На всех парах

— ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПАНИКУЙ. ТЫ ПРОСТО УМЕР.

Вандал уставился на скелетоподобную фигуру, собрал мысли в кучу и сказал Смерти:

— О… Знаешь, я не жалею об этом. Я выполнял дело Така, и теперь он примет меня в рай с распростертыми объятьями!

Для создания, не обладавшего гортанью, Смерть предпринял неплохую попытку откашляться.

— НУ, ТЫ МОЖЕШЬ НАДЕЯТЬСЯ НА ЭТО, НО, УЧИТЫВАЯ ТВОИ НАМЕРЕНИЯ, НА ТВОЕМ МЕСТЕ Я БЫ ПОСТАРАЛСЯ НАДЕЯТЬСЯ КАК МОЖНО СИЛЬНЕЕ УЖЕ СЕЙЧАС, И ПОБЫСТРЕЕ. – Голос Смерти был тяжелым, как гранит. – ТАК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОЖЕТ БЫТЬ СНИСХОДИТЕЛЬНЫМ, КАКИМ ТЫ БЫТЬ НИКОГДА НЕ СТРЕМИЛСЯ. ДА, ТАК МОЖЕТ БЫТЬ СНИСХОДИТЕЛЬНЫМ, ИЛИ…

Вандал вслушивался в тишину, которая гудела, как колокол, но увы, не была колоколом. Наконец страшное молчание закончилось:

— …НЕТ.

Железная Герда издавала пронзительный свистящий крик дамы, попавшей в беду, который вспарывал воздух, как нож, но когда капрал Шнобби Шноббс и сержант Колон достигли ангара методом крайне осторожного и продуманного бега[50],. все, что они нашли кроме самой Железной Герды – это теплая, чуть розоватая сырость, сумка с инструментами и несколько фрагментов костей.

— Такое ощущение, как будто локомотив отбивался! – сказал Шнобби. – Я знаю, что это такое, сержант. Это необъяснимо – можно сказать, мистика.

— А мне так не кажется, Шнобби, - сказал Фред Колон. – Ты только взгляни на этот лом и инструменты… Ты что, хочешь сказать, что локомотив не спит по ночам, как старая тетка, и держит кочергу у кровати, чтобы отгонять грабителей? Нет, она скромница. Горячий пар! Как по мне, хорошая работа, она смогла отпугнуть всех нападавших!

— И они были хорошо вооружены, - сказал Шноббс решительно, словно стремясь окончательно прояснить ситуацию, - но им не хватило мужества противостоять нам. Да, так все и было.

С прочных балок под. потолком закапала вода. Колон поднял голову и произнес:

— Эй, Шнобби, что это за белая штука там вмазалась в крышу?

Шнобби прищурился.

— Э-э, это выглядит как половина черепа, если хочешь знать мое мнение, сержант. И она еще дымится.

Издали донесли гулкие шаги. Это приближались големы-охранники, разворачивая строй.

Шнобби повысил голос:

— Лучше бы сказать им, что остальные уже убрались на десяток миль отсюда, сержант,судя по скорости, с какой они бежали, и, думаю, старик Ваймс может дать нам выходной вместо ночной работы.

— Но послушай, - сказал Колон, - мы патрулировали вокруг этого локомотива снова и снова, и ничего с нами не случилось.

— Но мы ведь не собирались ее сломать, правда, сержант?

— Что? Хочешь сказать, Железная Герда знает своих друзей? Я тебя умоляю… Это просто кусок старого железа.

В тишине раздался тихий звенящий шум. Колон и Шнобби затаили дыхание.

— Тем не менее, она замечательная машина, Шнобби! Ты только посмотри, какие красивые плавные линии!

Последовала еще одна бездыханная пауза, а потом Шнобби сказал:

— Ну, големы уже здесь, сержант, а у нас конец смены. Я напишу подробный отчет, как только мы вернемся в Ярд, и кстати, верни мне мой карандаш.

Они убрались восвояси с впечатляющей скоростью, и Железная Герда некоторое время оставалась в одиночестве, а потом она издала очень тихий звук – полусвист, полухихиканье.

Рано или поздно, все связанное с железной дорогой проходило через стол Мокриста, и он, в целом, ускорял процесс. Сейчас он просматривал документы слегка смущенного Дика Симнела.

— Ну что, Дик, скажи, что ты думаеш об этом ночном происшествии. Кажется, глубинники собирались причинить Железной Герде больший вред, чем простая вмятина. Это может быть связано с нападением на железнодорожную станцию, но есть некоторые… существенные различия. Думаю, есть множество способов вывести локомотив из строя, но Стража оказалась на месте преступления спустя буквально минуту, и если верить им, она отбивалась и одолела одного из жестоких бандитов. Я знаю, что эти два стража из старослужащих и каждый бой, который у них был, обязательно случался с превосходящими силами противника, во всяком случае, они сами так говорят, если поблизости нет никого, кто мог бы это опровергнуть. Но, похоже, это действительно было возмездием, и она его просто вскипятила. Там до их пор отмывают пол.. Как вы думаете, что там случилось, Дик? Магия какая-то?

Симнел покраснел.

— Мистер Губвиг, я инженер, я не верю в магию, но я не уверен, что магия не верит в Железную Герду. Каждый день, когда я прихожу на работу, там уже полно трейнспоттеров, они даже понастроили кругом маленьких сарайчиков для себя. Вы заметили? Они знают о ней едва ли не больше, чем я сам. Я смотрю на людей, которые еще выезжают на прогулки, я смотрю на их лица, и это не лица инженеров, они выглядят скорее так, словно пришли в церковь, так что мне самому интересно, что происходит. Нет, я не могу объяснить, как Железная Герда убила гнома, который пытался убить ее, и почему она никогда не делает подобного, когда кругом простые люди. Это выглядит так, словно она умеет думать, но я не знаю, как она думает.

Дик сейчас просто пламенел румянцем, и Мокристу стало жаль молодого инженера, привыкшего жить в мире, гд вещи делают то, что им говорят, маленькие числа складываются, а все расчеты пляшут под. щелканье логарифмических линеек, как им и полагается. Но теперь он оказался в иллюзорном мире, где логарифмические линейки не имели власти.

Дик отчаянно посмотрел на Мокриста:

— Как вы думаете, возможно ли, чтобы у машины вроде Железной Герды была… душа?

О боги, подумал Мокрист, это действительно проблема. Вслух же он сказал:

— Ну, я видел, как вы ее гладите, когда она останавливается, мне даже кажется, что вы ее ласкаете, и я замечал, что остальне мшинисты тоже так делают, и хотя Летуны значаться под. номерами, я замечал, что машинисты дали им имена и даже разговаривают с ними – иногда и нецензурно, конечно, но все же они говорят с машинами. Возможно, одушевление входит в моду, потому что я видел, что каждый раз люди, совершающие прогулки на Железной Герде, тоже гладят ее, и они наверняка поклялись бы, что не знают, почему так делают. Что вы об этом думаете?

— Э-э, я знаю, что вы имеете в виду. Помню, в первые дни, когда я только начинал, я все время говорил с Железной Гердой, даже кричал и иногда ругался, особенно если она упрямилась. Да, возможно, в этом есть смысл. В ней много от меня самого, много крови и целые ведра пота и много, много слез. Я потерял кончик большого пальца, а большинство моих ногтей черные от ушибов, и когда я думаю об этом, то понимаю, что в ней дейсвительно много меня.

Он смутился, сказав это, и Мокрист тут же подхватил разговор:

— Думаю, ты прав, Дик, это как раз тот случай, когда надо перестать думать о том, как да почему, нужно просто помнить, что, что бы ни случилось, все работает, а может и поломаться, если кто-то слишком умный начнет выяснять, есть ли душа в происходящем. Иногда логарифмическая линейка просто не оправдывает ожиданий, и на твоем месте я бы отполировал ее сегодня до блеска и позволил ей увидеть ее поклонников, почувствовать их любовь. Они ждут чего-то, чего я не в состоянии назвать, так что бери, что дают, и не надо слишком много думать и слишком много беспокоиться, это может все только испортить. Обещаю, я никому не скажу об этом разговоре.

Он оживился:

— Ну же, Дик, жизнь прекрасна! Так как, помогли ваши логарифмы достичь согласия с мисс Эмили?

Дик покраснел:

— Ну, да, мы поговорили немного, в основном, о Железной Герде, и ее мама пригласила меня на чай завтра.

— Тогда я советую тебе раздобыть новую рубашку… знаешь, без жирных пятен, почистить ботинки, ногти и все остальное. У тебя теперь куча денег, так что купи себе новый шикарный костюм. Я знаю пару мест, где тебе сделают хорошую скидку. – Он принюхался и добавил: - И прими ванну, почему бы тебе не сделать это ради мисс Эмили.

Дик покраснел еще больше и усмехнулся:

— Вы правы, мистер Губвиг. Хотелось бы мне быть таким же обходительным, как вы.

— Это просто, Дик: просто оставайся собой. Никто этого у тебя не отнимет.

Когда Мокрист покинул свой рабочий стол, чтобы еще раз взглянуть на место ночного происшествия, он повстречал Гарри Короля, разодетого в пух и прах и крайне обеспокоенного.

Гарри помахал галстуком-бабочкой перед носом Мокриста:

— Ненавижу эти проклятые штуки; я имею в виду, какой в них смысл? – он зарычал. – На сегодня назначене очередное общественное мероприятие, Эффи в них преуспевает. Я сказал ей, что занят делами с железной дорогой, но она все пытается сделать из меня лучшего человека. Все эти фокусы насчет того, каким ножом и какой вилкой есть, - это просто специальная головоломка, чтобы простые парни, вроде меня, чувствовали себя не в своей тарелке. Чем бы ты ни подцепил еду, ее вкус не изменится, но Эффи пинает меня под столом, если я ошибаюсь. Она казнить меня готова, будь я проклят, но я занял твердую позицию. Шишки они там или нет, но я все еще Гарри Король и собираюсь оставаться им и впредь. Так что я сказал Эффи, что не против бросать деньги на ветер ради детских домов и всего такого – мне нравится видеть, как детские личики расцветают, как ромашки, - но эта показуха мне не по нраву, вся эта непрерывная болтовня, когда я мог бы заниматься действительно важными делами у себя в конторе. Эффи говорит – положение обвязывает, но если даже кругом полно важных шишек, я ведь не обязан к ним относиться благосклонно? Ужасно, когда человек не может быть самим собой, шишки там или не шишки.

В пятидесяти милях по вращению от Анк-Морпорка лежит Гадский лес, для некоторых – источник смеха, но круглый год он полон птичьего щебета, дровосеков и семейных угольных шахт, которые слишком малы, чтобы гномы хотели ими владеть, но достаточно велики, чтобы наскрести на пропитание.

В это прекрасное утро в семейной кузнице Уэсли Горн Уэсли спорил со своим братом.

— Ладно, ты кузнец, согласен. Но этот двигатель такой сложный. Джед, ты хороший кузнец, да и здоровый парень, но я не могу представить, чтобы ты сам построил целый локомотив. Тебе нужно немного больше книжной учебы. Ты же видел этих пареньков там, на предприятии. Всех в дыму, с их раздвижными линейками, хотя не мог взять в толк, зачем они нужны.

Вышеупомянутый Джед, потный и вонючий, оторвался от наковальни.

— Смотри, это просто. Ты кипятишь воду, кипятишь действительно сильно, пар двигает поршни, а те крутят колеса. Не так уж много надо, кроме масла и мазута. Я считаю, что остановить это, когда оно уже начнет двигаться, будет гораздо сложнее.

Горн Уэсли, мозговой центр местной общины, занервничал.

— Я знаю, что ты был Кузнецом Года в Скроте три раза подряд и получил серебряный кубок, которым наша мама так гордится, но, ой, не знаю…Думаю, есть еще кое-что. Коммерческая тайна, и все такое.

Джед, похоже, некоторое время пообщался с духами, после чего объявил:

— Ну, на самом деле котел уже наполовину готов. И я уверен, если мы запустим его медленно, беспокоиться будет не о чем. В конце концов, я видел пар из маминого чайника, это просто влажный воздух.

Он стукнул огромной рукой по котлу, который стоял на импровизированном постаменте рядом с его верстаком.

— Давай, помоги мне запустить эту штуковину, мы всегда сможем ее остановить, если нам покажется, что все пошло наперекосяк. Мы сможем перехитрить чертов чайник.

Они вытащили гигантский сосуд наружу, хотя Джед гордо нес большую часть груза сам. Его брат смотрел на него с восхищением и благоговением, вернее, это было бы благоговением, если бы он знал такое слово. Он чувствовал, как пот струится у него по спине. Он попятился назад и предпринял еще одну попытку увещеваний:

— Ой, ну не знаю, Джед, они делали все эти штуки с измерениями, рычагами там и прочим, и когда оно зашипело, оно чертовски здорово зашипело.

— Да-а, и я заплатил доллар, чтобы на это посмотреть! Не волнуйся ты насчет этой скользящей палки… Как я говорил, у меня больше мозгов, чем у котла. Если возникнут проблемы, я его на подковы размолочу. Давай, я разведу огонь, а ты поможешь с мехами.

Когда братьям удалось установить котел на открытом воздухе среди деревьев, Горн предпринял последнюю попытку внести ясность в диалог:

— Ой, думаю, все-тки, это слишком сложно, иначе все и всюду делали бы то же самое.

Но, к его ужасу, это предположение только помогло его брату более решительно настроиться на укрощение пара, потому что тот постучал по носу и заявил:

— Это потому, я считаю, что они не такие умные, как я!

В слове «считаю» есть некое смутное беспокойство, которое режет ухо; слишком тяжело понять соображения, по которым что-то кажется более определенным и менее пугающим. Как назло, примерно через двадцать минут ухо оказалось именно тем, что по спирали спустилось из завесы дыма и тумана между искореженных деревьев, которые выглядели так, словно их выкосили драконы, а птицы падали вниз поджаренными…

Мокристу было чуждо понятие «два часа утра» -, времени, которое случалось с другими людьми. Он не возражал против некоторого количества свежего утреннего воздуха, когда был в пути, особенно на железной дороге, что больше походило на палаточный лагерь и потому было весело, но пробуждение в собственной постели в такую рань было отвратительным. Он взывал к небесам о справедливости, хотя и не кричал на сэра Гарри, который только что прибыл на Скун Авеню, притащив на запятках всю преисподнюю.

Дворецкий Кроссли попытался призвать сэра Гарри к соблюдениям норм этикета, но тот взбежал вверх по лестнице, размахивая семафорной телеграммой на всех, кто ему попадался, и ворвался в спальню Мокриста, громыхнув с порога:

— Кто-то напортачил с паровой машиной и убил двух человек, включая себя самого, там, в Гадском лесу. И знаешь что? Семафорщики на Скротской башне заметили взрыв, спустились и обнаружили кровавое месиво, а ты же знаешь семафорщиков! Чертова новость разлетелась повсюду, как и кусочки этих болванов. Два человека погибли, мистер Губвиг. Пресса пустит наши кишки на подтяжки.

К этому времени Мокристу удалось надеть штаны правильно. Он пролепетал:

— Но Гарри, мы ведь ничего не делали в Гадском лесу. Конечно, мы собираемся пустить там небольшую ветку в Скрот, хороший источник доходов, но к этому взряву мы не имеем никакого отношения. Кроссли, будь добр, принеси сэру Гарри крепкого бренди и мягкий стул.

— Имеет оно к нам отношение или не имеет, Мокрист, но пресса будет виться вокруг нас, как мухи над навозной кучей.

К неудовольствию Гарри, Мокрист сказал:

— Доверься мне, Гарри. Доверься мне. Это не наша вина, и я не вижу причин для беспокойства. Я улажу дела с прессой. Я думаю, они помчатся в Гадский лес, едва рассветет, так что, если не возражашь, я отправлюсь туда прямо сейчас и перехвачу инициативу в игре.

— Это, черт возьми, не игра! - взревел Гарри.

— Прости, Гарри, - сказал Мокрист через плечо, - но мне легче думать об этом как об игре.

Как раз в тот момент, когда Мокрист спускался по лестнице в обществе бурлящего негодованием Гарри, Ангела вернулась домой. Иногда она работала по ночам на Великом Пути, она говорила Мокристу, что это нужно для повышения дисциплины среди семафорщиков, но Мокрист знал, что она просто любила тихие часы ясных ночей, когда сообщения перебегают с холма на холм, как светлячки.

Это была магия семафоров, и не только гоблины чувствовали ее. Ангела знала и не возражала против того, что семафорщики и семафорщицы обмениваются сообщениями с помощью чудесных мерцающих линий света. В конце концов, немало браков было заключено посредством ничего не подозревающего эфира в ночные часы, и рано или поздно родится новое поколение маленьких семафорщиков.

Однажды Ангела сказала мужу: «Знаешь, семафорщики, а особенно семафорщицы становятся каким-то особым видом людей, и это очень правильно, что они вступают в брак с людьми своей крови. Они наше будущее, и помоги им небеса, если их супруги не будут работать на семафорах. Люди семафоров – новый вид, а подобное притягивает подобное».

Когда Мокрист пересказал ей новости об аварии в Гадском лесу, она скрылась в своем кабинете, и Мокрист услышал, как гоблины поспешно карабкаются на крышу, и как торопливо трещит семафор. Вскоре она прислала гоблина с телеграммой, в которой говорилось: «Новости из Скрота. Стоп. Лопнул котел. Стоп. Не поезд. Стоп. Ужасная смерть двух человек, но двигателя не было. Стоп».

Это сообщение заставило Мокриста воспрянуть духом. Он положил руку на плечо Гарри и сказал:

— Пожалуйста, не волнуйся об этом, Гарри. Я знаю, как все это будет. Все, что мне нужно, - чтобы вы с мистером Симнелом присоединились ко мне в Гадском лесу так быстро, как только сможете. И да, я думаю, мне понадобится Громобой.

Настало время поговорить с лошадью-големом еще раз. Мокрист беспокоился, стоит ли снова прибегать к ее помощи после так скоро после долгого путешествия, но лошадь заявила:

— Сэр, я лошадь. Быть лошадью – величайшая страсть в моей жизни. Мы доберемся до Скундского леса с ветерком. Седло, пожалуйста, и отправляемся.

Мокрист нашел что-то вроде золотой середины в аллюре. Лошадь без мышц и костей могла бы скакать галопом, не путаясь в ногах, но даже при этом он проделал путь в пятьдесят миль, отделявший его от Гадского леса, к рассвету без особых растяжений в паху.

Он тут же отыскал ближайший к месту аварии кабак, которым оказалось заведение Эдварда Праотца, производителя лучшего пива, эля и стаута. Во всяком случае, так говорилось на довольно большй вывеске, и Мокрист не собирался с эти спорить.

Трактирщик, уже проснувшийся и одетый, осмотрел его с ног до головы и сказал:

— Я ждал кого-то вроде тебя. Ты из города, да? Насчет взрыва? Журналист какой-нибудь? Учти, если ты журналист, придется заплатить.

— Нет, я с железной дороги, - сказал Мокрист. – Я услышал о взрыве и решил посмотреть, что случилось.

Праотец снова окинул его взглядом.

— Мы все об этом знаем. Это были браться Уэсли. У вас крепкий желудок, молодой человек? Конечно, я мог бы оставить бар, чтобы вам помочь, но тогда пришлось бы разбудить мою жену, чтобы начать утреннюю смену для шахтеров. Они приходят сюда на ранний завтрак.

Мокрист понял невысказанное требование, передал трактирщику разумную сумму и последовал за ним в лес. Это часть леса оказалась довольно привлекательной, не слишком темной, как раз то место, которое вы выбрали бы для пикника, но когда они прошли дальше, Мокрист понял, что что бы ни ожидало их в дальнейшем, это будет точно не пикник.

В нескольких минутах ходьбы от трактира деревья были лишены листьев, повсюду валялись в беспорядке куски дерева, и куски кузнечного горна торчали из стволов. А еще здесь были фрагменты разрушенного котла, некоторые из них так глубоко ушли в могучие дубы, что Мокрист не мог их вытащить. Дымка на поляне заставила его почувствовать, как по спине бегут мурашки.

Он глубоко вздохнул и спросил:

— Что случилось с телами, мистер Праотец?

— О, да, сэр. Они в моем подвале, там довольно холодно. Они в ведре, небольшом таком ведре. Это были два брата, крепкие парни. Горн был поумнее, а Джед … кузнецом. Хотя, в ведре я не смогу распознать, где чьи куски. Джед как-то похвастался, что построит локомотив, и, говоря по-правде, он был хорошим кузнецом, но что он там смыслил в локомотивах мне трудно даже представить. Но он считал, что сможет это сделать, и все товарищи его подзуживали.

Он замялся на мгновение и добавил:

— Я был первым, кто сюда добрался, тут почти все было в тумане, и мне это совсем не понравилось. Все было липким и горячим, аж блевать тянуло. И это все, сэр. Что тут еще скажешь?

Мокрист взглянул вверх и спросил:

— Там, на дереве, что, действительно наковальня?

Трактирщик уставился на него, потом поднял взгляд на дерево и сказал:

— А у тебя глаз наметанный, да? Вообще говоря, наковальня всегда была на земле, но взрыв был очень мощный.

Мокрист оживился, насколько смог.

— Спасибо, мистер Праотец, - сказал он. – Очень скоро здесь будет полным-полно журналистов, которые захотят на все это поглазеть, я сожалею об этом, но они налетят, как мухи.

— Все в порядке, сэр. Для бизнеса хорошо. Журналисты пьют вдвое больше, чем кто угодно другой, и вдвое дольше. Они были тут, когда обрушилась шахта, и они впитывали ликер, как губка. - Мистер Праотец потер руки в предвкушении.

На самом деле, было уже около девяти утра, когда начали появляться журналисты. Возглавлял их стаю Отто Шрик из «Анк-Морпорк Таймс», который всегда оказывался на месте происшествия первым[51].

Что касается остальных разбойников пера, то они пребывали во взаимном непонимании, и каждый ожидал, что другие расскажут ему, что происходит.

Мистер Пратоец целеустремленно богател на бутербродах с беконом, пока его жена жарила яичницу и обязательные чипсы.

Мокрист взял слово и заявил, что, хотя железная дорога не замешана в катастрофе, ее владельцы намерены лично осмотреть место происшествия, и что он готов ответить на вопросы.

К тому времени, как прибыли Гарри Король, Симнел и Громобой, Мокрист успел понаблюдать, как праотец осторожено взвинчивает цены на пиво, а его трактир постепенно заполняется посетителями со всей Равнины Сто.

Мокрист успел выяснить у миссис Праотец, что старушку мать погибших братьев сейчас утешают друзья в ее доме, в паре минут ходьбы от трактира, но он был достаточно осторожен, чтобы проследить, чтобы никому из журналистов не сказали об этом ни слова, как и о текущем месте пребывания братьев Уэсли. И он вдруг понял, что это была самая разумная и гуманная вещь, которую можно было предпринять: некоторые из журналистов принадлежат к той породе людей, кто обязательно скажет что-нибудь вроде: «Ну, миссис Уэсли, что вы почувствовали, когда узнали, что оба ваших сына расплавились?»

Когда представители прессы ухватились за новоприбывших, Мокрист, как настоящий гроссмейстер, предпринял все усилия, чтобы уберечь своего короля, которым был сэр Гарри Король, от бестактных вопросов, и вместо этого пустил в ход своего сияющего рыцаря, мистера Дика Симнела. Он многому учился у мистера Симнела. Он встречал лицом вопросы типа: «Что вы скажете людям, которые думают, что, в конце концов, горячий пар убьет их всех?»

— Я не знаю, сэр, - отвечал Дик. – Я ни разу не встречал человека, который бы так думал. Пар очень опасен, если не уметь с ним обращаться, и мне очень жаль бедных мальчиков.

— Я слышал, ваш собственный локомотив убил кого-то позапрошлой ночью, - сказал Хардвик из «Псевдополис Дейли Пресс». – Что вы на это скажете, мистер Симнел?

Прежде чем Дик успел заговорить, Громобой обрушился на них, как судья, и сказал:

— Лицо, о котором вы спрашиваете, явно пыталось совершить диверсию по отношению к локомотиву, и мы действительно сожалеем о том фатальном обстоятельстве, что он находился там, где не должен был находиться, и делал то, чего не должен был делать. Очевидно, он проник в ангар через световой люк, что явно демонстрирует, что честные дела не предусматривались в его замысле. Увы, он сам послужил причиной своей смерти.

— А как насчет мистера Симнела-старшего? – сказал Хардвик. – Он тоже сам был виноват в своей смерти?

Симнел снова взял слово:

— Все дело в том, что к пару нужно относиться с уважением. Я понял это на горьком опыте – со смертью отца. Поэтому я измеряю, проверяю, и опять измеряю - снова и снова. Все дело в маленьких числах. Все дело в аккуратности. Все дело в знаниях. У пара свои правила. В конце концов, мы называем это ожившим паром неспроста. В неподходящих руках он опасен, но мои руки, сэр, провели кучу времени, строя котлы и стационарные двигатели, просто чтобы выяснить, насколько далеко можно зайти. И в основном это значило прятаться за каменной стеной, покуда куски механизмов пролетают над головой. Если тебе повезет, на ошибках можно научиться, и я пытался делать ошибки, просто чтобы понять, как и что работает. Может, сейчас не самый подходящий момент для этих слов, но перед лицом такой силы нужно быть умным, сообразительным и еще - скромным. Нужно думать о самых мелких деталях. Нужно делать заметки и учиться, и тогда, только тогда пар станет твоим другом. Как Железная Герда, вы ведь все ее видели? Да, мисс?

Мокрист узнал Сахариссу Крипслок, которая спросила:

— Вы говорите о своем локомотиве с такой заботой, мистер Симнел, и потому я не могу не спросить, есть ли у вас возлюбленная?

Из толпы послышались смешки, но Симнел даже глазом не моргнул:

— О, спасибо за вопрос, и да – одна молодая леди очень добра ко мне.

Симнел развернулся к следующему размахивающему блокнотом:

— Да, сэр?

— Гриво, сэр, Гриво Джонсон из Большой капустной газеты. Собираетесь ли вы поделиться знаниями с другими строителями машин? Это могло бы спасти много жизней.

Симнел взглянул на Мокриста, а Мокрист взглянул на Гарри Короля, который, в свою очередь, приподнял бровь, что, как было известно Мокристу, можно было считать согласием.

Симнел тоже знал это и уловил сигнал. Он сказал:

— О, да, сэр, мы так и поступим. По крайней мере, основы, безопасность и так далее. Но не бесплатно. Исследования и усовершенствования должны иметь цену. Но я возьму подмастерьев, покажу им, как все устроено и как сделать работу безопасной. В сущности, мы планируем создать регулярные курсы – Железнодорожную Академию – если можно так сказать, - по мере того, как он говорил, улыбка его блекла. - Конечно, я сожалею об этих пареньках, сэр, но учеба тяжела, а неудача может стоить жизни. Меньше всего на свете я хочу, чтобы что-то подобное произошло еще раз, поэтому все следует делать по правилам – не скупясь и не халтуря.

Мистер Симнел снова победил. Прессе нелегко справиться с непосредственным человеком. Прямолинейность на его лице просто обезоруживает их, и возможно – думал Мокрист – даже заставляет их стремиться стать лучше. В нем нет ли капли политики, и это их завораживает.

Симнел продолжать блистать.

— Конечно, если кто-нибудь захочет вернуться и посмотреть на нашу работу еще раз, я с радостью вам все тут покажу.

Вдали от Мокриста и уж точно вдали от здравого смысла, глубинники вели совет, если можно это так назвать. Внешний мир менялся слишком быстро.

— Вам известно, что мы проигрываем? - произнес голос в темноте.

— Ничего не поделаешь, это дух времени – он в воздухе, - промолвил другой голос, немного более надтреснутый.

— Какое дело нам до воздуха, до какого-то духа? Мы – объяснение, мы – основы, мы – короли и слуги тьмы. Наш народ восстанет!

— Нет, он исчезнет! Сжигать семафорные башни было глупо! Каждому нужны новости, а мы выглядим как преступники, каковыми и являемся. И это уже не объяснение.

А гном, сохранявший молчание на протяжении всего этого конклава, вспоминал старую джелибейбийскую легенду о том, как свести осла с минарета. Разумеется, ответ на этот вопрос крылся в том, чтобы, прежде всего, отучить его быть ослом. Что совершенно невозможно, если имеешь дело с глубинниками. Кажется – думалось ей – пришло время получше узнать жизнь в землях Короля Троллей. Она была осторожна – о, боги, так невероятно осторожна – и поэтому она выжила и надеялась стать той самой удачливой ослиной задницей, которая выберется из минарета, но, увы, идиоты продолжали призывать юных впечатлительных гномов нападать на семафорные башни. Кому бы ни принадлежала эта идея, их она уничтожила без рассуждений.

Рис Риссон был прав, думала она. Мы утратили всякое равновесие. Нам нужно бежать отсюда, от всего, что здесь есть, наружу – к свету. Конечно, думала она, ее не заподозрят. Она была неумолима в своих поисках неверных.

Тем не менее, когда она наконец побежала, ножи настигли ее, и она споткнулась. А потом в пещере осталось восьмеро и те, кто смотрит из темноты, пригляделись, чтобы понять, кто будет следующим. Наступает время, когда чистота тьмы должна быть абсолютной!

Ужасной истиной о гномах было то, что когда в их рядах происходит раскол, они раскалываются… любое отклонение от нормы считается посягательством на все исконно гномское.

Все прочие уже или сбежали, или мертвы, и, кто знает, сколько их еще осталось – не только в этой пещере, но во всех пещерах Убервальда. А проблема безумия в том, что безумец никогда не знает, что он безумен. Глубинники набрасывались на несогласных всей тяжестью и, судя по всему, не понимали, что это все равно что вдавливать картошку в землю, чтобы она не росла.

В наши дни, куда ни глянь, везде были комитеты – по большей части организованные с благословения лорда Ветинари. Другие княжества, большие города и города-государства не видели причин откладывать получение своего кусочка волшебства под названием «поезд» и, ухватившись за возможности, в железнодорожный бизнес входили новые и новые компании с успехом большим или меньшим, чем братья Уэсли.

Документы множились, стопки бумаг росли, и Стукпостук чувствовал себя в своей стихии, ухитряясь быть везде и вникать во все – с компетентной помощью господина Громобоя.

Были комитеты, обсуждающие промышленные стандарты, общественную безопасность, комфорт пассажиров, может ли грузовой вагон одной компании быть подсоединен к поезду другой компании, чтобы завершить свое путешествие без необходимости разгрузки[52] – и все хитросплетения финансовых и юридических механизмов, задействованных при этом.

Все предложения других бизнесменов открыть собственные железные дороги вынудили Гарри обратиться к Громобою.

Выслушав жалобы Гарри, законник заявил:

— Это вопрос патентов, сэр Гарри. Вы платите другим людям, чтобы они забивали себе головы всей этой канителью, о которой вы говорите. Мы с мистером Симнелом подали заявки на каждое из его изобретений. Но я уверен, что есть и другие способы заставить машину катиться по рельсам. Нельзя запатентовать саму идею железной дороги, как таковой, и, если вы пройдетесь по улице Искусных Умельцев, вы найдете немало людей, достаточно талантливых, чтобы создать поезд, движущийся по рельсам, не нарушив ни одного из патентов, которые я получил для вас.

Идея парового локомотива очевидна всякому, хотя бы потому, что все мы знаем, что кипящая кастрюля пытается приподнять собственную крышку. Немного ума, и юноша, наблюдающий за огнем, придет к выводу, что если он построит кастрюлю побольше, он сможет приподнять крышку потяжелее. Впрочем, как мы могли увидеть в Гадском Лесу, вскоре он поймет, что все не так просто. Не все так умны и талантливы, как Дик Симнел».

Гарри кивнул.

— Тупые деревенщины. Не чета нашему Дику и его ребятам. Все, что им по силам, это отправить свою старую мамочку доживать жизнь в богадельне, - Сэр Гарри фыркнул. Фыркнул от души.

Не подозревая о том, что его клиент немного отвлекся на мысли о обездоленной леди из Гадского Леса, лишившейся ее мальчиков – ее радости и гордости, Громобой продолжал.

— Возьмите, например, манометр мистера Симнела. Как только принцип продемонстрирован и доказан, Искусные Умельцы, как обычно – весьма хитроумные, прекрасно могут добиться тех же результатов, не нарушая патента. В этом все они – хитроумные по названию и по природе.

Громобой снова завладел вниманием Гарри.

— И прежде чем вы выйдете из себя, скажу, что это все сугубо в рамках закона.

— Что? После всего, что я сделал? После всех денег, которые я вложил? - лицо Гарри покраснело до цвета бекона. Он выглядел так, как будто ему самому не помешал бы один их манометров Дика.

Мокрист решил вмешаться.

— Гарри, вся шутка поездов в их всеобщности. Ты ставишь их на пути, и они уезжают.

Законник сладкозвучно продолжал.

— На вашем месте, сэр Гарри, я бы оставил себя заниматься всеми этими патентами и лицензиями, пока вы с мистером Симнелом будете нести пар в массы. И помните, сэр Гарри, самое главное, что вы были первым. Этого никому у вас не отнять. Вы, сэр Гарри, тот, кого – я верю – будут называть царем горы, королем вечеринки, первооткрывателем железной дороги. Гигиеническая железнодорожная компания Анк-Морпорка и Равнины Сто надежна, как банк, - тролль улыбнулся и добавил, - или, например, как я – а я бриллиантовый.

Бизнес Гигиенической Железнодорожной компании действительно стремительно расширялся, а количество ее работников росло. Гоблины из Щеботанских пустошей слали друзьям известия о возможностях в Большом Койхрене, за которые они рьяно хватались. И как только объявление Дика о его Железнодорожной академии разнеслось по газетам, после инцидента в Гадском Лесу, целые очереди людей выстраивались каждый день, чтобы записаться в подмастерья. Симнел был строг с теми, кого принял, предупреждая их, что прежде всего они должны открыть железу свое сердце. И нередко он выгонял их, если чувствовал, что они не дотягивают.

Возвращаясь из очередной инспекции Щеботанской линии, Мокрист остановился, чтобы взглянуть на последние изменения на фабрике. Маленький механический мирок поглотил подмастерьев. Уолли и Дэйв обучали их, а также проверяли, чтобы кепки всегда были достаточно приплюснутыми. Мокрист наблюдал за их блаженной механической мечтой и не мог не заметить, что они буквально окружены гоблинами – или внимающими всему так серьезно, как будто от этого зависит их жизнь, или собирающими выброшенные жирные тряпки – нечто вроде haute couture для гоблинов, знак настоящего шика в их норах.

А рядом с поездом сигнальщики сверяли числа. И еще там было мистер Симнел, как обычно сосредоточенный на своих новых изобретениях.

Когда Мокрист подошел к нему, мистер Симнел – в своей засаленной кепке и неряшливой рубашке с закатанными по локоть рукавами – вытирал улыбающееся лицо тряпкой, оставляя мазки масла на коже.

— Мистер Губвиг! Счастлив вас видеть! Мне нужно вам кое-что показать! Мы привезли эту красоту из Сто Лата вчера и собрали ночью! - Он кричал даже громче обычного. - Важнейшее оборудование! Моя разработка! Я собрал его и назвал поворотным кругом!

Мокрист едва сдержался, чтобы не закрыть уши руками, когда инженер подошел ближе. «Это все потому, что он целыми днями работает с поездами, - думал он, - ему приходится перекрикивать свист и лязг, но вот что интересно – как он разговаривает со своей Эмили?»

А что до поворотного круга, то, ну… это был круг и он поворачивался: большая металлическая плита с парой колей, проходящих через центр, которая поворачивалась с помощью большой ручки, прикрепленной к храповому механизму, примотанному, в свою очередь, к троллю, всем выражением лица выказывавшему интенсивную сосредоточенность.

Мокрист наблюдал за демонстрацией.

— Прекрасно! Это просто замечательно, Дик, но… ради всякого святого, на кой черт нам эта штука?

Дик посмотрел на Мокриста, будто тот был ребенком, и ответил:

— Разве вы не видите, мистер Губвиг? Вы заезжаете на своем паровозе на поворотный круг и - в этом суть задумки - вся конструкция разворачивается. Вы готовы ехать обратно!

И мистер Симнел пустился в пляс на медленно вращающемся железном круге, выкрикивая:

— Грандиозно! Великолепно! Мы почти у цели!

Торжественность момента особенно подчеркнуло шипение Железной Герды, словно после длительного перегона. Оно стало бы достойным завершением эксперимента, если бы не некоторое время, которое пришлось потратить на то, чтобы заставить тролля перестать крутить ручку, и чтобы Дик, который уже успел немного позеленеть от продолжительных поворотов, смог слезть.

Довольный тем, что с конкуренцией между компаниями, обслуживающими Равнину Сто, искусно управляются Громобой и Стукпостук (без сомнения при участии темных клерков), Мокрист как раз предвкушал часы домашнего уюта, когда его вызвали во дворец.

Он ничуть не удивился, застав Его Светлость поглощенным ежедневным кроссвордом. Стукпостук прошептал Мокристу:

— Знаете, у них новый составитель, и я должен с прискорбием сообщить, что он лучше прежнего. Тем не менее, Его Светлость делает все возможное.

Лорд Ветинари поднял глаза:

— Мистер Губвиг. Есть такое слово - «бенефициар»?

Вообще-то, ввиду беспутной юности, Мокрист точно знал, что это слово значит, так что он препоясал метафорические чресла и произнес:

— Как мне кажется, сэр, это слово означает кого-то, кто заключает сделку ради прибыли. Я встречал это слово однажды и оно запомнилось мне потому, что, как мне кажется, прибыль и есть - единственная цель сделки.

Ни один мускул не дрогнул на лице Его Светлости, пока он наконец не произнес:

— Совершенно верно, Мистер Губвиг, - он отложил газету и встал. - Я слышал, что линия на Щеботан почти закончена… Если Щеботанская Ассамблея будет тянуть кота за хвост, я перемолвлюсь словечком с монсеньором Жаном Немаром… одним особенным словечком. Должен сказать, мистер Губвиг, наблюдать вашу работу на пользу железной дороги было весьма отрадно, и, я уверен, мы все у вас в долгу.

— О, - сказал Мокрист, - значит ли это, что я могу вернуться к своей основной работе и видеть свою жену чаще, чем раз в неделю?

— Разумеется, можете, мистер Губвиг! Вы действовали, прежде всего, на сугубо добровольных началах. Тем не менее, теперь меня интересует железная дорога на Убервальд. Так что я спрошу, как скоро мы обзаведемся локомотивным сообщением туда? Без остановок.

Мокрист был ошарашен.

— Это невозможно, сэр. Только не без остановок. Нужно будет восстанавливать запасы воды и угля, а до Убервальда больше тысячи миль!

— Если быть точным, то тысяча дести двадцать пять миль от Анк-Морпорка до Здеца на карете, хотя я уверен, что поезд пойдет другим маршрутом.

— Да, сэр, но без остановок…

— Мистер Губвиг, если вы собираетесь рассказывать мне о невозможностях, вы очень скоро отправитесь к котятам. В конечном счете, вы - человек, который добивается результатов.

— К чему такая спешка, сэр? Ребята трудятся не покладая рук, но и для них будет удачей положить чуть больше трех миль пути в день – и это при всех деньгах, вложенных Гарри Королем. А кроме того, всегда есть непредвиденные обстоятельства, и вы знаете, что каждый город на Равнине хочет стать частью сети. Мы и так расширяемся, сэр. Кажется, что еще немного, и мы разломимся пополам.

Ветинари быстро обошел стол.

— Отлично! Тогда обе части будут работать только эффективнее! Мне кажется, мистер Губвиг, вы не совсем понимаете природу наших с вами отношений. Я прошу вас– очень вежливо – чего-нибудь добиться, памятуя при этом, что могу попросить и по-другому, а ваша работа – сделать то, о чем я прошу. И вы, в конечном счете, человек, который, несомненно, может сделать что угодно, великий мистер Губвиг, нет? И сейчас я советую вам отставить всю работу, которая не касается того, чтобы добраться отсюда до Убервальда в максимально сжатые сроки. Все прочее может и будет ждать, - он предупреждающе поднял руку. - Не рассказывайте мне о своих проблемах – рассказывайте о решениях. Хотя и о решениях говорить не надо – их просто нужно реализовывать.

— Вы не против, если я присяду? - спросил Мокрист.

— Сколько угодно, мистер Губвиг. Принесите человеку воды, Стукпостук. Ему, кажется, жарковато.

— Я должен спросить, сэр… Почему такая необходимость?

Ветинари улыбнулся.

— Вы умеете хранить секреты?

— О, да, сэр. Я хранил уйму секретов.

— Убедительно. Но дело в том, что я тоже умею. Не ваше дело, мистер Губвиг.

Мокрист сделал отчаянную попытку:

— Сэр! Даже сейчас поезда – часть жизни множества людей, особенно тех жителей Равнины Сто, кто каким-то образом вовлечен в строительство железной дороги. Мы не можем просто бросить все!

— Мистер Губвиг, что именно вам непонятно в слове «тиран»?

В отчаянии Мокрист воскликнул:

— Но у нас нет столько рабочих! Недостаточно людей, чтобы укомплектовать литейные цехи! Недостаточно людей, чтобы добывать руду! Допустим, мы найдем достаточно машин, чтобы осилить половину пути, но все дело в рабочих.

— Именно. Все дело в них. Подумайте над этим, мистер Губвиг.

— А как на счет волшебников? Могут они поднять свои жирные задницы и немного помочь городу?

— Да, мистер Губвиг, и я знаю, и вы знаете, чем это может закончиться. Оживший пар гораздо дружелюбнее магии, пошедшей наперекосяк. Нет, мистер Губвиг, мы не будем обращаться к волшебникам. Все, что вам нужно – поезд, который приедет в Убервальд вовремя.

— Вовремя - это когда, сэр?

— Как я и сказал, мистер Губвиг, очень скоро.

— Тогда у меня нет шансов. Это займет месяцы… или год… или больше.

Внезапно атмосфера охладилась до состояния льда.

— Тогда я предлагаю вам приступать к делу, - Ветинари уселся на свое место. - Мистер Губвиг, мир вращается между теми, кто говорит, что сделать что-то невозможно, и теми, кто утверждает обратное. По моему опыту, те, кто говорят, что возможно все, обычно говорят правду. Это всего лишь вопрос творческого подхода. Есть такое выражение: «Подумай о немыслимом». Разумеется, это нонсенс, но у вас, сэр, и на это хватило бы наглости. Задумайтесь об этом. А теперь, не позволяйте мне вас задерживать.

Когда за Мокристом затворилась дверь и тишина окутала Продолговатый кабинет, Патриций вернулся к своему кроссворду. Через некоторое время он нахмурился, закончил линию и отложил газету.

— Стукпостук, - спросил он, - как идут дела у Чарли Панча и Джуди? Он в порядке? Мне интересно, не согласится ли он на небольшие каникулы. Очень небольшие.

—Да, сэр, - ответил Стукпостук, - я встречусь с ним после обеда.

— Вот так мы и поступим, - резюмировал лорд Ветинари.

Все еще пошатываясь под впечатлением от последних требований Патриция, Мокрист ехал обратно в Гадский Лес с поручением от Гарри.

«Поезжай к старушке и передай ей от меня привет, - велел Гарри, - скажи ей, я был впечатлен тем, как ее мальчики пытались обуздать пар, и я приветствую их, как пионеров. Осмотрись там, погляди, что у нее есть. Раз уж всем кажется, что у меня золото из ушей лезет, тогда я считаю, мы можем назначить ей какую-никакую пенсию. Только – ради богов – не говори об этом больше никому. О, и скажи ей, я прослежу, чтоб, когда кто-нибудь запишет историю железной дороги, ее парни были на обложке. И скажи, чтоб обращалась ко мне в любое время».

Старая избушка в лесу оказалась в точности такой, как Мокрист представлял, а миссис Уэсли разрыдалась, когда он пересказал ей предложение Гарри. Она была убеждена, что сэр Гарри – что-то вроде святого или ангела, так что, если Мокрист что-нибудь понимал в людях, история о красивом жесте Гарри обречена была облететь весь лес за пару часов, а к концу дня – добраться до Анк-Морпорка. Мокрист знал, что за человек Гарри – предельно резкий, но с золотым сердцем и глазами на мокром месте. Его поступок был весь он - безо всяких скрытых мотивов. Но, тем не менее, как только новости разнесутся, он будет в каждой газете как защитник обездоленных и – следовательно – знаменитость. Не в первый раз Мокрист пожалел о своей собственной привычке видеть ангелов во всем, что случается, - хорошем или плохом.

- Сколько?!

Этот простой вопрос прозвучал как объявление войны, коим, собственно, и являлся, поскольку Гарри только что озвучили стоимость экспресс линии до Здеца.

Мокрист стоял на своем.

— Дик говорит, там повсюду железо, Гарри, но его нужно выкопать. А потом деньги понадобятся на изготовление стали, - поспешно добавил он, пока Гарри не спустил их с лестницы.

— Вкладываешь золото – вынимаешь сталь, - спокойно добавил Симнел. - Мы славно сработались с парнями с медеплавилен, но до Убервальда тысяча двести миль, а это очень много стали.

— Гарри, - терпеливо начал Мокрист, - я знаю, что когда ты женился, вы с женой разрезали спички пополам, чтобы они служили дольше. Но ты больше не тот человек. Ты можешь себе это позволить.

Они наблюдали за тем, как меняется лицо Гарри. Мокрист знал, что Гарри пробился наверх из канавы и страшно гордился этим. Но его деньги дались ему дешево – мелкие сошки, как правило, не несут особых непредвиденных расходов. И потому теперь он рассматривал всякое предложение за что-то заплатить, как доказательство несовершенства мира.

Дик Симнел тоже давно раскусил этого человека. Он сказал:

— На вашем месте, сэр, я бы потряс свою копилку и купил столько стали, на сколько хватит денег - и так, чтобы никто не узнал. Мы же не хотим, чтобы она вдруг подорожала, правда? Спрос и предложение.

Гарри по-прежнему выглядел как человек, размышляющий, в чем суть подвоха (что, вообще-то, было основной формой его существования), а Мокрист обдумывал на что же, в самом деле, Гарри тратит свои горы денег?

И он решил рискнуть.

— Честно говоря, Гарри, я думаю, что твоего состояния хватит на строительство железной дороги на луну и обратно – с учетом целого флота из локомотивов. Но, если тебе нужна ссуда, Королевский банк выдаст ее с удовольствием – как клиенту с безупречной репутацией.

Мистер Громобой возроптал.

— Разумеется, сэр Гарри, вы можете продать акции: это значит, что вы разделите с кем-то издержки, но, увы, вам придется разделить и доходы. Решать вам.

Мокрист углядел зацепку.

— Понимаешь, Гарри, каждый, кто купит акции железной дороги, с этого момента будет заинтересован в ней, как в собственной. Тролли называют это «жить чужим умом». Если дым приносит тебе богатство, это твой дым, и ты на него не жалуешься. И, - Мокрист сделал глубокий вдох, - если ты разделишь риски, ты сможешь позволить себе построить дома для железнодорожных рабочих. Так они смогут жить возле самой дороги, вдоль нее, и всегда быть наготове».

— На этот счет можете не распинаться, мистер Губвиг. Все ребята, которые работают на моем конвейере, живут неподалеку. И живут в собственных домах.

— Не нужно строить дворцы! - продолжил Мокрист, - просто небольшие уютные домики с маленькими садиками, в которых будут резвиться детишки. Всеобщее счастье, которое подарили им вы. В конце концов, кто же не хочет жить поближе к работе – в приятном и теплом месте с кучей угля в придачу.

Гарри Король хорошенько врезал бы тому, кто посмеет назвать его филантропом, но в действительности под его ворчливостью залегали пласты поразительной мягкости. Пожилые работники Гарри независимо от видовой принадлежности получали пенсию – крайне редкого зверя в Анк-Морпорке, а дорогие больничные счета, о чем Мокристу было известно как банкиру Гарри, повадились пропадать, как только Король о них узнавал. А на Страшдество Гарри, ворча, будто старый тролль с головной болью, всегда проверял, чтобы у его работников на столе было мясо – как можно больше мяса.[53]

Зная обо всем этом, Мокрист продолжал:

— Давай посмотрим на это так: я понимаю, что как человеку, сделавшему себя с нуля, перспектива выпуска акций кажется тебе анафемой. Поэтому ты можешь принять все риски на себя и разбогатеть, как Креозот. Но мне кажется, Гарри, что ты и так богат, как Креозот и - скажу тебе как мошенник – не стоит лишний раз искушать судьбу. А как твой банкир скажу тебе, что разделить риски и прибыли будет наиболее благоразумным и общественно полезным шагом.

На мгновение Мокристу показалось, что он видит, как в голове Гарри Короля складывается вполне определенная реплика, которой он посылает общественную полезность запачкать белые ручки на какой-нибудь достойной работе, вместо того, чтобы вмешиваться в дела честных бизнесменов, которые трудятся, не разгибая спины. Но затем Мокрист увидел широкую улыбку и понял, что Гарри знает, зачем все это делается. Лорду Ветинари нравилось, когда люди заботились о своем городе.

— В любом случае, - добавил он, чтобы закрепить результат, - Ветинари хочет дорогу на Убервальд, а он - наша высшая инстанция. Кто знает, возможно город окажет нам щедрое финансирование. Поезда приходят и уходят, деньги умножаются.

Строительство Щеботанской линии завершилось торжественной церемонией в Анк-Морпоркском терминале, на которой главную партию, к сожалению, исполнял алкоголь. Паровоз был запущен и назван Fierté d’Quirm[54]. Маркиз Экс де Хлебо и его жена, которая, как заметил Мокрист, стала очень жинерадостной, как говорят в Щеботане – enceinte[55], разбили о локомотив бутылку очень хорошего шампанского.

И в гуще празднования, казалось, только Мокрист заметил, как Симнел побрел прочь с вечеринки, чтобы вытереть паровоз от кипящего шампанского своим шейным платком, в мгновение ока превратившимся в жирную тряпку. Симнел наградил Мокриста суровым взглядом.

— Нельзя так делать мистер Губвиг. Нельзя бить локомотив, когда я как раз пытаюсь добиться от него сорока миль в час через равнины пустошей, просто чтобы показать этим омарам, на что мы способны.

В первом путешествии Мокрист ехал вместе с Симнелом и кочегаром на площадке машиниста, глядя как мимо на огромной скорости проносятся пустоши, заполненные гоблинами, виднеющимися за каждым камнем и деревом.

На мгновение ему показалось, что он заметил Сумрака Тьмы, но, к его удивлению, выяснилось, что отъявленный гоблин ждет их на щеботанском вокзале. Мокристу даже пришло в голову, что у маленького поганца, должно быть, есть какие-то собственные каналы передвижения, недоступные человеческим существам.

А в вагонах позади царило безудержное веселье с уймой авеков и тысячами сердечных соглашений. Элегантные пассажирские вагоны произвели фурор. А человеком дня стал щеголеватый господин, обслуживающий удобства первого класса, который искусно обращался с полотенцами и объяснял устройство стеклянного бачка – с плещущейся внутри золотой рыбкой, которую от мгновенного исчезновения защищало какое-то невидимое решето.

В Щеботане их приветствовал целый парад, ознаменовавший возникновение нового уровня общественно-политической суматохи, щедро приправленный алкоголем и завершившийся ужином в паровозном депо. И еще больше тостов предварили разворот локомотива на новомодном поворотном круге, чтобы вернуть Анк-Морпоркских пассажиров домой, где их должны быть выгрузить из поезда.

А еще немного погодя был прекрасный летний вечер, когда Мокрист и Ангела уселись ужинать превосходными свежими лобстерами из Щеботана, доставленными новым экспрессом Fruits de Mer[56]. Они были хороши, и они были дешевле, чем Мокрист когда-либо мог вообразить, и еда превратилась в одно сплошное удовольствие, крепко приправленное острым кресс-салатом.

А потом была свежая клубника, и мягкая кровать со взбитыми подушками, и вдруг вся эта кутерьма приобрела значение.

Это началось в Высоких Уступах, что в Графствах. Местные жаловались на шум по ночам: металлические звуки, лязг и периодические стоны металла, истязаемого в муках. «Само собой, - говорили все, - это ж гоблины, что с них возьмешь?»

И все это не могло уйти от внимания главного констебля Фини Апшота, прикрепленного к подведомственности Анк-Морпорка. Фини нравилась эта подведомственность. Она означала, что всякий, кто выйдет из-под его контроля, рано или поздно будет иметь дело с Командором Ваймсом или даже сержантом Детритом, чье появление в их сонных пенатах пару лет назад вызвало настоящий переполох. Так что Фини влез на лошадь и отправился в Уступы, названные так из-за ландшафта, с давних времен искореженного бездонными пещерами и безжалостным зубчатым рельефом.

Фини был порядочным и благоразумным копом, а такие люди заводят друзей потому, что никогда не знают, когда они понадобятся – особенно, если ты единственный коп в этой местности. Хотя теоретически Фини должен был помогать особый констебль Дым Костей. Существовал закон, и все были равны перед ним, и в наши дни закон провозглашал гоблинов людьми, что значило, что закон их защищает. Фактическим воплощением этого правила и был Фини и его особый констебль. Невероятно, но последний даже разрешал своему начальнику называть его Бони на том разумном основании, что в случае какой-нибудь заварушки куда удобнее кричать имя покороче.[57]

Фини бывал в Анк-Морпорке и гордился тем, что курс базовой подготовки прошел в Псевдополис Ярде под руководством сержанта Детрита. А тот факт, что находящийся в его подчинении Бони был всяко умнее знаменитого капрала Шнобби Шноббса, исключал вообще всякие жалобы. Так что сейчас он был чрезвычайно рад увидеть, что его констебль ждет его возле главной гоблинской пещеры, которую он использовал как офис, а прочие гоблины расценивали как нечто вроде храма.

Колония гоблинов в низинах Уступов переживала расцвет. Гоблины поставляли высококачественные горшки, а Фини знал, что производство горшков – довольно мирное времяпрепровождение, никак не вызывающее много шума. Небольшая пещера, которая использовалась как офис, была – и с этим следовало быть очень деликатным - определенно не обихожена в человеческом понимании, она была огоблинена. А звук, доносившийся из большой пещеры позади определенно не имел ничего общего с производством горшков. Это был металлический звук, тяжело металлический. Ну, - надо признать, что на этой мысли Фини немного запнулся, - гоблины ведь свободные люди, а если людям вздумалось немного погрохотать металлом в уединении своих пещер, ничто не запрещает им этого делать. Он моргнул. Мир меняется, и стоит тебе растеряться, он перевернет тебя вверх тормашками.

Фини был вежлив и достаточно умен, чтобы выучить пару полезных слов из гоблинского наречия. На дворе стоял белый день, поездка в Уступы удалась на славу, и –да – на холме над пещерой стояла семафорная башня, гоблинируемая гоблинами. Доставив бумаги и раздав указания, Фини отвел своего офицера на словечко относительно гоблинского шума в контексте нарушения общественного порядка. Поскольку в непосредственной близости к гоблинам почти никто не жил, Главный констебль Фини объяснил жалобы обычным человеческим недовольством гоблинами, где бы и что бы они не делали. Но кроме того, он посоветовал перенести их работы, какими бы они были, поглубже в пещеры.

— Нет проблем, босс, - заверил его надтреснутый голос Бони. - Все сделаем в лучшем виде.

— Отлично, Бони, рад слышать, но из-за чего весь этот шум и лязг?

— Шеф, вы же знаете, сколько гоблинов уехали в Анк-Морпорк работать на сэра Гарри Короля, дерьмового магната? Ну, и вы же понимаете, как бывает? Возвращаться каждый месяц с зарплатой! Никогда раньше не иметь зарплаты! Иногда они возвращаются с чертежами… Или идеями. И полными головами схем.

Бони внимательно смотрел на начальника, когда тот наконец произнес:

— Они крадут.. идеи?

Наступившая тишина заставила Фини решить, что он совершил промах. Но Бони рассмеялся и произнес:

— Нетссэр! Усовершенствования! Нам нравится сэр Гарри, ооооочень хороший хозяин, но мы собираемся построить свою гоблинскую железную дорогу. Ездит везде, никаких проблем – знаем как построить такую дорогу, которой больше нет! Копать! Копать под землю. Гоблинская подземка, дда? Соберем всех гоблинов из всех пещер. Так много пещер в недрах. Никаких хлопот. Гоблины везде нужны. Как бы добрая мисс Ангела Красота Добросерд справлялась без нас на башнях? Вы нам доверяете, мы доверяем вам, вонючкам. Прекрасная подземная дорога, узкоколейная, конечно. Видишь? У нас есть подходящие слова! Нет дождя, нет снега, нет ослов и пугливых старушек под землей! Хоп! Наконец-то у гоблинов есть свой мир в тоннелях под большим человеческим миром. Мы вышли из тени. Назад пути нет.

Фини обдумывал это по дороге домой, пока его лошадка мягко рысила в сторону заката. Он никогда не был философом, он даже слова-то такого не знал, но голос его офицера продолжал звенеть у него в голове. Он размышлял о том, что бы произошло, выучи гоблины все о людях и делай они все по-человечески, потому что по-человечески им казалось бы лучше? Как скоро гоблины бы исчезли, прихватив с собой все гоблинское, даже горшки? У них были такие красивые горшки, он купил несколько матери. Пока гоблины относятся к горшкам серьезно – они сияют даже в ночи. Но что будет дальше? Может ли случиться, что гоблины утратят интерес к горшкам, а люди напротив – постигнут сложную, тяжелую и даже волшебную науку их изготовления? Или, может быть, гоблины просто станут одной из человеческих рас? И что из этого лучше?

Потом ему пришло в голову, что полицейскому не следует особенно углубляться в подобные материи, потому что, в конце концов, здесь нет никакого преступления, и все в порядке…. И все же, в каком-то едва уловимом смысле преступление было. Как будто что-то украли из мира, а никто и не заметил. А потом Фини сдался. Потому что он почти приехал, потому что его мама обещала ему Ман Дог Сак По с морковным пюре, а ведь сегодня было даже не воскресенье.

Чтобы построить самую длинную в мире железную дорогу, приходилось пахать днем и ночью, и с каждой неделей Мокрист уезжал все дальше от города, а возвращался домой, чтобы насладиться плодами своего труда[58] – все реже и реже.

Рассыпанные вдоль всей тысячемильной дороги, появлялись железнодорожные станции. Вагоны беспрерывно уходили и приходили, превращая их в гудящие деятельностью ульи.

Компания тем временем проверяла обеспеченность работников, поскольку, как Гарри Король сказал Анк-Морпорской Таймс, железнодорожники серьезно нуждаются в хорошем питании, крепком сне в удобной постели после дня тяжелого труда. На самом деле, теплота или удобство постели не имели никакого значения для работяги, который засыпал, едва принимал лежачее положение, пока предыдущий постоялец этой же постели бежал на свою смену, размахивая котелком.

Периодически случались вспышки агрессивности, или как там это называлось у троллей, гоблинов, големов, и – разумеется – настоящих железных мужиков с гор, которые грызлись между собой по любому поводу.

Там, где новая линия следовала за рекой Анк, утончающейся по мере приближения к ее истокам в Овцепиках, ходили баржи, до верху нагруженные деревом для шпал, железной рудой, углем и другими ресурсами. Плавильни работали ночи напролет, отливая рельсы, и, если бы вам посчастливилось оказаться неподалеку и соответственно защищенным, вы бы увидели, как они раскрывают свои чрева, выталкивая раскаленную жидкую сталь: живую и танцующую, будто демон из подземных измерений. А если бы вам не посчастливилось, например, стоять слишком близко – вы бы имели все шансы оказаться в этих самых подземных измерениях, лицом к лицу с любым созданием по своему вкусу.

И все вокруг питалось золотом, золотом, золотом. Жаждущие инвесторы превращали золото в сталь и уголь в надежде на обратное превращение в еще большее количество золота.

Повсюду вдоль дороги компания строила хранилища, и однажды Мокрист осознал, что все эти железнодорожные штуки – паровозы, вагоны и все остальное – только лицевая сторона, железный конь, которого еще нужно кормить и поить. И все это делали люди, почти сливающиеся с углем по цвету, из тех, кого походя замечаешь и забываешь в тот же миг. Он знал – потому что ходил на все встречи и слушал – что создание железной дороги состояло из решения кучи маленьких головоломок, которые, в свою очередь, предлагали тебе новый перечень задач, ограничений и необходимостей, требующих решения, пока не навалились новые. Железная дорога была одним большим хитросплетением проблем на колесах. Удивительно, как логарифмическая линейка мистера Симнела не раскалилась до сих пор, словно печи, с которыми он работал.

А в Свинтауне мастерские выпускали новые и новые паровозы: небольшие танк-паровозы, которые беспрерывно катались взад-вперед по растущей фабрике; маневренные составы; ночные поезда – медленные и тяжелые, собирающие один за другим вагоны от фермеров, которые хотели доставить свой товар в город к рассвету; новый Летун Номер 2 с крышей над площадкой машиниста и чудесной зеленой раскраской; и все остальное, что обычно имело имена вроде Дух Скрота или Король Псевдополиса.[59]

Паровой гудок перестал звучать чужеродно, став просто одним из звуков Анк-Морпорка, вроде взрывов Гильдии Алхимиков, и, как один старик сказал своей жене, «часы не нужны, если знаешь звук семичасового в Щеботан». Казалось, всего пару недель прошло с того времени, когда Железная Герда впервые пропыхтела вокруг фабрики Гарри Короля, но теперь, через год, ветви линий протянулись по всей Равнине Сто, соединяя маленькие городки и деревеньки во всех направлениях.

А возле этих городков и деревенек начали появляться чудесные новые домики для железнодорожного персонала. Дома с ванными! И горячей проточной водой! Конечно, следовало признать, что удобства были на улице, но зато сантехника - в превосходном состоянии.[60] Если что и можно было сказать о Гарри, так это «если что-то нужно сделать, нужно сделать это хорошо», и удвоить сказанное, говоря об Эффи.[61]

Как будто где-то была какая-то пустота, и ее следовало заполнить. Настало время паровых механизмов, и паровая техника возникла, будто дождевая капля, которая падает точно в свою лужу, и Мокрист, и Дик, и Гарри, и Ветинари и все остальные были только брызгами во время ливня.

А затем однажды на Анк-Морпоркском вокзале, когда Мокрист собирался отправляться обратно в Равнину Сто, в его вагон вошла леди, назвавшаяся миссис Георгиной Брэдшоу, и уселась напротив, обеими руками вцепившись в дорогую сумку. Когда Мойcт встал, чтобы предложить ей свое, расположенное по ходу движения, место, как того, кажется, требовал железнодорожный этикет, она ответила:

— О, любезный сэр, не беспокойтесь! Но все равно спасибо. Джентльмена сразу видно.

— Мокрист фон Губвиг, к вашим услугам, мэм.

— О, вы тот самый мистер Губвиг? Мистер Губвиг железнодорожник? Я столько о вас слышала!

— Да вроде бы я. По крайней мере, пока нет других претендентов.

— Ну разве это не замечательно? – продолжила миссис Брэдшоу – Я никогда раньше не ездила на поезде. Меня предупредили взять с собой лекарство на случай тошноты. С вами когда-нибудь такое случалось?

— Нет, мадам, пожалуй, что ритм поезда мне по душе. Но скажите мне, где вы взяли это чудесное лекарство?

— У джентельмена по имени профессор Достабль, производителя панацеи от железнодорожных болезней. Он был весьма убедителен.

Мокрист не смог сдержать улыбку.

— Наверняка был. Боюсь, мистер Достабль в лучшем случае очаровательный проходимец. А его панацея, боюсь, не более чем сахар с какими-нибудь связующими веществами. И он, опасаюсь, в авангарде нелегальных торговцев готовыми лекарствами, серьезно испытывающих мое терпение.

Она засмеялась.

— Хорошо сказано, сэр. Буду считать, что я просто выбросила пару монет на ветер.

— Могу я спросить, что за дела заставили вас воспользоваться железной дорогой?

— На самом деле никаких дел у меня нет. Я подумала, что, знаете, живем-то один раз. Мама рассказывала, что когда я была маленькой, я всегда бежала за повозками, чтобы увидеть, куда они едут. И сейчас, когда мой муж Арчибальд покинул нас, я решила, что настало время посмотреть мир… Знаете, отдаленные уголки, странные названия… вроде Дверубашки, или Гадского леса, или Скрота. Должно быть в местах с названием вроде Дверубашки все время происходит что-нибудь экзотическое. Так много мест, в которых я никогда не была… Передо мной целый мир, который я хочу исследовать, пока не поздно. И я собираюсь вести дневник всего, что происходит, чтобы, когда я вернусь обратно, я могла переживать это снова и снова.

Озарение снизошло на Мокриста, и он спросил:

— Могу я полюбопытствовать, миссис Брэдшоу, красивый ли у вас почерк?

Она посмотрела на него свысока:

— Да, красивый. Я прекрасно писала от руки для моего дорогого покойного мужа. Он был юристом, а от них всегда ожидают превосходного умения использовать и писать слова. Мистер Кривз был очень… разборчив в этом отношении. И Арчибальд чрезвычайно ценил грамотное использования Лататинского. А я, смею добавить, воспитывалась в Щеботанском колледже для юных девиц, где весьма серьезно относятся к преподаванию иностранных языков, хотя Морпоркский и стал lingua quirma современности. – Миссис Брэдшоу вздохнула. – И работая на моего мужа, я узнала многое о людях и человеческой природе.

— Миссис Брэдшоу, если вы все равно поедете везде, куда ходят поезда, и будете писать обо всех эти местах, может быть, вам не составит труда отсылать мне копии ваших заметок? Они могли бы быть весьма полезны другим бесстрашным пассажирам…. Люди будут знать, чего ожидать от Гадского леса или Дверубашки прежде чем они уплатят хотя бы пенни за билет. Столько людей ездят из Анк-Морпорка в Щеботан просто за солнечным светом! Это сама распространенная наша услуга. И некоторые едут всего на один день! Думаю, они заинтересуются и другими маршрутами, если все мелкие детали ваших путешествий будут им уже известны. Кроме того, вы могли бы оставлять заметки о местах, где можно поселиться, и других вещах, важных для путешественника, - добавил он, захваченный собственными фантазиями. – Все, что вы бы хотели увидеть. Куда бы ни занесли вас ваши путешествия, вы всегда можете отправить рукопись, просто отдав ее начальнику ближайшей станции, а он проследит, чтобы она попала ко мне.

Мокрист подумал о потоках золота, собирающихся в закрома Гарри Короля, и добавил:

— И я уверен, мы сможем организовать вам кое-какое вознаграждение…

Когда миссис Брэдшоу немного обвыклась и стала смотреть в окно, Мокрист взял записную книжку и нацарапал памятку для Гарри: «Пожалуйста, позволь миссис Георгине Брэдшоу путешествовать, куда ей вздумается, даже по тем маленьким линиям, которые еще не полностью открыты. Она училась в одной из лучших женских школ, известных мне, и говорит на разных языках. Она будет писать заметки обо всех наших направлениях, которые могут нам очень пригодиться. Моя интуиция подсказывает мне, что мы будем ею гордиться.

Подозреваю, она будет весьма дотошной, или смешной, или, надеюсь, и той, и другой. А кроме того, вдова, которая въезжает в Анк-Морпорк в золотом кольце с бриллиантом и уезжает из Анк-Морпорка все еще в нем же, явно далеко не глупа. И разговаривает она не хуже леди Сибиллы – результат Щеботанского колледжа. Знания! Разве мы не этого хотим? Мы хотим, чтобы поезда расширяли горизонты, да, но чем плохи путешествия одного дня? В Анк-Морпорке полно людей, которые даже в Сто Лате ни разу не были. Путешествия расширяют кругозор, а также наши доходы».

Образец прекрасной работы, написанной на ароматизированной бумаге, появился неделей позже.

Трухлявые высоты, что в Равнине Сто, могут похвастаться прекрасными ваннами с соленой водой, проистекающей из приятных теплых источников. Желающим насладиться дополнительными услугами владелец ванн и его жена предлагают гигиенические массажи. Разумеется, дам обслуживают отдельно от господ; здесь нет ничего предосудительного или способного оскорбить даже самые деликатные чувства.

Поблизости расположен Отель Континенталь, предлагающий жилье для троллей, людей и гоблинов. В данный момент свободно 50 комнат. Тех, кто захочет посетить эту местность, может заинтересовать Священная Поляна Пинающего Колена, которая заслуживает упоминания благодаря своему удивительному эху. Недалеко располагается храм Анойи – богини-покровительницы тех, у кого возникли проблемы с вещами, застрявшими в кухонных ящиках.

Прекрасный отдых на выходные, с отменным питанием. Настойчиво рекомендуется.

Мокрист сделал отметку не забыть встретиться с мистером Томасом Готбергером, когда в следующий раз вернется в Анк-Морпорк. Насколько он мог судить, издатель руку себе откусит, лишь бы урвать свой кусочек железнодорожного волшебства.

Когда Мокрист вернулся в Анк-Морпорк в следующий раз, вопрос дороги на Убервальд значительно обострился.

Взволнованный Гарри мерил шагами комнату, в которой они с Диком Симнелом председательствовали над своими графиками, отчетами и чертежами.

— Итак, Мокрист, раз уж нас здесь никто не услышит, должен признать, что у меня поджилки трясутся. Мы снимаем бригады с других линий, мы все больше и больше вкладываем в эту дорогу на Убервальд, это чертово адское предприятие. Я по колено в дерьме буду чувствовать себя уютнее, чем в этом кабинете, если что-то пойдет не так, уж поверь.

— Да, - признал Мокрист, - но не забывай, что добраться до Убервальда значит добраться до уймы других мест по дороге – мест, которые тоже хотят железную дорогу. Это тут же поможет покрыть расходы. Да, у нас проблема с тоннелями и мостами, но плюс в том, что они не требуют новых технологий. Сотни каменщиков могут построить для нас хорошие мосты, а что касается тоннелей – тролли уже начинают копать их при условии, что они могут выкопать себе дом неподалеку.

Гарри только проворчал в ответ.

— А плюс троллей в том, - добавил Мокрист, - что с собой они приводят целые семьи, даже детей. Это их дело. Ты не тролль, если не знаешь свои камни. И они прямо-таки обожают менять ландшафт. Один из них спросил у меня на следующий день, может ли он быть топографом, и я уже открыл рот, чтобы ответить «нет», но потом подумал: а почему нет? Он производил впечатление смышленого парня – медленного, да, но смышленого. Так что я поручил ребятам подучить его немного, прямо в процессе.

— Собираешься вручить ему одну из раздвижных штуковин Симнела? – улыбнулся Гарри.

Мокрист засмеялся:

— Почему бы и нет, Гарри? Я могу это сделать! Не вижу никаких причин не нанять топографа достаточно сильного, чтобы поднять гору и посмотреть, что под ней.

Он воспользовался тем, что атмосфера немного разрядилась, чтобы подтолкнуть Гарри к обсуждению более приятных вопросов, и попросил ввести его в курс последних достижений.

Каждое утро стол Гарри Короля оказывался теперь завален письмами от людей, которые не хотели поездов, не хотели некоторых из поездов, или неистово желали приобщиться к поездам прямо сейчас, или давали прочие чрезвычайно полезные комментарии и предложения. Мистер Снори Снориссон, например, жаловался, что под часами на станции договорилось встретиться такое множество людей, что его друг был вынужден разыскивать его четыре часа…. Не собирается ли железная дорога внедрить использование складных лестниц для невысоких граждан….? Требовалась помощь пассажирам с тяжелым багажом, или пожилым, или неживым… Учитывая всю опасность механизмов, не стоит ли учредить какую-то стражу – не Городскую Стражу, разумеется, а кого-то, наделенного здравым смыслом, – чтобы охранять поезд и пассажиров? А это значит форму, шляпы, флаги, свистки и прочие завораживающие принадлежности.

Учитывая весь ажиотаж, казалось закономерным, что редактор Анк-Морпорк Таймс решил обзавестись железнодорожным корреспондентом, мистером Рэймондом Шаттлом – бесстыжим и самовлюбленным трейнспоттером. Блеск в его глазах не оставлял никаких сомнений.

Помимо непосредственно железнодорожного бизнеса, Гарри вынужден был признать восхитительным энтузиазм, с которым люди тратили доллары на сувениры вроде маленьких механических моделек, которые изготавливались искусными умельцами по лицензии и приносили немалых доход[62]. А еще более искусные умельцы, находящиеся в вечном поиске новых возможностей заработка, постоянно выпускали дополнения к этим детским забавам: маленькое депо и четыре крошечные фигурки в ожидании поезда, сигнальная будка с гоблином – сигнальщиком, и даже миниатюрный поворотный круг – такой же, как на фабрике. Некто, повернутый на поездах, мог заполучить собственную миниатюрную Железную Герду и петлю железной дороги с кучей поворотов, и даже миниатюрных железнодорожников, включая миниатюрного Гарри Короля.[63]

Мокрист в который раз восхитился силой мечты.

А потом они отправились в пропитанный машинным маслом мир фабрики, чтобы посмотреть, чего добился гениальный мистер Симнел с тех пор, как Мокрист видел его в последний раз.

В одном он был уверен: несмотря на то, что Дик Симнел вечно являлся с новыми чертежами следующих локомотивов, он каждый день продолжал трудиться над Железной Гердой. И потому в каждый новый визит Мокриста она выглядела немного по-другому: новый котел здесь, новые колеса там, новая покраска и, скорее всего, туча существенных вещей, которых Мокрист не мог заметить. Она была гордостью Дика, его первой паровой любовью, и – Мокрист старался не ляпнуть этого вслух - экспериментальной установкой для каждого новшества. Ни один локомотив не сиял так, как Железная Герда. Ни один локомотив не удостаивался усовершенствований прежде Железной Герды. Она была первой ласточкой железной дороги, а Дик Симнел был ее добровольным рабом.

Пока Мокрист выяснял, где ему искать Симнела, Эмили Король, в изящном белом ситцевом платье, беспечно проскользнула через хозяйственный двор к святилищу депо, будто вовсе не замечая окружающей грязи и жира. С другой стороны, она, должно быть, выросла рядом с бизнесом своего дяди, в сравнении с которым железная дорога была садом свежести и удовольствий.

И вот она пропорхнула мимо, а вот – Железная Герда, и у Мокриста мороз пошел по коже, и зазвенели сухожилия. Он готов был грызть ногти, пока девушка продолжала двигаться к локомотиву в своем первозданно белом платье.

Со скоростью молнии Мокрист бросился через двор к Эмили, как раз добравшейся до Железной Герды. Он взглянул на Симнела, чье лицо приобрело занятный серый оттенок даже под слоем грязи и жира, и приготовился к любому развитию событий, когда Эмили похлопала локомотив и произнесла:

— Привет, Железная Герда. Ну, как ты сегодня, красотка?

И пока Мокрист таращился на нее с раскрытым ртом, достала носовой платок и принялась шлифовать латунную табличку «Железная Герда», пока та не засияла ослепительнее, чем солнечный свет. И пока Эмили болтала с Железной Гердой о том, как славно та сегодня выглядит, Симнел повернулся к Мокристу и очень, очень тихо сказал:

— Знаешь, она бы не стала. Только не Железная Герда.

— Отлично, - ответил Мокрист. – А ты, счастливчик, теперь обладатель двух леди.

Но голос в его голове подсказал: «А ведь ты и наполовину не был уверен, правда, мистер Губвиг? О, ты маловер». Раздался паровозный гудок.

Следующие два месяца Мокрист сидел за столом на фабрике Гарри, чувствуя себя паровозом, на всех парах проносящимся через размытый пейзаж прошлого. Каждый раз, когда появлялся посыльный с очередной стопкой бумаг из очередной части королевства Гарри - все более явно по мере приближения вечера - он чувствовал себя потихоньку дрейфующим в кому. Поначалу было даже приятно: он представлял себя эдаким бледно-розовым туманом, и ничто его не волновало. Вообще никаких тревог. Мокрист фон Губвиг мало-помалу отключался, и как раз, когда он почти впал в забытье, прямо перед ним из вечерней зари – хотя откуда именно, Мокрист так и не понял - вывалился Сумрак Тьмы.

— Должен идти спать, мистер Губвиг! Тот, кто продыху не знает, тот нигде не поспевает. Когда мистер Губвиг ел? Не закуски! Лопал от души! У меня есть сушеные грибы, если вы проголодались. Нет? Мне нравится. А вы спите, если есть не будете. Мистер Губвиг не может делать все. Если есть не будет, не сможет ничего делать. Делать деньги хорошо, но их в могилу не унесешь. Отдохните, мистер Железная Дорога! А это вам точно поможет.

Гоблин подал Мокристу маленькую бутылочку, неряшливая этикетка на которой провозглашала содержимое как «КРЫСИНЫЙ ЯД».

— Этикетка большая ложь, мистер Губвиг! Все потратили, съели крыс, правда-правда, и налили специальное гоблинское средство от усталости. Никаких червей и свежий сон. Будет гораздо лучше завтра, если проснетесь! Гарантия! Чисто чернила! Лучше нет!»

День был долгим, а жар плавилен иссушил Мокриста так, будто он и сам стал плавильней. Так какого черта? И он сделал один долгий глоток.

— Отлично, мистер Губвиг! – хихикнул гоблин – От этого у вас волосы виться начнут… везде!

Позже, когда Мокрист закончил разговаривать с танцующими поганками и мистером Вуу-хуу!, который мог забавно есть свое лицо, ноги Мокриста, тащившиеся по улице как пара старых ослов, самостоятельно нашли кровать. Правда, не без помощи добрых офицеров сержанта Колона и капрала Шнобби Шноббса, которые предварительно обнаружили его недалеко от дома беседующим со своими коленями. И, если верить Шноббсу, прилежно внимающим тому, что они ему отвечали.

Проснулся он лежащим на полу в спальне. Кто-то укрыл его одеялом и даже заботливо подоткнул его. Он схватился за голову и подумал: «О, нет! Я выпил еще одно гоблинское варево!» Правда, его смятение несколько улеглось, когда он понял, что чувствует себя просто прекрасно, и не только прекрасно, а еще и настолько полным сил, что, наверное, в мире их больше нигде не осталось. Когда он вышел на балкон, чтобы вдохнуть свежего воздуха, птички во всю голосили, а небо переливалось удивительными оттенками голубого.

Позади него открылась дверь, и раздался голос Ангелы:

— Я знаю, что наш брак, скажем так, достаточно нетрадиционный. Мы слишком много работаем, и все такое, но я была бы плохой женой, если бы не спросила, не якшался ли ты с распутными и падшими женщинами? Никакого давления. Скажешь, когда будешь готов.

Пританцовывая от восторга жизни и, разумеется, избытка сил, Мокрист радостно ответил:

— Погоди-ка, минуточку, подожди, скажи: а в чем разница между распутной женщиной и падшей женщиной? Может, есть какой-нибудь четкий критерий, и, если есть, как он их разделяет?

— Мокрист фон Губвиг, ты отвратительно пьян. Ты хоть идти можешь?

Вместо ответа Мокрист подпрыгнул в воздухе, щелкнув каблуками, и сказал:

— Распутная или падшая, девочка моя? Или, может быть, два в одном?

Втаскивая его обратно в комнату и закрывая за ним дверь, Ангела ответила:

— Думаю, дорогой муж, мы сейчас это выясним.

Над Шмальцбергом бушевала гроза, но в этом не было ничего особенного. Гром катился по горам, словно жемчуг, рассыпанный богами. В уединении кабинета Низкий Король обсуждал с Аэроном, который выглядел бодрее обычного, текущие дела.

— Кажется, все утихло, - сказал Король. – Они все спорят, и спорят, а потом кто-нибудь вспоминает, что у него срочное дело на крысиной ферме, или какие-нибудь проблемы в золотоносной шахте, вода прибывает, крепежные стойки прогибаются, или еще что-нибудь в этом духе, что никак нельзя доверить подчиненным, и все стихает.

— Я знаю, что ты волнуешься, - ответил Аэрон, - но я думаю… нет, я верю, что у тебя больше друзей, чем ты думаешь. Даже гоблины знают, что ты из тех, кто первыми начали ратовать за их признание. И они, хотим мы этого или нет, - это будущее, Рис. Этот случай с семафорными башнями разозлил даже традиционных гномов. Башни нужны: люди хотят новостей. Люди повсюду в ярости. В конце концов, говорят они, тролли и гоблины занимаются своим делом, почему бы и гномам не вести себя так же?

— От Ардента больше нет вестей? – спросил Король – Но ведь прошли месяцы. Никто больше не разрушает башни и не пытается уничтожить железную дорогу? Могу ли я считать, что пламя недовольства погасло?

Аэрон подал Королю кофе:

— Лорд Ветинари говорит, что ничего не стоит предпринимать, пока не услышишь крики. Так или иначе, Ардент не из тех, кто придет, сняв шлем, просить прощения. Слишком много у него гордости.

Пару минут Рис Риссон обдумывал возможности. Затем Аэрон продолжил:

— Так мы принимаем приглашение на саммит в Щеботане? В сложившихся обстоятельствах, Рис, мне кажется чрезвычайно важным быть там и быть увиденными там.

— Разумеется. В этом году председательствовать будет Алмазный Король, и мне нужно укрепить наш политический союз. Он очень любезен, но у меня нет желания испытывать его терпение. Он всегда был наиболее понимающим союзником.

— А … другой вопрос?

— С другим вопросом все в порядке, - сказал Король. – Да, мы должны поехать в Щеботан, но, думаю, для ведения дел правильным будет оставить здесь Альбрехтсона.

Невзирая на то, что он понятия не имел, как это произошло, и несмотря на его крайне малую вовлеченность в дела на фабрике, выяснилось, что Мокрист теперь мистер Железная Дорога. Если у кого-то возникали какие угодно вопросы на ее счет, спрашивали у него. Кто-то потерял ребенка в очереди к Железной Герде? – Шлите за мистером Губвигом. Есть какие-то идеи о работе железной дороги? – Шлите за мистером Губвигом. Где и в какое время суток бы он ни находился, поток внимания никогда не иссякал.

Он был почти уверен, что спит достаточно регулярно: иногда дома, иногда спасаясь матрасом и одеялом где-нибудь в тепле постоянно увеличивающихся литейных по всему маршруту на Убервальд, или, если со всем остальным ничего не вышло, - свернувшись калачиком под брезентом, или что там было у железнодорожной бригады, и довольствуясь тем, что нашлось в кастрюле. Если повезет, это мог быть фазан или тетерев, а если нет – счастливая кастрюлька, которая обычно подразумевала капусту и брюкву и, почти наверняка, что-нибудь белковое, правда такое, что увидеть это при дневном свете вам бы не захотелось. Тем не менее, надо отдать им должное, железнодорожные бригады, включая передовиков, уже приближающихся к Слэйку, были запасливыми людьми, особенно что касается капканов, которые они устанавливали вдоль железной дороги.

Слэйк, думал Мокрист, был местом, которое вы наносите на карту просто потому, что как-то неловко оставлять на ней белые пятна. Немного леса, немного рыболовства и кое-какие полезные ископаемые. Через некоторое время у всякого прибывшего туда возникало стойкое чувство, что в Слэйке живут люди, которые очень сильно не хотят, чтобы кто-то знал, где они находятся. А еще, гуляя по Слэйку, ты все время ощущал, что за тобой наблюдают. Мокрист счел это местом, которого следует всячески избегать, если только не стремишься к отвратительной еде и банджо. Тем не менее, в городе был мэр, а сам город был нанесен на карту в качестве остановки для дозаправки углем и водой.

Мокрист больше не носил своих шикарных костюмов, обуви ручной работы и коллекции официальных шляп, которые были его визитной карточкой в городе. Они не очень вязались с образом жизни железнодорожника, так что теперь он одевался в замасленную рубашку, жилет и брюки, подвязанные на коленях. Ему нравились здоровенные ботинки и плоские кепки, которые позволяли чувствовать себя защищенным с обоих концов. Но ботинки… О, эти ботинки! Даже если бы вы погибли вследствие отрывания головы каким-нибудь троллем, эти ботинки бы продолжали жить и пинаться. Они были подбиты гвоздями и напоминали маленькие крепости. Ничто не могло повредить ботинки железнодорожника.

Мокрист получал сообщения, где бы он ни находился. Поездом, гоблинским курьером или семафорными башнями, которые теперь дополняли любой пейзаж.

Одним ранним утром в равнинном городе Малый Отек, когда проливной дождь молотил по крыше времянки, Мокрист отдернул брезент и отпер дверь. За дверью он увидел лицо Сумрака Тьмы, которое если и нельзя было назвать промокшим насквозь, то только потому, что промокать там особо было нечему. Как только гоблин пробрался в хижину, вся вода на нем просто исчезла.[64]

Почти автоматически Мокрист поднял глаза на огоньки местной семафорной башни и тут же увидел знакомый код: это от Ангелы. Он узнавал ее код тотчас же, как свой собственный.

— Быстро!- скомандовал он. – Лезь на башню и неси мне сообщение. Немедленно!

Голос Сумрака Тьмы в полумраке произнес:

— А как же волшебное слово, мистер Мокрый?

Мокрист и сам себе удивился. Пусть гоблины и пахнут так, что их запах, кажется, можно увидеть, это еще не повод пренебрегать манерами, так что он повторил:

— Пожалуйста, мистер Сумрак Тьмы. Большое спасибо.

Поставленный на место, Мокрист молчал, пока маленький гоблин нырнул обратно в дождь и побежал к башне.

Мокрист умылся, собрали вещи – на случай, если сообщение, каким бы оно ни было, потребует от него немедленного отбытия в другое место, и пошел туда, где в любую погоду ждала пробуждения его големская лошадь. Как бы Мокрист ни старался, он не могу заставить себя думать о ней, как о неодушевленном предмете. Правда, следовало признать, что поездки на этой лошади способствовали зарождению у него геморроя – независимо от того, сколько слоев подкладки он располагал между ней и собой. И хотя существо теперь научилось разговаривать, Мокрист по-прежнему придерживался всех ритуалов, обычно сопровождающих верховую езду. Он был убежден, что лошадь нужно кормить, ослаблять поводья и поить водой. Невыполнение этих ритуалов выводило его из равновесия. Это было неправильно.

Стоя под дождем он словно перенесся в другой мир.

И пока он раздумывал, стоит ли ему дать лошади имя, и изменит ли это что-нибудь в лучшую сторону, появился мистер Сумрак Тьмы с мокрой перепачканной телеграммой в руках.

Ветинари хочет видеть тебя немедленно. Стоп. PS. Можешь привезти с собой еще того гоблинского средства? Стоп. PPS.Если будешь проезжать пекарню, возьми пару буханок нарезанного хлеба. Стоп. Твоя любящая жена. Стоп.

Ну разве не чудесно, подумал он, когда ты кому-то нужен?

Спустя несколько часов и тряский путь под проливным дождем, Стукпостук открыл перед ним дверь в приемную Продолговатого кабинета. Стукпостук был одет в новомодную шляпу машиниста и вытирал с рук жир неизменной промасленной тряпкой.

— Его Светлость примет вас в ближайшее время. У вас было много дел в последние дни, не так ли?

Мокрист не мог не заметить, что под сажей и копотью Стукпостук выглядел загорелым, а его шляпа была, прости господи, залихватской – эпитет, никогда прежде не применявшийся к Стукпостуку.

— Часто бываете на железной дороге, мистер Стукпостук? Похоже, это идет вам на пользу.

— О да, сэр! Его Светлость позволяет мне сделать несколько кругов на железной дороге по утрам, после того, как он решит свой кроссворд. В конце концов, сейчас все крутится вокруг поездов, не так ли, так что он был так великодушен, что попросил меня держать его в курсе.

В этот момент с другой стороны двери раздался пронзительный свист, и Стукпостук бросился ее открывать, предоставляя взору Мокриста удивительное зрелище. Лорд Ветинари ловил один из новых маленьких паровых механизмов, который как раз собирался упасть с отполированного стола. Знакомые прямые и повороты были окружены маленькими игрушечными человечками: охранниками, машинистами, пассажирами, дородным контролером с сигарой и разнообразными служащими с логарифмическими линейками в руках. А патриций поймал паровозик в перчатку, позволив воде и жиру капать на полированный паркет черного дерева.

— Захватывающе, да, мистер Губвиг? – из-за клубов дыма послышался веселый голос. – Хотя жаль, что они могут ездить только по рельсам. Не могу себе представить, как изменился бы мир, будь у каждого собственный паровой локомотив. Безобразие.

Его светлость протянул Стукпостуку руки, чтобы тот протер их не-настолько-грязной тряпкой, и сказал:

— Ну, мистер Губвиг здесь, Стукпостук, а ты, я догадываюсь, ждешь не дождешься вернуться к своей обожаемой железной дороге.

И Стукпостук – Стукпостук, который всегда считал, что вся красота мира заключалась в манильских конвертах – перепрыгивая ступеньки, бросился вниз по лестнице, чтобы забраться в кабину, бросать лопатой уголь, дуть в свисток, дышать копотью и быть самым чудесным существом на свете – машинистом.

— Скажите, мистер Губвиг... – начал Ветинари, как только дверь захлопнулась. – Мне пришло в голову, что камни на рельсах могут легко пустить локомотив под откос…

— Да, милорд, вдали от Анк-Морпорка мы снабжаем паровозы путеочистителями. Это что-то вроде плуга, если позволите. И кроме того, сэр, не забывайте, что движущийся локомотив обладает значительным весом, а сигнальщики и путевые обходчики осматривают колею.

— То есть никакого преднамеренного саботажа до сих пор не происходило?

— Ничего со времени нападения на Железную Герду несколько месяцев назад, не считая мальчишек, которые кладут пенни на рельсы, чтобы их расплющило. Это просто игра, а медь легко деформируется. Ведь все тихо, сэр? Я имею в виду глубинников, которые рушат семафорные башни. Кажется, они отступили.

Ветинари вздрогнул.

— Возможно, вы правы. Кажется, Низкий Король придерживается того же мнения, да и Командор Ваймс сообщает, что его агенты в Убервальде не докладывают ни о чем подозрительном. Другие источники это подтверждают. Но… Боюсь, экстремисты похожи на многолетний сорняк. На какое-то время они исчезают, но это не значит, что они сдались. Боюсь, они просто ушли поглубже под землю, ожидая подходящего часа.

— Какого часа, например, сэр?

— Знаете, мистер Губвиг, я думаю об этом каждый вечер. Мне нравится, что эпоха локомотивов началась с кропотливой работы и научного мышления, а не с какой-то там халтуры. Поощрение вседозволенности приводит только к случаям вроде того, что мы видели в Гадском лесу. Так что… - Ветинари пристально взглянул прямо на Мокриста – Как продвигается дорога на Убервальд?

— Продвигается очень хорошо, сэр, но есть некоторый дефицит. Мы планировали запустить часть сообщения уже в следующем месяце. Однако по-прежнему остается много работы, а еще мы пускаем поезд под землей в районе Грубб. Мы роем тоннели так быстро, как можем, но там слишком много пещер, - «А еще мосты, - подумал он. – Ты не сказал ему о мостах». - И, конечно, как только мы доберемся до Убервальда, продолжим дорогу в Геную.

— Этого мало, мистер Губвиг, этого очень мало. Вам нужно ускориться. Мировое равновесие под угрозой.

— Э-э… со всем подобающим уважением, милорд, с чего вы взяли?

Ветинари нахмурился.

— Мистер Губвиг. Я даю вам указания. Как вы их выполняете – дело ваше, но они должны быть выполнены.

Настроение Мокриста отнюдь не улучшилось, когда он нашел свою големскую лошадь заблокированной, судя по всему – Стражей, поскольку поблизости обнаружился и хихикающий стражник. Лошадь смущенно поглядела на него и произнесла:

— Сожалению об этом недоразумении, сэр, но я обязана подчиняться закону.

Мокрист начал закипать:

— Будучи големской лошадью, ты так же сильна как обычный голем?

— О, да, сэр.

— Отлично. Тогда выбирайся из этих скоб.

Скобы треснули и развалились, а стражник побежал к Мокристу, запрыгивающему на лошадь с криками «Э-эй! Это, между прочим, общественная собственность!»

— Пришли счет Гарри Королю, если осмелишься, - бросил Мокрист через плечо. – Скажи, это от Мокриста фон Губвига!

Оглянувшись с лошади, во всю прыть скачущей по Нижнему Бродвею, он увидел, как стражник собирает куски желтых скоб, и крикнул:

— Никто не встанет на пути у развития Гигиенической Железной Дороги!

Мокрист всегда предпочитал передвигаться как можно быстрее – в конце концов, для его предыдущего рода деятельности скорость была весьма существенным показателем, – так что на фабрику Гарри он приехал на лошади с одышкой как у альпиниста на Кори Челести[65].

Спешившись, он эффектности ради привязал лошадь и спросил:

— Откуда у тебя одышка? Големы не задыхаются. Големы вообще не дышат!

— Простите, сэр. Вы хотели, чтобы я больше походила на обычную лошадь, вот я и стараюсь, сэр… Иго-го!

Мокрист разразился хохотом.

— Хватит, Доббин… Нет, не Доббин! Как тебе Молния?

Лошадь задумалась.

— У меня никогда раньше не было имени. Меня всегда звали «лошадь». Но это очень приятное чувство – знать, кто ты есть. Даже не знаю, как я прожила без имени последние девятьсот три года. Спасибо вам, мистер Губвиг.

Мокрист направился в кабинет Гарри и прежде чем начать разговор, убедился, что их никто не слышат. Гарри целую вечность таращился на Мокриста, не говоря ни слова, пока наконец не ответил:

— Ты ведь знаешь, что они еще даже не начали укреплять первый мост на Убервальдской линии. Ни один поезд не пройдет по воздуху!

— Да, Гарри, я знаю. Боги свидетели, я все время разговариваю с геодезистами и инспекторами. Но много работы требует только мостовое полотно, опоры выдержали проверку временем.

И пока Гарри набирал воздуха, чтобы возразить, Мокрист рассказал ему, что придумал на случай, если инженеры Симнела не управятся к тому моменту, на который Ветинари что-то планирует.

Гарри понадобилось некоторое время, чтобы вникнуть в план Мокриста, но когда он наконец все понял, он сказал:

— Это против всех правил, приятель. И сработает только один раз – для Ветинари. В этом я абсолютно уверен.

Мокрист собрал всю свою хитрость и самоконтроль, чтобы удержать позиции, и ответил:

— Гарри, за то время, что я работаю на лорда Ветинари, я хорошо понял значение слов «недоказуемая причастность».

— И что же это значит, умник?

— Это значит, что Его Светлость предпочитает иметь небольшое представление о том, чем я занимаюсь, и, разумеется, давать мне четкие инструкции, но, кроме того, это значит, что я должен о многом догадываться самостоятельно, а в этом я всегда был очень хорош. У нас много дел, сэр Гарри, или мне лучше сказать милорд Гарри, или даже осмелиться на Король Барон Анк-Морпоркский и… тут можешь сам додумать… и, если я правильно понимаю, когда Ветинари сделает тебя первым железнодорожным бароном, тебе пожалуют шесть металлических шишечек на венец. А рыцарство? Пха! Да ты в одночасье станешь бароном! Представляю, какое впечатление на леди Король произведет человек с шестью шишечками.

Гарри прыснул.

— Вот так сюрприз для благоверной!

Он обдумал картину, нарисованную Мокристом.

— Вообще-то, мне кажется, что чванства в ней хватит и на герцогиню.

Немного посерьезнев, он продолжил:

— Знаешь, раньше я думал, это я - Король Дерьма, но в действительности это ты полон всякого дерьма. Ты бы мне, черт побери, лучше сказал, сколько головной боли это все нам принесет. Барон, мать твою. Ладно, мистер, и как же все это провернут два мерзавца вроде нас?

Но даже с учетом давления со стороны Патриция, и с учетом всех людей, троллей и гоблинов, которых Гарри мог нанять, на постройку дороги все равно нужно было время. «Цорт не за день строился» было мантрой на случай всякого нетерпения. Тем не менее, день ото дня новая великая железная дорога на Убервальд становилась все ближе и ближе к своей цели.

Но построить железную дорогу - это одно, а оснастить ее – совсем другое. Железная дорога остается на месте и в холод, и в зной, и – в большинстве случаев – вдали от цивилизации.

Мокрист каждую неделю просматривал книгу жалоб и предложений. Его интересовало все: пьяный тролль на линии, гарпии, гнездящиеся на угольном складе, роженица[66]. Ну, и, разумеется, оползни, которые играли злые шутки с расписанием. Кроме того, людям не особенно нравилось, что оставить телегу, полную свиней, на железнодорожном переезде значило полностью парализовать движение, или что, если вытянуть руку перед подъезжающим паровозом, он не остановится в тот же миг. То есть, он может, конечно, но по поводу заноса локомотива приходится заполнять столько форм!

Как было прекрасно известно Мокристу, с момента самой первой поездки все редакторы по всей Равнине Сто только и ждали, что первой железнодорожной катастрофы, желательно, как минимум, с одной ужасной смертью.

И случай им представился, хотя и не на линии Гигиенической Железнодорожной Компании. Первый инцидент произошел в Щеботанской глубинке, где три предпринимателя: монсеньор Лавасс, винодел, монсеньор Крок, сыродел и мсье Лестрип, производитель декоративных луковых гирлянд, вложились в строительство собственной маленькой одноколейной линии между виноградниками и фермой.

Они обратились к Симнелу за консультацией – преимущественно по поводу того, как избежать лобового столкновения между поездами, движущимися по одной линии. Эту задачу Симнел решил со свойственной себе простотой, предложив использовать сигналы, подающиеся специальным медным жезлом, положение которого указывало бы, имеет ли машинист право двигаться по линии.

В сопровождении газетных заголовков, гласивших: КРАХ СИСТЕМЫ СИМНЕЛА и ЖИЗНЬ ПАССАЖИРОВ ПОД УГРОЗОЙ, Симнел и Мокрист были вызваны в Щеботан для проведения расследования, где им и открылась страшная правда. Менеджер среднего звена в Шато Лавасс решил оптимизировать процессы и сделал копии жезла безопасности, а машинистам и сигнальщикам объяснил, когда им следует быть на чеку. И, надо сказать, что вера в то, что они все поняли, некоторое время себя оправдывала. Все расслабились. А потом однажды сигнальщик Хьюго немного задумался и забыл о жизненно важной мере предосторожности, и два поезда, управляемые машинистами, каждый из которых был уверен в своем праве на проезд, понеслись навстречу друг другу на одинаковой скорости по одной и той же линии. И встретились они ровно посередине. Один машинист погиб, второй получил серьезные увечья сыром, который, достигая горячей площадки, превращался в лаву. Значительные повреждения постигли также фуа-гра.

А клерк, который заказал второй жезл, сказал:

— Ну, я думал это сэкономит время, так что я просто…

Согласно отчету Рэймонда Шаттла, напечатанному в «Таймс» на следующий день, мистер Губвиг заявил: «Я искренне сожалею о смерти погибшего джентльмена и об увечьях второго. Думаю, никто из нас не сможет больше спокойно смотреть на фондю. Так или иначе, мистер Симнел верно подметил, что хотя с обычной тупостью легко иметь дело, дремучая тупость частенько заводит людей в дебри, из которых не выбраться. Интересно, сколько ужасных преступлений начинаются со слов «Я просто…»

Добившись уменьшения суммы возмещения ущерба, Симнел и Мокрист возвращались в Анк-Морпорк. Когда пассажирский поезд прибрежной линии оставил позади каменистые почвы, столь подходящие знаменитым щеботанским винам, и начал огибать дышащие влагой земли Низболот, Симнел уснул, а Мокрист уставился в окно на бегущий мимо пейзаж, обдумывая все предстоящие им трудности. Глядя на проносящиеся мимо болота, Мокрист чувствовал что-то вроде облегчения от того, что поезд не остановится, пока не достигнет места посуше – маленького городка Шанкидудл, родины прекрасных скаковых лошадей. Вот и правильно, - думал Мокрист, - путь отсюда до Низболот долог и извилист, и если вы не можете его отыскать, то вам и делать здесь нечего.

Дождь заливал Сто Латский вокзал, хлестал с крыши, а люди торопились укрыться от него, хоть немного передохнуть от натиска потопа. В маленьком кафе Марджори Пэйнсворт было сухо, и в качестве бонуса пострадавшим от ужасов этой ночи продавались горячие булочки. Это кафе стало светом утешения для юной тролльской леди, неуверенно помешивающей свою чашку расплавленной серы. Она разглядывала приходящих и выходящих и была чрезвычайно удивлена, когда гномский джентльмен, указав на стул возле нее, спросил:

— Прошу прощения, здесь не занято?

Трещинка прежде никогда не имела дела с гномами, но раз уж со всей этой Кумской Долиной разобрались, она сочла вполне уместным поговорить с гномом, особенно, учитывая то, как хорошо и, ну, по-человечески он был одет. Таких называли Анк-Морпоркскими гномами. Так что она улыбнулась и ответила:

— Пожалуйста, присаживайтесь, сэр. Погода слишком ненастна для этого времени года, вы не находите?

Гном поклонился и сел:

— Простите мою навязчивость, но я был счастлив услышать от вас слово «ненастный». Слово само по себе уже картина, не правда ли? Такая серая, но все же… О, ну где же мои манеры?! Позвольте представиться: Торчок Доксон к вашим услугам, мадам, и, если позволите, вы просто прекрасно говорите по-гномски.

Трещинка огляделась. Люди продолжали приходить из-под дождя и уходить под дождь по мере того, как приходили и уходили поезда. Сто Лат, помимо всего прочего, был пересадочным узлом железной дороги, и через него проходил почти весь пассажиропоток. Краем уха она услышала, как диспетчер объявляет ее поезд, но решила ответить:

— Ваше понимание тролльского также весьма примечательно, если можно так сказать. Могу ли я поинтересоваться, где вы начали свое путешествие?

Гном снова улыбнулся:

— Я библиотекарь в Клатче, но только что похоронил отца в Медной голове.

Трещинка подавила смех:

— Простите, сэр, прискорбно слышать о вашей потере, но это потрясающе! Я тоже библиотекарь – на службе у Алмазного короля Троллей!

— О! Алмазная библиотека! Увы, недоступная нам даже по знаменитому Соглашению. Я бы отдал что угодно за одну возможность на нее взглянуть.

Двое библиотекарей заказали еще выпить и под звуки паровозных гудков разговаривали о книгах, пока поезда приходили и уходили. Трещинка рассказала Торчку, что ее муж не любил книг и считал невнятное мычание достаточным для троллей – как в старые добрые времена, а гном рассказал ей о своей жене, которая даже после Соглашения Кумской Долины считала троллей разновидностью животных. И они говорили, говорили, говорили о значении слов и о любви к словам. Марджори распознала симптомы, так что держала кофе горячим, а серу плавящейся, и разогрела припасенный каменный пирог.

Конечно, это все не ее дело, думала она, - ее не касалось, как люди управляют своими жизнями, и уж точно она не подслушивала, ну, разве только самую малость, и она совершенно не виновата, что просто случайно услышала, как гном сказал, что ему предложили должность библиотекаря в Бразинекском университете и уже сказали, что он может взять с собой ассистента. И Марджори совершенно не удивилась, когда через мгновение увидела только две пустых чашки и пустой стол: такие вещи неизбежно случаются на железной дороге. Она расширяет горизонты – и снаружи, и изнутри. Люди отправляются на поиски себя и находят кого-то совершенно другого.

Как для революции, Шмальцбергский переворот протекал крайне медленно, просачиваясь в тоннели и шахты подобно патоке, – по крайней мере, он был таким же липким. Знаток переворотов сразу же распознал бы эту форму. Двое собрались, чтобы убедить третьего, потому что так надо и потому, что так делают все остальные. Ведь нет смысла оставаться на проигрывающей стороне, правда? Всегда находились сомневающиеся, но сила течения усиливалась. Во многих отношениях подземелья Шмальцберга были похожи на улей, и рой решил, что ему нужна новая королева.

Ардент и другие изгнанные глубинники, разумеется, были в эпицентре всего происходящего, и после своего триумфального возвращения[67] обосновались так, как будто никуда и не уходили.

«Никто не должен пострадать», - говорили они, и этого было достаточно, чтобы люди начали шептаться, «прежде всего, это в его собственных интересах», ну и еще ряд бесплатных бонусов, вроде «настало время впустить свежую струю» или чего-нибудь вроде «мы должны беречь наши священные письмена», и, если вы восприимчивы к атмосфере, вы бы заметили, как гномы - чрезвычайно здравомыслящие гномы, гномы, которые считают себя гномами с хорошей репутацией честных дельцов - тем не менее, потихоньку предавали свои клятвы верности, которые прежде приняли с такой торжественностью, потому что улей гудел, и никто не хотел оказаться тем, кого прихлопнут.

Основными лозунгами было: «Восстановление порядка» и «Возвращение к основам истинной гномскости».

И все-таки всегда найдется тот, кто не жужжит в унисон с ульем. В этом случае это был Альбрехт Альбрехтсон. Вокруг него объединились гномы, вступающие против государственного переворота и оставшиеся верными Рису Риссону. Воздух в шахтах сгустился, пропитанный невысказанным вопросом: кто ужалит первым?

Альбрехт Альбрехтсон положил руку на Каменную лепешку.

— Друзья мои гномы, я принял клятву, и вы тоже. А мы с молоком матери впитали, что всех убийц и клятвопреступников ожидает Гиннунгагап, - его улыбка стала угрожающей, он продолжил, - или я как-то неправильно понимаю?

— Обстоятельства изменились, - заявил Ардент. – Король слишком любезничает с троллями и проклятыми людишками. Да будь он неладен, он же подписал декларацию о том, что к гоблинам – гоблинам! – надлежит относиться так же, как к гномам! Не знаю, может, вы считаете, что вы равны с гоблином, но я считаю, что гоблины не равны мне.

В звенящей тишине Альбрехтсон почти прошептал:

— А Соглашение Кумской Долины? Взаимопонимание, ставшее основой сегодняшнего мира? Мы все его часть. Неужели теперь мы так просто нарушим наши клятвы?

— Я ничего не подписывал, - ответил Ардент.

— Не подписывали. Оно было подписано Рисом Риссоном от имени всех гномов.

— Не от моего, - возразил Ардент. – И я не верю в эту лубочную сценку с двумя королями в пещере. Разве ты на знаешь, что представляют из себя люди? С кого-нибудь вроде Ветинари сталось бы самому ее туда поместить.

На этот раз тишина буквально взорвалась. Они все проходили мимо странной сияющей картины в Кумской Долине, где пещерный воздух был так спокоен, и два мертвых короля вошли в историю в состоянии умышленного тупика. И, наверное, кое-кто из них задавался вопросом, как поступят мертвые короли, если их покой потревожат.

Момент испортил Ардент.

— Нам нужна стабильность, - сказал он. – Никто не будет лезть в драку, никто не пострадает. Я клянусь в этом.

— Прошу прощения, а с этой клятвой вы поступите так же, как с той, которую вы дали Королю, господин предатель?

На скорости, с которой эхо отражается от стен, по залам пронесся лязг оружия, а за ним последовала оглушительная тишина нежелания быть тем, кто нанесет первый удар. Мертвая точка – мертвая настолько, что уже пованивает.

— Я не поддамся на дурацкие угрозы, - сказал Ардент. – Нам приходится иметь дело с современным миром таким, каков он есть. А мы должны постараться, чтобы он стал таким, как мы хотим – чтобы гномы заняли подобающее им место. Времена изменились. Нам нужен кто-то, способный защищать наши интересы. Все только и говорят об этих переменах. А я намерен проследить, чтобы эти перемены пошли на пользу всему гномству.

Он подошел к Альбрехту и протянул ему руку.

— Ведь ты считал так же, мой друг. Присоединишься ли ты ко мне?

Все в пещере затаили дыхание.

Альбрехт мгновение помедлил.

— Сунь себе в жакет свое присоединение.

В наступившей тишине некоторые гномы спрашивали друг у друга, что это значит, а другие, видавшие виды и имевшие дело с людьми, приходили на помощь, объясняя, что это все равно, что сказать «засунь это туда, где не светит солнце». Это, в свою очередь, заставляло гномов, мало знакомых с человеческой природой, предполагать: «Это о той маленькой долине возле Ломтя?», пока, наконец, один из них не произнес: «Насколько я понимаю, это значит «засунь себе в задницу». – «О, правда?».

— Я предлагаю открытое голосование, - сказал Ардент. – Пусть все те, кто против меня и разрешения гномьих дел таким образом, каким они разрешались испокон веков, пусть покажутся и поднимут руку.

Альбрехтсон спешно уселся на Каменную лепешку.

— Отлично, - сказал Ардент. – Посиди там подольше, и обзаведешься геморроем.

Все засмеялись, но это был смех беспокойства. И вопреки гномьему обыкновению, первым делом гномы подумали о людях. Да, гоблины поднимались, а с ними тролли и люди, и на мировой игральной доске гномам, безусловно, нужны были союзники. Что произойдет, если король поменяется? Нынешний король вернется домой, и будет поставлен перед свершившимся фактом, а мир в это время будет занят своими обычными делами… Ведь все знают, как изменчива политика. Невысказанный, но общий вопрос заключался в другом: все знали, что начнись междоусобная гномья война, она продлится до самого что ни на есть победного конца. Вот только кто окажется победителем?

На самой вершине башни над самым глубоким убервальдским ущельем дежурный Игорь разбудил леди Марголотту, чему та отнюдь не обрадовалась.

Откинув крышку своего гроба, она спросила:

— Что происходит? Еще таше не закат.

— Фолнения фо фнешнем мире, миледи. Я слышал про заговор ф Шмальцберге фо глафе с Ардентом.

Игорь внимательно следил за своей госпожой, которая, кажется, впала в глубокую задумчивость. На случай внезапного взрыва он сделал пару шагов назад. Однако, к его удивлению, леди Марголотта только вздохнула:

— Этот маленький проныра? Иногда черная лента станофится слишком тяшелой ношей. Как талеко разлетелись нофости?

— Фообще никуда, миледи. Башни разрушены по фелению Ардента.

Приторный тон госпожи взволновал Игоря. Если бы шелк умел говорить, он бы разговаривал так же.

— По его велению? Ф самом деле? Ну, посмотрим, посмотрим.

Леди Марголотта вышла на балкон и бросилась в ущелье, набирая скорость пока не достигла первой семафорной башни за пределами Убервальда. Она приземлилась на небольшой палубе – так близко к суперинтенданту, что тот лишился по крайней мере года жизни. Но он кое-что понимал. Леди Марголотта носила черную ленту и была довольно полезной соседкой.

— А, Артур, это ты, - сказала она. – Как твоя жена? Прости, если напугала.

Немного нервничая, он ответил:

— Долорес в порядке, м’леди, спасибо.

— А детишки?

— Прекрасно, м’леди, и спасибо за помощь с оплатой обучения.