Немёртвый камень

Глава 16. Без границ

Фелла потрясла слюдянку. Пару раз ткнула в нее пальцем. Попробовала выполнить несколько артемагических пассов. Наконец признала поражение и выкинула бесполезный артефакт за спину.

— Сдохла. Не знаю, что на нее подействовало, может, Чертоги Памяти… или, может, я её перегрузила… дай я еще раз отряхну.

Мечтатель махнул рукой. Эту грязь и эту кровь не брали даже чары — выяснилось двое суток назад, когда вылезли из памятного болота в Дохлой Долине.

— Им там хватит пищи на неделю, — пробормотала Бестия, вспоминая схватку, которая за этим последовала. После схватки лес оказался заваленным трупами нежити, Фелла в подробностях припомнила Альтау, а Мечтатель ни разу не воспользовался способностями Витязя. Бестия осмелилась спросить его об этом только на следующий день. Ответ очень подходил к личности Экстера: «Почему я не… О! Прости, Фелла… я задумался».

Они ополоснулись в ближайшей речке, но под кольчугой все отчаянно чесалось, будто к спине одновременно присосались три-четыре шуточные «зуделки», популярные в артефактории. Хотелось в это верить. Если какие-нибудь паразиты…

— Экстер. Подать сигнал дракси?

Мечтатель чуть пожал плечами. Бестия шмыгнула носом и решила не пробовать. Проб было достаточно — и ни одного дракона не явилось на вызов.

Причина — местность, в которую они забрели. Хелдерена, вотчина Холдона. Здесь родился Сын Дракона. Здесь подчинял нежить и ставил свои эксперименты.

После Альтау в этих краях и нежить не селилась — просто мертвый кусок Целестии. Второе место в стране, над которым не летают драконы — после Одонара, конечно.

— Значит, Берцедер и его товарищи подняли Холдона, чтобы Холдон поднял Лютые Рати…

— Да, Фелла. И их возвращения не избежать.

Если он еще раз это скажет, подумалось Бестии, — мне придется себе врезать. Потому что ударить его я не смогу.

— Но зачем это им? Холдон был артемагом и здесь всё понятно: если они хотели добраться до Малой Комнаты, постичь суть вещей — то только к нему и следовало обращаться. Но Лютые Рати просто уничтожители всего и вся, я поняла верно? Или им настолько надоела Целестия?

— Берцедер и его ученики не могут воспринимать Целестию, как должно, — глуховато отозвался Экстер. — Они живут в мире предметов, и для них кусок мрамора дороже сотен человеческих жизней. Потом, они не помнят ничего, что было связано с Лютыми Ратями. Ты видела сама: ту память убили…

Бестия предпочитала сражаться, но за две сотни лет в артефактории ей волей-неволей пришлось научиться размышлять.

— Но если они ничего не знают о Лютых Ратях — как они могут желать их воскрешения? Или это не они? Ах да, ты говорил Берцедеру, что не он начал это… Тогда — кто? Кто-то, кто помнит еще Лютые Рати?

Она умолкла, услышав собственные слова. Звучало верно, только жутко. Какая ж это древность и значит — какая мощь?

Каменистая земля шурала под ногами, сумрачно и с осуждением глядели ивы — чёрные, с искривлёнными стволами, — над головой входила в очередную фазу основательно поблекшая радуга. Фелла ждала опровержения своих слов — и не дождалась.

— И у него связи в Кордоне? — спросила она тихо — просто чтобы проверить, слышит он или нет. Мечтатель кивнул — но и только. За два дня, которые пришлось провести в пути, он сказал на диво мало, зато вид у него постоянно был задумчивый и… испуганный? Бестия устала перебирать темы, которыми его можно было бы отвлечь.

Дорога опять пошла вверх — местность здесь была гористая. Вернее, вверх двинулась не дорога, а Мечтатель, дорог тут было немного. Слева шептались почти лысые сосны с облезающей корой — больные. Раньше лес был смешанным и могучим — и простирался дальше еще на день пути… Фелла помнила эти места. Сразу же после Альтау ей вместе с остальными выжившими пришлось вытравливать отсюда сторонников Холдона, по камням разрушать его резиденцию — сколько там пути до нее? Часа четыре, наверное. Может, пять. Хотя там даже руин не осталось.

Помнится, славный своими подвигами Дремлющий, Нэриум Гхалл, ещё до погружения в свою вечную дрёму провозглашал, что пройдет время — и здесь будут селиться люди, разведут сады — и злодейство Холдона сотрется из памяти. Но время шло, а люди все не селились и всё реже совались в Хелденару, а потом и вовсе перестали. Еще один заповедник Альтау. Убитые временем деревья — хотя им-то что мешает жить? Жалобы замученных, убитых и обманутых — в каждой пяди земли. Холдон очень хорошо умел обещать, но те, кто сомневался в его обещаниях, часто пропадали — и их нашли только потом, когда победители начали громить его логово. Комнаты, выложенные человеческими костями, причудливые узоры, странные нити артефакции, вплетенные в них. И напоминание у входа — «Бессмертия нет».

Оказывается, она до сих пор помнит, как ее рвало после визита в личный музей того, кто хотел создать «новую Целестию». Смерть дышала даже из стен, казалось бы, безобидных с виду, смерть пропитала окрестности так, что даже сейчас не желала уступать жизни.

Заповедник небытия. Картина «Без Альтау», только в большем масштабе.

Но какого ж нечта они застряли здесь, если всё это может вернуться, если может стать еще страшнее, если…

— Их возвращению не помешать…

Воздух в здешних местах словно застоялся и не хотел обдувать лицо — или это казалось? Ветчина была давно съедена, но организм еды не хотел: желудок скручивало что-то, похожее на тошноту.

Как собрать воинов, если Семицветник — не на стороне Витязя? И куда с этими воинами потом отправляться — к бывшему Холдонову Холму, где расположены основные скопления колодцев смертоносцев? Может быть, если не удастся остановить возрождение Ратников — удастся принять бой, пока они не расползлись по Целестии…

Но есть другие колодцы. Они рассыпаны по стране — и из какого поднимутся ратники? Если из всех? Их же опять будет около тысячи, так? И их опять нельзя будет убить в полном смысле этого слова? Развоплотить, привязать к колодцам… как? Что их вообще держит здесь?

Чем защитить города? Можно ли к такому вообще быть готовыми? Этим тварям когда-то не смогли помешать Светлоликие — а значит, что если даже соберутся все бывшие участники Альтау во главе с Витязем — это может быть бесполезно…

Разве что Лорелея в полной силе — как наследница Светлоликих. Если бы она была с ними… но её нет. Может, Макс Ковальски ещё успеет — до возрождения Ратников? Но тогда почему они сейчас не у дверей Кордона, почему Экстер шепчет одно и то же…

Не помешать.

И с чего бы они поволоклись в это место, рядом с которым и Дохлая Долина веселит сердце. И откуда у нее это ощущение, что нужно его постоянно дергать, все равно, чем, что он не размышляет над планами — это ж не Ковальски, про которого шутили, что он перед сном вместо пролетающих через пещеру драконов в уме начинает считать варианты ниспровержения Семицветника. Почему ей кажется, что проклятые Чертоги Памяти просто пихнули Ястанира в спину — и теперь он куда ближе к тому самому вечному полю Альтау, о котором рассказывал ей …

— Экстер! Давно хотела тебя просить… нет, ладно, после.

Холдоном об стенку и полхолдоном об потолок! Она перепробовала все: вопросы, уговоры, просьбы, попытки разговорить — а на него действует мнимое смущение?

— Фелла?

— Нет, я…идиотская мысль, тебе сейчас не до этого. После.

Женское коварство точно способно на чудеса. Мечтатель замер, в кои-то веки выскочив из задумчивости, внимательно глядя ей в лицо.

— Ты хотела о чем-то спросить?

Отвести глаза с показным смирением. И покраснеть. Никого не волнует, что ты разучилась краснеть на втором тысячелетии жизни, для дела нужно — ну!

— Фелла?

— Просто…я хотела попросить тебя. Ты давал уроки Кристиану… Не могу сказать, чтобы они прошли даром… Что в его случае удивительно.

Не выдержала — вклеила все-таки. Но смущенных глаз не подняла, так что Экстер заинтригован окончательно и благополучно отвлечен от своей проклятой памяти.

— Может быть, ты мог бы…

Экстер задумался. Не так, как в эти два дня — иначе, глядя ей в глаза. Бестия затаила дыхание со странным ощущением, что сейчас Мечтатель читает у нее в душе, видит ее душу, словно прозрачный кристалл…

Истекла минута, отмеренная усталым шелестом деревьев за спиной. Экстер покачал головой.

— Прости, Фелла. Я не смогу научить тебя.

«Тебе, жалко, что ли?» — едва не брякнула вслух Бестия.

— И это не потому, что я хочу от тебя что-то скрыть, — продолжил Экстер. — Просто… насколько ты доверяешь мне, Фелла?

Вопрос был глупым, это Бестия прямо выразила на лице. Мечтатель отступил на шаг и предложил:

— Дай мне свой серп. Если хочешь — можешь считать это началом обучения.

Бестия, не колеблясь, извлекла из ножен оружие и протянула Мечтателю. Гелиодор на рукояти подарил прощальный солнечный блик своей хозяйке. Экстер взял оружие и отвел руку в замахе.

— А теперь закрой глаза.

Бестия помедлила перед тем, как проделать это. Инстинкты воина вопили в голос, выли истошными голосами, магия автоматически начала уходить в плечи, готовясь создать щит… К нечтам, в болото. Это Экстер. Она закрыла глаза.

«Ага, конечно, а ты всегда знаешь, что можно ждать от Мечтателя, — тут же послышался внутри гаденький голосок. — Хоть поле Альтау вспомни». Бестия мотнула головой, вытесняя голос спокойной уверенностью в том, что Экстер любит ее, а значит — она могла бы этот самый серп приставить к собственной шее — и остаться невредимой…

Уверенность — была. А что-то другое внутри нее дико металось, вопя, что напротив — маг, про которого она никогда не могла сказать, что у него на уме, и ему она только что отдала свое оружие, и теперь…

Зазвучал свист распоротого воздуха. Звук приближающегося клинка был слишком знакомым: Фелла загородилась магическим щитом. Удар силовым потоком в сторону предполагаемого противника вышел уже инстинктивным — за секунду до того, как она открыла глаза.

Мечтатель стоял в десятке шагов от нее с опущенным серпом в руках. Силовой поток взрезал землю у его ног, и Экстер задумчиво постукивал носком сапога по крупному комку земли.

Фелла в ту же секунду поняла, что серп ни на миг не покинул руки Мечтателя.

— Как…

— Телесная магия, Фелла. Не доведенный до конца хлыстовой удар сходен по звуку с серпом — если вовремя оборвать магический поток.

Он подошел и протянул ей серп. Она взяла и почувствовала себя набедокурившей ученицей перед лицом мастера — уже испытанное тогда, на поле Альтау, чувство.

— Прости.

— За что? Ты сражалась тысячи лет. Привыкла доверять инстинктам воина — и это верно, если бы не ты, мы остались бы в том болоте… Но то, чему учу я, заставляет забыть о боевом мастерстве или опыте. Не отвлекаться на это. Не помнить ни об оружии, ни об умении, не пытаться искать нужные пассы…

— Что совершенно точно не выйдет у меня, потому что я привыкла полагаться на опыт и мастерство?

Серп скользнул в ножны. Мечтатель смотрел встревоженно, и Фелла рассмеялась, хоть и немного делано:

— Ничего. Может, если я посвящу твоему учению следующие тридцать веков…

Опять забыла. Очень трудно смеяться в присутствии человека, который никогда не ответит на твою улыбку. Пусть даже ты знаешь, что он просто не может.

— Но мне хотя бы теперь понятно, почему ты выбрал Кристиана. Ни инстинктов бойца, ни магических умений — на нем можно писать как на чистой доске.

Кажется, у их путешествия появилась цель. Довольно зловещая: скрытое за каменистыми холмами строение, само выглядящее точь-в-точь как холм, так что сверху и не отличить, а если идти по земле — виден достаточно широкий вход. Примитивная маскировка… ах, в Хелденаре же никто не появляется. Тогда местоположение хоть куда.

— И еще кое-что, Фелла, — вдруг сказал Экстер, продолжая прерванный разговор. — Еще кое-что… верность.

Фелла издала придушенный звук, который на самом деле был радостным. Он обозначал: «Ну, наконец-то Экстер в форме и несет всякую лирическую чепуху!»

Мечтатель остановился, глядя на замаскированное под холм здание.

— Ниртинэ, Фелла. Мне пришлось здесь побывать не раз и не два, но раньше они ограждались мощными отвлекающими и искажающими артефактами, и мне непонятно, почему… разве что они покинули свою школу и перебрались куда-то в другое место.

— В Семицветник, — предположила Бестия негромко и зло.

Основания для таких мыслей были: перед входом в Ниртинэ собственной немаленькой персоной торчал Оранжевый Магистр и делал приглашающие жесты. Поблизости от него находилась свита — и если бы на них даже не было этих дурацких синих с искрой плащей, было ясно, что они из Ниртинэ. Мощные артемаги.

— Кажется, нас приглашают на беседу, — с нехорошим предвкушением прибавила Бестия.

Мечтатель не ответил, но выражение его лица внушало тревогу.

Янтариат был в полном восторге. Его живот так и трясся от добродушного смеха, когда Экстер и Фелла подошли на достаточное для разговоров расстояние.

— Вообразите, какое соврадение! А мы как раз вас разыскиваем, можно сказать — всеми силами Семицветника! Охо-хо, ну и задали же вы нам задачку, а вы, оказывается, здесь! Устали? Проголодались? Кухня тут не то, что в Одонаре, но что-либо сообразим…

Мечтатель молчал, рассматривая артемагов из-под опущенных ресниц. Бестия опустила пальцы на рукоять серпа.

— Если я правильно понимаю, Семицветник и Ниртинэ теперь союзники официально?

— Ну, ничто от нее не укроется! — Янтариат радостно замахал руками. — Буквально на днях приняли решение, вот вчера, можно сказать, да! Конечно, уважаемый Нэриум Гхалл ещё рассмотрит это решение в момент одного из своих провидческих пробуждений, ага. Но возможности-то ошеломительные! Плодотворное сотрудничество! Только не думайте, что это перечеркивает наши договоренности с артефакторием, нет-нет, все контракты на поставки защитных артефактов, «пугалок» и…

Физиономия Магистра, отвечающего за всеобщее примирение, прямо сияла от довольства, а с губ не сходила, улыбка, но вот глаза немного выбивались из общей картины.

Они смотрели попросту никак, будто у трупа.

— Они не знают, Фелла, — вдруг сказал Мечтатель.

Оранжевый отвлекся и уставился на него.

— Мы что-то пропустили?

— Никто из вас не знает, где и когда восстанут Лютые Рати, — спокойно объявил Экстер. — Вам известно лишь, что это случится очень скоро, потому вам дан приказ задержать нас, насколько можно.

Янтариат перестал улыбаться. Глазки добродушного выпивохи сошлись в опасные щелочки, но выражение осталось все тем же — полной пустоты.

— Но это знает ваш пленник внутри, — Экстер приподнял подбородок и указал на вход. — Пропустите меня.

Он еще не успел договорить, а шесть артефакторных ударов и один силовой словно слились воедино.

«Меч Танатоса», «Звезда полынь», два очень мощных парализующих и два — направленных на дезориентацию и отключение органов чувств. Фелла успела заслониться, больше телесной магией, Мечтатель вообще не заметил ударов, просто шагнул вперед, оттолкнул с дороги Магистра — тот улетел в сторону оранжевым мячиком — и проскочил в открытые двери, крикнув:

— Идем, Фелла.

— Я догоню, — ответила Бестия негромко, зная, что Экстер всё равно слышит ее.

У нее не было привычки оставлять опасность за спиной.

Серп вылетел из ножен будто сам собою.

Шесть противников. Еще четыре удара одновременно. Принять на телесный щит, повести пальцами правой руки, нащупывая нити защитного артефакта у крайнего левого… есть — серьга в ухе. Разорвать нити, одновременно метнув серп — пока противник не успел создать еще какую-нибудь защиту…

Ее ученики знали этот прием и всегда, всегда держали на очереди второй артефакторный щит, которому недоставало только активации…

Пять противников. Сменили тактику: пытаются пробить ее телесную магию, не зная, насколько это бесполезно. Вы не были на Альтау, сопляки, в вас нет той мощи… Движение ладонью вперед, резко подсечь — и волна вернувшейся магии сбивает с ног еще одного, не давая ему опоясать ее «стальным вьюнком». Теперь «крученый» поток магии сквозь пальцы, чтобы пробить щитовой фон артефакта. Еще один открылся, нанося удар — метнуть серп, просто для острастки, а самой подловить его же артефакт — и обратить против хозяина.

Трое. Не пытаются сбежать, или кричать — живые они или нет? Ведь понимают же, что не выстоять — и отчаянно пытаются ее убить, но схватка с универсальным магом им не по зубам, даже при числовом превосходстве… разорвать узлы еще одного щита, ударить концентрированным силовым, прикрыться от какой-то модификации ослепляющего артефакта…

Такой противник вообще мало кому по зубам.

Двое. Теперь хотят сбить с толку, потому что поняли ее слабость: ей надо одновременно пользоваться потоками магии в теле, работать с нитями и узлами артефактов и целиться, когда нужно орудовать серпом. Хотят сделать так, чтобы она запуталась в собственных действиях, не понимая одного: она почти не думает во время этого боя. Сражается тело, предугадывая все их действия ровно за секунду. Мозг вступает по мере необходимости, если сталкивается с чем-то нестандартным.

Сопляки — несмотря на то, что одному из них не меньше шестисот. Им бы Макса Ковальски в тренеры — глядишь, и удивили бы ее чем-нибудь в поединке. А так… какой смысл в артефакторной мощи, в том, что оружие — часть тебя, во взаимопонимании с вещами, когда все равно пользуешься всё теми же приемами?

Да, они выходят точнее и лучше.

Но вы, взрослые и опытные артемаги Ниртинэ, еще не видели, что вытворяла на арене против Бестии одна девчонка, которую угораздило влюбиться в Мечтателя…

Последний артемаг понял, что остался в одиночестве, и активировал все щиты — девять или одиннадцать. В какой-то момент он оказался даже защищеннее Бестии.

А потом медальон на его груди вдруг тоненько прозвенел — и перерезал своему хозяину горло цепочкой.

Доверяй артефактам. Только помни, что случится, если ты вдруг ослабнешь или отвернешься.

Бестия покривилась, глядя на труп — как раз этот ученик Ниртинэ был совсем мальчишкой, и двадцати, видно, не стукнуло. И девчонки от него, наверное, были без памяти: редкостный красавчик, пышные рыжие волосы разбросаны по плечам. Открытые глаза пусты. На груди, в луже крови, довольно посверкивает медальон. Рядом раскинулись тела сотоварищей — двое отключены, один ранен тяжело, один при смерти, еще одному не подняться — словом, полный набор.

Хотя, если подумать — они не закончили беседу с Оранжевым Магистром.

Бестия повернулась — и не нашла Янтариата взглядом. Наверное, куда-то уполз — и гоняться за ним ей было недосуг. Пора было узнать, что там с Экстером.

Мечтатель как раз показался в дверях, неся на руках тонкую женскую фигурку. Поперек глаз пленницы шла темная полоса ткани, губы запеклись, и Бестия даже на глазок смогла определить, что женщину пичкали «Несокрушимой истиной» — это кроме артефактов, которые к ней применяли…

— Майра, — сказала она. — Ее охраняли?

Мечтатель скользнул глазами по телам, и Фелле невесть с чего стало стыдно. Но Экстер ничего не сказал. Отнес Майру подальше от трупов и раненых и только тогда отозвался:

— Оскальники. Мне всё не давало покоя — куда они могли деться из своей пещеры… Однако здесь, в подземельях Хелденары, они тоже чувствовали себя… вполне дома. Наверное, их хотели сделать стражами этих мест — вместо артефактов. И им приносили жертвы. Исчезнувших провидцев, да… Но на мои вопросы они не смогли ответить: теперь они немы, и я задаюсь вопросом, Фелла: что могло заставить их умолкнуть…

— Что?

— Или кто.

Пальцы Экстера легко порхали над лицом Нарекательницы — он не пользовался ни артефактами, ни артемагией, но самые кончики пальцев чуть светились, будто на них падали солнечные лучи. Блики плясали по лицу Майры — невесть откуда взявшись, потому что приближался Хмурый Час.

Нарекательница провела по шершавым губам языком. Слабо зашевелились ее пальцы, потом поднялась правая рука — словно не завися от нее самой — и ладонь Майры коснулась щеки Экстера.

— Я так давно, — прошептала Нарекательница, — так давно не видела солнца… Теперь вижу. Как я не догадалась тогда, что это ты? В тот раз, когда давала тебе твое нынешнее второе имя…

— И нарекла меня правильно, — мягко ответил Экстер Мечтатель.

— Ты пришел спросить… остановить их? Помешать их возвращению?

— Их возвращению не помешать, это я уже знаю, — Экстер по-прежнему стоял рядом с ней на коленях, а разговаривал тоном, каким обычно говорил с самыми младшими учениками Одонара. — Я хотел бы лишь узнать, как и когда…

Майра издала сухой звук, странно дернувшись при этом, и только с опозданием стало понятно, что на самом деле это всхлип.

— Ты опоздал, Витязь Солнца. Это не обычный Хмурый Час — это буря в отдалении. А последние песчинки уже падают на дно часов судьбы…

— Значит, сейчас?

— Они поднимутся. Поднимутся в том месте, где были рождены — в ущелье к востоку от Драконьих Нор. Их пробуждение уже начинается. Чувствуешь ли ты? Всему живому нынче душно…

Воздух в самом деле загустел и омертвел, если такое было возможно с воздухом Хелденары. По земле пробежала сдержанная дрожь — словно первая судорога боли перед мучительными схватками родов.

— Экстер, — окликнула Бестия.

Радуга на небе Целестии стремительно теряла свой цвет. В подступавшем Хмуром Часе лицо Феллы казалось призрачным, но решимость на нем была иридиевой.

— Мы знаем это место — видели в Чертогах. Этого достаточно, чтобы соорудить портал…

Мечтатель качнул головой, и Фелла поняла почти мгновенно: никакая артемагия не будет работать в этом воздухе, насыщенном пробуждающейся мертвой магией.

Потеря связи с Одонаром вдруг стала очень понятной.

Через этот кокон ненависти и разрушения, который вылеплялся в воздухе, не пройти было и Витязю Альтау.

— Майра, — теперь он шептал. — Ответь всего на один вопрос: их цель — Одонар? Всех до единого — Одонар?

Почему он об этом спрашивает так, будто надеется, что ратники и правда направятся к Одонару? Бестия еще не успела подумать, а Нарекательница, которой, становилось все хуже в этом полном предвкушения воздухе, выдохнула вяло:

— Половина — Одонар. Половина… Кордон… Незапечатанные двери… и мир, где много вещей… где нет Витязя… где можно подчинить всё и вся, и это приумножит её могущество…

Кордон. Драконовы Норы — на востоке, значит, место обряда — в двух шагах от восточных дверей. Фелла только не поняла — чьё могущество можно приумножить таким образом.

Мечтатель поднялся с колен. На секунду на лице мелькнуло что-то вроде колебания, затем мгновенная вспышка — сродни отчаянию, потом эмоции прочно заклинило на решительности и глухой горечи.

— Только так, — сказал он, — не иначе.

Бестия с трудом поймала его взгляд — рассеянный и полный солнечного света — еще не Витязь, уже не Экстер…

— Они… половина их пройдет через Кордон во внешний мир?

Он чуть наклонил голову.

— Запасной вариант, так? Те, кто возрождал их, знали, что здесь ты, что битву с тобой они могут и проиграть, потому половине тварей будет приказано выбираться из Целестии?

Еще один кивок. Экстер начал отступать, уходить назад, не сводя с нее глаз, в которых все сильнее и сильнее сиял зовущий солнечный свет.

— И когда они пройдут туда — людей внешнего мира ничто не сможет защитить?

Экстер сделал еще несколько шагов, он шел так свободно, будто не мог споткнуться, будто ему не приходилось пятиться… Горечи на лице больше не было — спокойная решимость.

— Что ты сделаешь?

— Это должно остаться в Целестии, Фелла… чем бы это ни кончилось для нас.

Она кивнула — коротко, по-военному. Роли поменялись, Витязь был командиром, а она — солдатом, который подчиняется беспрекословно.

— Что делать мне?

И на секунду она увидела прежнего Мечтателя — с подрагивающими губами и растерянным взглядом, но в ореоле солнечного сияния, которое грозило затопить его фигуру. Голоса не было слышно, только пошевелились губы, но она прочитала не по ним, а больше по глазам:

— Пожалуйста, удержи меня.

Новая волна болезненной дрожи сотрясла землю. Радуга на небесах выцветала нелепо, неправильно: фиолетовая полоса уже стала темно-серой, а рядом еще пыталась бороться за себя тусклая, не целестийская, синева… Сдавило горло, и навалилась давящая тоска, озноб, какой бывает во время мерзкой погоды, не хотелось пошевелить даже пальцем — эту обреченность нельзя было прогнать…

Бестия невольно схватилась за сердце — предчувствие, разлитое в воздухе, было невыносимым. Свинцовое предчувствие того, что встает из небытия убитая, жуткая память. Все силы Феллы, полученные на поле Альтау, словно заморозились, как будто мертвые соратники закричали в страхе — такое она чувствовала только в присутствии Холдона.

А потом недалеко, в полусотне шагов, внезапно вспыхнуло солнце. Его сияние росло и ширилось, и Фелла закрыла глаза, чего не делала на Альтау — потому что такого не было на Альтау. Она невольно пригнулась, прижалась к Майре — на всякий случай, защитить собственным телом — и услышала, как восхищенно шепчет Нарекательница:

— О, я не зря отдала свои глаза ради этого!

Земля заходила ходуном, словно извернулась судорогой — и простой Хмурый Час налился смертельным, угрожающим холодом, в ушах и во всем теле отдался оглушительный треск — будто разошелся камень выпуская что-то, что было долгое время спрятано в нем…

Бестия уже давно закрыла глаза, но все равно видела, как они поднимаются в ущелье на востоке страны — ратник за ратником, во весь рост, проклёвываются из камня плотными тенями, потом обретают плоть, раскалывая булыжники как скорлупу. И все — будто на одно лицо: пустые глаза уничтожителей, безгубые рты, тусклые мечи и чешуя — на лицах, на телах — отличающая тусклым металлом.

Ощущение холода и подавленности стало еще страшнее, будто болотная жижа заползла внутрь. Даже солнце в небе, кажется, почувствовало это, потому что поблекло и перестало греть…

На небе, но не на земле. Здесь оно разгоралось невиданным жаром магии человеческой души, фигура в центре этого солнца была уже не видна, и оно прогоняло ощущение тоски, ободряло, дарило надежду — и одновременно пылало не просто так, а с какой-то целью, словно посылая во все стороны невидимые волны своей мощи, внутреннего света…

Откуда ни возьмись на фоне невообразимого солнца вдруг появилась фигура Оранжевого Магистра — кругленькая, нелепая как клякса. Он бросился навстречу сиянию, что-то кричал, нанося какие-то удары — но был отброшен, смят и больше не поднимался.

Это нельзя было остановить — как и то, что происходило на востоке Целестии.

Свет рос и ширился, а потом затопил все вокруг.

* * *

— Он на маятник похож, правда?

Нольдиус оценил сравнение. Фиолетовый Магистр расхаживал туда-сюда уже не первый час: тридцать один шаг, поворот — и ровно тридцать один шаг.

— Здоровый такой, фиолетовый маятник, — мстительно продолжила Мелита. — Покупайте часики с Аметистиатом! Нольдиус, сколько мы смотрим на этого старого…

Нольдиус меланхолично вздохнул, в очередной раз запечатывая ей рот магией. От ожидания Мелита начала малость дуреть. И нельзя сказать, чтобы громкое распевание «Песни о Витязе» хорошо действовало на ребят из Ниртинэ, которые их стерегли.

Четыре артемага застыли неподалеку, время от времени угрожающе разминая пальцы. Но ничего не предпринимали, не пытались их даже в клетку посадить. То ли ожидали попытки к бегству, то ли приказа никакого не поступало, а сами они были не очень-то инициативны…

А может, просто хотели их доконать ожиданием. Под прицелами враждебных взглядов, в окружении мощных артемагов, сидя в неудобной позе на земле, Нольдиус уже ко второму часу почувствовал… ну, дискомфорт. А тут еще Мелита решила продемонстрировать полное отсутствие благоразумия.

— Мгы-мгы! — она уничтожающе воззрилась на него, потом подняла нос в небо — Пф! — и принялась мычать себе под нос модный мотивчик. Без слов, но громко. Артемаги с Тернаком во главе захрустели костяшками пальцев, но с места не двинулись. Нольдиус временно махнул рукой на Мелиту — когда она пела со словами, выходило гораздо более издевательски.

Попались ли Кристо и остальные в одну из ловушек, выставленных у лондонских дверей? Как скоро Гробовщик заметит, что их с Мелитой звоннички так и застряли возле двери этого поста Кордона, что боевое звено не покинуло Целестию? Как предупредить Фрикса, чтобы он не высылал подмоги, потому что и она может угодить в точно такую же ловушку?

И это ожидание, которое было разлито в воздухе — становилось невыносимее с каждой секундой. Фиолетовый отмерял свои шаги, словно забыв о боевом звене Одонара. Ребята из Ниртинэ стерегли, но тоже чего-то ждали.

Чего-то не слишком хорошего — и от этого часы тянулись еще более мучительно.

Корчи земли заставили Мелиту и Нольдиуса вскочить на ноги и невольно прижаться друг к другу. Что-то жуткое ревело и ворочалось в отдалении, продирая холодом до костей, отнимая даже жизнерадостный румянец Мелиты. Аметистиат было застыл на секунду, потом провозгласил:

— Началось! О, началось! — и замер в патетической позе, вознеся руки кверху, где радуга сохраняла свои тусклые краски еще несколько секунд — а потом окончательно стала серой.

Земля тряслась и стонала, будто протестуя против того, что продирается из её глуби наверх.

— Это что-то, что страшнее… страшнее, — шептала Мелита. Нольдиус слышал ее и понимал, что сравнивает она с Холдоном. С Целестией вокруг них творилось что-то непоправимое, ломался хрупкий баланс жизни и смерти, и и где-то в сердце надсадно ныло: «Это страшнее… страшнее…»

А потом по дверям Кордона пронесся солнечный ураган.

Сфера Кордонщиков — следящий пост — треснула и раскололась под воздействием этой мощи, как мыльный пузырь, но сами кордонщики, а также маги Ниртинэ, Магистр и боевое звено остались невредимыми. Хлестнула тугая, но мягкая волна, и в голове у Мелиты прозвенел повелительный голос:

— Возвращайтесь в Одонар.

«Нас же не выпустят», — подумала Мелита, и у нее в мозгу возник ответ, сказанный голосом Витязя:

— Просто задай им вопрос, когда придет время, а потом уходите.

— Вопрос? Какой?

— Этот.

Голос Ястанира ушел, и солнечный вихрь прекратил свое действие. Тяжести в воздухе тоже не ощущалось, только радуга была совершенно серой, да еще обиженно вздрагивала под ногами земля. И было ощущение, что в Целестию явилось что-то, чего в ней быть никогда не могло.

— Вот и оно, — едва слышно прошептал Магистр и развернулся к Мелите и Нольдиусу, будто вспомнив о них. Сделал знак артемагам охраны отойти.

Заговорил вроде бы знакомым потусторонним голосом, но в глазах у него не было обычной таинственной дымки. В них смешалось равнодушие и злорадство.

— Сожалею, но нам придется задержать вас, поскольку вы пытались совершить запрещенное законом деяние.

— Какое? — устало осведомился Нольдиус. Смысла в вопросе не было, но принципов он придерживался свято.

— Вы незаконно пытались проникнуть за Кордон.

Мелита выждала три секунды и собралась с духом, как при прыжке в глубокий омут.

— Какой? — тихо, ласково и даже с какой-то жалостью к Магистру осведомилась она…

Аметистиат повернулся к дверям Кордона — да так и застыл.

Дверей попросту не было. Кордон, который раньше нельзя было рассмотреть из-за дверей, стал сплошным — перламутрово-блестящая поверхность, отливающая радугой и отражающая синь небес, сливающаяся с этими небесами на высоте метров пяти от земли…

То, на что величайшим магам страны требовалось около сотни лет, ради чего бросались кличи и выполнялись сложнейшие ритуалы — Витязь Альтау разрушил за полминуты.

Никто не мог больше покинуть Целестию.

И никто не мог в нее войти.

Это просто нельзя было осознать в единый миг. Фиолетовый Магистр замер с приоткрытым ртом, рядом с ним стояли Тернак и остальные ученики Берцедера, и рты у них были раскрыты не хуже магистерских.

У кордонщиков еще и вылезали глаза.

Глаза Нольдиуса тоже покинули орбиты и устремились было на лоб, но рядом случилась Мелита. Девушка настойчиво потянула отличника за рукав. Сильно потянула.

В сторону площадки дракси, на которую только что спустился какой-то совершенно пришибленный атмосферными явлениями дракон.

Драксист и его ящер были слегка не в себе, но на звяканье радужников отреагировали инстинктивно — резким взлетом вверх. Мелита приказала коротко:

— К Одонару, так быстро, как только можно, — и откинулась на свое сидение в кабинке. Вдаль уносилась лопнувшая наблюдательная сфера Кордона и длинная фигура в фиолетовой мантии. Магистр так и застыл, не подумал оглянуться.

Мелита молчала минут пять, покусывая губы, потом заговорила:

— Нольдиус, давай напрягай весь свой ум, а то у меня прямо сил никаких нет из-за всей этой чепухи.

Нольдиус странно посмотрел на нее при слове «чепуха», потом взмахом рук лишил драксиста возможности подслушивать и заговорил:

— Кажется, нам придется придумать, как попасть обратно в Одонар. Понимаешь… скорее всего мы последние, кто смог его свободно покинуть. Если Семицветник заодно с этими… как называл их Хет? Ниртинэ? В общем, они наверняка взяли артефакторий под надзор, который может иметь… двойственные функции.

— Не впускать и не выпускать?

Нольдиус расстроено кивнул.

— Таким образом, нам необходимо добраться до ворот или любой другой границы Одонара, по которой проходит защита директора. Внутрь они войти не смогут.

— Это ты сейчас разумно сказал, — отозвалась Мелита, бездумно перебирая свои кучерявые волосы. — А как нам это сделать? Их там точно будет не двое и не трое.

— Согласен, лобовой вариант в таком случае годится менее всего. Мы можем создать иллюзию того, что находимся под действием артефактов контроля сознания и посланы в артефакторий с каким-либо заданием…

— Ха. А если они нас прощупают на наличие этих самых артефактов? Ведь даже если я смогу что-то такое создать… Дара мне говорила, что у этих ребят свой почерк. Сразу можно определить, что создавали они, а что нет. Такое я подделать не в состоянии, так что нас раскусят.

Нольдиус кивнул, принимая ее прямоту. Напряженно размышлял еще минут десять, потом проговорил:

— В этой ситуации у нас лишь один выход: оградиться от чужого внимания при помощи моей магии, а не артефактов, скрытно подобраться к Одонару, насколько сможем близко — а потом дождаться того, кого они не решатся останавливать.

— Бестию или Витязя?

— Или их двоих. Будем надеяться, что мы не разминемся.

— И что они вообще вернутся.

— Что-то подсказывает мне, Мелита, — отозвался Нольдиус, но не занудно, а просто голосом взрослого человека, — что после случившегося им нет смысла оставаться вне Одонара.

* * *

Фелла решилась открыть глаза. Солнца все еще было слишном много, сгустки света плавали в воздухе, касались кожи, растворялись медленно, как бы нехотя, противодействуя холоду и страху, который исходил из места пробуждения Лютых Ратей.

Нарекательница уже сидела — ей произошедшее явно пошло на пользу. Вот об Оранжевом Магистре такого сказать нельзя: он явно был мертв, лежал, распластавшись, совсем недалеко, и даже в смерти умудрился сохранить на лице оскал. Только не добродушный. Выражение лица трупа как бы сообщало: «Ну, посмотрим, кто будет смеяться последним…»

Мечтатель стоял там же, куда отошел, и его фигура расплывалась, смешиваясь с сиянием, которое гасло вокруг. Казалось, что он сам гаснет вместе с этим сиянием, так что, когда исчезнет последний луч — с ним уйдет и Экстер.

Когда Бестия добежала до него, стало ясно, что Мечтатель еще и видит не больше, чем Нарекательница — в этом мире. Что он видел на самом деле — было неизвестно, но первые слова, которые он произнес, были сказаны неуверенно и просительно:

— Может быть, еще не сейчас? — и он обращался точно не к Бестии.

Она тормошила и звала его несколько минут, целовала и просила — и всё зря, он продолжал разговаривать с теми, кто был сейчас на Альтау, и голос звучал все глуше и глуше, будто он уходил вместе с ними…

Бестия стиснула зубы и кулаки. Нечта они получат, а не Мечтателя. Она с ним двести лет знакома — в первый раз, что ли…?

Она глубоко вздохнула и грубо встряхнула его за плечи.

— Мечтатель, Холдон тебя побери! Опытный Отдел опять проводит свои исследования, так что вернись из мира розовых грез, пока экспериментаторы не поубивали нас всех. И ты не мог бы уходить в свои экстазы после того, как разберешься с бумагами Семицветника? Заодно пошли туда запрос от меня — как такое ничтож…

У нее еще не успел закончиться воздух, а Экстер уже очнулся.

— Что? Экспериментаторы опять… — тут он очутился в объятиях Феллы и пробормотал пораженно: — Очень эффективно, спасибо. Похоже, я ушел даже глубже, чем ожидал…

Его пошатывало, но выглядел он не хуже обычного.

— Что с Кордоном? — спросила Фелла тихо.

— Двери уничтожены, — Мечтатель отступил на несколько шагов и потер рукой лоб. — Чтобы открыть их вновь, потребуется столетний труд… или Витязь, но и тогда это будет делом нескольких лет… или хотя бы месяцев. Строить — не ломать или как-то так…

— А мы сейчас — в Одонар?

— Да, нужно будет лишь миновать посты Ниртинэ, которые там дежурят…постой, — по лицу Экстера пронеслось какое-то предчувствие, — Фелла, вернись к Майре. Будь с ней.

— Что? — Экстер сделал несколько шагов назад, Бестия было дернулась за ним, но он остановил ее жестом. — Погоди, а ты?

Мечтатель повернул лицо в сторону бывшего убежища Ниртинэ. Из распахнутых дверей только что шагнул Алый Магистр собственной персоной, а вслед за ним начали выходить маги охраны Магистрата. И артемаги в синих плащах — все вместе.

— Ястанир, — голос Рубиниата рокотал, а вот бубенцы в бороде в кои-то веки молчали. — Мы не ожидали от вас такого. Это величайшее предательство из всех, которые мне довелось увидеть со времен Альтау…

— Но не величайшее, которое пришлось увидеть мне, — отозвался Мечтатель грустно. — Вы перенеслись при помощи портала, Магистр?

— Напасть на обитель наших союзников, — каждая фраза сопропождалась продвижением вперед, — сокрушить Кордон! Серая радуга в небесах — такого не бывало со времен Холдона! И… о, Светлоликие, что это?

Один из магов наклонился над телом Оранжевого, посмотрел в застывший оскал и даже не стал проверять пульс.

— Мертв.

— Вы убили одного из Магистров? — натуралистичная скорбь на лице Алого разбавилась негодованием. — Вы будете взяты под стражу, Ястанир!

— Сперва спросите разрешения у его заместителя!

Бестия не стала выхватывать из ножен серп, но сами глаза ее были острее любых лезвий.

Экстер отвернулся от Магистра и взглянул ей в глаза — и Бестия попятилась. Во взгляде Витязя недвусмысленно читалось: «Не смей вмешиваться». Вслух Ястанир сказал другое:

— Останься с Майрой, Фелла. Береги ее.

Сцепив зубы, Бестия отступила по направлению к Майре, встав рядом с ней в недвусмысленной боевой стойке: если кто-то сунется — ему несдобровать. Никто не решился: силы были откровенно неравными, даже с учетом Рубиниата. И потом, у них были свои дела: например, надеть на руки Витязю кандалы.

— Вас будут судить за ваши преступления, — сообщил Алый. Он поглядывал на Экстера недоверчиво, словно не мог поверить, что им удалось заковать в кандалы самого Витязя.

— Вот это едва ли, — пробормотал Экстер, который на ногах не стоял от усталости. Силы, отданные на ломку Кордона, вымотали его до основания. — Но что мне вынесут приговор — не сомневаюсь.

Он бросил прощальный взгляд в сторону Феллы, явно говоря, что прощаются они ненадолго и что так было нужно, потом шагнул за своей охраной — и пропал в дверях Ниртинэ. Всё случилось до смешного быстро: только что были Магистр, охранники и Витязь — и вдруг нет.

Труп Янтариата и тела его свиты так и остались лежать в тех же положениях на своих местах. Почему-то Алый не озаботился судьбою тела сотоварища.

— Мудрый выбор, — прошелестела Нарекательница. — Они опасаются только его, а потому ничего не будут предпринимать, пока не окончится суд и то, что за этим последует. Они попытаются купить его. Уговорить возродить Кордон. И Ратники тоже не покажутся — ибо тогда цепи и подземелья могут не удержать Витязя. Он выиграл для нас время. Мудрый выбор.

Бестия молчала и не оставляла боевой стойки.

Просто оцепенела. И в то, что это мудрый выбор и в то, что они скоро увидятся — мешал поверить голос, который внутри нее медленно и мерно читал стихи. Любимый голос — и она знала, что Мечтатель там, куда перенес его портал Рубиниата, выговаривает губами то же самое, безрадостное:

Вдруг сорвало, завертело, вскружило…

Якорь мой верный, что же ты? Где ты?

Или не видишь: твой парусник милый

В море уносит безжалостным ветром?

Цепи надежной порваны звенья;

Ты остаешься на ласковой суше,

И в штормовом, неотвратном круженье

Вижу тебя я все реже и хуже.

Грудью я бьюсь о холодные волны,

Парус — повис, как иззябшие крылья.

Время, мой якорь, проститься безмолвно:

Я против ветра пути не осилю…

Может, так лучше? Наш пусть нам неведом…

Тонет твой шепот в бушующей хмури…

Что? Собираешься броситься следом?

Остановись! Я пойду против бури!

Она понятия не имела, что это обозначает, но от последних слов тугой узел в груди ослаб — потому что она и правда собиралась броситься за ним, куда бы он ни позвал. Бестия опустила плечи и развернулась к Майре.

— Я сооружу портал до Бересклевта, — сипло сообщила она. — Это не слишком далеко, и оттуда летают драконы. Мы отправляемся в Одонар, где ты сможешь прийти в себя.

— Там сейчас соглядатаи Ниртинэ, — заметила Душечитательница.

— У меня на пути они не встанут, так что внутрь мы попадем беспрепятственно, — Бестия говорила сухо, — о тебе там позаботятся, и можно будет подождать… пока закончится суд.

И изо всех сил постаралась заглушить, не добавить это самое «и то, что за этим последует».