Наследница солёной воды

НАСЛЕДНИЦА СОЛЁНОЙ ВОДЫ

Серия: Кровь и Вода. Книга 1.

Автор: Кэссиди Кларк

Переводчик: Gosha_77

Редактор: TatyanaGuda, _Kirochka_

Вычитка: enzhii

Переведено для группы https://vk.com/booksource.translations

При копировании просим Вас указывать ссылку на наш сайт!

Пожалуйста, уважайте чужой труд.

ГЛАВА 1

СОРЕН

— Двигайся.

Сорен не дала полусонному болвану в своей постели никакой возможности услышать сказанное. Она закрыла дверь резким пинком, сбросила сапоги и затопала. В ногах покалывало раздражение от неудовлетворительных ударов ступней по половицам. Ей стоило оставаться в сапогах, пока у неё внутри не перестанет кипеть.

Она улеглась на кровать и толкнула Элиаса ногой, не обращая внимания на его протестующие стоны, пока он в итоге не пододвинулся, освободив ей место.

— Дай мне одеяло, — сказала она, прижав пальцы ног к его ноге.

Единственным его ответом было рычание.

Она схватила в пригоршню тяжёлое стёганое одеяло и потянула, обнажив широкие, покрытые обильными татуировками плечи и взлохмаченную массу чёрных как смоль волос. Обернув одеяло вокруг головы и плеч, как плащ, она прижалась спиной к изголовью кровати и хмуро уставилась в дальнюю стену.

По-детски? Может быть. Помогло ли это её настроению? Нет. Но, по крайней мере, она была в тепле. Как бы то ни было, ему одеяло было не нужно. Он во сне был как печка.

Рядом с ней раздался долгий вздох. Элиас перевернулся, но глаза не открыл. Его рука начала блуждать в поисках украденного одеяла.

— Кажется, я сказал тебе пользоваться своим одеялом.

Она отскочила, шлепнув его по руке.

— Это моя кровать, осёл.

— А это моё одеяло, умница.

Сорен тихонько фыркнула, плотнее укутав плечи в одеяло.

— Тогда проснись и забери его.

Пауза. Затем Элиас снова вздохнул, громко и тяжело. Потянувшись, он сел рядом с ней. Даже в тусклом свете свечи, мерцающей на её ночном столике, он был хорош, не как принц, не тонкокостный и с острым подбородком, а по-военному: квадратный, крепкий и грубо высеченный, как будто был вырезан из красновато-коричневого камня горных хребтов на западе. Нитка чёрных чёток свисала с его шеи, а соответствующий амулет в виде черепа покоился на его сердце.

— Ты чего дуешься? — спросил он, сонно моргнув.

— Я не дуюсь. Я беспокоюсь.

Он закатил глаза и, накрутив один из её локонов на палец, дёрнул его.

— Отлично. Что тебя беспокоит?

Во рту пересохло, слова застряли на языке.

Это было несправедливо. Ничего из этого не было. Она не хотела признавать, что пыталась… или что потерпела неудачу. Но он заслуживал знать, да и, в конце концов, он всё равно узнает.

— Я наконец-то попробовала поговорить с мамой. О поиске лекарства.

Сонливость немного ушла из его глаз, и он потёр свои молитвенные чётки. Выражение его лица смягчилось, как только он связал её признание с гневом.

— Она сказала нет, не так ли?

В горле снова пытался о себе дать комок, поэтому она проигнорировала вопрос, вытерев ладонью холод с кончика носа. Она почувствовала запах льда и ветра… и что-то более тёплое. Более ароматное.

— Ты открывал окно?

Он устало кивнул в сторону тумбочки и курильницы рядом со свечой, чёрного керамического черепа с кроваво-красными хрустальными розами, распустившимися из глазниц. Тончайшая струйка дыма всё ещё плясала на кончике одной из палочек.

— Я знаю, что это вызывает у тебя головную боль.

Суеверный мужчина. И это именно он вызывал у неё головную боль.

— Я думала, мы договорились, что ты будешь молиться в дворцовой часовне. Или что это может подождать до утра. Мортем не будет скучать по твоему бормотанию всю ночь.

Его рот изогнулся вверх, таким было его бессловесное извинение. Он почесал затылок, избегая её взгляда.

— Это было не для молитв. Я… от кое-чего защищался.

Она потянулась к его влажными от пота волосам.

— Снова кошмары?

Его молчание было достаточным ответом.

Сорен проворчала проклятия в адрес религиозных мальчишек и их грустных манипулятивных глаз, но стянула со своих плеч поношенное красное одеяло и прикрыла их обоих.

— Тебе повезло, что я люблю тебя.

Элиас потянулся к изножью кровати, подоткнул одеяло под пятки и натянул его на её лодыжки, как они любили спать.

— Тебе повезло, что я в основном терплю тебя.

И это был мужчина, которого она выбрала своим лучшим другом. Сорен ударила его по руке.

— Я заставлю тебя идти домой в темноте.

— В кузницу или в казарму?

— О, определенно в кузницу.

Он повернулся и с сомнением посмотрел в окно за изголовьем из тёмного дерева. Окно завалено таким количеством снега, что сквозь него ничего не видно. Кузница его семьи находилась в добрых пяти милях от дворца, если не больше.

— В рубашке или без?

— Догадайся.

Смех Элиаса был мягким, недоверчивым. Он откинул голову на подушку и поглядел на неё снизу вверх, в его глазах уже снова появилась сонливость.

— Все готовы к завтрашнему дню?

Всякое веселье скукожилось и умерло, адреналин стиснул её грудь. Она пошевелилась, сопротивляясь желанию поискать нож, который держала под подушкой.

— Настолько готовы, насколько могут быть. Ходят слухи, что силы Атласа были замечены движущимися к одному из приграничных городов, кажется, к Урсе. Нам придётся уйти на рассвете, если мы хотим отрезать их.

Элиас нахмурил брови, и тихо выругался. Рука Сорен метнулась к её груди.

— Такой язык у святого человека!

— Ох, прекрати. Стоит ли мне вообще спать?

— Если ты не будешь давать мне спать всю ночь своим бормотанием, я прикончу тебя.

— Я не говорил, что проведу время в молитве.

В её сердце бушевал жар, но она быстро его подавила. Она знала, что лучше не надеяться, что он наконец-то понял, как флиртовать. Это было бы настоящим чудом.

— А как ещё ты мог бы его провести?

Во взгляде, который он бросил на неё, была вся торжественность похорон.

— Я подумываю о том, чтобы заняться вязанием крючком.

Она сжала губы в улыбке, игнорируя тонкую нить разочарования, которая пыталась связать её сердце.

— В таком случае мне действительно не помешала бы новая пара носков.

Элиас тихо фыркнул, и на какое-то время воцарилась тишина, которую нарушал только рёв зимней бури снаружи и приглушенный смех дворцовых жителей в зале.

— Я знаю, что ты старалась изо всех сил, — наконец сказал он. — Всё в порядке.

Новая волна гнева пронзила руки Сорен, и она сжала их в кулаки.

— Вообще-то, это не так.

— Мы знали, что она не отпустит тебя.

Сорен устроилась на своей подушке. Тепло его дыхания коснулось её щеки, пока она таращилась в стеклянный потолок. Хотя она не могла видеть звёзды сквозь снег, она знала, что они мерцают далеко-далеко, холодные, далёкие и бесполезные. Её мать всегда говорила ей, что её самые заветные желания были переданы звёздам, и они доставят их прямо на луну, чтобы увидеть, как они исполняются.

Какие бы желания Сорен ни загадывала звёздам в последнее время, они, должно быть, были очень медленными.

— У меня ещё есть месяцы, если не больше, — добавил Элиас. — Одна жертва прожила целых два года, прежде чем подействовал яд.

Она отказывалась смотреть на него или на повязку, всё ещё обмотанную вокруг его правой руки, скрывающую гноящуюся рану смертного приговора. Каждый раз этот вид был подобен удару под ребро.

— Ты совершенно прав. По крайней мере, дотянешь до двадцати двух. Считай, старый.

Он щёлкнул зубами.

— Я просто говорю, что у меня есть время.

Сорен не сводила глаз с потолка. Её слова едва достигали завывающего снаружи ветра.

— Недостаточно.

Не похоже, чтобы она ожидала, что мать с энтузиазмом примет её предложение. Идея Сорен отправиться через королевство тех самых людей, которые нанесли Элиасу смертельную рану… нет, она не ожидала, что это будет лёгкая победа. Но она отрабатывала свой аргумент неделями, повторяя его со своими сёстрами, пока они не убедились, что изучили все контраргументы, которые могла предложить королева Равенна.

Но, по большому счёту, это не имело значения. Энна едва удосужилась выслушать, прежде чем недвусмысленно сказала ей, что экскурсий по Атласу не будет. Даже ради спасения жизни её боевого товарища.

— Кто знает, поможет ли Арбориус, — пробормотал Элиас, его голос был приглушён сном и шёлковой наволочкой.

Он снова устроился на животе, мышцы спины расслабились, разглаживая рунические татуировки, которые он получил во время своего пребывания в храме Богини Смерти.

— Королева Арбориана, как ты знаешь, рождена в Атласе. Сестра королевы Адриаты.

— Это не имеет значения. Их целители дают клятву лечить любого, кто придёт к ним за помощью, независимо от королевства, независимо от местоположения. Если мне придётся пройти через Атлас, чтобы получить противоядие в Арбориусе, я буду более чем счастлива сделать это.

— Ты даже не пересечёшь границу. Твой атласский акцент ужасен.

Она схватила лишнюю подушку со своего края кровати и кинула её ему в голову.

— Не так плох, как у тебя.

Её напарник едва вздрогнул и, открыв рот, зевнул. Он снова зашарил рукой, пока не нашёл её руку и не сжал её.

— Не беспокойся обо мне. В любом случае, рисковать жизнью не стоит. У меня есть время, и когда оно закончится… Я знаю, куда иду. Я не боюсь.

Сорен тяжело сглотнула, её взгляд скользнул к амулету в виде черепа, висевшему над его сердцем. В её горле завязался клубок неистовых эмоций, каждая из которых обжигала сильнее, чем предыдущая.

Вера Элиаса всегда была для неё загадкой. Она слышала слухи, ходившие по казармам, когда он только поступил на военную службу: священник-стажёр, который отказался от своего призвания, променяв молитву и мир на кровопролитие, и месть во имя своего отца, погибшего от атласского клинка.

Так чертовски несправедливо, что та же участь, которая стоила Элиасу его отца, теперь будет стоить ему собственной жизни.

«Я не боюсь», — сказал он, и она знала, что он не боялся. Это был Элиас — бесстрашный и тронутый огнём.

— А я боюсь, — сказала она громче, чем собиралась.

Единственным его ответом был храп.

— Это грубо, — пробормотала она, просто чтобы убедиться, что он спит.

Затем она снова села и убрала от него руку. Она спрятала руку под подушку. Её пальцы скользнули по ножу, закрывавшему небольшую книжку, которую она спрятала вместе с ним, единственную, которую ей удалось найти по ядам в публичной библиотеке. Самые потенциально опасные книги находились в личной библиотеке королевы на четвёртом этаже дворца, и она знала, что лучше не попадаться на том, что она вынюхивает. В прошлый раз она и Элиас оба попали в затруднительное положение, и как бы ни было забавно наблюдать, кто быстрее сгребает конский навоз, она не горела желанием снова быть брошенной на месяц в конюшню.

Обложка была потёртой и мягкой под её мозолистыми пальцами, страницы потрескались из-за часов лихорадочных исследований, когда Элиаса не было рядом, что в эти дни случалось нечасто. Они всегда делили её комнату во дворце в ночь перед отправкой, но поскольку он был отравлен, ему вообще было трудно спать в казармах. Он утверждал, что жалость других солдат вызывает у него тошноту.

Отвлекшись на книгу, лежащую у неё на коленях, читая, она гладила волосы Элиаса, его храп усилился. Свеча начала догорать, её пламя из прозрачно-золотого превратилось в умирающе-красное. Её глаза цеплялись за обрывки текста, сканируя части, которые она подчеркнула:

Яды медленного действия редки, но не менее смертоносны…

Жертвы могут жить без симптомов от нескольких недель до нескольких лет…

Как только серьёзные симптомы появляются, жертвы часто не проживают и неделю.

Её охватил новый ужас, и ей пришлось провести рукой по спине Элиаса, чтобы убедиться, что она всё ещё тёплая, всё ещё двигается с каждым вдохом, всё ещё охраняет бьющееся где-то внизу сердце.

Это была её вина. Она на полсекунды потеряла концентрацию, и Атласская Гадюка прорвалась сквозь её защиту, вонзив нож по рукоять в руку Элиаса. Её ошибка сделала его новой жертвой этой элитной секты воинов с клеймом в виде змеиных голов на доспехах и особенно жестоким ядом на ножах. Целью Атласа было не только поражение Никса, но и страдания Никса. Гадюка могла отравить более двадцати солдат в одном бою, просто задев их своим ножом. Некоторые даже не осознавали, что их ударили, пока несколько месяцев спустя у них не начали проявляться симптомы на давно зажившей ране.

Она с резким щелчком захлопнула книгу. Элиас подскочил и засопел, но не проснулся.

Не было смысла задерживаться на этом сегодня вечером. Завтра ожидает война, и ей нужен был отдых. Она сможет снова спросить Энну, когда они вернутся… Она спросит, а если это не сработает, она потребует. Она собиралась добраться до Арбориуса, чего бы это ни стоило.

Но когда она задула свечу, погрузив их во тьму, она не могла не задаться вопросом, что бы она делала, если бы ей пришлось проводить ночи перед отправкой в одиночестве.

ГЛАВА 2

ЭЛИАС

В оружейной царил хаос.

Какофонический хор «Брось мне сапоги!», «Это мой меч, тупица» и «Кто взял мои наручи? Уна, я знаю, что это была ты! Отдай их!» — раздавались в комнате, пока Элиас протискивался сквозь накачанных адреналином солдат в различной боевой форме. Стены оружейной роты имели встроенные деревянные отсеки, похожие на бельевые шкафы, битком набитые личными вещами и доспехами. Смех и словесные перепалки сопровождались тревожной тишиной, каждый щелчок часов над дверью приближал их к отъезду.

Некоторые в последний раз находились в этой комнате.

Элиас провёл пальцами по чёткам, вознося молитву Мортем, чтобы он не оказался одним из таких людей.

В оружейной было душно и сыро, несмотря на холод снаружи, бодрящий запах свежевыпавшего снега заглушался нервным потом, а между друзьями передавались фляги прекрасного никсианского виски. Перед битвой всегда было напряжение, но на этот раз что-то ощущалось иначе, как будто у каждого была перенапряжённая мышца, которая которую не было возможности расслабить, и слишком острая боль, лишающая возможности дрожать. Некоторые вытаскивали религиозные символы и статуэтки, смеясь над нанесёнными ударами, сжимая свои символы в кулаках с побелевшими костяшками.

На этот раз «Элиас Благочестивый» был не единственным, кто выставлял напоказ свои суеверия, но это его не утешало. Он чувствовал кислый привкус страха в воздухе.

— Элиас!

Голос Сорен прорезал шум, её рыжие волосы сверкнули в лучах утреннего солнца, когда она помахала ему рукой. На ней оказалось меньше брони, чем он ожидал. Она надела тёплые штаны цвета крови и белый верх без рукавов, обнажив мускулистые веснушчатые руки. На её левом плече виднелся старый глубокий шрам от ножа, который едва не задел её шею; другое было сплошное месиво, кожа покоробилась от огня, который сжег дом её детства. Её волосы были собраны в небрежный пучок, пряди свободно ниспадали на плечи, а глаза блестели, как будто этим утром она уже побывала в драке и рвалась в другую.

Грудь Элиаса свело, и одновременно в ней вспыхнул жар, что-то в нём расслабилось при виде её. Он не часто полагался на людей в поисках умиротворения, но почему-то с Сорен всё стало немного логичнее. Как будто она привела всё в фокус.

— Ты опоздал, — отругала она, когда он сел на скамейку напротив и повернулся к ней лицом. — Ты заблудился?

— Не все просыпаются утром перед битвой с таким воодушевлением, как ребёнок во время Зимней Ярмарки, — он замолчал, скользнув взглядом по её ногам. — Ты снова в моих носках.

— Упс, — невозмутимо ответила она. — Сегодня утром было так темно.

Он опустил руку и потянул за кончик носка, наполовину стянув его с её ноги.

— Возьми свои, ладно? У моей матери закончилась шерсть.

— Мои не такие тёплые, и ты знаешь, что твоя мама не против, отпусти!

Она нерешительно пнула его пальцы, её внимание скользнуло в конец комнаты. Она понизила голос до шепота:

— Не смотри сейчас, но на тебя смотрят.

Элиас послушно опустил взгляд на свои ботинки, натянув их и зашнуровав.

— Лили?

— Нет, она перешла к Криссу.

— И чьи это глаза?

— Ну, это больше похоже на глаз, если не считать стеклянного.

Элиас тихо застонал.

— Только не это.

— Я просто говорю, что ты мог бы добиться кое-чего и похуже, чем Ракель. Она умная, забавная и красивая, кроме того…

— Она? Я не заметил.

Он заметил. Не заметить Ракель Ангелов было просто невозможно.

— Она всё ещё смотрит?

— Я не уверена, что она хотя бы моргает.

Сорен вытянула шею, и он пнул её ботинком, жар прилил к затылку.

— Ты ведёшь себя очевидно.

— Нет, она очевидна. Быстро сними рубашку.

Он это не сделал.

— Я больше не буду с тобой разговаривать. Можешь ухаживать за ней, если считаешь, что она такая удивительная.

Сорен тяжело вздохнула и снова наклонилась, чтобы зашнуровать свои ботинки.

— К сожалению, много лет назад я пообещала Джире, что не буду ухаживать ни за кем из её братьев и сестёр, и теперь, когда она мертва, я должна придерживаться обещания. Если ты нарушишь обещание, данное другу, ты просто придурок. Если ты нарушишь обещание, данное мёртвому другу, ты мудак.

— Сорен.

— Элиас. Ты не будешь вечно молодым и чуть менее уродливым. Она умная, она красивая. Что ещё ты ищешь?

Элиас поднял глаза и стал изучать Сорен, пока она не отвлеклась: скопление веснушек на ложбинке на её шее, кривой нос из-за того, что его не раз ломали, то, как она рассеянно возилась с краем штанины, прежде чем заправила его в ботинок.

— Сейчас я ничего не ищу, — сказал он. — В любом случае, все знают, что я — это ненадолго. Никто не хочет делить постель с умирающим.

— Некоторые могут и хотеть. И ты это знаешь. Выходят замуж за старых или больных, чтобы они могли унаследовать поместье. Во всяком случае, это делает обстоятельства захватывающими. Каждая совместная ночь может стать для тебя последней.

Элиас нахмурился.

— Ох, ну спасибо. Я чувствую себя намного лучше.

Она потёрла его ботинок своим, резко став серьёзной.

— Я просто шучу. Кроме того, тебе не нужно об этом беспокоиться, потому что ты не умрёшь. Я же сказала, что помогу тебе.

— Верно. И напомни мне, как всё произошло с Энной?

— Кто-то меня звал?

Сухой, весёлый голос его королевы заставил Элиаса вскочить на ноги, а его щёки залил румянец. Как она умудрялась всегда появляться именно тогда, когда кто-то говорил о ней, он не знал. Он быстро поклонился.

— Ваше Величество.

— О, не делай этого. Ты смущаешь нас обоих, — королева Равенна нетерпеливо отмахнулась от него и села рядом с Сорен.

Она была принцессой-воином, прежде чем стала мирной королевой, и это всё ещё было заметно в её осанке: в том, как её плечи откинулись назад при звуке точившихся мечей, и в том, как её рука блуждала по бедру, как будто она искала собственное оружие. Она была более чем способна возглавить дипломатический саммит или армию в своём лавандовом шёлковом платье и переливчатых туфлях. Её чёрная кожа сверкала, мерцающая серебристая пыль струилась по её скулам, как следы, оставленные падающими звёздами, и её вьющиеся чёрные волосы качались, когда она наклонялась ближе к Сорен, облизывая большой палец и вытирая пятно на щеке Сорен.

— Постой, милая, у тебя тут немного сиропа.

Сорен протестующе застонала, отдергивая руку, а по оружейной прокатились хихиканье и улюлюканье о маминой дочке.

— Мама, пожалуйста. Я не ребёнок.

— Спорно, — сказал Элиас, зарабатывая себе ещё один пинок по голени.

— И всё же ты ешь, как дитя, — Энна игриво нахмурилась, но линия её челюсти говорила о беспокойстве. — Не думаю, что тебе следует идти.

— Всегда думаешь, что я не должна идти.

— Ну, особенно сейчас, мне кажется, что тебе не стоит идти.

Сорен взяла мать за плечи и поглядела на неё.

— Я никогда не стану генералом, если ты продолжишь пытаться снять меч с моего пояса. Кроме того, ты хочешь, чтобы я оставила Элиаса без его напарника? Он будет мёртв через несколько секунд.

— Она права, — согласился Элиас, откидываясь на перегородку и указывая на себя. — Посмотрите на меня. Я совершенно беспомощен.

Сорен нахмурилась.

— Перестань играть мускулами, когда говоришь это. Это всё портит.

— Ты всё разрушаешь.

— Твоё лицо всё портит…

— Хватит, — прервала Энна, постукивая Сорен по голове костяшками пальцев. — Просто будь осторожна. У тебя с собой маска?

— На месте.

— Меч?

— Очевидно.

— Носки и нижнее белье?

— Мама! — Сорен прокричала, а лицо Элиаса вспыхнуло. — Ты ставишь Элиаса в неловкое положение.

Энна нахмурилась.

— Нет ничего такого, чего он не видел раньше.

— Сортировка на поле боя едва ли интимна, — Сорен ухмыльнулась ему, злобно, как укус гадюки. — Кроме того, я даже не надела свои хорошие вещи.

Его язык пронзила боль. Сорен подняла свою сумку, всё ещё споря с Энной, когда та направилась на выход. Он почувствовал что-то металлическое — кровь. Он прикусил язык.

Мортем спаси его. Ему нужно было взять себя в руки.

Теперь на него смотрел весь патруль, борясь с ухмылками и хлопая ресницами. Лили дошла до того, что издала в его адрес звуки поцелуя, и он бросил в неё свой ботинок.

— Что со всеми вами?

— Бедный дурак, — вздохнул Джейкоб, светловолосый, грузный капитан их роты, всего на два года старше Элиаса. — Ты до сих пор ей не сказал?

— Я понятия не имею, на что ты намекаешь.

По комнате прокатился хор стонов, а Джейкоб повернулся к Элиасу спиной, раскинув ладони.

— Вы слышали его. Кто поставил деньги на его признание к концу недели?

— Завтра конец недели, — запротестовал Фригга, солдат средних лет с коротко остриженными волосами и узловатым шрамом поперёк рта. — У нас ещё есть день!

— К вечеру этого не произойдет, Фригг. Плати.

— Ты… — пробормотал Элиас, жар запульсировал от его поврежденного языка к щекам и шее, когда между ладонями замелькали монеты, по крайней мере, половина солдат в его роте сдавала деньги. — Ты принимаешь ставки? На что?

Джейкоб сунул деньги в карман, сверкнув улыбкой ярче любой монеты.

— Не беспокойся об этом, Благочестивый. Просто подумай, сколько пыток ты действительно готов вынести. Принцессе каким-то образом удаётся быть остроумной, как гвоздь, и тупой, как кирпич.

Это было правдой. Сорен справлялась со многими вещами с ловкостью интеллекта, который мог соперничать с большинством других, но, когда дело доходило до здравого смысла, она была склонна к идиотизму. Однако это не ответило на его вопрос.

— Я до сих пор не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Тогда ты ещё тупее кирпича, — Джейкоб хлопнул его по плечу и крикнул: — Хорошо, веселье закончилось! Нам нужно обогнать солнце и снести несколько голов Атласа. Собирайте вещи и на выход. Всё, что осталось позади, останется позади.

— В таком случае, почему бы тебе не побыть здесь немного? — спросил Варран, боевой товарищ Джейкоба.

Джейкоб показал ему грубый жест в ответ, поймав его захватом за голову, когда они вышли, костяшки пальцев вонзились в скальп Варрана, пока он боролся и со смехом проклинал Джейкоба. Он оттолкнул руки Джейкоба, немедленно потянувшись проверить, не развязались ли две косы, завязанные узлом на его затылке.

Элиас инстинктивно последовал его примеру, обнаружив в волосах собственную траурную косу. Эти пряди были в два раза длиннее остальных, грубая ткань, заправленная внутрь, натирала кончики пальцев.

Никсианский обычай: когда товарищ по битве умирал, выживший из пары отрезал частицу униформы своего мёртвого товарища по битве и вплетал её в свои волосы. Некоторые видели в этом знак позора, нарушенную клятву. Другие почитали их как память о своих павших.

Он носил свою как позор. Сорен носила свою как вызов — вызов, чтобы попытаться обвинить её в том, что произошло, отважиться даже попытаться забыть её дикую и злую боевую подругу Джиру, которая погибла в той же битве, что и Кайя, первая напарница Элиаса. Иногда он задавался вопросом, было ли это одной из причин, почему они с Сорен так хорошо подходили друг другу — их горести в некотором роде совпадали.

Он догнал её за дверью. Энны и других солдат уже не было, но на месте Энны стояли три другие девочки — сводные сёстры Сорен.

Ивонн, самая старшая, возилась с кудрями Сорен, её собственные белоснежно-золотые волосы были заплетены в корону на макушке. Наследная принцесса застонала, выплёвывая проклятия своими дерзкими розовыми губами.

— Боги, клянусь, у твоих волос есть собственное мнение. Эм, у тебя есть заколки?

Эмберлин, вторая по старшинству, была противоположностью светлокожей, светловолосой Ивонн. Её рыжевато-коричневая кожа была покрыта шрамами от кузнечного дела — Эмбер была мастером-оружейником, недавно вернувшаяся из ученичества в своём родном королевстве, Артем. Она выдернула заколку из собственных чёрных как смоль волос, открыла её зубами и протянула Ивонн, которая сморщила нос.

— Ртом, эм, серьёзно?

— Если тебе нужны были манеры, ты должна была спросить Аурели.

Сорен рассмеялась, сбрасывая руки Ивонн со своей головы.

— Ты прекратишь? Вы трое нас задерживаете.

Аурели — самая младшая из четырёх сестёр, пятнадцати лет, — скрестила руки, надула губы, вздёрнула носик-пуговку, каштановые волосы задрожали при движении.

— Элиаса здесь ещё нет.

— Простите, что разочаровал, — произнёс Элиас, и взгляды всех четырёх девушек метнулись к нему.

— Элиас! — Аурели бросилась прямо на него, её голова выбила воздух из его груди, а её тонкие руки обхватили его талию. — Тебя не было вчера за ужином!

Элиас выдавил из себя улыбку, почувствовав взгляд Сорен, сверлящий его череп.

— Прости, Аура. Аппетита особого не было. Я рано пошёл спать.

Сияющая улыбка Аурели немного поблекла, и он, молча, выругал себя, заметив, как старшие сёстры обмениваются взглядами за головой Аурели. Аурели потянулась к его рукаву.

— Это укус Гадюки? Может, тебе не стоит идти с остальными?

— Уже пробовала, Божья коровка, — небрежно сказала Сорен, но он услышал в её голосе напряжение. — Он идёт туда же, куда и я.

— Тогда, может быть, вам обоим стоит остаться, — Аурели прикусила нижнюю губу зубами. — У меня плохое предчувствие.

— Что я говорила о твоих плохих предчувствиях?

Сорен высвободилась из хватки Ивонн и осторожно вытащила Аурели из объятий Элиаса, обхватив своими мускулистыми руками младшую сестру. Она поцеловала её в макушку.

— Единственный способ доказать их неправоту — игнорировать их. Кроме того, мы не можем просто оставаться дома. Мы нужны нашей роте. Элиас — один из немногих молящихся людей, которые у нас есть, и кто знает, что с нами будет без благословения Мортем, верно?

Аурели снова надулась.

— Ты даже не веришь в Мортем.

— Тссс. Не говори так в его присутствии, мне всю дорогу до Урсы будут читать лекции.

Пока Сорен тащила Аурели дальше по коридору, Эмбер остановила Элиаса, положив ему руку на грудь.

— У меня есть кое-что для тебя.

— Для меня?

— О той услуге, которую ты просил меня? Наконец-то я закончила, — Эмбер положила ему на ладонь небольшой сверток, лёгкая улыбка тронула её обычно невозмутимые губы. — Как новое.

Шея Элиаса залилась жаром, и он поспешно сунул сверток в карман.

— Спасибо. Сколько я тебе должен?

— Элиас. Ты же знаешь, что лучше не спрашивать. Это не было проблемой, — она склонила голову набок, кинжально-острые глаза выискивали любую брешь в его броне. — Что случилось? Ты не выглядишь довольным.

Прежде чем он успел придумать ответ или, желательно, правдоподобную ложь, Сорен окликнула его из конца зала.

— Давай, осёл, мы отстаём!

Элиас застенчиво улыбнулся Эмбер и быстро поклонился.

— Долг зовёт.

— Элиас, — сказала Эмбер, снова останавливая его, когда он начал проходить мимо неё. Она посмотрела ему в глаза, скривив челюсть и нахмурив брови. — Не оставляй её там, слышишь?

Беспокойство вспыхнуло в его животе, как плохо разведённый огонь, но он кивнул.

— Никогда.

Она шлёпнула его по здоровому плечу, а потом отстранилась.

— Может быть, однажды я вернусь туда с тобой.

— Уверен, что каждый Атласец молится о том, чтобы этот день когда-нибудь наступил, — сказал он, чем вызвал редкий смех оружейницы.

К тому времени, как он догнал Сорен, Аурели торопливо уходила, вытирая лицо на ходу. Глаза Сорен тоже не были совсем сухими, прощания не были её сильной стороной, сколько бы раз она их ни произносила.

Он обвил рукой её плечи.

— Никогда не становится легче, не так ли?

Сорен вздохнула, обняв его за талию, и они пошли в ногу.

— Легче. Когда ты со мной, мне легче.

ГЛАВА 3

СОРЕН

Город Урса сверкал, как скопление звёзд в предрассветном свете за горной равниной, его далёкая красота диссонировала с криками битвы внизу.

Сорен вытерла заложенный нос и спрятала подзорную трубу, а затем снова натянула шарф на лицо. Она немного пошевелилась, пытаясь снять напряжение в теле, с уступа посыпались камни. Прошёл уже час, судороги начали ползти вверх и вниз по её согнутым ногам, в то время, когда она ждала сигнала для их роты присоединиться к битве.

— Беспокойно? — поинтересовался голос с дальнего конца тропинки и, обернувшись, Сорен увидела приближающуюся Ракель.

Её шарф был опущен, открывая поразительно красивое лицо. Её походка была уверенной и сильной, на тёмно-коричневой коже виднелся лишь слабый намёк на обветренный румянец. Её чёрные волосы были заплетены в две косы, открывая глубокие шрамы, которые тянулись от левого глаза до виска. Её левое ухо тоже было наполовину искалечено, а из полос по бокам головы не росли волосы. Ходило множество слухов о том, как она получила шрамы, начиная от несчастного случая на ферме и заканчивая битвой с каким-то огромным горным зверем, но она никогда не подтверждала ни один из них.

Она посмотрела на Сорен, приподняв одну чёрную бровь.

— Джейкоб не торопится отпускать нас, да?

— Как обычно, — пробормотала Сорен, избегая её взгляда.

Голос Ракель звучал слишком похоже на голос её покойной сестры, чтобы когда-либо зазвучать легко для ушей Сорен. Каждая беседа с ней была сродни разговору с более суровым и скучным призраком Джиры.

— Атлас привёл с собой солдат, благословленных Анимой. Биомансеры.

Выругавшись, Ракель достала свою подзорную трубу и, упав рядом с Сорен, поднесла её к здоровому глазу. Сорен протянула руку и направила подзорную трубу в сторону зарослей ежевики, которые она заметила ранее… определённо не местные. Ничего подобного в этих горах не росло.

— Сомневаюсь, что ты чувствуешь себя более расположенной к магии? — спросила она Ракель.

Плечи Ракель напряглись.

— Не особенно.

Магия Ракель была тайной, в которую были посвящены очень немногие. Джейкоб знал, так как был капитаном их казармы, Сорен знала, потому что Джира рассказала ей, а Элиас знал, потому что Сорен не видела смысла хранить от него секреты. Несмотря на то, что Ракель была одной из редких людей в Никсе, благословленных Темпестом, Богом Природы, она отказалась использовать свою магию. Сорен не сказали почему.

Она не стала настаивать на этом, хотя было бы неплохо хоть раз ощутить прикосновение магии в их рядах. Казалось несправедливым, что Атласу удалось сохранить это преимущество. Вместо этого она сказала:

— Знаешь, тебе не обязательно нянчиться со мной.

— Знаю. Это работа Лоча, — в голосе Ракель прозвучал вопрос, который Сорен не очень понравился. — Похоже, вы двое неразлучны с тех пор, как его укусили. Ну, ещё больше, чем раньше.

— Почему бы тебе просто не спросить меня, свободен ли он, Ракель?

Глаз Ракель закатился, когда она опустила подзорную трубу.

— Я здесь не поэтому. Хотя я должна предупредить тебя, что Джейкоб скоро начнёт следующий раунд ставок.

— Я сэкономлю тебе немного денег. Мы с Элиасом не такие.

Не то чтобы она не пыталась намекнуть тут и там, когда чувствовала себя особенно смелой.

Ракель снова вздохнула.

— Если бы вы двое были похоронены ещё глубже в отрицании, потребовалась бы целая рота, чтобы откопать вас. Но, если серьёзно, то я здесь не поэтому. Ты знаешь, что не так с сегодняшним днём?

Сорен решила, что лучше проигнорировать первое замечание и вместо этого сосредоточиться на последнем. Она возилась с пряжкой на ботинке.

— Солейл. Их мёртвая принцесса. Сегодня у неё день рождения.

Уголки глаз Ракель приподнялись.

— Ты знаешь, что это значит.

Затылок Сорен обожгла ненависть.

— Он где-то здесь.

Большинство солдат, погибших в этой бессмысленной войне, не получили никакого истинного возмездия за свою смерть. Поле боя сделало всех безликими, сократив их до герба на доспехах и флагов, под которыми они сражались. Она с такой же вероятностью убила бы кого-то другого, как и того, кто убил её подругу. Целенаправленная месть была бессмысленным предприятием, лучше ориентироваться на цифры, чем на конкретику.

Но не в этом случае. Ей чертовски повезло, что убийца Джиры, возможно, был единственным опознаваемым человеком в армии Атласа.

Ракель невидящим взглядом смотрела вперёд, на её лбу не было ни намека на эмоции.

— Моя сестра умерла два года назад. Уже как два года ему позволено пережить её… Я чувствую их, понимаешь? Я чувствую каждый его вдох, которого она никогда не получит.

Горло Сорен сжалось. Эта боль не была ей чуждой, в ней зияла пустота, оставленная потерей, которая никогда больше не будет ощущаться правильно, как сломанная и плохо сросшаяся кость.

Джира, убитая в бою. Её родная семья, её братья, сестра и родители, погибли, когда их деревня, полная невинных людей, была сожжена дотла в отместку за нападение Никсианского короля на Атлас. Бесчисленное множество других друзей, чьи погребальные костры она помогала возводить.

Сегодня вечером все и каждый чувствовали себя ближе. Они цеплялись за её плечи, как конденсат, утяжеляя её, нашептывая ей на ухо мысли о мести.

Однажды, когда они с Элиасом сидели плечом к плечу у костра, так близко, что её дыхание смешалось бы с его, если бы она не сдерживала его, Элиас тихим шёпотом, заглушаемым воем ветра, рассказал ей историю. Он шептал ей о душах без покоя. Как они скитались по потустороннему миру со спинами, согнутыми от бремени, которое несли, в одежде, разорванной ветрами, как когтями, моля Мортем о приюте.

Но они ничего не найдут. Ни мира, ни покоя, пока их смерти не будут отомщены.

Первый Принц Атласа не был ответственен за все смерти. Она не могла освободить каждую душу, которую любила, от страданий, описанных Элиасом. Но отомстить хотя бы за одну было бы хорошим началом.

Она протянула руку Ракель.

— Первый, кто увидит его, убьёт?

Ракель фыркнула, постукивая по уголку своего стеклянного глаза.

— Первый, кто его увидит? По-моему, это звучит не очень честно.

— Даже не пытайся притворяться, что ты не вдвое смертоноснее любого Атласца, с двумя глазами или без них.

Ухмылка тронула полные губы Ракель.

— Достаточно справедливо, — она сжала руку Сорен. — Первый, кто увидит, убивает.

В этот момент до неё донёсся звук скрежета ботинок о камень, она обернулась и увидела, как из-за поворота тропы появляется Элиас, его губы сжаты в мрачную линию. Медленно расцветающая заря осветила его тёмные волосы ореолом огня, глаза блестели боевым напряжением.

— Пора, — сказал он.

* * *

О, боги, это длилось целую вечность.

Сорен сжала рукоять меча и оглянулась на тело, над которым молился её боевой товарищ.

— Элиас, мёртвые тебя не слышат. Ты же знаешь это, верно?

Он вздохнул, прижав ладонь ко лбу мёртвого солдата, его колено зарылось в пропитанную кровью грязь поля боя. Его чёрные доспехи были забрызганы грязью и кровью от его собственных убийств, чётки туго обмотаны вокруг костяшек пальцев.

— Чем больше ты меня торопишь, тем больше мне потребуется.

Из её груди вырвался стон, и она подпрыгнула на пятках, вращая плечами, чтобы расслабить их. Они ссорились с самого рассвета, и она должна была быть измотана. Вместо этого жажда крови наполнила новой энергией каждую её клеточку, которая начала уставать.

— Битва подходит к концу. Нас обвинят в дезертирстве, если ты не поторопишься.

— Нас не собираются обвинять в дезертирстве. Расслабься. Тебе ещё предстоит пролить много крови.

— Меня больше беспокоит то, что Джейкоб скажет моей матери, что я провела половину битвы, наблюдая за своим боевым товарищем, стоящим на коленях. Против чего я бы не возражала при других обстоятельствах, но…

Она могла бы поклясться, что его лицо покраснело под слоем грязи и запёкшейся крови.

— Умница.

Она высунула язык.

— Осёл.

— Если ты хочешь, чтобы я поторопился, тебе нужно перестать говорить. Мортем не слышит меня из-за всего твоего нытья.

— Ты так груб со мной.

Небольшая ухмылка тронула уголки его рта, но он снова сжал их в торжественную линию.

— Просто дай мне закончить, ладно?

Она могла бы продолжать рычать на него, но это не принесло бы никакой пользы, он был упрям в таких вещах. Когда он впервые вступил в армию, песнопения «Элиаса Благочестивого» эхом разносились по любой казарме, в которую он заходил. Солдаты могут быть жестоки к новичкам, особенно конкретный молодой солдат, который заметил красивого новобранца, носящего чётки, и ничего не смог с собой поделать.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы простить её за это прозвище.

Она наблюдала, пока он произносил свою речь, разглядывая раскинувшееся перед ними заснеженное поле боя. К счастью, буря прекратилась незадолго до их прибытия, так что видимость была хорошей. Они поднялись на холм, где остались только мертвецы, вражеские силы отступили, силы Никса преследовали их.

Атлас отступал.

Это должно было быть хорошей новостью, но подозрение кольнуло глубоко в её животе. Атлас никогда не отступал. Скорее всего, это была перегруппировка, может быть, даже ловушка. И она до сих пор не заметила мужчину, которого искала.

Голос Элиаса донёсся сквозь её тревоги, с тоном благоговения, который она никогда не слышала, кроме его молитв.

— Ты сражался с честью и отвагой. Пусть Мортем приведёт тебя домой, друг, и пусть ни одно живое существо не потревожит твой сон.

Последняя часть была знакомой, заключительные слова молитвы, читаемой на похоронах непосредственно перед тем, как гроб был заперт, а ключ расплавлен. Суеверие из гораздо более мрачных времён; старое, но от него трудно избавиться.

Она волочила ноги за Элиасом, пока он карабкался дальше по холму, переходя от тела к телу, снова и снова бормоча одну и ту же молитву. Она была в нескольких мгновениях от того, чтобы начать вырывать себе волосы, а он даже не разговаривал с ней. Мортем, должно быть, была либо глухой, либо обладала божественным терпением.

— Если ты однажды попытаешься произнести надо мной эту молитву, я вернусь к жизни только для того, чтобы выбить тебе зубы, — бросила она через плечо.

— Я бы не стал тратить своё время впустую. Мортем понадобится нечто большее, чем молитва, чтобы убедить впустить тебя в Аркею.

О, за это ему надерут задницу. Высокомерный ублюдок.

Но когда она собиралась последовать за ним к следующему телу, её взгляд зацепился за солдата Атласа, сражающегося у подножия холма. Что-то в нём… в том, как он дрался, было знакомым.

Дрожь пробежала по её спине.

— Элиас.

Он не ответил, даже не посмотрел. Она отошла от него на несколько сантиметров, её каблуки заскользили по скользкому от крови склону, пока она вглядывалась в слепящее сияние умирающего солнца.

Броня солдата была значительно более тонкой, чем у других, с дополнительным усилением в уязвимых местах, сделанная специально для его тела и украшенная золотыми деталями. Помимо этого, он сражался с чуть большей ловкостью, лишь на чуточку осторожнее. Он отступил, куда могли бы вторгнуться другие. Он пригнулся там, где другие встретили бы удар.

Волосы на её затылке встали дыбом, и это не имело никакого отношения к более глубокому холоду, опустившемуся на поле битвы, когда солнце спряталось за горизонт, оранжево-золотой свет заливал поле кровавым сиянием.

Даже на таком расстоянии Сорен узнала солдата в позолоченных доспехах.

Отнюдь не солдат, а принц.

В Атласе их было только двое, и, по словам их шпионов, младший никогда не соизволил бы ступить на что-то столь грязное и опасное как поле боя. Что сделало этого солдата Первым Принцем Каллиасом Атласом, вторым ребёнком Королевы Адриаты.

Два года поисков, два года этой пустоты, ноющей в её груди всякий раз, когда она думала о Джире… И вот он здесь.

— Элиас.

Просьба. Предупреждение. Она увидела первой, у неё было право убить. Но если она не поторопится, то потеряет его.

Элиас не ответил, а когда она повернулась, то обнаружила, что он направился к телу в нескольких шагах позади, вне пределов слышимости. Он опустился на колени, сначала упёршись на раненую руку, а затем, поморщился, когда она согнулась, и поймал себя другой рукой.

Намёк на идею пронзил её разум.

Энна не позволила бы ей путешествовать через Атлас, чтобы добраться до Арбориуса, а Атлас не предложил бы противоядие от их коварных медленно действующих ядов за всё золото или драгоценности в мире, даже за мир.

Но для своего принца?

Это могло бы стать переломным моментом, щелью в броне Атласа. Они души не чаяли в своих королевских особах, любили их. Было странно, что королева вообще допустила одного из них на поле боя. В конце концов, она затеяла эту войну, чтобы отомстить за смерть своей младшей дочери. На что она готова пойти, чтобы избежать рытья ещё одной преждевременной могилы?

Решимость запела в венах Сорен, она надела свою простую металлическую маску на нижнюю половину лица, нацелилась на принца Атласа и побежала.

Её ноги стучали по земле, каждый шаг скользил по кровавому снегу, но она тренировалась для таких условий. Это был её мир. Это был её день.

Её взгляд остановился на принце, всё ещё отступающем, но делавшем всё возможное, чтобы уничтожить как можно больше преследовавших их, с удивительной ловкостью обращаясь со своим мечом. Он перебежкой пятился назад, постоянно цепляясь пятками за участки льда, вероятно, боясь повернуться спиной к вражеской армии.

И тогда-то Сорен увидела момент, когда он понял, что возмездие пришло. Его глаза распахнулись, когда она сделала выпад, боевой клич вырвался из её горла, а её меч описал дугу, опустившись к его ноге.

Их клинки встретились с резким лязгом, эхом, разнёсшимся по быстро пустеющему полю боя.

— Ты, — выплюнула она. — Это было слишком долго.

Он сощурил глаза.

— Простите, мы разве встречались? — его голос был слишком красивым и отточенным для солдата, атласский акцент был острым, как смехотворно красивый клинок в его руках.

Сорен не стала утруждать себя ответом. Она шагнула вперёд, решив ударить его по ноге, но он удержался на месте, нанеся удар рукоятью клинка ей в челюсть и сбив маску, заставив её пошатнуться. Она ударилась о землю головой, упав вперёд, её маска слетела начисто, а коса выпала из заколки. Она взметнулась, как язык пламени, и вскочила на ноги, отталкивая его клинок своим и занося локоть вверх. Когда удар достиг своей цели, костяной бугорок хрустнул у него под подбородком, и по её венам пробежала порочная волна ликования.

Это должно было сработать. Она чувствовала успех всем своим нутром.

Принц с рычанием выпрямился, его рука в перчатке инстинктивно потянулась к челюсти. Даже когда её разум был окутан дымкой битвы, она замечала мелочи — яркие сине-зелёные глаза, веснушки на его коже, густые, как звёзды в небе Никс, хорошо подстриженная рыжая борода и такие же пряди длинных волос, которые выбились из узла на затылке.

Встретив вызов в её глазах, таким же вызовом в его взгляде, оскалив зубы, принц приготовился к броску, его мускулы напряглись, как у дикой кошки, готовой к прыжку.

А потом он посмотрел на её лицо. Реально посмотрел.

Он остановился как вкопанный. Его клинок опустился так, что острие почти коснулось земли, выражение его лица расслабилось, как будто он полностью забыл, для чего он здесь. Его дрожащая рука, честное слово, дрожащая, поднялась ко рту, как будто его могло стошнить.

— Солейл? — проклятие, вздох, молитва.

Его голос. Это имя.

Сказки на ночь, прятки, сладкая вата, огонь и дым.

Сорен не могла думать. Не могла двигаться. На несколько слишком долгих ударов сердца она замерла, каждая её часть застыла от того, как этот принц смотрел на неё.

— Солейл?

Он подошёл на шаг ближе, остановившись всего в паре сантиметров от протянутой руки одного из её павших людей. Его взгляд был направлен только на неё, опустошённый, пылающий, благоговейный.

Этот звук, это зрелище заставили Сорен прийти в себя. Рёв ярости вырвался из неё, и она сделала выпад, направив свой меч к его бедру. Сбить его с ног было единственным способом, благодаря которому план мог сработать. С остальным она разберётся позже.

Его взгляд метнулся за её спину. Он инстинктивно изогнулся, чтобы избежать удара, ужас наполнил эти поразительные глаза.

— Подожди, нет! Прекрати!

Его финт вывел её из равновесия, но её клинок всё же вошёл в контакт: не вонзился в бедро, но оставил глубокую рану вдоль икры. Ужас и затаённое удивление на его лице сменились болью, и он отшатнулся назад, крича кому-то, чтобы тот остановился.

— Пожалуйста, остановись, я приказываю тебе…

Он кричал не ей.

Позади неё захрустел снег, и она резко обернулась. Над ней нависла тень, блеснула сталь, а затем её торс пронзила боль, как будто её разрывали пополам, сжигали заживо от пупка до груди. Земля встретилась с её телом с глухим стуком, который выбил из её груди остатки дыхания, поцелуй снега на её животе на мгновение превратил жжение в онемение. Она отчаянно попыталась подняться, но её руки погрузились в то, что на ощупь было меньше похоже на снег, а больше на лужу.

Она медленно опустила глаза.

Слякоть под её пальцами была окрашена в тёмно-малиновый цвет.

Хм. «Слишком много крови», — было её первой мыслью.

«О, преисподняя Мортем. Это моя кровь», — была её вторая, чуть более обеспокоенная мысль.

Она перевернулась на бок, годы боевой подготовки быстро дали о себе знать — используйте гравитацию в своих интересах, не позволяйте ране смотреть вниз, — и она прислонилась к одному из валунов, разбросанных по долине. После этого она почти ничего не делала, потому что оказалось, что потеря крови затрудняет что-либо.

Сквозь звон в ушах она услышала крик принца Атласа:

— Назад! Вернись, вернись за ней, чёрт возьми, вернись за ней! Солейл!

Кричал так, словно никогда не остановится.

ГЛАВА 4

СОРЕН

Когда она снова открыла глаза, вокруг была только кровь.

Вкус крови покрыл её язык, а запах был сильнее, чем приправленный ладаном дым погребальных костров, пылающих вокруг неё. Тепло маскировало понижающуюся температуру, когда на поле боя, наконец, опустилась ночь, отбрасывая длинные тени на клинки и тела. Тепло и было причиной таяния алого снега под ней, а её блуждающие руки оставляли полосы везде, где они касались.

И лужа у её колен говорила, что она была в нескольких минутах от смерти.

Дым… Если они всё ещё сжигали мёртвых врагов, она потеряла не так много времени.

Она прислонилась к валуну и прижала дрожащую руку к зияющей ране в животе, пробегая кончиками пальцев по зазубренным краям сломанных доспехов и обтрёпанным кускам туники под ними. С них капало.

Этот проклятый клинок прорезал её любимую броню насквозь.

«Что ж, — смутно подумала она, — просто прекрасно. Элиас устроит истерику».

Нащупав кинжал у пояса, она зажала деревянную рукоять в зубах, пока горький вкус полированного дерева не смешался с привкусом железа и соли на её языке. Затем она снова прижала ладонь к ране.

Ей потребовалась каждая унция её силы, чтобы подавить крик. От агонии у неё закружилась голова, и она едва цеплялась за сознание, но она не могла оставаться здесь и ждать, пока её найдут. Она не могла умереть столь не впечатляюще. Боги, это даже трудно было назвать историей.

Принцесса Сорен из Никса истекла кровью на холме с ножом в зубах. Мы нашли её через день, и никто не слышал её последних слов. Вероятно, они всё равно были не так уж хороши.

Ни за что. Она уйдёт эффектно, или вообще не уйдёт.

Если ты можешь ходить, ты будешь жить, так что вставай и иди.

Она выплюнула нож, её полубредовый разум сосредоточился на бороздках, оставленных её зубами, и крови, которая теперь заляпала рукоять. Откинув грязные волосы с лица, пряди цеплялись за липкую ладонь, она заставила себя подняться на ноги одним быстрым движением.

Молния пронзила её живот, боль ослепила её, и она едва заметила, что её колени подгибаются, конечности слабеют, темнота сгущается, пока всё, что она могла слышать, было биением её собственного сердца.

Удар.

Удар.

Ничего.

Удар.

Ничего.

Паузы между ударами увеличивались, пока она лежала неподвижно, затаив дыхание, в тупом ужасе ожидая следующего удара… или наступления тишины. Невозможно было сказать, сколько ударов оставалось в её замедляющемся сердце, неизвестно, было ли…

— Сорен!

Она попыталась поднять голову на этот крик, но обнаружила, что тело не слушается. Пятна заката и снега вращались ленивыми кругами, пока она пыталась сориентироваться. Щека была прижата к таящему снегу, острые стебли сухой травы впивались в кожу. Левая рука всё ещё лежала на животе, не делая ничего, чтобы остановить кровотечение, а правая рука была прижата под ней.

Мёртвый груз. Она не могла пошевелиться.

Вот тебе и прогулка, о, Славный Воин. Что за постыдный способ умереть.

Голос закричал снова, громче, более обеспокоенный.

— Кто-нибудь видел Сорен? Кто-нибудь знает, где… — затем беспокойство стало переходить в раздражение: — Сорен, где ты? Это не смешно, я постоянно твержу тебе, не смешно так пугать меня… давай уже выходи, чтобы я мог сразу перейти к тому, чтобы надрать тебе задницу за то, что ты бросила меня? Снова?

Элиас.

Она выплюнула кровь, скопившуюся во рту, пытаясь докричаться до него. Вместо этого её голос застрял в горле, и сдавленный кашель стал единственным криком, заставляющим её сопротивляться нежным рукам Мортем.

О, преисподняя забирает меня.

Очевидно, Элиас смог достаточно хорошо выследить её самостоятельно, потому что спустя мгновения или часы его голос раздался снова, громче, с отвращением, с ужасом:

— О, боги.

Ох, это нехороший знак.

Сорен бессмысленно моргнула, размытое пятно чёрной брони поглотило то немногое, что у неё осталось. Когда он поднял её за доспехи и прислонил спиной к скале, она попыталась найти его лицо, попыталась вспомнить, как произнести его имя, но смерть была слишком близка. Тень низко нависла над её телом, крадя мысли, память и волю.

— Не спать, Сорен, — приказал Элиас, каждое слово было наполнено таким глубоким ужасом, что у неё чуть не разорвалось сердце. — Оставайся со мной. Эй! Ты, что, не слышала меня? Держи глаза открытыми! Хоть раз в своей проклятой жизни просто делай, что тебе говорят!

Его тёплые руки, липкие от крови — её крови — обхватили её лицо. Она моргнула и обнаружила, что на неё смотрят глаза цвета смерти, чёрные, светящиеся золотом в свете костров.

— Делай, как тебе говорят, — повторил он, прижимаясь сухими от битвы губами к её лбу.

Её распухший язык шевельнулся, и ей едва удалось прохрипеть:

— Не… командуй мной, осёл.

Прерывистый смех.

— Я ненавижу тебя, умница.

— Нет, — пробормотала она в ответ, её глаза закрылись.

Даже на самом краю смерти, она знала это.

— Сорен. Эй. Сорен!

Он хлопает её по лицу, пытаясь привести в чувство.

— Куда, по-твоему, ты собралась?

— В преисподнюю Мортем, видимо.

— Это называется Инфера, умница. Не будь грубой.

Кровавый смех вырвался из её горла и потёк ручейком по подбородку.

— Осё… осёл.

Он выругался себе под нос, на секунду отстранившись, чтобы сорвать с шеи нитку чёрных чёток и намотать их на пальцы, полировка отразила угасающий свет.

— Продолжай дышать, хорошо? Тебе не разрешается останавливать дыхание.

Это ненадолго отвлекло её от боли, его чётки предназначались для умирающих или умерших людей. Не очень хорошо. Выглядит она немного хреново, но пока ещё живая.

Следующий смех болезненно застрял в её груди.

— Чёрт. Вот и все мои… мои планы на…

Надтреснутый, скрипучий звук, который он издал, мог быть смешком или всхлипом.

— Ну, твои планы на вечер? Ты серьёзно пытаешься шутить со мной прямо сейчас? Потому что это не смешно. Я не знаю, как ты думаешь, что это…

— Прости.

Она не была уверена, почему извинялась, не была уверена, была ли боль в её груди из-за того, что она умирала, или из-за того, что он звучал так, словно собирался заплакать.

— За что? Что сбежала, чтобы тебя убили? Я, конечно, надеюсь на это…

— Нет, — она медленно моргнула, на глаза навернулись слёзы. — Мои доспехи.

Он нахмурился, брови сошлись вместе, взгляд скользнул вниз.

— А что с ними?

— Ты так усердно работал над ними, — её горло сжалось. — Они уничтожены.

Его глаза снова метнулись к ней, сначала расширившись, а затем смягчившись так, как она редко замечала.

— Боги, Сорен, не беспокойся об этом. Я сделаю тебе новый набор, хорошо? Обещаю. Зимняя Ярмарка всё равно приближается.

— Он… принц, — вспышка золотых доспехов ожила в её памяти. — Увидела его первым… Подумала, что мы могли бы… поменять. За противоядие.

Он прижал руки к её торсу, но она больше этого не чувствовала, ещё один плохой знак. Его следующее проклятие было беспомощным, дрожащим, и он крепче сжал чётки.

— Ты пошла за Каллиасом? Сорен, ты не можешь просто… Ты должна была дождаться меня!

— Нет времени.

Она протянула одну руку, и он поймал её, переплёл свои окровавленные пальцы с её, наклонился ближе, другой рукой убрал слипшиеся от пота волосы с её лба, а потом снова прижал к ране.

— Ты, хотя бы, убила его?

— Нет.

Стыд расцвёл в её ноющей груди при этом обрывке воспоминания.

— Сбежал.

— Это прекрасно. Это прекрасно. Я уверен, что этот сукин сын… эй. Сорен. Сорен.

Он снова шлепнул её по лицу, его голос становился всё громче и громче, но её голова начала казаться тяжелой, как один из мешков с зерном, которые они разбивали в тренировочных залах казармы, а её руки… Она вообще не чувствовала своих рук.

— Я собираюсь отвезти тебя домой, хорошо, умница? — он сделал паузу, как будто ожидая ответа, затем повторил: — Эй, умница, я с тобой разговариваю. Я собираюсь отвезти тебя домой. Скажи мне, что ты меня слышишь!

Ты слышишь меня, умница?

Я слышу тебя, осёл.

Это была их версия ласковых прозвищ, которые одновременно служили кодом для «я в порядке, а ты?». Вызов и отклик, вопрос и ответ. Но у неё не было сил говорить.

Он пошевелился, как будто собирался встать, и паника пронзила тёплую дымку, медленно затмевающую её мысли. Он уходил? Он не мог уйти. Она должна была сказать ему, должна была заставить его остаться…

Боги, она не хотела делать свой последний вздох в одиночестве.

Только не снова. Бессмысленная мысль пробилась сквозь туман. Не дай мне снова умереть в одиночестве.

Затем он появился снова, тенью нависнув над ней. Он ладонью обхватил её щеку, его голос был нежным, несмотря на разочарование, исказившее его расплывчатое лицо.

— Я не могу перенести тебя в таком состоянии на руках. Я собираюсь позвать врача и вернуться обратно, хорошо? Мне нужно, чтобы ты продержалась, пока я не вернусь. Ты помнишь, как это делается?

Она пошевелила губами, но не издала ни звука.

Его хватка на ней усилилась.

— Ты ставишь себя на якорь. Найди свой якорь и держись. Скажи мне, когда он у тебя будет.

Она не могла. Её голова начала опускаться….

— Сорен!

Он поймал её и заставил посмотреть на него, его голос дрогнул, когда он провёл большими пальцами по её щекам.

— Давай, скажи мне, когда он у тебя будет.

Она кивнула, едва заметно опустив подбородок.

Он смахнул случайную слезу с её щеки, его губы дрожали, когда он попытался и не смог ухмыльнуться.

— Это было слишком быстро. Скажи мне, что это такое, или я тебе не поверю.

Заставьте их говорить. Их всех учили, что нужно делать, чтобы раненые продолжали сражаться. Она и не подозревала, что это так раздражает. Так тяжело.

Вспышка рыжих волос, которые не были её собственными. Мальчишеские голоса выкрикивают её имя, руки хватают её и перекидывают через плечо, а она визжала от восторга.

— Летняя ярмарка.

Боги, это был её голос? Похоже, она уже была на полпути к тому, чтобы стать призраком.

— Я… мне шесть. Мои братья играют со мной в прятки.

Он выдохнул и кивнул, наклоняясь, чтобы запечатлеть последний страстный поцелуй на её лбу.

— Держись за воспоминание. Я сейчас вернусь.

Он не вернётся вовремя. Она знала это. Он, вероятно, тоже так думал.

— Не надо.

В свете костра выражение его лица было измученным, лицо в полосах сажи, щетина запеклась от крови из открытой раны на щеке. Старый бог, потерянный мальчик, плакальщик, который слишком поздно пришёл на погребальный костер.

Красивый.

Он сжал её руки, затем позволил им упасть.

— Я сейчас вернусь.

Она не могла этого сделать. Она не могла позволить ему уйти, не могла умереть холодной, потерянной и одинокой.

— Элиас. Не уходи.

Но он уже исчез, его тень сменилась звёздами, тысячами и тысячами сверкающих полос, натянутых по небу, как занавески на каркасе кровати, как волны, выбрасываемые на берег из разбитых раковин.

Волны. Ракушки. Вещи, о которых она читала только в сборниках рассказов, но здесь, в этом промежутке между жизнью и смертью, она могла представить их: мерцающие цветные кусочки, усеивающие береговую линию, вода, живущая собственной жизнью, набрасывающаяся на сушу, пожирая всё на своём пути, прежде чем отступить обратно в глубины.

Был ли океан Атласа таким же огромным, как небо Никс? Должна была быть причина, по которой они практически поклонялись ему, почему проводили так много своей жизни в воде.

Изнеможение, холодное, тёмное и окончательное, охватило её тело. Поселилось в её мышцах. Отяжелило её веки.

Так что это был её великий конец, её последнее прощание. Мерцание далёких, непочтительных звёзд. Внезапная, странная, инстинктивная тоска по морю, которого она никогда не видела.

На мгновение, всего на одно, она могла бы поклясться, что почувствовала запах соли и влаги и морской воды. Снег, зажатый в её кулаке, мог бы на ощупь походить на песок, если бы она поверила в это достаточно сильно, если бы она притворилась…

«Океан никогда не покидает нас, ты знаешь, — сказал голос, который она помнила только во сне. — Он проникает в твою кровь. Люди становятся зависимыми от солёной воды».

«Но что, если они пойдут куда-нибудь ещё, папа? Что, если там нет океана?»

«Он следует за ними. Однажды попробовав океан, ты никогда не сможешь его забыть. Ты будешь скучать по нему вечно».

А потом тьма унесла её прочь.

ГЛАВА 5

ЭЛИАС

Элиас Лоч произнёс бесчисленное количество молитв за последние десять лет.

С того момента, как он перешагнул порог церкви, где жрица Кендра основала свою школу, и сделал первый вдох пыльного, разгорячённого воздуха, он понял одно: ему суждено служить своей богине любым доступным ему способом. Даже когда его глаза горели и слезились, полуослеплённые калейдоскопом цветов из витражей, возвышавшихся над ним, он с дрожью от осознания своей правоты понял, что находится именно там, где ему и место.

Его первая настоящая молитва, которая была полностью его собственной, а не цитатой из маленькой священной книги, была простой, он шептал её себе под нос, когда у него сбивались колени, и сводило живот.

«Пожалуйста, не дай мне наблевать на Жрицу».

Он догадывался, что Богиня Смерти нечасто слышала такую просьбу.

Рука матери на его спине и рука отца на плече — вот всё, что поддерживало его в тот первый день. И эта первая молитва привела к тысячи других — ни одна из них не была такой отчаянной, как эта, повторяемая в его голове, пока он бежал через замерзшую долину. Ни одна из них не была такой пылкой, как та, что вырывалась в рыданиях между судорожными вдохами: «Не она. Не она. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не она».

Боги, как он позволил этому случиться?

«Я дам тебе что-то ещё. Что-нибудь ещё. Ты получишь всё, что попросишь у меня. Но не её».

Его ноги едва касались земли, когда он мчался через окруженную горами долину, и это всё равно было недостаточно быстро для него. Для неё. Небо стремительно меняло цвет с оранжевого на серый и чёрный, ночь скрывала свидетельства кровопролития, которое они учинили сегодня, и это должно было быть утешением. В конце концов, Никс был королевством ночи. Это был их дом.

Но на этот раз это только подстегнуло его бежать быстрее, паника накатывала вместе с пульсом, рука пульсировала от боли. Она снова была слабой, онемевшей и покалывающей, как на следующий день после того, как он был ранен. Вероятно, ничего хорошего это ни сулило, но у него не было времени беспокоиться об этом. Наступала ночь, и если он заблудится в темноте, то никогда не найдёт палатку. Сорен ускользнёт от потери крови, шока или гипотермии — в зависимости от того, что похитит её раньше.

Дышать. Дышать. Дышать. Это был не столько приказ самому себе, сколько мольба, прошептанная боевой подруге, которую он оставил позади, пропитанную собственной кровью, с неподвижным смеющимся ртом, бледным от холода.

Следующий вдох, который он сделал, превратился в рваный всхлип, звук, приглушённый стуком крови в голове и хрустом снега под ним.

— Ты будешь жить, — молился он между вздохами.

Молился ей, своей Сорен, а не своей богине, возможно, первый еретический поступок, который он когда-либо совершил. Первый из многих, на которые он, возможно, был бы готов пойти, если бы это удержало её здесь.

— Ты будешь жить.

Не вопрос, не мольба. Приказ.

— Послушай меня хоть раз: ты будешь жить, или, помоги мне, я убью тебя сам.

Боги, он бежал недостаточно быстро. Его легкие горели, каждый вдох был хриплым, в то время как он торопил, торопил себя…

Вон он. Свет фонаря мерцал вдалеке, разрезая кромешную никсианскую ночь. Он бросился к палаткам, крича о помощи. Все прекратили свои дела и уставились на него, как на какое-то привидение. Только когда он опустил на себя взгляд, он понял, что был весь в крови, и выглядел так, будто сам умирает.

— Кто-нибудь, помогите, — выдавил он, согнувшись пополам, положив руки на колени, пытаясь набрать достаточно воздуха, чтобы объясниться. — Это… принцесса… Сорен…

Два врача в одно мгновение вскочили на ноги. Старший, мрачный и бледный, выпалил:

— Веди нас к ней.

Если путь до палатки занял столетие, то обратный путь был вечностью. Врачи обогнали его, когда его силы ослабли, но всё было в порядке. Лишь бы они добрались до неё, лишь бы спасли её…

Они перестали бежать.

Элиас резко остановился между ними, отчаянно пытаясь втянуть воздух в свои опалённые лёгкие.

— Что вы делаете? Мы почти…

То немногое дыхание, которое ему удалось собрать, улетучилось, когда он увидел представшую перед ними картину.

Окровавленная трава и талый снег. Залитый кровью валун зловеще озарён светом фонаря. Пустые, выброшенные доспехи.

Она исчезла. Не умерла — исчезла.

Мир ушёл из-под ног Элиаса, ужас впился острыми когтями в каждую его кость. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет…

— Может быть, её нашел кто-то другой, — услышал он свой голос. — Может быть, кто-то нашёл её и отнёс в палатки…

«Или она умерла, — пробормотали его мысли. — Она умерла, и они утащили её вместе с остальными телами. Может быть, она уже горит».

Мир накренился на бок, ещё больше, сильнее…

Элиас рухнул на колени.

ГЛАВА 6

СОРЕН

Иногда, в самые одинокие и тёмные ночи, Сорен снился её отец.

Почти всё о её первой семье было потеряно из-за дыма и времени, её память затуманилась после травм, полученных в ночь пожара. Но она помнила, как его борода царапала её лицо, когда он целовал её, какой высокой она чувствовала себя, когда он нёс её на плечах, и как, если она правильно хныкала, надув губы, могла выпросить разрешение не ложиться спать.

Эти ночи были её любимым временем. Отец прижимал её голову к себе и гладил по волосам, в то время как её веки тяжелели, его голос рокотал глубоко в груди, он бормотал сказки о других королевствах и прекрасных принцессах, пел колыбельные о звёздах и море и о вопросах, оставшихся без ответов.

Все воспоминания, которые она обнаружила, прятались глубоко в её сознании, возвращаясь через сны и смутные мысли. И здесь, в этом тёмном месте между жизнью и смертью, она снова нашла его.

— Папа. Папа. Папа, папа, папа, папа, ты меня слушаешь?

— Я всегда слушаю тебя, Солнечный лучик. Дай мне минутку, и тогда я весь твой.

Сорен ухватилась за край отцовского стола и перегнулась через него, её косы задели свежие чернила, написанные на пергаменте, окрасив края волос в чёрный цвет. Надежда порхала между её рёбер, как нервные бабочки, пока она осматривала беспорядок.

— Это для моего праздника?

Она не могла вспомнить, как выглядела комната, или какой работой занимался её отец, но она никогда не забудет, как утомляла его работа. В тот день он склонился над стопкой конвертов, некоторые из которых были поспешно разорваны, другие отброшены в сторону с неповреждённой восковой печатью. Его густые медно-рыжие волосы были собраны в небольшой узел на затылке, удерживаемый золотой заколкой с изумрудами, которую Сорен отчаянно хотела стащить для своей шкатулки с драгоценностями, а очки сползли на самый кончик носа, угрожая упасть прямо с его лица в письма, которые он читал уже несколько часов.

Он тепло улыбнулся ей, глядя на свою работу, но его карие глаза были прищурены и остекленели. Он всегда щурился, когда уставал.

— Парочка. Но большая часть относится к другим вопросам.

Она быстро вздохнула, изо всех сил стараясь скрыть своё разочарование. Но менее послушная сторона её рта нахмурилась, та сторона, которая уже около года с нетерпением ждала своего дня рождения и очень хотела подарков, которые к нему прилагались.

— Ой. Что тогда?

Он отодвинул свой стул и раскрыл объятия в приглашении, которое она никогда не игнорировала. Сорен вскарабкалась на стул рядом с ним и уселась к нему на колени, вытянув руки поверх подлокотников, а он пододвинул стул обратно к столу. Она не могла видеть его лица, но услышала его улыбку, когда он сказал:

— Скажи мне, что ты видишь, Солнечный лучик.

Что ж, это звучало не очень хорошим ответом на её вопрос. Но она прикусила язык и подчинилась, внимательно изучая лежащее перед ней письмо.

— Стимулы, — прочитала она вслух. — Что это значит?

— Стимулы подобны вознаграждениям. Они предлагаются для того, чтобы побудить людей что-то делать или не делать.

Сорен изучила бумагу более внимательно, упершись кончиком языка в щеку. Пока она читала, её глаза сосредоточенно щурились.

— Мм… стимулы для… союза. Союза с кем?

— Таллис. Мы думаем, что они стали бы для нас хорошими союзниками в случае… если что-нибудь случится.

Нервная энергия хлынула по ногам Сорен, и она легонько толкнула их, чтобы высвободить. Она опёрлась локтями о стол, и чернильные косички скользнули по только что написанному письму отца, не обращая внимания на его тихий протестующий стон.

— Я думала, мы с Таллисом уже дружим.

Улыбка исчезла из голоса её отца, когда он ответил, мягко просунув руки ей под локти и отодвигая её прочь от стола.

— Мы дружили. Но недавно мы получили известие, что они прощупывают другие королевства.

Сорен сморщила нос.

— Прощупывают?

Отец обнял её, положив подбородок ей на голову, пряди его бороды выбивались из тщательно заплетённых косичек.

— Они пытаются найти королевство, которое может дать им больше, чем можем мы. Так что мы собираемся первыми предложить больше.

— Почему? Если они не хотят, чтобы мы…

— Никто не хочет союза, Солнечный лучик. Если бы королевства стремились только к союзам, они бы никогда не стали их создавать. Нам нужен Таллис и мы должны показать им, что они тоже нуждаются в нас.

Сорен запрокинула голову и посмотрела на отца.

— Мы им нужны, папа?

Взгляд её отца вернулся к письму, и его грудь поднялась и опустилась во вздохе.

— Я надеюсь на это. Я очень надеюсь.

* * *

Смерть пахла мятой и прохладным ветерком.

Это было неожиданностью. Живя бок о бок с Элиасом, у неё всегда создавалось впечатление, что это место будет огненным или, по крайней мере, он сказал ей, что, если она сделает ещё одно замечание о том, что его задница довольно приятной формы, она почувствует вкус сажи и серы, когда умрёт.

— Стоит того, чтобы увидеть, как ты краснеешь, — весело ответила она, и он простонал что-то о том, что она невероятна.

Но здесь не было огня, хотя он ей снился, где-то за письмами ко дню рождения и голосом отца и резким запахом свежих чернил. Огонь, который ревел, кусал её за пятки и шипел: «Беги, маленькая принцесса, беги», пока густая, как смола, тьма не поглотила его.

Ну, хотя бы, с этим было покончено. Но остатки этой тьмы всё ещё цеплялись за её разум, затягивая её сознание, как будто ещё не была готова выпустить её наружу.

Никакой боли — это первое, что она заметила, когда её разум вернулся к бодрствованию. Там, где она когда-то чувствовала себя рыбой со вспоротым брюхом, было только нежное, покалывающее тепло. Но у неё болели кости, она невыносимо устала, и во рту стоял ужасный привкус, похожий на старое мясо и утреннее дыхание. Смерть, возможно, и пахла приятно, но вкус был ужасен.

Где-то далеко она услышала надтреснутый, задыхающийся стон. Он мог бы принадлежать ей.

Что-то коснулось её лба, рука, успокаивающая и осторожная, пригладила её волосы, как мать, хлопочущая над ребёнком, страдающим от лихорадки.

Она нашла свой язык и сумела прохрипеть:

— Эй, осёл.

Рука на её лбу замерла.

— Прошу прощения?

Это был… определённо не Элиас.

Она никогда не просыпалась после битвы без Элиаса с тех пор, как они принесли свои клятвы боевых товарищей, раненые или нет. Ни разу.

Она распахнула глаза и увидела лицо убийцы.

Принц Каллиас.

Волосы цвета солнечного огня, заплетённые в длинную косу, перекинутую через плечо, покоились на бирюзовой тунике с длинными рукавами — тонкий шёлк, филигранно расшитый золотом, его очень легко проколоть. Его глаза были самого бледного сине-зелёного оттенка, который она когда-либо видела, как взбитая звёздная пыль, как плесень. Его лицо было странно открытым, беззащитным, на нём не было ничего, кроме надежды.

Она могла бы это изменить.

Сорен вскочила, рыча, потянув руки к его горлу, приготовившись вырвать жизнь из его красивой шеи.

— Ты!

В мгновение ока он превратился из друга в воина и, поймав её за запястья, без труда прижав.

Чёрт возьми. Чёрт возьми.

В таком состоянии её тело не могло выдержать боя. Она дрожала только от усилия этого единственного выпада, волна за волной головокружительная боль, сковывала её конечности.

Так что, боль отсутствовала, только если она не двигалась. Это было плачевно, в основном потому, что она только что бросилась прямо в объятия убийцы Джиры, его сердце было в нескольких сантиметрах от неё, и у неё не было оружия, которое можно было бы вонзить в него по самую рукоять. Нет сил выдавить из лёгких воздух. Ничего.

Ракель доверила ей своё право на его смерть, а она потерпела неудачу.

Она ненавидела его лицо, — красивое в отличие от Элиаса, со всеми острыми углами и изящными чертами, — больше, чем ненавидела что-либо в своей жизни. И это о чём-то говорило, ведь она ненавидела довольно много вещей, и ненавидела их очень сильно.

— Прекрасное отношение к тому, кто спас тебе жизнь, — пожурил он её.

— Иди в преисподнюю, — плюнула Сорен ему в лицо, ударив коленом ему в пах.

Принц немедленно отпустил её, взвыв от боли. Всё нежное в его глазах превратилось из звёздной пыли в известняк. Он похромал назад, но держался так прямо, как только мог, цепляясь за своё самообладание.

— Попробуешь убить меня ещё раз, и ты обнаружишь, что наши подземелья гораздо менее гостеприимны, чем эта комната.

Эта комната — округлая, как башенка замка, стены окрашены в нежный кремовый оттенок, с ползучими виноградными лозами и странными цветами, нарисованными от пола до потолка весёлыми взмахами кисти. Баночки с припарками и пучки сушёных трав были разложены на тумбочке рядом с её кроватью — одни лекарства для предотвращения инфекции, о назначении других она не могла догадаться. Широкое окно, обрамлённое неотёсанным деревом, находилось напротив её предполагаемого смертного одра, а за ним…

Это объясняло рёв, который не утихал даже тогда, когда она вырвалась из пылающих кошмаров в более спокойные сны. Вовсе не огонь, а вода, которая тянулась всё дальше и дальше, конца и края не было видно.

Океан.

Ржавая коса Мортем. Она была в Атласе.

В течение нескольких тяжелых ударов сердца они пребывали на своих позициях — Сорен, упершаяся ладонями в матрас, готовая к атаке, и принц Атласа, уставившийся на неё так, словно она разбивала его проклятое богами сердце. Она закрыла глаза, делая медленный вдох, пытаясь успокоиться. Здесь было что-то, чего она недопонимала, и она вот-вот умрёт, если не выяснит это.

— Не думала, что Атлас берёт пленных, — сказала она, наконец, снова пытаясь встать.

Но её голова закружилась, как волчок, и она стала заваливаться.

Принц Каллиас, либо действительно глупый, либо страдающий от переизбытка жалости, снова поймал её, удержав за запястья.

— А я не думал, что Никс обучает своих солдат совершать самоубийства.

Она откинула голову, ухмыляясь своей самой дикой ухмылкой, позволяя ненависти расползаться по её лицу, как растущий сорняк.

— Ты понятия не имеешь, чему нас учат, ублюдок. А теперь отпусти меня.

Что-то в его глазах дрогнуло при её усмешке, но он не ответил на её ненависть вспышкой своей собственной, не вторил её насмешливому взгляду.

Он казался… грустным. Если бы она ничего не знала, то назвала бы это горем.

Что бы это ни было, он подчинился, подтянул её к краю кровати и сделал три длинных шага назад. Он был не намного выше Элиаса, но его ноги составляли значительную часть его тела, более неуклюжего, чем она могла предположить, когда он был в доспехах. Его поза была слишком идеальной, плечи отведены назад, как у статуи какого-то давно умершего короля. Телосложение не воина, а политика.

— Ты не знаешь, кто я, не так ли? — тихо сказал он.

— Каллиас, Первый Принц Атласа, второй ребёнок самой королевы Адриаты.

Она изобразила насмешливый полупоклон со своего места, стараясь не обращать внимания на то, насколько скованным было движение и, надеясь, что не выглядит слишком жалко в этом залатанном больничном халате.

— Я бы сказала, что рада встрече, но пообещала своему боевому товарищу, что приложу реальные усилия, чтобы быть более честной.

Выражение лица Каллиаса не изменилось.

— Я говорю не о своём имени и титулах. Ты не знаешь, кто я такой.

Ухмылка Сорен дрогнула.

— Что ещё нужно знать, Ваша Королевская Неуклюжесть?

Это вызвало реакцию, короткую вспышку шока, прежде чем принц заставил себя нацепить маску безразличия.

— Немного отдохни. Наши целители позаботились о твоей ране, но твоему телу всё ещё нужно восстановиться. Ты потеряла много крови.

Сердце Сорен ушло в пятки, и она инстинктивно потянула руку, чтобы прикрыть рану на животе. Под халатом она почувствовала толстую полосу рубцовой ткани, заживление которой ускорилось неестественными способами.

Магия.

Не совсем неизвестная в Никсе, но уж точно не распространённая, особенно для исцеления. Это было в репертуаре Анимы, а Никс, по большей части, отвергал других богов, посвятив свои храмы чествованию Мортем со странным алтарём, возведённым для Темпеста.

Но ни для Анимы, Богини Жизни. Ни для Оккассио, Богини… что-то о зеркалах, змеях и чтении звёзд, что вызывало у Элиаса особый вид опасения. И никогда, никогда в честь пятого бога — как-его-там — бога, ответственного за что-то ещё неприятное, чего она не могла вспомнить.

Наверное, ей следовало немного больше прислушиваться к Элиасу.

— Нет, спасибо, — в итоге вымолвила она. — Я бы хотела, чтобы мне разрешили отправиться домой, пожалуйста.

Каллиас приподнял бровь.

— Это было вежливо.

— Это сработает?

— Нет.

— Тогда забудь об этом. Отправляйся в преисподнюю, атласский ублюдок.

Подождите… она уже говорила это. Боги, её язык ощущался тяжёлым, каждое слово переходило в следующее с пьяной невнятностью.

Его глаза снова потемнели, его собственная боль расколола этот ледяной взгляд. Но вместо возражения или угрозы он просто сказал:

— Отдохни. Позже нас ожидает серьёзный разговор.

Прежде чем она смогла набраться сил, чтобы спросить, почему её привезли сюда, почему потрудились использовать магию для её исцеления, почему не убили её, как других… принц развернулся на каблуках и вышел.

Дверь за ним закрылась, щёлкнул замок.

ГЛАВА 7

КАЛЛИАС

Рёв в голове Каллиаса отказывался утихать. Как шторм, срывающий пальмы, как грохот волн, разбивающихся о берег. Он ничего не знал, ничего не видел, кроме волос той никсианки, её лица… лица, которое он знал. Лицо, которое он считал давно похороненным.

Незнакомка, но совсем не незнакомка. Незнакомая во взрослом возрасте, но такая же знакомая, как биение его собственного сердца.

Он прислонился к двери лазарета, бороздки дерева неприятно впились в его позвоночник. Его не волновал дискомфорт, по правде говоря, он его почти не чувствовал. Помимо шума в голове, всё остальное было приглушённым, оцепенелым, похожим на сон.

Это не могло быть правдой.

Живая. Живая. Живая.

Как?

Каллиас провёл ладонями по бороде и, подняв глаза, увидел Джерихо, прислонившуюся к противоположной стене со скрещенными руками и прямой спиной, как будто она всё ещё сидела на своём троне. Как будто её статус преследовал её, куда бы она ни пошла.

Его старшая сестра не могла выглядеть более уравновешенной в этом розовом, струящемся шифоновом платье с рукавами, застёгивающимися на запястьях. Её алые волосы были собраны сзади в аккуратный пучок, а фарфоровая кожа практически сияла от мерцающей золотой косметики и тонкого блеска на губах. Но выражение её лица было создано для войны. Он никогда не видел её такой разъярённой. Пылающий зелёный огонь в её глазах угрожал прожечь прямо сквозь дверь, удерживающую его в стоячем положении.

— Она меня не знает, — слова обожгли кончик его языка, как кислота. — Я имею в виду, она знает моё имя, но она…

Плюнула в меня. Оскорбила меня. Сказала мне идти в преисподнюю. Пыталась убить меня.

— Она меня не узнаёт, — неуверенно повторил он. — Что бы Никс с ней ни сделал…

— А мы уверены, что это она? Не просто какая-то невезучая рыжая, с которой ты случайно столкнулся?

Негодование кольнуло его изнутри. Он подавил его.

— Я не дурак, Джерихо. Ты видела её лицо. Она выглядит точь-в-точь как ты, как мама. И боги, как она разговаривает…

— Как Финн?

— До ужаса пугающе.

Выражение лица Джерихо смягчилось и, оттолкнувшись от стены, она подошла ближе и сжала его плечо.

— Я знаю, что ты проявил должную осмотрительность, Кэл. Я просто хочу быть осторожной, — она нахмурилась, облизнув большой палец и принявшись протирать его шею. — Стой спокойно. У тебя там что-то есть.

— Наверное, кровь, — вздохнул он. — Я купался уже пять раз и всё ещё нахожу пятна.

Она сморщила веснушчатый нос и отдёрнула руку, поморщившись при виде красно-коричневого пятна на большом пальце. Она бесцеремонно вытерла его об его куртку.

— Ну, фу.

Это вызвало бы у него смех, если бы ярость и горе по очереди не сжимали его сердце до боли.

— Ты можешь послать за Воном, чтобы он засвидетельствовал совпадения крови? Я не хочу говорить маме и папе, пока не буду уверен.

Улыбка Джерихо дрогнула.

— Кэл, я не знаю… У него была пара тяжёлых дней, и ты знаешь, как ему тяжело, когда…

— Знаю, знаю.

Его шурин всегда был болезненным человеком, но за последние пару лет его силы резко упали. В плохие дни он с трудом поднимался с постели.

— И ты знаешь, я бы не спрашивал, если бы это не было важно, но мы должны знать, Джер. И нам понадобится кто-то, кто поддержит нас. Если это она…

Джерихо сглотнула, горе отразилось в слезах, застилавших её глаза, в том, как она прижала руки к животу, как будто её вот-вот стошнит.

— Если это она, то она была пленницей Никса, боги знают, как долго.

— Что бы они с ней ни сделали, если это она, она не знает нас так, как должна.

Каллиас заставил себя быть Первым Принцем, собранным и аналитичным, излагая факты и извлекая из них всё, что мог. Эмоциям не было места в этом обсуждении, пока он не узнает наверняка.

— Девять лет вполне достаточный возраст, чтобы помнить. Если она не помнит, то потому, что они заставили её забыть.

Это должно быть невозможно. У Никса очень мало магии, и она не включала магию разума, насколько он знал — что, по общему признанию, было не так уж много. Он был человеком политики, а не чудес в виде мёртвой младшей сёстры, которая выросла и попыталась убить его, оказавшись не на той стороне войны, которую начала её смерть.

В висках начала медленно пульсировать боль.

— Позови Вона. Я начну искать остальных.

— Мама с папой в загородном доме, — сказала Джерихо. — Маме нужно было уехать из-за дня рождения Солейл. И Финн…

О, идеально. Он знал эту мелодичность в её голосе, это лёгкое вздрагивание, выражение её лица, которое говорило, что она пошла по пути, по которому не хотела.

— Хорошо, — пробормотал он, пощипывая переносицу. — Расскажи мне всё быстро. Что этот придурок задумал на этот раз?

ГЛАВА 8

ФИНН

— Теперь, держись. Думаю, мы все можем согласиться, что это была непреднамеренная ошибка.

Принц Финник Атлас медленно попятился от грубо сколоченного стола, подошвы его сандалий прилипали к засохшим лужицам пива и выброшенным кусочкам засахаренного кокоса, невинная улыбка украшала его лицо. Не то чтобы они могли видеть её из-за его шарфа, тщательно обернутого вокруг нижней половины лица, и шляпы, надвинутой на волосы, выдающие его. У него было много качеств, не многие из них были хорошими, но полным дураком он не был.

Только наполовину. Может быть, на треть, если бы он был великодушен к самому себе.

У него было три минуты, чтобы покончить с этим, прежде чем барменша вышвырнет одного из них вон.

Он поймал взгляд барменши и дважды потянул себя за мочку уха. Она прищурилась, глядя на него, и издала безмолвный стон: «Это необходимо?» — написано на её лице.

Он бросил на неё умоляющий взгляд. Она вздохнула, но устало кивнула, собрав с барной стойки все бьющиеся стаканы. Не лучшее проявление веры, но он это выдержит.

Неуклюжая человеческая масса, которого он только что обыграл в карточной игре, с не такими уж высокими ставками, и определённо не стоящими всей этой суеты, медленно поднялась на ноги. Похожие на дубинки руки ударили по столу с такой силой, что на потолке задребезжали люстры из плавника.

— О, это была ошибка, всё в порядке. Но далеко не непреднамеренная.

Финн подавил желание вздохнуть. Ситуация была настолько банальной, что он даже не потрудился найти в ней что-то смешное.

— Томас, давай назовём это удачей новичка и оставим всё как есть, хорошо?

— Давай назовём это жульничеством.

Финн ахнул, прижимая руку к сердцу.

— Ты меня обижаешь.

Томас ухмыльнулся, показав удивительно идеальные зубы.

— О, я даже не начал обижать тебя, красавчик.

«Говори заикаясь. Похлопывай карманы. Ты сын аристократа не в своей тарелке, так что веди себя соответственно».

Финн поднял руки вверх, заставляя колени дрожать ровно настолько, чтобы это было заметно.

— Послушай, в этом нет ничего особенного. Ты хочешь вернуть деньги? Вот, возьми их обратно. Мне это ни к чему.

Он бросил кошелек на стол. Томас даже не взглянул на него.

— Ты мошенник и вор. Я хочу деньги в двойном размере.

Мошенник и вор? Кто бы говорил. На самом деле Финну пришлось потрудиться, чтобы держать руку достаточно высоко и выиграть против тех карт, которые этот человек держал в рукавах.

Финн выдавил нервный смешок.

— О, да ладно, у меня нет с собой столько. Только дурак носит с собой столько монет.

Томас выхватил зловещего вида кинжал.

— Двойной размер.

— Ох, ладно-ладно, не нужно быть… занудой. Послушай, мне придётся съездить домой и привезти их. Где ты остановился?

Томас быстро огляделся по сторонам, и когда он назвал Финну адрес, ему стоило больших усилий сохранить неподдельный ужас в своих глазах. Дрожь в руках. Сохранить тот ничтожный маскарад, что он устроил.

Боги, это было так легко, что почти перестало быть забавным.

Он ударился каблуком о дверной косяк в нужном месте, чтобы его спотыкание выглядело реальным, выскочил на улицу и, заикаясь, пообещал оставить деньги на пороге этого человека к вечеру и выглядел соответственно напуганным обещаниями «засунуть этот нож в неприятные места», если он не принесёт нужную сумму. В тот момент, когда дверь встала на место, он расслабился и наконец-то позволил себе усмехнуться, сунул в карман кошелек, который схватил со стола, пока спотыкался как подвыпивший аристократ, которого они все привыкли видеть… и мошенничающий.

Во всяком случае, так они думали.

— Ты мошенник и вор, — передразнил он себе под нос, закатывая глаза. — Ты тупица, который обманул провидца, но, конечно, я вор.

Он стянул с себя щегольскую шляпу и шарф и засунул их в сумку, затем натянул на их место плащ и застегнул его на плечах, накинув капюшон на голову. Поспешив вниз по мощёной улице, прежде чем дверь таверны снова распахнулась, он проскользнул в магазин стеклянных изделий и стал выглядывать из-за разноцветных ловцов солнца, в то время как двое мужчин с важным видом прошли мимо магазина, даже не оглянувшись. Хвост, посланный мужчиной, он, без сомнения, обманул.

— Финник Атлас, — окликнул его продавец из-за прилавка, к счастью, единственный человек в магазине, иначе у него были бы неприятности из-за использования настоящего имени Финна. — Вам лучше не создавать проблем в моём магазине.

— Конечно, нет, мистер Поллок. Просто смотрю сегодня.

Старик что-то проворчал себе под нос, но больше не протестовал, в конце концов, Финн всё ещё был больше принцем, нежели негодяем.

Когда прошло достаточно времени, Финн вышел из магазина, неторопливо прогулялся по нескольким боковым улочкам, а затем, наконец, нырнул в пустой переулок и глубоко вдохнул насыщенный солью воздух. Даже в такой глубине города он всегда мог найти следы моря: разбросанные ракушки, песок, характерный запах. Порт-Атлас извивался вокруг береговой линии, как греющаяся на солнце змея, его жители никогда не отходили слишком далеко от побережья, чтобы слышать рёв волн прямо за посыпанными песком улицами и побеленными стенами. Здесь никуда не деться от океана.

Лёгкий ветерок шевелил его капюшон, охлаждая пот, собравшийся на лбу под краем ткани. Влажность была ниже, чем обычно, солнце чуть прохладнее. Приближалась зима, лишая тропическую жару её обычной силы, но Финн не возражал. Он не был поклонником влажности, она ужасно действовала на его волосы.

Кстати говоря, его скальп уже чесался, как тюлень, покрытый песком. Он стянул с себя капюшон, провёл пальцами по тёмно-каштановым волнам и скривился, когда пряди встали сами по себе.

В конце переулка за углом скрывалась вторая фигура в плаще, стоя прислонившись к стене. Она подняла руку, костяшки пальцев трижды быстро постучали по побеленной каменной стене. В ответ Финн издал низкий свист из трёх нот. Всё чисто.

— Это заняло у тебя достаточно много времени, — вздохнула тень, откидывая свой капюшон и делая шаг вперёд. — Я думала, Ниси вышвырнет тебя раньше.

— Я выторговал больше времени, — Финн протянул мешочек с монетами. — Здесь должно быть примерно половина платежа, который он должен тебе, но я предполагаю, что он проиграл остальную часть в другой партии прежде, чем я добрался до него. Он в старом зелёном здании на Риптайде со странными окнами, если хочешь намекнуть охраннику. И я тоже рад тебя видеть, Луиза. Спасибо, что сказала это.

Луиза фыркнула, забирая у него кошелек и взвешивая его опытной рукой. Она была тёмной, как никсианская ночь, её кожа соответствовала ониксовым волосам. Её кудри, казалось, встали дыбом сами по себе — что всегда выглядело так, словно она попала в шторм или в неё ударила молния, и Финну это в ней нравилось.

— Ты уверен, что это мой парень?

— От него всё ещё пахло теми ужасными свечами из твоего магазина.

Её улыбка стала шире.

— Наблюдателен, как всегда. Уверен, что я не могу тебе заплатить? Я чувствую себя неловко, навязываясь…

Финн тихо фыркнул.

— Всё порядке, спасибо. Я сделал это просто для того, чтобы занять голову. Такое чувство, что в последнее время не о чем думать.

Луиза тихо хихикнула.

— Действительно, такая проблема могла возникнуть только у принца.

— Значит, дела занимали?

— Дела каждый день.

Финн осмелился спросить:

— Дневной бизнес или ночной бизнес?

Губы Луизы скривились.

— Оба. Весь день люди приходят в магазин в поисках припарок и зелий, чтобы облегчить боль от простуды, а что касается ночи… Война так близка к концу, что люди хотят заглянуть в будущее чаще, чем когда-либо. Ты должен знать. Одни только твои визиты могли бы поддерживать мой магазин на плаву в течение нескольких месяцев.

Дискомфортный укол скрутился глубоко в животе Финна, и он инстинктивно оглянулся через плечо.

— Я предпочитаю, чтобы мы не говорили об этом. Конфиденциальность, помнишь? Ты обещала.

— Боишься, что кто-нибудь узнает, что их принц посещает провидицу в предрассветные часы?

— Скорее боюсь, что ты обманываешь меня, и все узнают, что меня обманули. Не могу рисковать титулом самого умного человека в Атласе в надежде, что ты честна.

Луиза фыркнула.

— Я не обманываю тебя. Мои толкования основаны на реальной магии. Это больше, чем может сказать половина других провидцев в городе.

— Они могут говорить всё, что им заблагорассудится, и ты тоже можешь. Это не делает слова правдой.

— Разве я когда-нибудь ошибалась?

Финн вскинул руки в беспомощной мольбе к безмолвным богам.

— Ты закончила? Или ты собираешься продолжать препираться, пока нас кто-нибудь не заметит? Я бы предпочёл не рисковать своей репутацией, если меня поймают за пределами дворца.

— Ты имеешь в виду свою репутацию ленивой задницы?

— Да, её. Именно её.

Луиза тихо хихикнула, убирая в карман свой кошелек с монетами.

— Хорошо, Финн. Передай своему хорошенькому братишке от меня привет.

— Я пас. У Кэла достаточно поклонниц и без тебя в этом списке. Это ударяет ему в голову.

— Это будет стоить ему головы, если он не будет осторожен.

Финн невольно ухмыльнулся, когда она ушла, набрасывая капюшон на свои буйные волосы. Он прислонился плечом к кирпичной стене, наблюдая, как она уходит.

— Это наблюдение или пророчество?

— Тебе придётся угадать! — крикнула она через плечо, озорство играло в пятнашки между её словами. — Или заплати мне за это сегодняшним вечером!

Жадная, хитрая женщина. Он сомневался, что у него был друг лучше.

Натянув капюшон обратно, Финн выскользнул из переулка, прокладывая путь по мысленной карте города. Осталось не так много магазинов, мимо которых он мог бы безопасно пройти в этом конкретном костюме. Лорду Лютику скоро придётся уйти в отставку.

Позор, на самом деле. Он многое вложил в эту роль. Он почти проникся симпатией к бедному дурочку.

Потирая чешущееся ухо, он свернул на тихую улицу, рассеянно подсчитывая, сколько дверей, сколько домов, какого они цвета. Все дома из белого камня. Шесть красных дверей, четыре зелёных, семь синих, две фиолетовые. Последняя дверь привлекла его внимание — водоворот краски и приклеенных кристаллов. В последний раз, когда он заходил, она была жёлтой как пахта, скорее всего, новый владелец, вероятно художник.

Чёрт. Это досадно. Художник означал, что не за горами появление магазина, а магазин означал клиентов, а клиенты означали, что ему придётся корректировать свой маршрут. Эта улица в итоге окажется слишком многолюдной, чтобы быть безопасной для его подвигов.

Возможно, он был последним в очереди на трон, но он сделал для поддержания порядка в своём городе больше, чем кто-либо из его родственников. И как бы ни было приятно получить за это некоторую похвалу, его эффективность в значительной степени зависела от работы вне влияния дворца.

Сквозь его зубы проскользнул вздох, и он на мгновение замер, обхватив затылок обеими руками, вслушиваясь в звуки города за пределами этого пузыря тишины. Крики чаек. Детский смех. Грохот волн.

Потерять эту улицу было бы неуместно, но ничего не поделаешь. Когда война должна была вот-вот закончиться якобы в их пользу, по крайней мере, так утверждали его брат и мать, люди были полны оптимизма, начинали новый бизнес, строили новые дома. И они куда-то направлялись, Финн это знал, он мог ощутить перемену в воздухе, ощутить тихую смену течения. Его контакты были на пределе. Его метки были на грани. Даже путь под его сапогами казался менее щадящим, чем обычно, словно сам город напряг каждый мускул, ожидая ещё не нанесённого удара.

Но он не был так уверен, что грядет триумф. Всё ощущалось… более тёмным. Больше походило на предупреждающий звон, чем на победный.

Смутная дрожь страха пробежала по его спине, и с каждым шагом, который он делал по направлению к дворцу, этот страх рос и распространялся, пока не пустил корни в его животе. До тех пор, пока не стало трудно переставлять одну ногу за другой.

— Ах, прекрати, — пробормотал он, стуча себя по голове тыльной стороной ладони. — Паранойя-убийца, Финн. Все эти прятки действуют тебе на нервы.

Тем не менее, страх держался, цепляясь за его пятки, как вторая тень. Так что, когда два гвардейца встали на его пути, возникнув абсолютно из ниоткуда, намеренно преграждая ему путь, он не был так удивлён, как должен был быть.

Он натянул капюшон, выдавая улыбку, даже когда мысленно произносил литанию проклятий и подумывал о том, чтобы развернуться на каблуках и убежать.

— Привет, всем. Прекрасное время для прогулки.

— Принц Финник, — сказал один из них, отдавая честь, приложив кулак к груди. — Принцесса вызвала вас домой.

Он боялся этого. Джерихо не слишком заботило его желание время от времени ходить по городу в компании самого себя. Слава богам, она не послала за ним час назад. Потребовалась каждая унция его очень хрупкого самоконтроля, чтобы сдержать стон.

— Мне неприятно тебя огорчать, Симус, но моя сестра никуда меня не вызывает.

Он ободряюще похлопал охранника по плечу и попытался обойти его, приподнимаясь на цыпочки, чтобы казаться немного выше. Этому трюку он научился у кого-то давным-давно… У кого-то, о ком ему больше не хотелось думать, кого он посещал только в случайных снах или в годовщину её смерти.

Симус сделал шаг назад, заблокировав его и эффективно отрезав его колебания. Любимый охранник его старших брата и сестры бросил на него усталый взгляд, приподняв золотистые брови в молчаливом извинении.

— Она сказала, что это чрезвычайная ситуация.

Чёрт. От этого он не отделается.

— Хорошо, — вздохнул он. — Полагаю, что, если она была достаточно любезна, чтобы прислать эскорт, я действительно не могу отказаться. Можем мы сначала остановиться и купить немного печенья? Я умираю с голоду.

Симус и другой гвардеец Пирра — молодая женщина, новичок в их штате, с двумя младшими сестрами и любовью к жасминовому чаю — обменялись взглядами. Симус уже выглядел смирившимся.

— Как пожелаете, Принц.

Действительно. Как это заведено, как это было, как это всегда будет: Финник Атлас всегда получал то, что хотел. Избалованный отпрыск королевской семьи. Ленивый принц, который не удосужился отполировать меч, не говоря уже о том, чтобы овладеть им. Учёный, который наполнил себя знаниями до такой степени, что у него не осталось места для более дружелюбных черт, таких как сострадание, трудовая этика или манеры в целом, правда.

Но были маски, и к тому же хорошие. Он практиковался в их ношении, но не как актёр, а как хамелеон. Одна и та же форма, отлитая в несколько разных цветах, ровно настолько, чтобы быть убедительной.

Так и должно было быть. Ленивый человек никому не угрожал. Никто не обращал на него внимания.

Ему нравилось играть бездельника, шута, дурачка. Это значительно облегчало ему задачу быть тем, кем он был на самом деле.

Но по мере того, как они приближались к дворцу, это странное предчувствие становилось всё тяжелее и мрачнее с каждым мгновением, он вдруг засомневался, что дурак сможет справиться с тем, что надвигается.

ГЛАВА 9

КАЛЛИАС

Честно говоря, временами казалось, что его младший брат забавлялся тем, что пытался свести его с ума.

Ритмичные удары шагов Каллиаса не помогали, повторяющиеся шлепки сандалий по плитке действовали на его и без того воспалённые нервы, но он не мог устоять на месте. Каждый сантиметр его тела гудел от тревожной энергии, адреналин бурлил, как прилив, в его венах каждый раз, когда он вспоминал, что грядет.

Финн и Солейл родились с разницей всего в год, практически близнецы, настолько похожие по характеру, что во дворце каждый день заключали пари, у кого из них будет больше неприятностей. Солейл почти каждый раз оказывалась на первом месте только по одной причине: Финн научился лгать хорошо и рано. Солейл никогда не умела врать, даже когда выросла. Финну было так плохо из-за того, что Солейл была единственной, кого наказывали за их выходки, что он фактически начал брать ответственность на себя.

Эти двое были неразлучны. И когда Солейл умерла, никто не воспринял это тяжелее, чем Финн. Мальчик, который ходил за Каллиасом на цыпочках, пытаясь казаться выше, который повторял всё, что он говорил, надменным тоном и с вздёрнутым носом, который ободрал колени и плакался Каллиасу вместо их родителей… он тоже умер.

И, в то время как остальные, в итоге, научились жить со своим горем, Финн предпочёл вместо этого солгать — на этот раз самому себе. Убедить самого себя, что он ничего не чувствует, что Солейл ничего для него не значила, что она была всего лишь призраком, оставшимся в его детстве. Он даже больше не навещал её могилу.

Каллиас старался не сердиться на него за это. В последний раз, когда он дал волю своему праведному гневу, Финн не разговаривал с ним почти месяц. И, в конечном счёте, он предпочёл бы позволить своему брату продолжать лгать, чем потерять его из-за правды.

Но теперь уже не забыть, не утопить воспоминания в вине и не избежать двери в королевском крыле, на которой до сих пор красовались разноцветные каракули, нарисованные детской рукой. Будет трудно цепляться за решение Финна полностью стереть Солейл, когда он встретится с ней лицом к лицу.

Никто не мог сказать, как отреагирует брат на то, что у него отняли эту ложь. И, честно говоря, Каллиасу не хотелось гадать.

Снаружи прогремел гром, сверкнула молния, на мгновение лишив мир красок, в этот момент по его рукам пробежали мурашки. Этот коридор с правой стороны был увешан картинами, а слева бесконечным окном, демонстрирующим то, что обычно было захватывающим видом на море, расположилась стеклянная стена. Но сегодня море было непроглядно тёмным и гневным, облака цвета сажи катились по небу, полосы молний пронзали их, как стрелы, выпущенные в сердца.

Не самый удачный день для прогулок по городу.

И как обычно, в один прекрасный день, когда он действительно захотел, чтобы его младший брат бездельничал дома, Финн решил побродить, причём без сопровождения. Каллиас собирался задушить его, как только тот вернётся.

Так и будет, если его ещё не убили в каком-нибудь глухом переулке наёмники, или никсианские шпионы, или кто-то, кто счёл его особенно раздражающим.

Не успела эта мысль по-настоящему обеспокоить его, как сзади на его плечо опустилась рука, за которой последовал претенциозный протяжный голос брата:

— Хотя я рад видеть, что ты вернулся живым, я чувствую себя обязанным сказать тебе, что ты собираешься протоптать дорожку в полу, двигая пятки таким образом.

Каллиас стряхнул руку Финна, изобразив на лице подобающее случаю недовольное выражение, и только затем повернулся.

— Я уезжаю на пару дней, и всё разваливается на части. Ты прекрасно знаешь, что не стоит покидать дворец в одиночку. Если мама поймает тебя…

— О, боги, ты прав!

Финн преувеличенно демонстративно огляделся, прикрывая глаза ладонью и вытягивая шею, чтобы осмотреть коридор. Его волосы были мокрыми, одежда влажной, и от него пахло дождём, трубочным дымом и любимым одеколоном Каллиаса… тем, который, как он думал, он потерял больше месяца назад.

— Хм… странно. Мамы, кажется, здесь нет. Она стала невидимой? Возможно, прячется под одной из этих рам?

— Не будь задницей. Если с тобой что-то случится…

— Ты будешь опустошён. Знаю, и я очень тронут.

Финн прижал руку к сердцу, имитируя выражение признательности, что было настолько непривычно для него, что больше походило на уродливую гримасу.

— На самом деле обвинили бы меня.

— Чувство вины и горе не так уж далеки друг от друга. Ты помнишь, когда Джерихо красила свой кабинет и всё время спрашивала нас, что ей выбрать — мятно-зелёный или цвет морской пены? Вот так оно и есть.

Каллиас медленно моргнул, глядя на него.

— Знаешь, в половине случаев я даже не уверен, что ты понимаешь, о чём говоришь.

На лице Финна появилась ухмылка.

— Ты только сейчас понял это?

Каллиас рывком притянул его к себе, схватив за голову и вцепившись костяшками пальцев во влажные волосы Финна. Даже когда Финн протестовал, извивался и добродушно пихал его, даже когда они смеялись и дрались, кожу Каллиаса покалывало от неправильности происходящего. Но он всё равно заставил себя принять это, насладиться этим, потому что он уже чувствовал, стены этого момента были хрупки, они начали трещать по швам ещё до того, как он прошёл.

После этого пути назад уже не будет. Какой бы нормальной жизни им ни удалось достичь за последние десять лет, каким бы странным способом им ни удалось собрать свою семью обратно в некое подобие целого… Всё это вот-вот рухнет. И Каллиас был тем, кто нанесёт последний удар по его основам.

— Ладно, хватит! — взвизгнул Финн, наконец, оттолкнув Каллиаса, быстро взъерошив волосы и нахмурившись, поправляя своё тёмно-бордовое жаккардовое пальто. — Что тебя гложет? Ты мучаешь меня только тогда, когда у тебя стресс.

— Я всегда в стрессе.

— Вот именно.

Каллиас изобразил выпад, и Финн откинулся назад, подняв руки. На короткий миг они замерли в таком положении, каждый пытаясь оценить, собирается ли другой напасть. Наконец, Каллиас вздохнул и уронил руки по бокам.

— Пройдись со мной. Нам нужно поговорить.

Финн с опаской посмотрел на него, но пошёл в ногу с ним. Они направлялись в лазаретное крыло дворца.

— Это из-за моего сегодняшнего ухода? Потому что, насколько я знаю, что ты, что Джерихо намного превосходите меня в категории тайных побегов.

— Нет.

— Кто-то умер?

Всё внутри Каллиаса напряглось.

— Нет.

— Тогда выкладывай! Ты же знаешь, у меня не хватает терпения. Всё дело в моём храпе? Люди снова жаловались? Поэтому я хожу к специалисту, ты знаешь, раз в…

— Раз в неделю, я знаю. Забавно, что я до сих пор каждую ночь просыпаюсь оттого, что крыша трясётся.

— А, ха-ха, умора. Ты ничуть не лучше, Мистер Я-Произношу-Зажигательные-Речи-Во-Сне. Тебя все слышат, знаешь ли, твои стены не такие…

— Финник. Ты можешь замолчать на секунду, чтобы я мог сообщить тебе, что произошло?

Финн сильно поморщился, имитируя кляп.

— Нет необходимости вытаскивать карточку с полным именем, спасибо. Ты не моя нянька.

— Ты мне тут не заливай, — проворчал Каллиас.

Финн просто пожал плечами, и Каллиас постарался не завидовать тому, как легко выглядел этот жест. Старался не думать о том, как это несправедливо, что из-за глупого везения, из-за порядка рождения и ничего больше, на его плечах лежал груз королевства, в то время как у Финна не было ничего тяжелее этого безвкусного пальто.

— Ты собираешься сказать мне, почему мы идём в лазарет, если никто не умер?

Каллиас остановился перед главными дверями лазарета, выкрашенными в ярко-белый цвет и украшенными двумя венками из зелени и желтоватого гибискуса — крошечная дань Аниме, Богине Жизни, и, следовательно, богине, которой молилось большинство целителей.

Он не был большим поклонником религии, он верил в существование богов и молился Аниме из чувства долга, но что касается посвящения своей жизни служению ей… У него было достаточно забот как у Первого Принца Атласа, обеспечивающего безопасность наследников. Однажды он уже потерпел неудачу. У него не было времени изображать из себя заодно и последователя.

Кроме того, когда дело доходило до религии, было только одно место, где он чувствовал нечто близкое к поклонению. И эта конкретная область не находилась под юрисдикцией Анимы.

Каллиас медленно повернулся лицом к своему брату. Финн прислонился плечом к стене, теребя подол своего пальто, выражение его лица внезапно стало серьёзным. Ямочка на его левой щеке стала глубже, когда он нахмурился.

— Кэл. Ну же, ты меня пугаешь.

Не было никакого способа смягчить этот удар, поэтому он решил не ходить вокруг да около и сказал:

— Солейл жива.

Финн уставился на него, не мигая… в течение пяти секунд. Десяти секунд. Тридцати. Каллиас пересчитал каждую секунду, не отрывая от Финна взгляда, ожидая, когда он сделает вдох. Чтобы задать вопрос. Закричать. Хоть для чего-то.

Вместо этого Финн рассмеялся. Это был мрачный, лишённый юмора смех, от которого волосы на затылке Каллиаса встали дыбом.

— Это не смешно.

— Финн.

Но он покачал головой, ещё один глухой смешок нарушил самообладание Каллиаса, вытеснив из него гнев. Он шагнул вперёд, пытаясь схватить брата за плечо.

— Финн, это не шутка…

— Ты прав, это не шутка! — рявкнул Финн, отталкивая руки Каллиаса и вдавливая кулак в грудь Каллиаса, отталкивая его на шаг назад. — Что с тобой не так? Ты опять пьёшь, да? Потому что нужно быть совершенно пьяным, чтобы хотя бы отчасти подумать, что это будет смешно!

Руки Каллиаса похолодели от стыда, колени уже болели от желания упасть на землю и молить о прощении, но он стиснул зубы, сдерживая себя. Он уже достаточно извинился за это, Финн заговорил об этом только назло, чтобы попытаться причинить ему боль в ответ.

— Финн. Посмотри на меня. Я не шучу, я не пытаюсь разыграть какую-то шутку и не пытаюсь причинить тебе боль. Иди и сам посмотри на неё.

— Видишь ли, я бы с удовольствием это сделал, Кэл, вот только она сгорела заживо. Ты помнишь это? Был пожар. Никс сожгли половину дворца. Ты пропустил это событие? Я мог бы поклясться, что видел тебя там.

Расстроенный, Каллиас снова попытался поймать его за плечи.

— Если ты только посмотришь на неё…

Финн отшатнулся так быстро, что чуть не упал, ударившись спиной о стену с таким сильным стуком, что окна задрожали в своих рамах.

— Прекрати пытаться схватить меня! Боги, Каллиас, ты ударился головой на поле боя? Кто-то пробил тебе череп мечом… рукоятью… этой фигнёй?

— Это называется навершие…

— Мне наплевать, как это называется! — голос Финна зазвучал на октаву выше, глаза сверкали гневом, но в них тоже был страх, едва проглядывающий наружу. — Просто скажи мне, что ты ведёшь себя как ублюдок или играешь в какую-то нелепую игру, или заключил пари с Джер, и я даже не буду злиться. Просто признайся во всём, прямо сейчас.

Каллиас беспомощно развёл руками.

— Я настолько честен, насколько это возможно. Послушай, если ты войдёшь в ту комнату, и окажется, что я лгу тебе, я буду у тебя на побегушках целую неделю… месяц. Целый месяц, и ты можешь просить меня сделать всё что угодно, и я это сделаю. Но мне нужно, чтобы ты зашёл туда и посмотрел на неё, потому что я не могу… Боги, Финн, я понятия не имею, что делать, и мне нужна твоя помощь. Твоя сестра жива. Всё это время она была в плену Никса. И мне нужно, чтобы и ты, и Джер, чтобы вы оба были со мной, когда я расскажу маме и папе. Я не смогу сделать это в одиночку.

Финн уставился на него, на челюсти тикал мускул, а в глазах читалось что-то незнакомое. Что-то, чего он никогда не видел в нём раньше.

— Пожалуйста, Финн, — прошептал он. — Мы превыше всего, помнишь? Ты, я, Джер, Вон… Мы команда. Всегда так будет. Я не собираюсь обманывать твоё доверие сейчас.