НекроХаник 2

Глава 13

Когда пытаются вломиться с такими криками, люди с темной совестью пытаются убежать или начинают стрелять. Макаров же шагнул назад, поближе ко входу во вторую комнату и крикнул:

– Входите, не заперто.

Револьвер трогать не стал. Какой смысл? Он знал, что рано или поздно проснувшееся государство обратит на него пристальное внимание. Выполнить данное покойному Зевеке обещание без контактов с властями невозможно. Да и не чувствовал парень за собой каких-либо прегрешений. Верил, что за прошедшие дни все делал правильно.

Дверь распахнулась и внутрь ввалились четверо в шинелях, за ними бочком протиснулся высокий седой мужчина лет пятидесяти в черной монашеской рясе.

– Бывший шабашник Макаров? – спросил стоявший справа молодой мужчина с намокшими от дождя погонами и витым шнуром с большим количеством лычек. Похоже – главный среди жандармов. Места мало – протиснулся сбоку между лавкой и столом, смотрит грозно, пытается давить одним фактом своего присутствия. Но на самом деле – выглядит смешно. Шашка под ногами мешается, револьвер в закрытой кобуре на боку, сразу и не выхватишь. Привыкли молодых идиотов хватать, а если бы с действительно опасным человеком столкнулись?

Куда интереснее – монах. По нему видно, что не нравится божьему человеку происходящее, но приказали – пошел. По описанию даже вспомнить его Сергий смог.

– Назар, что с Герасимом Тверским случилось? Он как в город приехал, сразу к викарию Демьяну с докладом пошел.

– Задержан Герасим. До выяснения.

– Помощник ротного священника? Лично отмеченный германским командованием за храбрость в бою? Интересно девки пляшут.

Жандарму не понравилось, что его игнорируют, насупился и еще громче спросил:

– Ты, пьянь подзаборная, тебя спрашивают!

– Могу я узнать, кто именно спрашивает? – усмехнулся некромант, сложив руки на груди. – Потому как всех местных городовых и руководство я знаю, а ваше лицо вижу впервые.

– Коллежский асессор Шипилин, Особый отдел, седьмое делопроизводство.

Понятно. Не местные мы, из специальных ребятишек, кто крамолу по всей стране выискивает и тех же разгулявшихся студентов гоняет при случае. И шинель-то у господина пошита под заказ, не со склада. Вполне возможно, что прислан из столицы для ведения следствия. За которое ухватится почище бульдога, чтобы очередной чин не упустить. Резонансное дело должно получиться.

– И в чем меня, Сергия Макарова, обвиняют?

– Незаконное занятие темными науками, подрыв государственных устоев и злоумышление против государя.

Полный букет. За такое виселица сразу маячит. Причем за каждый из трех пунктов.

– Как забавно. Я как раз завтра собирался встретиться с бывшими добровольцами, сходить на прием к князю. Рассказать, как мы долг перед Родиной выполняли в Африке. Вот смеху будет, если вместо злоумышления мне медаль какую дадут.

– Тебе – дадут. Тебе так дадут, что...

Сидевшая в комнате гиена аккуратно просунула голову у ноги хозяина и принюхалась. Любопытно ей было – кто это такой шумный ввалился на ее территорию? И чего спать не дают?

Первым зверя заметил стоявший сбоку от Шипилина полицейский, ткнул начальство локтем в бок.

– Что?.. А-а-а! Тварь! Нежить восставшая!

– Ты сдурел, что ли? Она домашняя, как собака! – закричал в ответ Сергий, но асессор уже выдрал из кобуры револьвер и начал стрелять. Пули защелкали по стене, одна звонко влепилась в дверной косяк. Следом открыли огонь остальные.

Подхватив взвизгнувшую защитницу, некромант повалился на спину и боком отполз в сторону. Доски, где он только что лежал, загудели под градом свинца.

– Паскуды безмозглые, ее-то за что?!

С трудом удерживая рассердившуюся Кусаку от атаки, Сергий оперся о кровать и прижал ее к себе. Самое худшее, о чем подозревал, случилось. Не будет никакого разбирательства. Никто и не посмотрит на бумаги, медали и прочий “мусор” от соседей. Для придурка в погонах – опасный арестант держит дома чудовище. И его нужно уничтожить. Можно – обоих разом. За нападение на господ из Особого отдела.

В груди заворочалась злоба, на кухне мигнула керосиновая лампа. Стоявший у окна монах не раздумывая долбанул локтем по стеклам и вывалился наружу. Он, в отличие от придурков внутри, прекрасно знал, чем заканчиваются подобного рода “развлечения”. Избу по бревнышку разметает, никто даже пикнуть не успеет. А ведь предупреждал, чтобы ему первому дали возможность поговорить с опасным преступником. Но – нет, в атаку побежали, грудью на пулеметы. Вот и добегались...

За стеной матерились и спешно перезаряжали револьверы. Лампа еще пару раз мигнула и погасла. Во всем доме наступила темнота, только в щель печной заслонки тонкой оранжевой полоской помигивали угли. Хозяин ждал, чтобы окончательно прогорели, потом бы вьюшку закрыл.

– Сдавайся, Макаров! – заверещал Шипилин, еще раз выстрелив в дверной проем. – Или мы тебя прямо там закопаем! А будешь сопротивляться, вообще спалим, вместе с хибарой!

– Слышь, ты, падаль тыловая, – неожиданно ответил Сергий и его тихий спокойный голос показался куда страшнее, чем любые крики и нецензурщина. – Если я выйду, ты даже помолиться не успеешь. Честное слово, кости из живого повыдергиваю и остатки на кол посажу. Подыхать будешь месяц, я это обещаю.

– Вашбродь, – зашептали в темноте, – уходить надо! Он же ведающий, вон что творит! Колдун проклятый, убьет всех, не успеем и глазом моргнуть!

– Чтобы я от колдунов бегал?

– Зачем бегать? Выйдем, дверь подопрем и охотников вызовем. Или этого заставим, которого попы дали. Пусть он с лиходеем силами меряется...

Не дожидаясь ответа, самый сообразительный затопал сапогами, воткнулся сначала в стену рядом с выходом в сени, потом уже скрипнул дверью и загремел пустым ведром снаружи.

Через минуту в доме чужаков не было.

Прижав к себе гиену, парень гладил ее по боку, ощущая горячую кровь под руками. Кусаке было больно, она чуть поскуливала и жаловалась хозяину на нехороших гостей. Ведь даже никого не тяпнула – а они...

– Тихо, моя девочка, тихо... Сейчас я тебе помогу... Прости, моя хорошая, но нельзя тебя оставлять. Добьют, еще живую сапогами запинают. Дикари они, маленькая, что с них взять... Закрой глазки, пожалуйста. Я рядом, я твою боль на себя приму. Спи, расслабься... Все будет хорошо. Я с тобой. Рядом. Всегда буду рядом...

Вздохнув, гиена расслабилась, закрыла глаза и мерно задышала. Секунда, другая – и в комнате наступила тишина. Сергий ощутил, как по лицу текут слезы. Верная помощница, преданная и любившая его просто за то, что он есть – ушла за грань. Навсегда. Отдав за хозяина жизнь. Поверив, что он защитит, как это было раньше. Подарит вечный сон, избавив от боли и страданий.

Мы в ответе за тех, кого приручили. До самой смерти.

Во дворе суетился коллежский асессор, раздавая приказы. Трое жандармов выстроились полукругом перед входом и держали на прицеле крыльцо и разбитое окно. Ждали, когда оттуда полезет жуть колдовская. За заборчиком переминались с ногу на ногу еще пятеро полицейских, приказом поднятых вечером с кровати для оцепления квартала и оказания необходимой помощи.

– Назар! Иди сюда! – неожиданно долетело изнутри. – Один иди, болваны пусть на улице остаются... Иди, или я сам выйду.

Монах мрачно посмотрел на Шипилина, тот окрысился в ответ:

– Что стоишь? Давай! Делай свое дело! Зачем тебя только с нами прислали, под ногами путаешься, толку от тебя...

– Фонарь дайте.

Получив жестяную коробку, охотник на нечисть оглянулся. За забором уже пятнали дорогу желтыми пятнами зажженные керосиновые лампы. Храпели лошади, запряженные в черную карету с решетками на окнах. Животные лучше других ощущали, как рядом копится лютая злоба, готовая ударить по всему живому. Убрать бы всех подальше, да подождать, когда ребятишки с опытом из епархии подъедут. Одному голову в пасть тигру совать – сожрет.

– Долго еще тебя ждать? – Шипилин не удержался и еще раз выстрелил в провал окна. На удивление, в этот раз попал.

– Ты, благородие, лучше не зли его. У меня сил удержать не хватит. Еще пукалкой своей погремишь и весь район на кладбище отправится...

Не обращая внимание на шепот за спиной, Назар медленно пошел вперед, освещая себе дорогу под ногами. Лампочка была слабая, но хотя бы что-то можно разглядеть.

В доме остро пахло горелым порохом и кисло – кровью. Второй запах монаху совершенно не понравился. Он помнил, как лет двадцать тому назад одного колдуна в глуши подстрелили с большой дистанции. Посчитали, что так будет проще. Деревня, где на околице обосновался “черный”, вымерла буквально за минуту. Слишком много дряни копят в себе такие любители с чертовщиной поразвлекаться. Поэтому хоронить их надо правильно, соблюдая огромное количество разнообразных обрядов и правил. Простые “пиф-паф” в таких случаях не работают.

– Я иду один, без оружия, – предупредил мужчина, замерев у входа в комнату.

– Знаю. Заходи. Не трону...

Некромант сидел привалившись к стене и медленно гладил огромного зверя, уткнувшего морду ему в живот. На шкуре масляными кляксами чернели ручейки крови.

– Слушай меня, Назар. Внимательно слушай. Я домой вернулся, никого не обидел, слова плохого не сказал. Хотел дело наставника продолжить, как положено. Духовник у меня даже есть, всю подноготную знает и грехи отпустил. А вы, вместо того, чтобы шансом воспользоваться и город от дряни разной прикрыть, в расход решили пустить.

– Это Особый отдел.

– Конечно. Только ты весь в белом... Герасим где? Молчишь?.. Так вот. Один раз скажу, ты же запомнишь. Накрепко... Она точно ни в чем не виновата. Грудью нас от нежити прикрывала, куски посытнее отдавала, только бы солдатики не голодали. Вы же ее, как шавку подзаборную. Боевого товарища. Награжденного за доблесть... Поэтому ты, Назар, как меня увезут, отвечаешь головой. Место на кладбище выберешь хорошее, чтобы душе покойно было. Могилку справишь и надгробие поставишь...

– Кто же позволит зверя и с людьми хоронить рядом?

– Кто это непотребство допустил, тот и позволит. Потому что если не сделаешь, я с того света вернусь. Я из сырой земли выберусь, найду тебя и на форшмак пущу. Рвать буду, пока не сдохнешь. И, поверь, ты точно после такого никогда не упокоишься. Я об этом позабочусь... Все понял?

– Понял.

– К девочке моей у охотников вопросы есть?

– Нет вопросов.

– Тогда держи, – Сергий протянул револьвер. – Дураки вы все, прости господи. Если бы я в самом деле что злоумыслил, давно бы уже кишками харкали. Мне вас передавить – как тараканов, даже не замечу... Это живчику этому, Шипилину, висюльки нужны. Чины, звания, чтобы задницу лизали. Хотел бы за мирским гоняться, в Африке бы сидел. Место личного помощника военного губернатора предлагали, усадьбу в любом уголке Сахары и дикарей без счета для работы на полях.

Забрав оружие, Назар осведомился:

– Но ты все же вернулся. Хотя знал, что тебя ждет.

– Знал. И вернулся. Потому что долг у меня перед людьми. Дрянь ночную давить и нечисть разную упокаивать. Я – некромант. И мое место здесь, а не в чужих странах.

– Людей? А мы, что, не люди?

– Вы? Кто в рясах за подачками сверху выстроился? Нет, Назар. По делам выходит, что не люди. Накипь вы. Пена бесполезная... Поэтому не приходи больше. Я только с Герасимом разговаривать стану. Он – настоящий. А вы – скурвились...

Осторожно положив голову гиены на залитый кровью пол, Сергий медленно поднялся и вытер руки о рубаху.

– Иди, радуй опричничков. Сдаюсь. Пусть веселятся.

Выбравшись из коляски, урядник Козлов поправил форменную фуражку и подошел к редкому оцеплению. По росту нашел старший городового, жестом подозвал.

– Что за замятня случилась, Аристарх Гвидонович? В ночь-полночь всех взбаламутили, народ согнали. Даже из городского гарнизона служивых прислали, еще одну линию оцепления ставят.

– Плохо дело вышло, Федот Тихонович. Помните, я вас обрадовал, что пропащая душа нашлась. Макаров здесь дом снял, вроде как обживаться надумал. А вечером пришел человек с документами с Особого отдела и личными волкодавами. Прихватили охотника за нечистью, да в дом вломились. Обвинили пацана в гадостях невозможных, вплоть до покушения на государя-императора.

– Страсти какие!

– Ага. Собаку его пристрелили. Заставили сдаться. Как вышел, так старший из “семерки” ему все лицо сначала разбил, потом повалил и пинал. Я со стороны смотрел, думал, забьет насмерть, очень осерчал дознаватель. Как в карету Макарова потащили, он обернулся и монаху сказал: “Ты обещал”.

– Что обещал?

– Не знаю, больше ничего не слышал. Охотник револьвер отдал, который у парня забрал. И крестился всю дорогу, пока молодого мордовали. Крестился и за ладанку на шнурке держался. Потом мешковину взял, вынес зверя убитого и увез на телеге. Теперь в доме обыск идет. Хотя что там искать – пара горшков и кровать.

– Худо дело... Что соседей не разогнали? Улицу оцепили, а народ рядом крутится... И вещи зачем на улицу выбросили?

– Боятся внутри сидеть, опасаются, что жилище свое Макаров проклял... Я еще успел поспрашивать, вроде их в контрразведку повезли, второй корпус главного здания. Туда еще кого-то доставили. И епископат людей прислал. Думаю, будут заговор большой раскручивать. Не иначе.

Присмотревшись, урядник прикрыл глаза ладонью и прошептал:

– Вот с чего в столице таких идиотов на службе держат... Убирай людей, Аристарх Гвидонович, Христом-богом прошу. Пока мы здесь какой бунт не получили. Ты видишь, что они сапогами топчут? Это же форма добровольческая. Добровольцы в ней кровь проливали, а эти ее в грязь втаптывают.

Пока старший городовой подзывал помощников и начал оттеснять жидкую толпу, Козлов подошел к калитке и остановился после грубого окрика:

– Куда? Не положено!

– Я старший на этом участке.

– Хоть городской голова. Дело государственной важности, не положено!

– Вещи куда потом? Которые вы сейчас по всему двору в пыли валяете?

– Доказательства преступления. Все соберем и по описи сдадим.

– Так собери, дурная твоя голова! Или у тебя кочан капусты на плечах? Здесь по всему району пятнадцать похоронок после Африки. Ты подумал, что люди скажут, когда посмотрят на то, что творите?

Помрачнев, жандарм покосился на товарищей и упрямо повторил:

– Не мешайте, вашбродь. У меня свое начальство. Вам сюда – никак не положено.

– Это точно. Мне с вами с одного корыта не есть, у вас другое руководство... Солдатиков на оцепление поставили. Я подчиненных снимаю. Потому что участвовать в таком непотребстве никак не собираюсь. Сами отдувайтесь...

Рано утром Козлов уже сидел в приемной обер-полицмейстера. Дождавшись, когда руководство пригласит в кабинет, достал из папочки лист и положил на стол:

– Вот, ваше высокоблагородие, рапорт. О нарушениях, которые люди из седьмого делопроизводства у меня на участке учинили.

Начальник полиции Верхнего Новгорода покосился на бумагу, словно на дохлую крысу, потом шепотом поинтересовался:

– Урядник, ты ночью не спал совсем? Какой рапорт? Дело – по-ли-ти-чес-кое! Крамолу из Африки притащили к нам под бок, а ты жаловаться удумал? Специально человек из столицы приехал, до каждого столба уже домотался, фактики собирает и конца края этому не видно. А тут, ишь ты, с рапортом... Забери и чтобы я не видел.

Помрачнев, проситель убрал листок обратно в кожаную папку.

– Но нельзя же так, ваше высокоблагородие. Награды по земле валяются, форма солдатская. Мордовороты дом перетряхнули, мебель всю во дворе по щепочке разломали. По району уже шепотки пошли, что так с каждым добровольцем будет. Мы-то каким образом во все это вляпались?

– Значит, не нашего ума дело! – пристукнул по зеленому сукну кулаком Горянов. – Князю самому! Слышишь? Самому!.. Из столицы звонили, просили разобраться. Так что – без нас уже есть, кому присмотреть и поправить, если понадобится... Ты лучше, вот что. Напиши докладную, как себя этот бунтовщик проявил, когда у тебя в участке околачивался. Дожили, не углядели, в полиции жулики работали...

– Нормально он себя проявил, у меня замечаний не было.

Тяжело вздохнув, обер-полицмейстер подался вперед, опершись животом на край столешницы:

– Федот Тихонович, ты совсем дурак? На выход с волчьим билетом собрался?.. Значит, соседнее здание, подвал, кабинет три. Там этот орел сидит, коллежский асессор, чтоб его. Придешь, доложишь по форме. И напишешь, что прикажут. Потому что если на тебя рапорт подадут, мне придется отреагировать. И тогда никакая старая дружба не поможет... Все, ступай.

В подвалы контрразведки викарий приехал в гражданской одежде. Посчитал, что лишний раз официальным облачением мелькать перед прохожими не стоит. И так по дороге верный человек успел нашептать про слухи, ползущие по городу. И что нежить завелась у ашкенази. И что полицию согнали со всей губернии, погань вычищать. И что охотники церковные тварей побили без счета и увезли в университет для изучения. А еще, что после драки с зомби почти все добровольцы – укушенные и больные. На людей бросаются, надо бы их в больницу какую свезти, под замок. И держать, пока архиепископ лично с каждым не разберется.

– Где Назар?

– Внизу с утра.

– Хорошо. Жди меня здесь.

– Так, нельзя ведь. Полиция штраф выпишет.

– Если кто полезет, скажешь, чтобы штраф выписывали на имя личного посланника императора. Он нас позвал, ему и расходы нести.

Настроение у Демьяна было пренеприятнейшим. Смена власти на верхах прошла без сучка и задоринки. Один старец почил в бозе, второй власть принял крепкими руками. Проблема в том, что новый архиепископ себе на уме и наушников у него полна горница. Поэтому серый кардинал почувствовал, как бывшие возможности стали утекать сквозь пальцы. Новые люди улыбаются, слова плохого не услышишь. Но там куснут, здесь от миски подвинут. Еще чуть-чуть и даже охотников за мертвечиной отберут. Чем тогда заниматься?

Поэтому неожиданно всплывшая проблема с бунтовщиком заставила крепко задуматься. Капитон вцепится в это дело, даже гадать не нужно. Ему резонансное событие важно в самом начале карьеры, дабы шепотки в епископате придушить. Но вот, чем все на самом деле закончится? Надо сто раз перепроверить. Может быть, даже в сторону отойти, дать возможность хитромудрому архиепископу шишек лично набить. Тогда появится шанс снова возвыситься, разогнав идиотов, втравивших руководство в неприятности. Главное – узнать, что на самом деле происходит. А как это оформить – всегда потом придумать успеется.

Старшего охотника за нечистью викарий нашел в подвале. Фигура в черной рясе подпирала стену, флегматично перебирая четки.

– Не пускают?

– Перерыв у них. Наших уже выгнали, сами взялись.

– И что узнали?

– Узнали, что Герасим Тверской крепок в вере, молитвы знает назубок. Еще силен духом, вторые сутки то на дыбе, то под молотками, но он только смеется и повторяет, что исповедовался в Африке ротному священнику каждые выходные. И в Одессе по приезду в церковь успел зайти.

– Про зомби что рассказал?

– Будто солдатики штыками их погнали, как только колдунов прикончили. Про Макарова одно твердит – справный воин, с пластунами по пескам мотался, бандитов местных гонял без жалости.

– Это я уже слышал. Про потворство Тьме и прочие запретные вещи?

Вздохнув, Назар убрал четки, погладил бороду и задал встречный вопрос:

– Если я где в пиковые расклады попаду, меня так же сдашь? Горбуну ноги измочалили, ни одной целой кости не осталось... Нет в нем скверны, ни крошки. Я лично несколько раз проверил. И в парне тоже гадости не было.

– Сам же сказал, что он мог там всех в землю уложить.

– Мог. Но не стал... Кстати, малец в соседнем кабинете. Пока морду бьют и по почкам охаживают. Он вообще молчит, только кровью на сапоги плюется.

– И что? – рассердился Демьян. – Что ты кота за яйца тянешь?

– Я заходил, осмотрел его. Колдовщины нет, а тьма есть. Как у наставника его, у Зевеке. Такой бездонный колодец, куда выдранное из тварей складывают. И держат под замком, чтобы обратно не вырвалось.

– С чего ты решил, что покойный некромант ему учителем был? Он же затворником последнее время считался.

– Без понятия, кем он там считался и где числился. А у Макарова крест всеразрушающий на груди пульсирует. И такой знак ни ты, ни я поставить не можем. Это одному Зевеке было по силам... Даже больше скажу. Мне показалось, что пацан в силе Германа превзошел. Сам подумай, сколько за один раз любой из охотников может упокоить? Я – двоих сильных перекинувшихся, вряд ли больше. Фаима, до гибели в южном походе, четверых давила. Правда, потом день без сил валялась. Сергий же упокоил больше тысячи мертвяков. Может, кого и британцы прибили, когда их жрали, но я бы на тысячу душ поставил. Если не больше... И это все – теперь внутри парня. И я в эту бездну второй раз смотреть не стану.

– Да, не ожидал...

Прислонившись к стене рядом с помощником, викарий надолго задумался. Потом начал рассуждать вслух:

– Знаешь, как получается. Архиепископу император чуть ли не лично бороду драл, очень недоволен обнаруженной скверной. Не знаю, что там наверх напели и почему такое неодобрение, но гайки закручивают именно из столицы. И молодой этот дознаватель впереди собственного визга бежит, чувствует, какой результат от него хотят. На самом же деле выходит, будто мы двух ни в чем невиновных добровольцев по возвращении домой в пытошную на расправу. А за что? За то, что людей от второй Румынии спасли?

– Выходит, что так.

Нахмурив брови, Демьян наклонился поближе и еле слышно произнес:

– Тогда нас с тобой сдадут, как только истина вскроется. А она обязательно всплывет. По городу уже шепчутся, но волна только-только поднялась. Не удивлюсь, если княже с родней потом стрелочников на стороне подыщут. Мы же в этом случае подходим как нельзя лучше. И не доглядели, и не доложили... Поэтому вот что сделай. Пиши отчет. Детальный. Что ничего не нашел у обоих. Что оба невиновны в предъявленных обвинениях. Пусть измену жандармы раскручивают, а колдовства никакого за подозреваемыми не выявлено. Я подпишу, уберу в архив, чтобы никто не смог уничтожить при случае. И выписку сделаю, которую вместе с остальными бумагами наверх подам. Последние дни мои листочки не глядя в угол задвигают. Но при любой проверке – прикроемся.

– А с ними что делать?

– С ними?.. Забудь про них, Назар. Их уже списали. Если не по церковной линии, так по злоумышлению против императора в петлю сунут. Нет их больше, умерли... Кстати, что там за история с псом? И что за пес?

– Животину мальчишка из Африки привез. Германцы ее наградили за помощь в песках. Как собственного ребенка на руках нянчил... Жандармы при аресте пристрелили. Я похоронил на Петровском кладбище.

– Сдурел, что ли? Это же тварь иноземная, не человек!

– Некромант пообещал, что если не сделаю, то из могилы вылезет и устроит нам всем второе пришествие. Если бы не согласился, мы бы все там в избушке и закончились, что с погонами, что без. Поэтому я слово дал, слово сдержал. Моя совесть чиста.

– Это ты уже сам. Если кто наверху узнает, получишь на орехи... Все, пойду я к дознавателю, что-то он там хотел мне в бумагах показать. Ты домой езжай. Нечего здесь маячить. Что могли – сделали. Теперь – самим в сторонку, пусть архиепископ разгребает. Чувствую, ему еще аукнется.

– Как долго нас еще дергать будут?

– Неделю-две. Может месяц. Потом или медальки раздадут и показательную казнь устроят. Или удавят в камере по-тихому и закопают в яме. Но – без нас. Это теперь государственное дело. И специальный человек, который за это отвечает. Вот пусть и пыхтит.

Пачку показанных бумаг Демьян прочел внимательно, краем глаза посматривая на сидевшего напротив стола Макарова. На парне живого места не было. Но – двое держиморд в рубахах с закатанными рукавами взгромоздили бедолагу на табурет, не дают упасть. Дышит хрипло, безучастно уставившись на стену.

– Господин Шипилин, от меня что требуется?

– Подпись, что ознакомились.

– Прошу прощения, но я на допросах не присутствовал, поэтому подтвердить написанное не могу. Кроме того, я не обладаю должным саном, чтобы подобные документы визировать. Поэтому их или стоит направить в секретариат, или сообщить помощнику архиепископа Капитона и тот пришлет нужного человека.

Коллежский асессор удивился:

– А зачем вы тогда здесь?

– Потому что вот на этот запрос могу дать развернутый ответ. Дело это исключительно для гражданских властей. Никакой скверны или чернокнижья за подозреваемыми не обнаружено. Про это вот я тут приписку делаю... Ага. И роспись... И личную печать.

На лице молодого мужчины в золотистых погонах мелькнула тень недовольства:

– Вот это вы зря. За мерзавцем столько всего, что на несколько приговоров хватит.

– Не спорю, вам виднее. Но, повторю еще раз, со стороны церкви к нему вопросов нет. Поэтому не буду больше вам мешать, пойду. Удачи в изобличении преступника.

Откланявшись, Демьян поднялся из подвала, вдохнул свежий воздух и зашагал к ожидающей коляске. Устроившись на мягком сиденье, приказал:

– В храм.

Уже когда выкатили со двора мимо гулявшего у ворот жандарма, повернулся к сидящему рядом монаху:

– Дом осмотрел?

– Да, сразу на месте.

– Чисто?

– Абсолютно, никакой дряни. От парня такой жутью веяло, что любая нечисть бежит без оглядки до сих пор.

– Значит, чтобы больше там и не появлялся. Если кого затребуют – только с моего согласия. Отходим в сторону и не отсвечиваем. У Капитона наушники на каждом углу, советы раздают не переставая. Вот пусть с ними и попрыгает. А мы посмотрим.

В камеру Макарова заволокли, сам идти не мог. Бросили на холодный пол и ушли, громыхнув тяжелой дверью. До голой деревянной кровати парень дополз только через полчаса. Еще полчаса понадобилось, чтобы затащить измученное тело на доски.

Лежал, пытался абстрагироваться от боли. Оказывается, боль, как и всплески Тьмы, можно собирать в крохотные комочки, затем утрамбовывать вместе и складывать в специальном месте неподалеку от солнечного сплетения. Эдакое хранилище для всего, что накопилось или что позаимствовал из окружающего мира. Ошметки мертвых душ, мазнувшие походя проклятья, волны ненависти или холодное желание убивать. Это все собиралось, переплавлялось в чернильную кляксу, которая дремала внутри, ждала своего часа. Как использовать – хозяин решит. Или постепенно развеет положительными эмоциями, или может использовать как оружие. Выплеснуть часть собранного – и любая нежить рассыплется безвредным пеплом. Ударить по человеку – умрет в муках. Тьма – просто инструмент. Колдуны используют, чтобы черпать силу в чужих горестях. Некромант, чтобы давить колдунов и прочих оборотней.

Свернувшись калачиком, Сергий попытался подать жалкие крошки накопленной силы на прошитые внутри артефакторные плетения, больше похожие на запутанные паутинки. В Африке вечерами в одиночестве делал наброски на песке, вспоминая замысловатые чертежи наставника. Часть из необычных усиливающих и очищающих чар смог набросать гусиным перышком чернилами на коже. Потом представлял, как рисунок медленно погружается внутрь тела и оседает в том или ином органе. Эти закладки помогали меньше тратить бесценной влаги, повышали выносливость и давали дополнительную силу. Сейчас же получилось чуть восстановить отбитые потроха, остановить процессы некроза в разбитом организме. Нет, полностью излечиться не выйдет, для этого надо отдохнуть хотя бы месяц и питаться нормально. Но боль чуть отступила и дышать можно, не кривясь от трещин в ребрах.

В крохотное окошко у потолка долетел далекий звон колокольчика. Трамвайная линия проходит рядом с центральным полицейским департаментом. Ночь, тишина вокруг, вот и принесло ветром, отразив серебристые переливы от мрачных стен.

С трудом поднявшись, парень похромал к окну, придерживаясь за стену. Встал, упершись ладонями в холодные камни, поднял голову. Нет, ничего не видно. Просто изредка в камеру пытается прорваться ветерок, чтобы бросить внутрь редкие снежинки. Зима пришла. Жаль, что не увидит он ее. И блинов на масленицу не поест. Бывший подсобный рабочий для официального представителя власти – враг, которого надо уничтожить. Поэтому теперь только ждать, когда у них руки дойдут подмахнуть приговор и исполнить.

Бежать? А какой смысл? Он не для того вернулся, чтобы революцию устраивать. И побег – это десятки трупов. Не для того Зевеке его выбрал. Просто бывает момент, когда ты делаешь выбор, продолжая идти по трудной дороге. И не свернуть с нее – это одно из условий, которое определяет, кто ты: человек или зверь.

– Черный ворон...

Потрескавшиеся губы приоткрылись, в камере зазвучала еле слышно песня.

– Черный ворон... Что ты вьешься...

Голос медленно набирал силу, мужчина хрипло делал очередной вдох и продолжал...

– Что ты вье-е-ешься... Надо мной...

Ветерок крутнулся рядом с крохотным оконцем, подхватил слова и понес дальше.

– Ты добычи... Не дождешься...

Неожиданно из соседней камеры во двор долетел еще один голос, надрывный, преисполненный муки, но живой.

– Черный ворон, я не твой...

Герасим. Жив, друг. Сколько они еще на пару протянут – неизвестно. Но пока – как радостно слышать его. И вторить друг другу...

– Что ты когти... Распускаешь...

Услышав непонятный шум, надзиратель поднялся со стула и зашагал по коридору, помахивая короткой дубинкой. Подошел к железной двери, отодвинул крохотную дверцу.

– Полети в мою... Сторонку...

– Прекратить! – и для большего эффекта еще тяжелой палкой по двери, чтобы загудела. – Кому сказано!

Заключенный повернулся и тюремщик отшатнулся: глаза у молодого избитого парня были абсолютно черные. Как два бездонных провала в бездну, откуда выглянула сама Смерть. И в открытую дыру будто холодом дохнуло. Еще чуть-чуть – изморось пойдет белой сеткой по стенам. Захлопнув дверцу, пожилой мужчина в страхе шагнул назад, затем повернулся и почти бегом двинулся к столу. Скоро из уборной должен напарник подойти, надо у него спросить.

– Ты слышал, кого в девятую посадили?

– Нет. Только сказали, чтобы вдвоем заходили, в одиночку нельзя. И еще предупредили, что без церковника дверь не отпирать. Обязательно кто-нибудь из попов должен стоять рядом.

– И они его без присмотра бросили?!

– Тебе-то какое дело? Сколько у нас убийц и живодеров по казематам отмучалось? И с этими разберутся.

– Лучше бы ладанку какую дали или икону с собой. А то ляжем мы тут, пока там, – палец ткнул в потолок, – разбираться будут.

– Ну, нас и поставили смотреть. Чего всполошился?

– Знаешь, тебе надо, ты и смотри. Но я теперь и близко к девятой не подойду... Удумали, нечисть по подвалам пихать.

Вздохнув, второй надзиратель поднялся и побрел к камере.

– Вечно тебе что-то мерещится. То паук какой-то странный в углу устроился. То крыса здоровая пробежала. Ты меня так заикой скоро сделаешь.

Скрипнула дверца. Через несколько секунд медленно закрылась и необычно молчаливый напарник подошел к столу.

– Ты прав... Утром в церковь сходим. И без попа больше дежурить не станем. У нас – семьи.

Ветер зацепил оставшиеся слова и утащил в вышину, поднял над домами, рассыпал по черным крышам, на которые медленно начал падать снег:

– Черный ворон, весь я твой...