Начало пути

Глава 12 А это ещё кто?

К концу десятого дня пути мы разбили лагерь, планируя заночевать на тихой лесной поляне. Каталам раздал указания солдатам, забрался на колесо кареты и снял с крыши садок с птицей. Всё время в дороге сирей сидел молча и не подавал признаков беспокойства. Равнодушно принимал куски мяса из рук каждого, кто предлагал, сжирал в мгновение ока и молча ждал ещё. И даже теперь оставался молчалив, когда сотник открыл дверцу, просунул руку и снял с его глаз колпак.

— Сирей — ночной хищник, — сказал он. — Но и в светлое время он видит так же хорошо как и ночью. Поэтому незаменим.

— Фелимид говорил, они понимают речь?

— Именно так, — кивнул Каталам. — И не пуглив к тому же. Так что пора одному из них отправляться домой.

— Ты хочешь отправить его в Равенфир?

— Не в Равенфир, а в имение примо Фелимида. Как требовали примо Мириам. Прошла декада и нам пора дать о себе знать. Сирей легко найдёт дорогу, ведь он там родился.

— Как скоро мы можем ожидать ответа?

— Сирей быстр. Мы его накормим, и в дороге у него не будет необходимости охотиться. Думаю, к завтрашнему закату он уже будет дома. А потом, я надеюсь, нам отправят ответ с новостями.

— Этот ваш сирей действительно быстр, — присвистнул я. — Как думаешь, с дознавателем и его женой всё хорошо?

— Это мы и узнаем, аниран, — сказал сотник. — Хочу верить, что всё в порядке.

Иберик помог отцу состряпать послание и прикрепить небольшой футляр к когтистой лапе. Затем кормил птицу вяленым мясом и что-то шептал. Хоть я не расслышал что, смотрел с искренним интересом. Видел, как сирей мигал глазами, издавал странные урчащие звуки и, мне даже показалось, утвердительно кивал головой. Иберик подбросил его вверх и тот быстро растворился в оранжевом небе заката, размахивая большими мощными крыльями.

— В добрый путь, — прошептал Каталам.

— Разведчики вернулись! — воскликнул кто-то, едва птица скрылась за кронами деревьев.

На дороге, по которой весь световой день передвигались мы, показались два всадника. Это были молодые солдаты из десятка Умтара, которым на рассвете Каталам приказал отправиться на несколько лиг назад. Проверить нет ли хвоста. Но мы их ожидали лишь завтра утром.

— В чём дело, Авлед? — обеспокоенно спросил сотник, когда рассмотрел прибывших.

— Мы видели людей в лесу, — тот спрыгнул с уставшего коня и припал к фляге с водой.

— Людей? Что за люди? Храмовники? Где?

— Не знаю, сотник, — ответил тот. — Мы прошли почти семь лиг. Видели следы нашей вчерашней стоянки. Выбрались из леса и успели заметить несколько конных, которые скрылись в лесу по ту сторону королевского тракта.

— Может, это дозорные? — задал вопрос Умтар. — По тракту часто разъезды разъезжают.

— Штандарты заметили? — спросил Каталам.

— Нет. Мы даже не рассмотрели сколько их было, — ответил второй солдат. — Два-три. Может больше.

— Это были храмовники или нет, я спрашиваю! — нахмурился сотник.

— Не могу сказать, — опустил голову Авлед. — Может, они даже не за нами следуют. Бандитская ватага какая… Но мы всё же решили вернуться, чтобы предупредить. Гнали лошадей весь день.

Каталам задумался и принялся чесать лоб.

— Сотник, лагерь собирать? Отправляемся? — поинтересовался Умтар.

— Куда? На ночь глядя? Может, при свете факелов? Тогда мы себя точно выдадим… Нет, остаёмся здесь. Только костры погасите. Огонь разводить небольшой и только в ямках.

— Отец, — к Каталаму подошёл Вилибальд. — Судя по карте, к завтрашнему полудню нам придётся пересечь тракт. Может, это действительно дозорные?

— Не знаю, сын. Мы не видели ни души в течение декады, хоть и умышленно держали путь вне постоялых дворов и деревень. Никого не видели даже вдали. Так что ночью отдыхайте и отсыпайтесь. А на рассвете ты, Вилибальд, возьмёшь двоих и отправишься вперёд. Ждите нас у опушки, где дорога выводит на тракт, и постарайтесь изучить местность. С каретой мы будем передвигаться медленно и у вас будет время.

На душе у меня было неспокойно, когда я укладывался спать. И хоть это был не страх, волнение не уходило. Я долго крутился на подстилке в виде тёплого плаща, но заснуть так и не смог. В итоге, пришлось прибегнуть к проверенному средству — наглотаться наркотического дыма. В этом не было особой необходимости, ведь голоса, вырывающего меня из объятий Морфея, я давно не слышал. Он не напоминал о себе. Просто мне нужно было успокоиться и расслабиться. Ну и самое главное — выспаться.

Поэтому утром, когда мы отправились в путь, я чувствовал себя неважнецки. Раздражение к пасмурной погоде, к холодному весеннему ветру, к фыркающим в пути лошадям и чавкающим на ходу людям портило настроение. Мне хотелось кому-нибудь нагрубить и обматерить. Нужен был только повод. Но, к счастью, я знал, в чём побочный эффект дурмана. Потому заперся в карете, закрыл шторы, хмурился и ждал, когда наркотическое похмелье пройдёт.

Мы ехали долго. А когда солнце нагрело карету до адской духоты, я не выдержал. Распахнул шторы, открыл дверь и высунулся, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Высунулся я вовремя. Как раз чтобы увидеть опушку, возле которой нас ждали сын Каталама с двумя солдатами. Сотник приказал остановиться и спешиться. Я поспешил к ним.

— Мы на месте, — тихо сказал Каталам. — Дальше некоторое время придётся передвигаться по тракту открыто.

Я облокотился на ближайшее дерево и внимательно изучал окрестности. Лес заканчивался. Узкая грязная дорога, которая нас сюда вывела, обрывалась. Перед нами простиралось поле с юной травкой, вонзавшееся в широкий, мощёный белым камнем тракт. Справа он терялся за лесополосой, а слева уходил вдаль до самого горизонта. С двух сторон к тракту примыкали пологие склоны, сплошь усеянные пышными кустарниками и деревцами, очень напоминавшими осины. Их плотные толстые стволы ни с чем нельзя было спутать. Не раз и не два в далёком детстве под такими стволами я находил грибы с оранжевыми шляпками.

— Пограничный форт отсюда в двух восходах солнца, — к нам подошёл Умтар. — Я когда-то нёс там службу.

— Да, я знаю, — кивнул Каталам. — Он возведён на границе земель Равенфира и Обертона. Нам придётся через него пройти.

— Но у нас же нет подорожных, отец, — заметил Вилибальд. — Остановят до прояснения.

— С нами едет примо Фелимид, — сотник указал на меня. — Королевский дознаватель. Вряд ли там кто-то знает его в лицо…

— Фелимид говорил, что он всего две зимы как уехал из столицы, — недовольно пробурчал я, внезапно став «королевским дознавателем». — Конечно его там помнят.

— Тогда, аниран, тебе придётся стать каким-нибудь другим примо, — пожал плечами Каталам. — Делать крюк я не намерен. Это полсотни лиг через лес. Мы пойдём напролом. Кто бы там ни был, тебе придётся сделать так, чтобы нас пропустили. Ты можешь быть хоть анираном, хоть благородным примо, хоть королевским сыном. Ведь иначе нам придётся прорываться с боем.

Я не выдержал и выругался. Всё же остатки раздражения после наркотического сна ещё не выветрились.

— Хорошо, — согласился я. — Я покажу анирана, если придётся. Главное, чтобы не пролилась кровь тех, кто ни в чём не повинен. Хватит такой крови. Если мне не угрожает реальная опасность, я не позволю безнаказанно кого-либо убивать. Понятно?

— Ты аниран, — пожал плечами Каталам. — Тебе решать как поступать с нашими жизнями. До твоего появления они не имели никакого значения. И только благодаря тебе вновь наполнились смыслом. Так что сам решай, как ими распорядиться.

Я опять выругался и картинно сплюнул. Затем развернулся и зашагал к карете.

Каталам скомандовал сбор. Я наглухо закрыл шторки, но услышал как весь обоз пришёл в движение. Карета медленно двинулась вперёд, а я сложил руки на груди и дулся, как индюк. Раздражение, вызванное наркотическим похмельем, перекинулось на мою богоизбранность. Каталам говорил с таким фатализмом, будто эти люди — игрушки в моих руках. Они игрушки, а я — кукловод. Что я могу с ними поступать, как возжелаю, и они вполне на это согласны. Как будто у них нет ни выбора, ни собственной воли, ни собственных желаний. Как будто мне ничего не надо им доказывать, а им — всего лишь верить. Эта бездумная вера меня тоже раздражала. Я не хотел владеть персональными роботами, которые по приказу поднимут любую ногу, — правую или левую. А может, обе одновременно. Я хотел, чтобы за мной шли соратники, а не фанатики. Люди, искренне верящее в человека, который желает им добра, желает помочь их миру. Люди, которые видят поступки «посланника небес», воздают им должное и идут рука об руку. Мне нужны те, кто понимает, что он ценен сам по себе. Ценен не тем, что готов отдать свою жизнь или позволить «избранному» решать его судьбу. А тем, что сам может выбрать свой путь. Что сам может принимать решение. Я хотел, чтобы эти люди не тупо кивали, поддакивали, кланялись или кидались обнимать мои ноги. А чтобы относились как к тому, кто достоин этой чести — отдать за него жизнь. Не по праву рождения, не по праву избранности, а по праву того, кто эту честь заслужил своими поступками.

Когда карета выехала на тракт, я все ещё пребывал в глубокой задумчивости. Я слушал цокот копыт, стук деревянных колёс по камню, и думал, как лучше объяснить этим людям, что мне не нужно безрассудное поклонение.

Не знаю, насколько я выпал из реального мира. Размышлял я долго. Но всю задумчивость как рукой сняло, когда кто-то закричал: «Стоять!».

Я дёрнулся, было, отворить дверь. Но меня опередили.

— Аниран, не выходи! — Вилибальд отдёрнул шторку. — Оставайся в карете.

Он спрыгнул с «козлов», вытащил из-под днища кареты тяжёлый арбалет, присел и укрылся за широким колесом.

— Вы кто!? Что вам нужно!?

Я всё же отодвинул шторку, услышав голос Каталама, и увидел на вершине склона двух всадников. До них было не меньше сорока метров, а потому лиц рассмотреть не удалось. Но я заметил, как уверенно держались они в седле и, вроде бы, что-то тихо обсуждали между собой. А один, кажется, носил шлем с забралом.

— Проезжайте мимо — послушайте моего совета! — вновь прокричал Каталам.

Но неизвестные совета не послушали. А когда Каталам отдал приказ солдатам спешиться и обнажить мечи, один из двоих поднял руку и громко свистнул.

На вершине холма стали появляться мужчины. Они выходили из леса, держа в руках самые настоящие копья. Некоторые из них прикрывались деревянными щитами, сжимали мечи. Быстро выстроились в два ряда и молча замерли.

— Почти четыре десятка, — облизал сухие губы Иберик, стоявший у дверей кареты. Я дёрнулся было отворить дверь, но он меня остановил. — Аниран, не выходи. Сначала надо выяснить есть ли у них лучники. Не показывайся на глаза.

— Мы идём из Равенфира в Обертон! — крикнул Каталам, предвосхитив мой ответ. — С нами примо. Примо Фелимид из Равенфира. Королевский дознаватель, за плечами которого много добрых дел как во славу церкви, так и во славу короны! Примо небогаты и золота мы не везём. Вам нечего с нас взять. Поэтому просто уходите.

Ответом на речь Каталама стал очередной свист. Солдаты у кареты зашевелились, принялись оглядываться, а Иберик выругался. Я дёрнулся к противоположной двери и отдёрнул шторку — на вершине холма выстраивались лучники. Их было едва ли больше десяти, но у каждого в руках я разглядел длинный крепкий лук.

— Дадут залп — мало не покажется, — прошептал я.

— У нас нет ничего, что вам нужно! — вновь прокричал Каталам. — Уходите, или мы будем вынуждены дать бой!

— Аниран, — тихо обратился Иберик. — Я попробую укрыться от стрел и пущу лошадей галопом. Держись крепче. Попробуем прорваться, пока остальные их задержат…

— Нет! — решительно сказал я и даже удивился, насколько повелительно звучит мой голос. — Этот аниран не побежит! Хватит ему убегать!

Иберик попробовал сдержать дверь, но я преодолел напор. Посмотрел на него грозным взглядом, затем встретился глазами с глазами его отца. Каталам положил руку на рукоять меча и, кажется, уже был готов сойтись в рубке с неизвестным врагом. Но у меня были другие планы на сегодняшний день.

Я выбрался из кареты и расправил плащ. Смотрел по сторонам до тех пор, пока не пересёкся взглядами с теми, кто восседал на конях на вершине холма. Оба сохраняли молчание, но внимательно смотрели на того примо, который направлялся в столицу. Я обернулся, рассмотрел лучников и опять трезво оценил ситуацию. Мы в ловушке. Даже если попытаться прорваться, выживут лишь те, кто останется в карете. Выживу лишь я. Да и то, если точно останусь в карете. А поскольку я её уже покинул, мне пора переходить из стадии зрителя в стадию участника.

Одним движением я отстегнул застёжку плаща, оставшись лишь в добротных кожаных одеждах из гардероба Фелимида. И хоть я не носил ножен, да и в руках не держал оружия, двойка всадников оценила мой манёвр моментально. Один из них опять засвистел, и линия копейщиков, всё так же молча, сделала первый шаг с вершины холма. Стоявшие за ними мечники, крепче сжали мечи и двинулись следом.

А вот когда засвистят стрелы, я не стал дожидаться. За своей спиной я услышал лязг доставаемого из ножен оружия и обнажил своё. Пальцы привычно нашли метки и активировали мой собственный арсенал. Энергетические лезвия заняли место у правой руки, щит выскочил из левой, а непонятная игла, которая могла исцелять, закружилась над головой. Оранжевая энергия вилась спиральной нитью, а сама игла замерла, словно кобра, приготовившаяся к атаке.

Голову опять пронзила резкая боль.

Сообщения промелькнули и ушли так же быстро как и боль. Но я, на всякий случай, всё же встряхнул головой, чтобы разогнать пелену перед глазами. А когда пелена исчезла, глаза наблюдали удивительную картину. Наступление прекратилось так же быстро как и началось. Раздался очередной свист. На этот раз свист был более продолжительным, с оттенком удивления. И молчаливые воины, едва преодолевшие пару метров с вершины холма, и молчаливые наездники молчали. Они смотрели на меня и не сводили глаз. Мне даже показалось, что сейчас на меня смотрят каменные статуи — так неподвижно они стояли. А кто-то даже замер с поднятой ногой.

Я медленно обернулся и увидел на противоположной стороне лучников. В этот раз ни одна тетива не была натянута. Ни один лук не поднят. Все те, кто секунду назад был готов пустить стрелу, тоже превратились в человеческие статуи.

Не знаю как долго продолжалось это молчаливое стояние. Я лишь смотрел по сторонам и не решался сделать шаг вперёд. Как, впрочем, и они. Закончил всё это необъяснимое шоу очередной свист. В этот раз короткий. В тот же момент копья были уложены на плечи, щиты заброшены за спины, а мечи спрятаны в ножны. Неизвестные бандиты — а, может, просто какие-то спятившие дикари — молча стали удаляться. Казалось, все четыре десятка просто растворились. А после лучников не осталось даже воспоминаний. Даже листик на кустике не дрогнул.

Я всё так же стоял на дороге у самой кареты и смотрел на тех двоих. Ожидал от них каких-то действий. Даже ожидал попытку наладить контакт. Но они, судя по всему, желанием знакомиться не горели. Они молча переглянулись, развернули лошадей и скрылись в лесу. Как будто их и не было.

— Что это такое, мать их так!? — выругался я, собственно ни к кому конкретно не обращаясь.

— Они узрели анирана, — тихо произнёс Каталам. — Они видели исходящую от него угрозу.

Я глянул на его испуганное лицо и деактивировал оружие.

— Это кто такие, Каталам? Немые какие-то?

— Я не знаю, аниран. Возможно, бандиты. Возможно, работорговцы. Возможно, дезертиры. Я точно не могу сказать. Клеймением или вырыванием языков церковь не славилась. Как и королевские судилища. Если они молчали, возможно дали какой-то обет. В нашем мире много странностей произошло с момента появления «карающего огня». Столько разных культов появилось. Столько сект. Кто знает кто это такие…

— Час от часу не легче, — пробурчал я.

— Нам не стоит задерживаться, — тревожно произнёс Умтар. — Лучше быстрее покинуть это место. Возможно, они передумают и вернутся. А быть зажатым с двух сторон мне больше не хочется.

— Ты прав, Умтар, — кивнул Каталам. — Командуй десятком. Отправляемся спешно!

Задерживаться действительно никто не хотел. А потому после команды «по коням!», даже мой возница Вилибальд заторопился. Взмахнул вожжами — и колёса кареты застучали по камням. Обоз быстро двигался, спеша покинуть опасное место.

Но примерно через пару часов, нам всё же пришлось остановиться. Хоть нас никто не преследовал, остановились мы не по этой причине.

Слева от тракта чернело пепелище. Хоть кое-где пробивалась молодая травка, она не могла полностью скрыть остатки выгоревших деревянных построек. Большой дом, — судя по всему, двухэтажный — чернел обгоревшими обломками. Фундамент стоял крепко, но от самого первого бревна до наполовину обрушившейся каменной трубы, всё сгорело. Даже пустой дверной проём чернел давно затухшими углями.

Мы спешились и молча смотрели на пепелище. Хоть я не разбирался в пожарах, сделал верный вывод о времени его происхождения. А Каталам подтвердил мои предположения.

— Сожгли зимой, — уверенно заявил он. — Здесь раньше отстроили постоялый двор, где путники могли передохнуть. Две зимы назад он был ещё целёхонек.

— Кто посмел сжечь имущество, принадлежащее короне, прямо у тракта? — прошептал Умтар. — А где люди? Тут всегда было многолюдно… А где стража, что должна следить за соблюдением порядка? До пограничного форта рукой подать. Кто-то же должен следить за этим местом…

Я обернулся. Хоть нас никто не преследовал, у меня возникли предположения, кто мог сжечь постоялый двор. Те, кто мог не испугаться ожидаемого возмездия. Те, кто мог позволить себе нападать на кого-либо прямо у королевского тракта. Те, у кого много бойцов под ружьём.

— Нам лучше не задерживаться, — сказал я. — Сожгли дом давно, и нет смысла искать выживших. Надо двигаться.

— Да, — согласился сотник — Давайте поднажмём. Если будем идти всю ночь, к рассвету прибудем к пограничному форту. Там и отдохнём, если триединый Бог будет милостив… Иберик, возьми Бенала и на пару лиг вперёд выдвигайтесь. Если хоть что — сразу обратно. Что бы вы не заметили — не выясняйте.

— Хорошо, отец. Выполню.

Мы двигались всю ночь без остановок. На меня навалилась неожиданная слабость, а потому я впервые смог заснуть в трясущейся карете. Хоть на узкой скамеечке невозможно было расположиться с комфортом, я попытался. Закутался в плащ, подложил под голову небольшую подушку, прислонился к стенке и поджал под себя ноги. Было не особо удобно, но всё же я уснул. А разбудил меня знакомый голос, в очередной раз упоминавшийся милосердного Фласэза. Карета замерла. Вокруг всё затихло. Не слышен был даже строгий голос сотника.

Я продрал глаза, потёр затёкшее плечо и кряхтя выбрался на каменную дорогу.

— Ну что там опять ваш Фласэз учудил? — спросонья пробормотал я.

В сей предрассветный час взгляд чётко выхватил растерянные лица молодых солдат. Все, кого я заметил, сидели на лошадях и молча смотрели перед собой. А Каталам опять чертил знаки в воздухе, про себя взывая к божеству.

Я поёжился от утреннего холода, увидел, куда смотрят солдаты, и поёжился вторично. На этот раз от ужасной картины перед глазами. Слева от тракта я увидел очередные сгоревшие обломки. Частокол, выставленный по периметру в виде шестиконечной звезды, был аккуратно повален и направлен острыми концами наружу. Лишь одно бревно осталось нетронутым. То, которое являлось пиком на луче звезды. Оно торчало перед самой дорогой, словно единственный зуб, переживший поход к стоматологу. Остовы сгоревших помещений как две капли воды были похожи на те, что мы видели ранее. Те же деревянные дома, выгоревшие полностью. В сумраке раннего утра я бегал взглядом по очередному пепелищу и не мог понять, зачем кому-то было сжигать ещё один постоялый двор в полудне пути от первого. Но затем я увидел на противоположной стороне дороги нетронутую караульную будку, самый настоящий деревянный шлагбаум, направленный вверх, как колодезный журавль, и обглоданное человеческое тело, болтавшееся на этом «журавле». На склонившейся к груди обезображенной голове восседала крупная птица и долбила клювом по черепу, старательно выедая остатки.

Я скривился от отвращения.

— Что это, Каталам? — спросил я. — Тот самый пограничный форт?

— Да, это он, — прошептал он. — Тот самый пограничный форт, где в начале зимы должен был стать новый гарнизон…

— И никто не знал об этом? Ну, в смысле, о том, что здесь произошло.

— Вот сейчас я и узнал, — Каталам вышел из шокового состояние быстрее всех и вонзил в бока лошади шпоры.

Мы последовали за ним и остановились в нескольких шагах от шлагбаума.

— Прогоните птицу и снимите его, — скомандовал сотник, указав на тело. — Негоже так заканчивать свой путь… Умтар, захороните его, кем бы он ни был. Мы с анираном отойдём. Не подходите к нам. Я бы хотел поговорить с ним наедине.

Он спрыгнул с лошади и сделал приглашающий жест. Пока остальные солдаты снимали бедолагу, мы с сотником отошли в сторону. Прямо к единственному устоявшему бревну. Каталам тяжело вздохнул, облокотился на бревно и кивнул мне.

— Смотри, аниран. Видишь знак?

На уровне глаз чернела самая настоящая виселица. Судя по всему, по дереву работали раскалённым кинжалом, а потому выглядело всё довольно-таки разборчиво. Но кроме виселицы не менее разборчиво выглядела фигура с намёком на человеческую. Палка, палка, огуречик, как говорится. И голова этой фигуры безжизненно склонилась на бок.

Я нахмурился, вспомнив висевшее на «журавле» тело: кто-то неизвестный доходчиво объяснял любому неосторожному путнику, что здесь был именно он.

— Это знак? — я посмотрел на Каталама. — Что он означает? Кто-то метит территорию?

— Эсты.

— Кто???

— Это те, кого мы повстречали, — вздохнул сотник. — Наконец-то я понял, кто они… «Эсты» пришли из Валензона, аниран. Добрая половина населения покинула город, когда несколько зим назад начался кровавый кошмар. И чтобы выжить, в пути им пришлось убивать. Убивать друг друга. Кто-то прижился в деревнях, кто-то подался в города, кто-то навсегда затерялся в лесах. Но большая часть беженцев пала от рук себе подобных, когда начался голод… Да, аниран, они ели друг друга… Заботу о небольшой общине выживших взял на себя второй по старшинству духовный пастырь церкви, эстарх Валензона — святой отец Элиан. Он смог покинуть город, когда кровь на улицах лилась рекой, и выбрался за территорию крепостных стен. Долго скитался, собирая вокруг себя павших духом, растерянных, разочаровавшихся и озлобленных. Они возвели лагерь где-то в лесной чаще, распахали земли, и в течение нескольких зим были рады всем, кто просто проходил мимо. Окружали заботой, поддерживали и не давали пасть духом. Их община росла. Уверившись в своей исключительности, эстарх Элиан возомнил себя новым мессией, пророком. Он был весьма красноречив, а потому легко разжигал пламя в душах паствы. А когда его паства разрослась и окрепла, всех до последнего он повёл в столицу. Повёл в Обертон. Повёл с единственной целью — заставить короля признать его божественную сущность. Заставить объявить себя «вторым при спасителе» — эстархом при милихе, когда тот придёт. Объявить тем, кто поможет анирану исцелить мир.

— И что же с ним стало?

— Ничего хорошего с ними не стало. Со всеми ими… Королю доложили о походе, доложили о требованиях эстарха. Но король отнёсся к этому равнодушно. А вот глава церкви — первосвященник Обертона святой отец Эоанит был крайне недоволен. Эстарха объявили лже-мессией задолго до того, как он привёл к стенам столицы почти четыре тысячи паломников. По дороге многие примыкали к ним — такова была сила речей отца Элиана. И когда безумная толпа действительно подошла к стенам, вместо благословения и признания на неё обрушился град стрел, камней и огня. От рассвета до заката шла резня. Всё затихло лишь к утру, когда раненные и выжившие узрели то, что осталось от их лживого пророка… Его вздёрнули. Повесили на крюке прямо над восточными вратами столицы. Избитого и окровавленного, но живого и не сломленного. И единственное слово, которое он успел прокричать прежде, чем отправился на встречу с Фласэзом: «Месть!». С тех пор последователи придуманного им мессианства, те, кто смог пережить резню и поведать историю другим, всем сердцем ненавидят короля и ту власть, которую он собой олицетворяет. Где бы они не встречали штандарты короля, они в ярости сжигают их. Режут тех, кто эти штандарты несёт. И вешают тех, кто представляет эту власть. Вешают, как когда-то повесили их пророка.

Я нахмурился:

— И ты это знаешь… откуда?

— Я был там, аниран, — с горечью в голосе произнёс Каталам. — Я был у стен Обертона, когда королевская гвардия и храмовники рубили этих бедолаг. Тогда тысячи утонули в крови с именем лже-пророка на устах. Я был одним из тех, кто их топил… А этот знак… Этот знак последователи эстарха Элиана оставляют для того, чтобы каждый верный клятве солдат знал — защищая интересы короны, он умрёт.

— Так это были те молчуны? — я кивнул в сторону дороги. — Эти «эсты» которые.

— Очень похоже на то. Силёнок у них бы хватило… Форт сожгли в конце зимы, не позже. Но ни крови, ни следов нет. Лишь оставлено предупреждение. И если это всё-таки они, нам крайне повезло, что ты оказался рядом. Что смог их остановить. С моей стороны было неразумно напоминать о примо, путешествующем в карете. Примо олицетворяют собой королевскую власть. А вельмож они ненавидят.

— Но анираны — это те, в кого они верят, — прошептал я. — Узрев одного из них, они отступили?

— Всё сходится, — Каталам провёл пальцем по выжженному на бревне знаку. — Они — «эсты»! «Вторые». Те, кто станет «вторыми» при спасителе. Они свято верят, что лже-пророк должен был преклонить колено перед анираном, заслужить его любовь и помочь стать милихом. Для них это многое значило. На этом держалась их вера, — он вздохнул. — Но всё же нам не стоит здесь задерживаться. Это плохое место. И… И королю стоит об этом узнать.

— Когда мы прибудем в Обертон, ты хочешь сообщить ему?

— Может, не ему. Коммандерам… Отныне королевский тракт небезопасен. Даже разъездам не стоит здесь появляться. Нужно собрать силы, окружить лес и уничтожить их. Сжечь вместе с лесом, если придётся… Пойми, аниран, — добавил он, верно оценив мою помрачневшую рожу. — Пока власть короля сильна, сильно и государство. У нас и так много хлопот на севере, куда совершают набеги пираты Кондука. Много хлопот на юге, где ватаги удальцов из Декедды опустошают деревни и уводят людей в рабство. И на востоке, где церковь не признаёт власть короля, держит под контролем Винлимар и изымает всё золото, добытое в шахтах. Здесь же, в самом сердце Астризии, нельзя потерять контроль. И так спасу нет от дезертиров, работорговцев и бандитов. Нельзя позволить, чтобы королевскому тракту — единственному безопасному пути от Обертона до Равенфира — угрожали фанатики. Нельзя позволить, чтобы они безнаказанно мстили. Если мы доберёмся до Обертона, я обязательно расскажу мастер-коммандеру — главе войск Астризии — о том, что увидел. И выдвинусь в обратный путь, если во мне будет нужда… Но сейчас, аниран, не время смотреть так далеко. Нам надо убираться отсюда. Устроим привал, когда достаточно удалимся.

Каталам провёл указательным пальцем по знаку на столбе. Затем выхватил кинжал из ножен и сдирал стружку, пока на месте знака остался лишь свежий срез.

— Там, где я, нет места беззаконию! — торжественно заявил он, развернулся и пошёл помогать солдатам.

А я смотрел ему вслед и уважительно кивал головой. Этот Каталам, этот «всего лишь сотник», который любил чесаться там, где чешется, каждый день удивлял меня. Каждый день впечатлял по-новому. Я-то думал, он всего лишь неотёсанный вояка. А оно вон оно как… Да уж. В людях разбираться мне ещё предстоит научиться.