Наследники Хамерфела

8

Деревня Лоуэрхаммер представляла из себя скопление каменных домов, сгрудившихся посреди полей. Было время окончания сбора урожая, и самый большой амбар в деревне расчистили и превратили в танцевальный зал. В нем толпились хриплоголосые деревенские гуляки, дудочники и волынщики играли быстрый танец. Вдоль одной из стен были расположены козлы, поверх которых положили дощатые щиты. На эти импровизированные столы выставили все имевшиеся в деревне кружки и стаканы, рядом выкатили бочонки сидра и пива. Старики сидели на лавке, а в центре амбара кружилось два хоровода: один — из парней — справа налево, а внутри него из девушек — слева направо.

Конн тоже танцевал. Когда музыка кончилась, он, как и положено, протянул руку девушке из внутреннего хоровода, которая в этот момент оказалась перед ним, и повел ее к столу с угощениями. Одну кружку он налил ей, вторую себе.

В амбаре было душно; в грубых деревянных стойлах по-прежнему стояли лошади и коровы, а четверо или пятеро молодых парней охраняли ворота, дабы никто не пронес внутрь амбара, где было полно сена и соломы, факел или свечу. Страх пожара всегда незримой тенью присутствовал на всех деревенских праздниках, особенно перед началом дождей, когда вода еще не пропитала смолистые стволы деревьев.

Конн отпил сидра, деревянно улыбаясь девушке, оказавшейся его партнершей в танце. Так почему же в этот момент он видел, как будто сквозь нее, другую девушку, ту самую, что почти каждый день являлась ему, ту самую, которая была с ним во время дневной работы и ночных снов, одетую в сверкающие наряды, с прекрасными волосами, унизанными драгоценными камнями?

— Конн, — спросила Лилла, — что с тобой? Ты как будто за тысячу лиг отсюда, ты что — танцуешь на зеленой луне?

Он рассмеялся.

— Нет, просто иногда я вижу как наяву место, которое отсюда очень далеко. Не знаю — почему. Не может быть места лучше, чем здесь, — особенно в праздник урожая.

Но Конн понимал, что лжет; по сравнению с девушкой его снов Лилла выглядела грубой деревенской простушкой, какой она в сущности и была, а все окружающее — лишь пародией на ярко освещенный дворец, являвшийся ему в видениях. Где происходят сцены, переживаемые им во снах, а где грубые деревенские празднества? Что из них реальность, а что — сон? Он засмущался и, чтобы не углубляться в мысли, приложился к кружке с сидром.

— Хочешь еще потанцевать?

— Нет, я вся упарилась, — ответила Лилла. — Давай посидим здесь несколько минут.

Они нашли лавку в самом конце амбара, возле деревянных стойл. Слышно было, как за их спинами мягко переминались с ноги на ногу животные, и все вокруг казалось знакомым и милым сердцу. Беседы вокруг велись исключительно об урожае и о погоде — знакомые реальности повседневной жизни, но почему-то сейчас они показались Конну непонятными, будто все разом заговорили на чужом языке. Только сидящая рядом Лилла дышала плотью и реальностью. Он взял ее за руку, а второй рукой обхватил за талию. Она склонила голову на его плечо, и он ощутил запах полевых цветов, вплетенных в волосы вместе с красными лентами из грубой материи. Волосы у ней были черными, беспорядочными локонами падавшими на румяные щеки. Она прижалась к нему, такая пухлая и податливая, что руки его сами потянулись к ее грудям. Лилла не протестовала, только тихонько вздохнула, когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, и повернула к нему лицо.

Он пошептал ей на ухо, и она, согласившись, пошла в темноту на другом краю амбара. Частью игры было не попасться на глаза молодым людям, которые стерегли зернохранилище. Погруженный в одуряющий аромат свежего сена вперемешку с медовым запахом клевера, Конн крепко ее обнял и начал целовать, все жарче и жарче. Что-то еще ей шепнул, и они пошли дальше в темноту. Там они встали, тесно прижавшись друг к другу, и он прижался лицом к ее груди, а руки начали незрячее сражение с многочисленными шнурками, как вдруг кто-то окликнул его по имени:

— Конн, ты здесь?

Это был голос Маркоса. Раздраженно обернувшись, Конн увидал старика с фонарем в руке. Тот направил свет прямо в лицо девушки.

— А-а, Лилла. Тебя зовет мать, девочка.

Лилла негодующе огляделась, отсюда было видно ее мать, маленькую женщину, одетую в длинное платье, о чем-то болтавшую с подругами. Но у Маркоса был такой хмурый вид, что она предпочла не спорить с ним. С неохотой высвободившись из объятий Конна, девушка быстро подправила шнуровку на груди.

Конн сказал:

— Не уходи, Лилла. Мы еще потанцуем.

— Ничего подобного, у тебя есть дела, молодой господин, — просто произнес Маркос, но с такой твердостью, что Конн не решился перечить. Он угрюмо поплелся за Маркосом прочь из амбара и, когда они вышли на улицу, спросил:

— К чему все это?

— Посмотри — небо темное, и перед рассветом будет дождь, — произнес Маркос.

— И только ради этого ты нам помешал? Здесь ты перегибаешь палку, приемный отец.

— Думаю — нет. Что может быть важнее для землевладельца, чем погода? — сказал Маркос. — А кроме того — моя забота быть уверенным, что ты помнишь, кто ты, мастер Конн. Ты ведь не будешь отрицать, что через четверть часа овладел бы этой девчонкой на сеновале?

— А если и так, какое твое дело? Я не кастрат, поэтому если ты думаешь…

— Я хочу, чтобы ты обходился подобающе с теми, кого берешь, — сказал Маркос. — Нет ничего плохого в том, чтобы с кем-то потанцевать, но что касается большего… помни, ты Хамерфел, ты не можешь жениться на этой девушке или хотя бы признать ее ребенка, если она забеременеет.

— Я что, должен всю жизнь прожить без женщин только потому, что у моей семьи такая несчастная судьба? — спросил Конн.

— Нет, сынок. Как только Хамерфел вновь станет твоим, можешь волочиться за любыми принцессами во всей Сотне Царств, — ответил Маркос, — но не позволяй какой-нибудь деревенской девке поймать тебя в свои сети сейчас. Ты можешь найти себе пару получше, чем дочь пастуха, а девушка заслуживает с твоей стороны более приличного отношения, — добавил он. — Я ничего, кроме хорошего, никогда о Лилле не слышал. Твоя семья всегда честно относилась к женщинам. Твой отец, да сберегут боги его память, всегда был душой своего владения. Ты же не хочешь, чтобы о тебе говорили, как о молодом распутнике, который только и может, что путаться с женщинами по темным углам.

Конн повесил голову, понимая, что сказанное Маркосом — правда, но он все еще злился, что ему помешали. На душе у него скребли кошки.

— Ты говоришь прямо как христофоро[13], — сердито произнес он.

Маркос лишь пожал плечами.

— Ты мог сделать только хуже. Если следовать их вере, то, по крайней мере, никогда ни о чем не будешь сожалеть.

— Но и радоваться тоже, — пробормотал Конн. — Ты опозорил меня, Маркос, вытащив с танцев словно непослушного мальчишку, которому пора домой — спать.

— Нет, — ответил Маркос. — Хочешь верь, хочешь нет, мальчик, но, наоборот, я хранил тебя от бесчестия. Посмотри туда… — Он показал на пляшущих фермеров. Конн проследил взглядом за Лиллой, не преминувшей принять участие в танце. — Думай головой, сынок, — по-доброму пожурил его Маркос. — Любая мать в деревне знает, кто ты. А тебе не приходит в голову, что каждая из них была бы рада заполучить тебя в зятья, воспользовавшись дочерью как приманкой?

— Как скверно ты думаешь о женщинах! — с отвращением воскликнул Конн. — Неужели ты действительно считаешь их такими корыстными? Ты никогда мне раньше этого не говорил…

— Да где уж нам, — произнес Маркос утрированным деревенским говорком. — До той ночи все считали тебя моим сыном. Теперь они знают, кто ты такой на самом деле — герцог Хамерфел…

— И с этим титулом да сиклем серебром в кармане я могу позволить себе купить кружку сидра, — сказал Конн. — Пока что мне от этого мало пользы…

— Дождись своего времени, юноша, когда-то в Хамерфеле была целая армия, и далеко не все ее воины перековали мечи на орала, — сказал Маркос. — Когда настанет время, они все соберутся вновь, и произойдет это довольно скоро. Только имей терпение.

Они не спеша брели по деревенской улице, пока не подошли к маленькому домику, где проживали. Подошел старик хозяин — согбенный однорукий ветеран, проведший на службе большую часть жизни, — и принял у Маркоса с Конном плащи.

— Ужинать будете, господа?

— Нет, Руфус. Мы поели на празднике, — ответил Маркос. — Иди спать, дружище. Сегодня вечером ничего делать не надо.

— Тоже мне, чего придумали, — проворчал старый Руфус. — В прежнее время мы всегда следили за дорогой, на случай, если Сторн решит захватить хамерфелский урожай, а теперь в горах лишь зайцы по кустам возятся.

— Ладно-ладно, — сказал Маркос и, подойдя к ведру с водой, зачерпнул ковшом попить. — К рассвету, я думаю, будет дождь, хорошо бы не сильный, пока зерно не засыпали в хранилища.

Он нагнулся, чтобы расстегнуть ботинки, и произнес, не глядя на приемного сына:

— Извини, что так резко одернул тебя, но мне кажется, что настало время кое-что сделать. Мне бы следовало поговорить с тобой раньше. Но пока ты был пацаном, это было не к спеху. Хотя, если честно…

— Я понял, — грубо перебил его Конн. — Это не имеет значения. Хорошо, что мы вовремя добрались до дома…

И в этот самый момент снаружи рванул ветер, разверзлись небеса и дождь полил, заглушая все остальные звуки.

— Эх, бедные девки — подмокнут их праздничные наряды, — сказал Маркос, но Конн его не слушал. Каменные стены хижины исчезли, и в глаза ему ударил яркий свет. Скамья перед ним превратилась в обитое парчой кресло, на котором сидел маленький седой человек, изысканно одетый, с пронзительными серыми глазами. Он пристально смотрел на него, вопрошая:

— Если бы я помог тебе восстановить, возродить Хамерфел, согласился бы ты принести вассальную клятву Хастурам?

— Конн!

Маркос тряс его за руку.

— Где ты был? Знаю, что далеко, — опять со своей девушкой из снов?

Конн заморгал от внезапного перехода от ослепительного света в полумрак хижины, в которой тускло светил очаг да одинокая лампа.

— На этот раз нет, — сказал он, — хотя точно знаю, что она была где-то рядом. Нет, Маркос, я говорил с королем… — он замешкался, вспоминая имя, — …королем Айданом в Тендаре, и он обещал мне оружие и людей для восстановления Хамерфела…

— Милосердная Аварра, — пробормотал старик, — что за сны тебя…

— Это не сон, приемный отец. Это не могло быть сном. Я видел его так же ясно, как вижу тебя, — только света там было больше — и слышал его голос. О Маркос, знать бы мне наверняка, что мой ларан может предсказывать будущее! Потому что если это так, то мне немедленно следует отправляться в Тендару и искать встречи с королем Айданом.

— Про это ничего не могу сказать, — ответил Маркос. — Я не знаю, какого типа ларан был в роду твоей матери, — вполне может быть, что и такой.

Маркос пристально посмотрел на Конна, озадаченный внезапной переменой сюжета «сна». Впервые за много лет его сознание пронзила мысль:

«Возможно ли, чтобы каким-то чудом герцогиня Хамерфел выжила и защищала в Тендаре интересы Хамерфелов? Или даже — что в том ужасном ночном пожаре остался жив брат Конна?»

Нет, конечно, нет, не это следует считать источником видений Конна, хотя, как всегда об этом помнил старый слуга, тот имел необычайно сильную телепатическую связь со своим братом-близнецом…

Конн нетерпеливо спросил:

— Так что? Стоит мне отправляться в Тендару — говорить с королем Айданом Хастуром?

— Добиться аудиенции у короля не так-то просто, — произнес Маркос, — но у твоей матери были родственники из Хастуров, и ради ее памяти они, несомненно, замолвят за тебя слово.

«Говорить ли ему, что, возможно, его мать и старший брат остались в живых? — спрашивал себя Маркос. — Нет, это лишь усложнит мальчику жизнь и заставит его всю дорогу до Тендары неотступно думать об этом. У него и так уже голова идет кругом…»

— Да, — наконец сдался он. — Похоже, тебе действительно надо срочно ехать в Тендару, выяснить, что там известно про Хамерфел и что можно сделать, чтобы помочь нашим людям. К тому же настало время попытаться установить связь с родней твоей матери на предмет помощи, которую они могли бы нам предложить. — Помолчав, Маркос добавил: — Еще я должен сказать, мой мальчик, что пора тебе посоветоваться с людьми, которые лучше меня знают, что такое ларан, все эти видения стали повторяться слишком часто, и я беспокоюсь о твоем здоровье.

Конну оставалось только согласиться.

…Конн ехал верхом в южном направлении, шел мелкий дождь, сквозь пелену которого нечетко проглядывали очертания холмов. Как только юноша миновал южную границу старинных владений Хамерфелов и оказался в королевстве Астуриас, ему показалось, что у его ног раскинулась сразу вся Сотня Царств. Когда-то даже существовала поговорка, что многие из правителей могут, взобравшись на холм, оглядеть свою страну; и теперь, переезжая из одного микрокоролевства в другое, пересекая границу за границей, Конн видел, что так оно и есть. На юге, как ему сказали, лежали домены Хастуров, где во время длительных войн прошлого блистательному королю Регису IV наконец-таки удалось объединить множество королевств под своей властью.

Он пересек реку Кадарин у подножия холмов и въехал в Нескью, о которой говорили, что это самый старый город в мире. Там он переночевал, остановившись у одной семьи, которой Маркос написал сопроводительное письмо. Хозяева встретили его с почестями и представили всем своим сыновьям и дочерям. Конн был не настолько молод и наивен, чтобы не понимать: гостеприимство оказывается не ему лично, а из уважения к его наследным правам и титулу. Но для юноши его лет это было как хмельной напиток. Ему дали понять, что с радостью оставят погостить, но он отклонил это предложение: дела заставляли двигаться дальше.

На рассвете третьего дня Конн проехал мимо клубящегося паром озера Хали, в котором водились странные рыбы, и мимо величественных развалин большой Башни, некогда царившей над окрестностями. Ее руины служили памятником глупости людей, начавших войну с применением ларана. Конн не совсем понимал — почему так. Если имеется настолько мощное оружие, то наверняка самый милосердный способ применения его во время войны — моментально им воспользоваться и таким образом завершить войну, пока она не привела к большим потерям. Но он понимал также, что если такое оружие попадет в руки неправой стороны, то наверняка произойдет трагедия. А поразмыслив, Конн решил: даже мудрейший из мудрых не в состоянии определить, на чьей стороне правда.

Этой ночью он спал в тени развалин, и, если там водились привидения, им не удалось потревожить его сон.

Утром юноша умылся на постоялом дворе, расчесал волосы и переоделся в чистый костюм. На завтрак доел остатки взятых с собой припасов, но это ничуть его не обеспокоило. Конн всегда жил охотой, а теперь, к тому же, у него было много, по его меркам, денег, и он знал, что вскоре доберется до более населенных мест, где сможет купить на них и еду и питье. Как ребенок, которому пообещали угощение, он от всей души жаждал поскорее увидеть город.

Ближе к полудню стало ясно, что он уже в городских предместьях. Дороги здесь были шире и ровнее, а здания более старые и высокие. Большинство из них выглядело так, будто люди живут в них с незапамятных времен. Еще совсем недавно Конн гордился новым платьем: пошито оно было из очень прочной ткани. Но при виде своих ровесников, гуляющих по улицам, он понял, что выглядит как деревенский увалень, ибо никто, кроме нескольких престарелых фермеров с выпачканными в грязи сапогами, не носил одежды такого покроя.

«С чего это я так разволновался? В конце концов я еду не танцевать на королевском балу!»

Но внутренне Конн сознавал, что ему — далеко не все равно. Большого желания жить в городе он не испытывал, но если дороги судьбы ведут его туда, он должен выглядеть не хуже других.

Был полдень, и красное солнце стояло высоко в небе, когда его взору предстали стены старой Тендары. Уже через час он въехал в город, над которым возвышался старинный замок Хастуров.

Конн не спеша ехал по улицам, глядя по сторонам. Позже он перекусил в дешевом кабаке. Некто, вошедший в таверну, непринужденно помахал ему рукой. Конн никогда прежде не видел этого человека и задумался, встречают ли здесь так дружелюбно всех незнакомцев, или его приняли за кого-то другого.

Закончив обед и уплатив по счету, он разузнал, как пройти к дому Валентина Хастура, и, следуя совету Маркоса, направился туда. Проезжая по улицам, он еще раз подумал, не путают ли его с кем-то, ибо пару раз совершенно незнакомые люди махали ему рукой как старому приятелю.

Дом Валентина Хастура он нашел без труда, но, прежде чем подойти к двери, некоторое время постоял в раздумье. В этот час дня хозяин мог отсутствовать. Нет, заверил он себя, здесь живет высокосветский дворянин, а не фермер, которому нужно пахать или следить за стадами, поэтому всякий, у кого есть к нему дело, будет искать его дома.

Взойдя на ступени, он постучал, и, когда слуга открыл дверь, Конн самым вежливым образом осведомился, это ли дом Валентина Хастура.

— Да, если у вас к нему дело, то вы пришли по адресу, — ответил слуга, оглядев Конна и его деревенский наряд с плохо скрываемым презрением.

— Тогда скажи Валентину Хастуру, — твердо произнес Конн, — что герцог Хамерфел, его родственник из Хеллеров, просит об аудиенции.

Лицо слуги вытянулось от удивления. «И не мудрено», — подумал Конн. Тот впустил юношу в переднюю и пошел докладывать. Через некоторое время Конн услыхал приближающиеся твердые шаги, очевидно — хозяина дома. В комнату стремительно вошел высокий худощавый мужчина с рыжими волосами.

— Аластер, дорогой мой друг, я не ожидал тебя в этот час, — произнес он. — Но что с тобой? Вот уж никогда не думал увидеть тебя у себя в доме, не говоря уже — на улице, в таком ужасном наряде! Условились ли вы вчера о дате с Флорией? Мой кузен сказал, что еще вчера ждал тебя поговорить.

Тут Конн нахмурился; было совершенно очевидно, что лорд Хастур обращается не к нему, а к кому-то, за кого он его принимает. Валентин Хастур пересек зал, не замечая его взгляда и продолжая дружески болтать:

— А как поживает маленькая собачка? Твоей матери она понравилась? Если нет, значит, ей трудно угодить. Итак, что я могу для тебя сделать? — Только тут он поднял глаза и повнимательней посмотрел на Конна. Речь его оборвалась на полуслове. — Минуточку… но ты же не Аластер! — Валентин был совершенно ошеломлен. — Но ты так похож на него! Так кто же ты, юноша?

Конн уверенно, без смущения произнес:

— Из того, что вы сказали, я ничего не понял. Признателен вам за радушную встречу, но за кого вы меня принимаете?

Валентин Хастур медленно произнес:

— Я, разумеется, думал, что ты — Аластер Хамерфел, молодой герцог Хамерфел. И я… я полагал, что ты молодой человек, которого я знаю с тех пор, когда ты, то есть он, был еще в пеленках, а твоя мать — мой ближайший друг. Но…

— Это невозможно, — сказал Конн. Но теплый прием произвел на него некоторое впечатление. — Прошу прощения, сэр. Я — Конн Хамерфел и благодарен вам за радушный прием, родственник, но…

На лице лорда Валентина появилось не то чтобы недовольное, а, скорее, как показалось Конну, — озадаченное выражение. И тут он вдруг просиял.

— Конн… конечно же… брат, брат-близнец — но мне всегда говорили, что ты погиб в горящем Хамерфеле.

— Нет, — ответил Конн, — это мой брат-близнец погиб вместе с матерью. Даю вам честное благородное слово, что я — герцог Хамерфел и единственный из живущих, кто может претендовать на этот титул.

— Ты ошибаешься, — мягко произнес Валентин Хастур. — Теперь я вижу, какая произошла чудовищная ошибка. Твоя мать и брат живы, мой мальчик, и уверены, что это ты погиб. Уверяю тебя, герцогиня и герцог Хамерфел вполне живы и здоровы.

— Вы, наверное, шутите, — сказал Конн, чувствуя, что у него голова пошла кругом.

— Нет. Зандру меня побери, если б я позволил себе шутить в таких вопросах, — клятвенно заверил его Валентин. — Теперь я начинаю понимать. Твоя мать, мой мальчик, долгие годы горевала, что сын ее умер, когда обрушился горящий Хамерфел. Так, значит, ты — Конн?

— А я считал, что это они погибли в пожаре, — произнес Конн, совершенно изумленный. — Вы знаете моего брата?

— Так же хорошо, как собственных сыновей, — заявил Валентин, испытующе глядя на Конна. — Теперь, приглядевшись, я вижу, что в вас все же есть некоторые различия: у тебя другая походка и несколько иначе посажены глаза, но вы действительно очень похожи. — Лицо Валентина сияло от возбуждения. — Скажи мне, почему ты пришел в Тендару, Конн, если мне можно так тебя называть. — Он шагнул вперед и заключил юношу в родственные объятия, приговаривая: — Добро пожаловать в мой дом, дорогой мой мальчик.

Конн заморгал. Он нашел нежного родственника там, где ожидал встретить чужого человека, и это было для него шоком, хотя нельзя сказать, что неприятным.

— Вы говорили о моей матери… значит, она живет здесь где-то рядом?

— Более того, вчера вечером я ужинал в ее доме, — ответил Валентин, — и прежде, чем ты расскажешь, зачем пришел в Тендару, я предложил бы тебе предстать перед ней. С твоего разрешения я пойду с тобой, чтобы быть первым, кто принесет ей эту новость.

— Да, — пробормотал Конн, чувствительно потрясенный происходящим, — действительно, в первую очередь я должен встретиться с матерью.

Валентин сел за столик и, торопливо написав несколько строк, вызвал слугу и приказал:

— Возьми эту записку и немедленно доставь ее герцогине Хамерфел. Передай ей, что я буду примерно через час.

Потом обратился к Конну:

— Нам надо дать ей время приготовиться к приему гостей. Позволь предложить тебе хотя бы холодного мяса и хлеба, ты проделал большой путь, и, прежде чем отправиться, неплохо было бы подкрепиться.

Конну, однако, в такой момент было вовсе не до еды. Пока они неспешно ехали верхом по улицам, лорд Валентин не переставал говорить:

— Это счастливейший день для меня. Я прямо сгораю от нетерпения увидеть лицо твоей матери, когда она глянет на тебя. Она так долго оплакивала твою смерть! Почему ты не пришел раньше и не искал ее? Где ты жил все это время?

— В деревне, в землях моего отца, уверенный, что я последний из рода Хамерфелов, — ответил Конн, — и что у меня не осталось ни одного близкого человека, кроме старого слуги моего отца — Маркоса.

— Я помню Маркоса, — сказал Валентин. — Твоя мать и его считает погибшим, но сейчас он, должно быть, очень стар.

— Да, это так, но для своих лет он силен и здоров, — ответил Конн. — Он был мне как отец и сделал для меня куда больше, чем кто-либо из родственников.

— Но почему ты пришел именно теперь? — спросил Валентин.

— Чтобы потребовать справедливости у короля, — объяснил Конн, — и не только для своих людей, но и для всех, кто живет в Хеллерах. Лорды Сторны не удовлетворились тем, что уничтожили мою семью и мой род. Они пытаются уморить голодом или поубивать людей моего клана и моих арендаторов, сжигая их дома и выживая их с земель, которые те обрабатывали на протяжении поколений. И все это лишь ради того, чтобы пасти на этих землях овец, потому что те приносят больше дохода, чем земледелие.

Валентин Хастур сразу как-то погрустнел. Он заметил:

— Я не знаю, может ли король что-то здесь сделать и, самое главное, захочет ли, мой мальчик. Это привилегия дворянина — поступать на своих землях так, как ему вздумается.

— Тогда куда деться людям? Им-то что делать — умереть от голода? Неужели их жизнь стоит меньше, чем жизнь овцы?

— О, я полностью с тобой согласен, — сказал лорд Валентин. — В землях Хастуров я твердо не позволяю ничего подобного. Тем не менее Айдан скорее всего не станет вмешиваться. Фактически по закону он не имеет права вмешиваться в дела дворян, иначе на троне ему не усидеть.

Это дало Конну пищу к размышлениям, и он надолго замолчал. Подъехав к дому, где жила Эрминия, они прошли в ворота, и тут Конн удивленно произнес:

— Я знаю это место, но всегда думал, что вижу его лишь во сне.

Когда они вошли во внутренний дворик, им навстречу с грозным видом выбежала старая собака и, задрав голову, пару раз отрывисто гавкнула, как бы спрашивая, кто пришел.

— Я ее знаю уже много лет, — грустно произнес Валентин, — и все равно до сих пор я для нее чужой. Ко мне, Ювел. Хорошая девочка, хорошая. Все в порядке, глупое ты животное…

Собака обнюхала колени Конна и вдруг, как бешеная, завиляла хвостом и запрыгала вокруг него. Эрминия, вышедшая из двери на противоположном конце дворика, крикнула ей:

— Ювел, веди себя прилично, старая девочка! Что…

Тут она подняла глаза и глянула на Конна, затем вся как-то обмякла и буквально осела на садовую скамейку.

Валентин бросился к ней, чтобы поддержать ее, через какое-то мгновение она открыла глаза.

— Я видела… неужели я видела…

— Ты не спишь, — твердо произнес Валентин. — Для меня это тоже был настоящий шок и до сих пор не могу себе представить, как такое произошло, но это — твой второй сын, и он жив. Конн, мальчик мой, подойди сюда и дай удостовериться матери в реальности своего существования.

Конн приблизился и встал на колени возле лавки, а Эрминия вцепилась в его руки так, что ему даже стало немного больно.

— Как, ну как такое случилось? — в смятении спрашивала она, и слезы текли по ее щекам. — Я всю ту ночь искала вас с Маркосом в лесу.

— А он искал тебя, — сказал Конн. — И я вырос, слушая всю жизнь его рассказ об этих поисках. Даже сейчас мне непонятно, как такое могло произойти.

— Самое главное, что ты действительно жив, — произнесла Эрминия и встала, чтобы поцеловать его. — Сюда, Ювел, ты ведь тоже его узнала? Даже если б я не смогла в это поверить, Ювел убедила бы меня. Я всегда оставляла вас обоих с ней без всякой охраны, она была с вами не хуже няньки.

— Кажется, я это помню, — сказал Конн, прижимая к себе старую собаку и позволив ей уткнуться носом в полы его плаща. Из угла раздалось звонкое отрывистое тявканье, к ним навстречу выбежал резвый, пушистый щенок и тут же стал хватать Конна маленькими острыми зубками. Конн рассмеялся и играючи поднял его и перенес в сторону.

— Не надо ужинать моими пальцами, малыш! Давай подружимся, — уговаривал его он, а Эрминия резко скомандовала:

— Лежать, Медяшка!

Ювел глухо зарычала, пытаясь отогнать щенка, а Конн продолжал со смехом ему говорить:

— Значит, я тебе не нравлюсь? Не то что старушке Ювел, а, Медяшка? Хорошее имя для хорошей маленькой собаки.

Они все сидели на полу, посреди прыгающих от радости, игривых собак, и в это время из дверей раздался голос, показавшийся Конну таким же знакомым, как его мечта:

— Я услыхала лай и тотчас пошла сюда. Все в порядке, родственница?

Флория подошла и взяла на руки щенка, который оказался девочкой, мягко ее пожурив, а Конн так и остался сидеть на полу, вытаращив глаза на девушку, в реальное существование которой он никогда не верил.

— Вы являлись мне во сне, — произнес он, совершенно обалделый.

Он был абсолютно неподготовленным телепатом и, соответственно, совершенно не мог скрывать нахлынувших чувств. На какое-то мгновение он ощутил, как вся его душа, вся его жизнь рванулись наружу, желая заключить эту девушку в объятия, и на такое же короткое мгновение он ощутил ее импульсивный ответ. Их взгляды встретились, и она потянула к нему руки. Затем вспомнила, что, несмотря на то что Конна она знала так же хорошо, как саму себя, в действительности они никогда не встречались. Вздрогнула и, смутившись, отступила назад, как это положено в присутствии незнакомца.

Потрясенная, девушка заметила:

— Вы очень похожи на вашего брата.

— Теперь я сам начинаю верить, раз столько людей говорит это. Даже мама чуть не упала в обморок, когда увидала меня.

— Я думала, ты умер много лет назад, — сказала Эрминия, — и получить тебя обратно после того, как прошло полжизни… Аластеру ведь восемнадцать — столько же, сколько было мне, когда вы родились.

— Когда я встречусь с братом? — нетерпеливо спросил Конн.

Ответила Флория:

— Он ставит лошадей и придет через минуту-другую. Мы вместе катались этим утром за городом. Отец разрешил, потому что теперь ясно, как он сказал, что мы скоро поженимся.

Услышать это было для Конна очередным шоком, но он понимал, что должен был такое предвидеть; теперь все стало на свои места: видения городской жизни, так же как и образ Флории, пришли к нему через брата-близнеца, который, оказывается, жив.

Эрминия, наблюдавшая безмолвный диалог между Конном и Флорией, сказала самой себе:

«И чем все это может кончиться?» Но то была всего лишь первая встреча, а ее вновь обретенный сын был, похоже, приличным и благородным человеком, действительно, если его воспитывал Маркос, по-другому и быть не могло. Вряд ли он посмеет отбить невесту у брата. И все равно, обеспокоенная глубиной чувств Конна, Эрминия понимала: впереди его ожидают сердечные муки, и все думала, чем здесь можно помочь.

— Так ты пришел в Тендару, Конн, даже не зная, что мы живы?

— Мне, по крайней мере, следовало бы догадаться, что мой брат жив, — ответил юноша, — поскольку от тех, кто знает о ларане побольше моего, я слыхал, что телепатическая связь между близнецами — самая прочная из всех, а за последний год меня то и дело посещали видения мест, в которых я никогда не был, и лиц, которых никогда не видел. А ты что-нибудь знаешь про ларан и искусство обращения со звездным камнем, мама?

— Я — восемнадцать лет техник Башни Тендары, — сказала она. — Правда, я считаю, что Флория обучена лучше и могла бы занять мое место, а я бы покинула Башню и, возможно, снова вышла замуж.

Флория покраснела и сказала:

— Нет, родственница, Аластер этого не допустит.

На что Эрминия ответила:

— Зависит только от тебя, дитя. Очень жаль, если ты бросишь работу из-за мужского эгоизма.

— Это так, но у нас не было времени как следует поговорить, — сказала Флория. Она опять подняла глаза на Конна и спросила: — А вы, родственник, вы ведь телепат? Вас никогда не обучали в Башне?

— Нет, — ответил он. — Я жил в горах, и у меня не было такой возможности. Хватало других забот, как, например, защищать своих людей от посягательств Сторна.

Эрминия заметила, что разговор пошел совсем не в ту сторону, в какую она хотела. Она спросила:

— Значит, Сторн знает, что ты жив?

— Да, и вражда ожила снова, хотя мне тяжело об этом говорить, мама. Многие годы он был уверен, что весь наш клан вымер.

— А я думала и надеялась, что Сторн всех нас считает мертвыми, и хоть я и поклялась помочь твоему брату вновь обрести наши законные земли, надеялась, что вражда затихнет сама собой.

— Она бы закончилась, мама, если б я сидел в укрытии и позволял совершать надругательства над нашими людьми, — сказал Конн, — но не далее как сорок дней назад я дал ему понять, что, если он продолжит грабить наших крестьян и жечь их дома, ему придется иметь дело с Хамерфелом.

Тут он рассказал о рейде против сторновского отряда поджигателей.

— Я не могу винить тебя за это, мой сын, — тепло сказала Эрминия и наклонилась, чтобы обнять его. В этот момент в сад вошел Аластер. Увидев мать, сидящую на дорожке с собаками, и Конна в ее объятиях, он тут же понял, что произошло.

Сказать по справедливости, первая его эмоция была очень теплой. Он свистнул собакам, и они подбежали к нему, бросив сидящих на полу. Эрминия тут же вскочила со словами:

— О Аластер, произошло чудо!

— Я уже встретил лорда Валентина во внутреннем дворе, — ответил он и улыбнулся Конну открытой, очаровательной улыбкой. — Значит, ты — мой брат. Добро пожаловать, младший братишка… ты ведь знаешь, что я старший?

— Да, — ответил Конн, находя несколько странным, что Аластер начал подчеркивать это, едва они познакомились, — минут на двадцать или около того.

— Двадцать минут или двадцать лет, нет разницы, — произнес Аластер и обнял его. — Что ты делаешь в городе?

— То же самое, что, надеюсь, делал бы ты на моем месте, — произнес Конн. — Я пришел просить помощи короля Хастура для восстановления наших земель и защиты наших людей.

— Тогда я опять опередил тебя, — бросил Аластер, — ибо я уже говорил об этом с королем Айданом, и он обещал мне помочь.

Он улыбнулся Конну, и оба брата-близнеца пристально посмотрели друг на друга.

— Так это был ты! — воскликнул Конн. — А мне казалось, что это я просил его о помощи.

Ал истер пожал плечами, не понимая, что Конн мог видеть посредством ларана.

— Я рад, что мама теперь знает о тебе, — сказал он. — И леди Флория, моя невеста, а вскоре — твоя сводная сестра.

«И опять, — подумал Конн, — он тычет мне в нос своим первородством и тем, что во всем меня опередил. Зачем? Хорошо, он — настоящий герцог Хамерфел, но пока я считал его мертвым, у меня были все права считать герцогом себя. Теперь я знаю, что он жив, и теперь я, естественно, должен изо всех сил ему помогать».

Он поклонился и произнес:

— Мой брат и мой господин.

Аластер крепко обнял его и сказал:

— Не надо меж нами этих формальностей, брат, для этого будет достаточно времени, когда я воцарюсь в Хамерфеле и ты будешь рядом со мной. — Затем он улыбнулся и покачал головой. — Скажи, где ты откопал этот клоунский наряд? Мы должны найти тебе что-нибудь подобающее твоему положению, и немедленно. Сегодня же пошлю за портным.

Конна это сильно задело. Неужели у его брата вообще нет такта? Зардевшись, он произнес:

— Это новое платье и вполне добротное. Не носить его было бы расточительством.

— Не нужно расточительства, отдай его дворецкому, и оно вполне будет соответствовать ему по чину, — сказала Эрминия, поддерживая тем самым Аластера.

— В Хеллерах оно прекрасно послужило бы мне, — сказал Конн, защищаясь, но сохраняя достоинство. — Я не городской щеголь!

— Но если ты собираешься на аудиенцию к королю, а ему надо бы узнать, что нас уже двое, — произнес Аластер более дипломатично, — ты не можешь предстать перед ним одетый как фермер. Думаю, тебе лучше взять на первое время что-нибудь из моего гардероба, тогда ты сможешь ходить по городу. Надеюсь, ты не настолько горд, чтобы отказаться надеть платье с моего плеча, а, брат?

Увидев его обезоруживающую улыбку, Конн вновь ощутил, что попал в родной дом и все вокруг хорошо. В конце концов более близкое знакомство с братом потребует времени. Он улыбнулся Аластеру в ответ и произнес:

— Перед королем — боже упаси! Спасибо, брат!

Тогда встала Эрминия и сказала:

— А теперь пойдемте в гостиную, Конн, и там ты мне все про себя расскажешь… и тогда мы, вероятно, разберемся, почему до сих пор не нашли друг друга! Что было все эти годы в Хамерфеле? Как поживает Маркос? Хорошо ли он обращался с тобой, мой сын? Флория, дорогая, ты, конечно, останешься с нами пообедать. Идемте, сыновья…

Замолчав, она вздохнула, и это был вздох полного, совершенно невероятного счастья.

— У меня прямо сердце поет, когда вновь, после стольких лет, я могу произнести эти слова! — И, взяв обоих под руки, она ввела их в дом, а следом двинулись Флория и собаки.