Наука как она есть/нет (выбрать нужное) [СИ]

Правильная мотивация

Описание одного проводимого в карельских лесах и озерах фантастического конвента с точки зрения местных жителей.

Петроглиф…

Слово-то какое!

Холодное, округлое, гладкое и тяжелое, словно бусина из полированного гранита. Покатала на языке — и ощутила вечную незыблемость каменной глыбы, неподвижную и неизменную, уходящую основанием далеко в глубину веков. Хорошее слово. Спокойное. И потому, когда оно впервые туманной змейкой прошелестело над Хайколя, мы ничуть не встревожились. Ну действительно — чего плохого можно ожидать от столь приятного слова, такого монументального, такого исконно-северного, такого базальто-гранитного? Что может быть надежнее и спокойнее каменных глыб?

Как же наивны мы были…

Тиха северная ночь середины августа, тиха и светла. Серебристые пряди тумана над темной озерной водой шевелятся, словно живые, сплетаются в косы и снова рассыпаются отдельными полупрозрачными нитями, свиваются в кудри водоворотов, путаются в прибрежной траве. Плеснет плавником сонная рыба — и снова тишина. Я медленно то ли плыву, то ли иду вдоль берега, по грудь в воде и тумане, раздвигаю коленями мохнатые лапы водорослей, крупными жадными глотками пью с озерной ладони предутреннюю свежесть. Хорошо у нас летом. А если бы не туристы — было бы и еще лучше.

Вернее даже не туристы, туристы еще полбеды: посидят себе у костерка, рыбку там половят, водочкой заполируют, поговорят об уважении — и баиньки. Ну, может песню-другую проорут предварительно, если водки мало оказалось. Не так уж и шумно и почти необременительно.

Совсем иное дело — туристки.

Визги, вопли, хиханьки, хаханьки, танцы-обжиманцы, грохот динамиков, ах я хочу погулять, ах я хочу искупаться, ах мне холодно, ах мне душно, ах а достань мне тот цветной камушек со дна и вон ту корявую ветку с самой верхушки сосны, ах не смотри на меня я стесняюсь, ах почему ты на меня не смотришь — и все вот в таком роде до утра, а потом и до вечера, и снова до утра; и только одна затихнет и угомонится вроде, как другая вступает со своим соло, у них словно все партии расписаны и заранее поделены, чтобы мотать нам нервы безостановочно круглыми сутками! И главное — ведь не чарлидерши какие, не хулиганки малолетние, нет! Приличные солидные дамы с верхними образованиями, писательницы, тудыть их не растудыть, как любит выражаться Дед. Тихие вроде должны быть, задумчивые, кропать себе в блокнотики или лептопчики, никому проблем не создавая…

Ага.

Щаз!

— Ты чего натворил, старый?! Глаза твои бесстыжие!

Чего никогда не понимала моя сестра Вейя — так это того, что на Лесного Деда бесполезно орать. Впрочем, как и на Озерного.

— Тебя ведь просили как порядочного нелюдя! Там! Там, далеко, понимаешь?! Как можно дальше! А не здесь! Не здесь! А ты где свои коряги выставил?!

Хорошо хоть орет на повышенных тонах, людям неслышных, разве что летучих мышей распугает. Лесной Дед — не летучая мышь, его визгом не пронять. Да и какой он дед, так, название одно, типа должности, а на деле мужчина в самом соку. А что дуб дубом — так это местами очень даже и хорошо. Жаль только, что дубом он больше прикидывается. Вот как сейчас, к примеру — похохатывает, щурит хитрые глазки, строит невинность:

— А че я? Я ниче! Меня просили колесо дернуть — я и дернул! Как просили, даже с гаком! Все четыре, то ись. Просили, чтобы машинка не ехала? Ну дык и не едет жеж!

— Сюда чтобы не ехала!!! Сюда! А теперь она здесь застряла, на острове!

— Ну и че? Ну и застряла.

Они сидят на мостках, Лесной Дед не очень любит спускаться в воду, а мы нормально чувствуем себя и на берегу, хотя и предпочитаем не находиться на суше слишком долго. Вейя злится, поддает ногой набегающую волну. Я слышала, что где-то далеко на юге есть хвостатые сестры, но в наших краях такого непотребства не водится, что радует. С ногами как-то привычнее.

— Старый ты греховодник! Думаешь, я не понимаю, чего ты добиваешься?! На горяченькое потянуло?

Вот же глупая: мало того что орет, так еще и правдой в глаза тычет, кому такое понравится? Ну тянет нас на живое и теплое. Всех тянет, чего уж тут. Хотя без некоторых живых вполне можно было бы и обойтись. Меня за эти два дня уже вконец достали голосистые купальщицы, но нельзя же вот так… Хорошо, что Лесной Дед у нас терпеливый, знай себе похохатывает, Озерный за подобное давно уже врезал бы волной так, что мало бы не показалось. А и правильно, нельзя так с мужчинами разговаривать. Тем более — с нашими.

— Ну не все же вас, холоднозадых мокрохвосток, щупать! Хоть руки погрею!

— Кобель ты похотливый! Как есть кобель!

— Да ладно тебе, — бурчит Лесной Дед примирительно. — Ну пусть поплавают! Что от вас, убудет, что ли? Ну поживут вместо трех дней недельку-другую, пока им новые колеса не привезут. Делов-то! Зато озеро прогреют. Они же каждый день купаются, и не по разу! И баньку, опять же.

Что-то мне этот разговор перестает нравиться — терпеть еще две недели этих визгливых оккупанток на моем острове? Ну уж дудки. Подплываю поближе, пока еще не продумав стратегию, но понимая уже, что сестра облажалась и мне придется опять как-то выправлять ситуацию.

На Деда у нас была последняя надежда. Озерный тут не помощник, он туристов любит. Любых. А писателей — особенно. Потому что они всегда приезжают с водкой, и первый стопарик всегда в озеро опрокидывают — с уважением. Да и потом очень часто роняют туда же недопитые бутылки, а он и рад. Лесной Дед не такой, он алкоголь не любит. И может, захочет ежели, свои грабли поперек единственной подъездной дороги так вытянуть, что ни один джип не протаранит. Во время войны, говорил, танки так стопорил, что там несчастная легковуха или даже автобус? Фигня. Я сама видала, как он снайперски стрелял корнями по колесам, прямо через грунт, на расстоянии более километра! Все четыре колеса — как твои яички, всмяточку то есть. Одна беда, что на острове уже, а не на грунтовке, как просили. Погни он им колеса там, где до трассы буквально рукой подать (какие-то семьдесят километров!), они, может, сюда бы и вообще не поехали. Хотя бы эта вот, последняя группа. И шума с визгами было бы в два раза меньше.

— Дед, ты молодчага! — Я подплываю совсем близко и ложусь на спину, выставив над водой полушария грудей с острыми маковками сосков. — Я видела, как ты снайперил. Класс! Одним корнем все четыре, круто, да…

Дед сопит настороженно, ожидая, что сейчас буду о чем-то просить. Но я не Вейя, я знаю, когда можно просить, а когда нельзя. Сейчас — нельзя. Поэтому просто улыбаюсь и закидываю руки за голову.

— Дык, для общего же дела радею, — говорит наконец Дед, так и не дождавшись просьб и зачарованно разглядывая мои сиськи. Падок он на них. Очень падок. Они у меня, конечно, холодные (холоднозадых мокрохвосток я ему еще припомню, но позже), но где горяченькие? Нету. А я — вот она, рядышком. То-то и оно-то, брат.

— Радеет он! — снова не выдерживает Вейя. — Ты вот лучше скажи, кто вчера того гривастенького с бутылкой за ногу корнем дернул и в озеро уронил? Не ты, что ли?! А бутылка между прочим непочатая!

— Ну дык! — Дед ржет уже в голос. — Удачно же уронил, скажешь нет? И Озерный мне сказал большое нечеловеческое спасибо.

Ну да, сказал. Пока еще говорить мог. Полная бутыль — это вам не стопарик за уважение. Хорошо, что я русалка тертая и еще вчера у оккупантов полторашку пива увела. Волной смыло. Ближе к обеду откупорю и в озеро вылью, как раз в тему будет.

— Дед, ну ты же сильный! Ты же все можешь! — меняет тактику Вейя, начиная канючить. — Ну поправь ты этим олухам колеса, пусть уматывают!

— Да ладно тебе, торопыга, пущай поживут! Это же все ерунда, покуролесят недельку, сами все починят и поедут себе.

Я почти перестаю вслушиваться — ясно же, что не уговорит Вейя Деда. Нету ему никакого резона напрягаться — лишь для того, чтобы лишить себя удовольствия. А значит — и мне тоже напрягаться нет никакого резона. Вейя молодая еще, не понимает: покой невозможно навязать снаружи, он идет изнутри. Как и счастье.

— Эх-ма! Итить твою! Хорошо-то как!!!

И плеск, и гогот, и вопли. Правда — без визга, ибо на этот раз не баба. И один. Переворачиваюсь на живот — так удобнее рассматривать новенького.

Хм.

А ниче так не баба. Очень ниче. Я бы даже сказала — огого как ниче! Легкие мощные — вон как проорался от избытка чувств. Руки хороши. И жопка аппетитная, и … хм, ну, в общем, да. Хорошо, что они тут с плавками не заморачиваются.

Встаю ногами на дно, провожая пловца (а хорошо гребет!) взглядом и прикидывая, где он вернется к берегу. Говорю задумчиво:

— Знаешь, Дед, а ты, пожалуй, прав. Торопиться негоже, пущай поживут. Это ты, пожалуй, правильно им колеса править не хочешь. Абсолютно правильно, пускай себе. Пойду я, пожалуй… познакомлюсь поближе.

Уже уходя, слышу, как разом поскучневший Дед напускается на Вейю?

— А ты куда лыжи навострила? Пошли! Будешь помогать мне колеса править. И чтоб к утру как новенькие! Чтобы ни один комар и носу!

Я то ли иду, то ли плыву вдоль берега, по грудь в воде и тумане. Улыбаюсь. Ничего, Вейя тоже когда-нибудь поймет, когда и что надо просить, а когда и что — брать самой. Раз Дед обещал — он не просто починит, а именно что сделает как новенькие, теперь у него есть стимул. Никто из пришлых даже и не заметит, что колеса были погнуты. А если и заметят — подумают, что показалось. Так что проблема визгливых туристок уже буквально завтра проблемой быть перестанет. И над озером снова воцарится покой и сонная тишина, нарушаемая разве что редким плеском не менее сонной и тихой рыбы.

А значит, если я хочу получить маленькую толику личного горячего удовольствия — мне следует поторопиться.