Глава 11 Снова в дорогу

День прошёл в суете. Рэнэ следил за мной, как цербер, и не позволял показываться на глаза слугам. Не выпускал из комнаты даже ради выполнение естественных потребностей, что вызывало определённые проблемы. Прислуживал и помогал экипироваться к далёкой дороге.

Первым делом я потребовал у него карту, и он выполнил мою просьбу. В личных покоях хозяина рылся как у себя дома и отыскал рулон пергамента в столе. Развернул прямо там, а затем я долго мучил его вопросами, изучал карту и пытался просчитать продолжительность маршрута.

К сожалению, километров в этом мире не существовало. Существовали лиги. Но, как я ни тужился, как не тряс Рэнэ, чтобы тот хотя бы приблизительно объяснил длину этой чёртовой лиги, он смог сказать лишь одно: «Много.» Поэтому я ограничился лишь визуальным изучением карты и запомнил, что до столицы, если следовать по тракту, три декады чистого пути. Рэнэ сложил карту и пообещал оставить её в карете. Затем отвёл меня в гардеробную хозяев.

— Думаю, ни примо Фелимид, ни примо Мириам не будут против, — уверенно заявил он, демонстрируя хозяйские закрома. Он доставал из сундуков одежды и бросал их на пол. — Ночи пока холодны, аниран. Выбирай всё, что пожелаешь. И тёплый плащ не забудь.

Я выбрал себе пару отличных кожаных башмаков, видимо, стоивших чудовищных денег в этом отсталом мире, крепкие штаны, рубаху, тёплую куртку, подбитую мехом, и плащ из плотного сукна. Рэнэ верно оценил мой выбор и добавил, что сложит в дорогу несколько тулупов и запасное бельё.

Когда мои личные приготовления завершились, Рэнэ убежал, а я наблюдал из окна за тем, как он суетится во дворе. Видел, как вывезли из сарая добротную карету, как чистили её, мыли от грязи. Как запихивали в сундуки припасы, а на крышу складывали тюки с одеждой. Как туда же ставили садки с тремя птицами, как запрягали лошадей. Рэнэ был грозен, и с остальными слугами вёл себя совершенно по-другому. В доме он был угодлив, а с теми, кем руководил сам, вёл себя как мастер-сержант из американских фильмов. Поэтому дело шло скоро. Вопросов никто не задавал и все лишь выполняли поставленные задачи.

Когда день перевалил экватор, я начал волноваться. А когда быстрое солнце начало приближаться к кронам деревьев, начал нервничать. Мириам уехала рано, но её всё не было. Я высовывался из окна, чтобы иметь возможность обозревать всю дорогу, но красная карета так и не появилась. Время подходило к вечеру, но хозяйка всё не возвращалась.

— Это нормально вообще? — спросил я мажордома, который нервно грыз ногти. — Она так долго встречается с принцем? Или тот просто не желает её принимать?

— Не знаю, аниран, — пробормотал Рэнэ. — Примо Мириам — женщина настойчивая. Если она что-то действительно решила, не завидую тому, кто стоит у неё на пути.

— Даже если это королевский отпрыск?

В ответ Рэнэ пожал плечами.

Когда стемнело, а в имении начали зажигать огни, я уже беспокоился не на шутку. Уже был готов опять потребовать коня, чтобы отправиться в город. И, наверное, потребовал бы, если бы не прискакал Каталам. Слуги узнали его, открыли ворота и впустили. Он прибыл вместе с парнем лет двадцати пяти, изгибом бровей и посадкой глаз очень похожим на него самого. Я сделал вывод, что этого его сын ещё до того, как оба соскочили с коней у крыльца и припали на одно колено.

— Аниран, это мой старший сын — Вилибальд, — сказал Каталам. — Как и я, он в полном твоём распоряжении. Всё, что ты прикажешь, он исполнит.

— Приветствую посланника небес, — парень склонил голову и прикоснулся рукой к груди.

— Спасибо. Я ценю это… Каталам, рассказывай. Как идут дела?

— Я обратился ко всем солдатам, кого посчитал достойными сопровождать анирана. И ни один не отказал мне. Под покровом ночи, как мы и планировали, они будут здесь. Иберик — мой младший сын — и Умтар — десятник — приведут в имение два десятка солдат…

— Два десятка? — опешил Рэнэ. — Это же столько ртов!

Но ни продолжения предложения, ни потенциального возмущения мы не услышали. Наоборот: Рэнэ развернулся и стремглав кинулся раздавать слугам указания, что количество провианта надо срочно увеличить.

— Каталам, я волнуюсь, — сказал я, когда мы зашли в дом. — Уже темнеет, а Мириам всё нет. Ты не знаешь что с ней?

— Извини, аниран. Весь день я был занят и даже не знаю, что с Фелимидом. Ни в Храме, ни во дворце я не показывался.

— А как отнесётся к твоему исчезновению непосредственное начальство? Кто там у вас главный? Коммандеры? Тысячники, может быть?

— После дезертирства Трарена, гарнизоном Равенфира управляет коммандер Ретэн. Но он давно свалил на меня свои обязанности. В последнее время его интересует лишь вино и дым забытья. Когда он узнает о моём исчезновении и исчезновении солдат, мы уже будем далеко. Должны быть, по крайней мере.

— Придётся выйти в ночь?

— Да. Думаю, не стоит дожидаться рассвета. Отправим вперёд дозорных и будем следовать за светом факелов. Первый привал сделаем нескоро, аниран. Так что тебе придётся спать в карете.

— Это не страшно. Я выносливый и могу ехать с вами на лошади…

— Нет, аниран. Теперь ты выполняешь роль важной особы. Роль примо. А примо не ведут бесед с простым людом и не напрягают спину в седле. Кто бы нам не повстречался в пути, тебя не должны видеть. Иначе, рано или поздно, погоня найдёт след.

— Погоня? Считаешь, будет погоня.

— Уверен, что будет. Но если у нас будет запас хотя бы в половину декады, мы успеем прибыть в Обертон раньше их. А там… А там всё будет зависеть от тебя. Мы лишь поможем добраться до столицы. Но там быстро узнают кто мы и откуда. И только твоя защита спасёт от обвинения в дезертирстве.

— Я обещаю, — не стесняясь, я хлопнул его по крепкому плечу. — Вас никто пальцем не тронет. Пусть только попробуют.

* * *

Когда стемнело окончательно, Рэнэ разогнал слуг по своим конурам. Затем безапелляционно заявил, что нам пора отправляться. И хоть я хотел подождать ещё, чтобы дождаться Мириам, попрощаться с ней и сказать «спасибо», он настаивал, что задерживаться нельзя. Что к рассвету надо удалиться хотя бы на пару лиг.

— А что если с твоей хозяйкой что-то случилось? — спросил я, когда мы вчетвером вышли на двор. — Может, нам лучше в город отправиться? Почему она так задержалась? Может, ей нужна помощь?

Судьба женщина действительно меня волновала. Как и судьба Фелимида. Оба отнеслись ко мне очень хорошо и готовы были помогать. Оба поверили в меня и теперь находились в опасности. И я не мог так просто от этого отмахнуться.

— Что ты вздыхаешь, Рэнэ!? — повысил голос я, когда тот тяжко вздохнул. — У вас это норма, когда дама выезжает утром и к ночи не возвращается? Может её тоже того… в казематы при храме заточили?

— Даже не хочу представлять, что в данный момент с ней может происходить, — спокойно ответил мажордом. — Но, уезжая, она оставила чёткий приказ: вы должны убраться отсюда. Она сказала, вернётся она или нет, анирана тут быть не должно. Я смиренно исполняю приказ — прогоняю вас и остаюсь её ждать.

— Аниран, нам пора! — не дал мне ответить Каталам. Он указал рукой в сторону врат имения, где в темноте кто-то размахивал факелом. — Иберик подаёт сигнал. Путь свободен. Солдаты прибыли.

— Подожди, — отмахнулся я. — А если её сейчас пытают?

— Тогда мы уже ничего не сможем для неё сделать. В путь, аниран! Вилибальд, на козлы! Аниран — в карету!

— Отправляйся, аниран, — Рэнэ сжал мою ладонь двумя руками. Положил в неё кожаный мешочек и прикоснулся губами к пальцам. — Пусть триединый Бог освещает твой путь. Надеюсь, я доживу до момента, когда мир будет излечён от хвори. А когда я это увижу, отправиться на встречу с Фласэзом мне будет уже не страшно.

Он отворил дверь и настойчиво подтолкнул меня к карете. Я бегло осмотрел мешочек, пощупал его и понял, что внутри монеты. Затем похлопал мажордома по плечу.

— Спасибо, Рэнэ. Береги себя. Береги себя, свою хозяйку и хозяина. Даю слово, ни о ком из вас я не забуду. Ждите.

Я забрался в карету и захлопнул дверцу. Уселся на скамейку и отодвинул шторку.

— Отправляемся! — скомандовал Каталам. Затем залез на свою лошадку, принял поводья лошадки сына и аллюром направился к вратам.

Вилибальд резво запрыгнул на козлы, схватил вожжи и стегнул ими четвёрку. Карета тронулась в путь, а я всё так же продолжал смотреть из окна на удаляющегося мажордома и думать о той, с кем даже не удалось попрощаться по-человечески.

* * *

Врата были распахнуты настежь. Мы без проблем их преодолели, повернули налево, проехали несколько метров по грязной дороге и остановились. Я отворил дверцу и наполовину высунулся из кареты. Нас окружали вооружённые конники с факелами в руках. В полумраке я рассмотрел коричневые кожаные одежды, блеск металла в руках некоторых и молодые лица. Очень молодые. Одно лицо показалось очень знакомым.

— Умтар, — обратился Каталам к обладателю знакомого лица. — Ты и ещё двое — в голове колонны. Иберик — замыкаешь.

— Понял, сотник.

— Хорошо, отец.

— Остальные — перед каретой и позади…

— А это правда аниран? — спросил кто-то.

— Правда. Ты думаешь, я поверил бы пустослову? Вы его ещё увидите. Но на привале. А сейчас — выполняем! К полудню наш след должен остыть.

Под моим любопытным взглядом конники выстроились в колонну, оставив карету в центре, и дружно тронулись в путь. Я сел на скамеечку, твердя себе, что завтра, на ближайшем привале, должен буду разбудить всё красноречие, на которое способен. Зажечь этих молодых парней, как когда-то зажигал свою команду перед матчем. Тогда я был всего лишь капитан команды. Сейчас я — аниран. Персона куда более важная. Но и ответственности на мне теперь куда больше. А значит, я должен им доказать, что от этой ответственности не побегу и сделаю всё что в моих силах для спасения их мира.

Сидя в полутьме, освещаемой лишь маленькой свечой, я глубоко задумался и не сразу обратил внимание, когда карета опять остановилась. Мы проехали совсем немного, но уже возникла какая-то задержка. Едва я нахмурил брови, шторку отодвинула чья-то рука.

— Аниран! — взволнованно произнёс Каталам и сразу задул свечу. — Оставайся тут! Не выходи и не показывайся на глаза. Я попробую их спровадить.

— Кого спровадить? — удивлённо прошептал я.

Но Каталам меня уже не слушал. Он закрыл шторку и я услышал цокот копыт, когда он удалялся. В полной темноте я пересел на переднее сиденье и навострил уши.

— Именем святого храма, стойте! Больше повторять не буду! — раздался незнакомый голос.

— Кто смеет останавливать карету «примо» посреди дороги!? — грозно воскликнул Каталам. — Назови себя!

— Я левит армии святого храма! — торжественно отозвался всё тот же голос. — А ты кто? Что за люди напротив меня?

Каталам, видимо, замешкался с ответом, потому что его слова прозвучали лишь через несколько секунд.

— Я - Каталам! Сотник из гарнизона Равенфира. По приказу принца Тревина сопровождаю примо в дальнюю дорогу. Прошу воинов храма освободить её.

— Я не могу этого сделать, сотник. По приказу святого отца Эокаста — первосвященника Равенфира — я подстерегаю любого путника, который намеревается покинуть эти земли. Я обязан посмотреть на каждого. Пусть примо покажутся…

— Не пристало примо показывать лицо простому служителю церкви, — раздражённо произнёс Каталам. — Они уже спят. И я не хочу получить нареканий из-за того, что кому-то захотелось их увидеть. Это может отразиться на моём жаловании.

Говоривший храмовник замолчал. Некоторое время я слышал лишь тишину.

— Покажи указ, сотник Каталам! — наконец, выкрикнул он. — Указ, дозволяющий тебе, твоим людям и примо отправиться в путь. Я хочу увидеть королевскую печать.

Каталам громко фыркнул.

— Я в своём праве! — вновь закричал храмовник.

— Примо держат путь в столицу, — примирительно произнёс сотник. — Подъезжай со своими людьми под свет факелов. Я покажу печать.

— Я доложу первосвященнику о твоём противлении, сотник Каталам! — продолжал хорохориться храмовник. Но, судя по приближающемуся цокоту копыт, он всё же решит подъехать ближе.

— Я не отчитываюсь перед церковью, левит. Я служу короне.

— И примо мне покажите. Пусть они спят, но лицо я увижу!

— Твоё счастье, если они ещё спят. Не завидую тебе, если ты их разбудил своим криком… Подъезжай ближе и смотри.

Я замер в карете после этих слов. Глаза забегали в глазницах, как бы выбирая из двух вариантов, — притвориться спящим или активировать щит и показать всем кузькину мать.

Но принять решение я так и не успел. Раздался странный свист, очень похожий на свист какой-то птицы. Я услышал щелчки, лязг железа, пение тетивы. Кони заржали, затопали копытами. Кто-то захрипел. Кто-то испуганно воскликнул. Последней каплей моих секундных сомнений стал чавкающий звук падающего тела на грязную землю.

Я распахнул дверцу и выпрыгнул в полумрак. Принял защитную позу, а щит появился секундой позже. Я прикрылся им, как делал тысячу раз до этого, и принялся смотреть по сторонам. Но художник, нарисовавший картину, которая предстала пред моими глазами, уже наносил финальные мазки. И принимать участие в её завершении мне не пришлось.

— Не стоило тебе этого видеть, аниран, — Каталам извлёк бурое лезвие из лежавшего на дороге тела. Затем пожал плечами, перехватив мой взгляд. — Выбора другого не было.

Я осмотрелся и увидел бездыханные тела в белых мантиях. Ещё три храмовника, окромя главного, лежали на земле. Из тел торчали стрелы или арбалетные болты. А значит, солдаты Каталама расправились с ними в считанные секунды.

Я почувствовал, как к горлу подступает негодование. Оно шло сплошным потоком и вот-вот было готово излиться в матерном крике. Но, благодаря огромному усилию воли, я смог удержать себя в руках. Хоть эта бессмысленная пятисекундная бойня произвела на меня сильное впечатление, бесноваться я не стал. Я смотрел на лежавшие в грязи тела и сдерживал себя. Горел и сдерживал. Я понимал, что на кону стоит нечто куда более важное, чем жизни людей в умирающем мире. На кону стояла доставка аниранской тушки в столицу этого государства. Будь эта тушка неладна…

— Аниран, они не оставили нам выбора. И мы не могли их отпустить. Иначе уже завтра в погоню пустился бы легион храмовников. А так мы их задержим… Умтар! Тела поглубже в лес оттащите. Прикопайте и прикройте ветками. Потом нас нагоните. Иберик, помоги им. Коней заберём с собой. На привале распределим часть поклажи. Со сбруи снимите метки храма только… Вилибальд, спрячь арбалет. Бери в руки вожжи… Аниран… Аниран, нам пора. На сожаления нет времени.

Я всё ещё пребывал не в своей тарелке и просто молчал. Каталам помог мне забраться в карету и закрыл дверь. Когда карета тронулась, я думал лишь о том, сколько ещё местных аборигенов отправятся служить в армию Фласэза, пока я буду разбираться, что на самом деле происходит. Сколько из них умрёт. И как я буду сам себя оправдывать, если так и не разберусь.

* * *

Всю ночь мы двигались, не смыкая глаз. Двигались по королевскому тракту. Каталам перебрался в карету, когда я ему сообщил, что всё равно не смогу заснуть при такой тряске. Он поведал мне, что по тракту мы будем идти треть декады. Затем придётся свернуть в лес и замести за собой следы. К частью, он знает хорошую дорогу, которую вырубили среди деревьев.

— Я охотился в том лесу, — говорил он. — И сыновей брал тоже. Что бы ни произошло, один из нас сможет тебя вывести из него. А там — декада до Обертона по хорошей дороге вдоль пахотных полей. Слава магистрам столицы, к прокладке дорог стали относиться со всем вниманием после падения карающего огня. Хоть всё угасает, деревни вымирают, в городах нищенствуют, основные дороги прокладываются, несмотря на то, каким тяжким бременем это ложится на королевскую казну. В Обертоне сейчас куда спокойнее, чем в Валензоне.

Услышав название города, куда я отправил Дейдру, я насторожился. А затем до самого утра мучил Каталама вопросами. Он проделал весь этот путь вместе со мной и охотно делился знаниями. И когда он рассказал мне, в какую помойку превратился город, бывший ранее вторым по значимости в государстве, я пригорюнился. Идея с отправкой туда беззащитной беременной девушки уже не казалась мне хорошей. Я даже начал раздумывать над тем, чтобы повернуть в Валензон. Рассматривал карту при свете свечи, пытался посчитать протяжённость пути, ориентируясь на объяснения Каталама, и приходил к выводу, что в Валензон мы будем добираться ещё дольше. К тому же там нет короля, который, по идее, должен защитить меня от церковников. Там есть только его сын Тангвин, по словам Каталама погрязший в разврате и пьянстве. И такой меня точно не защитит от интереса церкви. Такого самого надо защищать, перед этим прочистив мозги исцеляющей трёпкой.

Но не потенциальная защита местного монарха меня волновала больше всего. Я согласился на план Мириам не только потому, что протекция короля была очень важна для меня. И не потому, что туда гнал голос. Я хотел попасть в Обертон и всё же предпочёл его прокладке пути в Валензон потому, что там находилось нечто, что должно дать ответы на волнующие меня вопросы. Там находилась там самая книга, которой старейшина Элестин мне всю плешь проел. Та самая «Книга Памяти Смертных». Я пока не знал, какая именно информация содержится в этой книге, но был уверен, что прочесть её нужно во что бы то ни стало. Эта книга станет отправной точкой. Когда я ознакомлюсь с её содержимым, мне больше не придётся тыкаться, как слепой котёнок. Я узнаю, что произошло двенадцать лет назад. Узнаю, почему произошло. И самое главное — пойму, причём здесь так называемые «анираны». Что они несут, что они ищут и для чего, в конце-концов, появились. И я почему-то был уверен, что не для того, чтобы осеменять девственниц. Не может быть всё так просто.

* * *

Привал мы сделали чуть рассвело. Свернули с дороги на поляну и дождались, когда к нам присоединятся те, кто зачищал следы ликвидации храмовников. Каталам приказал развести огонь, наполнить желудки нехитрой пищей, а затем немного поспать.

— Аниран, — тихо обратился ко мне он. — Ты должен им что-то сказать… Я всё ещё вижу сомнение в глазах.

Хоть я, что называется, клевал носом после бессонной ночи, слепцом не был. Я видел, как молодые ребята бросают на меня озадаченные взгляды. Для них всё было не так очевидно, как для сотника. Они всё ещё сомневались. И я должен эти сомнения разогнать.

Но не только это. Ещё я должен их убедить, что пойду до конца. Как бы дальше не складывались дела, я должен показать, что с моим появлением и у их мира появилась надежда.

— Я так и сделаю, Каталам, — сказал я. — Собери их. Я скажу пару слов.

Каталам гаркнул, призывая строиться. Солдаты выстроились полукругом вокруг костра и я бегло пересчитал их. Семнадцать человек. Семнадцать тех, кто должен поверить в мою исключительность и сделать так, чтобы я живым добрался до столицы.

— Меня зовут Иван, — сразу представился я. — И я — аниран.

Я с силой сжал кулаки. Пальцы безошибочно нашли метки, и через секунду я уже разводил руки в стороны, чтобы ошарашенные солдаты могли лицезреть энергетические клинки и щит. И хоть на задницу от страха никто из них не упал, я видел, насколько это для них неожиданно.

— Я провёл в вашем мире почти зиму, — спокойно заговорил я. — Видел разное. Видел горе и радость. Видел смерть. Но не видел самого главного — появление новой жизни. От добрых людей я узнал, что вот уже двенадцать зим в вашем мире новые жизни не появляются. Что вы прогневали триединого Бога и он наказал вас великой хворью. Но так же он обещал спасение в виде тех, одного из которых вы сейчас видите перед собой. Спасение в виде анирана, который обязан стать милихом. И я не говорю «может». Я говорю — обязан! Один из аниранов обязан вас спасти. Пока не знаю как, пока не знаю каким образом и что для этого нужно сделать, но этот аниран гарантирует, что пойдёт до конца. Что сделает всё, что в его силах, чтобы у вашего мира появилось будущее.

Я сделал паузу, разглядывая ошеломлённые лица. Но мне этого ошеломления показалось недостаточно. Именно тогда я принял важное решение. Когда увидел глаза молодых солдат, я точно знал, о чём буду говорить дальше.

— И этот аниран уже сделал первый шаг на пути к спасению. Благодаря ему и чистой деве из вашего мира, в её чреве зародилась новая жизнь. Первая жизнь за двенадцать бесплодных зим…

Закашлялся стоявший подле меня Каталам. Я зыркнул на обалдевшую бородатую физиономию.

— Да, это так, — кивнул я. — Вместе с ней мы смогли это сделать. И теперь у неё под сердцем дитя анирана… Но, надеюсь, это ещё не конец. Я надеюсь, что это только начало. Я уверен, мне многое по плечу. Я согласился отправиться в Обертон по нескольким причинам. И одна из них — лучше понять, в чём заключается мой путь. Я вам обещаю, что все свои силы, всю свою энергию я потрачу на то, чтобы помочь вашему миру. Но для этого мне понадобится помощь. Ваша помощь. Как я успел убедиться, в этом мире у аниранов есть враги. Даже среди тех, кто, казалось бы, должен им помогать. Именно защиту от таких врагов я хочу получить от вас. Мне нужно, чтобы вы верили мне. Верили в меня. А я обещаю не отступить. Обещаю не подвести вас.

— Аниран, прими мою службу! — едва я закончил говорить, передо мной на колени опустился молодой лысый парень. Я прищурился и едва вспомнил, что это младший сын Каталама. — Если всё, что ты говоришь, правда, я без сомнений отдам за тебя жизнь. Если ты не остановишься, покуда великая хворь не уйдёт, я буду следовать за тобой до конца. И, даст триединый Бог, увижу спасение мира своими глазами. Так же как и ты, я не отступлю.

Парень говорил горячо. Я не испытывал никаких сомнений в его словах. Я убрал энергетическое оружие и прикоснулся к его плечу.

— Твоя служба принята, Иберик. Ты должен доставить меня в Обертон.

Примеру младшего сына королевского сотника последовали остальные. Они так же кидались в ноги и шептали клятвы. Эти молодые ребята, эти начинающие свой нелёгкий солдатский путь пацаны, казалось, поверили мне как один. Они не требовали доказательств аниранской успешности. Не просили перерубить металлический меч энергетическим щитом, не просили предоставить фото ребёнка в чреве матери. Они просто поверили моему слову. Потому что я действительно не врал — я был готов идти до конца.

Последним присягнул Каталам. Сотник был куда опытнее и, в силу возраста, куда скептичнее. Он долго стоял напротив меня и прожигал взглядом.

— Дитя анирана… Ведь это же правда, да?

— Такими вещами не шутят, Каталам, — спокойно ответил я. — Это правда. И, я надеюсь, эта дева сейчас в безопасности. Но Мириам права — сейчас куда важнее доставить меня в столицу. Сделать это в кратчайший срок и сделать тайно. Ты должен провести меня туда. И только потом мы обсудим дальнейший маршрут.

— Милих, — прошептал он, когда опустился на колено. — Прими и мою жизнь.

Я улыбнулся и поднял его с колен.

— Пожалуй, ещё слишком рано меня так называть. Вдруг я не он?

— Других я не знаю, — простодушно пожал плечами Каталам.

— Ну, тогда будем надеяться, что ты окажешься прав.

* * *

Мы двигались по просёлочным дорогам от самой зари до момента, когда торопливое солнце скрывалось за горизонтом. В течение нескольких суток останавливались лишь для ночёвки, выставляли дозоры, разводили небольшие костры и тихо переговаривались.

Из рассказов парней и самого сотника я узнал много полезного. Узнал не только о том, как сильно изменилась их жизнь после появления «карающего огня», а о самом мироустройстве. Они рассказывали о процветающем королевстве, которое очень быстро пришло в упадок. Про счастливые дни юности, которые внезапно закончились. Про тотальный хаос в первые зимы, когда законные власти потеряли контроль над всеми аспектами государственной жизни. Про массовые столкновения, братоубийственные войны, гражданские конфликты. Про общее обнищание. Они рассказывали, как жизнь в умеренном достатке в один момент превратилась в необходимость выживания.

Особенно негодовал Каталам. Часто он слезал с лошади и путешествовал вместе со мной в карете. Первые пару суток он вёл себя настороженно. Но потом расслабился, начал мне доверять, и говорил без утайки. Он делился со мной рассказами про удалую молодость, про юношеские планы, про успехи в военной карьере. Очень быстро для его возраста он дослужился до «тысячника» королевской армии и осел в столице вместе с семьёй. Он думал, что его ждёт великолепная карьера. И что в отставку он уйдёт в звании коммандера. Но его планам не суждено было сбыться.

— Спустя несколько зим после появления в небе «карающего огня», в армии начался разброд и шатание, — говорил он. — С королём что-то произошло. Он словно потух. Словно из него ушли все жизненные силы. А потому он очень быстро утратил контроль над войском. Никто не читал его указов, никто не слушал его воззваний. Как-то всё произошло само собой. Армия разваливалась прямо на глазах. В это же время святой отец Эоанит — глава церковной власти Астризии — издал буллу, призывающую церковь организовать собственную армию. Во славу смирения, во славу Фласэза и для наказания грешников, что были повинны в посланной на нас каре, святой отец призывал вступать в ряды армии храма тех, в ком вера сильна. Тех, кто готов очиститься сам и вычистить скверну из неверующих. Кто не брезглив и достаточно силён духовно, чтобы эту скверну вычищать. Пожелавшим стать воинами храма, он пообещал не только достойное место в рядах армии Фласэза, — впервые на моей памяти Каталам осенил себя знаком в виде восьмёрки. — Но и достойную оплату золотом. И оплата эта была намного выше той, что получали солдаты.

Можешь представить, аниран, что тогда началось. Королевская армия редела на глазах, а армия Храма множилась. Все, кто умел держать в руках оружие, кто обладал особыми знаниями, переметнулись под крыло церкви. Первосвященник Эоанит повёл эту армию через всю страну на восток, огнём выжигая сомнение и неповиновение. В горах близ Винлимара был возведён огромный храм, который теперь называют «Чудо Астризии». Там же были заложены золотые шахты, на которые ныне опирается власть святых отцов.

Мы же, те, кто не захотел менять доспехи на рясу, кто не захотел нести слово божье на острие беспощадного клинка, кто не стал дезертиром и работорговцем, остались верны клятве. Клятве королю и стране. И хоть я больше не тысячник, а сотник небольшого гарнизона в городе дровосеков, я не откажусь от своей клятвы, пока сам король не потребует от меня такой жертвы. Но и не позволю «храмовым слизнякам» управлять мной. Я презираю их. Они озабочены лишь своим брюхом. Полны спеси и пренебрежения к простому люду. Вместо того, чтобы нести слово Божье, чтобы благословлять и защищать, они плодят лишь страх. Они словно паразиты, питающиеся на теле народа, в котором больше нет веры. Только смирение, покорность и обречённость.

Вот почему, аниран, я очень хочу верить в тебя. Ты не похож на того, кто будет праздно ждать, кто будет сидеть сложа руки. Ты говоришь, что хочешь действовать? Надеюсь на это. Ведь без тебя мы действительно обречены…

В дороге я часто обсуждал с ним его горячую нелюбовь к храмовникам. Он действительно презирал их всем сердцем. Презирал, как презирают предателей, которые променяли честь на достаток. Променяли нечто метафизическое на материальные блага. Это почему-то очень его раздражало. И лишь через несколько дней пути я понял, что для него самым важным качеством в каждом человеке является верность. Верность слову, верность духу, верность приказу, королю, стране, жене, детям. Он требовал верности от каждого. Но и каждому мог гарантировать свою верность, если будет уверен в обратном. И такой человек как союзник был для меня неоценим.

Загрузка...