Настанет время

ГЛАВА 7

После сотни лет разрухи и опустошения сдвиги были довольно значительными. Почва оправилась от загрязнения и начала плодоносить, что способствовало росту населения. Хлебные поля раскинулись по низким холмам под летним небом, по которому гуляли легкие облака. Выросли деревья, в листве которых пели птицы и шумел ветер. Люди были заняты работой. У них не осталось ничего, кроме ручных орудий труда и машин, приводимых в движение животными, но зато это были прекрасно изготовленные орудия. Опыт человечества не пропал даром. Все люди были похожи друг на друга, так как были одеты абсолютно одинаково, и мужчины, и женщины: голубые рабочие брюки и куртки. Лица их были обветрены и покрыты прочным загаром, волосы отросла до самых плеч, все мужчины с бородами. Все они были низенькие по стандартам нашего времени, у многих были очень плохие зубы — или же их не было совсем. И все же они были гораздо более счастливы, чем их предки эпохи Судного Дня.

Люди выпрямлялись, чтобы приветствовать путешественников, ехавших верхом с аэродрома, а затем сразу же возобновляли свою работу. Иногда встречались солдаты верхом на лошадях. Они были одеты в голубую форму, стальные шлемы, металлические кирасы защищали их грудь. Вооружены они были кинжалами, луками со стрелами, топорами и пиками, на которых развевались красные флажки. Они почтительно салютовали путешественникам.

— Видимо, вам приходится быть готовыми ко всему, — беспокойно заметил Хэйвиг.

— А что делать! — рявкнул Красицкий. — Большая часть мира, в том числе и этот континент, находится в состоянии варварства и дикости. Мы не можем снабжать всех материалами и другими средствами к жизни. Вокруг нас кишат дикие монголы. Они могут нахлынуть, как торнадо, если мы снимем наши защитные линии. Наши солдаты охраняют рабочих от бандитов. Эти люди должны быть благодарны нам за все то, что мы делаем для них.

Средневековый уклад жизни повторился и в городе. Семьи не жили в отдельных домах, а селились вместе вблизи крепостей, под их защитой, и вместе работали. Но, в отличие от средневековых городов, здесь было довольно чисто, хотя и недоставало того шарма, которым отличались города древности. Тут преобладали однообразные кирпичные дома, стоящие вдоль асфальтовой полосы дороги, — все было размеренно и скучно, как в любом городке Викторианской эпохи. Хэйвиг решил, что это связано с необходимостью быстро построить жилища, а в этих условиях приоритет приобретают не красота, а быстрота и прочность. Да и экономические соображения здесь играли не последнюю роль. Они ехали дальше, и Хэйвиг заметил деревянное здание причудливой архитектуры, в каком-то азиатском стиле. Красицкий сказал ему, что это замок, где люди молятся Ясу и приносят жертвы Октаю, божеству монголов.

— Дайте людям религию, сделайте жрецов своими союзниками — и люди будут подчиняться вам, — сказал Красицкий.

Хэйвиг поморщился:

— А где же виселицы?

Красицкий удивленно посмотрел на него:

— Мы не практикуем публичных повешении. За кого ты нас принимаешь?! — После паузы он добавил: — Неужели ты думаешь, что мы могли бы сохранить человечество в течение этих жестоких десятилетий только с помощью сладкой водички проповедей?

Впереди показалась крепость. Высокие кирпичные стены с бойницами, ров с водой из реки, окружающий стены. Архитектура замка тоже носила печать функциональной направленности, которая лежала на всем городе. По обеим сторонам ворот и вдоль всех стен были установлены тяжелые пулеметы, несомненно, собранные из частей, оставшихся от прошлого. По мерному шуму Хэйвиг догадался, что в крепости работают несколько генераторов, приводимых во вращение моторами.

Часовые приветствовали подъезжавших. Запели трубы. Опустился подъемный мост, и копыта лошадей зацокали по каменным плитам небольшой площади.

Группа Красицкого прибыла в замок. Со всех сторон к ним сбегались люди, возбужденно крича. Судя по ливреям, это были в основном слуги. Но Хэйвиг почти не обратил на них внимания, все оно было поглощено женщиной, уверенно прокладывавшей путь через толпу и наконец вставшей прямо перед ними. Она заговорила громко, возбужденно. Хэйвиг едва понимал ее хриплую речь.

Она была почти такого же роста, как и он. Крепко сбитая, с широкими плечами и бедрами, сравнительно маленькой грудью. У нее были высокие скулы, широкий нос, большой рот, прекрасные зубы, правда, двух передних не хватало. Потом он узнал, что ей выбили их в драке. Волосы ее, густые и тяжелые, спускались до пояса, в ушах болтались варварские серьги — большие медные кольца. Глаза у нее были карие наемного раскосые, под тяжелыми густыми ресницами, загорелая кожа в нескольких местах была обезображена шрамами. Вообще в ней чувствовалась примесь азиатской или индейской крови. Одета она была в просторную красную тунику, кожаные сапоги. У нее был нож, револьвер, лента с патронами, на цепочке болтался вырезанный из кости череп ласки.

— Откуда ты? — Ее палец ткнулся в грудь Хэйвига.

Последовал взрыв хохота. — Ты должен все рассказать мне, приятель.

— Сахэм ждет нас, — напомнил ей Красицкий.

— 0'кэй. Я тоже буду ждать, но не очень долго, слышишь?

Когда Хэйвиг спрыгнул с лошади, девушка обхватила его руками за шею и крепко поцеловала в губы. От нее пахло солнечным светом, кожей, потом, дымом… и женщиной. Так он встретился с Леонсой Народа Ледников, Скуллой Вахорна.

Его провели в кабинет, размеры которого и роскошь убранства поражали. Пол был покрыт темно-серым густоворсным ковром, стены отделаны панелями темного дуба. Тяжелые шторы на окнах отливала мягким блеском. Хэйвиг присмотрелся и понял, что это шторы из меха — натуральная норка. Благодаря своей массивности и тщательности отделки стол, стулья и диван были неотъемлемой частицей этой эпохи, этого замка, но, насколько мог видеть Хэйвиг через открытые двери, они контрастировали с аскетизмом обстановки в других помещениях. На стенах в серебряных рамках висели фотографии. На одной из них — старинном дагерротипе — была изображена печальная женщина в одежде девятнадцатого века. Остальные фотографии были сделаны современными камерами с телеобъективом. Хэйвиг узнал Сесила Родса, Бисмарка, молодого Наполеона, однако не смог узнать желтобородого человека в восточном халате.

Из окон кабинета, находившегося на пятом этаже замка, открывался вид на город и его окрестности. Полуденный свет лился через стекла. Приглушенно стучали двигатели генераторов.

— Не хочешь послушать музыку? — Калеб Уоллис включил миниатюрный магнитофон, сделанный во время непосредственно предшествующее Судному Дню. Зазвучала музыка. Уоллис уменьшил громкость и сказал:

— Это произведение очень подходит к данному моменту. Я ужасно рад, что ты с нами, Хэйвиг! — Хэйвиг узнал Шествие Богов из «Золота Рейна».

Все остальные, что пришли с ним, включая и проводников, уже исчезли. Уоллис имел с ними лишь короткую беседу, не скрывая своего пренебрежения.

— Но ты совсем другое дело, — сказал Сахэм Хэйвигу. — Ты именно такой, какие нам очень нужны. Хочешь сигару?

— Я не курю.

Уоллис долго молчал, а затем произнес как бы про себя, но достаточно громко:

— Я основатель и господин этого государства. Мы здесь поддерживаем дисциплину и субординацию. Меня называют «сир».

Хэйвиг взглянул на него. Человек средней роста, среднего телосложения, с грубо вылепленным плосконосым лицом, густыми бровями, серо-рыжими усами, которые переходили в бакенбарды. Он весь был в черном, с серебряными пуговицами и эмблемами. Воротник, эполеты и обшлага были обшиты золотом. За поясом кинжал в богатой оправе и автоматический пистолет. Однако в нем не было ничего смешного. Напротив, он внушал почтение. Голос его звучал уверенно и мог бы производить гипнотическое действие, если бы Уоллис захотел этого. Его маленькие светлые глаза смотрели уверенно, с превосходством.

— Ты понимаешь, что все это ново для меня, — наконец сказал Хэйвиг. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть… сир.

— Конечно, конечно, — просиял Уоллис. Он хлопнул Хэйвига по спине. — Все будет в порядке. Ты далеко пойдешь, мой мальчик. Здесь нет границ для человека, который знает, чего хочет, и имеет все, чтобы добиться своей цеди. Ты ведь тоже американец. Честный добрый американец! Из той Америки, которая была сама собой. К сожалению, среди нас мало таких, как ты. Он опустился в кресло.

— Садись. Нет, подожди. Видишь мой бар? Я выпью «бурбона» на два пальца. А себе налей, что хочешь.

Хэйвиг поискал глазами соду и лед, но, к своему удивлению, не нашел. Ну что ж, видимо, Уоллису это и не нужно, а вкусы других его не интересуют. Усевшись в кресло со стаканом рома в руке, он посмотрел на Сахэма и сказал:

— Я мог бы рассказать свою биографию, сир, но думаю, что будет полезно сначала познакомиться с твоим государством — Ээрией…

— Конечно, конечно. — Уоллис кивнул своей большой головой и затянулся сигарой. Дым был очень едким и кислым.

— Но сначала несколько фактов из твоей биографии. Итак, ты родился в… 1933, ты сказал? Что ты думаешь о своем времени?

— Что? Хм… Ничего хорошего. Я перемещался в будущее, чтобы звать, что ждет мир впереди.

— Это все моральное разложение, Хэйвиг. Ты понимаешь это, не правда ли? — Внезапно голос его загремел. — Цивилизованные люди стали врагами друг другу — сначала на войне, затем я моральном плане. Царство белого человека рухнуло быстрее, чем Римская империя. Все завоеванное лучшими сынами расы было потеряно за время жизни одного поколения. Раса утратила главное — свою гордость. Предателя — большевики и международные евреи, занимающие высокое положение, внушили простому белому человеку, что будущее мира за черными. Я видел все это, я изучал твою эру. Ты, живущий в то время, видел это?

Хэйвиг задумался.

— Я видел глупость, предубеждение, суеверие. Грехи отцов часто передаются сыновьям.

Уоллис решил не обращать внимания на отсутствие почтительного обращения. Он улыбнулся и снова заговорил:

— Знаю, знаю. Не думай, что я расист. Многие из цветных вполне хорошие люди. Зулусы, например, или индейцы-апачи, или японцы. Те путешественники этих рас, которых мы сможем найти, займут достаточно высокое положение среди наших агентов, такое же займешь и ты. Черт побери, я восхищаюсь вашими израильтянами, по крайней мере теми их действиями, о которых я слышал. Нечистокровный народ, не имеющий ничего общего с библейскими евреями. Прекрасные солдаты и умницы. Я вообще отношусь с симпатией к тем, кто сохраняет свое национальное лицо и гордость. И меня выводят из себя те, кто использует такие выражения, как «ниггер», «краснокожий», «чанк», «каик», «уоп»… ты знаешь, о чем я говорю. И среди таких очень много чистокровных белых, которые либо полностью утратили разум, либо продались врагам.

Хэйвиг подумал, что же послужило основой для расистских взглядов Сахэма. И вспомнил, что еще Авраам Линкольн говорил о врожденной неполноценности негров.

— Сир, — осторожно начал он, — я думаю, что нам не стоит спорить, пока мы окончательно не выясним терминологию друг друга. А сейчас лучше поговорить о чисто практических вопросах.

— Ну конечно, — прорычал Уоллис. — У тебя есть мозги, Хэйвиг. Ты человек действия, хотя, конечно, в известных пределах. Но я буду честным: мозги — вот что нам требуется в настоящий момент. Особенно если эти мозги получили профессиональную подготовку в реалистической философии. — Он махнул сигарой. — Посмотри на этих, прибывших с тобой сегодня из Иерусалима. Брабантца и грека еще можно потренировать, и тогда они могут быть солдатами, разведчиками, служить прикрытием в путешествиях во времени. А остальные… — Он прищелкнул языком. — Не знаю. Это просто какая-то отрыжка прошлого. Единственная надежда, что женщина сможет рожать детей.

— Что? — Хэйвиг привстал в кресле. Что-то внутри у него подпрыгнуло. — Мы можем иметь детей?

— Друг с другом, да. Мы уже смогли это выяснить. Но не с обычными людьми. Это мы тоже выяснили. Хотя ты можешь взять себе какую-нибудь крошку, чтобы она согревала тебе постель. У нас есть рабы, которых мы захватили во время рейдов. Только не нужно мне читать мораль. Бандиты постоянно нападают на нас, и если мы не будем брать пленников, нам придется убивать их. — Он стал серьезным. — У нас очень мало женщин-путешественниц во времени. И к тому же не все из них стремятся стать матерями. Однако дар путешествий во времени не передается по наследству. Так что нам не удастся создать новую расу. Мы, разумеется, даем детям хорошее образование, предоставляем привилегированные посты в администрации, когда они вырастают. Так я гарантирую преданность своих агентов. Но, по правде говоря, мне иногда нелегко подыскать такую должность, где бы такой ставленник не приносил вреда. Да, что-то вроде аристократии, но нам не удается сделать ее наследственной. Да я и не хочу делать этого.

— Чего же ты хочешь, сир? — осторожно спросил Хэйвиг.

Уоллис отложил сигару, сделал глоток виски, сложил руки на столе.

— Восстановить цивилизацию. Иначе для чего же нас создал Бог?

— Но… когда я путешествовал в будущее…

— Федерация Маури? — Лицо его исказилось гневом, тяжелый кулак грохнул по столу. — Ты много успел увидеть? Думаю, что нет. Я изучал ту эпоху, Хэйвиг. Говорю тебе, что это сборище ниггеров, канаков, чанков, джанов, которые сейчас, пока мы сидим здесь, набирают силу. И это происходит только потому, что они меньше всех пострадали от войны. Они хотят завоевать весь мир, оседлать все человечество, в том числе и нас, белую расу. Они хотят навеки остановить прогресс… — Он откинулся назад, тяжело дыша, глотнул виски и заявил: — Но у них ничего не выйдет. Пусть блаженствуют еще три-четыре столетия. Я боюсь только одного: что люди привыкнут к их ярму. Но потом… Вот для чего я создал Ээрию, Хэйвиг! Чтобы подготовить будущее…

— Я родился в Нью-Йорке в 1853 году, — рассказывал ему Сахэм. — Мой отец был мелким торговцем и убежденным баптистом. Мать — вот ее фотография. — Он показал на бледную фотографию печальной женщины, и нежность проступила на его лице. — Я был последним из семи детей, и отец не тратил на меня много сил и энергии, так как его любимым сыном был старший. Я с ранних лет научился быть замкнутым, держать язык за зубами. Я поехал в Питсбург, когда мне официально исполнилось семнадцать лет. К этому времени мое второе, более старшее «я» из будущего хорошо поработало надо мною, так что я уже знал свое предназначение.

— А как ты сделал себе состояние? — спросил Хэйвиг из чисто дипломатических соображений.

— Обычная спекуляция землей, так это называется в деловых кругах. Во всяком случае, когда мне исполнилось тридцать пять лет, я решил, что пришло время заняться тем, для чего меня создал Бог. Конечно, я не оправдал надежд отца, но, полагаю, такова судьба всех путешественников. И я верю, что Бог определяет каждому человеку то, что он должен сделать на земле.

Затем Уоллис рассмеялся так, что живот его заходил волнами.

— Да, я понял, что жизнь дается человеку только затем, чтобы он совершил то, что ему предназначено?

Он протянул свой пустой стакан:

— Налей. Я обычно мало пью, но видит Бог, как мне хотелось поговорить сумным человеком. Тут есть несколько умных людей вроде Красицкого, но он иностранец. Кроме того, есть пара американцев, но я с ними провел столько времени, что могу заранее сказать, как они ответят на любое мое слово. Налей себе и мне и поболтаем немного.

Теперь и Хэйвиг мог задать вопрос:

— А как ты вошел в свой первый контакт, сир?

— О, я нанял множество агентов, разбросанных по всему девятнадцатому веку. Они печатали объявления в газетах, в журналах, альманахах. Разумеется, они не употребляли слова «путешественник во времени», более того, они даже не знали, зачем мне это. Сам я не писатель, а человек действия, но у меня были деньги, и я мог нанять себе мозги.

Хэйвиг кивнул.

— Это и мне приходило в голову, сир. Но я жил в то время, когда идея о путешествии во времени была уже затрепана авторами научно-фантастических романов. Так что если бы я предпринял что-либо подобное, то неминуемо привлек бы к себе общее внимание. Так скольких же ты собрал?

— Сир.

— Прошу прощения, сир.

Уоллис тяжело вздохнул:

— Одиннадцать. Из всего этого проклятого столетия — одиннадцать. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Лучший из них Остин Колдуэлл. Он был заросшим щетиной пограничным жителем, когда пришел ко мне, но потом он стал одним из моих лучших помощников. Это он назвал меня Сахэмом. Я очень люблю его.

Затем явился маг и предсказатель будущего с ярмарки, потом профессиональный игрок, девушка с юга. Всё это американцы. За границей мы нашли баварского солдата, агента инквизиции в Испании, венгерскую еврейку, студента из Эдинбурга, который чуть не тронулся, отыскивая в книгах объяснение своему дару, кокотку из Парижа и молодую крестьянскую, чету из Австрии. С последними двумя нам повезло. Они сами нашли друг друга — это единственный случай среди путешественников, когда они оказались соседями… Видишь, какое разнообразие характеров! Ты можешь представить языковые проблемы, проблемы транспортировки, проблемы убеждения.

— Но не больше, чем с последними из найденных? — Хэйвиг почувствовал себя уязвленным.

— Да, примерно столько же. Ты же понимаешь, одни боятся присоединиться к нам, другое просто не хотят оставлять старую жизнь, третьи считают, что им выгоднее оставаться в таком состоянии, так как можно торговать предсказаниями будущего, этот не хочет бросать жену и детей. Я даже обдумывая план похищения его жены, но какой толк от путешественника, который неохотно отправляется за тобой? Мужчину можно запугать и добиться от него повиновения, но женщины… они чересчур трусливы, чтобы бояться чего-то определенного.

Хэйвиг вспомнил бесшабашную девушку, которая поцеловала его во дворе, но ничего не сказал.

— Как только у меня появились подчиненные, — продолжал Уоллис, — я смог расширить сферу своих действий. Теперь я могу изучать большие временные пространства и на основе полученных наблюдений формировать план действий. В первую очередь следовало создать фонды и опорные пункты в различных эпохах. Теперь я мог собирать путешественников из разных эпох, мог выбрать место, где лучше основать Ээрию. Местные изголодавшиеся жители с радостью встретили меня как своего повелителя, принесшего зерно для посевов и обеспечившего им защиту оружием.

Хэйвиг потер подбородок.

— Могу я спросить, сир, почему ты выбрал именно это место?

— Разумеется, спрашивай, что хочешь. Отвечу, если смогу. Сначала я подумал о прошлом, но даже в доколумбовой Америке мы могли бы оставить следы, которые озадачили бы будущих археологов. В этом же столетии феодализм, подобный нашему, распространен по всей планете, поэтому мы здесь не будем уникальными. Разумеется, наши подданные знают, что мы обладаем могуществом, и они называют нас магами или детьми богов, духов, кому что нравится. К тому времени, как цивилизация восстановится, о нас останутся только неясные слухи, ученые будут считать, что когда-то здесь существовал религиозный культ, один из многих.

Хэйвиг задал еще один вопрос:

— Насколько я знаю, хотя очень немного, как раз в настоящее время формируется культура Маури в Тихом океане. Их будущие археологи будут наверняка больше заинтересованы твоей колонией, чем поселениями темных варваров.

— Ты, разумеется, прав, — согласился Уоллис. — С точки зрения Маури. Но не следует забывать, что именно мы наследники великой культуры. Просто нам не повезло.

Хэйвиг должен был согласиться. Действительно, Океания была слишком незначительна, чтобы быть подвергнутой атомной бомбардировке. Омывающие острова воды были загрязнены меньше всего и быстрее всего очистились. Но к этому времени человек уже стал редким явлением на планете. Жители этих островов жили примитивно, их жизнь почти не зависела от современной технологии. А в развитых странах Северной Америки, Европы, Азии люди начали погибать миллионами, когда был уничтожен индустриально-сельскохозяйственно-медицинский комплекс. Теперь, когда все погибло, требовалось либо время, либо информация, чтобы восстановить индустрию.

Хэйвиг отважился спросить:

— Сир, ты не думаешь, что Маури в своем прогрессе послужат нам?

— Естественно, — буркнул Уоллис. — Я даже буду помогать этим ублюдкам. Но только так, чтобы они смогли сесть в седло, и ни на йоту больше. Мы будем пристально наблюдать за их развитием, чтобы не отпустить слишком далеко.

Затем, наверное, чтобы сменить тему разговора, он продолжал:

— Мы должны быть очень осторожны, чтобы не упустить лидерство. Сейчас мы управляем территорией двух штатов. Необходимо добиться, чтобы наша власть простиралась не только в пространстве, но и во времени. Мы должны подбирать руководителей из числа обычных людей. Для этого, к примеру, можно проследить жизненный путь какого-нибудь способного мальчишки. Убедившись в его способностях и преданности, можно готовить его к занятию соответствующего поста. Ты не думай — мы не чудовища и не паразиты. Иногда, конечно, и нам приходится быть жестокими. Но наша цель одна: вернуть человечество на тот путь, по которому его направил Бог. — Он наклонился вперед. — И мы это сделаем, — прошептал он.

— Я путешествовал в будущее. И хотя пройдут тысячелетия, я видел… Ты с нами?