Наследники Хамерфела

4

Фиолетовая луна сошла на нет и начала новый цикл. Через три дня после новолуния Эрминия Хамерфел, в полном соответствии с предсказанием лерони, родила двух сыновей-близнецов, похожих друг на друга как две капли воды. Два маленьких, красных малыша кричали изо всех сил, а головки их покрывали густые черные волосы.

— Вот те на: темноволосые, — нахмурилась Эрминия. — А я-то надеялась, что хоть один из сыновей будет обладать лараном, как это водится в нашем роду.

— Что касается ларана, моя драгоценная, то и мы, и они прекрасно обойдемся без него, — ответил Раскард. — Мой род никогда не отличался особо сильным лараном.

— Или один, или оба в дальнейшем могут порыжеть, — сказала повитуха, склонившись над роженицей. — Когда дети рождаются с таким количеством черных волос, то очень часто эти волосы выпадают, а вместо них вырастают или такие же, или рыжие.

— Это правда? — спросила Эрминия и замолчала, углубившись в свои мысли. — Да, ближайшая подруга моей матери говорила, что, когда я родилась, у меня тоже были черные волосы, но они выпали, а потом выросли уже ярко-рыжие.

— Тогда — все может быть, — произнес Раскард и наклонился, чтобы поцеловать жену. — Огромное тебе спасибо за этот подарок, моя дражайшая леди. Как мы их назовем?

— А вот это решать тебе, муж мой, — ответила Эрминия. — Не назвать ли тебе одного из них именем сына, погибшего от рук Сторна?

— Алариком? Нет, я не хочу, чтобы над моим сыном постоянной угрозой висел рок покойного, — произнес Раскард. — Лучше я покопаюсь в архивах Хамерфела, посмотрю, как звали в нашем роду тех, кто жил долго и отличался здоровьем.

И вот, тем же вечером, он пришел к ней в комнату. Эрминия лежала, обнимая малышей, а у подножия кровати развалилась Ювел, ставшая уже огромной псиной.

— Зачем ты повязала на запястье одного красную ленточку и не сделала того же его брату? — спросил Раскард.

— Это сделала я, — сказала повитуха. — Он старше своего брата почти на двадцать минут, он родился в тот момент, когда часы пробили полдень, а его ленивый братец не появлялся еще несколько минут.

— Хорошая мысль, — одобрил Раскард, — но повязка может свалиться или потеряться. Позови Маркоса, — добавил он, и, когда старый слуга вошел в комнату, поклонившись герцогу и его жене, герцог повелел: — Возьми моего старшего сына: маленького герцога и наследника, — того, что с повязкой на руке. Позаботься о том, чтобы у него была отметка, по которой его никогда не спутали бы с братом.

Маркос наклонился и взял малыша. Эрминия вся прямо-таки затрепетала от испуга:

— Что ты собираешься с ним сделать?

— Я не сделаю ему больно, госпожа, разве что на какую-то секунду. Просто поставлю ему клеймо с гербом Хамерфела и принесу обратно. Это займет лишь минуту, — сказал старик, подняв ребенка, и, невзирая на мольбы матери, вышел с ним из комнаты.

Очень скоро он действительно принес младенца назад, распеленал и показал красную отметину на маленьком плечике — знак герцогов Хамерфелов.

— Его имя будет Аластер, — объявил Раскард, — так звали моего отца; а имя второго» — Конн, в честь моего пращура, во времена которого началась вражда со Сторнами. Ты не возражаешь, дорогая?

Мирно спавший до этого ребенок проснулся и закричал, сердито наморщив личико.

— Ты сделал ему больно, — накинулась на слугу Эрминия.

Маркос рассмеялся.

— Несильно и очень ненадолго. К тому же это слишком малая цена за право наследовать Хамерфел.

— Тогда черт бы побрал и Хамерфел, и право наследования, — гневно бросила Эрминия, обнимая кричащего Аластера и подставляя ему грудь. — Сюда, сюда, моя крошка. Теперь ты с мамочкой, и больше никто не посмеет тебя тронуть.

В этот момент Конн, лежавший в люльке в другом конце комнаты, проснулся и заплакал, словно откликаясь сердитым эхом на крики братца. Раскард подошел взять на руки младшенького, судорожно трепыхавшегося в пеленках. Раскард с удивлением заметил, что Конн вовсю глядит на свое ничем не отмеченное левое плечо. Причем, как только Конн начал кричать, Аластер успокоился и заснул у Эрминии на руках.

В последующие дни Эрминия неоднократно замечала подобное: когда Аластер начинал кричать, Конн просыпался и тоже хныкал, но когда однажды Конн больно укололся о заколку ее броши, Аластер продолжал мирно спать. Она вспомнила, что говорили в ее роду о близнецах, родившихся в семьях, где ларан передается по наследству: один из них всегда имеет чуть больше психической энергии, чем другой. Очевидно, из двух близнецов Конн был более сильным телепатом, и поэтому, чтобы его успокоить, ей требовалось больше времени. Раз он чувствовал не только свою боль, но и боль брата, ему требовалось больше любви и заботы. В первые месяцы жизни Конн стал любимцем матери, а Аластер — отца, поскольку был наследником, вел себя спокойнее и больше улыбался папочке.

Оба близнеца росли быстро, были красивыми и здоровыми, а когда им исполнилось по полгода, то уже начали делать первые нетвердые шаги, иногда вцепившись, чтобы не упасть, в шерсть гигантской Ювел, служившей им постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить на несколько дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое слово, отдаленно напоминавшее имя матери, Аластер по-прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно-рыжими.

Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда принимал Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда.

Так прошел целый год и сменилось несколько лунных циклов, и однажды хмурым ненастным днем герцог Раскард стремительно вошел в апартаменты жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза.

— Что случилось?

Герцог ответил:

— Только не волнуйся, дорогая, но замку грозит набег. К нам приближаются вооруженные люди. Я приказал бить в колокол, чтобы жители окрестных ферм могли укрыться в замке, а также поднять подъемный мост. Здесь мы в безопасности, даже если они устроят нам осаду на весь сезон. Но надо быть готовыми ко всему.

— Это люди Сторна? — спросила герцогиня, ни единым движением лица не выдав ни страха, ни испуга. Но Конн, очевидно что-то почувствовав в ее голосе, бросил деревянную лошадку и заревел.

— Боюсь, что да, — ответил Раскард, заставив Эрминию побледнеть.

— Надо спасать детей!

— Да, — произнес он и быстро поцеловал ее. — Бери их и уходи, как мы условились заранее. Да хранят тебя боги, дорогая, пока мы снова не воссоединимся.

Герцогиня подхватила детей и побежала в будуар, где быстро упаковала самое необходимое для каждого из них. Одну женщину послала на кухню набрать корзину еды, а сама заторопилась вниз, к черному ходу; план состоял в том, что, если в крепость прорвутся враги, она с детьми должна моментально покинуть ее и пробираться через леса до ближайшей деревни, где можно будет отсидеться. Теперь ей вдруг стало казаться, что покидать стены замка ради блужданий по лесам — величайшая глупость. Что бы ни случилось, здесь она всегда в безопасности, даже в случае осады она, по крайней мере, будет рядом с мужем.

Но Эрминия дала слово Раскарду, что будет строго следовать плану, который они вместе разработали. Если этого не сделать, то есть вероятность, что потом он не сможет ее найти и они никогда не воссоединятся. Сердце, казалось, готово было остановиться в груди. Неужели этот торопливый поцелуй — последнее прости отца ее детей? Конн плакал не переставая. Эрминия понимала: он воспринимает ее страхи, поэтому попыталась собраться с духом, чтобы успокоить детей. Она одела их в самые теплые плащи и, повесив корзину на плечо, повела, держа за руки.

— Идем, идем быстрее, маленькие мои, — прошептала Эрминия и торопливо начала спускаться по длинной извилистой лестнице к задним воротам замка, а слева и справа от нее неуклюже перебирали ножками два брата-близнеца.

Толчком она распахнула давно никем не открывавшуюся дверь, которую тем не менее регулярно смазывали, затем оглянулась на главный двор и увидела, что небо потемнело от летящих стрел, а кое-где уже замелькали языки пламени. Она хотела было кинуться обратно, зовя мужа, но сдержалась, вспомнив его слова:

«Никаких возвратов, что бы ни случилось. Жди меня в деревне, пока я не приду за тобой. Если к рассвету я тебя не найду, знай: я погиб; тогда ты должна бежать из Хамерфела в Тендару, укрыться у своих родственников Хастуров и просить у них справедливого суда и отмщения».

Эрминия поспешила дальше, но шаг ее был слишком быстр для малюток. Первым споткнулся Аластер и с пронзительным криком растянулся на грубо отесанных камнях, следом упал Конн. Тогда она подхватила их на руки и продолжила путь. Что-то большое и мягкое стукнулось об нее в темноте. Эрминия чуть было не расплакалась.

— Ювел! Сюда, сюда, моя собачка, — прошептала она сквозь подступившие рыдания. — Ты не бросила меня, хорошая моя собака!

И тут, споткнувшись обо что-то, она чуть было не упала, едва удержав равновесие в полутьме заднего двора замка, она поняла, что под ногами у нее. Тогда, встав на колени, она не смогла удержаться, чтобы не посмотреть в лицо покойнику. К ее ужасу, это был грум, который только сегодня днем выводил на прогулку пару пони ее сыновей. Увидев, что горло его перерезано, Эрминия вскрикнула от страха, но замолчала, едва Конн, ощутивший ее испуг, захныкал.

— Тише, тише, сыночек. Теперь мы должны быть храбрыми и не плакать, — бормотала она и, успокаивая, гладила его по головке.

В темноте кто-то окликнул ее, но так тихо, что Эрминия едва услышала сквозь плач ребенка.

— Госпожа…

Герцогиня едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Но потом узнала голос, а вслед за этим разглядела в сгустившейся тьме, прорезаемой лишь сполохами пожара, лицо Маркоса.

— Не бойтесь, это всего лишь я.

— О, слава богам, это ты! Я так испугалась… — Но ее слова перекрыл пронзительный треск, как будто где-то рядом обрушилась башня или ударила молния. В темноте Маркос подошел совсем близко.

— Я здесь. Дайте мне одного мальчика, — произнес старик. — Вернуться мы не можем, верхние дворы все в огне.

— А что с герцогом? — внутренне трепеща, спросила Эрминия.

— Когда я видел его в последний раз, все было в порядке: он с дюжиной людей оборонял мост, который эти подонки облили клингфайром, что прожигает даже камень!

— Будь они прокляты, дьяволы ненасытные! — рыдая, воскликнула Эрминия.

— Именно — дьяволы! — пробормотал старик, окидывая мрачным взглядом вершины гор, а затем обернулся к женщине. — Мне бы сейчас сражаться, но его светлость послал меня сюда, чтобы проводить вас до деревни, леди, поэтому дайте мне одного ребенка. Так мы сможем идти быстрее.

Сквозь рев пламени до нее долетал скрежещущий визг осадной машины. Оглянувшись, она увидела на фоне черного неба ее силуэт, возвышавшийся как скелет неведомого чудовища, из пасти которого вырывались черные снаряды и, взрываясь, наполняли воздух клубами пламени. Дети на руках брыкались, пытаясь спуститься на землю, и тогда Эрминия отдала одного из них Маркосу. В темноте она не разобрала, кого именно. Становилось холодно, а ночь была хоть глаз выколи, и почва под ногами уже раскисала от дождя. Прижав второго ребенка к себе, она поспешила за Маркосом вниз по холму. Однажды герцогиня споткнулась о собаку и уронила корзину. На поиски ушло какое-то время, и тут она окончательно потеряла из виду своего провожатого. Эрминия хотела было крикнуть, чтобы он подождал, но не желая, чтобы тот задерживался, все пыталась догнать его, спотыкаясь и совершенно не представляя, куда идет. Очень скоро она окончательно заблудилась, да еще собака путалась под ногами, а руки ныли от тяжести ребенка. Хорошо еще, что нести надо было только одного, а второй был в безопасности, доверенный заботам человека, которому, второму после мужа, она могла верить абсолютно.

Скользя и спотыкаясь на камнях и траве, женщина каким-то образом добралась до подножия холма и только там решилась тихо позвать:

— Маркос!

Ответа не последовало. Она звала еще и еще, но не срываясь на крик, поскольку боялась привлечь внимание врагов, которые наверняка должны были рыскать по лесу. Наверху, на самой вершине холма, пылал Хамерфел; она видела огонь, бивший из него, как из вулкана. Ничто не могло уцелеть в этом адском пламени; но где же герцог? Не остался ли он в горящем замке как в ловушке? Теперь она могла разглядеть, что ребенок, с плачем обнимавший ее шею, был Аластер. Но где же Маркос и Конн? Эрминия попыталась собраться с силами и определить направление, куда идти, в страшном отсвете замка, горящего на вершине горы. Попробовала позвать еще, негромко. Но тут ей послышались чужие шаги, словно наполнившие собой весь лес, и чужие голоса, даже смех. Она не знала, то ли слышит их, то ли включился ее ларан.

— Ха! Вот и конец Хамерфелу!

— Конец им всем!

Парализованная страхом, Эрминия стояла, озираясь, на месте, а языки пламени поднимались все выше и выше. Наконец с великим грохотом, словно рушился весь мир, замок обвалился, и огонь начал ослабевать. Дрожа от ужаса, она пустилась бегом и не останавливалась до тех пор, пока не скрылось из виду зарево над развалинами того, что совсем недавно было гордой крепостью Хамерфел. К утру Зрминия совсем потерялась в незнакомом лесу, у ног ее испуганно отиралась собака, а на груди, обхватив ручонками шею, спал усталый ребенок. Ювел тихо и жалобно скулила, словно пытаясь успокоить хозяйку. Тогда Эрминия села на бревно, а Ювел прижалась к ней, согревая и стараясь отвлечь внимание от зарева гаснущего пожара, — всего, что осталось герцогине от единственного родного ей места на земле.

Когда свет нового дня начал набирать силу, женщина устало поднялась и, тяжело взяв на руки спящего малыша, пошла к деревне у подножия холма. Но тут, к своему ужасу, обнаружила, что люди Сторна успели побывать там раньше; вместо домов — чадящие руины, а большинство людей разбежалось по лесам, за исключением тех, кто был убит. Измученная, с болью в сердце, она заставила себя пройтись по развалинам деревни и заглянуть в несколько уцелевших домов, чтобы спросить, не видел ли кто Маркоса с Конном на руках. Но никто ничего не знал ни о старике, ни о ребенке. Ей приходилось тщательно следить, чтобы ее не увидел ни один захватчик. Если бы кто-то из приспешников Сторна узнал ее и Аластера, то их моментально убили бы. Эрминия ждала почти до полудня, все еще надеясь, что герцогу удалось выбраться из пожара и он присоединится к ней, но все, кого она расспрашивала, смотрели в убитое горем и перепачканное грязью лицо женщины с жалостью и состраданием. Никто ничего не знал и о старике с годовалым младенцем на руках.

Весь тот день герцогиня не прекращала поиски, но к закату осознала, что наступил самый страшный момент в ее жизни и она должна его преодолеть. Маркос пропал, погибнув в огне или убитый врагами. Или же он бросил ее по каким-то неведомым причинам. Герцог не пришел на рассвете, следовательно — наверняка погиб, когда обрушился горящий замок.

И вот в сумерках, убитая горем и дрожа от страха, Эрминия заставила себя сесть, расчесать и заплести в косу длинные, взлохмаченные волосы, поесть, дать хлеба собаке и голодному ребенку. По крайней мере, она не осталась «овеем одна: с ней был ее первенец, теперь — герцог Хамерфел, но где же, где его брат-близнец? Единственной надеждой и защитницей им стала теперь неразумная собака. Потом Эрминия легла на землю, укуталась плащом, теснее прижавшись к Ювел, чтобы согреться, и обняв спящего Аластера. Она истово поблагодарила богов за то, что зима уже прошла. Герцогиня понимала, что с рассветом ей придется вести себя крайне осторожно. Ей надо узнать дорогу и приготовиться к долгому пути, в конце которого она должна прийти в Тендару к родственникам, работавшим в тамошней Башне. Аластер ворочался в объятиях, а тело ее содрогалось от рыданий.