Наследница солёной воды

— Я не осуждаю. Это фестиваль. Но мне кажется, что ты запиваешь свой стресс, и это дорога, по которой ты не хочешь катить свою повозку.

Злость хлестнула его холодными ударами, затем потеплела, когда он прислонился к воротам, потирая переносицу.

— Я знаю. Боги, если кто-то и знает это, так это я. Я просто… прошлая ночь была ужасной, а сегодня утром Вон нездоров, и моих родителей почти не видели весь день. Никс отвоёвывает земли, которые мы удерживали годами, их люди пытаются превратить Солейл в свой новый боевой клич, а потом происходит это.

Он сверкнул своим золотым кольцом перед Эли, прежде чем засунуть его обратно под другую руку, хмуро глядя на свои ботинки.

— Тебя затребовали?

— Пока нет. Но скоро.

Только боги знали, как скоро. Его родители не поднимали эту тему с тех пор, как нашли Солейл — и, возможно, это был хороший знак. Возможно, то, что он привез её домой, убедило их передумать.

— А как насчёт тебя?

Эли напрягся, его пальцы впились в рукав.

— А что насчет меня?

Каллиас выдавил ухмылку, слегка толкнув охранника локтем в рёбра.

— Я видел, как ты танцевал с моей сестрой. Похоже, у вас двоих была связь. Ты же знаешь, что против этого нет никаких правил. Наследницы могут ухаживать за кем им заблагорассудится.

Привилегия, не предоставляемая другим представителям королевской линии.

Эли фыркнул, но его щёки покраснели, он отвёл глаза в сторону и потёр плечо.

— Единственная связь, которую она хочет иметь со мной, это её кулак у моего лица, — сказал он небрежно, но Каллиасу показалось, что он слышит скрытую печаль, как угорь, выглядывающий из-под океанской скалы.

— Эх, дай ей время. Такой она была со всеми нами поначалу, и посмотри, как это изменилось. Она всё ещё устраивается здесь, вот и всё.

Эли нахмурился ещё сильнее.

— Может быть.

Мгновение спустя его взгляд метнулся вверх, и этот хмурый взгляд дрогнул в сторону чего-то более светлого.

— Кстати, о твоей сестре.

— Извините, мы опоздали! — крикнула Солейл.

Они с Финном неторопливо вошли внутрь с жуткой синхронностью — оба развязным шагом и с дерзким наклоном головы, оба в разноцветных свитерах, почти одного роста. Финн стукнул Каллиаса по спине, и тревога поднялась и угасла в нём, когда он посмотрел на слегка влажные глаза брата, пытаясь понять, плакал ли тот или они просто слезились от холодного ветра.

— Мы готовы идти? — спросил Финн, протягивая руку, чтобы притянуть Эли к себе, обнимая одной рукой его и Каллиаса.

Он легко улыбнулся Солейл, хотя что-то всё ещё казалось в этом странным.

— Я, например, готов съесть безбожное количество ирисок.

— Ты поймал меня на ирисках, — сказала Солейл, проскальзывая между руками Финна и Эли, завершая их цепочку.

— Это было самое последнее слово, — сказал Финн, в то же время Эли сухо добавил: — Я бы предположил, что он поймал тебя ни свет ни заря.

Сорен ущипнула их обоих за бока, вызвав протестующие возгласы.

— Не начинайте вы двое! Давай просто пойдём. Я хочу сладкого.

Часть тяжкого бремени спала с груди Каллиаса, и там расцвело тепло, которое имело очень мало общего с алкоголем.

Он мог бы привыкнуть к этому. Это было странно и ново, и к этому нужно было настроиться, но… он подумал, что ему это может понравиться.

ГЛАВА 41

СОРЕН

В течение нескольких сияющих часов, когда Финн обнимал её за плечи, а Элиас обнимал её за талию, она не чувствовала себя девушкой, разорванной надвое.

По общему признанию, столица Атласа была прекрасна, особенно украшенная к празднику: золотые и зелёные гирлянды свисали с уличных фонарей, кусочки зачарованных кристаллов были нанизаны и сверкали вокруг торговых прилавков, а раскрашенные ракушки позвякивали на шеях смеющихся детей, когда они подпрыгивали и лавировали в праздничной толпе.

И всё же… её сердце болело за Никс. Если бы они были дома, Элиас помогал бы своей матери на их стенде металлических изделий, а Сорен пекла бы печенье на кухне с Орели. Эмберлин и Ивонн воровали бы кусочки теста, Энна ругала их, а потом крала бы немного сама. Элиас и его семья пришли бы в середине вечера, краснощекие и с потрескавшимися губами, готовые съесть всё, что не было украдено, прежде чем это можно было испечь.

Рука Элиаса коснулась её поясницы, тёплая и ободряющая.

— Я знаю, — сказал он так тихо, что никто, кроме неё, не мог услышать, глядя на всё это с проблеском печали в глазах. — Я знаю.

Сорен положила руку ему на спину, и крепко сжала в кулак его рубашку, и они вместе пошли через город своих врагов к переполненной пекарне, где исчезли Каллиас и Финн, пообещав принести угощения.

— Нам придётся найти тебе здесь ножницы, — сказала она, игриво перебирая его волосы.

К счастью, его траурная коса была настолько короткой, что он смог легко закрепить её под остальными волосами; даже Каллиас не был настолько тупым, чтобы пропустить что-то явно никсианское.

Элиас отмахнулся от неё, нахмурившись, но его глаза сияли.

— Руки прочь от моих волос.

— Только не говори мне, что тебе нравится такая длина.

Она стукнула бедром о его бедро, когда они шли. Он чуть не споткнулся от её удара — она набрала вес и силу с тех пор, как появилась здесь, со всей этой богатой атласской едой, которую, следует признать, начинала любить, в то время как его, вероятно, мог сдуть сильный ветер. Он всё ещё был высоким, широкоплечим и пугающим, но… он похудел. Накопил слабость.

Частичка её озорства померкла, и она схватила его за рукав, поддерживая.

— Прости.

— Просто расшатанный булыжник, — солгал он. — Всё в порядке.

Она позволила ему сделать это.

— Отлично. Но на самом деле, тебе действительно нужно подстричься.

— Я думаю, что мне идёт. Кроме того, если ты настаиваешь на том, чтобы придумывать новые самоубийственные схемы, мне понадобятся достаточно длинные волосы, чтобы заплести другую косу.

— Осёл.

— Умница.

Но его улыбка была мягче, чем она ожидала. Она быстро отвела взгляд.

Кэл и Финн догнали их через пару прилавков, оба с поднятыми капюшонами и шарфами, натянутыми на нижнюю половину лица. Сорен узнала, что это были они только потому, что Финн представился, потянув её за волосы и пнув Элиаса в лодыжку.

— Наслаждаешься моментом? — спросил он небрежно, как будто это не он чуть не получил шлепок.

— Это прекрасно, — сказала Сорен, с удивлением обнаружив, что она говорила серьёзно.

Фестиваль был очень похож на то, как они праздновали в Никсе, что у неё защемило сердце.

— Когда начинается турнир на пляже?

— Ближе к вечеру, — сказал Каллиас, щурясь на утреннее небо. — У нас полно времени.

И они этим воспользовались. Они провели полдень, переходя от прилавка к прилавку, смеясь, поедая и играя в карнавальные игры, пока даже Элиас не начал расслабляться, а Сорен на мгновение забыла, что им здесь не место.

Небо только начало краснеть, холод в воздухе усилился настолько, что даже Сорен задрожала, когда начался шум.

Элиас внезапно остановился, его рука соскользнула с поясницы Сорен, внезапный холод заставил её насторожиться.

— Эли?

Её боевой товарищ слегка отвернулся от них, выражение его лица было суровым — взгляд, который Сорен знал слишком хорошо.

— Беда? — спросила она, вторя его движениям, и её рука потянулась за мечом, которого там не было; но прежде, чем он успел ответить, она услышала то, что услышал ранее он.

Крики вдалеке, на краю фестиваля, рядом с дворцом. Крики… и неземной вой. Не собаки, не люди, но… что-то. Что-то ужасное.

Волосы на затылке Сорен встали дыбом, а шрам на животе запульсировал быстрой, горячей болью.

— Что в преисподнюю это было…

Ещё один оглушительный вопль — хуже, чем скорбь, хуже, чем крики раненых на поле боя, — наконец, заставил всю толпу замереть. Тихий стон вырвался из горла Сорен, когда вторая, более острая боль пронзила её живот, как будто её снова вспарывали. Элиас резко повернулся к ней лицом, глаза были суровыми, рот готов был задать вопрос, который мог навлечь на него неприятности.

— Я в порядке, — быстро сказала Сорен. — Перестань так на меня смотреть.

Казалось, он неохотно подчинился, но подчинился, вместо этого посмотрев на Каллиаса, который так побледнел, что она была почти уверена, что он сейчас упадёт в обморок.

— Ты не думаешь?..

Элиас только сглотнул. Его рука потянулась к груди, как будто он искал что-то, что можно было бы сжать, затем снова опустилась, пустая.

— Нам нужно попасть домой, — голос Финна стал резким от настойчивости, и он одним быстрым движением стянул шарф вниз, его дыхание вырывалось мягким белым облачком, когда вязаная ткань осела вокруг его ключиц.

Нахмурив брови, он посмотрел в сторону дворца, его карие, как у лани, глаза были нехарактерно затуманены. Он моргнул раз, другой, как будто пытаясь прочистить мозги.

— Финн? — спросила Сорен, беспокойство усилилось, когда ещё один неземной крик прорезал фестиваль.

Финн быстро покачал головой, потирая переносицу, как если бы прогонял сон. Он покачнулся в сторону, и она быстро поддержала его.

— Каллиас!

Каллиас бросился к Финну и схватил его за другое плечо.

— Пошли, — сказал он мрачным голосом, воин возвратился.

От этого шрам Сорен снова заныл.

— Сейчас.

Но именно тогда крики стали громче. Звук убиваемых невинных людей.

Сорен и Элиас встретились взглядами — и вместе, единодушно, приняли решение.

— Финн, — сказала она снова, на этот раз требовательно, просьбу, которую он каким-то образом сразу понял.

Он заставил себя прийти в себя, сунул руку под свитер и достал не один, не два, а три кинжала разного размера, бросив один Каллиасу и оставив один себе. Он вложил кинжал руку в ладонь Сорен, на мгновение сжав её руку и рукоятку.

— Пожалуйста, не вонзай нож мне в спину, — сказал он, его глаза были серьёзными и милыми.

Сорен пришлось сдержать усмешку, когда она положила свою противоположную руку поверх его.

— Никаких обещаний, Ники.

Финн ахнул.

— Джерихо рассказала?

— Не сейчас, — напряжённо сказал Каллиас, бросив ещё один мрачный взгляд на Элиаса. — Пошли.

ГЛАВА 42

СОРЕН

Сорен в своей жизни молилась не так много, как следовало бы, и пожалела об этом в ту же секунду, когда они добрались до места крика.

Она и раньше видела много мёртвых тел — преисподняя, она знала, каково это — пережить прикосновение холодных рук Мортем. Между войной и потерей, между проповедью Элиаса и её собственным опытом несколько недель назад, она была близко знакома со смертью и тем, как человеческие тела принимают её.

Она никогда не видела, как ходит мёртвое тело.

Финн и Каллиас оба выругались. Элиас выдохнул молитву, которая потрясла слабые основы, жалкая тирада, в которой не было имени конкретного бога просто на случай, если люди Атласа всё ещё слушали.

Ворота дворца были заблокированы стеной стоящих мертвецов.

Их глаза не были глазами, но и не были они пустыми ямами давно мёртвых тел — полупрозрачная насмешка глазных яблок светилась изнутри глазниц, молочно-белый свет сочился из них, как слёзы, красные радужки и чёрные как смоль зрачки посылали холодное копьё прямо в живот Сорен. Ей пришлось проглотить желчь, и она крепче сжала руку Элиаса, пытаясь успокоиться. Её шрам болел.

Одежда свисала с них. Некоторые были в лохмотьях, некоторые — в более качественной, совершенно неповрежденной одежде. Их кожа была не кожей, а ещё одной призрачной шарадой, различные оттенки теней имитировали тона их плоти из жизни. Из дыр в иллюзии торчали обломки костей, резкие и отвратительные, проблеск человеческого тела, которое живые не должны были видеть.

Тела — обезображенные, нормальные — усеивали землю перед нежитью. Они были облаченные в форму гвардейцев Атласа, голубое и золотое тускло поблескивали на мягком зимнем солнце. Вырванные глотки, разорванные артерии, измельченные на части кишки.

Сорен была не из тех, кто падает в обморок от вида крови. Но это было по-другому. Мёртвые убивали, как звери. Как животные.

Один из мертвецов встретился взглядом с Сорен и одарил её жестокой, костлявой улыбкой.

Мир накренился, её колени ослабли, и она даже не смогла протестовать, когда Элиас поймал её и прижимал к своему боку. Её шрам начал гореть, пульсировать, как будто она снова была на том поле боя, снова в объятиях Мортем…

— Сорен. Сорен, — настойчиво прошептал Элиас ей на ухо, его рука касалась её живота, её лица, ища рану, которую можно было бы зажать.

Но там не было ничего — ничего физического, с чем он мог бы бороться.

Нежить, которая удерживала взгляд Сорен, шагнула вперёд. Тошнота пронзила её до глубины души от скрежещущего звука, который издавали негнущиеся кости нечестивой твари, когда она двигалась, как будто каждый сантиметр вперёд немного ломал её каркас. Это было одно из… более свежих тел, одежда была цела, едва ли пятнышко грязи или разложения портило ничем не примечательный наряд. Тёмные волосы падали безжизненными, вялыми волнами, в прядях запуталась паутина, возможно, когда-то красивое лицо было обезображено жестокими действиями смерти. Горло было разорвано, лоскуты кожи свисали свободно. Разложение сделало её неузнаваемой, но на иссохшей коже рук были следы…

Татуировки.

Никсианские татуировки.

Ужас превратил мозг костей Сорен в деготь, а кровь в воду. Этого не может быть. Эти мертвецы, они не могли быть её людьми, они не могли быть…

— Предатель, — прошипело существо неопределённо женским голосом, перемежающимся шепотом и щелчками, которые совсем не походили на человеческие языки.

И когда она прошептала, остальная нежить присоединилась, слои почти-голосов, которые заставили её дрожать:

— Рождённая Солнцем. Ночная убийца. Предатель.

Нежить снова пригвоздила её своими глазами. Держала её там.

— Ты продала нас солнцу, — прошептала она, и жуткая ухмылка растянулась на этом некогда прекрасном лице.

Что-то хрустнуло у неё в челюсти, когда она улыбнулась. Хихиканье, похожее на пузырящуюся кровь, вырвалось из её широко открытого горла.

— Что они предложили тебе, принцесса? Трон? У тебя это было. Семью? У тебя это тоже было. Что ещё они тебе дали, чтобы отвратить твоё сердце от дома?

О, боги. Это не могло быть правдой.

— Сначала мы убили тебя, — сказала женщина-нежить, — потом ты убила нас. На этот раз мы закончим работу.

Сорен вырвалась из рук Элиаса, сжимая в ладони свой кинжал, желая, чтобы его рукоять держалась лучше, желая, чтобы её ладони не потели.

— Ты можешь попробовать, уродина.

— Это предупреждение. Возвращайся в Никс, и тогда ты ещё сможешь спастись.

Она выдержала её взгляд, оскалила зубы.

— Я ещё не закончила здесь. Но ты да.

Мёртвое существо сделало два шатких шага, растопырив костяные пальцы, челюсть отвисла с резким хрустом. Элиас и Каллиас одновременно дернулись, чтобы оттащить Сорен назад…

Но это был Финн, который уже двинулся, за долю секунды до того, как нежить сделала выпад, как будто он предвидел это, как будто знал.

И это был Финн, чей кинжал пронзил разлагающуюся кожу на лице нежити, Финн, в чью руку оно вонзило свои зубы. Финн, чей крик агонии смешался с её криком, с внезапным первобытным гневом, пронёсшимся сквозь неё, как ураган. Она и Элиас двигались в тандеме: Элиас оттолкнул голову мёртвого существа от Финна, а Сорен схватила её за волосы и ювелирно отделила голову от тела.

Мешок с костями рухнул кучей, от него исходило ужасающее зловоние, голова висела на ужасных волосах, зажатых в побелевших костяшках пальцев Сорен.

А вместе с ним последовали и остальные. Каждое мёртвое тело — от едва похороненного до изъеденного червями скелета — рассыпалось, как будто жизнь, поддерживавшая их, покинула их так же быстро. Как будто их хозяин сбежал.

Сорен начало трясти так сильно, что пальцы отпустили голову, и через несколько секунд она почувствовала, как руки Элиаса обнимают её. Ни слова от него — боги, что они вообще могли сказать?

— Элиас, — прошептала она, — что, чёрт возьми, это было?

Он крепче сжал её, его голос был мрачнее, чем штормовая никсианская ночь.

— Некромантия.

Только когда Финн застонал, она пришла в себя, вывернулась из хватки Элиаса и опустилась на колени рядом с братом.

— Финн? Финн!

Каллиас уже накладывал жгут над раной. Сорен наклонилась, чтобы взглянуть на него, её желудок подступил к горлу, и она чуть не подавилась. Кусок руки Финна отсутствовал, плоть была вырвана зубами, кровь впиталась в фиолетовую пряжу его свитера. Сам Финн был бледен, как мех горного волка; даже его губы побелели, а глаза закатились…

— Финн! — её голос сорвался на его имени. — Очнись, ублюдок, сейчас не время драматизировать!

Его тело сотрясала ужасная дрожь, что-то, что было слишком похоже на предсмертную агонию, чересчур похоже. Его глаза, уже тускнеющие, уже дезориентированные, встретились с её глазами.

— Я… прости, — выдохнул он.

Полуистерический смех сотряс её рёбра, но он стих при следующем толчке Финна.

— Прости за что?

— Мой свитер.

Его подбородок задрожал, взгляд переместился на окровавленную, истрёпанную пряжу. Он застонал, дрожащий, расстроенный звук, который был совсем на него не похож.

— Чёртова тварь порвала рукав… Будет так мучительно выводить эти пятна…

Внезапно, охваченная неистовой потребностью дважды убить мёртвое существо, Сорен просто сжала его руку и мотнула головой в сторону Элиаса.

— Происходит ли что-нибудь, когда некромантское тело кого-то кусает?

Элиас моргнул, нахмурив брови.

— Что?

Адреналин и ярость сделали её голос слишком высоким, слишком громким, слишком сердитым. Это была не его вина, и не ему было это исправлять, но Мортем была его богиней, смерть была его всем, он должен был знать, что делать.

— Ты здесь, чёрт возьми, эксперт! Что-нибудь случиться? Он тоже умрёт?

Элиас нахмурился, как будто был сбит с толку.

— Я не… Я имею в виду, я так не думаю, но это не совсем моя область…

— Что ты имеешь в виду, это не твоя область?

— Солейл.

Тяжёлая рука легла ей на плечо, и она повернулась и увидела, что Каллиас смотрит на неё, строго и мягко одновременно, хотя он и сам был готов упасть в обморок.

— У Эли только подержанные счета и книги, от которых можно исходить, ясно? Не то чтобы мы были никсианцами. Мы понятия не имеем, на что способна магия Мортем.

Элиас напрягся.

— Ну, вообще-то, Мортем не…

— Прекрасно, — прервала она, бросив на Элиаса предупреждающий взгляд.

Защищая свою богиню здесь, он попадёт в кучу неприятностей, из которых у неё не было времени его вытаскивать.

— Нам нужно доставить его к Джерихо. Сейчас же.

ГЛАВА 43

КАЛЛИАС

— Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Это было всё, что он мог сказать. Всё, о чём он мог думать. Всё, что он мог выдавить из себя, это хриплые вздохи, когда расхаживал по заброшенному берегу, единственному месту, где он мог скрыть свою слабость от других. Он примчался сюда в тот момент, когда доставил к Джерихо Финна, истекающего кровью и без чувств, бормочущего какую-то чушь об огне, черепах и шипах, лихорадочные сны уже овладели им. И не важно, сколько раз Каллиас просил его, приказывал ему очнуться, он не открывал глаза.

Он не остался, чтобы посмотреть, что будет дальше.

Каждый шаг по песку казался нетвёрдым, ноги дрожали так сильно, что он не был уверен, сколько ещё сможет стоять. Он не мог дышать, паника обвивала его рёбра, сжимаясь, как змея вокруг своей жертвы. Его грудь болезненно сжалась, затем расслабилась, затем снова сжалась, боль судорожно сжималась, как будто натягивали и отпускали повязку, снова, и снова, и снова.

Он не мог похоронить ещё одного брата или сестру. И уж точно не Финна.

Только не снова. Только не снова.

— Только не снова! Ты меня слышишь? Только не снова!

Он запрокинул голову и прокричал это в небо, вознося это к богам со всей силой, которую он ещё не отдал. Беспомощность подогнула его колени, швырнув на влажный песок, его руки погрузились в холодные края прилива. Он задыхался, давился и делал всё возможное, чтобы вспомнить, что Финн ещё не умер. Финн вовсе не был мёртв, и он тоже не умирал, потому что Каллиас отверг это, отрицал это, категорически отказался от этого.

— Анима, Темпест, кто бы ни слушал, — прорычал он, дикий, не поддающийся укрощению, бушующий за пределами спокойствия, — скажите своей проклятой сестре, чтобы она вытащила когти из моего брата, потому что я клянусь именем каждого бога, что если он умрёт…

В чём он клялся? Возмездие? Месть? Что он собирался сделать с безгласными, безликими богами? Как он собирался бороться с горсткой мифов? Всё, чем он угрожал им, — было его неверие — лишением своей веры. Но какое им было дело до поклонения одного человека?

Эта мысль только усилила его ярость, гудящий вой усиливался в его голове, давление и боль в груди, которые нарастали, нарастали и лопались. Он кричал от гнева и ужаса, ударяя кулаками по холодному песку, запрокидывая голову и крича бесстрастному небу.

— Покажите себя, вы, эгоистичные ублюдки! Если вы когда-нибудь заботились о нас, если вы вообще там, почему бы вам не сделать что-нибудь для разнообразия?

Вдалеке прогрохотал гром, самый тихий и нежный из всех уходящих в глубину, что Каллиас когда-либо слышал. И это было всё.

Рваный крик вырвался из его горла, и он рухнул, позволив себе свернуться калачиком на песке.

Его лоб наткнулся на что-то холодное — холоднее, чем должен был быть песок.

Каллиас замер. И медленно, медленно он сел, глядя на свои руки. Его кулаки погрузились в песок по запястья. И всё вокруг него, в раздутом кругу…

Лёд.

На этот раз не тонкий и прозрачный. Толстый слой инея, который покрывал пляж на несколько метров, окружая его идеальным кругом.

Только не снова. О, утащи его в море и утопи дважды, только не снова.

Он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, пошёл прочь ото льда, от… чем бы это ни было. Знак от Темпеста? Или… если бы… если бы он…

Нет. Конечно, нет. Это не могло быть делом его рук.

— Это был ты, верно? — прохрипел он к морю, к небу.

Нет ответа. Даже шёпота грома не было.

Он сглотнул, желая, чтобы его конечности перестало покалывать — желая, чтобы он не чувствовал, что только что сделал что-то, чего не должен был.

— Я приму твоё молчание за «да».

Хватит об этом. Он был Первым Принцем, он был Каллиасом Атласом… он был старшим братом. Он не должен был быть здесь, рыдая в песок и взывая к богам. Он должен быть с Финном.

Но даже когда он оказался в безопасности дворца, холод тянулся за ним, как зимний ветер, цепляющийся за его спину и отказывающийся отпускать.

Как будто что-то нашло его на том пляже и последовало за ним домой.

* * *

— Где мой сын?

Крик Адриаты разнёсся по лазарету, заставив Каллиаса вскочить со своего места у постели Финна. Его мать протиснулась мимо целителей с мрачными лицами, Рамзес следовал за ней по пятам, у обоих были дикие глаза с заученной паникой. Адриата заметила их первыми: Солейл сидящую, прислонившись спиной к стене лазарета, с тусклыми глазами и дрожащую, в её руках был скомкан порванный и окровавленный свитер Финна; Джерихо выкрикивающую приказы своим коллегам-целителям, руки в багровых пятнах туго, как жгут, обхватившие раненую руку Финна, щупальце весенне-зелёной магии, обвивающей рану, как колющая игла; Каллиаса, с засыхающей под ногтями кровью Финна, и песком, въевшимся в колени брюк. Одну руку он предупреждающе вытянул, другой сжимал руку своего потерявшего сознание брата, как якорь; и сам Финн, раскрасневшийся и обезумевший, судорожно хватающий ртом воздух, бился и дрожал в лихорадочном ознобе, рана, уже загноившаяся от гнили, которая покрывала зубы нечестивого существа.

По крайней мере, Каллиас думал, что так оно и было. Не дай боги, чтобы это было что-нибудь похуже.

— Мама, — прохрипел Каллиас, но её глаза оставались прикованными к Финну, в них стояли слёзы, когда она, спотыкаясь, добралась до его кровати — она бы упала, если бы не Рамзес, который протянул руку и поймал её за талию, как раз в тот момент, когда её колено подогнулось.

Каллиас отступил, прижимаясь к противоположной стене рядом с Солейл, тихо освобождая для них место.

— Что случилось? — всхлипнула Адриата, протягивая руку к своему младшему сыну, Рамзес двигался вместе с ней, пока они оба не оказались у изголовья постели Финна.

Адриата руками обхватила лицо Финна, Рамзес убрал мокрые от пота волосы с веснушчатого лба, ужаса в глазах короля было достаточно, чтобы грудь Каллиаса разорвалась на части.

— Каллиас, что случилось?

Он сделал вдох — затем задержал его, правда сделала его кислым.

Он знал об этом. Он знал, что были проявления некромантии, знал, что они становились всё хуже и хуже — и всё же он держал это при себе.

Это была его вина. Если бы он сказал им раньше, если бы задействовал всю охрану, если…

Если бы, если бы, если бы. Теперь всё это не имело значения.

Он рассказал им всё, опустив голову. Его конечности отяжелели от израсходованного адреналина и ужасного чувства вины. И когда он закончил, взгляд его матери был хуже любого лезвия, которое когда-либо вонзалось ему под кожу, любого резкого слова или снисходительной улыбки, всего, что он когда-либо терпел раньше.

Его мать выглядела так, словно он собственноручно отрезал плоть от руки Финна.

— Каллиас?

Надтреснутый, тихий голос звучал так незнакомо, что он не понял, кто это сказал, пока веки Финна не дрогнули, его брови в замешательстве нахмурились, карие глаза затуманились и были ошеломлены. Его метания прекратились, но его глаза блуждали взад и вперёд — осматривая Рамзеса, Адриату, Джерихо, не останавливаясь, пока не остановились на Каллиасе.

— Кэл, — прохрипел Финн. — Кэл, что случилось?

Он снова пересёк комнату в два шага, страх и облегчение смешивались в тандеме с его неровным сердцебиением. Когда Рамзес положил руку на плечо Финна, Каллиас откинул волосы Финна назад, на минуту прижав ладонь ко лбу. Всё ещё лихорадит, но не горит — во всяком случае, не так сильно.

— Ты решил затеять драку с мёртвым телом, — сказал он. — Идиот.

Веки Финна затрепетали, дрожащий вздох проскользнул сквозь его зубы. Он протянул свою неповрежденную руку, обхватил пальцами запястье Каллиаса и удержал его руку на месте.

— Не двигайся. У тебя холодная рука.

Что-то сильно сжало сердце Каллиаса, и он большим пальцем смахнул капельку пота со лба Финна.

— Я никуда не собираюсь уходить.

Джерихо выпрямилась, выдохнула и беспорядочно взмахнула рукой, рассеивая зелёную спираль своей магии.

— Тебе чертовски повезло, что ты так быстро его доставил. Это… что бы это ни было, откусило кусок от его артерии.

— Звучит плохо, — слабо сказал Финн.

Джерихо стиснула челюсти, в её глазах заблестели слёзы.

— Ты мог истечь кровью.

— Звучит ещё хуже.

Джерихо рассмеялась, но звук перешёл в тихое всхлипывание, и она наклонилась, чтобы поцеловать Финна в макушку.

— Не пугай нас так снова. Кэл протоптал дорожку в полу.

— С ним всё будет в порядке? — потребовал Рамзес, его рука сжалась на плече Финна.

— Да, — сказала Джерихо, и все они дружно выдохнули. — Кровотечение остановилось. Ему просто нужно отдохнуть.

— А как насчёт инфекции? — спросил Каллиас. — Лихорадка?

Джерихо нахмурила брови.

— Этого я не знаю. Не должно было остаться никакой инфекции.

— Тогда почему это всё ещё?..

— Я не знаю, Кэл, — повторила Джерихо, ущипнув себя за переносицу, усталость тяжестью звучала в её голосе. — Я не могу… Я здесь на пределе своих возможностей. Я лечила весь день. Вы не единственные, на кого напали эти монстры. Мне придётся попробовать другое исцеление, когда я не буду такой уставшей.

Движение справа от него — мелькание оранжево-золотых волос, размытое пятно красной и фиолетовой пряжи.

— С возвращением, — сказала Солейл, неловко обхватив руками окровавленный сверток, который держала в руках. — Рада, что ты не умер.

Финн улыбнулся ей — нежнее, чем любая улыбка, которую он когда-либо дарил остальным из них.

— Взаимно. Ты можешь поблагодарить меня в любое время, ты же знаешь.

Глаза Солейл заострились «от раздражения — и облегчения», — подумал Каллиас.

— За что? За порчу твоего праздничного подарка?

Финн застонал.

— Ты не смогла сохранить?

Солейл рассеянно возилась со свитером, отводя глаза.

— Я посмотрю, что я могу сделать. Но никаких обещаний.

— Понятно, — сказал Финн.

Его взгляд уже снова затуманился, но он усиленно моргал, как будто боролся с этим.

— Ты в порядке, малышка? Ты ведь не ранена, верно?

Солейл на минуту замерла. Вторую. Третью.

Затем, так быстро, что Каллиас даже не успел полностью отодвинуться с её пути, она отбросила свитер в сторону, наклонилась и обняла Финна, крепко зажмурив глаза.

Она обняла его. И она даже не зарычала, когда делала это.

Затем, так же быстро, как она наклонилась, она снова выпрямилась, прочистила горло и поправила волосы быстрым движением головы.

— Рада, что ты не умер, — пробормотала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони, затем схватила фиолетовый свитер и вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

— Думаю, наверное, я всё ещё брежу, — объявил Финн, наблюдая, как она уходит, нахмурив брови.

— Я тоже, — сказала Джерихо.

— Нас в этом трое, — пробормотал Каллиас, и когда его брату удалось рассмеяться, он подумал, что это был лучший звук, который он когда-либо слышал.

ГЛАВА 44

ФИНН

Кость тускло поблескивала в слабых лучах зимнего солнца.

Финн чуть не подавился, тяжёлая вонь смерти проникла в его нос, в рот. Перед ним расстилалось обширное поле, ничего, кроме полосы мёртвой травы и грязи. Тела — некоторые стояли, некоторые лежали ничком, какие-то старые, какие-то свежие — были разбросаны повсюду, наполовину зарытые в грязь, как будто кто-то разрыл кладбище. Тела, у которых всё ещё были глаза, смотрели вверх, в их пустых взглядах отражались жёлтые снежные облака.

Где, глубины, он был? Он был только что с Солейл, он был… что он делал? Он был с Солейл? Он не мог вспомнить. Он всегда помнил, почему он не мог вспомнить сейчас?

Он попытался бежать, попытался позвать Каллиаса, или Солейл, или кого угодно ещё, но что-то твёрдое и неподатливое схватило его за лодыжки. Холодная земля послала резкий удар по его суставам, когда он растянулся и повернулся, чтобы посмотреть, что его зацепило…

Его желудок скрутило всерьёз, когда его глаза встретились с пустыми глазницами, в них светилась тошнотворная магия, ухмыляющийся череп усилил хватку на его лодыжках. Окоченевшие остатки того, что когда-то было пальцами, скользнули по его ноге, вцепившись в тунику.

— Ты видишь это? — прохрипел череп, его челюсть щёлкала, когда он говорил. От этого движения гнилой зуб выпал из его улыбки. — Ты видишь, что происходит, принц-обманщик?

Он видел. Он видел.

Вокруг него пылало его королевство.

Дворец снова был охвачен пламенем, но не естественным огнём. Огонь был тёмным, как грязь под его коленями, как корона, украшавшая чело принцессы, пробиравшейся к нему, окровавленные ботинки наступали на тела и конечности. Огненные волосы ниспадали идеальными локонами под витой терновой короной на её лбу, а её глаза теперь горели золотом, глаза, которые не знали его, не любили его и не обращали внимания на его мольбы.

— Солейл, — выдавил он сквозь дым и гниль, но его сестра едва моргнула.

Как будто она не знала этого имени. Как будто оно никогда ей не принадлежало.

— Разве ты не должен был быть самым умным? — засмеялась она с игривой улыбкой на губах. — Как ты мог этого не предвидеть?

И когда она сильно наступила ему на руку, хруст его костей был всего лишь эхом тех, что ходили вокруг него, Финну не хватило дыхания, чтобы закричать.

* * *

— В последний раз говорю, я не умираю, так что перестань суетиться — возмущенно сказал Финн, хотя из-за его слабого голоса было раздражающе трудно поддерживать такой настрой. — От меня просто отъели маленький кусочек руки.

Джерихо нахмурилась, глядя на него, её магия колыхалась вокруг его руки, а её глаза были далеки от веселья, которое он когда-либо видел.

— Это не чёртова шутка, Финн. Тебя могли убить.

— И всё же, я здесь, как обычно, разочаровываю всех.

Прошло три дня с момента нападения — три дня, как он был прикован к постели, приходя в лихорадочное сознание и выходя из него, магия Джерихо медленно вытягивала инфекцию, которую гнилые зубы никсианской нежити оставили в его крови.

Три дня ему снились черепа и короны, и его рука ломалась под ботинком, снова и снова, и снова.

— Заткнись, Финн, — пробормотала Солейл, прислонившись к стене.

Она выглядела совсем не так, как в его видениях; её глаза снова были зелёными, на ней не было короны, и она смотрела на него с чем-то почти похожим на беспокойство, если он достаточно щурился и не носил очки. И очень усердно использовал своё воображение.

— Все просто волнуются.

— И всё же, вы двое здесь единственные.

— Кэл разговаривает с мамой, потом они с Эли отправляются перезахоронить тела, — сказала Джерихо с лёгкой дрожью. — А Вон всё ещё восстанавливается. Папа справляется с паникой среди людей. Возможно, ты не заметил, но здесь присутствует никсианская магия смерти.

— Это не никсианская магия, — пробормотала Солейл. — Не… не конкретно. Артем тоже поклоняется Мортем.

— Они сказали тебе, что они никсианцы. И мы не воюем с Артемом.

— Ну, да, но…

— Об этом не стоит спорить, — простонал Финн, голова у него уже достаточно раскалывалась от их пререканий.

Кроме того, он ненавидел слушать споры, когда не был уверен, на чьей он стороне. Джерихо была права в том, что Смерть была сильной стороной Никса, а тело утверждало, что является агентом Никса, и само оно было телом никсианского шпиона, которого они недавно поймали… но что-то в этом всё же было не так. Так ясно заявить о себе врагу было в лучшем случае дерзко, в худшем — откровенно безрассудно, и хотя Никс проигрывал эту войну, это было не потому, что они были безрассудны.

Кроме того, именно Финн распространял слухи о том, что её альянс переходит от Никса к Атласу. Так что, если это был никсианец, если они нацелились на Сорен, потому что она «предала» их, это была его собственная чёртова вина, что у него не хватало куска руки. Это была его вина, что они пытались убить её. И он действительно не хотел взваливать вину за это на себя.

Джерихо наконец-то отпустила руки, и он вздохнул с облегчением, когда боль ушла из его руки.

— Ты почти здоров, но след останется, что бы я ни делала. Я могу поработать над этим позже, но я… я должна быть с Воном.

Финн отмахнулся от неё.

— Абсолютно. Иди. И скажи ему, что я прощу его за то, что он не рыдает у моей постели, если только он тоже выкарабкается, хорошо?

Джерихо даже не улыбнулась, она просто рассеянно поцеловала его в лоб, а затем ушла так быстро, что он едва успел попрощаться. Тогда остались только он и Солейл.

— Я всё ещё жду благодарности, — сказал он.

Солейл фыркнула, а затем начала смеяться, издавая ужасный, уродливый звук, как будто кто-то терзал две тёрки внутри её груди. Она закрыла лицо руками, застонав сквозь смех.

— Боги, я не знаю, почему я беспокоилась о тебе.

Невольно он ухмыльнулся.

— Ты, правда, волновалась?

Она поджала губы и опустила руки, скрестив их на груди.

— Заткнись.

— О-о-о.

— Я просто боялась, что не буду той, кто это сделает, вот и всё.

— О-о-о-о…

Она ударила его по плечу, что, он был почти уверен, переводилось как «Я рада, что ты жив» на языке Солейл.

— Я задушу тебя подушкой.

Что-то тёплое и светящееся образовалось в его груди.

— Конечно, убийца.

Её плечи поднялись и опустились со вздохом.

— Итак, — сказала она. — Некромантия.

— Похоже на то.

— Полагаю, ты уже знал.

— У меня… возможно, были какие-то догадки.

— А кто-нибудь ещё?

Он моргнул.

— Эли тебе не сказал?

Солей нахмурилась, её брови приподнялись.

— Сказал мне что?

— Ну, Кэл знает почти столько же, сколько и я, — сказал Финн. — Он заставил Эли и Симуса работать над проблемой ещё несколько недель назад.

Глаза Солейл слегка расширились, её губы сжались.

Ой-ёй. Она в бешенстве.

Он ничего не должен Эли, и у него не было причин спасать его задницу, даже временно. Но если Сорен уйдёт отсюда, чтобы наорать на него, она может не вернуться, и…

Прошло много времени с тех пор, как у него был друг. Настоящий, не такой, как Луиза, которой он никогда не мог доверять, не такой, как Каллиас, который видел только то, что он позволял ему видеть, но тот, кто видел сквозь каждую маску и обман и всё ещё заботился о том, чтобы поговорить с ним. Который видел каждый опасный угол, которым он играл, каждое оружие, которым он владел, и всё ещё не боялся его.

Солейл знала, что он был обманщиком, теневым королём, лжецом, который построил свой трон из досок таверн и карточных башен, а кровь тихо лилась в темноте. И всё же она смеялась над его шутками, и вязала ему свитер, и верила, что он не даст ей утонуть, даже если она не доверяла ему свою спину. И, возможно, это делало его настоящим дураком, но он не был готов отпустить это.

— Я устал от этой комнаты, — добавил он, отбрасывая одеяло и раскачивая ногами, осторожно проверяя их прочность, упираясь пальцами ног в пол. Они казались достаточно устойчивыми. — И мне действительно не помешало бы выпить.

Солейл подозрительно прищурилась, глядя на него.

— Ты не пьешь.

— Есть больше, чем один вид напитка. Хочешь приключений?

Солейл колебалась, и, боги, это было смешно, то, как его сердце колотилось между ударами, с надеждой ожидая её ответа. Наконец она сказала:

— Конечно. Но если мне придётся тащить сюда твою стонущую, лихорадочную тушу, мы будем считать это пусть пожизненным долгом. Договорились?

Его сердце, наконец, пропустило следующий удар, и он оттолкнулся, быстро согнув спину.

— Договорились, — сказал он. — Надеюсь, твоя любовь к сладкому в такой же готовности, как и твой язык.

ГЛАВА 45

СОРЕН

Было много вещей, насчет которых Сорен была абсолютно уверена, что никогда — никогда в жизни не увидит. Горы Таллиса. Ониксовую пустыню Артема. Мёртвые тела ходящие и разговаривающие.

Каким-то образом Финник Атлас, сидящий на крыше и потягивающий горячий шоколад из винного бокала, оказался в самом низу списка.

— Я даже не знала, что у вас здесь есть горячий шоколад, — сказала она, потягивая свой напиток — более разумно из керамической кружки, но Финн настаивал, что ему нужно поддерживать имидж, что бы это ни значило.

Они сидели, скрестив ноги, на крыше над пекарней, оба в свитерах, слушая, как приходят и уходят ночные посетители, их ноги болтались рядом с заколдованными кристаллами и фонарями в нескольких метрах над гуляками, воспользовавшимися продлёнными часами для того, что посмотреть на остатки Фестиваля Солёной воды.

Адриата и Рамзес, должно быть, проделали впечатляющую работу, превратив нападение мертвецов в разовый инцидент, если люди всё ещё так смело праздновали.

— Что за ужасное место без горячего шоколада?

Финн сверкнул ей ухмылкой, рассеянно потянув за рукав. Она плохо заштопала его и сделала всё возможное, чтобы вывести кровь, пока он всё ещё выздоравливал в лазарете, просто чтобы занять свои руки. Чтобы отвлечь себя от ужасов того дня… и отсутствия Элиаса.

Он сказал ей, что Симус заставил его бегать, пытаясь отследить любые доказательства того, кто мог стать причиной нападения, но никто не появился — он даже поговорил с никсианскими шпионами, с которыми ему удалось связаться в городе, и всё равно вернулся с пустыми руками. Но он не сказал ей, что знал об этой угрозе несколько дней, если не недель назад.

Сорен натянула рукава до кончиков пальцев и прижала к себе кружку, вдыхая тёплые шоколадные пары с закрытыми глазами.

— Это заставляет меня скучать по Никсу.

Признание повисло в воздухе, как снежинка, подхваченная ветром, ещё не готовая решить, куда она приземлится.

— Ты хочешь вернуться туда? — спросил Финн — беззаботный с виду, со спокойным любопытством в душе. — Я имею в виду… если бы тебе дали выбор, если бы у тебя был шанс… ты бы выбрала их или нас?

Она не ожидала, что он спросит об этом так прямо. Она предполагала, что это будет шутка с двойным смыслом и, возможно, даже метафора, замаскированная так хорошо, что она даже не знала, на что отвечает, пока не ответила задолго до того, как уже ответила.

— Если бы ты спросил меня перед балом… Никс, — сказала она. — Никакого соперничества.

— А теперь?

— Теперь…

Теперь всё было так перевернуто, страшно и безумно, что она едва понимала, где верх, а где низ, не говоря уже о том, к какому королевству она действительно принадлежала.

— Теперь, я думаю, мне нужно добавить что-нибудь покрепче в этот горячий шоколад, если ты собираешься задавать подобные вопросы.

Финн рассмеялся по-настоящему, фыркая, неприятно, что показалось ей более знакомым, чем любая другая его черта.

— Отлично, малышка, — сказал он. — Тогда твоя очередь. Задай мне вопрос.

Сорен постучала ногтями по своей кружке, хмуро вглядываясь в бурлящие глубины.

Было слишком много вопросов. Слишком много вещей, в которых она нуждалась или хотела знать. Поэтому она начала с того, что поставило её в тупик больше всего.

— Если тебе так нравится власть, почему ты не пытаешься стать Наследницей?

— Ну, потому что я мужчина, во-первых…

— Нет, я не это имела в виду. Ты достаточно умен, чтобы шёпотом изменить мнение всего этого королевства, держу пари, ты мог бы изменить закон за один день. Почему ты не использовал это для чего-то большего?

Финн открыл рот, затем закрыл его; затем снова открыл, затем снова закрыл. Его лоб нахмурился, и он наклонился вперёд, положив локти на колени, глядя вниз на свой город. На свой народ.

— Потому что… власть — это не власть, если кто-то должен дать её тебе. Власть — это то, на что ты претендуешь сам. Если это дано, это также может быть отнято. И чем больше людей смотрят на тебя, тем меньше тебе сойдёт с рук.

— Ха. Я никогда не думала об этом с такой точки зрения.

— Большинство этого не делает. Им нравится видимость, титул, фанфары… вид самих себя в короне, — Финн пожал плечами. — Я предпочитаю создавать свою собственную корону, своё собственное королевство. Никто не может забрать то, что я сделал для себя. Это принадлежит мне одному.

— Тебя не волнует, что тебе не кланяются, о Великий Король Крыши? Ты кажешься таким человеком, которому хотелось бы немного поклонения.

Финн улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

— Люди кланяются по-разному. Как и заявляют о своей власти по-разному. Джерихо делает это через внешний вид… играя роль королевы, пока мы с Каллиасом выполняем грязную работу. Каллиас делает это от всего сердца, помня имена людей, сражаясь с ними в их битвах, любя их всех, как свою семью. Я делаю это, будучи подлым лживым ублюдком, а ты… — он мгновение изучал её, прикусив губу в раздумье. — Ты претендуешь на власть благодаря своей честности. Ты заколачиваешь себя в камень и стоишь на своём. Когда ты во что-то веришь, когда ты чего-то хочешь, ты непоколебима. И в этом, знаешь ли, есть сила — быть человеком, который отказывается кланяться. Это люди, которые меняют ситуацию.

В горле у неё встал ком. Она прочистила горло.

— Так как же ты кланяешься?

— Что?

— Ты сказал, что все кланяются по-разному. Как ты кланяешься?

Финн отвел взгляд от неё, глядя в никуда — или на что-то, что мог видеть только он.

— Поделившись своим горячим шоколадом. Прибегая, когда кто-то зовёт меня. И давая кому-то честный ответ хоть раз в моей проклятой богами жизни.

Её глаза стали немного влажными, поэтому она тоже отвернулась, и они оба смотрели на город, которым он управлял с помощью марионеточных веревочек и милой улыбки. Возможно, ей и был присвоен титул Наследницы, но она знала, что лучше не думать, что это сделало её притязания на эти мощёные улицы более сильными, чем его — или любого из них. У Каллиаса были сердца людей, у Джерихо — поклонение, а у Финна — секреты и грехи.

Если бы они только на мгновение посмотрели по сторонам вместо того, чтобы смотреть прямо перед собой, они могли бы стать чем-то совершенно неудержимым.

— Следующий вопрос, — сказала она. — Если я больше ничего не вспомню, что мне нужно знать о Порт-Атласе?

Он снова рассмеялся и покачал головой.

— Я никак не смогу выбрать только один факт.

— Тогда ладно, — Сорен встала и потянулась на цыпочках, её ногам было неудобно от слишком долгого сидения. — У нас есть несколько часов до восхода солнца, верно? Покажи мне всё.

Глаза Финна заблестели. Он отправил в рот последнее пирожное и встал.

— Я покажу тебе… если ты сможешь не отставать.

И без каких-либо дальнейших объяснений или приглашений он подбежал к краю крыши и спрыгнул вниз.

* * *

На следующее утро по всему Порт-Атласу люди шептались за домашними средствами от похмелья и остатками угощений о том, как Финник и Солейл Атлас бегали по улицам от заката до рассвета, их озорной смех отражался от крыш и стен переулков. Они обсуждали это вполголоса, с надеждой в сердцах, с растущей ностальгией, когда вспоминали тот же самый звук десятилетней давности. И они возносили благодарственные молитвы Аниме за то, что принцесса возвращается к себе.

Но сейчас ещё не совсем рассвело, и холодный воздух целовал щёки Сорен, утренняя сырость тяжело оседала на её волосах и утяжеляла локоны, увлажняя кончики пальцев ног, пока она сидела, свесив ноги с края очень высокого утеса. И впервые с тех пор, как она пришла сюда, здесь царил идеальный, неприкосновенный покой.

Финн провёл ночь, показывая ей всё — свои любимые таверны, мастерскую стеклодува, библиотеку. Он даже настоял на том, чтобы сходить в ателье за более повседневными, забавными вещами, и они подбирали друг для друга нелепые наряды, пока не перестали смеяться, Финна так позабавила особенно нелепая шляпа, которую надела Сорен, что он настоял на том, чтобы купить её. И, наконец, он привёл её сюда: на приморские скалы, достаточно далеко от дворца и порта, чтобы единственными звуками были крики чаек и плеск волн о берег, солнце едва начало выглядывать из-за горизонта, проверяя, закончила ли ночь свой оборот с миром.

Финн сидел рядом с ней, и, несмотря на то, что ни один из них не спал, несмотря на его травму, он совсем не казался усталым. На самом деле, она не была уверена, что когда-либо видела его таким ярко-живым, без маски, которая притупляла его. Он сидел, приподняв одно колено, свесив другую ногу рядом с её, и смотрел на горизонт взглядом, который отражал странный покой, окутавший её, как вязаное одеяло холодной ночью.

— Раньше мы делали это постоянно, — сказал он. — С Кэлом и Джер. Мы вчетвером крали завтрак с кухни пораньше и поднимались сюда, чтобы полюбоваться восходом солнца. И как только начинало светать, мы все спускались вниз, чтобы быстро заняться серфингом, прежде чем мама с папой даже узнают, что мы встали. Но после того как ты умерла…

— Почему вы все так говорите? — потребовала Сорен, поворачиваясь к нему лицом и садясь, скрестив ноги, чтобы сохранить равновесие. — Все всегда: «мы раньше, до того, как ты умерла». Почему после этого всё прекратилось?

Финн моргнул.

— Ну… я не знаю. Наверное, это было слишком больно. Зная, чего не хватает. Джерихо несколько раз пыталась вернуть нас к этому, но мы просто… — он пожал плечами. — Без тебя всё казалось неправильным.

Слова повисли между ними, невысказанные, но понятные: всё произошло.

— Когда я потеряла своего первого боевого товарища, всё было не так, — сказала она. — Отказ от всего, что я раньше делала с ней, не облегчил боль. Мне просто показалось, что я потеряла её дважды.

Финн с любопытством посмотрел на неё.

— Например, что?

— Раньше мы устраивали соревнования по изготовлению снежных замков на городской площади. Люди слишком увлекались этим, они приносили вещи из дома для украшения, некоторые заказывали металлические формы для кирпичей… В первый год, когда Джиры не стало, я почти не занималась этим. Но, клянусь, я слышала её голос в своей голове: «Ты что, издеваешься надо мной? Ты собираешься забрать лучшую часть моего наследия и позволить ему умереть только потому, что я это сделала? Ты, проклятая предательница!»

Поджав губы, Финн сказал:

— Думаю, я бы поладил с этой девушкой Джирой.

— Я каждый день благодарю богов за то, что мне никогда не придётся страдать из-за вашей встречи. Слишком много озорства в одном месте, даже для меня.

Сорен пожала одним плечом, переплетя большие пальцы вместе, глядя на спокойный океан.

— Я просто думаю, что кем бы я ни была раньше, я бы не хотела, чтобы ты прекращал быть собой.

Финн пожал плечами, но больше не смотрел ей в глаза.

— Не надо, — отругала она, пнув его по лодыжке.

Взгляд Финна метнулся к ней.

— Не надо что?

— Не надевай эту маску обратно. Меня ничто не волнует, и меньше всего твоя маска. На меня это не действует. Я всё ещё вижу тебя.

Финн моргнул, глядя на неё.

— Другие никогда не ловили меня таким образом.

— Ну, я не такая, как другие.

Он с трудом сглотнул.

— Нет. В самом деле, ты не такая.

После этого они немного помолчали, оба наблюдая, как солнце набиралось храбрости, чтобы по-настоящему начать свой восход.

— Я помогу тебе, — внезапно сказал Финн.

— Что?

— Я помогу тебе, — повторил он, поворачиваясь к ней лицом, маска снова исчезла.

Всё острое, что было у него в голове, теперь было в его глазах, искренняя решимость у руля, пыл, освещающий его изнутри.

— С противоядием. Я поговорю с некоторыми людьми, которых я знаю, и мы во всём разберемся.

Её конечности совершенно онемели, и было чудом, что она не сорвалась со скалы.

— Что? — прошептала она, боясь поверить в это, боясь, что неправильно расслышала, боясь, что на этот раз он просто лгал слишком хорошо, чтобы она могла это увидеть.

Финн одарил её лёгкой улыбкой, которая выглядела как капитуляция, как будто что-то изменилось.

— Я помогу тебе спасти твоего друга. Чего бы это ни стоило, я найду способ достать тебе лекарство.

Облегчение захлестнуло её с такой силой, что это было почти экстазом, настолько головокружительным, что ей пришлось ухватиться за камень под собой, чтобы не покачнуться.

Она собиралась спасти Элиаса.

Прерывистый смех, слишком похожий на рыдание, вырвался у неё, и она бросилась к Финну, обнимая его так крепко, что чуть не скинула их обоих со скалы.

— Спасибо.

Из всех братьев и сестер Атласа Финн был последним, от кого она ожидала бы, что он, наконец, смягчится. Но боги, боги, она не жаловалась.

Он обнял её в ответ, на этот раз без колебаний. Удобный, знакомый. Объятие, которое другая её версия помнила отчетливо.

— Ты это заслужила, — прохрипел он. — Более чем заслужила это.

ГЛАВА 46

КАЛЛИАС

У Каллиаса раскалывалась голова.

Возможно, было неразумно топить свои кошмары наяву в вине и торте, украденных ранее днём на кухне, но это было лучше, чем утопиться самому, о чём он также ненадолго задумался после того, как мать устроила ему взбучку.

Он всё испортил. Вся благосклонность, которую он мог построить со своей матерью, исчезла. Что и привело его сюда: он сидел на земле, свесив ноги в свежевырытую могилу, наблюдая, как Эли начал расчищать внутри грязь для гроба.

Им было поручено перезахоронить тела, которые вошли в город. По рекомендации Эли и Симуса — в кои-то веки они оба согласились — каждое тело было помещено в железный гроб, заперто, ключи расплавлены. Могилы были вырыты в два раза глубже, чем обычно, и должны были быть перекрыты каменными плитами.

— Я так понимаю, встреча с королевой Адриатой прошла не очень хорошо? — спросил Эли, взглянув на него снизу вверх, его глаза были темнее, чем яма, которую он копал.

Его волосы мокрыми от пота прядями упали на лоб, бицепсы напряглись под рукавами. Честно говоря, Каллиас начал подумывать о том, чтобы заняться кузнечным делом.

Тем не менее, даже несмотря на все эти отвлекающие факторы, ледяная вспышка ярости лизнула его внутренности при имени матери, и он изо всех сил пытался подавить её. Было невозможно понять, откуда взялся этот прилив гнева или почему он всегда появлялся, когда он меньше всего мог себе это позволить.

— Что выдало?

Эли вздохнул.

— Ты должен был позволить принцессе Джерихо принять удар на себя в этом деле. Это её обязанность: ловить этих тварей, не так ли? И она, вероятно, отделалась бы легче.

Конечно, возможно, это и должно было быть работой Джерихо. Но Джерихо была так занята, играя роль няньки, что в последнее время почти не утруждала себя показом своего лица. Каллиас крепко сжал пальцы в кулаки, не обращая внимания на холодный пот, выступивший на них. Он схватил кусок своего плаща в руку, рассеянно потирая ткань, чтобы немного выплеснуть своё раздражение.

— Значит, ты думаешь, моя мать послушала бы её, а не меня?

Эли нахмурился.

— Ну, она была Наследницей в течение десяти лет.

— По титулу, да.

И это всё.

— Я не хотел огрызаться. Ты прав. Она, вероятно, скорее послушала бы их всех, нежели меня.

И он понятия не имел, чёрт возьми, почему. Конечно, он был скучнее брата и сестёр, но в политике разбирался лучше. Лучше на войне. Он был предан Атласу всем своим сердцем. То, что мать уважала его мысли гораздо меньше, чем других брата и сестёр, было нелогично. Даже их министры и советники в первую очередь обращались к Каллиасу, когда спрашивали о вопросах политики.

— Лови.

Каллиас едва успел поднять глаза, как Эли швырнул в него запасную лопату, полированная деревянная ручка которой едва не угодила ему прямо в лоб.

— Помоги мне копать, — сказал Эли с лёгкой ухмылкой на губах, — и я скажу тебе, что думают другие охранники, что стоят все эти гарнизонные сплетни.

О, отлично. Так что даже охранники заметили, что благосклонность Адриаты, казалось, была где угодно, только не с ним.

Каллиас долго смотрел на Эли, размышляя, действительно ли он хочет это услышать; но, честно говоря, это не могло причинить ему больше вреда.

Он начал копать.

— Тогда давай.

Эли подошел и встал рядом с ним, его тёплое дыхание ожило, когда коснулось зимнего воздуха, как будто он выдыхал маленькие частички своего духа.

— Ты почти спас Сор… Солейл, верно? В ту ночь, когда её… забрали?

Он сильнее вонзил лопату в кучу земли, не обращая внимания на боль в мышцах. Опускать гроб было достаточно тяжело.

— Да.

Он побежал обратно в пылающий замок, пятнадцатилетний и глупый, и почти добрался до бального зала. Но что-то пошло не так, и каким-то образом охранники, которые последовали за ним, нашли его… но не Солейл.

Эли пожал плечами.

— В гарнизоне преобладает теория. Люди думают, что она винит тебя, потому что ты не смог вытащить Солейл.

Слова отозвались мягким, слишком мягким эхом в самой его сердцевине. Она винит тебя.

Она винит меня.

Она винит меня?

— Мне было больно, — едва успел он сказать.

Лёд в его кишках расползся, шипастые пальцы вонзились ему в сердце, превратив кровь в лёд.

— Я вернулся за ней, и единственная причина, по которой я не выбрался, заключалась в том, что я потерял сознание. Охранники едва нашли меня, я чуть не погиб, пытаясь спасти её, и моя мать винит меня?

— Ваше Высочество, — предостерег Эли, не сводя глаз с его рук на лопате.

Ему было всё равно.

— Она винит меня, — прохрипел он, горький смех вырвался наружу, его рука сжалась на дереве. — Я был единственным, кто пытался! А где была она? Снаружи съёжилась вместе с остальными. Она убежала и бросила нас обоих, и она хочет обвинить меня…

— Каллиас!

Резкое предупреждение в голосе Эли имитировало внезапный щелчок рукоятки лопаты.

Каллиас моргнул, взглянув вниз, и обнаружил, что инструмент сломан пополам. Его рука была сжата в кулак с побелевшими костяшками, из усеянной осколками ладони сочилась кровь. Зазубренные края с обеих сторон лопаты были покрыты льдом.

«Ох, утопи меня дважды».

Он сказал это вслух, что побудило Эли к действию, он тут же отбросил лопату и порвал один из рукавов, чтобы помочь завязать руки Каллиасу.

— Как это произошло? — Эли спросил так тихо, что Каллиас едва не пропустил вопрос из-за рёва зимнего ветра.

Это был очень хороший вопрос. И единственный, на который Каллиас действительно не хотел отвечать.

Он ошеломлённо уставился на свою ладонь, на лёд, который из ниоткуда пополз по его лопате, на форму, которая, казалось, напоминала отпечаток ладони.

Он недостаточно выспался. Вот и всё. Он не спал, и избыток вина прошлой ночью подействовал на него, и ему стало мерещиться всякое. Другого рационального объяснения не было.

Но на этой лопате был лёд. И несколько мгновений назад его не было там.

— Я не знаю, — прошептал он. — Должно быть, на дереве была какая-то влага. Я… Здесь холодно. Может быть, мой пот замёрз.

— Я так не думаю.

— У тебя есть объяснение получше?

Челюсть Эли дрогнула.

— Каллиас, как долго ты был…

— Для тебя Ваше высочество, — огрызнулся он. — И всё произошло так, как я сказал. Я ясно выразился, Эли?

Страдание, глубокое и истинное, пронзило его при взгляде в глаза Эли; не гнев, не обида, а жалость. И любопытство, которое заставляло его чувствовать себя совершенно небезопасно, тщательно изучаемым, как драгоценный камень под стеклом оценщика — или труп, осматриваемый в поисках причины смерти.

— Да, Ваше высочество, — тихо сказал Эли. — Но если ты когда-нибудь захочешь обсудить другие возможности… Я кое-что знаю о странных вещах и о том, откуда они берутся.

Каллиас проглотил комок паники и вины в горле, жалея, что это не вино. По крайней мере, тогда ему было бы тепло.

— Я буду иметь это в виду. Давай просто покончим с этим. Я хочу вернуться домой.

Но на этот раз это заявление было похоже на ложь.

ГЛАВА 47

ЭЛИАС

— Тсс. Эй, осёл. Ты не спишь?

Элиас протёр глаза, прогоняя сон, и, сонно моргая, посмотрел на Сорен, которая появилась в его спальном отсеке, как огненный призрак. Её веснушчатый нос выглядывал прямо из-за края его койки. Она смотрела на него широко раскрытыми, мерцающими глазами — взгляд, который всегда обещал озорство.

Он посмотрел на часы, вмонтированные в стену, и поборол желание застонать, его мышцы всё ещё пульсировали от повторяющихся движений, которыми он загребал землю в могилах и выбрасывал её из них. Они с Симусом только что закончили последние захоронения — на этот раз не для нежити, а для своих товарищей-охранников, которые погибли, защищая дворец.

Он должен был праздновать, когда дюжина гробов Атласа исчезла под землей, зная, что это означает меньшее количество рук, чтобы отправить никсианцев на ту же участь. Но вместо этого, наблюдая, как люди, с которыми он смеялся, делился едой и тренировался последние пару недель, исчезают под железной оболочкой, когда он стал последним живым человеком, увидевшим их лица, он вознёс тихую, простую молитву для каждого из них.

Он так устал от бессмысленной смерти. Даже Мортем ненавидела забирать жизни, которые были предложены ей человеческими руками.

— Я выгляжу проснувшимся? — проворчал он, и её веснушчатый нос сморщился.

— Твои глаза открыты. И я думала, ты перерос лунатизм, так что…

— Что тебе нужно, умница?

Он щёлкнул её по носу, и она взвизгнула, вызвав стоны и бормотание у его соседей по койке.

— Следуй за мной, — сказала она, потирая кончик носа и хмуро глядя в сторону других занятых коек. — Мне нужна твоя помощь.

Беспокойство постучалось в дверь его раздражения, предлагая занять его место, но он крепко зажмурился, защищаясь от него. У Сорен не было бы такого взгляда в её глазах, если бы это было что-то серьёзное.

— Принцесса, мой меч твой, но…

Её глаза заблестели обещанием надвигающегося намёка.

— О, даже сейчас?

Его щёки запылали.

— Прекрати это. Что я пытаюсь сказать, так это то, что я устал, и если это не чрезвычайная ситуация…

— Это абсолютно чрезвычайная ситуация, и даже если бы это было не так, ты бы бросил вызов своей принцессе ради ещё нескольких минут сна?

Он сердито посмотрел на неё. Она одарила его невинной улыбкой. Где-то внизу он услышал, как кто-то пробормотал:

— Ох, Эли повесят за измену, — за тем последовал глухой удар, как будто кто-то пнул говорившего.

Казалось, у него не было выбора.

— Отлично. Подвела меня.

К тому времени, когда он спрыгнул на пол и лодыжки заныли от удара, Сорен уже выбежала за дверь, оставляя за собой запах корицы. Протирая заспанные глаза, возясь ногтем с коркой, которая скопилась в углу, он последовал за ней.

Было поздно, но не настолько, чтобы все легли спать; по залам всё ещё бродили придворные, некоторые под руки, некоторые ещё в пальто, только что вернувшиеся с фестиваля. Все они кивали Сорен или кланялись и бросали странные взгляды на помятого, одетого в пижаму охранника, следовавшего за ней, шаркая ногами, как немного более живая версия нежити, напавшей на город.

Они оказались в тихой комнате, которую Элиас раньше не видел, и которая напомнила ему берлогу в его собственном доме, за исключением того, что эта была в два раза больше его собственной. В самой дальней стене был вмонтирован каменный камин, перед которым в форме буквы V стояли две бирюзовые кушетки, обращенные к потрескивающему очагу. Каллиас развалился на одном диване, выглядя на удивление непринужденно, одетый в мягкие брюки и рубашку с разрезом, открывающим мускулистую грудь, с бокалом вина в руке и распущенными волосами. Джерихо облокотилась на другую, на которой растянулся Вон, положив голову ей на колени. На лице Джерихо не было макияжа, и её гибкую фигуру окутывал мягкий халат. Финн сидел, скрестив ноги, на полу перед ней, откинувшись на спинку дивана, позволяя Джерихо распутывать свои волосы, пока он поправлял очки и пристальнее всматривался в книгу у себя на коленях. Проходя мимо, Элиас взглянул на неё, и ему показалось, что он узнал некоторые термины по изучению ядов из своего собственного исследования.

Груды выпечки, как сладкой, так и несладкой, громоздились на блюде в центре коврика — пончики с корицей и сахаром, булочки с чеддером и луком, шоколадная помадка с, похожей на ограненные алмазы, посыпкой морской солью сверху, слоеное тесто с чем-то похожим на смесь шпината в центре… И самое главное, ни к одному из них не были прикреплены чешуя или жабры. Желудок Элиаса заурчал от отчаяния.

— Я пригласила друга, — объявила Сорен, падая на левый диван у ног Каллиаса, поднимая их и поворачивая так, чтобы они оказались у неё на коленях. Каллиас нерешительно пнул её руку, но улыбка на его лице была тёплой. Плечи Элиаса напряглись, но он заставил себя улыбнуться, отвечая на приветствие Каллиаса.

— Садись, — сказал старший принц, указывая на пол перед диваном. — И поешь немного, пока у Финна не заболел живот.

— Выпей вина, пока у Кэла не началось похмелье, — парировал Финн, хотя лезвие бритвы, которое он обычно сохранял в своих словах, сегодня казалось мягче, его улыбка нежнее, когда он швырнул подушку в лицо Каллиаса, опасно выплеснув вино в бокале принца. — Ты как раз вовремя, Эли.

— Как раз вовремя для чего?

Помимо переедания и чрезмерного употребления алкоголя, по-видимому.

— Время историй, — сказала Джерихо, слегка зевнув, вытянув руки к потолку, чтобы расправить плечи.

Элиас мог бы поклясться, что видел в зеркале, как растение в горшке у очага расправило свои листья, и мерцание зелени заиграло в прятки между его стеблями. Его рука дёрнулась к ключице, ища, уже не в первый раз, чётки, которые он не мог носить без того, чтобы его быстро не обвинили в использовании никсианской магии смерти или любой чепухе, которую они пытались вбить Сорен в голову.

— Это фестивальная традиция. Мы прячемся где-нибудь одну ночь в году, обжираемся едой и вином и рассказываем истории, пока первый не заснёт. Затем мы несем заснувшего в бассейн и бросаем туда.

Каллиас нахмурился.

— Я всё ещё голосую за то, чтобы мы развеяли эту традицию.

Финн ухмыльнулся Сорен.

— Он кислый, потому что проигрывает каждый год.

— Не каждый год!

— Каждый год, — хором ответили Джерихо и Финн, и Каллиас надулся, делая большой глоток из своего бокала.

— Неважно, — сказал он. — Не в этом году. Джерихо уже зевает.

— Я легко зеваю, — проворчала Джерихо, взбивая свои волосы. — Это не значит, что я легко засыпаю.

— Я бы не волновался, Кэл, — прохрипел Вон.

Казалось, он оправлялся от припадка после бала, но в его глазах была постоянная усталость, которая эхом отдавалась в теле самого Элиаса. Он понимал, откуда это взялось — когда человек ведёт битву со своим собственным телом, истинного покоя найти невозможно.

— Я уверен, что буду первым.

Повисло неловкое молчание, и по взглядам, которыми Финн и Каллиас обменялись друг с другом, он понял, что Вон не будет тем, кого бросят в бассейн сегодня вечером, несмотря ни на что.

— В любом случае, — сказал Финн, ловко меняя тему, — кто хочет начать? Солейл?

— Да, думаю, что нет, — сказала Сорен. — У меня нет ни одной хорошей истории.

Элиас чуть не фыркнул, и она бросила на него чопорный взгляд.

— Кэл? — спросил Финн.

Каллиас скрыл отрыжку под чопорным кашлем, его щёки вспыхнули под бородой.

— Мне нужно больше времени, чтобы выбрать.

— Пусть наш гость расскажет одну, — предложила Джерихо, и пригвоздила взглядом Элиаса так внезапно, что он почувствовал себя почти уязвимым, как бабочка, выставленная в коробке коллекционера, в крылья которой воткнули булавки, чтобы держать их открытыми. — Я слышала, ты кое-что знаешь о богах, Эли.

Огонь был не единственной причиной, из-за которой горело его лицо. Он прочистил горло, стараясь не ёрзать под её пристальным взглядом, вцепившись пальцами в плюшевый коврик под собой.

— Недостаточно, чтобы представлять интерес, Ваше Высочество.

Её рот дернулся вверх.

— Давай, не стесняйся. Я знаю только истории об Аниме, и мальчикам они до смерти надоели. Я бы с удовольствием узнала что-нибудь новое.

Элиас крепче вцепился в ковёр, пот уже скапливался во впадинах его ладоней. Какую историю он мог бы рассказать, которая не выдала бы его как слишком другого, слишком сведущего в богах других королевств, чтобы быть простым кузнецом из безымянного городка в сельской местности Атласа?

Ничего о Мортем. Темпест тоже нет. Но была одна история, которую, как он сомневался, знала даже Джерихо — история обо всех богах, но в основном об Аниме.

— Давным-давно, — медленно сказал он, чувствуя, как Сорен переместилась за его спину и приняла позу, которую он слишком хорошо знал: кулак поддерживает её подбородок, локоть упирается в ближайшую поверхность, наблюдает за ним взглядом из-под тяжёлых век, который говорил: он усыпляет её: — распространялись слухи, что боги ходят среди нас.

Это была старая история, но он помнил её так же ясно, как в тот день, когда её рассказали ему и его товарищам-послушникам, все они собрались у ног жрицы Кенны, скрестив ноги и широко раскрыв глаза, чашки с горячим какао остывали в их руках. Они лелеяли те бурные ночи, когда жрица заменяла молитвы и уроки на своё кресло-качалку, когда она собирала их вокруг, как бабушка, рассказывающая своим внукам сказку на ночь.

Именно в те ночи, когда грозовые тучи скрывали их от глаз богов, а ветер заглушал её шепот, она рассказывала им истории, которые они не нашли бы ни в одной книге или свитке. Она сказала, что некоторые вещи не должны быть скреплены чернилами и словом — они слишком опасны, чтобы их можно было держать в таких смертных клетках. Эта легенда была одной из них.

— Никто не знает, как боги стали богами, — продолжил он, рассеянно теребя свободную нитку в ковре. — Эта история давным-давно умерла на устах смертных. Но история о том, как боги стали людьми… эта история начинается с Анимы. Анима была любопытной богиней, и из всех других богов именно она больше всего любила людей. Мортем была на втором месте.

— Мы нравимся Богине Смерти? — Финн фыркнул. — Ты мог бы подумать, что она была бы немного милее тогда.

— Заткнись, Финн, — хором ответили остальные четверо, и Сорен добавила голосом, похожим на колыбельную:

— Продолжай, Эли.

— Анима была любопытной богиней, — повторил Элиас, сопротивляясь желанию взглянуть на Финна, который всё ещё смотрел скептически, — и она жаждала вкусить жизнь в собственной форме. Поэтому она начала искать по всему миру кого-то, кто мог бы ей помочь.

— Даже с преимуществом божественности прошли десятилетия, прежде чем она нашла то, что считала идеальной формой: молодую женщину по имени Иса. Она была садовником, сиротой и незамужней, без семьи, о которой можно было бы говорить. Она поклонялась Аниме с редкой страстью, принося свои самые красивые растения в храм Анимы и сажая их на ступенях алтаря… обычай, которому многие служители Анимы следуют и сегодня, — добавил он, и Джерихо кивнула. — Однажды, когда она молилась и сажала в храме, Анима пришла к ней в видении.

— Я думал, что Оккассио загнала в угол рынок видений, — сказал Финн.

— Видения будущего и визит богини — это совершенно разные вещи, — сказал Элиас со всем терпением, на которое был способен.

Это ничем не отличалось от гостевой лекции в храме Мортем, которую он не раз читал по приглашению жрицы Кенны, несмотря на тот факт, что он не закончил учебу перед тем, как отправился в казармы. Ему просто нужно было притвориться, что Финн был переусердствовавшим шестилетним ребёнком — и вряд ли тут было какое-то притворство.

— Только обладатели благословенной магии могут видеть видения будущего, но божество может посетить любого, если пожелает.

— А ты когда-нибудь разговаривал с божеством, Эли? — спросила Джерихо так тихо, что он почти не расслышал её из-за треска и журчания пламени.

Он встретился с ней взглядом.

— Пока нет. И, скорее всего, никогда не поговорю. Это случается только раз в несколько десятилетий, если не столетий. Боги теперь редко дают о себе знать.

— Да, да, прекрасно, — Финн нетерпеливо махнул рукой, сдвигая очки обратно на переносицу. — Извините, что спрашиваю. Просто закончи рассказ.

Элиасу пришлось прикусить язык, чтобы не ляпнуть, что он был бы рад, если только они все перестанут перебивать.

— Анима попросила Ису об одолжении: она хотела однажды принять форму девушки как свою собственную, чтобы увидеть мир, которым правила. Иса согласилась и впустила богиню, отдав своё тело так, как если бы оно принадлежало Аниме.

Каллиас пробормотал что-то, похожее на молитву или проклятие, делая ещё один глоток вина.

— Намерения Анимы были чисты, — сказал Элиас, изо всех сил пытаясь удержать отвращение, которое закисло на его языке, чтобы не сделать то же самое с его словами, — но это был первый раз, когда богиня приняла носителя. Она не знала, что произойдёт… что уже произошло. В конце дня, когда она покинула тело Исы…

— Иса упала замертво, — пробормотала Джерихо.

Её взгляд был расфокусированным, отстраненным, задерживаясь на огне с озабоченным наклоном бровей.

— Даже тело, созданное для божественности, не может вместить две души. Более сильная душа всегда победит, и невозможно бороться с душой, пропитанной божественностью.

Холод пронзил живот Элиаса.

— Значит, ты знаешь эту историю.

— Я и вполовину не так хорошо рассказываю, как ты, — сказала Джерихо с застенчивой улыбкой. — И я никогда не рассказывала им её. Кроме того, ты прекрасно справляешься. Пожалуйста, заканчивай.

— Анима обезумела, — сказал Элиас, — и пыталась вернуть Ису с помощью своей магии. Но душа Исы уже улетела слишком далеко в царство Мортем; она была мертва больше суток. Ничего нельзя было поделать. Итак, Анима вернулась в тело Исы…

— Подожди, — прервала Сорен, наклоняясь вперёд, её челюсть негодующе отвисла. — Она убила девушку, а потом просто забрала её тело обратно?

— Почему нет? — сказал Финн, нерешительно пожав плечами. — Девушка была уже мертва, верно? И не похоже, что богиня убила её нарочно.

— Однако. Это кажется… тьфу.

— В любом случае, — сказал Элиас, повышая голос, чтобы перекричать их спор, — Анима сохранила тело Исы и жила как она, пока её форма не износилась под бременем божественности. И когда брат и сёстры Анимы увидели, что можно сделать, что они могут ходить по земле и всё ещё сохранять свою магию… они начали охоту на своих собственных носителей. Так началась эпоха новых богов, и это продолжалось до тех пор, пока их заимствованные тела не распались.

В течение нескольких ударов сердца не было слышно ни звука, кроме урчания огня и тихого, прерывистого дыхания королевской семьи Атлас. В тишине он практически мог слышать, как их мысли лихорадочно работают, переваривая гулкое эхо, которое оставили после себя его слова.

Мягкий храп Вона, наконец, нарушил тишину. Принц-консорт отключился, его губы приоткрылись. Джерихо большим пальцем разглаживала морщины между бровями, её собственный лоб был изборожден беспокойными складками.

— Бездна, — выругались Финн и Сорен на одном дыхании, одним и тем же тоном, с одинаковым тихим беспокойством.

— Это происходит и сейчас? — спросил Каллиас, теперь окончательно проснувшийся и уставившийся на Элиаса такими суровыми глазами, что он поймал себя на том, что вспоминает сломанную лопату и лёд там, где раньше не было. — Они всегда… здесь?

— Нет, — Элиас почувствовал, как напряжение со свистом покинуло комнату, словно вздох облегчения. — Прошли столетия, может быть, даже тысячелетия с тех пор, как боги в последний раз могли требовать себе носителей, и даже это только слухи. Легенды гласят, что человек так редко рождается со способностью удерживать душу бога, что за всё время это случалось только трижды. И даже тогда носитель должен дать своё добровольное согласие, прежде чем бог смог принять его форму. Только истинные фанатики выбрали бы этот путь.

Это было пустым заверением, и он хотел бы сказать больше, но даже жрица Кенна не знала больше подробностей, кроме этой истории. Единственное, что она сказала ему, это то, что, согласно легенде, Мортем принимала носителя только один раз, и больше никогда. Никто не знал, по какой причине она не последовала примеру своих братьев и сестёр.

— Ну что ж! — громко сказал Финн, хлопая в ладоши и рассеивая беспокойство, которое опустилось на комнату, как саван, пленку, оставленную историей, которую никому не следует позволять рассказывать после захода солнца. — Думаю, можно с уверенностью сказать, что никто из нас не сомкнёт глаз после этого… веселья?…этой маленькой истории. Держу пари, я могу съесть больше этих булочек, чем все вы.

— О, я в деле, — сказала Сорен, сползая с дивана, чтобы выхватить булочку у него из-под пальцев.

Прежде чем Элиас смог полностью избавиться от покалывания на коже или зуда в горле, им снова овладел смех, Каллиас умолял Сорен не подавиться булочкой, а Джерихо громко подтрунивала над Финном, заставляя его запихивать в рот опасное количество выпечки сразу.

И Элиас действительно пытался присоединиться — пытался смеяться, пытался сосредоточиться на том, чтобы хлопнуть Сорен по спине, когда она неизбежно задыхалась, пытался не покраснеть, когда она упала навзничь к нему на колени, голова прижалась к его животу, а её полупьяная улыбка вспыхнула в свете камина.

Но даже с её рукой, переплетенной с его, и криками «Ты можешь вместить больше, трус!» и «Финн, клянусь богами, я дам тебе умереть, если ты начнёшь кашлять», и тёплым сиянием огня, окрашивающим всё в золотые оттенки… даже тогда Элиас чувствовал себя немного не в своей тарелке, немного напряжённо, немного наблюдаемым.

Как будто его поймали на том, что он делился секретом, которым не должен был делиться.

ГЛАВА 48

СОРЕН

Сорен проснулась оттого, что палец пощекотал её шею.

— Элиас, прекрати, — пробормотала она, оттолкнув его руку, лицом наполовину зарывшись в шелковую подушку.

Накануне вечером ей едва удалось затащить себя в постель после ночного рассказа Элиаса, все её силы были истощены бесчисленными встречами, которые она была вынуждена посещать до этого, чередующимся циклом различных министров, лордов и леди из более отдалённых городов Атласа, требующих ответов. Новости о нападении некромантов только что дошли до них, и как наследница, Сорен должна была присутствовать на каждой встрече. На всех ста шести.

Элиас только ещё больше перегнулся через кровать, дёргая её за косу.

— Кто-то сегодня утром ворчит, — пробормотал он ей на ухо, и от прохладного прикосновения его дыхания волосы у неё на затылке встали дыбом.

То, как он говорил, не было похоже ни на что, что она слышала от него раньше. Его голос был низким, дразнящим… Она почти назвала бы его соблазнительным.

Она прочистила горло, не открывая глаз, сглотнула, чтобы избавиться от внезапной сухости во рту. Если он думал, что она в настроении для какой-то шалости…

— Если ты не отступишь и не дашь мне поспать, ты увидишь гораздо худшее, чем ворчунью.

Элиас провёл рукой по её волосам, холодные пальцы задержались на её затылке на две секунды дольше положенного. Её внутренности сжались и задрожали, когда он наклонился ближе, его слова практически мурлыкали ей на ухо.

— Я думал, ты захочешь встретить рассвет со мной.

Сердце бешено заколотилось, щёки странно запылали, она плотнее свернулась калачиком под одеялом. Она была не в настроении мириться с тем фактом, что Элиас, очевидно, каким-то образом потерял свой проклятый богами разум.

— Я ненавижу всё, что происходит до обеда, и ты это знаешь, осёл. А теперь оставь меня в покое.

Она почувствовала, как вес Элиаса переместился, его колени уперлись по обе стороны от её ног, его ладони прижались по обе стороны от её головы.

— Тебе действительно пора вставать, Сорен.

О, Инфера с ним. Если бы он хотел хорошего флирта, она была бы счастлива дать ему это. Она флиртовала бы с ним прямо до возбуждения, если бы он захотел. Но если он продолжит настаивать на том, чтобы сделать это сейчас и лишить её драгоценного прекрасного сна, он узнает, каково это — получать удар от своего лишенного сна боевого товарища.

Приготовившись к тому, что утренний холод ворвётся внутрь и сотрясёт её конечности, она начала сбрасывать одеяло, но внезапная мысль заставила её замереть на месте.

Элиас не спал в её комнате прошлой ночью, а даже если бы и спал, его руки никогда не были холодными. Ему всегда было тепло, даже после нескольких дней перехода через самые высокие и холодные из никсианских гор.

И он всегда, всегда отвечал на «осла» быстрым и ласковым «умница».

Её кровь превратилась в лёд, когда Элиас — не Элиас — положил руки ей на плечи. Холодные, как снег. Холодные, как смерть.

Сорен открыла глаза и увидела гнилую улыбку и глаза, сверкающие нечестивой магией.

— Сюрприз, — сказал гниющий труп голосом Элиаса и сделал выпад.

Ужас охватил её такой крепкой хваткой, что крик застрял в горле, но, к счастью, её ноги не испытывали таких же сомнений. Она сильно ударила ногой вверх, попав пяткой в живот мёртвого тела.

Его желудок развалился под её ногой, кожа лопнула, как старый бурдюк с вином, наполовину разложившиеся кишки вывалились на её кровать, а вместе с ними поднялась ужасающая вонь. И всё же, всё ещё нежить ползла к ней, её лодыжка застряла в его животе.

Его позвонок царапнул её ступню.

Она подавилась и попыталась вытащить его, но было бесполезно, эта тварь схватила её с гниющими зубами и пустыми глазницами, пялющимися на неё, как существо, сотканное из её самых глубоких, тёмных кошмаров…

Сверкнула сталь, рассеклась кость, и голова нежити упала ей на колени. Его тело превратилось в массу конечностей и иссохшей кожи, гнилые соки просачивались на её простыни. Крик, рвущийся наружу из её горла, наконец, вырвался на свободу, желудок угрожал последовать его примеру, и она сбросила голову со своих колен. Голова упала на пол с гулким стуком. Что-то в этом звуке сковало всё её тело тошнотой, и она, пошатываясь, встала с кровати, её рвало, зубы стучали от сильной дрожи, когда она ухватилась за подоконник.

Ржавая, окровавленная, проклятая богами коса Мортем.

— Ты ранена? — потребовал Каллиас, поднимаясь с корточек в ногах её кровати.

Его волосы были взъерошены, в глазах виднелись следы бессонницы, а лёгкая шаткость в позе говорила о том, что он был не совсем трезв. Но его глаза сверкали от ужаса, и не от дважды мёртвого существа под ним; когда он спрыгнул с кровати и поспешил к ней, убирая волосы с её лица и проверяя шею на наличие повреждений, этот страх был только за неё.

— Нет, я в бешенстве, — выдавила она, моля богов, чтобы её голос не звучал так потрясенно, желая, чтобы холодный пот тонким слоем не покрывал всё её тело. — Как эта тварь попала сюда?

Взгляд Каллиаса посуровел.

— Твой охранник мёртв.

Её сердце упало.

— Что?

— Джакс, — быстро сказал он. — Не Эли.

У неё не было сил чувствовать себя виноватой за то, какое огромное, чёрт возьми, облегчение охватило её, сделав почти такой же неуверенной, как её брата, чьё дыхание определённо пахло вином.

— Не рановато ли для выпивки?

— Не слишком ли рано быть чуть не убитой нечестивой тварью?

— Туше.

После этого она, наверное, тоже станет пить днём.

— Ты в порядке?

Каллиас моргнул, затем слегка улыбнулся.

— Я… да, я в порядке. Настолько, насколько могу быть.

Прежде чем она успела сказать что-нибудь ещё, в коридоре послышались шаги, и Финн и Элиас одновременно проскользнули в её дверь, Джерихо не отставала, Вон сразу за ней. У всех четверых были разинуты рты и затуманены глаза, как будто они спали — или не спали, в случае с Джерихо. И все они расслабились, увидев, что она стоит рядом с Кэлом.

— Боги, Солейл, — простонал Финн, с отвращением оглядывая изуродованный труп, — неужели ты не можешь ни дня прожить без того, чтобы с тобой не случилось чего-нибудь ужасного?

Элиас встретился с ней взглядом, и ей пришлось сдержать стон. Это явно вызовет ещё один спор с ним.

— Очевидно, нет, — сказала она.

Вон протиснулся внутрь, за ним по пятам следовала его жена. Врач, который, казалось, сам был на пороге вскрытия после Бала Солёной воды, сегодня выглядел лучше — его глаза горели, плечи были сильными, пальцы твёрдыми, когда он осматривал труп.

— Ещё один никсианец, — тихо сказал он. — Вероятно, взято из одной из погребальных куч близ Дельфина. У него сажа на одежде.

Сорен сглотнула, потирая бугорки страха на руках, пытаясь их разгладить. Но каждый сантиметр её кожи был настороже, волоски торчали дыбом, и никакое количество тепла не могло их опустить. Слизистая чёрная гниль пропитала её левый носок, уже высыхая чернильными пятнами на коже, от запаха у неё пересох язык, и во рту стало кисло.

Это не могли быть её люди. Они никогда бы не подумали, что она продаст их Атласу. Энна, её сестры, её компания… все они хорошо знали её. Но это мог быть один человек. Один агент-мошенник, думающий, что они выполняют какую-то славную миссию, чтобы отомстить за своё королевство или спасти его.

От неё.

Она отмахнулась от этой мысли, как лошадь от мух. Финн скоро даст ей противоядие, и как только бремя выживания Элиаса не будет лежать исключительно на её плечах, у неё будет время разобраться в сложном вопросе своей крови и своего сердца, время найти способ примирить то, что составляло разные половинки её.

Солёная вода и снег не смешивались. И она не могла продолжать притворяться, что они это сделали.

— Эли, возьми Симуса и обыщите территорию, — приказал Каллиас, выпрямляя спину, и она наблюдала, как он незаметно скользнул рукой по стене, чтобы собраться с силами. — Я хочу, чтобы этот некромант был найден. Сейчас.

В кои-то веки Элиас, похоже, искренне придерживался того же мнения. Он мрачно отсалютовал Каллиасу и посмотрел на неё слишком долго, обещая, что при первой же возможности её образумит, прежде чем вышел из комнаты.

— Что ж, — пробормотал Финн, — думаю, я действительно просил богов, чтобы произошло что-то захватывающее. Как думаешь, они разрешают забирать молитвы назад?

ГЛАВА 49

КАЛЛИАС

Рассказав родителям о нападении некроманта в комнате Сорен, Каллиас заперся в своём кабинете с бутылкой вина.

Он был чем-то болен; головная боль, стучащая в его черепе, как неумолимый сосед, и постоянная дрожь, пробегающая по его телу, как прилив, говорили ему об этом. Лихорадка могла бы объяснить и ледяные галлюцинации, и тот факт, что после фестиваля он не спал дольше часа или двух. Болезнь и бессонница не очень хорошо сочетались.

Тем не менее, он пригубил ещё два глотка вина, дополняя коктейль страданий в своём желудке. Если он собирался быть травмированным и измученным, он мог бы также как-то смягчить горечь. Похмелье обещало быть особенно ужасным, но это было проблемой для Будущего Каллиаса, того, кто, в конце концов, найдёт в себе силы взять себя в руки.

Тем временем Нынешний Каллиас допил последние капли из бутылки, закрыв глаза и наслаждаясь затхлым привкусом на языке. Тёплая дымка алкоголя медленно уняла озноб и воспоминание о теле, рушащемся, как колода карт, вываливая свои внутренности на его младшую сестру.

Где-то в глубине его сознания, в более ответственных местах, которые он крепко запер для этого маленького похода в безумие, Первый Принц сходил с ума, крича, что он был полным дураком. Он знал, что алкоголь сделал с ним, знал, что это развязало язык, который он держал в такой жёсткой упряжи, знал, что это почти разрушило его семью в последний раз, когда он дал ему волю, проявив смелость или безрассудство, чтобы бросить вызов тому, как они заделали дыру, оставленную Солейл.

Он не мог снова так поступить, особенно сейчас. Он больше, чем когда-либо, нуждался в своём контроле, чтобы молчать обо всём, что кипело глубоко в яме, куда он запихивал все свои искренние, горькие мысли. Вот почему дверь была заперта. И почему он взял с собой только одну бутылку.

Границы. Это был ключ. Пока он придерживался своих границ, он был в безопасности.

Медленно, очень медленно вино начало убаюкивать его, и он с благодарностью последовал за ним, отчаянно нуждаясь в чём-то большем, чем пара мгновений отдыха. Его веки опустились… опустились…

Нога Солейл застряла в грудной клетке мёртвого тела, её глаза широко раскрыты, в ужасе, как в тот день, когда он нашёл её задыхающейся в дыму и огне…

Выброс адреналина, настолько сильный, что это было почти больно, пронзил его, как удар молнии, его ладони ударили по столу с такой силой, что он услышал громкий треск.

Он уставился в потолок, отказываясь смотреть вниз.

Это ненастоящее. Это ненастоящее. Ты пьян, ты устал. Не смотри.

Но его более разумная сторона была пьяна на работе, так кого же он обманывал? Он опустил взгляд.

Два осколка льда глубоко вонзились в дерево, как лезвия, загнанные в плоть, мягко поблескивая на солнце, проникающем из его окна.

Он испустил долгий, медленный вздох, поднимаясь и наблюдая, как лёд начал медленно таять, растекаясь лужицей воды по его очень важным, очень официальным документам, которые нужно было обработать.

Он встал из-за стола, отпёр дверь и пошёл искать Джерихо.

Мраморный пол прогибался и раскачивался под его ногами, как подбрасываемый корабль. Только благодаря мышечной памяти и выносливости морских ног он держался прямо, умудряясь сдержанно кивать дворцовому народу, мимо которого проходил. Тем не менее, перешептывания тянулись за ним, как попутный ветер, и он плотнее закутался в жакет, холод пробежал по его телу от голеней до плеч, морской змей, требующий свою добычу. Тем не менее, он встречал каждый пристальный взгляд. Изучал каждое лицо. Не обращал внимания на то, насколько размытыми они все казались по краям.

Он не осознавал, пока не оказался почти у двери Джерихо, что не искал в их лицах ничего знакомого. Он искал в них признаки жизни — проверял глаза, желая убедиться, что они настоящие, проверял каждое лицо, чтобы убедиться, что кожа эластичная, кости крепкие.

Его кулак едва коснулся двери Джерихо, как она распахнула её.

— Что? — огрызнулась она.

Каллиас моргнул, глядя на неё.

— И тебе привет. Всё хорошо?

— Кэл, у нас во дворце проклятые богами трупы, мой муж поправляется всего на несколько часов, а мама сейчас не разговаривает ни с кем, кроме папы. Что-нибудь из этого говорит тебе «хорошо»?

В большинстве случаев этот язвительный тон сбивал его с толку, заставлял его ускользать обратно в кокон своего кабинета, где он мог погрузиться в работу, чтобы убедиться, что он не был пустой тратой места. Но благодаря буферу вина стыд больше не был первым в очереди.

Она считала, что у неё всё плохо. Как минимум, у неё не было галлюцинаций. По крайней мере, ей не пришлось нюхать зловонные внутренности некромантского тела. По крайней мере, её обувь, мысли и кошмары не были пропитаны вывалившимися кишками и кровью, которая на самом деле была какой-то вязкой вещью, физическим проявлением магии, питающей их наполовину разложившиеся внутренности.

Он покрутил шеей, прогоняя эту пьяную мысль, проглатывая слова, которые он заточил, как стрелы, чтобы пустить в её сторону, позволяя им вместо этого пронзить его горло изнутри.

— Нам нужно поговорить.

— Это не может подождать?

Джерихо беспокойно постукивала пальцами по рукам, а её глаза постоянно метали взгляды поверх его плеч, вглядываясь вглубь теперь уже пустого коридора.

— Я занята.

— Это уже подождало. Ты нужна мне сейчас.

Он протиснулся внутрь, схватив её за плечо, чтобы не упасть, и крепко зажмурил глаза. Зеленоватые стены её комнаты со свистом раскачивались из стороны в сторону, и в животе у него зародилась тошнота — предупреждение о том, что вино на пустой желудок довольно скоро отомстит за себя.

— Что-то… что-то не так со мной.

— Тебе придётся быть более конкретным, — проворчала Джерихо, но последовала за ним, слегка прикрыв за собой дверь.

Запахи горящего розмарина и свежемолотых припарок защекотали нос Каллиаса, когда лёгкий ветерок повеял на него в ответ.

Этот порыв ветра практически обвивал его шею сзади, шепча ему на ухо слова, которых он не понимал, да и не хотел понимать. Он отбил его рассеянным, беспорядочным движением руки.

— Я кое-что вижу.

— Я бы больше волновалась, если бы ты не видел, — вздохнула Джерихо, опускаясь в кресло у её стола, выполненного из коряги.

Казалось, она построила крошечное святилище Аниме: перенесла её дверной венок, в центре зажгла пять свечей, вокруг них разложила крошечные букетики и кусочки трав.

Каллиас прищурился, пытаясь сфокусировать края. Они только ещё больше раздвинулись.

— Ты молилась?

Джерихо опустила руку на край стола, закрывая ему обзор её обустройства.

— Ты пил?

Стыд снова выглянул из своего укрытия под лужей вина в желудке Каллиаса. Он пихнул его обратно и стал держать там, молясь, чтобы тот утонул в темноте виноградного оттенка.

— Не так много. Недостаточно, чтобы объяснить…

Что он пытался ей сказать? Что сходит с ума? Что уже несколько дней чувствовал беспокойство в своей собственной шкуре, а его душа молила об освобождении, усиливая давление в костях и крови, пока он не был наполовину уверен, что вот-вот взорвётся в хаосе льда и шторма?

— Думаю, я болен, — в итоге прохрипел он. — Я вижу вещи, которые не могут быть реальными.

Джерихо наконец-то посмотрела на него, сдвинув брови над бессонными глазами, которые казались зеленее, чем обычно, но, вероятно, это была ещё одна галлюцинация.

— Галлюцинации? Сколько ты выпил?

— Дело не в выпивке. Когда это случилось в первый раз, я был совершенно трезв, ясно? Я… мне приснился этот кошмар…

Море и прибой, небо и шторм.

Он отказался умирать здесь.

Он беспокойно потёр руки, разминая пальцы до тех пор, пока едва мог их чувствовать. А потом он всё рассказал своей сестре.

К её чести, Джерихо внимательно слушала, раздражение в её глазах медленно исчезло, сменившись беспокойством, которое ослабило натянутую нить в его груди. Она протянула руки и взяла его за руки, пока он признавался в своём грехе — крике на богов на пляже, молитве Темпесту, когда Анима была той, кто так благословила их семью.

А потом он отвел её в свой офис. Показал ей свой стол и осколки льда, которые он всё ещё мог видеть, колеблющиеся в пьяном мерцании перед его одурманенными вином глазами.

— Всё в порядке, — устало сказал он, когда Джерихо попросту уставилась, нахмурившись, на его стол с таким видом, как будто не знала, что сказать. — Ты можешь сказать мне, что я сумасшедший. Я уже знаю.

Медленно, неуверенно Джерихо протянула палец и провела им по одному из ледяных осколков.

Он моргнул, глядя на неё. Она моргнула, глядя на него.

Низ его живота разверзся, зияя глубже, чем раньше, пропастью, в которую могло упасть его сердце.

— Кэл, — сказала она, — у тебя проблемы посерьёзнее, чем галлюцинации.

* * *

— Пока это проявилось только льдом?

Проявилось. Каллиас уже ненавидел это слово. Джерихо слишком часто пользовалась им с тех пор, как он упал в кресло за письменным столом, его желудок перевернулся в винной ванне, а разум отказывался воспринимать тот факт, что медленно тающий лёд на его столе был настоящим, что он каким-то образом создал его — что он мог бы сделать это снова, если бы его подтолкнули, если бы он попытался.

— Пока, — прохрипел он. — Ничего особенного, просто… небольшие всплески.

Джерихо пододвинула свободный стул перед ним, и села колено к колену. Она протянула свои руки к его, и он подал их, желая, чтобы это не было похоже на капитуляцию. Желая, чтобы несмотря на то, что его руки были в два раза больше её, её руки не чувствовались намного более твёрдыми. Более сильными.

Может быть, в конце концов, она была правильным выбором для Наследницы.

— Это нехорошо, Кэл.

Она прижала кончики пальцев к его ладоням, нежный зелёный свет заиграл на кончиках её ногтей.

— Темпеста здесь боятся не просто так. Он разрушитель кораблей… безжалостный, скучающий, жестокий. И лёд? Ты знаешь, куда пойдут мысли людей.

К Никсу. К безжалостному королевству ночи и снега, которое поклонялось Мортем в первую очередь, а Темпесту — во вторую.

— Как мне заставить это исчезнуть?

— Каллиас, это магия. Такое бесследно не проходит. Меня больше беспокоит тот факт, что это проявляется только сейчас, ты слишком взрослый…

— Пожалуйста, перестань говорить «проявляется», — простонал он. — И ты старше меня, помнишь?

— Моя магия проснулась в шесть лет. У большинства благословенных богом есть свои магические проя… э-э-э, появляющиеся где-то с пяти до шестнадцати лет. Взрослый мужчина, лишённый сил, внезапно просыпается, выплевывая лёд из рук, это… неслыханно. Такое не должно быть возможным.

Никакой власти.

— Верно, — пробормотал он, смех вырвался из него лающим звуком, похожим на кашель при крупе. — Ну, ты эксперт в том, что тебе даруют власть, которой у тебя не должно быть, не так ли?

Слова лениво слетали с его подвыпившего языка, бездумные и горькие, и руки Джерихо замерли на его руках.

Когда он поднял глаза, её взгляд был прикован к нему, как якорь, утопленный в песке. Её челюсть была сжата, взгляд сверкающий.

— Что это должно означать?

Он отвёл руки назад, скрестив их на груди, пряча их под бицепсами.

— Ничего. Забудь об этом.

— Нет, нет, ты не можешь швырять в меня чем-то подобным, а потом притворяться, что этого не было. Что ты имеешь в виду под этим?

Каждый косой взгляд, каждая брошенная реплика, каждая невысказанная жалоба непроизвольно срывались с губ Каллиаса, выносимые из его нутра бурлящим пойлом вина и усталостью. Это был тугой поводок с тремя узлами, на котором он держал себя. Он чувствовал, как он изнашивается, когда его дёргали слишком много раз.

И ему было всё равно.

— Я просто имею в виду, что, возможно, если бы ты тратила меньше времени на то, чтобы играть в няню, и больше времени на то, чтобы действительно заниматься своей работой, Атлас сейчас был бы в лучшем положении.

— Ты так думаешь? Играю? Каллиас, мой муж умирает! Ты ожидаешь, что я просто проигнорирую…

— Я не ожидаю, что ты проигнорируешь это, но, боги, Джерихо, я ожидал, что ты отнесёшься к этому с умом! Выбирая Солейл, из всех проклятых богами…

— О.

Он ненавидел то, как её голос обвивает это «о», понимание и жалость, вытекающие из него, как из перерезанной артерии.

— Понимаю. Ты злишься, потому что это был не ты.

У него пересохло в горле, и он потянулся за оставленной бутылкой на столе. Может быть, там осталось несколько капель.

— Я не…

Джерихо хлопнула ладонью поверх его, прижимая её, останавливая кончики пальцев в нескольких сантиметрах от бутылки.

— Ну, мистер самоуверенный, ты хочешь знать, почему ты никогда не сможешь быть королём? Почему я не могла отказаться от этого, когда были только ты и Финн? Я скажу тебе почему.

Она отпустила его руку, схватила пустую бутылку из-под вина и стала размахивать ею перед его лицом, её хмурый взгляд был искажён щитом из округлого стекла.

— Вот почему. Потому что, когда всё становится невыносимым, вы с Финном не можете с этим смириться. Ты бежишь за бутылкой, а Финн бежит ночью куда глаза глядят, и ни у кого из вас нет ни сил, ни стремления сделать то, что вам нужно, чтобы всё стало лучше. Ты никогда не сможешь стать королём, пока не сможешь смотреть на мир без похмелья, Кэл. И я сомневаюсь, что это произойдёт в ближайшее время. Ты можешь?

— Я….

— Возможно, я была рассеянна последние несколько лет, — закипела Джерихо, на глазах у неё выступили слёзы, — и да, возможно, я слишком сильно полагалась на тебя, и я сожалею об этом. Но я думала, что мы дали друг другу обещание. Перед всеми нами. До политики и войн, до корон и тронов мы изначально были верны друг другу. Я не понимала, что твоя любовь зависит от того, что я могу тебе дать.

Даже опьянение не могло спасти его от этого удара, удара в живот, который отозвался во всём его теле, как дрожащий гонг.

— Нет, Джер, я… это не то, что я имел в виду, прости, я сейчас не в духе…

— Убирайся.

— Что?

— Я сказала, убирайся, — прорычала Джерихо, поднимаясь на ноги. — И не возвращайся, пока не протрезвеешь настолько, чтобы держать свои проклятые богами глаза открытыми.

Он не мог понять, что она пыталась сказать.

— Это мой кабинет.

— Больше нет. Пока ты не отрезвишь свою голову. Атлас не может позволить себе, чтобы ты сейчас за что-то отвечал.

— Джер…

Её глаза горели бескомпромиссным огнём.

— Сейчас же, Каллиас.

Он выпрямился в кресле, заставляя себя сидеть прямо, вцепившись в подлокотники так крепко, как только мог.

— Ты больше не Наследница. Ты не можешь указывать мне, что делать или куда идти.

— Нет, ты прав. Я не Наследница. Но я твоя старшая сестра. И я говорю тебе, что тебе нужно пойти куда-нибудь в тихое место и протрезветь, иначе я собираюсь надрать твою пьяную задницу по первое число.

Он по-прежнему не двигался с места.

— Или я могу пойти за мамой, — сказала Джерихо легко, как будто это не было худшим предательством из всех. — Уверена, она была бы рада увидеть тебя таким.

С его языка сорвалось проклятие, и он вскочил со стула.

— Не могу поверить.

Она стояла с прямой спиной, стиснув челюсти и сжав руки в кулаки.

— Поговорим позже. Когда ты снова станешь самим собой. Я не могу иметь с тобой дело, когда ты в таком состоянии.

Каллиас что-то проворчал себе под нос, но сделал, как она сказала, и, спотыкаясь, вернулся в холл. Каким-то образом он сумел найти дорогу обратно в свою комнату.

Спать. Сон поможет. Так всегда было.

Но даже когда он уткнулся лицом в подушку и погрузился в беспокойный сон, ему показалось, что не прошло и минуты, как паж разбудил его стуком в дверь, сообщив, что его вызвали родители.

Боги, этот день станет для него погибелью.

ГЛАВА 50

ЭЛИАС

Храм Атласа пах мякотью календулы и сладкими сиропами, и Элиас ненавидел это.

Он бы всё отдал за привычный уют благовоний и розы, чёток, сжатых в его руке, и заученных молитв на устах. Вместо этого у него была белокаменная башня, которая вытягивала свою бледную шею к небу, алтарь из чистого золота и компания тёмноволосого принца-консорта, стоящего на коленях у его ступеней, с букетом свежесрезанных цветов, зажатым в его гигантских руках.

Он не хотел приходить сюда. Но из-за тайны бродячего некроманта, его неуклонно растущей тоски по дому и того факта, что этим утром он едва мог поднять свою кружку чая, он нуждался в утешении, которое принёс ему алтарь. И его не очень заботило, кому он принадлежал. Мортем всё равно почтит молитвы — или, по крайней мере, он надеялся, что она это сделает. Может быть, вместо этого она сочтёт это ересью.

Нищим выбирать не приходится. Ему придётся воспользоваться этим шансом.

Элиас медленно вышел вперёд и опустился на колени рядом с Воном.

— О чём ты молишься?

Вон не отрывал опущенных глаз от букета, дрожащие руки были подняты вверх в мольбе, его рот был изборождён усталыми морщинами.

— Исцеление. А ты?

В плече Элиаса запульсировал жар, его пальцы слабо дёрнулись в ответ, и ему вдруг очень захотелось вздремнуть. Он стряхнул это желание, стараясь не дрожать. Позывы становились всё более частыми, всё сильнее и сильнее — команда его тела лечь и умереть начинала заглушать всё остальное.

И это пугало его.

— То же самое, — прохрипел он. — Может быть, не совсем то же, но…

— Исцеление приходит в сотнях форм, и Анима является хозяйкой каждой из них, — мягкий голос Вона ничуть не ослабил страсти в его словах, его любви к своей богине, и это только заставило Элиаса ещё больше затосковать по безопасности своего собственного храма. — Ты в нужном месте.

Он прикусил язык.

— Надеюсь, я не мешаю.

— Вовсе нет. Я рад, что у меня есть компания, — Вон сумел выдавить улыбку. — Ты будешь удивлён, насколько редко в последнее время можно найти кого-то, кто не вертелся бы вокруг меня. Думаю, моя жена была стервятником в другой жизни. Кажется, она не может перестать ждать, когда я умру.

— Я знаю, каково это, — сказал Элиас, а затем молча проклял себя за то, что был таким глупым.

Вон искоса взглянул на него, но спрашивать не стал — возможно, он понял, что Элиас не хотел об этом говорить.

Он давным-давно смирился с тем, что его жизнь обречена на скорый конец. Конечно, первую неделю или около того он разделял пыл Сорен, оба склонялись над запрещёнными библиотечными книгами, пока у них не затекали ноги, а спины не округлялись из-за сутулости, но после этого он попытался изменить свои виды на будущее. Принять то, что надвигалось, подготовиться к этому. Подготовить Сорен к этому.

Он знал её как свои пять пальцев, как знал каждую бороздку и каждую трещинку на своих чётках, как знал, как произносить своё имя. До настоящего времени, до Атласа, не было ни одной её частички, которая была бы ему незнакома.

Сорен не очень хорошо справлялась со смертью или чем-то ещё постоянного характера. Ей нравились перемены; ей нравилось иметь возможность взять бразды правления в свои руки и изменить курс к лучшему, если жизнь складывалась не так, как ей хотелось. Вот почему её не интересовала религия, концепция богов или судеб… ей не нравилась идея неизбежности, что кто-то другой распоряжается её судьбой, а её выбор был просто иллюзией контроля.

Так что ей было нелегко смириться с его надвигающейся смертью. И он пытался уважать это; преисподняя, если бы это была она, он бы не справился лучше, верил он в Мортем или нет. Но он начинал чувствовать, что даже его смерть была не его собственной, что она выбирала его смертное ложе своим собственным упрямством и страхом.

Он не хотел умирать на земле Атласа. Он хотел вернуться домой, снова поиграть со своими братьями и сёстрами, попрощаться со своими друзьями, матерью и стайкой двоюродных братьев и сестёр, засыпать каждую ночь в своей постели — или в постели Сорен — пока однажды утром он просто не открыл бы глаза снова.

Мир. Это было всё, о чём он просил; он хотел встретить Мортем с миром.

— Эли, — внезапно сказал Вон, — могу я дать тебе совет, который хотел бы, чтобы мне дали намного, намного раньше?

Элиас нахмурился.

— Конечно, Ваше высочество.

Вон усмехнулся.

— Пожалуйста, я просто принц-консорт… Точнее уже даже не принц, теперь, когда Солейл снова Наследница. Я просто Вон.

Но улыбка длилась недолго, и когда он положил руку на больное плечо Элиаса, это было так нежно, что даже не причинило боли.

Взгляд Элиаса остановился на запястье Вона; хотя и широкое, оно было костлявым и наполовину истощённым, казалось, что оно может сломаться, если он сожмёт его между пальцами. Наполовину сформировавшаяся мысль защекотала задворки его разума… не совсем подозрение, но близко. Воспоминание о чём он предупреждал Каллиаса и Симуса, чтобы они остерегались в их охоте по городу. Но он быстро отбросил эту мысль — слово против шурина Каллиаса купит ему только постоянное место жительства в знаменитых подземельях Атласа, и, кроме того, он вряд ли был подходящим человеком, чтобы бросать обвинения, основанные исключительно на его болезни.

— Люди, которые любят нас, имеют право сражаться за нас, — наконец сказал Вон, возвращаясь мыслями к храму. — Но иногда лучшее, что мы можем для них сделать, это отпустить. Прежде чем они уничтожат себя, пытаясь спасти то, что уже безнадёжно.

У Элиаса перехватило горло, и он склонил голову — не для молитвы, а чтобы скрыть слёзы, навернувшиеся на глаза.

— Я не знаю как, чтобы не разбить ей сердце, — признался он шепотом.

Вон сказал так же хрипло:

— Я тоже.

После этого двое умирающих сидели вместе в тишине, их молитвы оставались при них, даже ушам алтаря не позволялось слышать их мольбы. И хотя это был храм Анимы, казалось, Мортем сочла нужным устроить здесь свой трон, тень смерти низко нависла над двумя мужчинами, которых любили так сильно, что сама Смерть не хотела бросать этому вызов.

ГЛАВА 51

ФИНН

Финну снилась девушка, окружённая зеркалами.

Она сидела на сверкающем хрустальном троне, ярко-фиолетовый шёлк покрывал её от шеи до запястий, ниспадая до пола. Многогранные фиолетовые драгоценные камни переливались на свету. Отголоски её отражались в каждом зазубренном зеркале, тысячи ослепительных девушек, тысячи холодных чёрных глаз.

— И почему я должна помогать такому язычнику, как ты? — спросили тысячи девушек в один голос, тысячи улыбок, которые были слишком кривыми с одной стороны.

Её улыбка была отравленным кинжалом, острым, жестоким и вдвойне смертоносным.

— Ты всегда только насмехался надо мной, обманщик. Я никогда не слышала твоего поклонения.

«Ты никогда этого не заслуживала», — с горечью подумал Финн. Он ощутил на языке её имя и уже собирался превратить его в мольбу — или насмешку, — когда картина перед ним начала меняться, колебаться.

Зеркала, девушка и алмазный трон исчезли, образ рассеялся, как морской туман. Он обнаружил, что прислонился к стене переулка, глубоко в центре города, холодный камень впивался в его ладони.

Он покачал головой, пытаясь вернуться к реальности. Город — он был в городе, и он направлялся на встречу, и если его узнают в этой части Порт-Атласа, он будет в ещё более глубокой опасности, чем уже был.

Финн с трудом сглотнул, быстро выпрямляясь и натягивая шарф обратно на нижнюю половину лица. Он провёл пальцами по краю своей вязаной шапочки, решив убедиться, что его волосы всё ещё скрыты, затем похлопал себя по животу, чтобы убедиться, что его оружие и монеты не были украдены карманником, пока он был лишён чувств.

Джерихо могла бы пошутить, что у него вообще не было чувств, которых можно было бы лишиться, и не в первый раз он пожалел, что не мог взять её с собой для этого конкретного поручения. Но ей нельзя было доверить ничего более важного, чем то, кто с кем кувыркался в стенах замка, и какие слуги тайком проносили дополнительные порции пудинга после ужина. Финн выдавал ей только те секреты, которые хотел распространить.

Его костяшки хрустнули, когда он согнул их, тупая боль всё ещё была похоронена внутри. Они ощущались не совсем в норме с тех пор, как ему приснилось, что Сорен их ломает, но Джерихо непрестанно уверяла его, что кости совершенно целы. Боль была не чем иным, как иллюзией; не чем иным, как плодом воображения, который его мозг принял за реальность.

Но всё равно было больно.

Он полностью встряхнулся, отвоёвывая здравый смысл, меняя походку и возвращаясь к личине Лютика. Было рискованно снова надевать этот образ, но у него не было особого выбора. Принца нельзя было видеть общающимся с гадалками. Это заставило бы людей нервничать.

Найти магазин Луизы, не заняло много времени. Спрятанный в тупиковом переулке, легко пройти мимо него, даже не моргнув. Дверь была простой, вывеска над ней рекламировала простую лавку травника.