На Сумеречной Стороне. Часть 1

Глава 2. Визит

Припорошенные снегом деревья выглядели искореженными, изломанными, навсегда погребенными под холодным покрывалом. Пока они мелькали перед глазами, я следила за кружащими над ними черными воронами. Их зловещие тени то и дело скользили к машине, пробегали по стеклу, приближались ко мне, но рассыпались на бесцветные молекулы, стоило Майку повернуть голову. Над ним они были не властны.

— Скоро будем на месте, — он сжал руль пальцами в тонких зимних перчатках.

Я молчала. Утром он осторожно это предложил, а я не отказалась, равнодушно пожав плечами.

Снег скрипел под колесами, пока мы медленно катились вперед. Майк не торопился: ночью дорогу сильно замело и подморозило, и она превратилась в опасный каток. На поворотах нас сильно вело в сторону, и он недовольно морщился.

— Надо будет заменить на что-то потяжелее.

Я слышала, как он обсуждал это с кем-то по телефону вчера.

— Тебе не нравится твоя машина? — отрешенно поинтересовалась я. И провела рукой по черной панели — мне будет немного грустно с ней прощаться.

— Не хочу возить тебя, зная, что в это время года она ненадежна.

Снова воцарилось молчание. Его холодный профиль устремился к дороге, а я подняла взгляд к серому небу.

— Майк?

— Ммм?..

— Ты тоже их видишь?

— Кого?

Он сосредоточился на том, чтобы ввести машину в последний поворот. Впереди замаячила невысокая ограда.

— Воронов.

Он непонимающе повернул голову. Затем выглянул в лобовое стекло, пытаясь найти то, о чем я говорила. Из-за этого чуть не потерял управление. Мы проскользили боком и чудом избежали чугунного столба, мягко уткнувшись бампером в снег.

— Дьявол, Алекс, — Майк раздраженно дал задний ход. — Там никого нет.

Ворота раскрылись, и мы въехали на подъездную аллею. Неширокую, но тщательно расчищенную.

— Вот и они, — Мистер Честертон спешил к нам навстречу, пока мы передавали куртки встретившей нас служанке.

— Нормально добрались? — взволнованно поинтересовался он у Майка. — Наверное, не стоило вытаскивать вас в такую погоду…

Он положил ладони мне на плечи и тревожно заглянул в лицо. Вид у него стал очень озабоченный.

— Такая погода здесь чуть ли не до июня, — с раздражением бросил Майк, снимая шарф и откидывая его на вешалку. — К тому же вы были правы. Ей необходимо выйти из дома.

Учитель тяжело вздохнул и приподнял мой подбородок.

— Теперь я понимаю, о чем ты говорил: все еще хуже, чем мы думали… — Он покачал головой. — Ну, пойдемте-пойдемте, — поторопил он. — Чай вас уже ждет.

Не отпуская меня от себя, он провел нас по длинному, просторному холлу. На стенах выстроились элегантные стеллажи из темного дерева, предметы искусства, современные картины, наподобие той, которую я видела в его кабинете; одна размером с целый блок и даже освещена специальными лампами. Наши шаги отдавались приятным стуком по блестящему дорогому паркету. В теплом свете абажуров здесь очень уютно.

Мистер Честертон ввел нас в гостиную. Тут высокие окна до самой крыши и нет разделяющего первый и второй этажи потолка, отчего комната казалась визуально огромной и очень светлой. За стеклом раскинулся восхитительный зимний пейзаж, по бокам бежали вверх высокие полки с книгами. Все отделано деревом теплого оттенка. У стены полыхал жаром высоченный каменный камин с чугунной решеткой.

— Садитесь, — пригласил учитель, жестом указывая на уютные, мягкие диваны вокруг него.

Меня усадили в кресло с видом на окно и накрыли теплым шерстяным пледом. Сами они расположились на двух соседних кушетках.

Учитель по-хозяйски занялся заварным чайничком на серебряном подносе.

— Да уж, когда я говорил, что мы отпразднуем ваше возвращение, я и не предполагал, что оно будет выглядеть так… — Он поставил передо мной дымящуюся фарфоровую чашку на белом блюдце с расписными узорами цвета лазури.

Сгорбившись в кресле, Майк не ответил.

Учитель покачал головой и снова принялся за чайник.

— Ее игра не закончилась так, как ей было угодно. Но Патриция всегда должна сказать последнее слово, — он тяжело вздохнул. На его благородном лице была написана скорбь.

— Думаете, это был ее приказ?

Мистер Честертон хмыкнул и подал Майку его чай.

— Не думаю — уверен. Ядовитая паучиха уже допустила одну ошибку: она думала, что, послав Алекс на соревнование, разберется с ней, но не смогла предвидеть такой финал… И сама же загнала себя в эту ловушку. Не сделай она тогда этого за моей спиной, ничего не случилось бы. А теперь она чувствует… — Он устремил взгляд куда-то за подмороженное узорами стекло. — Боится, что это зажгло искру, и не может допустить еще одного повторения.

— Ее план обернулся против нее самой, — согласился Майк.

— Именно, — учитель довольно сложил пальцы треугольником и поднес их к губам. — А то ужасное, что случилось с этой девушкой… — уголки его губ печально опустились, — должно послужить знаком и устрашением. Подавить сопротивление в корне, пока оно не успело охватить всю школу.

— Сопротивление? — Голос Майка прозвучал цинично. — Вы вправду в это верите?

Учитель загадочно кивнул.

— Иногда действия и поступки способны вызвать самые непредсказуемые последствия. Даже здесь, — поучительно добавил он в ответ на откровенно насмешливый взгляд Майка.

— Мне кажется, вы их переоцениваете, — саркастически заметил он, откидываясь назад и небрежно перекидывая одну ногу поверх другой и поигрывая шнурком ботинка.

Он в джинсах и оливковой кофте на замке — такой будничный вид можно было бы не отмечать, если бы речь шла о ком-то другом. Майк вдруг поднял на меня глаза, и я смутилась от того, что рассматривала его.

Дымок, поднимающийся над чашкой, придавал лицу учителя ореол таинственности; в его голубых глазах играло отражение огня.

— Чрезмерное применение силы рано или поздно обернется против применяющего. И невозможно предсказать момент. Не забывай, что такие примеры уже есть в нашей истории.

От этой фразы Майк слегка вздрогнул.

— Есть новости насчет Совета? — небрежно поинтересовался он. Будто бы хотел побыстрее сменить тему.

Возле губ учителя добавилась глубокая линия — результат новых волнений и забот.

— Пока нет. Ты знаешь, меня отстранили от всего, что касается школы… И перспективы, увы, совсем не радужные, — откинувшись назад, он с горечью вздохнул.

— Что я еще могу сделать? — Непроницаемое лицо Майка накрыла тень. Он с силой, до хруста сжал пальцы.

Учитель отреагировал не сразу. Но в конце лишь покачал головой.

— Ничего. Чтобы они ни решили, я это приму, — с покорным смирением произнес он.

— Альберт, — Майк обращается к учителю по имени, и это лишний раз дало мне представление, насколько они близки. Он подался вперед. — Вы явно мне что-то не договариваете.

— Боюсь, это не под силу даже тебе, — нехотя отозвался учитель. — Речь уже не просто о других учителях или директоре. Теперь решает сам Совет. А у них, как ты знаешь, ни к кому нет сантиментов.

Глаза Майка слегка сузились.

— Под силу или нет — предоставьте мне самому это решать. Кто за этим стоит?

Мистер Честертон отставил чашку. Стук блюдца о поверхность стола прозвучал чуть громче, чем он обычно себе это позволял.

— Директор. С подачи Патриции и ее жалкой марионетки Броуди, конечно, — после короткой паузы произнес он, устремив взгляд в камин. В глубине его голубых глаз пылал сердитый отблеск танцующего там пламени. — Они требуют от Совета отстранить меня. На этот раз — насовсем. Самое нелепое, что Рафаэль не стал бы придавать этому столько значения. Да и Джулия склоняется к тому, чтобы замять это дело, ведь лев был послан тебе. А ты знаешь, как она тебя любит…

Он бросил на внимавшего его словам Майка быстрый взгляд.

— Однако постоянное давление со стороны этой троицы не позволит Совету обойти это стороной. — Мистер Честертон удрученно покачал головой и сложил вместе подушечки пальцев. — Они хотят скинуть меня, потому что видят во мне угрозу их железному режиму. Ведь я столько раз спутывал им карты. Вот они и не хотят упустить возможность навсегда от меня избавиться…

Пока они увлечены обсуждением, я закуталась в плед и встала. На столике у стены расставлены фотографии, и мне захотелось их посмотреть.

Снимков в элегантных рамках было несколько. Большинство запечатленных там лиц мне ни о чем не говорили. Они улыбались в камеру рядом с учителем, куда более молодым и довольным жизнью, чем сейчас. С некоторыми он обнимался, некоторым пожимал руку. Одна фотография задержала мое внимание, и я взяла ее в руки, чтобы рассмотреть получше. Мистер Честертон опирался на большой письменный стол из дорогого темного дерева в кабинете директора. Тогда на полу еще не было белой шкуры льва.

— Это было до того, как пост директора занял Ричард Шелдон, — прокомментировал мистер Честертон у меня за спиной.

Сложив руки на груди, Майк наблюдал со стороны. Под его взглядом щеки обжег жар.

— Что случилось? — я перевела глаза на учителя.

— Совет попросил меня временно возглавить школу после того, как предыдущий директор перешел в их ряды. — Учитель взял у меня фотографию и задержал на ней взгляд. Мне показалось, что я расслышала нотку тоски в его голосе. — Так что когда-то… пусть недолго… но это был и мой кабинет.

— У директора было такое же животное, как у вас? — спросила я, вспоминая белую шкуру, которая привлекла мое внимание еще во время первого визита.

— О, ты о льве? — Учитель усмехнулся. Немного едко. — Да, верно. Когда-то такой был только у меня, но, когда пришло его время, он пожелал такого же. Всегда стремился к самому лучшему, но никогда не отличался собственным воображением. Все идеи, все концепции подбирал у других, — неприязненно добавил он.

— Наше участие в соревновании… — вспомнила я. — Это ведь он ввел это в школе?

Глаза мистера Честертона сузились, крылья носа задрожали от возмущения.

— Он горел этим еще с тех пор, как сам сидел за школьной партой. Считал, что это поможет нам стать сильнее. Но на самом деле просто жаждал войти в историю… оставить свой отпечаток. Или, скорее, потешить свое неуемное эго. — Глаза учителя сверкнули неподдельным гневом. — Однако это противоречило нашим законам, поэтому долгое время Совет оставался глух к его доводам… Все изменилось тогда, когда он занял кресло директора и заручился поддержкой Патриции. Вместе им, увы, удалось это провернуть.

Я снова посмотрела на снимок в руках учителя.

— А вы никогда не думали, что Совет мог выбрать вас?

Только после того, как вопрос слетел с моих губ, я вдруг поняла, насколько он нетактичен.

— Извините, я не…

— Все нормально, — заверил он. — Ты не должна извиняться… Думал. — Учитель бросил последний тоскливый взгляд на фотографию. Затем выпрямился и отставил ее назад на столик. — Конечно, думал.

Он вернулся к камину, и мы последовали за ним. Майк подправил мой плед и на этот раз устроился рядом на подлокотнике моего кресла. Я снова уловила неповторимый запах его туалетной воды.

Служанка, которая ранее приняла у нас куртки, внесла легкие закуски и еще один поднос с дымящимся чайничком. Учитель принялся хозяйничать. Мы молча наблюдали за ним, но я вдруг вспомнила кое-что, не дающее мне покоя уже очень давно. Каждый раз, когда я хотела задать этот вопрос, что-то происходило и он отходил на второй план.

Сейчас момент показался вполне подходящим.

— Мистер Честертон, я уже давно хочу вас спросить… — Я помедлила, подбирая формулировку, но в конце решила спросить прямо: — Что такого сделал мистер Броуди, за что его отправили в лечебницу много лет назад?

Фарфоровая чашка в руке учителя дрогнула — немного горячей жидкости пролилось на столик. Майк поспешил ему помочь, и они обменялись настороженными взглядами.

— А что тебе известно? — с подчеркнутым вниманием поинтересовался он, продолжая свое занятие как ни в чем не бывало.

— Что это случилось после того, как одна девушка покончила с собой. Девушка из красных, — добавила я, глядя на Майка.

Он отвел глаза.

— Да, печальная история, — подтвердил мистер Честертон. — Очень печальная. И, скажу прямо, ужасная. Но это произошло уже много лет назад.

— Так что случилось? — Я повысила голос, потому что он уже предлагал Майку поднос с крохотными бутербродами с анчоусами. А тот вдруг проявил совершенно нелепый, по его меркам, интерес к рецепту.

— Трагедия, — неохотно отозвался учитель, вынужденный под моим давлением вернуться к теме.

— Расскажите мне.

— Ну что ж, если ты настаиваешь…

Майк поерзал на подлокотнике, но лицо учителя вдруг приобрело расслабленное выражение, когда он снова поднес горячий напиток к губам.

— Но должен предупредить, что эта история не из приятных…

Наверное, это должно было меня спугнуть, но я только упрямо кивнула в знак поощрения. И он пригладил свой шерстяной кардиган и откинулся на спинку дивана. Его притягательное своим неповторимым аристократическим шармом лицо слегка потемнело под грузом неприятных воспоминаний.

— Не знаю, известно ли тебе, но мы с Теобальдом учились в одном классе, — начал он мрачно. — Так что я знаю его довольно давно. Друзьями мы никогда не были, — тут же пояснил он с неприязненной усмешкой. — Но и врагами тоже. До одного случая…

Линия его подбородка слегка напряглась.

— Как оказалось, Теобальд Броуди всегда имел не совсем нормальные наклонности… Одна из них — физическое насилие, причинение увечий, от которых он получает извращенное удовольствие. Другая… — Он сделал паузу, и по моему позвоночнику пробежал жутковатый, покалывающий холодок. — Влечение к молоденьким девушкам. Я никогда не сомневался, что именно второе побудило его так рьяно стремиться к посту учителя.

Он сделал глоток из чашки и какое-то время наблюдал за дровами, охваченными пламенем. Несмотря на то, что от них веяло жаром, я почему-то поплотнее запахнула плед.

Майк рядом не шевельнулся — с самого начала этого рассказа он превратился в застывшую статую.

— Он не был лучшим учителем… — Мистер Честертон словно полностью погрузился в прошлое. Его глаза подернулись пеленой. — К тому же часто ссорился с коллегами, пытался строить козни. Его всегда губила страсть быстро продвинуться и заиметь власть; с первого своего дня он стремился к тому, что считается здесь самым престижным — проводить тренировки с нашими лучшими учениками. — Он перевел глаза на Майка, и уголки его губ приподнялись.

— Но это поручили вам?

— Верно. — Он пригладил волнистые седые волосы, поблескивающие в свете огня. — Тогда между нами и появилась первая трещина. Броуди начал меня недолюбливать. Мелкие люди, знаешь ли, всегда завидуют и пытаются сделать пакость тем, кто добился успеха, — усмехнулся он. — Но ему мешали и другие, намного более… кхм… острые потребности. Какое-то время ему вполне благополучно удавалось их скрывать. Его способности, а также наличие в школе тех, кто в лучшем случае ничего не вспомнит, а в худшем — побоится открыть рот, облегчало ему работу.

Меня трясло, но учитель смотрел мне в глаза, и я не решилась попросить его остановиться.

— Он осторожничал слишком долго. Но однажды все-таки допустил ошибку. Положил глаз на то, что было ему не по зубам…

Он тяжело вздохнул и покачал головой.

— Никто до сих пор не знает, что именно заставило девушку спрыгнуть. Надо заметить, что я долго подозревал о его наклонностях, но у меня не было явных доказательств. Но в тот ужасный день мне было суждено стать свидетелем тому, как он с помешательством безумца собирал ее вещи. И более молчать я не мог. В тот же день я пошел к Совету и поделился с ними своими опасениями. Броуди, конечно же, бесился, все отрицал. Его вызвали на допрос к самому Рафаэлю. Он провел внутри всего пять минут. Но, Алекс, как он выглядел, когда раскрылись двери… — Учитель шумно втянул носом воздух. — Согнувшийся, рыдающий в три ручья на полу… Тогда Рафаэль и приказал отправить его в нашу особую лечебницу, откуда он не должен был выйти.

— Почему он вернулся? — Мои пальцы судорожно скомкали плед. От напряжения, с которым я слушала его рассказ, заныли мышцы.

— Патриция. — Лицо учителя застыло в хмурой маске, голос стал резким. — За время, проведенное в школе, Броуди успел заручиться ее поддержкой, нахваливая и лебезя перед ней при каждом удобном случае. Она вытащила его, пообещав Совету готовить для него особые зелья. Те, что должны были подавлять… кхм… эти самые низменные инстинкты. Но я не сомневаюсь, что он так и не смог до конца их побороть.

Я вспомнила фотографию, которую мы с Уиллом и Джин нашли в его кабинете. Я приклеила ее скотчем ко внутренней стороне своего стола на случай, если тетя или Майк задумают обыскать мои вещи. Первая — просто из вредности, второй — на предмет таблеток.

— Кто была та девушка?

Учитель отставил чашку на столик.

— Одна несчастная девушка. Ее имя тебе ничего не скажет, — произнес он немного сухо.

Майк попросил служанку приготовить наши куртки — знак, что мы уходим.

— Но все же, — упорствовала я.

Учитель цокнул языком. Мой внезапный интерес к деталям этого дела начал его утомлять.

— Мария. Мария Луиза Грей — ее полное имя.

Перед глазами возникли инициалы — М.Г. на серебряном медальоне, который я прилепила туда же, куда и фотографию.

Так вот кто она.

— Прежде чем вы меня покинете… — Учитель сделал знак Майку подождать. И обратился ко мне: — Насколько я знаю, тебе уже известно, что Эрику удалось заснять доказательство существования волка в пещере?

Я рассеянно кивнула. Мои мысли были все еще заняты медальоном и новыми подробностями этого дела.

Учитель выглядел не очень довольным такой реакцией. Точнее, ее отсутствием.

— Тогда ты знаешь, что к этому делу уже начали проявлять интерес. — Он недвусмысленно нагнулся поближе и заглянул мне в глаза. — И нам всем следует сейчас соблюдать повышенную осторожность. Его присутствие здесь нежелательно. Надеюсь, ты это понимаешь.

Оставив их прощаться, я вышла наружу.

По дороге домой мы молчали. Несколько раз я чувствовала на себе взгляд Майка, но лишь смотрела на мелькающие за окном деревья.

— Думаю, он хотел сказать, чтобы ты отправила волка подальше отсюда, — произнес он, когда мы поднялись в мою комнату.

Мне хотелось сразу повалиться на кровать и, может быть, даже уснуть. Но вместо этого я подошла к окну и всмотрелась в белую дымку на уже темнеющем горизонте. Зимой мрак подкрадывался особенно рано.

— Ты можешь это сделать?

Я ощутила его присутствие за своей спиной.

— Я его больше не чувствую. — Холодное стекло сразу же запотело от моего дыхания.

За это время Майк несколько раз водил меня в лес. Он думал, что с волком мне станет лучше. Мне становилось, но не так, как раньше. Этого было недостаточно, чтобы меня исцелить: с того дня что-то во мне сломалось.

— Попробуй еще, — его голос холоден и напорист.

Майк считал, что я застряла и не хочу вылезать из кокона. Он не верил, что его больше нет. Что он разбился.

Я покачала головой.

— Не получается.

— Постарайся.

Я подняла палец и рисовала в запотевшем кружке узор, пока он готовил чистую пижаму и полотенца. Пришла пора принимать душ.

— Что сказал Джейк? — спросила я, наблюдая за тем, что вышло на стекле. Пятиконечная звезда.

Майк слегка притормозил возле шкафа. Я знала, что он был у него сегодня утром, но почему-то ни словом не обмолвился об этом в машине.

— Он ничего не расскажет. Ради тебя.

Его голос прозвучал холодно. Я прикусила губу. Мысль, что Джейк знал о волке, вызывала странное волнение. Но я не отрывалась от окна, так как не хотела, чтобы Майк это заметил.

— Что он сказал? — как можно более равнодушным тоном поинтересовалась я.

Майк громко задвинул ящик комода.

— Что хотел бы, чтобы ты рассказала ему сама.

В животе что-то предательски перевернулось. Я попыталась представить, как выглядел этот разговор — и не смогла. Но мне очень хотелось знать больше.

— И все?

— Да, и все, — сухо отозвался он. — Я принесу таблетки.

Когда он ушел, мои глаза скользнули на прикроватную тумбочку. Туда, где стояла деревянная фигурка.

Я снова подняла руку и нарисовала внутри звезды форму созвездия Волка.

С силами для следующего визита я собиралась долго. Очень долго. Возможно, эта инициатива должна была быть проявлена мной сразу, как только я смогла встать с постели. Но вряд ли кто-то может меня упрекнуть, что я не сделала этого в первый же день. Я просто не могла.

— Уверена, что выдержишь?

Майк поддался на тихую просьбу. Казалось, даже ждал ее. Но с тех пор, как мы вышли из дома, он несознательно выказывал признаки беспокойства: то и дело проводил руками по уложенным волосам, хмурился, сильно сжимал руль. И только я сидела, не шелохнувшись.

— Не знаю. Но должна.

Мы съехали на аккуратную дорожку. Мое сердце застыло, ладони заледенели, в грудной клетке возник ком, и стало трудно дышать.

— Наверное, будет лучше, если я подожду здесь, — негромко произнес он, поворачивая ключ зажигания.

Я кивнула. Но сама не могла оторвать глаз от обшитого деревом дома с черепичной крышей, обнесенного невысокой сосновой оградой. Вся дорожка к широкой входной двери была выложена цветами и мягкими игрушками. На мои глаза навернулись слезы.

— Хочешь, я провожу тебя? — спросил Майк, потому что я вцепилась в дверную ручку.

Он тоже смотрел на усыпанную букетами и плакатами тропинку.

Я помотала головой и через силу заставила себя открыть дверь.

Пока я шла, я старалась ни на что не наступить, аккуратно обходила заботливо разложенные здесь букеты и открытки с надписями: "Выздоравливай, Лин", "Мы с тобой". От их вида в горле снова возник комок. Из-за вибрирующего внутри острого, болезненного страха и слабости в ногах меня покачивало. Но спиной я чувствовала прикованный ко мне взгляд Майка, поэтому просто переставляла ноги и старалась не смотреть вперед, туда, где уже приоткрылась входная дверь. Наше присутствие не осталось незамеченным.

У самого порога я вдруг заметила в снегу бутон красной розы. Наверное, оторвался у кого-то от букета. Контраст нежных алых лепестков и белизны снега — словно кровь.

Должно быть, я застыла на месте, потому что кто-то мягко взял меня под руку. Невысокая, спокойная женщина с таким же раскосым разрезом глаз и прямыми, черными, мягкими, как шелк, волосами, как у Лин, поприветствовала меня молчаливым поклоном и плавно повела за собой.

Ее прикосновение легкое и невесомое, как дуновение ветерка. Мы двигались вперед по длинному темному коридору, будто плывя в невидимом теплом потоке. Везде царила тишина. Но она не давящая и не тяжелая, как та, в которой я проводила свои дни. Здесь она естественная. Принимающая и ненавязчивая. Странно, но та боль, с которой я проделала путь от машины Майка до двери, перестала быть такой острой, словно царящие здесь безмолвие и покой каким-то образом притупили ее, сделали менее мучительной. Вынули из меня несколько осколков.

Перед небольшой раздвижной дверью женщина остановилась. Плавным движением приоткрыла ее в сторону и ласково проводила внутрь.

Бамбуковые светильники отбрасывали вокруг приглушенный свет. Большая часть пространства была пуста. Но мои глаза различили что-то у дальней стены, и слезы навернулись на глаза.

Мы подошли ближе, и я вдруг осознала, что это не Лин.

Передо мной маленькая пожилая женщина. Сидя на низком стульчике и склонив голову, она что-то вышивала на лоскутке бамбуковой ткани.

Моя молчаливая спутница поклонилась ей и так же тихо удалилась, оставив нас вдвоем.

Почему меня привели не к Лин? Может, они винят меня в том, что случилось, и теперь хотят сказать мне это в лицо? От этой мысли мне стало больно, но я была к этому готова. Я здесь именно для этого. Я пришла сказать им, как я виновата, что допустила это.

Пожилая женщина не спешила поднимать ко мне голову. Она сидела в странной позе, поджав под себя сухие ноги. Игла поднималась и опускалась над шитьем, но она сама будто бы смотрела куда-то поверх него.

— Мы ждали тебя, Александра.

Вопреки всему, в ее голосе не было упрека. Но он был удивительным. Сильным, могучим, даже величественным, как ветер, в одиночестве парящий меж своих исконных владений — скалистых гор.

Такой голос не ожидаешь услышать от скрутившейся над вышиванием старушки.

— И нет, мы не виним тебя, — вновь произнесла она, чуть приподнимая голову. — И тебе не стоит. Мы знали, что ты нанесешь нам визит сегодня. Это правильное для всех время.

Загадочность в ее голосе была почти осязаема.

Ее слова ошарашили меня. Она что, умеет читать мысли?

Уголки ее сморщенных губ смешливо приподнялись. Она вновь склонилась над своим неторопливым занятием.

— Вы?.. — Я вдруг поняла, кто передо мной. — Вы — бабушка Лин.

На звуке ее имени мой голос сорвался. Захотелось опуститься на дощатый пол и плакать, плакать, избавляясь от яда внутри. Здесь я почему-то почувствовала, насколько он явственный внутри меня. Что-то не так. Я опустила глаза — и увидела свой живот в рентгене. Во мне шевелилось что-то черное, с уродливыми щупальцами. Вид его был настолько ужасен, что я забыла обо всем остальном и застыла в немом отвращении к самой себе.

— Это отражение того, что ты считаешь своей виной. — Игла поднималась и опускалась над материей.

— Это… это настоящее? — в ужасе прошептала я. В этой комнате все казалось мне возможным.

Может, я скоро умру? Эта мысль одновременно пугала и придавала надежду. По крайней мере это безобразный нарост на моих органах умрет вместе со мной.

— Как поглядеть. Реальность многогранна, — прозвучал туманный ответ. — Кто-то принимает для себя одну ее сторону и живет в блаженном неведении, не желая знать, потому что знание — боль. Кто-то способен увидеть сразу несколько плоскостей жизни и продолжить влачить существование, смирившись с ними. Но хуже всего приходится тому, у кого хватит смелости заглянуть в бездну. Оказавшись там раз, поневоле или по собственному выбору, он навсегда потеряет целомудрие и чистоту души. Но слепой души. Пустой души.

Смысл ее слов не достигал моего сознания. Мои глаза были прикованы туда, где внутри меня пульсировал постоянно мутирующий опухолеподобный нарост.

— Это уйдет. Когда ты простишь себя.

Ее слова возмутили меня. Я забыла про страшное отражение в своем животе.

— Я никогда себя не прощу. Я должна была остановить ее. Должна была заставить ее шагнуть к той решетке, — Я обняла себя за плечи, которые содрогались от беззвучных рыданий. — И мы все были бы в безопасности.

Это и были мои кошмары. Это я своей рукой безжалостно толкнула ее в пропасть.

Слезы текли по щекам на дощатый пол. Мне было плохо. Не помогала даже мысль о присутствии где-то рядом Майка. Я вдруг ощутила его беспокойство — он смотрел на дом, будто знал, что что-то не так. Но здесь я находилась в другой вселенной. В другом времени. Он был не в силах мне помочь.

Руки пожилой женщины остановились. Она опустила вышивание на колени.

— У этой истории не было другого конца, девочка. Все сложилось так, как должно было. Лин должна была принести эту жертву.

Сказанное поразило меня. Я выступила вперед, сжав кулаки.

— Она же ваша внучка. Как вы можете так говорить?

— Есть вещи, которые выше этого, — неумолимо ответил мне голос.

Я все еще не видела ее лица, и мне начало казаться, что он просто завладел этим сухим телом. Как призрачный, жестокий, не знающий пощады дух. Один из тех, про которые когда-то рассказывала мне Лин.

А может, это снова лишь галлюцинации? Эта опухоль внутри меня, эта скрюченная на низком стульчике старушка с чудным голосом. Может, я опять схожу с ума?

— Тебе не кажется, — снова настиг меня голос. — Не пытайся от всего сбегать, девочка. Это не выход, каким бы легким и манящим он ни казался. В конце тебя все равно настигнет тьма, — она вернулась к вышиванию, невозмутимо махая иголкой. — К свету надо идти, глядя ему в глаза.

— Вы что, читаете мои мысли? — не выдержала я. И обняла себя за плечи. Несмотря на маленькую печку в углу, мне стало зябко.

Почему-то вспомнились слова учителя о Рафаэле и о его силе влиять на всех, даже красных. Эта маленькая раскосая женщина сейчас казалась мне такой же странной, как и он.

На ее повернутом к вышиванию лице проскользнул намек на улыбку.

— Никто не может читать чужие мысли. Но для знающих твоя чистая душа как открытый листок.

В этой ситуации ее манера говорить загадками отчего-то раздражала. Я поймала себя на мысли, что представляла ее бабушку совсем иначе.

Поздновато спохватившись, я бросила на нее осторожный взгляд, но на этот раз она никак не отреагировала.

— Можно мне увидеть Лин? — после нескольких секунд молчания спросила я.

— Не сегодня. — Ее ответ был краток и однозначен до боли.

— Дело не в тебе, — снова произнесла она, потому что мои ногти впились в ладони и у меня снова участилось дыхание. — Ты еще не готова, девочка, — добавила она, смягчившись.

Бумажная дверь вдруг резко отъехала в сторону.

— Что она здесь делает? — Веики с заплаканными глазами ворвалась внутрь. — Ей здесь не место.

Ее слова для меня как лезвие ножа. Но не острое, нет. Тупое и ржавое. То, что вместе с болью, заражает кровь.

— Успокойся, Веики…

— Нет. Это все по ее вине, — она указала на меня пальцем. Ее миндалевидные, такие же черные, как у Лин, глаза сияли праведным гневом, распухшее от слез лицо было перекошено от ярости. — Я всегда говорила, что Лин пострадает от этой дружбы. А ты ей потакала. И вот посмотри, что с ней стало. Она — не одна из нас. Она принадлежит к ним. Ей лучше держаться от нас подальше.

— Веики, хватит, — Маленькая женщина, которая провела меня в дом, возникла позади нее и попыталась оттащить назад.

Но Веики вырвала руку и, взмахнув копной блестящих, как воронье крыло, волос сама не своя исчезла в недрах дома.

Ее мать бросила в нашу сторону извиняющийся взгляд и тихо отправилась успокаивать старшую дочь.

— Прости ее. Она не ведает, что говорит.

— Она права.

Пульсирующий нарост на моих органах увеличился в размере. Я мечтала о том, чтобы умереть. Прямо здесь.

Женщина отложила в сторону вышивание.

— Подойди, девочка.

Ее лицо все еще было погружено в тень, но почему-то я не сопротивлялась этому голосу. Я слишком устала. У меня снова не было сил. Хотелось побыстрее принять таблетки, чтобы ненадолго обо всем забыть.

— Сюда, — она подманила меня ладонью, когда я сделала несколько неуверенных шагов. — Ближе. Дай мне наконец на тебя взглянуть.

Я подошла и опустилась на колени рядом со стульчиком.

Старушка наконец подалась из тени. И я невольно выдохнула.

Ее глаза как два белых полумесяца. Она была слепой. Полностью.

— Знающему не нужны глаза, — с полуулыбкой заметила она, ничуть не смутившись от моей реакции. — Зрение… оно обманчиво. А это, — она приложила ладонь к моей груди, туда, где билось сердце, и на мгновение прикрыла веки. Будто с придыханием слушала что-то, что было доступно только ей. — Это знает больше, чем говорят ему очи, взирающие на изменчивый, исковерканный интересами мир. — Она сделала паузу и загадочно прибавила: — Но самая большая премудрость — знать его.

Я не успела внять ее словам, а ее ловкие пальцы уже бежали по моим вискам, носу, глазам и яблочкам щек.

— Ммм, похожа, — зашевелились ее сухие губы. — Похожа. Это хорошо.

Жилистая рука нащупала мою кисть и изучила с той же тщательностью, с какой изучала мое лицо. Я не сопротивлялась.

— Когда я смогу увидеть Лин?

— Позже, — она откинулась назад. Незрячие глазницы были обращены на меня.

Я не выдержала и опустила глаза.

— Когда будешь готова.

— Но я готова…

— Нет. Еще нет. Сначала тебе надо простить себя. Это… — Она вдруг резко протянула руку к моему животу, — вредит тебе, девочка. Ты должна от этого избавиться.

Ее слова снова возмутили меня.

— Я никогда себя не прощу.

Я резко отстранилась и поднялась.

— Скажите Лин, что я… — Я прикусила губу так, что на языке возник соленый вкус. Слова застряли в горле.

— Она знает, — вновь опередил меня голос.

На улицу меня проводила та же маленькая женщина.

Майк ждал возле машины. Заложив руки в карманы, он склонился к мальчику лет девяти, который энергично что-то ему показывал. Нетрудно было догадаться, что это один из братьев Лин — так они все похожи.

Странно было наблюдать за ними обоими. Мальчик робок, но явно польщен вызванным вниманием. Он не настолько мал, чтобы не понимать, кто такой Майк, но все-таки не побоялся подойти. Последний, наклонив голову, слушал его с полуулыбкой.

При моем приближении он повернул голову — и мальчик резко сник. Бросив на меня недовольный взгляд, он исчез где-то за занесенной снегом оградой.

— Как прошло? — Скулы Майка напряглись. — Я почувствовал что-то…

— Они не дали мне с ней увидеться.

Он нахмурился и бросил взгляд на дом.

— Хочешь, я с ними поговорю?

— Нет. — Я села в машину и захлопнула дверцу. Больше ничего рассказывать или объяснять мне не хотелось.

После этого визита я мечтала подняться в свою комнату и прилечь, но внизу нас перехватили.

— Вот они, — донесся до меня сухой голос тети. Она запахнула шаль и отвернулась, словно не могла выносить наш вид. Точнее, присутствие ее сына рядом со мной.

— Что ж, — Абигайл Фостер выступила вперед. — Прекрасно. Наконец-то мы дождались.

Она поджала свои тонкие губы, как всегда криво накрашенные алой помадой. Ее маленькие глазки сверлили меня.

— Что вам здесь надо? — Майк заслонил ей вид.

— Чтобы это ни было, к вам это не имеет отношения, мистер Бэкингем, — резво отозвалась она.

По ее выражению стало понятно, что она бы хотела остаться со мной наедине.

— Ошибаетесь.

Они беззвучно таранили друг друга взглядами. Мисс Фостер сдалась первой.

Ее недовольное лицо обратилось к застывшей в углу тете. Но осознав, что поддержки не будет, она вздернула подбородок и сжала пальцами свою безвкусную сумочку.

— Вам приказано вернуться на работу, — произнесла она, чуть вытягивая голову на длинной, тонкой шее и пытаясь рассмотреть меня за спиной Майка. Но это было нелегко, поэтому вышло довольно глупо — она стала похожа на раскачивающегося из стороны в сторону страуса.

— Кем приказано? — в голосе Майка проступило холодное презрение.

— Патрицией Джеймс. — Нелепость происходящего наконец дошла до нее, и она прекратила свои тщетные попытки и вскинула голову.

По ее напряженному лицу было понятно, что она внутренне готовилась — поединок с Майком еще ни для кого не был легким.

Но колючая усмешка моего кузена вселила священный трепет даже в нее.

— Сама она не осмелилась сюда явиться? Прислала свою собачонку?

— Майк, — в ужасе вскричала его мать. И прижала длинные, костлявые пальцы к дрожащим губам. Ее лицо, устремленное на мисс Фостер, побелело.

Абигайл Фостер не верила свои ушам. Она даже утратила свой обычный чопорный вид.

Несколько секунд она хватала воздух большим ртом. Затем дрожащими пальцами подправила свою кофту грязно-розового цвета и выпрямилась.

— Вы, мистер Бэкингем, забываетесь, — произнесла она, отступая назад. — Пусть вам потакает сам Совет, но уважения к учителям еще никто не отменял.

— К учителям, которые идут на все, чтобы подсудить победу своим фаворитам, у меня нет никакого уважения, — холодно ответил ей Майк. — Можете ей так и передать.

Перед глазами возник момент, когда его кулак разнес черную камеру на стене. Это же воспоминание мелькнуло и в его прищуренных глазах. И, по несчастному виду Абигайл Фостер, можно было понять, что и в ее голове тоже.

Она ошеломлена и возмущена одновременно. Под реденькой соломенной шевелюрой с залысинами натужно завращались механизмы

Майк зачем-то решил дать ей еще один шанс, поэтому ждал, пока она соберется.

— Если у вас есть какие-либо сомнения в честности персонала, ответственного за проведение соревнования, — она нервно сглотнула, — то вы всегда можете обратиться к учительскому совету, и мы рассмотрим жалобу. Конечно, — она старалась тараторить складно, но дрожащий голос выдавал ее с потрохами, — вам потребуется предоставить доказательства…

— Сомнения у меня есть, — ледяным тоном прервал ее Майк. — Как и доказательства. Но я пойду не к учителям, — он смерил ее с ног до головы презрительным взглядом. — Я пойду к тем, кто стоит над вами. И не только я один.

Ее бледное лицо пошло красными пятнами. Ногти впились в кожу сумочки, которую она мяла в руках, а в глазах появился железный блеск. В этот момент я не могла не подумать о сходстве с той, под чьим покровительством она работала.

— Вы, конечно, можете идти к кому угодно, — пискляво заметила она, вращая глазами.

Тетя в углу сильнее завернулась в свою шерстяную шаль. Впервые мы обе чувствовали себя здесь одинаково посторонними.

— Но вы и так выиграли соревнование, мистер Бэкингем. Зачем вам это? Просто месть?

— Не ваше дело, — Майк остался довольным ноткой страха в ее голосе. — И скажите ей, что если она и дальше будет давить в этом деле с учителем, то ей придется несладко. Я лично это ей обещаю. А я привык держать свое слово.

Ее челюсть задвигалась так быстро, будто она что-то жевала.

— А вы хорош, — она выступила вперед и отдернула от груди руку с сумочкой. — Недаром они положили на вас глаз.

Майк ответил ей ледяным взглядом. Но она продолжила:

— Как бы то ни было, не советую переоценивать себя раньше времени, мистер Бэкингем. Иначе приземление может оказаться болезненным, — прошипела она.

Затем обогнула его и нависла надо мной.

— Если завтра тебя не будет в кафе, отвечать будет Мэган Клиффорд, — жестко бросила она мне в лицо.

Затем одним молниеносным движением захватила пальто с вешалки в коридоре и с небывалым рвением скрылась за старой калиткой.

У меня больше не осталось сил, и вслед за ней я тоже покинула гостиную.