Начальник милиции. Книга 6 (СИ)

Глава 23

Мухтар повёл меня к котельной. Я еле поспевал, переставляя ноги, как свинцовые гири, кровь продолжала сочиться из ран, эти потери отдавались в теле пульсирующей слабостью. Голова кружилась, перед глазами плыло, и я с каждым шагом всё сильнее сомневался — не зря ли мы идём туда, прочь от помощи? Может, пёс ошибся? Может, учуял запах Сафрона, всё ещё витавший здесь, и по инерции ведёт меня по старому следу?

Но Мухтар то и дело возвращался ко мне, будто боялся снова потерять. Он скулил, просяще смотрел и упрямо тащил меня всё в том же направлении. Он что-то почуял на этом ключе. Запах того, кто ему был хорошо знаком. И вот мы оказались перед котельной.

Я замер. Прислушался… Все так же тихо, как в склепе. Неужели я что-то упустил? Что здесь, в этом гиблом месте, могло быть ещё?

Мы вошли внутрь. Я на всякий случай вооружился увесистым камнем, сжал его в ладони, чувствуя холодную шероховатую поверхность.

Я убил Сафрона, убил Фёдора, этих зверей без страха и совести. Но чувство опасности не исчезло. Оно было здесь, витало в воздухе, липло к коже, будто невидимая паутина.

И Мухтар зарычал. Его шерсть на загривке встала дыбом. Здесь был кто-то ещё.

Мне вдруг показалось, что я снова в тёмном подъезде, с арматурой в рукаве, и Серый скалится на меня с лестницы этажом выше.

Нет, нет, Морозов — уже не тот.

Я помотал головой. Слабость навалилась вдруг, неожиданно. Будто силы окончательно покинули меня. Потеря крови — рана брала своё. Я вцепился в стену, пытаясь прийти в себя, но Мухтар уже уверенно вёл меня в дальний угол, где валялся грязный половик, весь в саже.

Пёс стал яростно отгребать лапами ткань, откидывая её в сторону. Я с трудом наклонился, опасаясь, что если покачнусь и упаду, то останусь здесь навсегда, дернул тряпицу, потянул сильнее. Половик с глухим шорохом отвалился, и под ним открылся люк.

Ржавый, массивный, с железной окантовкой, он словно сросся с полом, став частью этого проклятого места. В центре висел кованый замок — огромный, покрытый глубокой рыжиной, словно переживший не одно десятилетие.

Какая странная замочная скважина… Я сразу узнал её. Ключ, который я нашёл у Фёдора, был именно такой формы.

— Молодец, Мухтар, хороший пёс… — голос был хриплым, как будто чужим. Я слабо улыбнулся и нашел силы потрепать пса по загривку.

Пёс же только мотнул головой в ответ и всё нетерпеливо скрёб лапами по люку, он явно кого-то почуял. Я не сразу попал в скважину, медленно вставил ключ в замок, провернул. Он нехотя поддался — хрипло скрежетнул, будто возмущаясь, но в конце концов щёлкнул, и дужка отделилась от корпуса, откинулась в сторону.

Отшвырнув замок, я взялся за крышку, собрав остатки сил, и с трудом поднял её. Железо было тяжёлым, люк скрипел и сопротивлялся, наконец, поддался, и крышка с гулким звоном бухнулась о пол, подняв облако пыли, сажи и чего-то ещё… Но из-под земли не потянуло холодом. Удивительно, но там было теплее, чем снаружи.

Передо мной зияла дыра — будто чёрная пасть подземелья. Я пошарил по помещению. Нашел бытовой ножик, отшвырнул камень и вооружился хотя бы хлипким клинком. Лучше, чем ничего.

В углу котельной заметил старые застывшие в плаче свечи. Одну зажёг. Огонёк дрожал, плясал у меня в пальцах, но давал хоть какой-то свет.

Я сделал первый шаг вниз, на лестницу, ведущую в черноту. Я спускался не слишком быстро, шаг за шагом, и ступеньки казались бесконечными. Куда же она ведёт? Или это я схожу с ума? Каждый шаг отдавался в теле тупой болью, силы уходили с каждым мгновением, как песок сквозь пальцы. Может, у меня уже галлюцинации от потери крови? Или тут действительно огромное помещение под котельной?

Я поднял голову — Мухтар в проёме казался маленьким, словно детская игрушка. Чёрт, действительно просторно.

И вот, наконец, упёрся в дверь. Только подумал, что придётся её ломать, и мысленно выругался — где взять сил на этот рывок, но потянул за ржавую ручку — и дверь со скрипом отворилась сама. Внутри, как ни странно, горел свет.

Свеча.

Тень мелькнула в углу, что-то бросилось на меня. Я вскинул руку, готовый ударить, но вдруг услышал знакомый голос.

— Саша⁈ Это ты⁈

— Вера?

Я замер.

К ноге её тянулась цепь. Она стояла в центре этой странно обставленной комнаты. Кровать, шкаф, даже подобие уборной. Почти как обычное жилище, только под землёй. Только отсутствие окон и металлическая цепь выдавали суть — это была темница.

— Я знала, что ты меня найдёшь, — прошептала Вера.

Цепь не давала ей подойти ближе. Я шагнул к ней. Она бросилась мне на шею, обняла, губы горячо скользнули по моей щеке. Слёзы капали мне на грудь.

— Всё… Всё кончено, — сказал я. — Ты же сильная. Не плачь. Самое главное — я тебя нашёл.

— Где… Сафрон? — встрепенулась Вера.

— На том свете. Вернее, в преисподней.

— Туда ему и дорога.

Вера кивнула, но в глазах мелькнуло что-то странное. Недовольство? Разочарование?

— Вижу, ты не очень рада, — я посмотрел ей в глаза, но из объятий не выпускал.

Она вздохнула, губы дрогнули.

— Я сама… ты помнишь, я хотела его убить.

Меня немного качнуло, и я переставил ногу так, чтобы не терять опору. Мы должны договорить.

— Своего отца? — уточнил я.

— Ты знаешь… — она задержала взгляд. — Ты знаешь, что он мой отец?

— Я видел свидетельство о рождении. Старую книжицу. У тебя там другая фамилия и отчество. Хотя всю жизнь я знал тебя под именем Соколовой.

Вера закрыла глаза, провела рукой по лбу, будто хотела стереть воспоминания.

— Этот чёртов документ… Надо было давно его выбросить… Я хранила его, чтобы сжечь. Натура Сафрона… Да… Он мой отец, как ни ужасно. Но он меня не воспитывал. Мать забеременела от него, дали мне его фамилию, а потом сменили на фамилию отчима, когда я была ещё ребёнком. Свидетельство затерялось, свалилось за холодильник, а когда я нашла его уже взрослой, то даже не знала, кто он. Пока не начала копать…

Она замолчала.

— А как ты попала в КГБ, если твой отец по крови — урка? — спросил я.

Вера снова вздохнула.

— Помогли связи отчима… Он что-то сделал в архиве. Может, уничтожил документы… Я не вникала. Главное, что никто не знал, что моя настоящая фамилия — Грицук.

— То есть… Ты не спасала Сафрона из больницы? — я сузил глаза.

— Конечно, нет! Я вывела его на казнь. Забрала его, чтобы убить.

— А что за свёрток у тебя был в руке? — спросил я.

— Там был пистолет. Иначе бы Сафрон меня не послушался.

— Понятно… — я кивнул. — Поэтому ты вывела его через чёрный ход, а не через крыльцо больницы. Так и думал.

— Да, — она напряглась, я ее погладил по плечу. — Но папаша оказался хитёр. Притворился немощным, хромым, слабым. Я потеряла бдительность, и в один момент он завладел инициативой. И вот теперь я здесь… Он не убил меня, потому что знал, что я его дочь. Он держал меня взаперти. Но сколько бы тут просидела? Не знаю, на что рассчитывал… Что когда-нибудь я его пойму? Буду такой же, как он? Или прощу и передумаю убивать? Не знаю. Он животное, но что-то удержало его, чтобы лишить жизни родную дочь. Это меня и спасло… Он точно мёртв, Саша?

Я лишь кивнул, смотрел ей в глаза. В тихом гневе Вера была прекрасна.

— А ты не такая, как он? — спросил я.

Вера опустила взгляд.

— Саша… Я не знаю… Иногда мне кажется, что его гены во мне дают свои плоды. Знаешь, много раз представляла нас с тобой вместе. Квартирка с балконом и геранью на подоконниках, обои в сизый василёк, детишки и цветной телевизор. Но… Но меня тяготит кое-что. Как бы это сказать? Я чувствую потребность в… Не знаю, не знаю, как сказать… Я отмахивалась и не осознавала, но теперь поняла, откуда у меня эта тяга… Поэтому мы не можем быть вместе. Семья… это не для меня. И это мое отцовское проклятье. И если мне суждено убивать — пусть это будут убийцы, маньяки, подонки. Этот путь мне ближе, я могу себя не сдерживать, не нарушая закон. Прости, если… если разочаровался во мне.

Вера поникла. Я молчал.

— Но я хочу, чтобы ты знал, Саша… — её пальцы коснулись моей щеки, она сглотнула и сильнее прижалась. — Я… я тебя люблю.

Я закрыл глаза. На секунду. На одно дыхание. Меня пробрало до мурашек. Не смотря на все то, что Вера сейчас сказала, в этот момент она казалась самым близким и родным человеком. Я чувствовал, что она нужна мне, меня к ней неодолимо тянет, хоть долгое время я и пытался уверить себя в обратном… Но… она права… Вместе мы быть не можем…

Я обнимал Веру, и готов так был стоять долго, будто она давала мне милы, слабость улетучилась. Но, чем дольше я так стоял, тем тяжелее было оторваться от нее. Я попытался стряхнуть наваждение.

— Вера… Ты специально навела Сафрона на убийство начальника ДОСААФ?

— Чижиков Трудомир Платонович, — проговорила она имя жертвы. — Я помню, как ты о нем отзывался. Бесполезный и никчемный человечишка. Это небольшая потеря. Ты даже не знаешь, насколько Сафрон был одержим идеей тебе отомстить. Ему было мало просто убить тебя, он сначала хотел ликвидировать твоё окружение… Он даже ради этого остался в городе после смерти Святоши. Я очень боялась за тебя и подкинула ему мысль насчет этого Чижикова. Рассказала, что якобы клуб служебного собаководства в ДОСААФ — это твое детище, и директор — твой основной помощник в этом начинании. Я дала ему мысль…

— Умно, — подбодрил я Веру, она взглядом искала поддержки. — А записка? Ее мы нашли на статуе на пляже. Сафрон написал ту корявую угрозу. На листке из твоей записной книжки, я узнал его. Ты специально дала ему листок из своей записной книжки?

— Да… я знала, что ты поймешь, и будешь знать, что я жива. Будешь искать меня.

Смотрел на неё, пытаясь понять, что чувствую. Облегчение? Сомнение? Нет… Я верю. Теперь все встало на свои места.

И тогда она тихо повторила:

— Я знала, что ты меня найдёшь. И вот, нашел.

Сверху послышался лай. Это Мухтар звал кого-то на помощь.

— Эй, сюда! — я задрал голову и крикнул. — В проеме показалась юркая фигура Тулуша.

Ну, вот и все… Когда опасность миновала, наверное, мой мозг дал команду телу беречь, не расходовать больше остатки энергии, и силы окончательно меня покинули. Я осел на пол, теряя сознание.

— Саша! — вскрикнула Вера. — Скорее, помогите ему!

Советская больница — всё здесь пропитано запахом йода, хлорки и стерильных бинтов. Высокие потолки, облупленная краска на стенах, стройный ряд металлических коек с жёсткими матрасами. Но кровати пустые — один я здесь из пациентов во всей палате.

Перебинтованные руки, тугая повязка на груди. На тумбочке — яблоки, конфеты и прочая больнично-приносная снедь, ее сладковатый запах хоть немного перебивает медицинский дух. Возле кровати сидит Алёна. Она держит мою руку в своих ладонях, что-то говорит, воркует, едва заметно улыбаясь, словно боится потревожить моё сознание. Её пальцы мягко касаются моей кожи, а голос звучит будто далёкий колокольчик — тёплый, родной.

В дверь постучали.

— Войдите, — распорядилась Алена.

На пороге появился он — старый, сухопарый, в белой застиранной накидке посетитель. Это был лесник.

Он шагнул внутрь, остановился, вглядываясь в меня. Глаза у него покрасневшие, измождённые, но в них — благодарность.

— Ну, здравствуй, начальник… — голос хриплый, будто в горле пересохло. — Славное дело ты сделал.

Он подошёл ближе, вытащил из холщовой сумки что-то и осторожно, с почти священным трепетом, выставил на тумбочку передо мной. Банка янтарного мёда, куски вяленого мяса, перевязанный жгутом свёрток с чем-то ещё.

— Спасибо тебе… — продолжил он, с трудом сглатывая. — За то, что ты нашёл её. За то, что этот нелюдь, этот Федя Громыкин, — он замолк, сжал кулаки, на секунду закрыв глаза. — За то, что ты наказал его. Я ведь помню его… Он был вожатым у моей дочурки. Такой деятельный, ответственный комсомолец. Кто бы мог подумать, что окажется убивцем…

Алёна встала, отошла к окну, давая нам возможность поговорить.

— Она… Она ведь была у него… на фотокарточке, вместе с другими, — прошептал он, садясь на стул у моей кровати. — А я-то… я уж не верил, что увижу её хоть в каком-то виде.

Лесник провёл рукой по глазам, словно смахивая несуществующую пыль. Или слёзы.

— И ещё тебе спасибо… — он взглянул на меня, чуть улыбнувшись. — Ульянку ты вернул.

Я нахмурился.

— Лошадь?

— Лошадь… — кивнул он. — Этот чёрт её увёл. Сафрон, которого ты порешил. Она в лесу привязана была, возле лагеря.

А я-то всё голову ломал, как Грицук умудрялся быть везде и нигде? Вот оно что. В Зарыбинск — на лошади. В лагерь — на лошади. Там оставит, здесь появится. Поэтому и не могли взять. Я глубоко вздохнул, чувствуя, как внутри разливается тепло. Не от признания, не от благодарности — от осознания, что хоть что-то в этом мире удалось сделать правильно. За что-то заставить заплатить, чему-то не дать свершиться.

— Спасибо, начальник… — прошептал лесник, сжимая мою руку. — Отцовское тебе спасибо. Выздоравливай… Пойду я.

Он ушёл, оставив в палате ощущение чего-то важного, настоящего. Алёна молчала, но её взгляд выдавал муки жгучего любопытства.

— Кто это был? — наконец, спросила она, поправляя одеяло на моей груди. — И что случилось с его дочерью?

Я тяжело вздохнул.

— В лагере… В заброшенном пионерском лагере, в котором прятался Сафрон, был ещё один человек. Фёдор Алексеевич Громыкин. Когда-то он был пионервожатым, но не просто вожатым. Он похищал и убивал детей. Был одержим идеей вечной жизни… Старые дела, так и не раскрытыми были. А он все это время считал, что идет к своей темной цели.

Алёна сжала мои пальцы.

— Каким образом?..

Стиснул зубы. Эти мысли до сих пор вызывали неприятное чувство.

— Каждый год, в октябре, Громыкин возвращался в лагерь. Он верил, что может продлевать свою жизнь, забирая её у других. В свое время ему действительно удалось лишить жизни многих. Он изучал или придумал ритуалы, какие-то тёмные обряды. Согласно его извращённой логике, душа ребёнка, принесённая в жертву, давала ему дополнительные годы. Для него это было не убийство, а некий «священный акт» — словно он вырывал у смерти ещё один кусок времени.

Алёна передернула плечами:

— Это чудовищно…

Я кивнул.

— Он был настоящим монстром. Когда лагерь закрылся, он продолжил приезжать. Оставался здесь на несколько дней, проводил свои ритуалы. Именно там на него и наткнулся Сафрон. Два убийцы… они быстро нашли общий язык. Громыкин прикрывал Сафрона, а тот использовал лагерь, чтобы прятаться. Они, в общем, спелись. И, когда Сафрон уезжал в город, он оставлял ключ от подвала с Верой Фёдору. Тот приносил ей еду и воду.

Я замолчал, глядя в потолок.

Алёна молчала, обдумывая услышанное. Потом сказала тихо, почти шёпотом:

— И ты убил их обоих…

Я же улыбнулся.

— Просто сделал то, что должен был сделать. Я же начальник милиции…

Спустя месяц.

Вечернее награждение превратилось в событие грандиозное, больше чем областного масштаба. В Угледарск прибыл представитель из Москвы — генерал Черновольский, с целой свитой сопровождающих. Сегодня вечером высшие партийные и милицейские чины области собрались в ДК, чтобы публично отдать должное тем, кто поставил точку в деле лагеря «Чайка» и уничтожил убийц.

Я стоял на сцене рядом с Тулушем и Глебом Егорушкиным, пока генерал с суровым выражением зачитывал приказ о награждении. Голос у него хриплый, прокуренный, но, как и полагается, командный и слышен хорошо:

— За проявленное мужество и героизм при ликвидации особо опасных преступников… — он поднял взгляд на меня и моих коллег. — За верность долгу и профессионализм… Вручить Орден Красной Звезды капитану милиции Морозову.

Зал аплодировал стоя, хотя едва ли слышал их хлопки — всё было как в тумане. Генерал лично подошёл, вручил звездочку в красной коробушке и удостоверение к награде, крепко пожал руку.

— Хорошая работа, товарищ Морозов, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Таких, как вы, в наших рядах должно быть больше.

Остальным вручили грамоты, были объявлены премии. Снова аплодисменты, которые я принимал с удовлетворением. Не за награды потрудился, а сделал нечто большее… Как тогда, со своим настоящим отцом. Кстати, надо его в ближайшее время навестить. Надеюсь, теперь у них все нормально, после того, как освободил его от Гурьева.

Когда официальная часть закончилась, ко мне подошёл Кулебякин. Лоснящийся, довольный, он сжал мою ладонь в крепком рукопожатии. Обнял и похлопал по спине. Рядом сияла его супруга в платье для балов.

— Ну, Саныч! — ухмыльнулся Петр Петрович. — Ядрёна сивуха! Делаешь карьеру. Мне ни разу москвичи награду не вручали.

— Да я, честно говоря, сам не ожидал, — улыбнулся я.

— А вот я ожидал, — Кулебякин прищурился, ловя на себе одобрительный взгляд благоверной. — Ты знаешь, я тут надумал на пенсию податься. Сдался мне этот Угледарск, честное слово, а вот рыбку ловить, да на даче ковыряться — совсем другое дело. Так что ходатайствую перед главком, чтобы тебя на моё место поставили.

Я поднял брови:

— Да вы что, Петр Петрович…

— Что «да вы что»? — рассмеялся он и тихо добавил. — Ты избавил меня от этого выродка Гурьева, теперь можно и уйти на покой. Спокойно, с высоким окладом — пенсия будет хорошая. Так что готовься, товарищ Морозов, будешь начальником УВД в Угледарске. Должность высокая, звание ты уже капитанское перерос, не успев получить. Давай, Сан Саныч, принимай бразды. Там коллектив тоже нормальный, только больше в десять раз. Можешь и своих прихватить в УВД. Переведутся из Зарыбинска. Как говорится, свою команду возьмешь. Я так не сделал, потом вот сильно жалел.

Я покачал головой, но возражать не стал. Задумался. Карьера развивалась стремительно, нужно все еще раз взвесить. Если и переведусь, то непременно с Мухтаром, ну и Тулуша с Глебом прихвачу. Да и потом, другой город — это надо обсудить. Алёну забрать.

Тут подошёл Тулуш, сияющий, довольный.

— Саныча! — мягко хлопнул он меня по плечу. — Поздравляю, брат. А ещё у меня новость. Карошая новость!

Глаза узкие и хитрые, как у бурундука, что спёр орехи.

— Какая новость? — вскинул я бровь.

— Свадьба! — объявил он, расправляя плечи. — Жена первый брать буду. Женюсь!

— Да ты что? — удивился я. — На ком?

Хотя я, конечно, уже знал ответ.

— Зина! — выпалил он с улыбкой.

Я усмехнулся:

— А почему ты сказал, первую брать будешь? Сколько всего должно быть?

— Эх…. У нас три можно, а здесь — одна. Но мне хорошо. Зина одна — хорошо. Свидетель нужен. Ты хочу, чтобы стал.

Я взглянул на него, пожал руку:

— Конечно, друг. Буду.

Тулуш улыбнулся, отступил в сторону, а ко мне подошла Мария Антиповна. Радостная и грустная одновременно.

— Поздравляю, Саша, — сказала она и покосилась в сторону, на Алёну, но та была занята разговором с какими-то дамами из горкома. — И спасибо…

— За что? — удивился я, ощущая приятное тепло от «птички».

— Ну… Ты дал мне понять, что в жизни действительно важно. Всё познаётся в сравнении.

Я внимательно посмотрел на неё. Тоска по Ване у неё в глазах была, но не глубокая. Видимо, она его не успела крепко полюбить. Оно и к лучшему.

— Слышала, тебя начальником милиции в Угледарск отправляют? — вдруг спросила она.

Я вздохнул:

— Да, сам только что узнал. И своего согласия, кстати, ещё не давал.

Мария хитро прищурилась:

— Ну-ну… В главке уже бумажки готовят. Вопрос времени только.

Я лишь покачал головой, а она вдруг шагнула ближе и сказала тихо:

— Ты, Саша, меня не бросай. Как переведёшься — забери с собой. Буду в кадрах в управлении работать. Тебе своя команда нужна будет, так проще на новом месте и в новом коллективе руководить.

Я взглянул на неё, оценивая всю серьёзность намерений кадровички. В её глазах блеснуло что-то тёплое, но недосказанное. Я усмехнулся:

— Посмотрим, Мария Антиповна. Посмотрим… Но я не против, чтобы вы возглавили отдел кадров Угледарской милиции.