Неисправимый (СИ)

Глава 30. По следам Еллешта

Первым проснулся Зига. Он всегда просыпался рано. Рано-то рано, но никогда голова не бывала такой чугунной. Прямо ужас какой-то, от подушки не оторвешь. Тяжеленная, вспухшая, налитая горячей кровью. Зига отодрал её от подушки, приподнял. Тотчас в глазах всё завертелось, закружилось, однако он успел увидеть, что это не его спальня.

Точно не его. Какая-то маленькая, гнусная комнатерка. Рядом на кровати с панцирной сеткой дрыхнет бородатый мужичок, пузатенький уродец с косматыми бровями. Постойте, постойте, да это же Уцуйка.

«Что такое, где я?» — подумал Зига и сел на диване, свесив короткие ножки. Волевым усилием остановил всю эту круговерть вокруг, теперь комната лишь плавно покачивалась.

Вчера случилось что-то ужасное. Это было зафиксировано подсознанием. Но что? Зига начал вспоминать. Экая досада — ничего не вспоминалось. Такого еще не случалось, Зига на память не жаловался, скорее наоборот — из-за цепкой памяти донимали ненужные мелочи.

Например, всплывало вдруг, что под стулом секретарши валяется скрепка. То есть, когда Зига проходил мимо секретарши, его глаз непроизвольно зафиксировал эту бесхозную скрепку. Факт фиксации сознанием не отмечался, но информация о скрепке прямиком уходила в хранилище, то бишь в мозг, и там лежала себе спокойненько на полочке. Потом в хранилище происходил какой-то химический процесс, некий нейрон образовывал связь с другим нейроном, и информация о скрепке возникала в оперативной памяти.

Какой-нибудь гвоздик на ступеньке, голубиная отметка на памятнике, прыщ на носу у менеджера Пумчика, торчащие, как у цвиркшнауцера, брови Уцуйки — всякая мелочь стекалась в хранилище, чтобы потом не к месту всплыть.

О крупном, важном и говорить нечего. Это вколачивалось в память намертво, на века.

И вдруг: случилось что-то страшное — и забылось. О, ужас! Допился. Кстати, а что вчера пили? Тоже из памяти вон.

Тоскуя, Зига посмотрел на Уцуйку. Боже, какой урод. Рожа красная, нос синий, борода пегая в седину. До сих пор пьян, дышит смрадом. К тому же пузат.

Уцуйка открыл глаз и мигнул. Другой глаз не открылся, не дернулся, и это было совершенно противоестественно.

Противоестественно-то противоестественно, но почему-то сразу после этого в организме Зиги пошел благотворный процесс, а именно — стало рассасываться. Полегчало в голове, в груди, исчезли похмельная дрожь и ломота, в глазах прояснилось. А затем сделалось хорошо и весело. Захотелось петь.

Уцуйка уже сидел на своей скрипучей кровати, и вновь он был мил и уморительно смешон.

— Привет, дружбан, — сказал Уцуйка. — Хорошо выдрыхся?

Когда Дустер и Клайн, стрескав на завтрак по ромштексу, уходили на работу, из гостевой донесся нестройный дуэт коротышек, затянувших старинную балладу динозавров рока Animals «House of the rising sun». Уцуйка заступил на многотрудную вахту…

Баснословная сумма с девятью нулями была распределена следующим образом: психодиспансеру номер пять, как альма-матер — 500 миллионов; на личные нужды — 33,3 миллиона; остаток 2 миллиарда 466,7 миллионов евро — в фонд прогрессоров.

Как только братья-прогрессоры об этом узнали, они вынесли Еллешту-Фройту устную благодарность, но при этом за использование 33,3 миллионов евро в личных целях они же вынесли Еллешту общественное порицание, сдобренное устным выговором, а поскольку порицание, сдобренное выговором, уравновешивало благодарность, получалось, что Еллешт зря выпендривался.

Но к делу, ибо развязка близка.

Около трех часов пополудни, когда только кондиционер спасал от несусветной жары и сонной одури, находящиеся в кабинете Фройта чудики заметили, что начальник вдруг встревожился, углубился в себя, начал отвечать невпопад, затем и вовсе оцепенел, застыл. Этого за ним не водилось, и они, не сговариваясь, вышли в привычный для них призрачный мир, где всё тайное становится явным.

Гидом, не ведая об этом, служил ушедший в астрал Еллешт, связанный с Фройтом крепкой ментальной нитью. Прошествовав по этому следу, чудики обнаружили у одного из контрольных экранов группу призраков, среди которых находился как две капли воды похожий на Фройта Еллешт. По экрану метались искаженные до неузнаваемости фигуры. Чтобы увидеть их истинный облик, нужно было особое зрение. Неподготовленному здесь делать было нечего, но призраки, похоже, были подготовлены.

Опытные чудики, замаскировавшись под окружающие фантомы, ввели необходимую оптическую коррекцию, позволяющую видеть то, что на самом деле происходило на земле, и воззрились на экран.

Дело происходило в каком-то маленьком, ухоженном городишке, залитым ослепительно белым солнцем.

Улица была полна вооруженных людей в штатском. Это было стихийное войско — у кого дробовик, у кого охотничий карабин, кто в ковбойке, кто по пояс голый, кто в шляпе, кто в бейсболке, кто с непокрытой головой. Люди эти, отчаянно потея, кого-то ждали, прохаживались, держа оружие наизготовку, перебрасывались короткими репликами. Их было много, человек двадцать.

Еще один, в камуфляже и со штурмовой винтовкой, стоял как бы особняком. Он держался вплотную к двухэтажному особняку, прикрывая тыл, и вел себя весьма нервно, вздрагивая от каждого громкого звука и беспрестанно повторяя: «Вот он…. Да вот же он». Но никого не было.

Потом рядом с ним будто из воздуха выткался мускулистый человек в разодранной окровавленной рубахе. У него было отталкивающее бесформенное лицо, левая щека покрыта запекшейся кровью. Он коротко замахнулся, но грянул карабин — пуля попала ему в шею.

Другой бы рухнул замертво, а этот только пошатнулся, потеряв равновесие.

И снова ударили ружья, сразу несколько, со всех сторон.

Человек в камуфляже, закрывшись руками, съехал вдоль стены на землю, но когда мускулистый упал, он дико закричал «Стоп, стоп, стоп» и бросился к неподвижному телу.