Мы, монстры. Книга 1: Башня

Глава 36. Ни боли, ни страха

Нивен лежал на теплых темных волнах. Все было не так сейчас — тьма не окутала его мягкими шкурами, не было желанной передышки. Он спал, но понимал, что спит. И понимал, что все совсем не так. Тьма была вокруг: омывала волнами, поднималась далекими стенами, клубилась черным небом над головой. Но тьма не лечила. Не давала отдохнуть, как обычно. И тело ломило от боли и усталости.

А волны накатывали на берег, который, казалось, был где-то совсем рядом, потому что очень четко слышалось, как они шелестели по песку. Будто звали его, ритмично и мягко шептали его имя:

— Нив-фе-ен. Нив-фе-ен.

И небо молчало.

— Я умираю, — тихо сказал он, глядя в небо.

— Не-ет, — шептали волны. — Не-ет.

— Но мне больно, — устало напомнил он.

“Ты впустил в себя боль, — голос прозвучал в голове, смутно знакомый, и Нивен подумал, что так, должно быть, звучит его собственный — ровно и очень тихо, едва слышно в шуме прибоя. Подумал, что это он сейчас сам себя убеждает. — Боль, жалость, страх. Все это пожирает тебя изнутри. Ты позволяешь себя пожирать”.

— Я… — Нивен огляделся, приподнялся было на волнах и тут же едва не пошел ко дну. Взмахнул руками, удержался, отплевался.

Дурак.

Рядом никого нет, нечего головой крутить. В его снах всегда пусто.

— Я… — он заговорил, сам понимая, что прозвучит сейчас, как Шаайенн, который пытается отгадать верное слово. Только Шаайенн с ним разговаривал, а он сейчас — сам с собой. — Я больше не буду?

Огромный вал накрыл его, но не укутал, не согрел — ударил, отшвырнул, утащил водоворотом вниз, и Нивен едва не захлебнулся в темных водах. Но оказалось, что он умеет плавать — выплыл на поверхность, вынырнул, отплевался. Вода была соленой.

Медленно перевернулся на спину, лег на воду. Пробормотал, отдышавшись:

— Неверный ответ, да?

Еще один удар волн о берег прозвучал, будто тяжелый вздох. Тяжелый и раздраженный.

“Хватит сопротивляться”, — сказал голос.

— Чему?

“Себе. Ты забыл, кто ты. Стал мягким и уязвимым. Ты должен вернуться”.

— Куда?— спросил Нивен, и его стукнуло еще одной волной, но теперь не так сильно. Просто чтоб откашливался, отплевывался какое-то время — и помолчал. Ему так показалось.

“Назад, — отрезал его голос. — К себе. Вспомни себя настоящего. Не давай слабины. Ни боли, ни жалости, ни страха”.

— Ни боли, ни жалости, ни страха, — тихо повторил Нивен.

“Холодный расчет”, — подсказал голос.

— Холодный расчет, — повторил Нивен.

“Ты должен выжить”.

— Я должен вы… — Нивен не договорил, потому что на него обрушилось клубящееся небо. И вместе с небом он с головой ушел в воду. Не захлебывался на этот раз — потому что прекратил сопротивляться. Вдохнул, впустил тьму. И теплая тьма окутала его. Впиталась в него. Просочилась.

И боль прошла.

Нивен растворился во тьме.

Он не знал, сколько времени пробыл в ней. Его не было, чтоб следить за временем. Он был частью тьмы. Всегда был, просто ненадолго об этом забыл, а теперь — вспомнил... Боль прошла, отпустила. А потом его внезапно вытолкнули на поверхность, и новая волна жестко хлестнула по лицу. И еще жестче лязгнул над ухом собственный голос:

— Проснись! Сейчас!

Нивен распахнул глаза и откатился в сторону, потому что не успел рассмотреть, но почувствовал — движение рядом с собой. Воздух рассек меч и с хрустом врезался в пол в том месте, где Нивен только что лежал.

Он толкнулся рукой и вскочил на ноги. Развернулся, уходя от второго удара: пока первый человек пытался выдернуть застрявший в полу меч, на него напал второй.

Разворачиваясь, выхватил свой меч — полоснул противника поперек спины. Тот упал.

Нивен, не глядя, ткнул его мечом, чтоб добить. Смотрел уже на первого — тот все еще возился с мечом. Смотрел — и улыбался. Человек вскинулся, отшатнулся от улыбки, рванул из-за пояса два длинных кривых ножа, прокричал в сторону полуоткрытой двери:

— Он здесь! — и спиной вперед шагнул к ней. Заговорил с Нивеном, который двинулся к нему. — Тебя все ищут. Тебе отсюда не уйти.

— Тебе отсюда не уйти, — ровно повторил Нивен, наклонил голову набок и с мягким шелестом вынул второй меч.

Дверь скрипнула, распахиваясь, и почти слетела с петель. В помещение вбежали трое. Еще одного Нивен услышал на крыше.

Взмахом меча легко отбил запущенный в него кинжал, второй. Они так и толпились у двери — будто боялись сделать шаг. Зато по крыше шагали. Но медленно, крадучись — та поскрипывала все ближе и ближе к пролому.

— Не хотите умирать? — спросил Нивен. В этом было его отличие от них. Всегда было, и теперь он об этом помнил. Они боялись умереть. Он — уже был мертв: потому ему никогда не было больно. Так зачем было прикидываться живым? Зачем было прикидываться человеком?

Он, рожденный и выросший во тьме, был ее частью. Не человеком — чем-то большим. Воздухом, ветром. Дыханием Нат-Када.

Он нес смерть.

На него бросились, все вместе. Тяжелые и неуклюжие. Он начал вращение — мечи пронеслись, рассекли воздух и плоть.

Упал на колено, продолжая вращаться — и снова свист, и плоть под клинками, и крики. Вышел на другое колено, вскинул меч, блокируя бросок издалека — от меча со звоном отлетел очередной кривой кинжал. Человек, чье оружие все еще торчало в полу, в последний момент отскочил назад, дожидался нужного момента для добивающего удара.

Вторая ошибка подряд. Вторая попытка добить.

Вторая попытка нанести последний удар. Он обязан быть готов к тому, что удар не пройдет. Обязан двигаться дальше, а не испуганно таращиться на жертву.

— Кто тебя учил? — спросил Нивен, поднимаясь с колена. Ему правда было интересно: их всех стали хуже обучать, или только этот такой непонятливый?

Человек бросил второй кинжал. Кинжал был кривым, пошел по широкой дуге. За спиной раздался грохот — крыша под крадущимся провалилась, Нивен кувыркнулся назад, на выходе из кувырка — швырнул свой нож в того, что стоял в дверях. Круто развернулся к упавшему с крыши.

Замер и наклонил голову набок.

В груди у того торчал тот самый кинжал, от которого Нивен увернулся .

“Может, мне просто постоять в центре помещения? — подумал Нивен. — И вы друг друга не поубиваете?”

“Хорошая идея, — ответил голос из сна, — здесь хотя бы удобно обороняться. Удобнее, чем брать дом штурмом. Холодный расчет, помнишь? Выжить, помнишь?”.

— Ага... — задумчиво бросил Нивен и направился к выходу.

За снесенной дверью лил дождь. Сверкали молнии, но в них ничего не было видно — лишь струи воды. Темно, как ночью. В Нат-Каде почти каждый день — ночь. И тьма живет здесь всегда. И Нивен — ее ребенок.

“Кинжал”, — напомнил внутренний голос, когда он уже собрался переступить через последний у двери труп. Нивен опустился на колено, чтоб вынуть оружие. И в этот самый момент над головой свистнула стрела.

Нивен рванул кинжал и швырнул туда, во тьму и дождь, швырнул наугад, но даже не услышал — почувствовал, что зацепил кого-то. Сейчас он чувствовал все вокруг. Он был воздухом.

Сделал шаг за дверь, прокручивая в руках мечи — и растворился в дожде.

Стал дождем.

“Куда тебя несет?” — устало пробормотал голос.

Нивен шел вперед. Он чувствовал все. Слышал, как в шелесте капель дождя шевелились люди по подворотням, по улицам, под стенами и навесами. Слышал, как доставали оружие — звон, с которым капли разбивались о него, был выше и четче. Слышал, как скрипели натянутые луки — несколько человек впереди на крышах.

И слышал движение совсем рядом, здесь, за углом.

Взмах меча сзади — разворот и блок, удар. И еще разворот — потому что двое выбегают из подворотни. Меч разрезает тугие струи дождя, рассекает плоть, и кровь снова орошает землю, но Нивену не до мыслей о крови, сейчас вообще не до мыслей. Он — ливень, он — Нат-Кад, он — тьма, он знает все.

Еще трое на пути. Разгон и прыжок в сторону — на забор. Чтоб с забора — крутанувшись, вниз, к ним, растерявшимся от неожиданного маневра. И снова разворот, и снова меч скользит мягко, входит плавно, режет — чтоб насовсем. Чтобы больше не встали. Не потому что Нивен кровожаден — ему не нужны живые позади, их движения будут отвлекать.

Еще один добивающий удар, не глядя, — и Нивен снова движется вперед.

Метнувшаяся в подворотню бродячая собака на мгновение отвлекла. Выбила из ритма. Заставила замереть — вспомнить Пса. Вспомнить себя. Стать телесным.

Но тело все еще готово было слушаться, раны не болели, и Нивен вновь вдохнул дождь, и вновь шагнул вперед. И едва успел почувствовать все вокруг, чтоб увернуться от пущенной сверху стрелы. Вспомнил о втором лучнике, но в тот же миг раздался грохот — обвалилась крыша, на которой тот должен был сидеть.

Нивен замер. Наклонил голову набок, всматриваясь в темные силуэты домов.

Вторая крыша за день. Они все старые, трухлявые, прогнившие, но сколько раз он по ним ходил и даже бегал — выдерживали. А тут уже вторая. И третий пролом. Кажется, Нат-Кад рушится. Кажется, Нат-Кад тоже умирает, вместе с ним. За компанию.

Что ж, давно пора.

Нивен не раз об этом думал — как будет хорошо, когда рухнет все. Когда все умрет. И все умрут. Будет пусто, тихо, светло. И может, даже закончится дождь.

Но не сейчас.

Нивен снова отвлекся — и пришлось падать вниз, чтоб уйти от удара меча. И, не поднимаясь, подсекать противника под ноги. Коротко добивать. И снова двигаться вперед.

Двигаться было уже труднее — дождь больше не был одним целым с ним. И хоть умирал Нивен вместе с Нат-Кадом, каждый умирал в одиночестве.

Все умирают в одиночестве.

Город был городом, а Нивен — обыкновенным монстром из подворотни. Как метнувшаяся в сторону шавка. Противников тоже осталось меньше, и — Нивен все еще слышал, ощущал пробитое струями дождя пространство вокруг себя — они сменили тактику. Поняли, что нападая поодиночке из-за углов, его не взять. И знали, конечно же знали, что он идет к дому. Потому собрались там, у высокого забора, замерли, молча ждали.

Нивен двинулся вперед.

Мечи — в опущенных руках, и с них вместе с дождем в землю вновь течет кровь.

На его мечах — так много крови. На мечах, на руках, на нем.

И снова возник легкий — пока еще легкий — зуд. Будто кровь была отравлена — и теперь яд впитывался в его кожу. Сквозь перчатки и плащ. Чтоб отравить его, снова сделать слабым, уязвимым.

“Ни боли, ни жалости, ни страха”, — напомнил себе Нивен.

И с каждым шагом одними губами повторял, как мантру:

— Ни боли. Ни жалости. Ни страха.

И снова вспомнил шавку — как та метнулась в сторону.

И тоже свернул: из переулка не к забору — на белую мостовую.

А они остались там — ждать с тыльной стороны дома. Никто не подумал, что он пойдет по белой мостовой. Ему не место на белой мостовой. И капающая с мечей кровь на ней видна — течет струйками-ручейками в щели. Прозрачно-розовая — вместе с дождевой водой.

Двое прохожих шарахнулось в сторону. Негласное правило Нат-Када: темные дела творятся лишь в темных подворотнях. Не выносятся на белые улицы и площади. Но кто его остановит?

Он дошел до Нат-Када.

Так — кто его остановит?

Нивен легко перемахнул забор, швырнул кинжал в сторону дернувшейся к нему тени во дворе, тень с хрипом свалилась наземь, а Нивен замер, прислушиваясь. Было тихо. Все ушли — и в доме было тихо. Одинокий страж у ворот не считается.

Бордрер вряд ли отправился бы лично проводить облаву. Такая туша ни в одну подворотню не пролезет. Где же он тогда?

Нивен двинулся к дому.

Те, у забора, медлительны, как все люди, но и они рано или поздно разберут, что к чему. А связываться с ними сейчас нет времени.

“Нет времени? — с сомнением переспросил внутренний голос. — Или тебе их жаль? Потому обходишь? Ни боли, ни жалости, помнишь?”.

“Заткнись уже, — подумал Нивен в ответ, — разговорился...”.

Раньше он почти никогда не спорил с собой — был уверен в своих действиях. Но чем дальше, тем чаще голос звучал в его голове. И ужасно мешал — Нивен не любил не только разговорчивых людей, но и разговорчивые голоса. Потому дернул плечом, будто хотел его стряхнуть, и замер у двери.

За дверью тоже ходили, взад-вперед. Но ходил всего один человек.

“Где все, Бордрер? — подумал Нивен. — Почему твой дом никто не охраняет?”

Подождал, пока человек дойдет до порога, пока развернется, чтоб сделать шаг прочь, — и ударил в дверь ногой. Дверь сшибла человека на пол, Нивен вошел следом, замер, прислушался. Тихо, совсем тихо.

Присел над человеком. Тот был жив, но без сознания.

Не допросишь.

“Идти на улицу? — с тоской подумал Нивен. — Ловить и допрашивать тех, кто ловит меня?”

Вслушался в мертвую тишину, присев над телом. И вдруг на втором этаже скрипнула половица.

Нивен решительно поднялся, почти бегом направился туда, взлетел по лестнице, направился прямиком к кабинету Бордрера, вышиб дверь ногой. Принюхался — пусто. Следующая дверь — спальня. Еще удар ногой — и снова пусто. Следующая…

— Нивен, — окликнули его сзади.