какая-то забава? Ректорат учебного заведения постулировал более тесную связь обучения с бизнесом, так что большая часть ее подруг по учебе охотно выискивала инновационные для культуры решения, пускаясь в загул направо и налево.

- Ну хорошо, хорошо, - поспешно согласилась мать. – А что у нас здесь? Прослушанные тренинги: имперсональная коммуникация… Ну да, - кивнула она, - на нечто подобное потребность наверняка имеется. А может… может в Интернете есть образцы сертификатов с подобного рода тренингов, а? Может пригодилось бы тебе чего-нибудь такое, какая-то бумажка?

Вероника отрицательно покачала головой.

- Этого не требуют.

На губах у матери вновь расцвела улыбка.

- Доченька моя, - шепнула она. – Маленькая моя любовь. Они же будут знать, кто им нужен, правда? Посмотрим, знание иностранных языков, английский… немецкий, итальянский… итальянский?

- Я подумала, что такое редко встречается, - пояснила Вероника, и мать, соглашаясь, кивнула.

- Да, весьма умно. Ага, что у нас тут еще? Хобби…

- А это как раз весьма важно, - подчеркнула Вероника.

- Ну так… - согласилась мать. – Им не хочется брать на работу кого-то нудного, да? Кино, музыка, искусство… Тут ты сможешь показать, чему научилась. Скажи им, что это от мамы!

Лицо Вероники вспыхнуло румянцем. Может им следует еще и тебя представить? А это вот, долгие мои коллеги, начальство из управления, оставляю вам в подарок, на вечную службу, моя мамочка. Умеет убирать, причем – все; когда-то рисовала. Так что не нужно ее слишком хлестать, она для этого уже старенькая.

- Вот увидишь, - сказала мать. – Все это еще хорошо закончится.

Завершая работу – покашливая, с шумом – компьютер напоминал о необходимости установить обновления. Ну да, обязательно следовало чего-то обновить, но еще не сейчас; не этой морозной зимой.

Ноутбук (дубовую Тошибу) Вероника получила, когда ей исполнилось девять лет. В притворе местного костёла отец вручил ей пакет, замотанный в упаковочную праздничную бумагу: Санта-Клаус, олени. "Это для учебы, для игр…", - сказал он тогда Жаркий, грозовый полдень под конец мая; в костеле все провоняло стеарином.

Вероника предвидела, что отец придет поглядеть на ее первое причастие: мать таинственно подмигнула ей, вручая белое, кружевное платье.

- На свадебное похоже, - заметил взъерошенный ксёндз Томек на репетиции торжества.

Таких репетиций в течение месяца было несколько: облатку заменял кусочек чипса.

- Именно! – подхватила она из девочек. – Пан ксёндз, Вероника не может быть в нем! Она в нем выглядит ну прямо как моя сестра на свадьбе!

- Я поговорю об этом с твоей мамой, – пообещал Веронике ксёндз Томек.

В конце концов, в шествии к первому причастию девочка пошла в черной юбке и белой блузке; а вот на девочке, которая наехала на Веронику, была даже фата.

Шествие: поскольку детей было слишком даже много, шло в несколько туров; некоторые из них, жадные, словно молодые тигрята, приняли причастие первыми. Наконец-то пришла очередь Вероники. Большая часть детей на проповедь не осталась.

- Последний год мы провели, - суровым голосом обратился ксёндз Томек к тем, родители которых решили еще полчасика посидеть на пластиковых лавках, - в репетициях этого торжества. Сегодня, - торжественно объявил он, - репетиции закончились. Сегодня для вас начинается жизнь, в которой уже не будет места пробам и ошибкам.

По костёлу прокатился шумок.

- Многие из вас считают, - продолжал священник, - что ничего трудного в этом нет. Мы же читали Библию! – (на самом деле то была книжечка Спасение для каждого ребенка, изданная приходом ксёндза Томека). – Многие из вас считают, будто бы в этом нет ничего трудного. Да, ничего трудного, если вы станете высматривать Господни знаки. Помните ли вы рассказ про Иова? – спросил ксёндз Томек. – Иов проживал в огромном богатстве и уважении. То была награда от Господа за то, что Иов был ему верен. Вот только Злой лишил Иова семьи; разве Иов отвратился от Господа? Нет, Иов держался Господа. Злой отобрал у Иова его богатства; разве Иов проклинал Бога? Нет, Иов восхвалял свои страдания. Злой отобрал у Иова здоровье и обрек его на тяжкие болезни, но разве Иов сбежал в сторону греха? Нет, Иов был верен Богу. Иов спросил: Разве не подобна жизнь человека сражению? Разве не проводит он дни свои словно наемник?

Ксендз прочистил горло.

- Многие из вас, - продолжил он через секунду, - спрашивали у меня, зачем Бог решил уж так испытать Иова. Почему он поспорил со Злым, поставив в залог Иовову душу? У человека, рожденного женщиной, жизнь коротка и болезненна, - говорит Иов. – Он вырастает и вянет, будто цветок, проходит, словно случайная тень. Оставь его, оторви от него взор свой, пускай радуется днем наемника. Так что не требуйте от Господа, - увещевал ксендз Томек, выпрямляясь, - чтобы он пояснял вам, почему некоторых он сделает счастливыми, а некоторых – нет. Те, - продолжил он уже в полный голос, - кто должны быть вознаграждены, будут вознаграждены; те же, кто должны быть прокляты, уже с самого начала были проклятыми.

Проповедь закончилась; Вероника схватилась с места, потянула мать за собой. Протискиваясь через направляющуюся к выходу толпу, они наткнулись на мужчину в возрасте, низенького человечка с козлиной бородкой; мать сердечно улыбнулась, он же сказал только лишь: "Пробки" и глянул на Веронику.

- Ну, ну! – оценил он. – Ну и выросла!

Протискивающиеся мимо них ругались: "Ну что, в другом месте нельзя? Это же костёл!".

- Да, чуть не забыл, - проурчал отец и вручил дочке завернутый в подарочную бумагу пакет. – Что это? – Тот криво улыбнулся. – Ну, и как оно было? Сегодня ты начинаешь новую жизнь?

Из разговоров в машине Вероника сделала вывод, что этот невысокий человечек – папочка? – только лишь недавно вернулся в Польшу из Рейха. Купил дом под Варшавой, рядом с Константином[4]. "А как вы там, в крупнопанельном, да? Ты же еще молодая телочка, - обратился он к матери, - "А у меня уже все неметь начинает". Один? Нет, имеется девушка, детвора, нервно ответил он; то тут, то там онемение. "Как Зосю увижу – он все выше и выше".

Стеклянно-мраморный дворец с улицы не был виден; он прятался за возвышением на огороженном стеной участке. Когда автомобиль въезжал на территорию поселка, Вероника заметила в сторожевой будке мрачных типов в народных костюмах горцев-гуралей, с топориками-чупагами в руках. "Это я клоунов нанял, цыган", - сказал отец. – "Для доченьки – клоунов, а тебе – повернулся он к матери, - стриптизера, румына". На участке много деревьев не было: несколько кизиловых кустов, буков, несколько каштанов: их цветы пахли исключительно сильно. Папа предложил взять коробку с компьютером с собой.

Первым, что изумило Веронику внутри заполненной пестро одетыми гостями виллы, было то, насколько громадная здесь мебель, какие высокие потолки; каменные ступени, по которым пришлось бы вскарабкиваться на четвереньках; музыка, грохочущее диско-поло. Это что, дом для великанов?

- Ну да, - пояснил отец. – Все должно быть огромным, чтобы я мог увидеть, услышать; все должно быть красивым, словно, - тут он заорал, когда среди гостей появилась молодая блондинка, - моя Зося! - Женщина коротко рассмеялась, некоторые держащие бокалы с шампанским гости тоже. – И детвора, - прибавил он, а Вероника увидела двух мальчиков, моложе нее, в костюмчиках. – Так что… того… оставайтесь. Можете чувствовать как у себя дома. А этот чуточку больший? Больший, а? – спросил он, а блондинка снова коротко засмеялась.

Вероника не знала, что с собой поделать. Она разглядывалась по толпе; и узнала многие лица, которые раньше видела на экране телевизора: Юрек Килер, Франц Мауэр, Фердек Кепский[5]. Куда ей идти? Мать беспомощно застряла на месте. Ага, это она мне мешает! – подумала Вероника! Эта свиноматка! Люди показывают на нее пальцами, потому что она уродливая, и от нее воняет!

Она решила присоединиться к мальчикам, спрятавшись в уголке, они игрались электрической машинкой.

- Привет, - сказала Вероника не слишком уверенно, но никто из ребят не ответил. Тогда она вырвала у них игрушку, швырнула по полу. Пацан в темно-синем костюмчике с размаху нажал на кнопку пульта дистанционного управления; автомобиль отъехал, а Вероника начала оглядываться, ничего не понимая.

- Да ты вообще знаешь, кто мы такие? – спросил возмущенный мальчишка. – Нужно было спросить, прежде чем хватать, - стал поучать он. – Это же не твое.

- И что, я не могу поиграться машинкой? – изумленно спросила Вероника.

- Ты очень плохо воспитана, - серьезным тоном оценил братишка первого мальчика.

Массовик-затейник предложил поиграть в змейку, и гости начали бегать, держась за плечи. Вероника от удивления раскрыла рот. Отец тоже бежал, смешной старичок; он не поспевал за всеми, под конец опустился на пол. Мать тоже присела, с явным облегчением.

- Здорово тут у папы, так? – спросила она Веронику, та подтвердила, кивнув головой.

- Один раз поиметь, - просопел отец. – Хоть ненадолго… поиметь хоть чего-то красивого… это каждый обязан…

Его Зося танцевала на столе из красного дерева.

- Так что, - обратился отец к Веронике. – Будешь играться тем, что я тебе дал, а?

- У Вероники очень богатое воображение, - сказала мать.

- А теперь приглашаем на выступление наших клоунов! – заорал массовик. – Для всех дам – очень красивые гурали! С здоровенными чупагами!

Пара чудаков вскочила на стол; Зося стала тереться об их тела. Одному стащила рубашку, на мускулистом торсе имелась надпись: "С днем рождения, Вероника!".

- А знаете, - неожиданно сказал отец, пытаясь подняться с пола. – Тут неподалеку имеется остановка, и дежурные автобусы ходят довольно часто.

- Приглашаем всех дам, у которых трусики в горошек! – завопил массовик-затейник.

- Мама! – шепнула Вероника. – Мама! У тебя ведь трусики в горошек, иди к ним!

Отец не стал провожать их к широким воротам, у него не было сил подняться, зато помахал им на прощание. "Этого тебе должно хватить", - нервным голосом сообщила мать. На дворе сыпал мелкий дождик. Потребовался целый час, чтобы найти остановку; следующий автобус только в четыре утра. Из лавки под навесом кто-то вырвал все доски. Дождик постепенно переходил в настоящий ливень; капли все сильнее и сильнее били в пластиковую крышу. А потом сорвался холодный весенний ветер, ломая ветки акаций и тополей; на светло-синем небе вспыхнули хрупкие трещины молний. Мать тихонько рассмеялась.

3

Пользуясь двумя десятками лет спустя сервисом Фабула, Виктор не часто подглядывал за жизнью девушек, похожих на Беату. В тридцатых годах XXI века большинство обитательниц маленьких местечек, которые с целью устроить карьеру решили перебраться в более крупные центры, должны были удовлетворяться работой на кухнях, одним словом, именно там, где женщине и место. Под конец первого десятилетия XXI века многим более-менее приятным провинциалкам ("рюмочкам"), соблазненным успехами Элли Макбил и Магды М.[6], удавалось, однако, не столько начать зарабатывать в Варшаве, сколько обнаружить приятные способы тратить свои – вообще-то небольшие - доходы. С Беатой Виктор познакомился на домашней вечеринке у старого знакомого по лицею, там у него все еще оставались приятели. Хозяин приготовил немного закусона, какие-то чипсы; спиртным каждый должен был озаботиться самостоятельно.

Понятное дело, это был не первый контакт Виктора с женщинами; хотя, если бы пришлось составлять собственный СиВи, рубрика "Опыт" импозантной бы не выглядела. Нет, ну, конечно же, у него на счету имелось несколько случаев без последствий полапать девчонок в летнем лагере, несколько эпизодов влажного петтинга, и даже с три статуса связи с девушками, которые, через какое-то время, он решил все же удалить из списка знакомых в Фейсбука. У Беаты все было не так. Она была родом из деревушки, более широкой публике известной только тем, что там останавливались региональные поезда, потому девица желала, чтобы ее считали, как бы это сказать, уважающей себя. На учебе в Варшаве она отказалась раздвинуть ноги перед несколькими похожими на землероек адептами маркетинга, и даже резко обрезала тогдашнюю звезду тенниса, который предлагал deal:"квартиру за трах".

Пойти на ту вечеринку Беату уговорила подружка, с которой работала в бухгалтерии небольшой транспортной фирмы; они вместе жили на квартире, и неизвестно почему та не хотела, чтобы Бетя оставалась вечером сама, попивая пивко под очередную серию Теории Большого Взрыва. А Бетя и не протестовала; ей тоже было не в кайф выдуть банку "зубра", когда снаружи Аня Рубик или Таня Дягилева[7] переживали свою молодость в звездной темноте Милана, Парижа и Нью-Йорка. В конце концов, ночью Варшава выглядела не так отвратительно, чем днем – так почему бы не поддаться иллюзорному впечатлению, что то же самое происходит и с лицом Беаты?

Тем пятничным вечером соседки по комнате купили бутылку зубровки и пакет яблочного сока, ну, вы понимаете, запивать. В сериалах, которые Беата глядела – поначалу сама, а потом и с Виктором – молодые девушки напивались, как правило, более дорогим спиртным. Блер Уолдорф из Сплетницы предпочитала, к примеру, коктейль Манхеттен, но ведь у Блер Уолдорф в планах было и выйти замуж за князя Монако. Так или иначе, речь шла исключительно о том, чтобы уикенд проскочил побыстрее: пьянка не должна была быть дорогостоящей, достаточно было того, чтобы потом не осталось похмелья, а чувство приятной грусти.

Хотя тусовка состоялась под конец месяца, и спиртного там оказалось не так уже и много (все ожидали очередной транш средств на карманные расходы), около полуночи и приглашенные, и не приглашенные из Фейсбука гости были совершенно пьяны: кто-то врубил хиты девяностых годов, и несколько девиц колыхало задницами на столе. Беата считала свою попку уж слишком обширной, чтобы делать это. Немного как у Ким Кардашьян, именно так она о ней думала – и потому, наклюкавшись в дупель, она не омешкала сообщить об этом в разговоре с несколькими случайными участниками тусни.

- А я считаю ее, - ответил ей на данное заявление Виктор, - весьма даже сексуальной.

Сегодня он надел рубашку от Хильфиджера, и когда никто не видел, опрыскал ее отцовским одеколоном. К Беате он присматривался большую часть вечера: под конец посчитал, что та выглядит уже достаточно отчаянной.

- Правда? – покраснела девица. – И ты хотел бы сделать с ней различные гадкие вещи?

В ответ Виктор усмехнулся, не слишком широко: большинство девиц после лицея на всяких бизнес-курсах любило разговаривать на тему сексуальной жизни человека без особых тормозов.

- Расскажи мне об этом, - облизываясь, побудила его девица.

И он рассказал, пользуясь формулами, которые прекрасно знал из рассказов на разных форумах в Интернете (высвободить груди из-под материала блузки; твоя норка; твоя твердая горошинка; мой торчащий в готовности солдатик; твоя разогретая пизда; мои теплые сливки). Ах! Ах, как здорово, что их мобильники были в одной сети, так что в течение последующих недель после восьми вечера они могли сколько угодно общаться вслух – все это было совершенно даром, почти как любовь.

Когда двумя десятками лет позднее он выслеживал в сервисе Фабула первые влюбленности очередных подростков, вся эта история казалась ему, несмотря ни на что, весьма романтичной. В каком-то смысле, он был склонен утверждать, что на той вечеринке они встретились не случайно. Где-то он был прав: с какого-то момента Беата все тщательно спланировала. Она знала, что сейчас Виктор без работы; но она знала и то, что одежки у него довольно нечего и приличные карманные средства – а для чего вообще нужны родители, как не для того, чтобы помогать.

Что касается секса, она, наконец, решила сообщить Виктору, что еще ни разу и ни с кем; тот был приятно удивлен. Правда, сам он лишил девственности девушку, с которой и сам утратил свою, но ведь то было нечто совершенно другое. Ему нравилось то, что у Беаты не будет возможности с чем-то сравнивать, что она не скажет ему, будто бы его пенис слишком мал: девушки ведь порнуху не глядят, правда? После определенных раздумий он даже решил, что сможет играть роль кого-то опытного, не только любовника, но и приятеля. Любовник и приятель: паршивое соединение, на которое обязаны решаться молодые мужчины, лишенные возможности предложить потенциальной попочке сумочки марки Прада.

- Так что до свидания, жеребчик! – бросила она ему за несколько часов перед запланированной на вечер встречей (Виктор задумался над тем, а не создать ли на Фейсбуке ивент, чего-нибудь такого, исключительно для них двоих: "Ты уже женщина", или, возможно, "Дефлорация Бетьки").

Он не мог сказать, что тот первый раз был успехом; правда, Беате удалось уболтать соседку на пару часов покинуть квартирку ("ладно, но ты же расскажешь мне, как оно было?"); она зажгла несколько ароматических свечей. Сама она считала, будто бы так будет стильно, и в чем-то ее даже трудно за это винить; у девиц из городков с населением меньше десяти тысяч жителей вкус, как правило, хуёвый. Он купил бутылку красного винца Кадарка и несколько сырков с плесенью; клюквы и чипсы: луковые "лейсы", большая пачка. Ей было очень важно, чтобы он мог это сделать.

- Извини, - со слезами простонала Беата. – Извини меня.

Хорошо еще, что тогда никто не вошел в комнату. Свечи потихоньку гасли, сквозь приоткрытые окна вовнутрь пробирались дуновения холодного ветра; так что наша парочка должна была выглядеть исключительно забавно.

Но уже через несколько недель все шло очень даже хорошо, можно было бы даже рискнуть утверждением, что гладко; осматривая потом такого рода сценки в закладках сервиса Фабула, Беата с удовлетворением отметила, что другие, разрываемые болью, стонут даже и через год.

Виктору нравилось думать, будто бы он изучил тело Беаты. Как и многие считающие себя мужчинами мальчишки начала XXI века, он очень быстро стал считать, будто бы просто великолепен в постели; что он отменный ебарь, в основном, потому, что у Беаты не было особо высоких требований, а ее вагина по вполне естественным причина сохранила натуральную узость. Когда в кафе или в парке – в клубы они ходили нечасто, впрочем, их бы туда и не пустили – какой-нибудь из мужчин в возрасте, в костюме от Зарембы, оглядывался на Беату, Виктору случалось отчаянно думать, что, благодаря своим постельным умениям, он обладает над менеджером, юристом или производителем медицинского оборудования именно этим громадным преимуществом; этот так хорошо ей бы не сделал своим сморщившимся; под ним она так громко бы не стояла.

Гораздо охотнее он ловил взгляды младших ребят. Младшие парни были такими, как он сам когда-то был; все это была группа несчастных, похожих на поросят девственников, которая только начинала открывать в Интернете порно-страницы с несколько более откровенными (хотя и все время шаровыми) клипами: пытки, мучения, школьницы и т.д. Виктор любил играться мыслью, что они дергают свои еще не покрытые волосами кончики, фантазируя о том, чем сам он уже имеет – и вот здесь: приятная дрожь – в собственности.

Один раз он даже попытался украсить собственную сексуальную жизнь. Через несколько дней после того, как им была получена работа у пана Эдека, вместе с Беатой они отправились в квартиру его родителей; отец с матерью как раз выехали в Таиланд "наконец-то отдохнуть", "погулять, возможно, на всю оставшуюся жизнь". Виктор приготовил наручники, плеточку; поначалу Беата приняла все это с удивлением, с каким-то смущением, но и – радостью: когда он надел на нее ошейник и поводок – "на колени, тряпка!" – девушка начала тихонько постанывать. Виктор приказал ей отклячиться. Она даже не вскрикнула, получив несколько раз ремешком.

- Тебе нравится, сука? – прохрипел Виктор.

- Да, дорогой, - робко прошептала Беата.

Он же почувствовал себя по-дурацки, всматриваясь в кухню, открытую в обширный салон; здесь ничего не принадлежало ему, сам он ничего сюда не купил. Так может слишком рано еще всего этого требовать? Быть может, ему этого, попросту, не следует это делать? А кто он такой, чтобы ему принадлежало? Во-первых, ведь он всего лишь хочет потрахаться. Во-вторых, сейчас должен работать, прежде всего – работать; а для других – Виктор долго искал подходящую формулировку - жизненных наслаждений придет очередь через какое-то время, когда сам он уже будет кем-то иным.

4

Имэйл Веронике Кульпе с приглашением на квалификационную беседу пришло через несколько дней; официально рекрутинг еще не закончился, и мать посчитала это добрым знаком. Она даже спросила, а чем же эта фирма, в которую ее доченька отослала свое СиВи, занимается. "Хостингом", - пробормотала Вероника, - "аудитом… короче, всем понемножку". "Танцует, поет и рисует, ноги расставляет и еще крестиком вышивает", - резюмировала мать, а Вероника смущенно покраснела.

Имэйл, пускай и подписанный знакомо звучащей фамилией: В. Мордазевич (менеджер по вопросам рекрутинга), полностью был по-английски. Поначалу Вероника перетащила его текст в окошко "Гугл Переводчика", потом мать притащила два толстенных тома словаря. Когда Веронике было тринадцать лет, на совместном с дирекцией гимназии собрании родители обсуждали, а не ввести ли дополнительные уроки английского языка: большая часть признала, что посылают своих детей на дополнительные занятия. "А разве ты не сказала, что не можешь себе этого позволить?" – с надеждой в голосе спросила Вероника. Девочки из класса спрашивали, знает ли она, что ее мать похожа на нищую; в Польше уже создавался средний класс. "Сказала", - сообщила мать. "Только меня никто не слушал", - прибавила она и расплакалась, чувствуя себя совершенно беспомощной.

В конце концов, дирекция гимназии приняла решение, что уроков не будет, потому что не за что, да и зачем. Через несколько дней мать вернулась с базара с толстенными томами словаря. И еще кое с чем: с директрисой частной школы иностранных языков она договорилась, что за ежедневную уборку помещений заведения ее доця сможет изучать там английский язык. В цену курса учебники не входили, мать посчитала, что те уж слишком дорогие; впрочем, Вероника и так ведь получила уже словарь.

На первое занятие Вероника пришла раньше всех. Войдя в тихий зальчик (на стенах календари CambridgeUniversityPress), она увидала девочку из гимназии, Эву; одну из тех, кого интересовало, твердая ли мостовая, когда на ней стоят на коленях, выпрашивая милостыню.

- Что ты тут делаешь? – спросила изумленная Вероника, а девушка высоко подняла брови.

- То есть как это, что я делаю? – решительно ответила она. – Да ты знаешь, кто я такая? Я здесь учу язык. Потому что, когда буду большой, это даст дополнительные проценты. Но… что ты здесь делаешь? – прошипела она, а Вероника покрылась густым румянцем. – Лучше уж иди отсюда, - посоветовала Эва.

- У меня есть право остаться, - шепнула перепуганная Вероника.

- Право? – удивилась девушка. – Ну да, есть, - сказала она. – Только все станут над тобой смеяться.

Никто из заполняющих небольшой зал учеников ничего не стал комментировать, когда Вероника вытащила из рюкзака два толстенных тома словаря; подростки в спортивных блузах обменивались сообщениями о фильмах и компьютерных играх. Вероника и не предполагала, что можно иметь столь счастливую жизнь; она вообще не думала, чтобы кто-либо вообще мог быть столь счастливым.

- Мне кажется, - энергично сообщила всем преподавательница, что сегодня начнем с викторины. Напишите, как будет по-английски "динамичный", "честный", "веселый", "интеллигентный" и "влюбленный". Поехали!

Вероника не знала ни единого из этих слов; она наугад открыла толстый том.

- Стоп, стоп! – тут же возразила ведущая занятия. – Вероника, похоже, не знает, что словарем пользоваться нельзя. Когда поедешь в Англию, не будешь же ты повсюду ходить со словарем!...

В конце концов, Вероника сдала пустой листок; в то время, как ученики взялись за listening ("Алан рассказывает о своем самом лучшем приятеле"), ведущая проверила тесты.

- Все пошло просто замечательно, - похвалила она группу потом. – За одним исключением. Вероника, а почему ты ничего не написала? Ты не знаешь этих слов?

- Знаю, - соврала та, краем глаза заметив, что Эва что-то шепчет на ухо парню с дредами.

До самого конца занятия она не произнесла ни слова. Преподавательница в качестве домашнего задания предложила project: "Твои самые лучшие каникулы за границей". Проект следовало осуществлять попарно. Вероника сорвалась с места и убежала.

Мать в футболке "10 лет Теско" и с шваброй в руках ожидала за дверью. Какая стыдоба!..

- Ну и как? – спросила она. – Как пошли занятия?

- Хорошо, - соврала Вероника. – Мама… - тихонечко попросила она, - .я уже пойду отсюда…

Тут вышла Эва под руку с парнем с дредами.

- Добрый день! – поздоровалась она.

- Добрый день, добрый день! – радостно приветствовала ее мать. – А ты тоже здесь? Вероника… думала, ты мне поможешь. Знаешь, уборную тоже нужно вымыть…

Эва и парень с дредами показывали на уборщицу пальцами, шептали: "половая тряпка".

Больше Вероника на занятия английским не ходила, поначалу притворившись, будто бы она заболела. А для языковой школы это было замечательно: уборщица на шару. А потом Вероника прямо заявила: это не для меня. Я туда не вписываюсь, мне это не подходит.

Офисный небоскреб на круге ООН появился под конец девяностых голов: застекленный, переполненный блестящей сталью; он и до сих пор казался красивым, как будто бы невозможно было выдумать ничего лучше.

Вероника Кульпа? Полноватая женщина-секретарь не могла скрыть изумления.

- Так это… и на самом деле вы! – произнесла она, срываясь с места. – Проходите, пожалуйста… - провела она девушку в холл. – К сожалению, пани директор занята. Придется обождать…

- Пани директор? – непонимающим тоном переспросила Вероника.

- Ну да, пани директор Мордазевич по вопросам рекрутинга, - пояснила секретарша.

- Возможно, я могла бы для чего-нибудь пригодиться? – перебила ее Вероника.

Ох, должна была заявить женщина из приемной, да вы прямо с неба нам упали: нам как раз нужен кто-то, чтобы сделать зарубежным гостям мороженое[8]…

- Не думаю, - буркнула та тем временем. – Будьте добры, просто подождите.

Помимо Вероники в холле сидели две кандидатки – блондинка и рыженькая, обе в кремовых костюмчиках. Никаких газет или журналов здесь не было; Вероника мельком глянула на девушек и притворилась, будто пишет SMS. "Я такая же, как они", вбила она пальцем в экран. "У меня огромное воображение. Пускай кто-нибудь меня отсюда заберет", - дописала она. "Заберет. Заберет". "И куда?" – спросила блондинка. – "Нууу, знаешь", - ответила рыженькая, - "мы думали про Португалию или про Францию…". "К папе. Папочке", - вбивала Вероника. Телефон сообщил, что она превысила лимит знаков; может, у нее есть что-то такое, что вместится в стандартных пределах? "Как ты думаешь, кейсы выдадут?" – спросила блондинка. Кейсы? SMS-ка заняла пять стандартных полей; у Вероники было что сказать нечто крайне важное.

Через несколько часов двери кабинета директора по вопросам рекрутинга открылись, Вероника вскочила первой. Пани директор оказалась приземистой блондинкой в сером жакете, лицо ее походило на недоваренную луковицу.

- Ну что, девочки? – спросила она, щелкая пальцами. – Кто отважится первой?

Рыженькая неуверенно глянула на свою подружку.

- Это я! – чуть ли не крикнула Вероника.

Директорша весело рассмеялась.

- Класс! – произнесла она с неподдельным энтузиазмом. – Смельчакам принадлежит мир.

Кабинет не был таким уж и большим, во всяком случае, не таким, как представляла Вероника.

- Присаживайтесь, - указала директор на диван. – Кофе?

- Благодарю вас, - отказалась Вероника. Наверняка это часть теста!

- Нет так нет, - усмехнулась директор по вопросам найма персонала, - но я выпью. Когда что-то имеется задаром, надо пользоваться. Так как? – спросила она. – Вам здесь приятно?

- Да, - осторожно произнесла Вероника. – Да, это…

- Как будем вести собеседование: по-польски, по-английски? – перебила ее женщина.

- …по-польски… - промямлила Вероника.

А по-английски: расскажи-ка про свои самые лучшие каникулы #заграницей. А если твоя мамочка вылизывает сортиры, придумай ее, у тебя ведь, блин, просто громадное воображение.

- И замечательно! – кивнула директор. – Итак, вас зовут…

- Вероника Кульпа, - ответила Вероника.

Женщина на мгновение застыла в изумлении, но тут же на ее лицо вернулась улыбка.

- Да вы что, - воскликнула она. – Пани Вероника Кульпа? Это вы? Честное слово, это вы?

Вероника неуверенно кивнула.

- Вот черт! – воскликнула директриса по вопросам рекрутинга. – А я хотела оставить вас на закуску… понимаете? Ну да… Хотела оставить вас на десерт, на отдых. Когда кого-нибудь уже выберем. Всем нам положены потом долгие каникулы: отдых в комнате.

Прошло какое-то время, прежде чем до Вероники дошло, что сказала женщина.

- Не… не поняла? – заикаясь, произнесла она.

- Я хотела оставить вас на десерт, на закуску, - повторила хозяйка кабинета. – Слопать вас! – взвизгнула она. – Ну, ну, спокойно, - уже тише прибавила она. – Когда уже выберем кого-нибудь на должность консультанта… после того мне хотелось с вами поболтать; ну, вы понимаете, интересно же поговорить с интересным человеком.

- Интересным… человеком… - промямлила Вероника.

- Ну да, - подтвердила женщина. – Ведь вы очень интересный человек, а я люблю таких слушать. Тут у меня, - охнула она, переваливая кучи бумаг на столе, - СиВи, которое вы были добры прислать… Честно говоря, мы тут хорошенько повеселились над тем, чего вы там понавыписывали. А правда, как вы все это выдумали!

- Ничего я не выдумала, - прошептала Вероника.

- Ну конечно же, - очень серьезно подтвердила директриса по вопросам рекрутинга. – Всего этого просто невозможно придумать… Вы пишете, что получили высшее образование по управлению, так? – она глянула на девушку над краем исчерканного цветными маркерами листа. – Вы знаете, здесь много народу закончили управление в Коммерческой Школе, - сообщила она.

Вероника всматривалась в пятна грязи на кончиках своих сапог.

- Так что, - продолжила женщина, - мы здесь все прочитали, чего вы написали. Знаете, скажу прямо: мы думали, что это все шутка. Анекдот. Куча смеха, - кашлянула она. – Пародия на демотиваторы. Мы вообще не думали, что вы придете. И тут появляетесь вы! Обалдеть, - дернула она головой. – Если бы я знала, обязательно пригласила бы коллег. – Но… - с явным укором в голосе заметила она, - вы нас не предупредили, что придете, что появитесь, чтобы нам тут мешать. Так что я спрашиваю: вы и вправду думали, будто бы мы во все это поверим?

- Я… - шепнула Вероника. – Я только описала здесь себя, даже… снимок приложила…

- Ага, вижу, вижу. – Директриса какое-то время просматривала СиВи Вероники. – Вы это сами переделали? Ведь это же не вы. Или вы на самом деле во все это поверили? Эй! А вы, случаем, не психическая?... Предупреждаю! Знаете, кто я такая? У меня тут и слезоточивый газ есть, и шокер имеется!

- Не делайте ничего со мной, - тихим голосом попросила Вероника.

Женщина успокоилась.

- Гы-гы, - засмеялась она, опадая на кожаный диван. – Понятное дело, что ничего я делать не стану. Такие вещи случаются только в Интернете.

Какое-то время она всматривалась в вид за окном: отсвет гостиницы "Вестин" заливал светло-зеленой фантазией красок крупнопанельные жилые дома в аллее Иоанна-Павла II, по которой быстро-быстро ползли трамваи.

- Ну а если серьезно… - Женщина выдала Веронике подзатыльник. – Так зачем же вы это сделали, а? Чего вы от нас ожидаете? Вот что мы, собственно, можем вам дать? Мы, - тут она гордо выпятила грудь, - как фирма. Я как фирма. Так чего, я спрашиваю, вы здесь ищете? Чего вы вообще ищете в жизни?

- Я хотела бы, - робко начала Вероника. – Ну, не знаю… Но чувствую, что сюда бы подошла.

- Нет, не так, - рассердилась начальница. – Я спрашиваю: что мы вам можем дать.

Вероника не отвечала.

- Вы не знаете! - с триумфом воскликнула хозяйка кабинета. – А вы заметили, что там внизу, на том СиВи? А там черным по белому написано, - скорчила она гримасу, - что вы соглашаетесь на обработку данных в целях рекрутинга. Не знаю, пойдет это для целей рекрутинга, но, думаю, мы разместим это в Интернете. В самых разных, - прищелкнула она языком, - "соушл мидиаз". Чтобы все могли увидеть, что могут встретить врушек.

Вероника почувствовала, что немеет.

- Врушек? – прошептала она.

Директриса по вопросам рекрутинга выглядела чертовски довольной собой.

- А что вы думали? Врунишек, лжецов. Ох, я не могу сказать, что все мы здесь не безгрешные, идеальных здесь нет. Вот я, например, - тут она покраснела, - обожаю сладости. Только ними бы и напихивалась! А жопа ведь растет… Но вот вы… вы обязаны заплатить за свои маленькие враки! Или думаете, что удастся выкрутиться всухую?

- Могу убирать, - тихо сказала Вероника. – Ну, убрать…

- И это с дипломом управленца? – рассмеялась женщина. – А? Мы хотим иметь уборщицу с высшим образованием, наверное, после Факультета Ловли Тараканов… Есть, - сказала она, помолчав. – Придумала! Это пани научит... И сделаете так… подойдите же! – указала она пальцем на стол. – Становись на четвереньки. – Она схватила Веронику за шею. – Опускайся на все четыре! А теперь подожди. – Вероника закрыла глаза; она услышала, как хозяйка зовет ждущих в холле кандидаток. – Девочки! Зайдите-ка сюда!

Когда дверь захлопнулась, Вероника услышала, что девицы затаили дух, но тут же взорвались здоровым, громким смехом.

- Ну что, девушки, - заявила директриса по рекрутингу. – Теперь сделаем так. Беседы не будет, зато будет не общепринятая конкуренция, впрочем, вы же этого ожидали, так? Исключительно инновационные методы! У нас тут имеется девица, которой здесь быть не должно. Она хотела выбиться выше, а мы ее опускаем до уровня… собаки.

Какое-то время блондинка и рыженькая молчали.

- Как мы должны это сделать? – спросила наконец вторая.

- Разрешаются все штучки, - спокойно заявила хозяйка кабинета.

Первой была блондинка; Вероника до сих пор не отважилась открыть глаз.

- Включаю секундомер! – объявила директриса, и девушка начала пинатиь Веронику:

- Ну, собака, давай же! Ложись!

Кулаком по голове; Веронике казалось, что она теряет сознание; удары по спине; несчастная девица почувствовала, как складки ковра впиваются ей в живот.

- Очень хороший результат, - похвалила блондинку директриса. – Просто чудо, а не результат. Можешь вписать его себе в профиль на GoldenLine. Так, теперь, дитя, возвращайся на исходную позицию. Твоя очередь, девочка, - обратилась она к рыженькой.

Долго это не продолжалась. Рыжая всей тяжестью грохнулась на Веронику, и еще раз, и еще.

- Давай, коняшка, н-но!

А почему бы и не поддаться? Мягкий кремовый ковер: а нельзя ли в нем затеряться, остаться раз и навсегда?

- Отлично, - оценила директриса. – Полминуты, и она легла.

Вероника не могла подняться; спина ужасно болела. Перед нею были окна с видом на город с тысячами огней; она знала, что как только там очутится, ее тут же окутают холод и дождь со снегом, что она сразу же испачкается в грязи.

Только лишь через какое-то время до нее дошло, что директриса по вопросам привлечения персонала и девушки внимательно глядят на нее.

- А ты, - спросила хозяйка, что ты еще делаешь здесь, детка? Что тебе тут надо?

- Можно ли мне остаться? – покорно попросила Вероника.

- Остаться? – удивилась начальница. – Ну да, конечно… только все, - сразу же предупредила она, - станут над тобой смеяться. Здесь, в фирме. В каком-то смысле ты даже необходима нам.

5

Годовщины дефлорации бывают неплохой причиной задать сложные вопросы. Через шесть месяцев после того вечера с винцом и чипсами соседка по комнате – компаньонка уехала на тренинг под Варшаву ("Водяры нажрусь, водоньки!"), и Бетя пригласила Виктора пригласила Виктора на скромное торжество под тушеный рис с мясом и баночку пивка "Живец". Пережевывая, она спросила, не стыдится ли ее, временами, Виктор. Тот поперхнулся. Что, прямо так заметно?

- Я имею в виду твоих родителей, - пояснила Беата.

Изображая из себя мужчину, Виктор похвалился, что, собственно, никогда не представил родителям ни одной из своих, так сказать, избранниц. А с чего это он должен им показывать, что у него имеется какая-то собственная жизнь? Почему обязан показывать, что у него имеются сияющие и обширные пространства, по которым он способен перемещаться самостоятельно? Разумным было бы, считало он, - спрятать их, запаролить. Иногда ему приходило в голову, что, возможно, ведет себя несколько незрело, не отказываясь от выдаваемых ему карманных денег; восемьсот злотых, вроде бы и незаметная, но приличная прибавка к зарплате, баблишко. Но Виктор быстро посчитал, что они принадлежат ему по праву; что, как бы там ни было, но он все еще остается их ребенком.

И работа ко всему этому не имела ничего общего. Хотя пан Эдек привык утверждать, что исключительно доволен проводимыми Виктором операциями – как правило, отнятием несчастных телевизоров и стиральных машинок за не оплаченные счета – перед родителями он хвалил его так, как хвалят отданное на временное хранение животное: с непомерным изумлением, что зверь до сих пор еще не оставил лужи под каждым из предметов мебели. В конце концов, он решился доверить Виктору кое-что более сложное, дело, заказанное фирме не слишком известным широкой публике банком; речь шла о выжимании невыплаченной ипотеки.

- Должники, - сообщил Виктору пан Эдек, - это молодое семейство. Платят уже два года. Платили, платили, а потом платить перестали. Вы представляете? Вот вы знаете, лично я, говоря откровенно, этого никак не понимаю, - буркнул он разочарованно. – Люди прорабатывают какой-то договор, соглашаются на его условия, подписывают именно то, что сами же и придумали… Так почему они не выполняют все то, что им предложили, а? На что они рассчитывали, когда обязывались все выплатить? На себя? Ха-ха-ха!

Банк передал фирме досье в файле формата А4. Виктор записал адрес.

- Съездите-ка туда, - сказал пан Эдек, - и попугайте их! Это ведь у вас хорошо получается?

Утром Виктор появился перед комплексом апартаментов в Вилянове, в предместьях Варшавы. Древесина, много натурального камня, стекло, детские игровые площадки: все здесь выглядело как место, в котором хотелось бы жить, где полно добрых соседей, следящих исключительно за собственной задницей.

На всякий пожарный Виктор решил подальше обойти пожилого охранника в будке напротив въездных ворот и подождать, когда калитку откроет кто-то из выходящих; Виктор был тем гостем, которого менее всего ожидают.

В лифте он пригладил волосы, улыбнулся своему отражению в зеркале: так выглядит взрослый мужчина. Сегодня он надел блестящий, узкий костюм, купленный в H&M; пиджак чертовски жал под мышками, из тесных брюк выливалось пузцо обжоры. Только лишь постучав в дверь, Виктор начал задумываться над тем, а что должен ответить на вопрос "Кто там?". "Коллекторская фирма"? "Виктор Фабровский"? А что означает это имя, эта фамилия?

Но молодая женщина просто приоткрыла дверь.

- Да? – спросила она, высунув голову.

- Дннь дбрры, - буркнул Виктор, стараясь, чтобы голос прозвучал грозно. – Я пришел по вопросу кредита. Вашего кредита.

Женщина откинула волосы со лба. Одетая в развевающуюся, полупрозрачную тунику, она не выглядела, - подумал Виктор, - на кого-то, кто не вовремя выплачивает кредиты. Все-таки, какая беззаботность!

- Пройдите, пожалуйста, - тихо сказала женщина.

Площадь квартиры не могла превышать сотни квадратных метров, тем не менее, была приличной. Войдя в открытый в кухню салон, Виктор посчитал, что здесь мог бы жить даже кто-то из знаменитостей.

Женщина предложила чаю, Виктор отказался.

- Не стоит думать, будто бы меня можно купить!... – бросил, чувствуя, как у него потеют руки.

Из соседствующей с салоном комнаты появился мужчина; муж.

- Купить? – спросил он, явно дезориентированный. – О чем это пан говорит?

- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, - парировал Виктор.

Мужчина поглядел на него, не скрывая удивления. Его могучую грудную клетку обтягивала модная несколько лет назад футболка от Дизеля, изображающая супергероев из популярных мультиков; в левой руке у него был плюшевый медведь. Есть ли здесь какой-нибудь ребенок? Где?

- Неважно, - буркнул, в конце концов, тип. – Так чего вы пришли?

- Я пришел, - дрожащим голосом сообщил Виктор, - напомнить, что вы не выплачиваете кредит, взятый, - тут он заглянул в папку, - под залог данной квартиры…

- Но ведь, - тут же вошел к нему в слово обеспокоенный мужчина, вы же не судебный исполнитель?

- Нет, - выпалил Виктор. – Я представляю частную фирму. Судебные исполнители не эффективны…

- Понимаю, - очень серьезно произнес мужчина, а женщина глянула на Виктора с удивлением. – Так… так каким образом мы можем вам помочь?

- Помочь? – теперь уже удивился Виктор.

- Ну да, - ответил мужчина. – Что, собственно, мы можем вам дать? Зачем вы сюда пришли? Какова, - прибавил он, видя, что до Виктора до сих пор не доходит, - цель вашего визита?

И медвежонок в его левой руке, игрушка с помятым ушком.

- Не знаю, - неуверенно сказал Виктор.

- Пан не знает? – спросила женщина.

- Это вы обязаны знать…

Виктор закрыл – щелк! – матовую картонную папку.

Минута тишины.

- Я думаю, - сказал, в конце концов, мужчина, - будет лучше, если вы уже уйдете.

- Нет! – поднял голос Виктор. – Это вы, - на выдохе произнес он, - это вы не платите! Все это не ваше! Я… представляю…

- Да? – с явным весельем в голосе спросил мужчина. – Что вы там представляете? Давайте сделаем так, - предложил он. – Вы сейчас уйдете. В противном случае… придется вызвать охрану.

Виктор отрицательно покачал головой.

- Никуда я отсюда не уйду. – Он тяжело свалился на стул. Вздохнув – "ну, раз пану так хочется" – мужчина направился к выходу, по пути оставляя медвежонка на полке. – А вы никуда не сбежите! – крикнул Виктор вдогонку, но тут женщина положила свою ладонь ему на руку.

- Я принесу вам воды, - предложила она; треск закрываемых дверей. – Вы должны нас понять, - склонилась она. – Мы очутились именно в такой, а не какой-то другой ситуации. Почему вы не хотите нас понять?

- Мы? – спросил Виктор.

- Вы. Банк. Коллекторы. Вы же как-то связаны друг с другом, разве нет? Ведь должны!

Вообще-то он понятия не имел. Через минуту вернулся муж женщины в компании пожилого охранника, которого Виктору удалось обойти на входе.

- Скажем откровенно. Это вторжение. Вторжение, - атаковал усач. – И, либо вы уйдете по-хорошему, либо мы звоним в полицию. Вы знаете, кто я такой?

На выходе Виктор еще успел крикнуть, что сюда вернется.

И, действительно, вернулся. Через несколько дней дело молодой семьи была передана в офис судебных приставов – в фирму старинного знакомого пана Эдека еще по первой "Солидарности" – и довольно скоро Виктор узнал, что закончив вопрос невыплаченного кредита незамедлительным выселением, судебный исполнитель в ходе закрытого аукциона приобрел квартиру в виляновском жилом комплексе; цена представляла лишь малую долю реальной стоимости.

- Ловкач! – с признанием в голосе оценил дело пан Эдек.

Когда Виктор рассказал всю эту историю Беате, та тоже была полна удивления; девушка твердила, что Виктор немедленно обязан теснее войти в компанию судебного исполнителя и пана Эдека.

- Я тоже об этом думал, - согласился Виктор. Тем вечером он пригласил свою девушку в итальянский ресторан на улице Фоксал; в коротенькой юбочке и обтягивающем свитерке та выглядела особенно притягательно. Беата сразу же сообщила, что на ней нет трусов, и он немного жалел, что не может забрать ее в квартиру родителей (хотя оба наконец признали, что Виктор обязан им представить свою девушку). Номер в хостеле, правда, не сильно превышал его финансовых возможностей, вот только стоит ли выбрасывать столько денег на секс, на краткий контакт с раем? – Да я и сам уже думал, как к ним как-то вкрутиться, подружиться.

- Это обязательно! – пробормотала Беата с заполненным макаронами ртом, словно там был вот-вот готовый лопнуть громадный пузырь из жевательной резинки. – Подумай, - проглотила она tagliatelli, - сколько эти люди могли бы для тебя сделать. Ведь когда-то им придется отдать кому-то эту их халтуру. Так почему бы не тебе, любимый? Вкрутись к ним! Построй свой бизнес!

Когда следующим утром Виктор упомянул об этой идее пану Эдеку, тот рассмеялся:

- Что, тоже хотелось бы немного подработать, а? Спекульнуть?

- Вы меня неверно поняли, - ответил на это Виктор. "Сделай это поделикатней", - советовала Беата: "прежде всего, тебе нельзя потерять его симпатий. Это ведь старый пердун" – именно так она его определила – "а может по-настоящему много! Чуточку полижи ему задницу!". – Лично мне все это показалось несколько любопытным…

- Любопытным! – рассмеялся пан Эдек. – Уж я-то хорошо знаю, что там тебе показалось.

И он погрозил Виктору пальцем.

- Ну а если серьезно, - сказал он, склонившись к Виктору, - то зачем тебе все это? Я думаю, - заявил он, - что ты еще несколько молод для чего-то подобного. Еще не время!... Используй то, что у тебя имеется сейчас. Позабавься немного! Договорились? – Он хлопнул парня по спине. – Так как? Договорились?

Используй то, что у тебя имеется; не самый паршивый совет. А что у него имелось? Не так уж и много, это так; Виктор с легкостью мог, скорее, перечислить то, чего у него не было. Пан Эдек, правда, обещал, что парень "на своей должности бедствовать не будет"; тем не менее, вот уже длительное время зарабатывал, в силу договора, неполные три тысячи злотых чистыми, и только лишь проживая с родителями, мог позволить себе приглашать Беату в ресторан, отвозить ее домой на такси и вообще, на то, чтобы быть взрослым.

Виктор не признался Беате в поражении; сказал, что у дяди Эдека просто не было для него времени. "Ты только осторожно, - посоветовала девушка, - чтобы его не рассердить. У таких людей настроение, наверняка, быстро меняется".

Виктор не спросил про "таких", какими бы они там ни были, похоже на то, что их расположение он соискал; через несколько дней пан Эдек сам представил одно предложение.

- А может, - снизив голос, спросил он, - ты бы хотел выкупить ту квартиру? Так как, парень?

- Выкупить? – удивился Виктор.

- Ну да, - подтвердил пан Эдек. – А что, разве не случай? – спросил он, садясь на кожаный диван в холле. – Что тут для тебя плохого? Наверное, уже самое время вылететь из гнездышка?... Было бы здорово, - подмигнул он парню, - иметь местечко для потрахушек, а?

- Вы говорили об этом с моими родителями? – спросил Виктор в явном замешательстве.

- Нет, - признал пан Эдек, выпрямляясь. – Но почему бы… не сделать им неожиданность? Мой приятель хочет за квартиру двести тысяч, это гораздо дешевле, чем на рынке…

- Но, - вспомнил Виктор, - купил он ее меньше, чем за сто пятьдесят…

- Хей! – погрозил ему пальцем пан Эдек. – Должен же он с этого поиметь что-нибудь и для себя? Разве нет? Парень, - бросил он. – Знаешь ли ты, кто я такой? Мой знакомый предлагает тебе выгодную сделку. И поверь мне, такой случай скоро не представится.

Когда все уже было кончено, вместе с Беатой Виктор посчитал, что, и действительно, будет лучше представить это его родителям в форме неожиданности; ну а при случае пускай узнают девушку, с которой Виктор желает провести свою взрослую жизнь. Он не спросил, а что с ее родителями; знал, что те живут в деревне, во всяком случае, что от них воняет. А для тех, от кого не воняет, будет маленький такой ужин.

- А я приготовлю чего-нибудь своего, - предложила Беата. Похоже, эта задумка ее весьма тронула.

Через пару часов кухня квартиры на Урсинове была вся в пару; вьющиеся волосы Беаты становились дыбом и не желали опускаться. Стекающий пот открывал на напудренном лице просветы здоровой розовой окраски, того самого цвета, который делает молоденьких девушек похожими на поросят. На платьице несколько пятен грибного соуса; Виктор ведь упомянул, что его родители очень любят грибочки.

В какой-то момент Беата просто расплакалась; она не могла предусмотреть поражения уж такого размера.

- Спокойно, - прижал ее к себе Виктор. – Все будет хорошо.

Гораздо ближе к правде было бы: что бы там не случилось, но жратвы будет дофига.

Когда потом Виктор размышлял обо всей ситуации, у него складывалось впечатление, что, несмотря ни на что, все пошло очень даже неплохо, во всяком случае – все могло пойти гораздо хуже. Два десятка лет спустя он неоднократно видел в Фабуле истории с подобными основами. Он был удивлен тем, что редакторы сервиса не решились на введение системы поиска персонажей, чего-то типа "богатая девушка + бедный парень", "лесбиянки", "полноценная девушка + инвалид"; это сэкономило бы ему массу времени. Все счастье, что каждый вечер, в каждом временном поясе разыгрывалось по несколько тысяч подобного рода сценок. Глядя со стороны, Виктор посчитал, что его родители повели себя, в общем-то, даже сочувственно, не спрашивая у Беаты, а почему ее отец безработный, а зачем она вообще приехала в Варшаву? И знает ли она вообще, кто перед ней? Хорошо ли она чувствует себя, когда отбирает рабочее место у нас, старых варшавяков? У нас, потомков шляхты? Из чего собирается она добавить к взятому взрослым Виктором кредиту, раз сама зарабатывает так хуево? А не считает ли она, что платье, которое сегодня надела, несколько смелое и оскорбляет пожилых людей? Довоенных дам, довоенных джентльменов? А может, ей следовало бы съебываться отсюда к ебаной матери, хмм? Беседа за столом – "во, сколько у нас тут жратвы!" - сфокусировалась, в основном на предстоящей свадьбе принца Уильяма и Кейт Миддлтон, элитарного Университета Сент-Эндрюс выпускницы по специальности "история искусств".

Что Беата об этом думает? Имеются ли какие-нибудь мысли по этому поводу?

- Я считаю, что это великолепно, - ответила Беата после краткого раздумья. Мать энергично закивала головой. – Прекрасно, что все это будут передавать. Здорово то, что подобного рода торжества каким-то образом доступны и для нас, для… - тут она замялась.

- Простых смертных, - добродушно подсказала мать.

- Совершенно верно. Именно, что для простых смертных.

Неожиданность, связанную с квартирой, Виктор отложил под конец пиршества.

- Ну ладно, - сказала мать, - но где же вы, молодые люди, вообще встречаетесь? Должно же у вас быть какое-то место! И вообще, Виктор, как ты мог утаить такое сокровище!

- Самое настоящее сокровище, - повторил отец, разглядывая декольте Беаты.

Представив суть дела, Виктор начал объясняться. Родители казались удивленными. Собственная квартира? Как это? Что, захотелось играться во взрослых?

- Почему ты нам ничего не сказал? – тихо пожаловалась мать. – Или это означает, что ты собираешься оставить нас одних? Ну а то молодое семейство? – допытывалась она. – Они со всем этим не справились, правда? Для них все это было слишком много, так?

А действительно ли слишком много? – задумался Виктор. Ну да, да, потому-то им и не удалось. Тогда почему нам, - он еще не привык размышлять во множественном числе, - могло бы?

- Надеюсь, - взял голос отец, - что ты уверен в том, что провел удачную сделку. Что у тебя имеются на это все необходимые документы. – А когда Виктор утвердительно покивал головой, он удивленно прибавил: - Так что, вы хотите вот так, одни?... Совсем одни?...

Через несколько дней они впервые вошли вместе в квартиру. Помещение казалось совершенно опустевшим; или же тем гадам, подумал Виктор, удалось все отсюда забрать? Почему нигде не видно соковыжималки, кофеварки?

- Это здесь? – с робкой улыбкой спросила Беата. – Именно здесь?

Виктор попытался зажечь свет; выключатель никак не отреагировал, так что комнату все так же заливал темно-синий отсвет. Единственное, что осталось, это занавески; занавески, трогаемые ветерком из окна, которое кто-то забыл закрыть.

- Погляди! – Беата присела, заметив на полу цветастый силуэт. То была игрушка, невинный плюшевый мишка, нечто такое, чего просто нельзя не любить.

Так что: и это все? Нет, не до конца: еще нашелся матрас, который даже приятель пана Эдека посчитал ни на что не пригодным. Поскольку им нечего было делать, решили заниматься на нем любовью. Они уже изучили собственные предпочтения – ласки под мышками, вылизывание яичек – и вскоре, считал Виктор, это надоест; одни только мечты не смогут надоесть.

После ласк, когда они уже лежали в густеющей темноте, Виктор услышал настойчивый стук, потом звонок в двери; странно, что его не отключили. Звонок на мгновение прекратился, чтобы тут же вернуться с удвоенной силой: пискливый, громкий, который невозможно было вынести.

Их накрыли; без каких-либо сомнений, их зацапали на месте.

- Откройте! – доносился из-за двери женский голос. - Откройте!

Начинало делаться холодно; никаких одеял они не нашли.

- Откройте, пожалуйста!... Я пришла за талисманом, который остался здесь!...

Беата с трудом подавила смех.

- Талисман, - шепнула она. – Талисман, прикинь?

- Откройте, пан, - не желала сдаваться женщина. – Я же знаю, что пан там!

Она знает, что я здесь, подумал Виктор; блин, все знают, где я нахожусь, где бы я ни был. Беата заурчала, отираясь об него потными ягодицами. Неожиданно пришла мысль, что у него нет никакой обязанности вставать, что он не должен никого впускать сюда; что он может провести в этой квартире целую жизнь, делая вид, что его здесь нет. Он был бы словно тот плюшевый мишка с задорной рожицей. Укрыться в складках жирного медведеобразного пуза; и одарить безусловным телом всякого, кто отважится взять его в объятия.

6

В соответствии с опубликованными под конец 2056 года статистическими данными, среди передаваемых порталом Фабула событий наибольшей популярностью пользовались игры котят; второе место досталось квалификационным беседам. И этому трудно удивляться. Нашим историкам известны описания семей, собирающихся перед экранами айПэдов, чтобы поглядеть на молодых мужчин, не справляющихся с тестами на эккаунт-менеджера или сборщика помидоров. Представители отделов HR не привыкли притворяться, будто дело здесь в чем-то ином, как не в унижении кандидатов: были предусмотрены проверки на прыжки с сальто и соблазнение женщин. В конце концов, как говорит поэт: по причине действия неизбежных законов природы, некоторые просто обязаны страдать от нищеты. Это те самые неудачники, что в большой лотерее жизни вытащили черный шар[9].

Выходя их офисного небоскреба на кольце ООН, Вероника приняла несколько SMS-ок от матери: "Держись!!!!", "Ну что, как там пошло?". Было уже начало восьмого вечера; вот уже несколько дней температура спадала до минус двадцати градусов. Автобус на Бемово опоздал на пятнадцать минут: когда же он наконец приехал, раздолбанный и душный, Вероника не нашла места, чтобы присесть. Впихнутая в бок возле калорифера, она размышляла, а кто все эти измученные и озябшие пассажиры? Возвращались ли с работы? Звонки по телефону: "Шеф целый час меня долбал, так что я опоздаю", "У клиента унитаз ставили, так что опоздаю". Походило на то, что все опаздывали в те места, в котором им хотелось бы находиться. Тогда, почему они не проводили в этих местах день, чтобы, скажем, почувствовать красоту? Разве необходимо было в это время ставить сральник, в который никогда не навалят кучу? Что их удерживает на этом свете, раз обязаны устанавливать сральники?

Мать, похоже, не была удивлена представленным Вероникой результатом собеседования.

- Я так и знала! – радостно воскликнула она, приветствуя дочь на пороге. – Я знала, что тебя примут, дорогая! Ну кого, как не тебя?

Еще она сообщила, что приготовила ужин, да что там – настоящее пиршество.

- Мама, - шепнула Вероника. – Нет… нет… не надо…

- Да как же так, милая? – удивилась мать. – Ведь ты же сказала, что… что тебя приняли, так? – Вероника кивнула. – Вскоре мы будем богатыми! – громко объявила мать. – Доченька! Дорогая моя, - шепнула мать. – Пригляди тут за вкусняшками, а я за соседями пойду. Однова поживем!

Один раз пожить: один раз наесться. На конфорке кухонной панели грелся бульон; в наполненной жирной жидкостью кастрюльке плавали останки цыпленка. Хватит ли этого на всех?

Из-за не закрытых квартирных дверей донесся возглас:

- Добрый Боже! – визжала похожая на индюшку соседка.

Мать лежала на полу в коридоре; она была похожа на выброшенную на берег рыбу.

- Вызываем скорую!... – предложила соседка.

- Н-нет, н-не надо, - медленно поднимаясь, простонала мать.

Вероника холодно глянула на нее; ясное дело, что не надо. А ведь кто-то чего-то обещал.

- Возвращаемся на прием, мама, - настаивала она.

- Только я не уверена, - прошептала мать, - будет ли это хорошей идеей…

Ох, подумала Вероника, таких вещей маленькому мишке не делают.

- Ты же приготовила мои любимые блюда, - напомнила она. – Бульончик и котлетки. А теперь следует подать их на серебряном сервизе, правда?

- Да… - протяжно вздохнула мать. Похожая на индюшку соседка сообщила, что позовет мужа; еще спросила: нет ли у них дома чего-нибудь покрепче. – Ну да… Да… я должна…

Теперь, чтобы сохранять видимость, Веронике не раз приходилось вставать раньше; лишь иногда, когда мать уходила на работу рано утром, ей удавалось оставаться дома, в кровати. Тогда морозные дни она проводила, шастая по Интернету: согласно сайту Коробочка, Карла Бруни уже была в положении; Эмма Уотсон решила получить высшее образование в Оксфорде; где-то там разыгрывалась какая-то жизнь.

Вынужденная выходить на выдуманную работу, она понятия не имела, что делать с самой собой. Мать срывалась еще перед рассветом, чтобы приготовить ей булочки с паштетом на бизнес-ланч; чаще всего, они попадали в ближайший мусорник. Куда пойти? Теплым и дармовым убежищем казались торговые центры. Поначалу Вероника ходила в те, что располагались в центре: "Аркадия", "Золотые Террасы". Потом она стала помещать торговые галереи под Варшавой, туда, по крайней мере, нужно было дольше ехать; время уходило как-то быстрее. Она быстро открыла, что много магазинов с тряпками там не найдет: чтобы пересмотреть товар, хватало минут сорок. Так что теперь? Она составила список вещей, которые купит, когда-нибудь; а можно и второй составить – это те вещи, которые она проигнорирует? Кардиган поло RalphLauren (799,99); блузка UnitedColoursofBenneton (259,99); цифровой фотоаппарат NikonD5000 (2199,50): это чтобы все увековечить. На первом этаже центра растянулся суровый холл; Вероника с удивлением узнала, что это мебельный магазин.

Здесь не было массы охранников. Несколько часов Вероника ходила по помещению, устроенному простым, практичным образом. Когда ей стало жарко, она повесила пальто в темно-коричневый шкаф; там уже ожидал набор вешалок.

Пройдя через пару гардеробов, Вероника направилась в сторону столовых-кухонь. Просторные, солнечные, яркий свет галогенных ламп из-за оконных дыр. Светлые панельные шкафчики (это же сколько запретных сладостей можно сюда сунуть… шоколад "Тоблероне"); голубенькие стены; картонный чайник, изготовленный их воска манекен экспресс для кофе из капсул. Оглядевшись, никто ли не подглядывает, Вероника сделала вид, что берет одну из не существующих капсулок. Нет ничего лучше, чем живительный кофеек в начале дня; и утреннее обжорство. Несколько минут она поглощала пустоту из белых квадратных тарелок; использованные ложечки с вилками она сунула в отверстие мебельной стенки для посудомойки.

Двери из кухни вели прямиком в небольшой салон, оформленный в более темных тонах: оливковые стены, покрытые шпоном комоды; шкаф, заполненный восковыми предметами, притворяющимися книгами. Вероника вытянулась на софе; а почему бы не вздремнуть после такой короткой, проведенной в безумствах с приятелями ночи? Хотя размещенный прямо напротив лежанки телевизор был всего лишь картонным муляжом, на столике возле софы дремал самый настоящий пульт дистанционного управления. Ленивым жестом Вероника надавила на несколько кнопок, делая вид, будто перещелкивает каналы. Наконец – какой-то из них ее заинтересовал. Что это могло быть, в эту утреннюю пору. Повторение какого-то реалити-шоу? Чужое существование, которое видел уже раз, переживаемое заново делается попросту скучным.

Через несколько часов Вероника сползла с софы, отправилась в другой конец зала: в отдел со спальнями. Больше всего ей понравился набор с обширной, рассчитанной на несколько человек кроватью; скорее уже, семейной, чем супружеской. Предмет мебели, пускай даже и снабженный матрасом, оставался голым и холодным: не хватало одеяла, которым можно было бы укрыться с головой. Наблюдая за кроватью из зала, словно ребенок, который подглядывает за занимающимися любовью родителями, Вероника заметила молодого мужчину с полноватой женщиной при нем: они присели на кровать, словно бы прекрасно знали и понимали, чем на ней можно заниматься. "Попробуем?", - спросил мужчина.

Тихонечко отступив, Вероника забрала из шкафа пальто в клеточку. Прицепленный к шкафу проспектик извещал, что данная модель называется "Tillbaka", что по-шведски означает: "С возвращением".

Конура на восьмом этаже крупноблочного дома в залах ИКЕИ поместилась бы несколько раз. Это не было жилище, в котором Вероника провела детство; мать купила ее всего несколько лет назад, продав другую квартиру, чуть побольше, расположенную в паре кварталов отсюда. Вероника не знала, почему мать решила избавиться от предыдущей квартиры; когда ей было шестнадцать, она подозревала, будто бы то был некий вид наказания; наказания для нее. Она ведь не попала в самый лучший в городе лицей – хотя школа, которая приняла ее к себе, тоже была, вроде как, неплохая; в ней обучались будущие журналисты, художники, гуманитарии. Впоследствии Вероника должна была узнать, что прием дочери на учебу мать вымолила на коленях в дирекции; с теми оценками в табеле из гимназии ее отправили бы, несолоно хлебавши.

Загадка квартиры выяснилась как-то днем, в каникулы перед первым годом в лицее, сразу же после переезда. После покупки новой квартиры на счету у матери оставалось еще немного денег; вроде как и немного, тем не менее, сумма была приличная, и банк пригласил мать на встречу.

- Знаешь, что они мне там сказали? – спросила мать, вернувшись домой. – Слушай! - обратилась она к шестнадцатилетней Веронике. – Они сказали что те деньги, которые лежат без движения, можно инвестировать. Что, не выходя из дома, я могу выиграть в "Миллионерах"!

- И что ты им на это ответила? – спросила возбужденная Вероника. Охо-хо! – подумала она про себя. Ох, так я буду богатой, как мои будущие одноклассницы!

- Что я им сказала? А что я им сказала? – Мать широко улыбнулась. – Ясное дело, я им сказала, что эти деньги уже инвестированы!

- Инвестированы? – удивилась Вероника.

- Они ничего не поняли. Слушай! – Мать была явно в веселом настроении. – Не знаю, что они имели в виду, но они спрашивали, как такое возможно, что я уже что-то инвестировала, раз деньги лежат на счету. Так я им сказала, что деньги вроде как и лежат на счету, только я их уже инвестировала, настолько замечательно, как только могла. В свою маленькую доченьку.

- Что?... – не дошло до Вероники. – Погоди, погоди, это как?

- Эти деньги пойдут на твое высшее образование, - очень серьезным тоном сообщила мать. – Это те вложения, которые вернутся. Обязаны вернуться, - с огромным убеждением заявила она.

У Вероники по этой теме мнение было другое; сама она считала, что эти деньги они должны дать папе, а он с ними справится получше.

С момента встречи на празднике первого причастия она не разговаривала с матерью об отце; ни разу она его не встретила. Еще в гимназии дети чего-то там упоминали про алименты; когда в какой-то из вечеров на каникулах Вероника сказала об этом матери, та лишь мрачно рассмеялась.

- Твой отец никогда ничего подобного не предлагал.

- А почему ты не попросила его об этом?

Они сидели в ванне; мать попросила, чтобы дочь потерла ей спину. Вероника оттирала пухлую, покрытую мелкой сыпью поверхность, под которой угадывались искривленные кости позвоночника.

- Я? – Мать резко обернулась. – На нос Вероники упали хлопья пены; в зеркале грязной воды девушка видела ложбинку между ягодицами матери. – Я? Я должна его просить?

- Ну да, - сказала Вероника, опуская губку. – Он же, ну ты понимаешь… лучший.

Мать всматривалась в дочь; Вероника уже очень давно не видела ее лица столь близко.

- Лучший? – осторожно спросила мать. – Что это означает: "лучший"?

Вероника делала вид, будто бы задумалась.

- Он может больше… - произнесла она в конце концов. – Больше… пользоваться жизнью.

- А почему так? – спросила мать. – Почему так сложилось, Веронюся?

- А я знаю? – лишь бы мать отцепилась, бросила Вероника. – Видно, такой уже уродился…

Мать отложила желтую губку. Газовая колонка отбрасывала тень на ее тело, плещущееся в воде словно рождественский карп.

- Нет, ты не поняла, - медленно произнесла мать. – Я спрашиваю: почему? Почему ты так считаешь?

- Ну… - Веронике сделалось стыдно. – Ну, у него имеются деньги!...

Мать подавила смех.

- Тааак, - признала она. – И что? – неожиданно спросила она. – Этого достаточно? Иметь деньги?

Сейчас она выглядела так, словно хотела бы утонуть в этой мелкой ванне; погрузиться под воду, в холодную, горькую тишину.

- Да, - тихо сказала Вероника. – Да. Этого достаточно. Ведь если бы ты взяла те деньги от папы, если бы попросила его… Ничего бы ведь не случилось.

Мать долго размышляла, оперев локти на холодных краях ванны.

- Нет, - ответила она наконец. – Видишь ли, возможно, оно и так, что мы живем беднее, да, - со стыдом в голосе признала она. – Ну да, так оно наверняка и есть. Возможно, правда и то, что для твоего… папы, - прошептала она, - подкинуть сколько там злотых не было бы проблемой, это так. Но, - тут мать закашлялась. – Как ты вообще можешь думать о чем-то таком? – Ее глаза наполнились слезами. Вероника наклонилась, чтобы ее обнять. – Нет, не прикасайся ко мне. Ты считаешь, будто бы так должно быть? Будто бы я сама обязана… И, и что? Нет, - заявила она, глотая слезы. – Иногда я даже размышляю над тем чтобы брать меньше заказов. Чтобы ты получше узнала, что такое бедствовать!... – Тут Веронике сделалось нехорошо. – Ведь ты здесь не только для того, чтобы брать! Ну не сру я деньгами, - взвизгнула она. – Я всего лишь вылизываю сральники!

Больше к этому разговору они не возвращались. Через несколько вечеров Вероника увидела, как мать сидит и что-то тщательно записывает на листке бумаги. По шумящему телевизору передавали BigBrother. Через несколько секунд он отключился, чтобы тут же вновь зашуметь; все это продолжалось несколько секунд.

- Ты что делаешь? – спросила Вероника.

Мать подняла голову.

- Считаю, - пояснила она. – Считаю, сколько денег останется у нас после всех выплат, после трат на еду. Вообще-то, я уже закончила. Держи, - вручила она листок Веронике. – Я посчитала, а ты подумай, что с этим можно сделать.

Листок, вырванный из школьной тетрадки; внизу, в синем кружке: триста пятьдесят.

- Немного, правда? – шепнула мать. – А будет еще меньше. Да, да, будет еще меньше. – Видя мину Вероники, она прибавила: - Я подвела тебя, правда? Подвела уже тем, что родила тебя? Лучше было бы и не жить, так?

Вероника не отвечала.

- Если хочешь чего-нибудь другого, - продолжила мать через какое-то время, - сама поговори с отцом.

Телевизор снова захрипел, а потом резко погас.

Вероника не собиралась этого сделать. Ей было всего лишь шестнадцать лет: девочек в этом возрасте занимает начало сексуальной жизни, модное тряпье, поиски развлечений; только ее лично все эти вещи никак не занимали, но она знала, что если заставит себя, то начнет.

Только через несколько дней после того разговора она придумала, как убедить мать, чтобы та связалась с папочкой. По четвергам мать убирала в одной богатой квартире на Урсинове. Ее владельцы, супружество пятидесятилетних уважаемых людей с сынулей Виктором, довольно часто были к ней довольно суровыми: иногда по десятку раз они требовали перемывать пол в санузле. "Просто мы считаем, - пояснил как-то пан Яцек, хозяин дома, вручая матери банкноту в пятьдесят злотых, "что обслугу следует держать на коротком поводке". Всю дорогу до Бемово мать плакала, пассажиры автобуса глядели на нее неодобрительно. "Неужто я такая?" – спрашивала мать. "Прислуга? Пани Половая тряпка? Вот такая?".

Во время каникул Вероника сопровождала мать в поездках по местам, которые следовало убирать – какое-никакое, но развлечение, пока ровесники из богатых домов облапывают друг друга в заграничных детских лагерях – так что она знала, где хозяева квартиры держат запас наличности. Когда в один из четвергов пан Яцек с супругой надзирали за чисткой кастрюль, Вероника незаметно свистнула из комода в салоне несколько банкнот и сунула матери в куртку.

И все пошло в соответствии с планом. Через два часа пахоты потная мать протянула руку за милостыней. Пан Яцек был крайне изумлен, увидав средства, оставшиеся в комоде, а пани Эля тут же засвидетельствовала, что вчера вечером положила туда больше тысячи злотых.

- Нету… нету… нету… - бормотал пан Яцек, крутясь по салону. – Нету.. нету… Ага! – поглядел он на мать. – Возможно, сейчас мы кое-чего узнаем, правда?

Мать с трудом держалась на ногах, обессиленная, она с охотой попросила бы стакан воды.

- Не понимаю, - шепнула она, - что вы имеете в виду.

- Пани не понимает? – Пан Яцек с издевкой усмехнулся. – Так сейчас поймете. Пани знает, кто перед ней стоит? А покажите-ка свои карманы.

Мать стояла, опершись о диван, Вероника сидела, весело болтая ногами.

- Мне весьма жаль, - ответила мать наконец, негромко и гордо, - но я не вижу причины… прошу мне заплатить за работу… И у вас нет права требовать вот этого.

Мужчина остановился перед ней на половине шага.

- Не имею права? Что? Я не имею права? Ну, баба, тебе таки удалось меня достать, - рявкнул он и ударил мать по лицу. Вероника наблюдала за всем этим с нескрываемым восхищением. Хозяин повалил мать на диван; заблокировав ей голову, он начал обыскивать карманы ее тренировочного костюма: упаковка от жвачки, билет на автобус и конфетка для маленькой Верониси. Мать стонала: "Оставьте меня, прошу вас", а он бил ее кулаками. – Элькаааа! – крикнул он жене. – Проверь ее куртку! Проверь, чего она наворовала!...

- Есть! Есть! Тут они! – влетела в салон пани Эля. – Есть, Яцек! Да знает ли она, кто мы такие?! Ты погляди, сколько она натаскала!

- Ах ты, курва бессовестная! – заорал пан Яцек.

- Я этого не делала, - шептала мать. – Я не виновата!

Даже если бы она была виноватой, было бы такое наказание адекватным? О, нет, подумала Вероника. Если бы она была виноватой, тогда ее следовало завести в какой-нибудь торговый центр, на рынок, там дать батогов, а потом отрубить ручки-ножки, чтобы не могла работать. А маленькая Вероника получила бы новых родителей, которые бы устраивали бы принятый между партнерами нагоняй за слюнявые обжиманцы с парнем.

- Убирайся отсюда, - приказал пан Яцек. – И что ты вообще хотела сделать с этими деньгами? Ведь ты же… совершенно тупа, так что ты хотела с ними сделать?

- Пожалуйста… - мать все еще заливалась слезами. – Ну поверьте мне, прошу… - она опустилась на колени и охватила ноги пана Яцека красными своими руками. – Ну прошу вас… прошу…

- Не прикасайся ко мне, воровка! Вон нахуй!

Удалось! Маленькому мишутке удалось! – удовлетворенно подумала Вероника.

- Прошу вас…

- Выматывайся! И немедленно. А мы сейчас же обзвоним знакомых, не пропало ли у них чего, - закончил пан Яцек.

Выбегая из квартиры, Вероника усмехнулась – словно щебечущая птичка, воробышек из мультика. А мать ползла за ней на коленях.

7

Поскольку Виктору не удалось закончить перепись до наступления вечера, он попросил у хозяина: не мог бы он прийти как-нибудь в другой раз, может даже и завтра. "Не надо мне тут шутки шутить", - отказал тот. "Да вы вообще знаете, кто я такой?". В гостиной не было лампы, и только лишь по настойчивому требованию Виктора хозяин решился зажечь запыленную лампу накаливания, свисавшую с потолка на тонком проводке.

Среди собранных Виктором предметов преобладала одежда. Клетчатое пальто марки Reserved (не более ста злотых); голубая рубашка с логотипом Tommy Hilfiger (около двухсот злотых); выглядящее ни разу не надетым платье. Под поверхностью скользкого материала Виктор нашел метку Bershka – двести злотых. Небольшая, вроде как элегантная сумочка-конвертик: несмотря на усиленные старания, Виктор не обнаружил никакого доказательства того, что ее купили в каком-то бутике, лишенная метки, она казалась ему совершенно не имеющей какой-либо цены. В конце концов, он решил записать: триста злотых.

- А вот этого прошу не трогать, - предупредил хозяин, когда Виктор начал извлекать вешалки из шкафа в салоне. – Это не той женщины. Нужно было бы разрешения спросить, - укорил он.

- Простите, - покраснел Виктор.

Перед тем, как покинуть квартиру, он упаковал тряпье в картонные ящики. На выходе отметил, что раньше как-то не заметил шкафчика для обуви в прихожей.

Но в шкафчике никакой обуви не было; внутри него прятался ноутбук марки "Тошиба".

- Вот это вот точно не мое, - спешно заявил хозяин, когда Виктор искоса глянул на него. – Ну да, как раз это может быть то самое, чего вы искали. Это могло принадлежать той пани…

- А вы не согласились бы, - быстро спросил Виктор, - впустить меня в квартиру хотя бы еще на один вечер? Я бы мог тогда поглядеть, исправен ли он…

- Исключено, - не уступал хозяин. – Если хотите его забрать забирайте сейчас.

Компьютер тяжелый, массивный. Ну вот как он потащит ящики? Оценит ли пан Эдек его самопожертвование.

- Но если бы что… - настаивал Виктор. – Если бы, все же… я бы вернулся за телевизором?

Владелец квартиры высоко поднял брови.

- Вот телевизор прошу оставить. – Виктор даже рот раскрыл от изумления. – Может его и привезла та женщина, но, думаю, он и здесь еще пригодится.

Вопреки ожиданиям Беаты, при меблировке совместного гнездышка родители Виктора решили помочь им только лишь добрым советом. А денежки? "Не хотим отбирать у вас, дети, этого удовольствия", - сказала мать, - "когда-нибудь все это станете вспоминать с ностальгией". На самом же деле им, попросту, было жалко бабла; вот уже длительное время они экономили на дальнее путешествие-обновление, в Индию, куда-нибудь, где почитают коров. Нет, понятное дело, они кое-чего "подкинули", как сами это определяли, "в совместное дельце": принесли несколько книжек (биографии великих людей) и коллекцию DVD-дисков из серии стенд-ап выступлений HBOnastojaka[10].

Поскольку от кредита осталось еще несколько сотен злотых, шатаясь как-то вечером по Галерее Мокотув, Беата от нечего делать купила два удобных кресла. Виктор приехал в торговый центр, и они с Беатой потащили кресла в автобус; на кремовой кожице долгое время он еще замечал следы грязи, отпечатки чьих-то (интересно, чьих?) подошв. "Перекусы в городе закончились, но хорошо", - очень серьезно заявили родители, - "что теперь вы имеете себя". Себя они имели; жизнь длинную и не пройденную, а уж плоскую, словно пустыня.

Ну хорошо, а как с остальной меблишкой?

Беата первой задала этот вопрос; ее давняя соседка по комнате ни за что не желала делиться предметами мебели, которые несколько лет назад они честно купили пополам.

- А может, - сказала Беата, - удалось бы чего-нибудь из тех квартир, в которых ты занимаешься взысканием долгов.. ну, ты же понимаешь, о чем я говорю!

Она имела в виду то, чтобы чего-нибудь прихватизировать. А почему бы и нет? – подумал Виктор. Если провести все осторожно, то кто там будет выступать ко мне с претензиями? Жильцы, у которых провели взыскание? Приземистые тетки с грудями, похожими на голубиный зоб; попивающие пиво исхудавшие мужики в майках и трениках. Их жизни: даже зрителям сервиса Фабула через пару десятков лет быстро бы осточертели. А разве жизням, которых никто не желал бы пережить, принадлежат диваны и стулья? "Ну как магазины могу требовать от нас столько денежек за мебель?" – жалостливым тоном спросила Беата. – "Это же как долго нужно работать, чтобы жить красиво?".

Виктор не думал, чтобы выселяемые впоследствии хозяева заметили отсутствие каких-либо предметов в имуществе. Комод родом из второй половины семидесятых годов; стол с приклеенными под столешницей пережеванными жвачками; лампа с давным-давно расколотым абажуром; не такая уже не новая стиральная машина. Собственно говоря, Виктор решил не экономить только на одном предмете. Беата, услышав про эту его идею, фыркнула: ну что за легкомыслие! Ведь эти деньги могут еще пригодиться! Быть может, соответствующим образом захомяченные, через несколько лет они совершенно неожиданно возрастут в цене и тогда их хватит на отдых на Сейшелах или – хотя бы – на пожрать в "Амаро"?

Но потом все же признала его правоту. Кровать, в каталоге ИКЕИ описанная как двойная, наверняка могла бы разместить еще одну симпатичную парочку, приглашенную поэкспериментировать в сфере запретных наслаждений. Длинный, холодный зал магазина:

- Попробуем? – спросил Виктор. Беата покраснела; кивнула. Матрас: мягкий, глубокий; в нем потеряться можно. Катаясь по губчатой поверхности, в освещенной галогенными лампами зале магазина они выглядели, словно площадка молодняка в зоопарке. Таинственная машинерия ничем не прикрытых труб на потолке зала тяжело и глухо бубнила.

Зачем вообще покупаются кровати? До Виктора это быстро дошло. Широкие и просторные, они давали возможность спящим отвернуться друг от друга, найти достаточно пространства, чтобы не касаться один другого. Конечно, нужно было сохранить осторожность: свернуться, будто эмбрион, обойти жадные фрагменты тела прижимающей медвежонка Беаты – и со временем места для самого Виктора становилось все меньше. Тем не менее, он чувствовал себя привязанным к уголку этого обширного пространства: узкому, немногим большему его дрожащего под одеялом тела; даже когда и хотел, был слишком тяжелым, чтобы отсюда куда-нибудь отправиться.

После устраиваемых паном Эдеком операций несколько раз Виктору случалось возвратиться уже хорошенько за полночь. Беата считала, что будет забавным делать вид, что она злится по этой причине. Как-то вечером:

- Я сделала закупки, - указала она на холодильник. – Жрать тебе купила, бездельник!

- Но я же был на работе, - буркнул Виктор, снимая пальто.

- На работе, значит? Наверняка же совал какой-нибудь ляльке! Трахал же!

И так далее, в соответствии с правилами взрослости. Но оба подозревали, что это и означает жить: жить совместно Они понимали, что существуют какие-то точки опоры; вот только что на них можно было бы опереть?

- А тебе не хотелось бы, чтобы у нас были дети? – спросила как-то раз Беата. Они лежали в постели; на них были пижамы: его пижама была в слонах. Прожужжала муха. – Когда-нибудь, иметь детей?

- Ну конечно, - соврал Виктор, как-то раньше он никогда об этом не задумывался.

- Да? Чтобы было двое, лично я хотела бы двоих… Одного тебе, одного – мне.

Виктор усмехнулся: доченька для папочки, мальчик для мамочки; каждому свое бобо.

- И как бы мы их назвали? Наших разбойников?

- Яцек, - очень серьезно произнесла Беата. – В честь твоего папы. Но ведь никто бы и не знал, что это в честь твоего папы. Яцек и Юлитка. Либо же Мадзя и Войтусь. Или Сташек и Домця.

Имена и вправду проблемой не были: из них можно было бы создать достаточно парочек.

Беата заснула, прижимая плюшевого мишку. Его пухлая лапка вскальзывала в узкую ложбинку между ее грудей. Виктору хотелось разбудить ее, защебетать: А пуци, пуци-ку". Она наверняка бы ответила: :"Да, да, дорогой мой мишутка" и снова бы заснула; или же они бы лежали и нежно ласкали друг друга. "Только не подошвочки! Щекотно!".

Беата причмокнула; в заливающей спальню темноте Виктор видел засохшие на ее губах капельки слюны, темно-розовый лаз во внутренности ее рта; колокольчик, игриво болтающийся над тоннелем гортани. Он перевернулся на другой бок. Беата хотела его обнять, втиснуться в него; но он осторожно сдвинул ее ладони ниже. Почувствовав твердеющий член, она с отвращением убрала их.

На абрикосовой стене возле кровати друг на друга накладывались синие оттенки мрака; повернув голову, Виктор спешно сунул свою руку в трусы. Ну да, промелькнуло в мыслях, вот так, так, так, так; мгновение удовольствия за потерянный денек. Пенис затвердел резко; захватив пальцами кожицу, заслоняющую сухую, щиплющую головку, он начал потирать его. Вторую ладонь на мошонку, озябшую и скукожившуюся. Сжал: почувствовал под пальцами плавающее внутри яичко, небольшое, словно перепелиное. Ох, так, так, так, так, так! Через несколько секунд весь кончик пальца был в липкой, жидкой мази. Сильнее! Виктор глубоко отдыхивался, его ягодицы, словно кузнечные мехи бились о матрас. Беата всхрапнула, повернулась на бок.

Виктор сдержал дыхание. Неужто услышала его?

- Дорогая? – шепнул он.

Сам он дышал глубоко; она дышала глубоко. Пенис Виктора опал; когда он несколько раз подвигал потолстевшей, покрытой окаменелостями засохшей спермы кожицей, то почувствовал, как головка прячется в средину. Нельзя мне, сказал он сам себе; нельзя мне; пока что мне еще нельзя.

Когда он рассказал Беате про новый "проект", порученный ему паном Эдеком, та ответила:

- Тебя одарили заебательски большим доверием. И его нельзя профукать.

Речь шла об одном кредите.

- И снова кредит! – сказал несколькими днями ранее пан Эдек, с улыбкой представляя Виктора мужчине, ожидавшему в комнате для клиентов. – Пан Виктор прекрасно разбирается в кредитах.

Виктор кивнул в знак приветствия; мужчина в сером костюме не подал ему руки. Он был, как оказалось впоследствии, представителем не слишком известного кредитного учреждения ("наверняка высокопоставленным", - заметила Беата, - "тебе следовало бы вкрутиться в его доверие, пригласить куда-нибудь на выпивку, на всю катушку"); на его руке Виктор заметил дорогие часы на каучуковом ремешке. Что привело его в фирму по взысканию долгов?