Наследник огня и пепла. Том IХ

Глава 3 Железо и тень

Коровка фыркал и игриво плясал подо мной. Этот психованный зверь совершенно искренне радовался, предчувствуя драку. А я уже привычно давил нервозность, не позволяя себе даже по сторонам лишний раз смотреть. Вокруг и позади — грохот копыт и лязг доспехов, хриплые крики, идиотские шутки и неестественно громкий смех. Этот уже почти привычный шум странно успокаивал.

Я не собирал войска. Не приказывал Сперату трубить сбор. Отчасти потому, что у нас не было такого сигнала. Только «атака» или «отступление». И ещё — «вызов» и «тревога». Ничего подходящего.

Со мной было всего несколько десятков латников. Старая гвардия. Те, кто ещё помнил, как драться во тьме. Они уже делили между собой, кто будет грабить богатые дома, чьи красные крыши гасли, накрываемые густой тенью. Это — ирония. Они знали, что даже шаг под Вуаль — это не поход за добычей, а акт чистого мужества. Я не мог требовать этого от них. И не стал. Они пошли сами.

Мне и самому не нравилась эта моя затея. Я хотел разведку боем — короткую, жёсткую, с быстрым отходом. Очень уж я любопытный стал после нескольких битв. Кушать не могу, так хочу посмотреть, что там под этой тёмной завесой прячется. Может, штурмовые лестницы, как у орков из «Властелинов Колец». Или вообще штурмовые башни. Тогда надо будет пехоту перед стенами выстроить, костры разложить, масла заготовить… Хотя, подумаю об этом позже. Как там у Наполеона? Главное — ввязаться в бой, а дальше действовать по обстоятельствам.

Усатый, и даже Сперат, хоть ему совсем не по рангу, отдавали «указания». Я не вмешивался. Потому что не был уверен, что мои команды прямо вот кинутся выполнять. На людях следовало быть тем, кому не смеют отказать. Лучший способ создать такое впечатление — зловещее молчание за спиной своих офицеров.

Мы быстро двигались рысью по дороге. Тренированные на такое простолюдины споро разбегались в стороны. Под копытами Коровки и остальных моих людей гибли только заметавшиеся курицы и мелкая утварь. Вскоре поток беженцев иссяк и впереди над дорогой нависла тьма — глухая, серая, словно грязное стекло. Изнутри доносились звуки, которые не хотелось распознавать. Поперек дороги и застройки с полями тянулась рваная граница тени.

Я поднял руку, и отряд постепенно остановился.

— Может, стоит послать кого-то вперёд, — сказал Сперат тихо. Он ехал слева от меня.

— Мой сеньор, — раздался голос Дуката.

— Ты сегодня рядом? — искренне удивился я, вызвав смешки свиты.

— Желаете, я разведаю путь⁈ — не обращая внимания на остальных, крикнул Дукат и послал своего рослого «таэнского» коня вперёд.

— Нет, — сказал я. — Я тут, чтобы посмотреть сам.

Сзади послышался перестук копыт. Кто-то ещё ехал. Я обернулся. За нами выдвигался ещё один отряд. Потом — второй. Впереди — с единообразными чёрными плащами — «мантикоры». Джевал Гру с парой сопровождающих уже скакал ко мне. Бесцеремонно подвинув усатого, державшегося справа, встал рядом. Второй отряд я определить не мог. Люди, одетые богато и вооружённые плохо, но ехавшие с прямой спиной.

— Это ваши, — бросил Джевал. — Не могли не пойти. Иначе потом бы не посмотрели в глаза.

Караэнцы. Забавно: ни одного знакомого герба на щите или даже цветов одежды в геральдике. Ни одного из Собрания Великих Семей. Понятно: богатым есть что терять и защищать. А эти — либо бедные родственники, либо просто небогатые по моим меркам аристократы. Надо будет это запомнить — и как следует разбавить ими Золотую Палату. Я усмехнулся — внутренне. В глазах, на лице — только тень одобрения. Надо было казаться спокойным, но довольным.

— Чем больше нас войдёт, тем больше выйдет, — сказал Джевал. Внёс в голос каплю иронии, чтобы снять напряжение, но не испуг.

Скоро пришла и пехота. Без приказа, без сигналов. Просто шли. Будто точно знали, куда. И я понял — это больше не вылазка. Это будет встречный бой.

Меня передёрнуло. Не от страха — от ощущения неизбежности. Я пару раз видел, как заканчиваются такие «стихийные порывы». Иногда о них поют песни. Опуская только подробности — про то, что тел бывает столько, что их легче скинуть в канал, чем закопать.

Но и это была часть игры. Люди должны были верить, что мы знаем, что делаем. Что мы ведём.

Я развернул коня. Пауза. Прямо как учили Магна в детстве: не спеши, пусть тишина скажет за тебя.

— Я не звал вас, — произнёс я громко. — Но я и не стану останавливать. Потому что если бы кто-то из вас стоял здесь, а я — в Караэне, я бы тоже пошёл сюда.

Мои слова начали повторять те, кто рядом и их слышал, — тем, кто стоял позади и не слышал. Как волна пошла по людям, перекинулась с всадников на пехоту. В слова вплетались комментарии и чувства, которые я в них не вкладывал. И это был гул одобрения. Несильный — но тяжёлый, как прибой.

— Под Вуалью будет бой. Не потому, что мы его захотели — а потому, что враг пришёл под наши стены. Он надеется застать нас ночью, в страхе, в сомнении. Но он получит нас днём. На конях. При оружии. Со щитом в руке.

Я наклонился вперёд. Повысил голос:

— За Караэн!

Короткая фраза. Лозунг. Я постарался использовать свои познания из моего мира. Импровизация, конечно. И не самая удачная. Но это не было важно. Как я и ожидал, такой лозунг подхватить было легче. И, разумеется, люди быстро его переврали. Волной ушли мои слова и уже скоро вернулись эхом издалека — исправленные и дополненные:

— Мы из Караэна! И пришла пора напомнить всем, что это значит!

Это была правда. И ложь. Всё вместе. Как и всегда.

Я подал знак, и лошади тронулись. Сначала рысью. Потом быстрее. И тьма — Вуаль — раскрылась нам навстречу, как пасть.

И мы въехали в неё.

Мы въехали в неё, как в воду. Мне показалось, что Вуаль сомкнулась за спиной — тьма стала полной, словно день обломился где-то позади, отвалился, и всё, что осталось — это мы и нечто без имени. Конечно, все это в моей голове. Мы просто въехали в тень от низко стелющегося над землей противоестественного облака. Хотя, очень быстро я признал. Дело не только в психологии.

Я чувствовал, как холод ползёт по доспеху, проникая в изгибы лат, в рукавицы. Но это был не тот холод, что приходит с ветром или снегом. Он тянулся изнутри — будто сама реальность здесь гасла, как тлеющий фитиль.

Справа ехал Сперат, молча, со своим светящимся топором в руке. Джевал что-то крикнул сквозь шлем своему телохранителю и рассмеялся. Но я знал — он готов к бою. Рисуется на публику. Особый шик — не терять способность шутить в такой обстановке. Может, я сделал бы так же, если бы не ощущение неприятной, чуждой силы и едва уловимое зеленоватая магия, разлитая в воздухе вокруг.

Чуть вперёд вырвалось несколько всадников. Среди них — Дукат. Пригнулся в седле, щит чуть выставлен вперёд, как на охоте, — будто ждал, что вот-вот из пустых провалов окон и дверей брошенных домов на него прыгнет камышовый змей…

Звук здесь искажался. Копыта лошадей ударяли в землю почти беззвучно. Голоса, если и доносились, звучали чуждо, пусто. Дорога вильнула в сторону. Я махнул копьём с баннером, указывая колонне направление.

Здесь было не темно, но и не светло — сумрак, длинные, густые тени и почти полное отсутствие цветов. Казалось, всё вокруг освещено где-то очень высоко старыми офисными лампами —такими, старыми, советскими, с длинными трубками. Вуаль пропускала лишь часть видимого спектра. Задерживала ультрафиолет, надо полагать.

Впереди показались изломанные, ковыляющие фигуры. Над ними порхнули полупрозрачные тени вендикатов. Мы смяли их легко: призраки лопались от точных арбалетных выстрелов, лишь немногие добирались ближе. Только чтобы бесславно погибнуть на жалах копий. Ожившие мертвецы меня почти не впечатлили — в фильмах моего мира они выглядели живописнее. Местные зомби были неуклюжими, медленными, и для тренированных убийц на обученных лошадях — почти неопасными.

Страх, от которого дрожали руки и бешено билось сердце, отступил. На смену ему пришла знакомая, жаркая, азартная и весёлая ярость. Но было в этом ощущении что-то иное. Как будто холод разливался по груди. Это была уже не ярость — это было зло. Холодное, чужое. Я знал — это не моё. Это тьма касалась нас. Не ударом — призрачными зеленоватыми щупальцами. Сомнением. Она искала трещины.

Немертвые и призраки попадались всё чаще. И хотя они оставались столь же беспомощными перед моими людьми, нам пришлось придержать коней.

Я привстал на стременах и огляделся. Как и ожидал, сплочённости надолго не хватило. Всадникам стало тесно на дороге — они расползались вширь. Пехотинцы, наоборот, сбивались в плотную толпу — что, впрочем, было даже к лучшему. Но темп движения они потеряли.

Я заметил шлем Гвены рядом, раскрашенный в зелёно-жёлтую клетку — геральдические цвета графства Адвес. Забрало было открыто. Лицо… сосредоточенное и серьёзное. И ведёт себя непривычно тихо. Тоже что-то чувствует?

И тут, в тридцати метрах сбоку и позади, смертоплёт выдал себя магией. Из большого амбара выплыло зелёное облако — клубящийся сгусток чар. В него вляпались пара отбившихся от строя всадников.

Железо кольчуг и лат прорвало магию — чары не сумели опрокинуть в безумие всадников. Но лошади под ними всполошились: прыгали на месте, как напуганные кошки, раздавая удары копыт в воздух. Всадники закричали, дернули поводья — рыцарские седла с высокими луками удержали их, а удила рвали лошадям губы. Жестоко, но эффективно — лошади присмирели.

Я указал копьём на окно, откуда исходила опасность остальным, но молча. Бежать на помощь мне далеко, предупредить тех, кто рядом не смогу — отсюда они бы всё равно не услышали. Я хотел сделать хоть что-то для этих всадников. Судя по поношенным бело-красным котами и лентами на предплечьях и древках копий — мои, «таэнцы». Из окна второго этажа серого в этом освещении, типично караэнского дома — купеческого, зажиточного, с деревянными ставнями — вылетела здоровенная, черная как клякса тварь. Что-то паукообразное, с шиловидными длинными лапами. Она выломала раму и, с хрустом сломав ставни, рухнула на улицу.

Грохот привлёк внимание, и один из всадников успел развернуть щит — тварь ударила длинной лапой, но не достала. Следом вонзила пару конечностей в коня. Бедное животное закричало — не заржало, именно закричало, жалобно и по-человечески. Под ним подломились ноги, оно сделало пару судорожных скачков и рухнуло — смерть была быстрой. Похоже, тварь высасывала из него кровь и жизнь разом.

Но вот его всадник явно не смотрел голливудских фильмов. Он не собирался умирать для нагнетания атмосферы. Щит был пробит, но он всё ещё работал им — блокировал удары, мешал смертоплету найти слабое место в доспехе. Тварь не справлялась: человек был сильнее, заламывал ей лапы, сдерживал нажим. Острые, черные конечности скрежетали по шлему, срезая сталь стружкой, но не находили уязвимого места.

А рыцарь в ответ кромсал её кинжалом — здоровенным, широким, настоящим «караэнским». Потом — умудрился вбить в пасть твари колдовской лёд, хитрой многоугольной формы, с бритвенно острыми гранями, соскочил с седла и отбежал. Красиво. Ударил — и ушёл. В лучших традициях.

Тварь, истекая ядовитой магией, зашаталась и поковыляла к дому, тряся лапой, на которой так и болтался пробитый насквозь щит. Дёргала ей, как кот, наступивший в воду. Это её и погубило — задержалась на секунду, стала удобной мишенью. Ледяной снаряд разбил ей одну из опорных лап, следом прилетело несколько арбалетных болтов. Она замедлилась ещё больше — как раз настолько, чтобы скакавшие мимо на проворных, низкорослых караэнских лошадках всадники смогли метнуть в неё короткие копья. Один, за другим. Попадали не все — но мы, люди, умеем брать числом.

Смертоплету стало очень не очень.

Досмотреть, чем закончилась его история, я не успел — с другой стороны донёсся новый, пронзительный крик.