Иногда думаю, что лучше бы твой отец убил меня тогда. То, на что меня обрекли после, сложно сравнить хоть с чем-то. Вначале я много кричал. Помню, как разрывало уши от собственных воплей. Бросался на стены, угрожал, что откушу себе язык и захлебнусь кровью, если не расскажут, что случилось с тобой, Крис. Но мне попросту всаживали очередную порцию седативных и запихивали в рот тугой кляп. После всего ждал долгий и неприятный разговор с терапевтом. Если у кого-то еще оставались сомнения в моей невменяемости, то они быстро развеялись.
Псих.
О да, я псих! Теперь-то точно.
Вот в кого меня превратили. Я не родился таким, Крис, ты знаешь. Только ты знаешь. Я НЕ ТАКОЙ! Я НЕ ДЕЛАЛ ЭТОГО!
Врач отказывался говорить о тебе. Говорил, это не пойдет на пользу терапии, а мои губы упрямо повторяли, чтобы в жопу он шел со своей терапией.
Мы обсуждали мои мотивы, и зачем я сделал это. Моя вина для всех была очевидной. Мне постоянно говорили о частичках кожи под твоими ногтями. Кровь, сперма, ДНК. Анализы не могли врать. Помню, как разделся и показал доктору, что на мне нет царапин. Он лишь усмехнулся и записал что-то в своем чертовом блокноте.
Все вокруг сыпали диагнозами и сложными словами, прямо как моя мать, хотя знаешь. После того разговора о моем старшем брате, я больше не злюсь на нее. Мне даже кажется, что она на моей стороне. Не верит, что я мог сделать такое.
Шизофреник. Девиантное поведение. Ублюдок. Бедная девочка.
Бедная девочка. Они это о тебе… Но ты живая? Скажите же хоть кто-то, она живая?! Крис, дай знак!
Тишина. Вязкая, безнадежная, рвущая на части.
Крис… Крис! Моя Крис.
Решил подыграть им. Слушался. Пил таблетки. Вынашивал план.
Мои мозги не окончательно превратились в сироп, чтобы понять, что я все еще был Есенске. За окном коридора, ведущего в процедурный кабинет, видел знакомый пустырь. Помнишь, мы с тобой еще шутили, что здесь заканчивается наш город. Дальше ничего нет до самого горизонта. Забытое всеми, никому не нужное заросшее поле.
Смотрел украдкой сквозь решетки, тогда-то мне и пришла в голову безумная идея сбежать. Просто, чтобы проверить страшную догадку и ошибиться. Как же я мечтал ошибиться, Крис. Должен увидеть своими глазами, а дальше, пусть что хотят делают, хоть электричеством лечат. Видел такое в фильмах, как к вискам прилаживают два электрода. Если я найду тебя там, мне уже будет все равно.
Дни издевались. Они то ускорялись, то тянулись невыносимо долго. Без новостей, без надежды. Ночи были наполнены кошмарами. Я видел тебя, Крис. Лежащую на земле, с неживыми стеклянными глазами, ты смотрела сквозь меня, не видела меня. Я испугался, отвел взгляд и увидел бледные ножки с прилипшими прелыми листьями, а еще кровь. Везде кровь.
Я умер в тот миг, Крис! В тот день мое сердце перестало биться, но я отчего-то живу. Так же как до тебя, по инерции. Но я так больше не хочу! Попробовав раз быть счастливым, узнав, что такое любовь… Я не могу потерять тебя. Но я уже потерял тебя. Не сберег. Позволил ему сделать это с моим ангелом.
Стараюсь плакать не так громко. Мне нужно создавать иллюзию, что таблетки действуют, что я безобиден.
Я послушен. Охотно отвечаю на вопросы. Вру доктору, говорю, что он хочет услышать, оскверняю свою любовь к тебе, признаюсь в низменных желаниях, коих никогда не было. Прости меня за это, Крис, но я должен.
Жадно впитываю в себя детали, распорядок работников. Запоминаю их привычки, кто и когда идет покурить, кто приглядывает за пожарными выходами, как часто уборщица елозит грязной вонючей тряпкой по полу, прикидываю в голове дорогу до кладбища. Оно за городом, и даже если я чудом найду денег на маршрутку, то мне нужно будет еще прилично тащиться пешком.
Не считаю дни. Боюсь. Выжидаю.
Приходила мама. Долго смотрела мне в глаза, пытаясь найти в них ответ, зачем я изнасиловал свою девушку и проломил ей голову. Она говорила о чем-то отвлеченном, смахивала набегающие слезы.
— Я не делала этого.
Она вздрогнула и прошептала дрожащим голосом:
— Знаю, милый. Ты бы не стал, ты любил ей. Я верю тебе. На твоем теле не было ничего, Андрей. Ты не насиловал ее. Надо переждать, тебя оправдают, надо переждать.
— Что переждать, мам?
— Все это. За что на нашу семью все это свалилось? Ответь, Андрей, он велел тебе?
— Что? — тупо переспрашиваю, не сразу понимая, о ком речь.
— Тебе голос сказал? Тот плохой, о котором ты говорил нам с папой.
Отчаяние заливает разум. Показалось! Показалось, что она верит. Но нет. Для них голос и я неотделимы. Голос — это я. Насильник — это я. Им не понять, что Он чужое, злое, другое.
Да. Именно. Это Он сделал с тобой, Крис!
— Уходи, — холодно прошу маму.
Пытается коснуться моего плеча, но я рыком отгоняю ее.
Считаете меня зверем? Буду зверем. Зачем вас разочаровывать?
Ушла. Оставила мне теплую толстовку на подушке. Ту самую, подаренную тобой, Крис. Хочу догнать мать и сгрести в объятья, но останавливает отвратительный запах кондиционера для белья, а ведь раньше кофта пахла тобой, Крис. Твоими духами, твоим шампунем. Но тебя вытравили и продолжают вытравливать из моего мира и моей головы.
Ощупал карманы в надежде найти записку, в которой будет сказано, что ты жива. Под пальцами вдруг приятно зашуршало, а сердце вспомнило, что умеет биться. Ненадолго. Вытащил мятую застиранную сотку. Что ж, теперь не нужно ломать голову, как добраться до кладбища — деньги есть.
Очередная ночь полная кошмаров. Ты кричала, отталкивала меня руками, а я… Видел его глазами, чувствовала твое тело под своим…
Уткнулся в толстовку, терся об нее носом. Молился, не зная ни одной молитвы. Просто по наитию посылал в небо самые отчаянные просьбы. Лишь бы ты была жива, лишь бы мой ангел дышал.
Небо ответило кривой ухмылкой, а затем новый голос, вклинился в мои мысли. Он был другой. Нежный и добрый. Ласкал, словно материнская рука, извинялся за все. а затем рассказал правду о том, кто я и зачем пришел в этот мир.
Я не справился со своей задачей, Крис. И я умру. Уже знаю день своей смерти. Это предрешено. И я бы мог все изменить, спастись, но сама моя природа не позволит причинить вред человеку, даже нашему с тобой убийце, ведь его создал я. Круг замкнулся. Он тоже жертва, и мне жаль его.