Начальник милиции. Книга 6 (СИ)

Глава 19

В дежурной части на стене висела старая, потрепанная карта Зарыбинска. Я велел Баночкину снять её, отковырнув ржавые кнопки, и принести в мой кабинет. Мы собрали своего рода летучку перед операцией.

Мы с Тулушем и Глебом склонились над картой. Бумага шуршала под пальцами, а линии дорог напоминали тонкие жилы старого тела города. Тулуш на удивление хорошо разбирался в топографии. Он быстро прочитал карту, ткнул пальцем в узкую змейку просёлка и озадаченно проговорил:

— Тут нельзя на машине… Свет фар, шум мотора. Надо тихо. Уйдет зверь.

— Свет выключим, на ощупь пойдём, — предложил Глеб.

— Как лиса надо. Лиса так ходит, что мышь не слышит… Бесшумно, — покачал головой Тулуш. — Наш УАЗ — как лось напролом, когда гон. Нельзя. Лиса надо.

— Пешком, что ли? — возмутился Глеб. — Ты глянь, сколько там километров топать! Тебе хорошо, ты как сайгак легкий, сноровистый, я столько не пройду.

— Пешком тоже не вариант, время дорого, — поддержал я Егорушкина и задумчиво забарабанил пальцами по карте. — Таким макаром к рассвету только доберёмся, — Нужно потемну лагерь шерстить, пока он спит. Если посветлу пойдём, то это нам целый батальон нужен будет, чтобы окружить такую территорию и не упустить ублюдка. И то не факт, что выгорит, он там уже каждый закоулок знает, каждую тропку. А ночью — ночью своими силами справимся. Короче, товарищи, сделаем так: доедем на машине сколько возможно, чтобы не привлекать внимания, а за пару километров остановимся и пойдём пешком.

Мы погрузились в УАЗ. Я сел за руль, Тулуш устроился рядом, с картой на коленях, Глеб втиснулся сзади, не расставаясь с автоматом.

— Сан Саныч! — раздался голос с крыльца. Баночкин выскочил, размахивая руками. — Вы куда?

— На Кудыкину гору, — отмахнулся я, не желая вдаваться в детали.

Возле здания ГОВД кипела суета — прибыли подкрепления из Угледарска, взвод ППС.

— Там из главка звонят, вас спрашивают! — Баночкин не унимался, а при посторонних всегда называл меня на «вы». — Трубку возьмёте?

— Нет, — хлопнул я дверью машины. — Некогда.

— Ох! А я уже сказал, что вы здесь, в отделе. Что передать-то?

— Скажи — был, да сплыл. Еще передай — пусть работают. Если хотят помочь — пусть приезжают, выделим им деляну в городе для прочёсывания. Работы всем хватит.

Баночкин пожал плечами, мол, я так никогда не решусь сказать, и исчез, а я, больше не обращая на эту суету внимания, завёл двигатель. УАЗ содрогнулся и медленно двинулся с места.

Ночной город провожал нас редкими жёлтыми огнями. Мы выехали на просёлок. Машина спешила, жадно глотала ухабы, её подбрасывало, нас швыряло из стороны в сторону, но я гнал, выжимая из дороги максимум. Южная окраина осталась позади. Скрылись и колхозные постройки. Через пару километров показалась черная полоса деревьев, а ещё через минуту нас поглотил тёмный лес.

Дорога сузилась, деревья сомкнулись, словно стены. Луна выглядывала сквозь ветви, её свет бросал на капот бледные полосы. Я старался не сбавлять скорости. Разогнал машину до предела, насколько позволяли дорожные условия, стрелка спидометра перевалила за семьдесят.

И вдруг — из-за очередного поворота, прямо поперёк дороги, выскочило поваленное дерево.

Я вдавил тормоз в пол с силой, от которой что-то под полом лязгнуло. УАЗик клюнул носом, но остановиться сразу не смог. Его повело. Занос!

Я выкрутил руль в сторону, отпустил тормоз, дал короткий газ, выводя машину из заноса. Машина поддалась, но бревно слишком близко. Колёса пробороздили грунт, вздымая в воздух пыль и комья земли.

Громкий удар. Бампер врезался в дерево, глухо содрогнувшись. Всё стихло.

— Все живы? — бросил я, переводя дыхание.

— Нормально, — отозвался Глеб, потирая ушибленное плечо.

Тулуш просто кивнул. Он, как мартышка, буквально висел на поручне, в который вцепился двумя руками.

Я выдохнул сквозь зубы, распахивая дверь:

— Приехали, твою мать… Дальше пешком, похоже, придется. Не как лось.

Я оглядел огромный ствол дерева, что преграждал нам дорогу. УАЗик стоял, виновато уткнувшись в него носом.

— Смотрите, — Тулуш кивнул в сторону основания ствола. — Его спилили недавно. Опилки ещё свежие. И вот следы. Большие следы.

Я задумчиво потёр затылок.

— Вот как. Кто-то явно не хотел, чтобы здесь могли проехать. Значит, мы на верном пути. Так-с… нужно как-то убрать препятствие.

Глеб засучил рукава, поплевал на ладони и шагнул к дереву.

— И-и раз, эх! — подбодрил он себя.

Мы с Тулушем тоже ухватились за толстенный ствол, но он даже не шелохнулся, словно врос в землю в лежачем положении. Будто лежал здесь сотню лет.

— Отойдите, — проговорил Глеб, закатывая рукава ещё выше. — Я ухвачусь в этом месте, тут сподручнее тянуть, вы мне не перекрывайте хват. Лучше вот тут встаньте — подтолкнёте.

Мы посторонились, позволяя здоровяку выбрать удобную позицию. Глеб упёрся, жилы вздулись на его шее, зубы стиснулись, он глухо заревел, словно медведь-штангист. Дерево заскрипело, чуть сдвинулось, а потом поехало. Мы тоже с Тулушем поднажали. Еще немного — и…

Но тут Глеб запнулся о корень — их много здесь торчало из земли. Ствол был почти убран, когда Егорушкин потерял равновесие и рухнул. Упал и ствол, повалился всей громадой.

— Твою мать! — взревел Глеб.

Берёза придавила ему ногу.

Мы бросились на помощь, пытались приподнять громадину, но безрезультатно — неподатливая махина не сдвигалась.

— Ты как? — спросил я, осматривая его ногу, зажатую, словно капканом.

— Терпимо, — Глеб поморщился. — Но, похоже, сломана.

Я аккуратно прощупал ногу, а Глеб только ещё крепче стиснул зубы.

— Держишься? — уточнил я. — Сильно давит?

— Нет, просто заклинило ногу, а так всё в порядке. Идите пешком, — махнул он рукой. — Я тут подожду, позагораю. Пока вы вернетесь.

Я ещё раз оглядел его фигуру, глянул дальше во тьму леса и покачал головой.

— Так не пойдёт. Кровоток передавит, трындец. Нужно помощь вызвать.

Я попробовал завести УАЗик — бесполезно. Машина не подавала признаков жизни.

— Вот сука! — ударил я кулаком по рулю. — Что будем делать, товарищи?

Вопрос, скорее, самому себе, потому что я уже прикидывал план дальнейших действий.

— Я вернусь, позову помощь, — предложил Тулуш. — Я быстро бегаю.

— Хорошо, — кивнул я. — Мчись в город. Как выйдешь на дорогу, лови попутку, доедешь до ближайшего телефона — звони в дежурку. Я с Глебом тут останусь.

Тулуш скользнул, словно маленький лесной олень, и скрылся в чаще.

— Командир, — проговорил Глеб. — Там на карте была впереди сторожка.

Я развернул карту. Точно — избушка.

— Что там может быть? — пробормотал я.

— Скорее всего, домик лесника, — предположил Глеб. — По крайней мере, раньше был. Может, и сейчас не заброшен.

Я не знал точно, где живёт зарыбинский лесник. По службе с лесхозом сталкиваться как-то не приходилось. Но проверить стоило.

— Командир, иди к леснику, возьми у него лошадь и езжай дальше в тот лагерь. Что со мной сидеть? Если гад действительно там окопался, то времени терять нельзя — к утру поймёт, что мы его вычислили. Наверняка вот это вот дерево — его рук дело. Уйдёт, скроется. Нужно брать его, иди…

У Глеба не было ещё оперативного опыта, он не знал, когда лучше подождать, а когда этого делать категорически нельзя. Но тут он был прав.

Я снова посмотрел на него, чувствуя, как в кровь поступает новая порция охотничьего адреналина.

— А ты?

— А что я? — гоготнул Глеб, стараясь быть беспечным. — Однажды я в шурф провалился — так три дня помощи ждал, а потом сказали — рёбра были сломаны. Неужели пару-тройку часов не обожду?

— Ты ранен. Это опасно.

— Ранен… Ха! До свадьбы заживет. Да что со мной будет? — отмахнулся Глеб. — Комары насмерть не съедят, а волков тут нет. А если и есть — заблудшие. Я им сам горло перегрызу. Да я же не безоружный. Ты мне пистолет оставь, а себе калаш бери.

— Держись, брат, — я отдал ему «Вальтер» и велел им не светить попусту, закинул автомат за спину и лёгким бегом нырнул в чащу.

Надеюсь, Тулуш не задержится. Глеб раненый, оставлять его одного было неправильно. Но он прав — времени терять нельзя. Теперь я уже не сомневался, что разгадка кроется в этом заброшенном лагере, куда вели следы голубой глины. Дерево на дороге появилось неслучайно. Да ещё и в таком месте, где его не сразу заметишь — аккурат за поворотом, кусты вплотную подступали, почти перекрывая дорогу.

Я сверился с картой. До домика около километра. Кроны смыкались, не пропуская и без того скудный лунный свет. Приходилось идти почти на ощупь. Фонарик у меня с собой был, но я его не включал, чтобы не выдать себя.

Наконец, показался домик. Замшелый, сросшийся с землёй, будто древний камень. Света нет и с виду заброшен, но рядом — сарай, загон, стог свежего сена. Значит, кто-то здесь живёт.

Я припрятал автомат в кустах, чтобы не пугать хозяев, взошёл на скрипучий дощатый приступок, заменяющий крыльцо, и громко постучал.

— Эй, хозяева! Есть кто живой?

Тишина. Я забарабанил снова. Порхнул в небо встревоженный филин, с крыши посыпалась труха прямо мне за шиворот. Поёжился, отряхнулся и уже занёс руку, чтобы постучать ещё раз, как вдруг дверь резко распахнулась, и мне в лоб уставился ствол охотничьего ружья.

— Ты кто будешь? — прохрипел голос из черноты проёма, скрипучий, будто смешанный с землёй и пеплом.

— Спокойно, отец, милиция… — я поднял руки, но на всякий случай нащупал носками доски крыльца, незаметно устраиваясь поудобнее, чтобы в щель не попасть при решающем рывке.

Неизвестно, кто передо мной. Судя по голосу — старик, но, может, и урка с пропитой жизнью. Ведь леснику незачем устраивать ловушку на дороге. В слабом свете я видел только силуэт — это явно не Сафрон, габариты совсем не те.

— Милиция? — недоверчиво усмехнулся голос, а ствол ружья упёрся мне в грудь. — Милиция ночью по лесу не шастает, едрить-колотить да в сучковатый пень! Ты Ульянку увёл? Говори, упырь!

— Какую Ульянку? Давай я тебе удостоверение лучше покажу, — моя рука плавно потянулась к нагрудному карману, но старик вдруг рявкнул:

— А ну, не трожь! Руки вертай вверх! Не шевелись! Где Ульянка⁈ Да чтоб тебя комары до костей выгрызли!

— Тихо, тихо… Да ты что, отец? Не нужна мне твоя Ульянка. Я женат… почти женат.

— Пень трухлявый быстрее соображает, чем ты! Ульянка — это кобылица моя вороная. Увели её. А теперь ты тут народился, как фурункул на заднице. Кто таков, чаво нать?

— Удостоверение глянь!

— А на что мне твоё удостоверение? Я без очков не увижу! Ты мне проездной покажешь, а скажешь, что докУмент.

— Слушай, я начальник милиции Зарыбинска, капитан милиции Морозов Александр Александрович. Ты что, газет не читаешь? А ну-ка, посмотри на лицо мое получше. Узнаешь? Или в профиль повернуться?

— Газеты я только в сортире пользую, а для начальника ты слишком молодой. Брешешь, как леший в уши дуешь! Какой из тебя капитан? Зелёный больно и…

Но договорить он не успел. Меня эти пререкания задолбали — не время сейчас в «верю-не верю» играть.

Резкий шаг в сторону, чтобы уйти с линии выстрела, и удар сбоку по стволу ружья. Одновременно захват. Дёрнул, вывернул.

Бах!

Прогремел выстрел. Дробь или картечь ушуршала вверх, в сторону нависшего над домом дерева. Вовремя филин-то оттуда улетел.

Ружьё уже в моих руках, а старик, неугомонный, решил бить, выбрасывая морщинистый кулак мне в лицо. Я без труда отбил его руку, схватил за шкирку негостеприимного старикашку и втолкнул в дом.

— Свет зажги, — скомандовал я.

— У меня нет ничего, мошки тебе в бороду, нечего грабить… — вздохнул дед и поджёг фитиль керосинки.

— Не боись, отец, говорю же, я начальник милиции.

Тусклый, дрожащий свет заплясал на стенах.

Дом был пропитан духом старых пней, керосина и чего-то сухого, будто время здесь застыло десятки лет назад. Потолок низкий, закопчённый. По стенам висят пожелтевшие портреты, угол занимает массивный шкаф, ещё довоенной работы, облезший, но крепкий. Тяжёлый стол с потёртой скатертью, возле — пара дощатых стульев. На полках тускло сверкает жестяная посуда, старый будильник с треснутым стеклом застыл в вечном молчании. В углу лежит связка охотничьих капканов, ржавая пила, пара гнутых подков.

Икона под рушником, на ней копоть лет, а рядом — пустая рамка, где когда-то была фотография.

Старик плюхнулся на табурет, вытер ладонью потный лоб и с усталостью посмотрел на меня.

— Теперь верю, что мильцанер, вижу, морда у тебя человека чистого. Ну? Теперь скажи, чего тебе надо, начальник…

Я перевёл дух, опустил ружьё на пол и сел напротив него.

— Мне нужно попасть в заброшенный пионерский лагерь, — сказал я, глядя ему прямо в глаза.

Старик при этих словах вздрогнул. Губы его вытянулись в сухую нить, он нервно потянулся к жестяной кружке с остатками чая, отпил и покачал головой.

— Не ходи туда, начальник, — голос его стал глухим, словно шелест листвы перед грозой. — Там нечисто…

Опять двадцать пять. И почему сегодня все против моей вылазки в лагерь: и дерево на дороге, и этот старик…

— Что значит «нечисто»? — я скрестил руки на груди, а лицо выражало скепсис. — Ну забросили его лет двадцать назад. Почему?

Старик чуть помолчал, потом встал, подошёл к шкафу, порылся в верхнем ящике и вытащил пожелтевшую газетную вырезку. Положил передо мной.

Я наклонился. Заголовок гласил: «Таинственное исчезновение в лагере 'Чайка».

— Это было давно, — хрипло начал старик. — Я тогда ещё молодой был. Лагерь работал, детишки смеялись, пели у костра… Но потом стало твориться неладное. Сперва мелочи: вещи пропадали, кто-то слышал шаги ночью, хотя вожатые проверяли всех. А потом… потом начали пропадать дети.

Я напрягся. Ничего такого я не слышал. Конечно, компьютерных баз данных еще не было, и сводки старые я не мог посмотреть, их никто по двадцать лет не хранил, но и сразу вот так не верить деду — я не мог. Что-то подсказывало, что он не врёт, по крайней мере, надо его выслушать.

— Пропадать?

— Да. По одному. Сперва девочка исчезла. Тихая такая, светловолосая. Искали неделю — нет её. Потом мальчонка… Я тогда сам руководил поисками. А через месяц сразу трое пропали в одну ночь. Будто их земля поглотила. Ни следов, ни крови, ничего. Только пустые кровати, будто их и не было.

Он обвёл меня усталым взглядом и снова отпил из кружки.

— Искали долго, старались, — продолжил он. — Прочёсывали лес, проверяли реку. Никаких следов. А потом люди начали говорить… Что ночью возле лагеря видели тень. Высокую, худую, с длинными руками. И глаза светятся, как у зверя.

По спине побежали мурашки, но я лишь кивнул, побуждая его продолжать.

— Вожатые перепугались, дети спать перестали. Вожатого одного отправили в лес — он хотел разобраться. Ушёл. И всё. Не вернулся. Утром нашли его ботинок, а больше ничего, будто он испарился.

Я покачал головой. Мистика или нет, но в таких слухах всегда есть крупица правды. Но мне сейчас на это до лампочки. Это старые истории, а у меня здесь и сейчас — убийца Гужевого, возможно, в этом самом мистическом месте скрывается. Какая бы тварь там ни бродила, у меня калаш есть.

— И что потом? — спросил я.

— Лагерь на этом закрыли, — пробасил старик. — Родители в городах подняли шум. Кто-то из начальства велел свернуть всё к чёртовой матери. Вывезли детей, а место бросили. С тех пор туда не ходят.

— И ты тоже туда не ходишь? — я испытующе посмотрел на него.

— Нет, — он сплюнул в угол. — Никто туда не ходит. Даже зверьё стороной обходит. Оно… проклятое. Вижу, не веришь, да?

Я задумался. Столько лет назад… Пропавшие дети. Легенды. Совпадение ли то, что кто-то не хочет, чтобы мы добрались туда?

— Мне всё равно надо туда, — решительно сказал я. — Что бы там ни было.

Старик вздохнул, словно ему было жаль меня.

— Тогда ступай, начальник… Только знай, назад можешь не вернуться…

На это я не стал отвечать.

— Помоги добраться. Есть транспорт какой-нибудь у тебя? Да хоть мотоцикл или велосипед. Мне до рассвета успеть позарез надо.

Старик молчал, разглядывая меня с прищуром, будто взвешивал на невидимых весах. Я не торопил — знал, что тут давить бесполезно. Наконец, он глубоко вздохнул и потер ладонью лицо.

— Ты крепкий, начальник, спору нет… Но пешком туда не поспеешь до рассвета. Далековато, да и лес ночью недружелюбен.

— Вот и я о том же, — кивнул я. — Дай мне транспорт. Ульянку, говоришь, у тебя украли, а есть еще лошади? Я во дворе видел стог сена.

Старик снова покачал головой, нахмурился.

— Конь-то у меня есть. Яшка пегий. Да вот беда — норовистый он. Чужих не любит, куснуть может, а то и лягнуть так, что костей не соберёшь. Не доверяет никому, кроме меня.

— Это важно, отец… — твёрдо ответил я. — Не могу сказать больше, тайна следствия. Но ты должен помочь. От тебя сейчас зависят жизни.

Он хмыкнул, потёр седую щетину на подбородке.

— Много ты мне недоговариваешь, начальник… — пробормотал он. — Ладно. Придётся рискнуть.

Я с облегчением выдохнул, но тут же добавил:

— И ещё кое-что. Мой товарищ, Глеб, остался у дороги на повороте, его придавило деревом. Надо б его вытащить. Возьми пилу и освободи его. Там наша машина, она заглохла, помощь чуть позже будет.

Старик посмотрел на меня исподлобья.

— А мне-то что? Я людей спасать не нанимался…

— А ту девочку ты хотел спасти? Которая пропала? — в лоб спросил я, сжав челюсть, и голос вышел громче, будто призыв на суде.

Старик осекся, поджал губы.

Я понял, что задел за живое, и продолжил:

— Ее не спас, так сейчас помоги… Жизни людские — это, знаешь ли, самое ценное, что есть на свете.

Его брови изогнулись, он почесал макушку, крякнул.

— Ладно, будь по-твоему, начальник. Уговорил. Но ежели что случится — на мою голову не пеняй.

Я кивнул:

— Глеба вызволи — и там сидите, помощь ждите. А скажи, старина, кто тебе та девочка была?

— Дочка, — еле слышно пробормотал старик. — С тех пор я ее ищу.

— Ясно. Где ж твой Яшка?

— Во, в загоне, — старик махнул рукой. — Только аккуратнее с ним. Говорю тебе — характер у него.

Я вышел на порог. Старик за мной, с его лампой мы прошли за сарай. В загоне в свете керосинки я увидел здоровенного тёмного коня, со сверкающими белками глаз. Он при виде нас захрапел, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, дружок, — пробормотал я, осторожно приближаясь. — Давай с тобой договоримся…