Начало пути

Глава 16 Засада

На рассвете мы отправились в путь. Ради того, чтобы нас проводить, проснулась вся деревня. От мала до велика. Когда мы выезжали за ворота, крестьяне опять выстроились в коленопреклонённые ряды, что-то шептали и осеняли колонну знаками. Элотан Толлен пытался задержать меня хотя бы на день, но я был непреклонен. Затем пожурил его немного, когда он попросил взять его с собой. Наказал выполнить просьбу анирана и позаботится о своих людях. И о тех, кто будет искать пристанище.

Мы выехали на тракт и следующие трое суток ехали ни от кого не скрываясь. Когда я объяснил Каталаму, чего хочу добиться, он двумя руками ухватился за мою идею. Начало моей борьбы с догматами церкви и тотальным смирением он всячески поддержал. Он честно признался, что ему самому невыносима всеобщая апатичность. Что народное безволие его тоже беспокоит.

Съезжали с тракта мы лишь под вечер. Когда начинало темнеть, мы вновь обустраивали лагерь и, наконец-то, ни в чём себе не отказывали. Наконец-то у нас было вдоволь воды, пищи и даже дурнопахнущего алкоголя. Хоть Каталам любил приложится к бутылке, как он сам признался, в походе дал зарок ограничивать себя. Из деревни мы увезли целый бочонок крепкого пива, но Каталам позволял себе лишь кружку под вечер. И утром, как он говорил, для аппетита.

По мере приближения к столице, стали появляться живые деревни. Больше никаких пепелищ не встречалось. Мы замечали плотный дым, а затем и сами деревни на небольшом отдалении от тракта. И хоть у нас не было нужды в провианте, я приказывал сворачивать и править обоз прямо к очередному частоколу. В придорожных деревнях всё проходило по шаблону; хоть нас встречали недружелюбно, наставляли острые стрелы и копья, требовали не приближаться, всё разительно менялось, стоило мне показать, кто я есть. Опять начинались вопли, визги, крики. Недоверчивое бормотание, переходящее в радостный плач. И так раз за разом. Я вежливо общался и с крестьянами, и со старостами деревень. Даже с духовными отцами, которые падали в обморок ни чуть не реже, чем рядовые жители. Но когда они приходили в себя, так же желали прикоснуться к посланнику небес.

Эти короткие встречи, митинги в деревнях, где я призывал простой люд не опускать руки и не примиряться с судьбой, оставили в моей душе глубокий след. Я видел, с какой надеждой они на меня смотрят. Видел, что ожидают чуда, слышал мольбы. Я был первым анираном, кого они увидели, и единственным, на кого они возлагали надежды. Хоть я слышал упоминания о триедином Боге, мало кто упоминал короля. Никто не ждал от него помощи. Наоборот: многие не стеснялись выражать недовольство, совершенно не опасаясь Каталама и солдат. Каталам всегда стоял рядом со мной, слышал то, что слышу я, а потому печалился куда сильнее. Как человеку верному присяге, ему было горько видеть негодование крестьян по отношению к королевской власти. И однажды на привале он без обиняков заявил, что согласен со мной. Согласен с тем, что через десять зим всё изменится до неузнаваемости. Изменится потому, что намного раньше произойдёт восстание. И это уже будут не полубезумные фанатики во главе с таким же полубезумным пророком, мечтающим стать правой рукой анирана. Это будет самый настоящий крестьянский бунт, не раз уже случавшийся в истории Астризии. Но закончится этот бунт намного печальнее, потому что бабы больше никого не нарожают. Если человеческие потери будут хотя бы наполовину такими, какими бывали во времена крестьянских восстаний ранее, это будет означать конец государства под названием Астризия.

Мы много беседовали с сотником в дороге. Я не желал надолго задерживаться в деревнях и на гостеприимство добрых жителей неизменно отвечал отказом. Мы прибывали, демонстрировали анирана, как диковинку, и отчаливали. Не отобедав и не пополнив запасы. Мы торопились. А потому возвращались на тракт и двигались дальше. Перед очередной ночью опять замечали огни костров в отдалении, но теперь этих костров перестал бояться даже Каталам. И, наверное, впервые за столь долгий путь спокойно спал.

На четвёртый день после того, как покинули первую деревню, мы вновь выехали на тракт и взяли курс на столицу. Мы сидели с Каталамом в карете, убрали шторки и наслаждались тёплым весенним днём. Но, видимо, наслаждался только я, ведь неисправимый сотник, по своему обыкновению, опять был чем-то недоволен.

— А разъездов-то на пути так и нет, — пробурчал он. — И в деревнях конные десятки отсутствовали. Не врал, наверное, тот Толлен, когда говорил про указ короля. Всех отозвали. Интересно, что сейчас на севере… Вроде бы, армия должна выдвинуться к руинам Халтберна. Или где там высадились эти выродки с острова?

— Меня больше волнуют чёртовы сиреи, — поморщился я. — Толлену, значит, сиреи новости доставляют, а нам нет. Неправильные сиреи, что ли? Бракованные?

Каталам непонимающе изогнул бровь:

— Что?

— Что-что? Сиреи, говорю. Они работают вообще? Сколько времени прошло, как мы отправили в столицу последнего? Где результат? Ни в Равенфир ни один не добрался, ни в Обертон. Почему ответа нет ни оттуда, ни оттуда?

— Я не знаю, аниран, — пожал плечами сотник. — Поверь, сирей — птица умная. Смелая, умеющая охотится. В небе она никого не боится, и мало кого боится на земле. И она всегда возвращается к тому, кто был с ней добр. Кто относился к ней подобающе.

— Что это значит, чёрт возьми!? — раздражённо фыркнул я. — Мы столько мяса на них перевели… Ну и где их благодарность? Может быть… Может быть «эсты» сбили одного из них, — я задумчиво почесал подбородок. — Мне тот блондин говорил, что какая-то птица что-то кому-то о чём-то рассказала. Это бессвязное бормотание или он реально что-то знал? Могут ли другие разговаривать с птицами?

— Птицы могут понимать, но не могут разговаривать, — выдал Каталам очевидное. — Потому с ними отправляют письма, а не просят передать словами.

На мгновение я удивился. Мне показалось, что Каталам иронизирует. Что надо мной подшучивает.

Я посмотрел на него с прищуром. Он, впервые на моей памяти, рассмеялся.

— А было бы здорово, если бы сирей мог разговаривать. Но, к сожалению, чудес на свете не бывает. Чудо — лишь анираны. Да и то не от мира сего…

— Ты чего, Каталам? — я улыбнулся в ответ на его смех — так он был заразителен. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Внезапно послышался громкий протяжный свист.

— Тпру-у-у-у! — раздался голос Умтара. — Стоять!

— Ну что там ещё? — недовольно проворчал сотник и высунулся из окна. — Что такое, Умтар?

— Впереди что-то странное, — отчитался тот и кнутом указал перед собой. — Взгляни.

Вместе с Каталамом мы выбрались из кареты.

Мощёный белым камнем тракт с двух сторон сжимал в своих объятиях сплошной хвойный лес. Я даже не обратил внимание, когда этот лес начался. Расслабившись сидел в карете и в ус не дул. Сейчас же я рассмотрел не только океан самых обыкновенных елей по обе стороны от тракта, но и хаотичное нагромождение этих елей посреди тракта. В паре сотен метров впереди путь перекрывали поваленные деревья.

Я нахмурился: что-то ёкнуло у меня в груди, когда я осознал, что дорога перегорожена. Никогда в жизни деревья не ложатся сами по себе таким странным образом. Явно кто-то постарался.

— Дым! — воскликнул Вилибальд, указывая на зелёные кроны справа. — Чёрный дым.

Над кронами плыло чёрное кольцо дыма. Сквозь частые толстые стволы я рассмотрел оранжевые всполохи; где-то в глубине леса виднелись огоньки костров.

— Там кто-то есть!

— Это сигнал, — уверенно произнёс сотник и выхватил меч из ножен.

Шелест металла сопроводил протяжный крик. Но это не Каталам кричал. Кричали где-то в чаще. Там кто-то заголосил, а затем просвистел. Незнакомому свистуну ответили: десятки, а может сотни человеческих голосов одновременно зарычали и ухнули: «И-и-ха!».

— Что за…

— В карету! Быстрее! — Каталам подхватил меня под руку и принялся запихивать внутрь. — Дым… Сигнал… Засада.

— Что?

— Разворачиваемся. Быстрее! Назад к ближайшей деревне. Укроемся за частоколом.

Я растянулся на полу кареты, когда Каталаму всё же удалось меня затолкать. Вилибальд щёлкнул кнутом, дёрнул поводья и принялся разворачивать громоздкую карету прямо посреди тракта. Лошади фыркали, ворочали мордами и поддавались с трудом, словно испытывали дикий страх перед странными криками, которые и не думали прекращаться.

— Осторожнее! Колесо! — я услышал вопль Иберика, и в тот же момент карета замерла. Я выругался, наконец поднялся с пола и выбрался обратно на тракт.

Одна лошадь в упряжке лягалась и не подпускала к себе никого. Левое заднее колесо немного треснуло и грозило развалиться на две части от малейшей вибрации.

— Быстрее! Что вы копаетесь? — прошипел Каталам, спрыгнул с подножки и ринулся на помощь Левентиру и Авледу, которые пытались укротить перепугавшуюся лошадь. — Вручную давайте. Приподнимите сзади и разверните. Быстрее!

— Отец, — Иберик уже успел обнажить оба меча и одним из них указал в противоположную сторону тракта. — Они спешат.

Иберика услышал и Каталам, и солдаты, и я. Мы одновременно повели головами и увидели приближающихся всадников. Двух всадников, рысью скачущих по тракту. А за ними, словно играя в салочки и безуспешно пытаясь догнать, спешили пешие воины. Знакомые молчаливые воины.

— Тоже вижу, что торопятся, — нахмурил брови я.

Каталам проворчал:

— Не угрожают, не угрожают… Поди пойми их. Раздери Фласэз этих «эстов»!

— Погоди, Каталам, — остудил его.

— Чего «годить»? Засада впереди, и ещё эти сзади. В лесу кто-то. Будто сговорились… Значит так! Дайте анирану лошадь! Будет прорываться! Займите места рядом с ним…

— Угомонись, Каталам! — повысил я голос, не только, чтобы его действительно угомонить, но и чтобы перекричать вопли, несущиеся из леса. — Они обещали, что будут мне верны.

— Собьют стрелой тебя раньше.

— Надо в лес уходить, отец…

Внезапная тишина оглушила нас всех. Жуткие вопли затихли так же резко, как и начались. Вновь можно было расслышать беспокойный щебет птиц и цоканье копыт позади. Затем раздался гулкий удар. Будто изо всех сил ударили по барабану. Затем ещё несколько. В небо ушёл очередной ком густого чёрного дыма. Странной мелодией захрустели сухие иголки и ветки, когда множество ног торопливо ступали по ним.

В сотне метров перед нами из леса трусцой начали выбегать странные люди. Худые, измождённые, обнажённые по пояс и абсолютно лысые. Без единого намёка на волосяной покров на теле. Они бежали, бормотали себе под нос что-то неразборчивое и ритмично постукивали короткими мечами по деревянным щитам.

Я прищурился и растерянно наблюдал за ними. Зрение не подвело меня: я очень хорошо рассмотрел множество гладких лысин и голых торсов. Крепких торсов, молодых торсов, дряблых торсов и даже торсов с обвисшими брюхами. Некоторые из этих далеко немолодых людей с рыхлыми животами выглядели совсем нелепо. Они становились в центр быстро выстраивающейся линии, держали в руках самые натуральные рогатины и что-то угрожающе покрикивали.

В течение нескольких секунд человеческий поток из леса не прекращался. Лысое подкрепление не переставало прибывать. Люди выстраивались в ряды, занимали позиции перед поваленными деревьями и пресекли возможность пересечь тракт.

— Уже больше сотни, — выдохнул Вилибальд, нервно сжимая в руках арбалет.

— Кто это? — обратился я за разъяснениями к Каталаму. А затем увидел его напряжённое лицо, увидел желваки на скулах, увидел сурово сведённые брови и понял, что он точно знает кто это такие. И эти знания его совсем не радуют.

— Покаянники, — ответил тот. Лицо его было мрачнее тучи.

Такой ответ меня совершенно не удовлетворил. Пока лысые люди прибывали, я решительно потребовал объяснений, потому что ни о каких «покаянниках» ранее слыхом не слыхивал.

— Очередной культ, — тяжко вздохнул Каталам. — Очередной культ под крылом у церкви. Это покаявшиеся. Смирившиеся и принявшие кару Фласэза. Агрессивные и ревностные фанатики догматов смирения. Но ими движет не желание встретить приход триединого Бога, не желание преклониться перед анираном и устлать его путь цветами. Ими движет желание заставить покаяться ещё не покаявшихся. Заставить каждого признать греховность прежней жизни. Это, аниран, — безжалостные и фанатичные убийцы. Те, кем церковь готова пожертвовать и те, кто ради церкви готов пожертвовать каждым.

— Боевое мясо, — прошептал я, больше отвечая своим мыслям, чем Каталаму.

— Они бесстрашны, безжалостны и беспощадны, — будто не услышав меня, продолжил говорить сотник, крепче сжимая меч. — Они притупляют ощущения с помощью отвара из листьев дерева Юма. Это очень вредно, потому что вызывает выпадение волос, постоянный озноб и зуд в теле. Но отвар придаёт сил, убивает чувство голода, разгоняет страх и притупляет боль… Мне уже приходилось иметь дело с этими мерзавцами, аниран. После появления карающего огня, подобные им резали и уродовали женщин, обвиняя их в грехе бесплодия. А теперь, насколько мне известно, они промышляют тем, что грабят деревни и, в назидание, наказывают каждого, кто осмелится выразить несогласие с догматами смирения.

— Это храмовники? — удивился я.

— Нет. Храмовники — это воины церкви. Они подчиняются приказам. Эти же чересчур жестоки. Церковь использует их для распространения страха и подавления инакомыслия. И… и щедро снабжает листьями дурмана.

— Которые выращивают в садах при каждому храме, — задумчиво прокомментировал я, вспомнив рассказы людей из лагеря.

— Верно, — согласился Каталам. Затем внимательно посмотрел на меня. — Они знали, что мы идём этой дорогой. Знали, и встретили. Не стоило так беспечно сообщать о себе в каждой деревне… Видимо, кто-то послал гонца или…

— Сирея? — предвосхитил я.

— А может это они, — Иберик не отрывал взгляда от приближающихся «эстов». — Одни встретили нас по пути и двигались следом. Другие этот путь перекрыли. И, вон, чёрный дым пускают. Словно знак подают… Надо что-то решать отец! И решать быстро.

— Церковь хочет остановить анирана, — пробормотал Каталам, пропустив слова сына мимо ушей. — Она знает, что он идёт… Будем прорываться в лес!

— Думаешь, мне не договориться с ними?

— Нет, — уверенно ответил мне сотник. — Кто-то следит за нашим передвижением и намерен помешать анирану попасть в столицу. Покаянники здесь совсем не случайно.

Под аккомпанемент его слов «покаянники» протяжно завыли. Наконец-то все они выбрались из леса и выстроились в несколько рядов. И их было гораздо больше, чем нас.

Но это протяжное вытьё перебил залихватский свист.

— Смотрите! — Иберик вновь указал на двух всадников. Те подняли руки над головой и медленно приближались к остановившейся колонне.

— Уберите луки! — закричал я. — Не цельтесь в них! Вилибальд, опусти арбалет!

Примо Тантал всё в том же металлическом шлеме и блондин подъехали к стоявшей поперёк дороге карете. Я вышел им навстречу и тоже поднял руки.

Безымянный блондин выглядел скверно: он пошатывался и еле держался в седле. Сквозь лёгкую рубаху проглядывали куски ткани и пятна засохшей крови, будто он долго истязал сам себя, а затем неумело перевязал. Примо Тантал держался куда увереннее. Он остановился передо мной, убрал забрало и уставился на перегородившую дорогу баррикаду. Затем издал непонятный звук, прислонил кулак к груди и молча поклонился.

— Примо Тантал… — начал было блондин. Но я его прервал.

— Не утруждайся. Ты и так плохо выглядишь. Не хочу, чтобы ты потом опять расплачивался болью. Я и так всё понял… Примо Тантал, вы готовы сражаться рядом с анираном?

Молчаливый фанатик коротко кивнул, указал на меня пальцем в кожаной перчатке, затем ткнул в сторону «покаянников», обвёл рукой круг и с силой ударил в ладонь кулаком. Потом привстал в стременах и протяжно засвистел, подзывая застывшую в отдалении паству. Молчаливые мужики, ожидавшие приказа, встрепенулись и сорвались с места.

Я кивком головы поблагодарил примо Тантала:

— Я рад, что вы будете биться за нас.

Примо отрицательно покачал головой и вновь указал на меня пальцем.

— Нет, аниран, — Каталам перевёл жесты на человеческий язык. — Они будут биться не за нас. Они будут биться за тебя.

Я ничуть не смутился.

— Тогда вы более чем вовремя.

Не знаю, как описать чувство, что зародилось в моей груди в тот момент. Я чувствовал себя странно. Не испытывал страх, не паниковал. Наоборот: я был уверен в себе и крайне доволен тем, что обрёл союзника. Я ещё не до конца понимал, с чем столкнулся, с кем придётся сражаться. Но мне было наплевать. Я был уверен в том, что не поверну обратно, что не побегу в лес с криком «мама». Жизнь в этом мире научила меня не отступать перед неизвестностью и побеждать страх.

Но и считать я умел. Когда Вилибальд подсчитал количество тех, кто ждёт нас впереди, иного разумного варианта, кроме побега, я не видел. Сейчас же всё изменилось. Те, кто шёл за нами следом в течение долгого времени, наконец-то оказались полезны. Хоть те молчаливые мужики, которых ретиво взял в оборот Каталам и теперь выстраивал в боевые ряды, не выглядели уж очень опасными бойцами, решительности в их глазах было хоть отбавляй. Они все знали кто я. Знали, куда иду. И были настроены помочь анирану преодолеть неожиданную преграду.

— Их больше сотни, — напомнил Вилибальд, удобнее устраиваясь у окна кареты. Он раскладывал на сиденьях болты и проверял арбалет. — Но можно попробовать пробиться. Укройся рядом, аниран. Рядом со мной в карете…

— Чёрта с два! — с усмешкой ответил я. — Чёрта с два аниран останется в стороне.

Я прислушивался к самому себе, прислушивался к своим ощущениям и точно знал, что не боюсь. Я чувствовал лёгкий азарт и предвкушение чего-то необычного. Чего-то странного и отдалённо знакомого. Но самое главное: я был уверен, что ни за что не останусь в стороне. Не позволю друзьям и союзникам сражаться с непонятным врагом, наблюдая из-за куста. Я займу своё место и покажу, что значит стоять на пути анирана.

— Аниран, возьми, — почесав лысую макушку, Иберик извлёк из ножен длинный обоюдоострый кинжал. — У тебя нет ни меча, ни…

Подскочил запыхавшийся Каталам, наводивший порядки в рядах.

— Присматривай за ним, — строго приказал он Иберику, указав на меня пальцем. — Ни один волос не должен упасть с головы анирана.

— Это мы ещё посмотрим кому за кем придётся присматривать, — фыркнул я. — Каков план, Каталам?

— Умтар станет на левом фланге. Я буду руководить остальными. С «эстами» наши шансы повышаются. Возможно, мы сможем выстоять… Вилибальд, если будет жарко, спасайте анирана. С братом уводите его в лес. По левой стороне уклон. Там можно спуститься, если что. И в деревню поворачивайте… Но помните: покаянники никогда не отступают. Они нас не пропустят, пока не полягут все.

— Даже так? — удивился я.

Каталам вздохнул:

— Как бы не было ещё хуже.

Каталам выстроил неожиданное войско перед перегородившей тракт каретой. Карету быстро распрягли, вручную немного развернули и разместили на широкой крыше трёх самых умелых лучников из десятка Умтара. Вилибальд в гордом одиночестве затаился внутри, аки снайпер, а все остальные были обречены стать самыми обычными пехотинцами.

Даже я. Я вообще не испытывал сомнений в своём поступке. Не думал ни о побеге, ни об отступлении. Ни сопли вперемешку со слезами не текли от страха, ни коленки не дрожали. Я протолкался через молчаливых «эстов» в первый ряд на правом фланге и был тут же окружён верными парнями, которые шли со мной от самого Равенфира. Иберик и другие стали верными телохранителями, собираясь решительно встретить врага. Но я только усмехнулся, увидев их сурово сжатые губы. Я понимал, конечно, что они готовы отдать за меня свои жизни. Они ни раз об этом говорили. Но сегодня я был намерен не принять их жизни, а забрать чужие.

Я никогда не считал себя пацифистом. Но в прежней жизни мне даже в голову не приходило, что мне по силам забрать человеческую жизнь. Я в страшном сне не мог себе такое представить.

В этом диком мире всё изменилось. Те жизни, которые я уже успел забрать, были, мягко говоря, не самого лучшего качества. Имею в виду — жизни трёх братьев и тех подонков, на которых я напоролся в деревне. Лишь смерть Уная оставила в моей душе неприятный след. Дальше всё было гораздо проще. Я помню даже, что хотел убивать. Я хотел убить тех, кто исподтишка напал на меня и кто напал на других.

И сейчас я чувствовал, что не воспринимаю за людей, стоявших впереди лысых мужиков. Это были — как сказал Каталам — очередные фанатики. Очередные адепты той церкви, которую я собирался разрушить до основания. Они стояли у меня на пути с явно недобрыми намерениями. Эти точно не станут падать на колени, не станут признаваться в любви. Это явно враги. А значит, я должен через них переступить. Сцепить волю в жестокий кулак и засадить этим кулаком лицо каждому, кто посмеет преградить путь анирану.

Отвечая своим мыслям, я крепче сжал более актуальный на данный момент кинжал, активировал щит и выставил его перед собой. Всеобщий вздох с привкусом страха и удивления вырвался из уст людей, стоявших по левую руку. «Эсты» вновь узрели анирана и вновь устроили себе визуальное омовение лица.

«Покаянники» отреагировали по-другому. Громкий негодующий гул пробежал вдоль их рядов. Судя по этому гулу, они окончательно убедились, что именно тот, кого они ждали, пожаловал на встречу.

— Не переживай, аниран, — подбодрил меня Иберик. — Они несомненно опасны своим количеством. Но это сброд. Плохо оснащённый и необученный сброд. Наши шансы довольно-таки высоки. Ты просто не отходи от меня.

Когда я ответил усмешкой на браваду невысокого молодого парня, из леса раздался неразборчивый командный выкрик. «Сброд» как-то весь собрался и замер.

А затем к нестройным рядам из леса вышли трое. Трое высоких крепких воинов в кожаных доспехах с металлическими пластинами на груди и животе. Каждый носил шлем из металла, полностью скрывавший лицо и оставлявший лишь полосочку для глаз. Каждый держал в руках добротный щит и закалённый обоюдоострый меч. Эти трое распределились вдоль рядов, дружно воздели клинки и опять что-то грозно прорычали.

— А это кто? — шепнул я Иберику.

— Не знаю, — тот пожал плечами. — Но это точно не сброд.

Мужик, ставший в центре вражеских рядов, указал мечом на нас и громко прокричал на языке, который я хорошо понимал:

— Смерть драксадару!

— Сме-е-е-ерть!!! — дружно отозвалось лысое воинство и выдвинулось навстречу.

Первая линия «покаянников» быстро перестроилась. Вперёд вышли самые низкие и худые мужики. Они выставили перед собой прямоугольные деревянные щиты, которые с трудом удерживали двумя руками, и прикрыли ими тех, кто шёл следом — тех самых неуклюжих пузанов с рогатинами. Затем первый ряд пошёл в атаку, получив прикрытие на флангах в виде мечников.

— Не отходи от меня, аниран, — повторил Иберик и облизал пересохшие губы.

Я скосил на него недовольный взгляд, потому что, в отличие от него, не считал себя беспомощным. Но не стал ничего отвечать. В голове прочно засело слово, которое я услышал впервые.

— Кто таков драксадар? — спросил я. — Это я, что ли? Это они меня так называли?

Иберик растерянно захлопал глазами.

— Я не знаю. Я никогда не слы…

Его перебил Каталам. Он воздел меч над головой, как Прометей когда-то воздел факел, и громко прокричал:

— Сражаться яростно! Сражаться безжалостно! Никого не жалеть, ибо вас никто не пожалеет! Враг пришёл за анираном! А значит, враг должен быть уничтожен! Залп!

Залп вышел жиденьким, конечно. С крыши кареты просвистели три стрелы и остались торчать в грубых деревянных щитах. Щёлкнул арбалет. Тяжёлый арбалетный болт чиркнул по щиту и срикошетил в ногу щитоносцу, пробив ступню. Хилый лысый паренёк запричитал, выронил щит и упал, схватившись за ногу. Лучники поспешили воспользоваться моментом и добили бедолагу вместе с тем, кого он вынужден был прикрывать.

Командиры «покаянников» одновременно воскликнули, приказывая двигаться быстрее. Лысая толпа беспрекословно подчинилась, сплотилась ещё сильнее и, тяжело дыша, принялась торопливо сокращать дистанцию.

Когда до неизбежного столкновения оставались считанные мгновения, когда лучники выбили ещё нескольких врагов, я почувствовал нечто. Странное воодушевление и сладостное предвкушение, я бы сказал. Сама по себе на моём лице появилась улыбка. Я верил в свою неуязвимость и в свою силу. Я чувствовал себя особенным. И хотел доказать это не только лысым недоноскам, но и всему этому отсталому миру.

Каталам приказал выдвинуться врагу навстречу. Я не понял, в чём великая тактическая мысль сближения, но ослушаться приказа не посмел. Кто я такой, чтобы сомневаться в решениях того, кто обладал военным опытом и умел командовать?

С грохотом две мелкие армии сошлись. Металл столкнулся с металлом. Деревянные щиты сцепились с деревянными щитами. Засвистели стрелы, по щитам застучали наконечники копий, которыми атаковали «покаянники».

В первые же секунды боя я забыл обо всём на свете. Я будто погрузился в транс, будто очутился в другом мире. Я не думал о тех, кто прикрывает мою спину, кто стоит плечом к плечу. Я видел лишь тех, кто с стоял передо мной с перекошенной в ненависти мордой. Именно мордой, а не лицом. Эти странные лысые мужики с безумными глазами, казалось, стремились атаковать именно меня. Именно на меня были направлены их мечи и копья.

Но почему-то я был рад этому. Этого я и ждал.

Завязалась кровавая рубка. Визги и вопли, крики и хрипы раздавались со всех сторон. От ужасной боли кричали даже те, кто дал обет молчания.

Но я ничего не видел. Я только слышал. Я покинул первый оборонительный ряд под предостерегающий крик Иберика, размахивал длинным кинжалом и помогал себе щитом. Я видел, как фонтаном брызжет кровь из глубоких ран поверженных врагов. Как опаленные, почерневшие конечности отделяются от тел и отлетают в стороны. Я перерубал длинные рогатины щитом, поджигал их, а затем глубоко вонзал кинжал в дряблые тела. Рубил направо и налево, кромсал и пронзал, ничего не видя перед собой, кроме очередного врага.

Кто-то наносил мне удары. Кто-то пытался атаковать. Несколько раз меня даже поцарапали. Но Иберик всегда был рядом. Что бы со мной не происходило, как бы далеко я не вышел из плотных рядов, он следовал за мной. Подчищал фланги и покрикивал между делом, чтобы Вилибальд снял того или иного врага. Хоть я слышал его голос, был уверен, что мне это не нужно. Что я легко справлюсь сам. Но я так ничего и не сказал. Я хотел лишь убивать.

Очень быстро плотный строй развалился. Завязались одиночные или парные схватки, когда лысых щитоносцев полностью выбили. Меня пытались взять в кольцо и проткнуть мечами. Но подобраться достаточно близко ни у кого не получалось. Энергетический щит легко пресекал любую атаку. Под его ударами плавился металл, чернело опалённое дерево. Я давно потерял счёт своим жертвам. Поначалу мне казалось забавным считать тех, кого я отправил на встречу с Фласэзом. Не знаю, почему так. Но после пятого или шестого, я перестал считать. Меня кто-то пырнул в бедро и это вызвало в моей душе невероятную злобу. Я не почувствовал боли, но почувствовал негодование. Как они посмели ко мне прикоснуться? Как посмели эти выродки нанести мне раны? Мне!?

Именно тогда во мне проснулась невероятная ярость. Наподобие той, что я испытывал, столкнувшись с работорговцами в нищей деревне. Когда я кромсал кинжалом очередное тело, упавшее на покрасневший от крови каменный тракт, в голове помутнело. Мозг словно расплавился. Превратился в жидкую кашу. Я рубил, смеялся и упивался этим чувством. Я дышал схваткой. Видел, как во все стороны летят капли крови, и понял, что рождён именно для этого. Я рождён, чтобы убивать. Для меня кровавые битвы — услада. Они так же естественны, как пища.

Я услышал свой собственный смех, когда легко отразил очередную атаку. На меня опять навалились, но щит без помех разрубил сразу два тощих тела. Несмотря на туман в голове, я почувствовал невероятную радость. Смотрел на перепачканные руки и смеялся. Я смеялся на этими рабами, которые тщетно пытались поразить совершенное тело. В этом мире нет такого оружия, которое смогло бы нанести моему телу сколь значительные увечья. В этом мире я — божество!

Внезапно раздались неожиданные приказы вражеских командиров. Я услышал, как те призывают своему войску отступить. Кровавая пелена перед глазами немного прояснилась, когда я рассмотрел перекошенные от ужаса лица тех, кто пятился назад. Кто отступал по тракту, размазывая кровь дырявыми башмаками. И эти испуганные лица вызвали в моей душе очередной приступ непередаваемой радости.

Я облизал губы и ощутил языком железистый кровавый привкус. С края щита осыпалась корка; это была запёкшаяся кровь. Кинжал зазубрился, но рукоять крепко сидела в окрашенном в красно-бурый цвет кулаке.

— Ха-ха-ха! — засмеялся я знакомым грубым голосом. — Вы с кем решили сразиться, безродные!? На кого подняли руку!? Вы знаете, кто я!?

Мой голос звучал пугающе. Звучал сверхъестественно — будто эхо идущее с небес. Но это был не мой голос. Таким пронизывающим голосом, вызывающим жуткий страх, я не умел говорить. Я разговаривал совершенно иначе. Но я, наверное, единственный понял, кому принадлежит этот голос. На меня с выпученными глазами уставились все — и друзья, и враги. Но никто из них не знал, что я говорю голосом из своих снов. Я заговорил тем голосом, который приходил ко мне во сне.

На несколько мгновений я растерялся. Пелена перед глазами развеялась окончательно. Две поредевшие армии замерли друг напротив друга. Я видел их всех. Всех, кто с ужасом за мной наблюдал. Даже перепуганный Иберик, прикрывая плечо справа, смотрел выпученными от удивления глазами.

Его испуг передался и мне. Я осознал, что мой рот и мой язык выталкивали слова, который произносил не я. Они выпускали в мир звуки, которые порождал не мой разум. Этот голос, ранее призывавший меня следовать по определённому пути, впервые вырвался наружу. И тогда я понял, что сейчас во время битвы это был не я. Я бы никогда с таким удовольствием не рубил человеческие тела. Никогда кровь не вызывала во мне таких восторженных чувств. Никогда бы я не упивался такой ужасной схваткой. Но это мог быть тот, кто вживил в моё ДНК нечто невозможное, нечто невообразимое. То, чего просто не может быть. И этот «кто-то» не только «что-то» вживил. Впервые он показал, что может брать надо мной контроль. Что может затуманить разум и наслаждаться тем, чем бы никогда не наслаждался я сам.

Именно тогда я, кажется, понял, что не управляю самим собой. Что «голос» так же может управлять моим разумом.

От чудовищных предположений меня отвлёк крик. Двое из трёх командиров в шлемах ещё оставались в живых. Один из них кричал и указывал на меня окровавленным мечом:

— Видите!? Это не посланник! Это драксадар! Смерть ему!

Его слова меня ошеломили. Признаюсь. На мгновение я впал в самый натуральный ступор.

В этот же момент где-то опять заулюлюкали. Одновременно слева и справа из леса выбежали ещё пару десятков лысых мужиков. Довольно-таки крепких мужиков. Совсем не таких, что шли в первых рядах и первыми пали от рук умелых солдат Каталама и сектантов примо Тантала. Это были самые крепкие и выносливые бойцы.

Пятившиеся «покаянники», казалось, воспрянули духом. Подкрепление подошло вовремя, а командир истерическими криками живо восстановил боевой дух. После его мотивационных воплей лысая армия вновь перешла в наступление.

Каталам это быстро понял и организовал вокруг меня кольцо обороны. Пока я приходил в себя, вновь завязалась схватка. Вопли, стенания и звон металла смешались в одну сплошную какофонию. Но схватка теперь не вызывала у меня сладостного экстаза. Я пребывал в лёгком шоке от необычного открытия и не сразу собрал самого себя в кулак, чтобы оказать помощь сражавшимся.

На крыше кареты уже никого не было. Никто не стрелял оттуда из лука. Как никто не стрелял из арбалета из самой кареты. Началась одна сплошная сеча. Хаос близкой рубки вновь закружил меня. Болезненный порез на плече, который оставил дотянувшийся мечом фанатик, смыл с глаз растерянность. Я вновь сцепил зубы и вступил в бой. Вновь энергетический щит принялся сеять в рядах врага смерть.

Но в этот раз всё выглядело как-то безнадёжно. Я видел, как «покаянники» сбили с лошадей примо Тантала и его верного блондина. Как падали рядовые «эсты», неспособные справиться с лысыми бойцами из фанатичного подкрепления. Как рядом со своим предводителем сражались молодые солдаты Равенфира. Как они падали под мечами врага. Я успевал замечать многое, и вскоре перешёл к оборонительной тактике. Очень сильный удар выбил из моей руки кинжал. Но от повторного удара я успел защититься, подставив щит. А затем, впервые выпустив на волю энергетические клинки, прорезал насквозь подбородок слишком ретивого врага.

Жуткая смерть вкупе с обезображенным лицом упавшего человека очень перепугали фанатиков. Каталам воспользовался заминкой и скомандовал контратаку. Его солдаты дружно ухнули и обрушили мечи на опешивших «покаянников».

Но всё же количество — это количество. На нас вновь насели. Перевернули карету, перебили испуганных лошадей и давили массой. Я уже не пытался атаковать, а лишь отмахивался. До кого-то смог дотянуться, но, в основном, «покаянники» уходили от моих атак. Их оставалось не так уж много, но те, кто остался, были самыми опасными бойцами.

— Иберик, в лес! — раздался отчаянный вопль Каталама. — Уводи анирана в лес!

— Ну уж нет! — прорычал я, чувствуя, как ярость пеленой вновь начинает затуманивать взгляд. Я вновь почувствовал вкус крови. Вновь захотел войти в раж, чтобы насладиться битвой. Чтобы атаковать и убивать, а не трусливо отступать.

Но чувство, что мне нельзя этого делать, не покидало меня. Я был уверен, что мне надо сопротивляться. Что я должен оставаться самим собой. Быть трезвым и не пьянеть от крови, впадая в состояние исступления.

Иберик вцепился в моё плечо, одновременно отмахнувшись от вражеского меча.

— Уходим!

Я повёл плечом и сбросил его руку. Затем наотмашь ударил щитом, разрезая пополам незнакомый лысый череп. Но Иберик не спешил оставлять меня в покое. Я заметил в его глазах страх и отчаянье. Он очень боялся за мою жизнь. За мою, не за свою.

— У - у — у - у — у - у — у - у — у! — перебивая крики и стоны раненных, протяжно протрубил рог.

Кровавая битва замерла на мгновение. Сквозь неожиданную тишину вновь раздался протяжный тяжёлый звук. Такой я ранее слышал лишь в фильмах.

Затем мы услышали цокот копыт, стучавших по каменному тракту.

В едином порыве выжившие в бойне уставились в сторону баррикады из елей. Сквозь зелёные иголки очень хорошо было видно, как вдали, из-за поворота, показались стройные конные ряды. На гнедых мускулистых рысаках восседали всадники в пластинчатых доспехах и шлемах с пышным птичьим пером на вершине. Строго держа строй, они мчали по тракту под непрекращающийся вой боевого рога. Мчали прямо к нам.

Рядом очарованно выдохнул Иберик:

— Гессеры!

Это слово я уже слышал ранее, хоть смысл его понимал не до конца.

— Королевская гвардия спешит на помощь! — во всю мощь лёгких прокричал Каталам. Его крик куда сильнее воодушевил поникших, было, солдат, чем меня. Хоть я своими глазами видел, как слаженно скачут конники, для меня понятие «королевская гвардия» мало что означало.

Но для выжившего командира «покаянников», видимо, это значило многое. Из тех троих, кто в лысой армии был экипирован лучше всех, в живых остался лишь он один. Он яростно сражался, пытаясь подгонять своих воинов, но пробиться ко мне ему так и не удалось. Сейчас же он вместе со всеми прислушивался к гулу копыт и смотрел на пока ещё далёкий конный строй. А затем истерично заверещал:

— Убить драксадара любой ценой!!!

И «покаянники» не посмели ослушаться приказа. Они перестроились в ощетинившийся мечами плотный клубок. Сплотились в круг и стали убийственным ежом. С дикими воплями, с криками: «смерть!» они ударили в место, где я пытался укрыться за волшебным щитом.

— Защитить анирана своими телами! — в ответ приказал Каталам. Я успел бросить на него лишь взгляд. Заметил измождённое лицо и перепачканную кровью бороду.

А затем начался кошмар.

Не было никакой рубки. Никаких честных поединков один на один. Покаянный «ёж» просто врезался в мой щит и опрокинул тех ребят, кто стоял рядом. Никого не отогнала вонь плавящихся мечей. Никто не побежал искать воду, чтобы залить расплавленный металл, капавший на руки и ноги. Никто не стал сплёвывать попавшую в рот чужую кровь. Это был последний бой. Тот, что трудный самый.

Меня несколько раз ударили мечом. Чиркнули по ноге, по руке. Кому-то удалось даже порезать щеку. Я отмахивался как ненормальный. Махал щитом во все стороны, изредка пытаясь ткнуть в кого-нибудь энергетическими штырями. Мои атаки всегда находили цель. Всегда наносили какой-то урон. Но всё же «покаянникам» удалось рассеять мою охрану. Я даже не заметил, как остался один. Не понял, куда делись Иберик и другие. Я не видел, убили их или нет. Может, просто отогнали. Этого я не заметил. Но я заметил, когда всё такой же плотный клубок из выставленных перед собой клинков оказался на расстоянии вытянутой руки. Ещё мгновение — и этот клубок меня бы переехал.

Но опять случилось нечто непонятное. Я опять почувствовал радость и прилив сил. Вспомнил сладостный вкус чужой крови на своих губах.

Наверное, в этот момент моё лицо изменилось. Командир «покаянников», сражавшийся в первых рядах, это заметил. Он что-то пробормотал и сделал шаг навстречу. Оказался со мной практически нос к носу. Я увидел, как он занёс над головой длинный острый меч, чтобы в следующую секунду собственноручно завершить путь двенадцатого анирана.

Но у меня на самого себя были другие планы. Секундная слабость страха смерти исчезла практически мгновенно. Вернулась уверенность и осознание, что я — божество в этом мире. Божество не должно умереть вот так. Оно не может себе этого позволить. В прямом и переносном смысле слова, оно смотрит свысока на этих дикарей.

Описав дугу, меч опустился. Но меня он так и не поразил. Я выпрямился за долю секунды и перехватил меч. Рукой перехватил. Лезвие обрушилось на мою ладонь. Но отрубленные пальцы не полетели в разные стороны, кровь не хлынула, кости не хрустнули. Чудовищной силы удар не причинил мне никакого вреда. Я просто остановил его правой рукой.

С непередаваемым удовлетворением я заметил округлившиеся от ужаса командира «покаянников». Хоть шлем закрывал голову полностью, узенькая щель позволяла видеть его глаза. Испуганные округлившиеся глаза. Они говорили о том, что, нанося смертельный удар, он ожидал совершенно другого результата. Но рука не переломилась, аки тростинка. Не отделилась от тела. Вместо этого рука анирана выдержала удар.

А в следующее мгновение я сжал острое лезвие и с силой вырвал меч из рук опешившего врага. Про себя воздал хвалу меткам, делавшим мои руки неуязвимыми, и был готов наотмашь ударить щитом.

Но мне не дали. Хоть рог трубил не умолкая, я его не слышал. Как не слышал звук приближающихся копыт. И лишь когда я решил замахнуться, раздался предостерегающий крик Каталама:

— Берегись!!!

Правда, поберечься я тоже не успел.

Не разбирая где свой, а где чужой, конный отряд ударил в сплетившийся клубок выживших, как шар для боулинга бьёт в кегли. Как и все остальные, я полетел кувырком. Успел деактивировать щит и свернуться калачиком, надеясь, что меня не растопчут. Но чьё-то копыто всё же наступило на кисть. А затем сверху упало разрубленное, истекающее кровью тело. Я попытался его спихнуть, но мне не удалось — спину больно зацепила лошадиная нога.

— Лежать! Лежать! Лежать! — услышал я отчаянный вопль Каталама.

Я его послушался и прекратил подавать признаки жизни. Исподтишка наблюдал, как мимо пролетают конные воины, как перед лицом мелькают лошадиные копыта, как свистят лезвия мечей и летят стрелы. Названная Ибериком королевская гвардия плотным отрядом разбила сражавшийся клубок и теперь добивала тех, кто всё ещё оказывал сопротивление. Пытаясь вжаться в камень как можно сильнее, я видел, как конники рубили обнажённые торсы. Видел, как лысые люди бросали оружие и пытались укрыться в лесу. Видел, как двое из тех, кому посчастливилось пережить конную атаку, бросились к спасительным толстым стволам, но не успели до них даже добежать — каждого из них нашпиговали стрелами.

А затем всё как-то резко прекратилось. Боевой рог затих. Ржали лишь взволнованные кони и незнакомый голос отдавал отрывистые команды. Я убрал руки с головы и приподнялся. Пару десятков наездников с обнажёнными мечами кружили по тракту, кружили вокруг кареты, скакали вдоль линии леса. Выискивали «покаянников» и перекликались. А когда я услышал крик: «Больше никого нет!», осознал, что кровавая бойня завершилась. Ещё одна неожиданная помощь нагрянула весьма неожиданно.