Настанет время

ГЛАВА 10

Он проснулся с выкристаллизовавшимся решением. Было еще рано. Утренний свет падая на высокие серые крыши зданий Рив де Гош, Париж, 1965 год, такие же холодные, как и воздух, спокойствие которого еще не нарушило движение транспорта. В номере отеля стоял полумрак. Леонса мирно посапывала в постели. Ее черные волосы раскинулись по подушке. Они всю ночь проведи в ночном клубе, слушая шансонье, как этого хотел Хэйвиг, хотя Леонса предпочитала яркие и красочные шоу в мюзик-холле. После этого они вернулись в отель и долго занимались любовью, несколько лениво к утомленно, но ласково. Леонса даже не пошевелилась, когда несколько часов спустя в дверь постучали и горничная принесла кофе с рогаликами.

Хэйвиг был удивлен своей решимостью. Все больше и больше он ощущал, что просто идет навстречу неизбежному. Совесть уже устала мучить его и предъявила ультиматум. И, несмотря на опасность, он впервые ощутил в своей душе мир и покой.

Он поднялся, умылся, оделся, собрал свое снаряжение — оно было уже подготовлено. Два небольших блока в его багаже. Обычное снаряжение агента во времени, такое же, как то, что он брал с собой в Иерусалим, плюс пистолет и хронолог. Ему пришлось выдержать борьбу с Леонсой, так как прибор не позволил взять сюда побольше серебра, но Хэйвиг настоял на своем. Затем он взял паспорт, сертификат о прививках и толстый кошелек с деньгами.

После этого он долго смотрел на спящую девушку. Ему было жаль расставаться с нею. Она так радовалась жизни и доставляла такую радость ему. Неприятно было тайком покидать ее. Может, оставить записку? Нет, нет. Он всегда может вернуться. Если же не вернется, ну что ж, она прилично знает язык, обычаи, у нее достаточно денег. Не пропадет.

Любила ли она его? Может, ей просто нужны были мужчины. Впрочем, теперь это не важно. Главное, что он ее любил.

Он наклонялся над нею.

— Пока, Рыжая, — прошептал он и коснулся губами ее губ. Затем выпрямился, подхватил свои чемоданы и вышел из комнаты. Вечером он был уже в Стамбуле.

Это путешествие заняло очень много временя, проведенного в самолетах, аэропортах, автобусах.

Он сказал мне с угрюмой улыбкой:

— Ты знаешь, какое самое удобное место для проведения тайного хронокинеза? Думаешь, телефонная будка? Нет. Туалетная комната. Очень романтично, не правда ли?

Перед последним рывком он хорошо поужинал в одиночестве, затем принял снотворное: нужно было хорошенько отдохнуть перед делом.

Константинополь, вторая половина дня 13 апреля 1204 года… Хэйвиг вышел на аллею, ведущую на холм. Не слышно было привычного стука копра, скрипа колес, звона колоколов, смеха, голосов, криков детей. Но зато слышались отдаленный рев пожара и вопли перепуганных людей. Где-то совсем рядом залаяла собака.

Он приготовился. Девятимиллиметровый «Смит и Вессон» висел на поясе, патронами он набил карманы куртки.

Остальное снаряжение и хронолог сунул в металлический ящик, который сейчас висел у него за спиной.

Он шел по улице и видел запертые двери, окна с наглухо закрытыми ставнями, Все люди спрятались в своих домах: голодные, перепуганные, они пытались найти спасение в молитвах. Это был район ювелиров. Разумеется, здесь жили не только ювелиры. Бедняков хватало и здесь, как и везде. По внешнему виду домов никак нельзя было сказать, кто здесь живет, богач или бедняк. Видимо, те, кто разрушил дом Манассиса, руководили толпой. Здесь ли они еще? Вначале Хэйвиг не был уверен, что прибыл в нужное время, но вскоре увидел их.

Он повернул за угол. На мостовой лежал труп мужчины с разбитой головой. Над ним склонилась женщина. Хэйвиг, проходя мимо, услышал: «Разве не достаточно того, что ты заставил его предать нашего соседа? Во имя Христа, разве этого недостаточно?»

Нет, подумал он.

Он прошел мимо. Что он мог сделать для этой несчастной женщины? Ведь в своей одежде он был для нее франком. Хотя в то время, когда родился он и она сама, ее горе уже было погребено пылью столетий.

По крайней мере, подумал он, теперь я знаю, как крестоносцы обнаружили лавку Дукаса. Видимо, прежде чем грабить город, разведчики, знающие греческий язык, тщательно изучили этот район и теперь со своими товарищами решили тут поживиться. Он также понял, что правильно рассчитал время прибытия.

Вопли, звон оружия, стук каблуков по мостовой разносились но улице. Хэйвиг сжал зубы. «Да, — подумал он, — я пришел вовремя».

Он ускорил шаг, желая поскорее подойти к дому, чтобы узнать, с кем ему придется иметь дело.

Вот и эта улица. Тяжесть навалилась на него, мускулы одеревенели, подошвы стучали ко камням в такт ударам сердца, во рту пересохло, горький дым раздражал ноздри.

Вот!

Один из раненых крестоносцев увидел его, с трудом встал на колени, поднял руки. Кровь залила его плащ, капая на мостовую.

— Друг! — прохрипел он. — Брат, ради Иисуса…

Другой, еще живой крестоносец мог только стонать. Хэйвигу очень хотелось ударом ноги выбить ему зубы, но он устыдился своего порыва. Он шагнул мимо стоящего на коленях крестоносца, тянувшегося к нему, поднял руки и крикнул по-английски:

— Прекратите огонь! Я из Ээрии! Инспекция! Прекратите огонь и впустите меня! — И, чувствуя тяжесть в животе, пошел к двери.

Возле двери стояла повозка, в которую был запряжен мул. Животное было привязано к дверной скобе. Оно двигало ушами, отгоняя мух и без интереса смотрело на умирающих крестоносцев. Видимо, в повозке предполагалось везти драгоценности, золото, серебро к ожидавшему кораблю.

Вход никем не охранялся. Хэйвиг остановился, осмотрел дверь. Тяжелая, массивная. Видимо, франки хотели взломать ее. Внезапно она открылась. Хэйвиг понял, почему: засов был взорван. Кажется, мальчики Уоллиса воспользовались динамитом. Почему же они ворвались сюда силой? Такое появление могли напугать всех в доме, затруднить задачу переправки их в безопасное место.

До него донесся крик из дома:

— Нет, о нет, пожалуйста!

Это был крик Ксении, сопровождаемый ругательствами и хохотом. Хэйвиг отшатнулся, словно его ударили.

Как ни старался, он пришел слишком поздно. К моменту его прибытия агенты взломали дверь и проникли в дом. Они поставили человека у дверей, чтобы тот встретил грабителей, о которых предупредил Хэйвиг. Сейчас он сделал свое дело и присоединился к остальным, чтобы развлечься вместе с ними.

Секунду, которая показалась ему вечностью, Хэйвиг ругал себя, свою глупость. Или наивность — он был еще новичком в таких делах. Хватит. Сейчас он здесь, и нужно спасти хотя бы то, что можно спасти.

Его крика никто не слышал. Он крикнул еще раз и прошел в дом, в знакомые комнаты. Крик о помощи слышался из той части дома, где находились лавка и кладовые.

Туда согнали всю семью, учеников, слуг. В большой комнате было светло, так как двери и окна, выходившие в маленький дворик, патио, были открыты. Хэйвиг увидел цветочные клумбы, апельсиновые деревья в темной густой зелени, фонтан, разбрызгивающий воду… даже бюст Константина, который безразличным взглядом смотрел на все вокруг. В комнате стояли рядами шкафы и столы, где находились произведения искусства, созданные Дукасом и его учениками.

Сам Дукас лежал возле входа. Череп его был расколот. Кровь залила пол, впиталась в белую тунику ювелира, окрасила седую бороду. Рука его все еще сжимала миниатюрный ювелирный молоточек, которым он пытался защитить своих женщин.

Здесь также находились четыре агента, одетые крестоносцами. Хэйвиг сразу узнал их. Мендоза, преступник из Испании двадцатого века. Хэйвиг встречался с ним в Иерусалиме. Мориарти, бруклинский гангстер девятнадцатого века. В руках наготове он держал небольшой пулемет. Ганс, ландскнехт шестнадцатого века, с любопытством наблюдал, как Конрад из Брабанта борется с Ксенией.

Девушка кричала и кричала. Ей было только четырнадцать лет. Волосы ее растрепались, слезы текли по лицу, оставляя следы на щеках. Конрад обхватил ее за талию одной рукой, а другой срывал с нее одежду. Тяжелая палица висела на его поясе. На ней запеклась кровь и мозги убитых людей.

— Я за тобой, — ухмылялся Ганс. — Я за тобой…

Конрад повалил Ксению на влажный пол и стал расстегивать брюки. Анна стояла, слепая и глухая ко всему, над телом мужа. Затем она бросилась к дочери. Ганс свалил ее на землю одним ударом.

— А тебя потом, может быть, — сказал он.

Мориарти смотрел на них и смеялся.

Окрик Хэйвига снова не был услышан ими, настолько они были захвачены происходящим. Мендоза первый увидел Хэйвига и вскрикнул. Остальные застыли на месте. Конрад отпустил Ксению и встал.

Ксения умоляюще смотрела на Хэйвига. Никогда еще он не видел такого света в ее глазах.

— Хаук! — крикнула она. — Хаук!

Мендоза поднял пистолет.

— В чем дело? — спросил он.

Только теперь Хэйвиг понял, как далека его рука от оружия, но он не ощущал страха, только бешенство, ярость, душевную боль, отвращение.

— Это я должен спросить, в чем дело, — процедил он.

— Ты забыл, что тебе приказано? Твоя задача — разведка. Ты не должен был подвергаться риску, появляясь здесь в такое время.

— Я сделал свое дело, Мендоза, и вернулся, чтобы закончить свои личные дела.

— Это запрещено! Уходи отсюда, а позже мы поговорим, докладывать мне о тебе или нет.

— А если я не уйду? — Несмотря на то что он старался сохранить спокойствие, голос его постепенно повышался до крика. — Я увидел то, чего не ожидал увидеть, не все сразу, а небольшими фрагментами. Поэтому я каждый раз шел на компромиссы и в конце концов дошел до того, что вынужден либо стать таким, как все вы, либо убить себя.

Мендоза пожал плечами, но дуло его пистолета было все время направлено в живот Хэйвига.

— Чего же ты хотел? Мы пользуемся тем человеческим материалом, который нам удается добыть. Эти ребята ничем не хуже крестоносцев. Или других людей. Разве не так, Джек? Скажи честно.

— Они хуже. Потому что они имеют возможность появляться в любом месте, в любой эпохе и творить зло, не боясь возмездия. Представляю, как они проводят свои отпуска. Наслаждение причинять боль и страдания другим усиливается с практикой и опытом.

— Послушай…

— А Уоллис? Черт бы его побрал! Неужели у него нет способа контролировать этих животных?

— Хэйвиг, ты слишком много говоришь. Убирайся отсюда, или я арестую тебя.

— Таких, как я, вы все время держите в неведении, пока мы не примиримся с этой болтовней относительно того, что миссия Ээрии слишком важна для всего человечества, чтобы мы могли тратить свои драгоценные жизни на обычную гуманность. Верно?

Мендоза сплюнул.

— Ну хватит. Ты и так наговорил слишком много. Ты арестован. Ты будешь препровожден в будущее, и Сахэм будет судить тебя. Веди себя хорошо, и, может быть, тебе удастся легко отделаться.

Наступила тишина, нарушаемая только всхлипываниями Ксении, которая держала на коленях голову матери и не отрывала глаз от Хэйвига. Все остальные — и домашние Дукаса, и приспешники Мендозы — тоже смотрели на него. Хэйвиг принял решение в эти мгновения. Он оценил положение каждого в комнате, переместился назад во времени на несколько минут, выхватил пистолет и снова вернулся в это время. Прогремели выстрелы, и голова ландскнехта разлетелась на куски. Хэйвиг снова переместился назад во времени, чтобы появиться в другом конце комнаты.

Впоследствии он даже не мог припомнить, как все это происходило. Сражение было чересчур яростным и коротким. Ведь его противники могли делать то же самое, что и он. Мориарти уже исчез из комнаты, когда Хэйвиг появился снова. Прогремел выстрел Мендозы, Хэйвиг, не задерживаясь, переместился вперед во времени, где сразу заметил убегавшего Мориарти. Он застрелил гангстера и вернулся назад.

Мексиканца уже не было. Хэйвиг проскользнул в прошлое на целые сутки. Ему нужно было вдохнуть свежего воздуха, вытереть пот с лица, успокоиться. Наконец он пришел в себя я смог вернуться, чтобы просканировать во времени всю битву. Однако Мендозы он так и не смог обнаружить Видимо, мексиканец переместился далеко вперед, в эпоху Ээрии, чтобы вызвать помощь.

Это означало, что действовать надо быстро. Друзья Хэйвига не могли перемещаться во времени. Враги не смогут точно попасть в это время, так что у Хэйвига и византийцев еще есть возможность скрыться. Но времени у них совсем немного.

Хэйвиг вернулся в комнату. Возле стены лежал умирающий Мориарти. Домашние, слуги и ученики Дукаса сбились в кучу. Некоторые из них были ранены в перестрелке. Бардас лежал мертвый.

— Я пришел спасти вас, — сказал Хэйвиг. Голос его прозвучал странно в этой комнате, над которой нависла атмосфера страха и смерти. Он перекрестился: — Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Во имя Девы Марии я всех святых. Быстро идите за мной, иначе вы все погибнете.

Он помог Ксении подняться. Девушка вцепилась в него обеими руками, и он погладил ее длинные спутанные черные волосы, вспомнив, как держал ее, когда она была ребенком. Через плечо он крикнул остальным:

— Иоханнес, Никефорус, вы понесете свою хозяйку Анну: Остальные, кто может, будут помогать раненым. — Затем у вето вырвалось на английском: — Черт бы вас побрал! Нужно убираться отсюда побыстрее!

Они тупо повиновались Хэйвигу. На улице он остановился, снял плащ с убитого крестоносца. С другого трупа он снял меч. Ножны он не стал снимать, чтобы не терять времени. Меч крестоносца давал ему возможность провести свой небольшой отряд через город, не боясь, что их остановят.

Вскоре силы оставили его, и он вынужден был сесть, опустив голову, чтобы немного прийти в себя.

Ксения опустилась возле вето на колени, гладила его голову, шептала:

— Хаук! Милый Хаук, что с тобой?

— Все нормально, — наконец смог он произнести.

По крайней мере, пока. Впрочем, вряд ли агенты Ээрии будут обшаривать весь город в его поисках. Однако ему следовала обеспечить безопасность своих подопечных и свою. Он поднялся я пошатываясь повел их дальше.

— Я оставил их в каком-то монастыре, — рассказывал он мне впоследствии. — Монастырь был переполнен беженцами, однако в следующие несколько дней я устроил их получше, вручив настоятелю монастыря богатые дары. Это было нетрудно сделать, я просто грабил крестоносцев. Это было противно, но несложно. Благодаря моим взносам монастырь смог покупать пищу для тех, кто искал здесь убежища.

— А как насчет крестоносцев?

— Что я мог сделать? Их было слишком много.

Я потрепал его по плечу:

— Успокойся, ты ни в чем не повинен. Зла всегда больше.

Он слабо улыбнулся:

— Благодарю, док.

Я уже давно превысил свой табачный рацион, но час был поздний, и мои нервы требовали помощи. Взяв трубку, я начал ужасную церемонию ее чистки. Жуткий запах табака распространился во комнате.

— Что ты сделал дальше?

— Вернулся в двадцатое столетие, разумеется, в другой отель, и хорошенько выспался. А потом, что касается моих византийцев, я уже больше ничем не мог им помочь. Но я предупредил их, чтобы они не болтали о моей помощи. Пусть говорят, что они просто сбежали. Чтобы не привлекать к себе внимание, самое лучшее было предоставить их своей судьбе. Теперь мне оставалось позаботиться о себе.

Я сделал глубокую затяжку:

— И что же ты сделал?

Он глотнул. Виски обожгло ему горло.

— Я знаю дату, когда я последний раз официально был Дж. Ф. Хэйвигом, — сказал он. — В 1965 году. Это было мое последнее пребывание в нормальном времени. Так что начиная с этого момента мое существование было безопасно.

— А агенты Ээрии не могли нанести удар раньше?

— О, конечно, они могли появиться и подстроить что-нибудь. Но я сомневаюсь, что они стали бы даже пытаться. Никто из них не знает жизни двадцатого века.

— Значит, ты считаешь, что происшедшее и зафиксированное событие изменить невозможно?

От его улыбки мороз прошел у меня по коже.

— Я знаю, что путешественник во времени не может ничего изменить. Я пытался сделать это, но безуспешно. Это было еще в юности, когда я хотел вернуться назад и предупредить отца, что его ждет.

— И? — выдохнул я.

— Док, помните мою сломанную ногу?

— Да. Подожди… Так, значит, это…

— Я зацепился за проволоку на лестнице как раз в тот день, когда хотел отправиться в путешествие… А когда выздоровел и был готов начать снова, я получил экстренный вызов от моей страховой компании и мне пришлось заняться срочными делами. А когда я вернулся в Сенлак, оказалось, что мать окончательно порвала с Биркелундом и нуждается в моем присутствии. Я посмотрел на двух невинных детей, которых она принесла в этот мир, и принял на себя эту ношу.

— Ты думаешь, это вмешался Бог?

— Нет, нет. Это просто логическая невозможность изменить прошлое. Каждое мгновение времени — это прошлое бесконечного множества других мгновений.

— Значит, все мы просто марионетки в руках Времени?

— Я не говорил этого, док. Более того, я не верю в это. Мне кажется, что все мы являемся частью какого-то грандиозного механизма. И чем больше мы не знаем, тем шире диапазон нашей свободы.

— Значит, это похоже на наркотики. Человек добровольно принимает химическое соединение, которое закрепощает его мозг.

— Может быть, может быть. — Хэйвиг шевельнулся в кресле, глядя в ночь. Затем сделал еще глоток виски. — Пожалуй, у нас нет времени на философские размышления. Ищейки Уоллиса охотятся за мной. Они кое-что знают из моей биографии и могут выследить меня.

— Поэтому ты так долго избегал встреч со мною?

— Да. — Он положил руку на мое колено. — Пока была жива Кэйт. Вы помните?

Я кивнул.

После этого он заговорил быстро, не вдаваясь в подробности, давая только общую схему своих действий. Он быстро распределил все свое состояние по банкам, положив вклады на вымышленные имена. Таким образом Дж. Ф. Хэйвиг исчез со сцены. А так как в двадцатом столетии у него не было никого из близких, кроме матери и доктора, никто не удивится его внезапному исчезновению. А их он сможет предупредить письмом.

— Мне ты посылал в основном открытки, — сказал я. — И заставил меня понервничать. — После паузы я спросил: — Где же ты был?

— Замаскировав свои следы, насколько это было возможно, я отправился обратно в Константинополь.

Па пожарищах и развалинах Нового Рима был восстановлен относительный порядок. Прежде всего правительство и оккупационные войска нуждались в пище и воде. Поэтому жителей города нельзя было больше грабить и держать под страхом смерти. Им нужно было обеспечить возможность спокойно трудиться. Позже Болдуин Фландрский, наместник императора в этой части мира, куда входил и Константинополь, решил выжать из своих подданных побольше. Но вскоре он в войне с болгарами был захвачен в плен и умер в тюрьме. Его преемник Анри Первый продолжал его линию. Король латинян мог принижать греков, ввергнуть их в бедность, брать их в солдаты. Но за все это он должен был обеспечить им относительную безопасность.

Ксения к тому времени находилась в женском монастыре. Хотя она была здесь всего лишь гостьей, ее содержание было довольно строгим. Она встретилась с Хэйвигом в холодной комнате с кирпичными стенами под неусыпным надзором сестры-монахини. Ксения была одета в накидку из грубой темной шерсти и не смела даже коснуться руки своего посетителя-мужчины, несмотря на его щедрые дары монастырю. Однако Хэйвиг смог увидеть ее глубокие темные глаза, заметил, что, несмотря на все трудности и лишения, которые ей пришлось перенести, тело ее округлилось, наполнилось женственностью, а звуки ее голоса вернули его назад, в те счастливые дни, когда он, она и ее отец…

— О Хаук, милый Хаук! — Она тут же испуганно отшатнулась, перекрестилась, стала опускаться на колени, бормоча: — Я… извините меня… благословенный…

Старая монахиня нахмурилась и шагнула к ним.

Хэйвиг замахал руками.

— Нет, нет, Ксения! — воскликнул он. — Я такой же смертный, как и ты, клянусь. Случилось нечто странное. Может быть, я смогу объяснить тебе позже. Но поверь мне, моя дорогая, я всего лишь человек и ничего больше.

Она всхлипнула, но вовсе не от разочарования.

— Я… я так рада… Я рада, что ты пойдешь в рай после смерти, но… — Но сегодня он не входил в число ее строгих и хмурых византийских святых.

— Как твоя мать? — спросил он.

— Она постриглась в монахини, — едва расслышал он. — И убеждает меня сделать то же самое…

Тонкие пальцы стиснулись в кулаки, так что даже косточки побелели, глаза, полные ужаса, смотрели на него.

— Я должна сделать это? Я ждала тебя, чтобы ты сказал мне…

— Не поймите меня неправильно, док, — сказал Хэйвиг. — В монастыре все было нормально. Однако там были слишком строгие правила, слишком много ограничений. Вы же католик и можете себе представить. Ксения любила своего Бога, и она любила читать. Книги были частью ее жизни. Но в ней был слишком силен дух классической античности, и у меня не хватило духа разочаровывать ее. Ведь в конце концов и я приложил свои усилия, чтобы она так рано познала реальный живой мир. А сейчас впереди у нее были лишь молитвы и служение Богу, и ничего, кроме смерти, не откроет перед нею двери монастыря. А ведь она родилась свободным ребенком, жившим под вечно ласковым солнцем.

— И что же ты сделал?

— Я нашел престарелых супругов, которые согласились взять ее. Они были бедны, но я помог им деньгами, они были бездетны и чрезвычайно обрадовались, когда всевышний в моем лице подарил им дитя. Она тоже привязалась к ним. Так что все устроилось хорошо.

— Разумеется, ты периодически появлялся у них.

Хэйвиг кивнул. Мягкая улыбка тронула его губы.

— У меня было много своих дней, но в последующие три года я несколько раз навещал Ксению. И мои посещения становились все чаще и чаще.