Мы мертвые

Майк Шэкл

МЫ МЕРТВЫЕ

Последняя Война 1

Перевод Александра Вироховского

ЛЕГЕНДА К КАРТЕ

Aisair — Айсаир

Aldrus Ocean — Алдрусский океан

Anjon — Анджон

Gundan — Гандан

Gambril — Гэмбрил

Jia — Джия

Dornway — Дорнуэй

Drasus Sea — Драсуское море

Inaka — Инака

Kiyosun — Киесун

Kotege — Котеге

The Meigore Channal — Мейгорский канал

Miyoshia — Миёсия

Selto — Селто

Chita — Чи́та

Whuhar — Ухар

Egril — Эгрил

Soutern Road — Южная дорога

Посвящается Тинни, Дилану и Зои

Молитва Шулка

Мы — мертвые, которые служат всем живым.

Мы — мертвые, которые сражаются.

Мы — мертвые, которые охраняют завтрашний день.

Мы — мертвые, которые защищают нашу землю, нашего монарха, наш клан.

Мы — мертвые, которые стоят в свете.

Мы — мертвые, которые смотрят в лицо ночи.

Мы — мертвые, которых боится зло.

Мы — Шулка, и мы — мертвые.

Мы — мертвые.

Мы — мертвые.

Мы — мертвые.

Мы — мертвые.

Мы — Шулка, и мы — мертвые.

1

Тиннстра

Котеге

Тиннстра держала нож в трясущейся руке. Это был маленький клинок, который она с легкостью украла в арсенале, изготовленный из лучшей ризонской стали и острый, как бритва. Идеально подходит для того, что ей нужно сделать. Идеально подходит для ее маленького запястья, ее маленькой вены.

Она сидела в своей комнате в Котеге. Места едва хватало для крохотной кровати, на которой она сидела, маленького письменного стола и стула у окна, а также камина, набитого дровами, несмотря на летнюю жару. Она сказала себе, что пот по ее спине течет из-за жары, но это было ложью. Страх. Именно страх заставлял ее руки трястись. Именно страх сделал самоубийство единственным вариантом, единственным выходом из положения. От нее не ускользнула ирония судьбы: девушка, боящаяся умереть, собирается покончить с собой.

Снаружи было тихо. Вечерняя трапеза закончилась, и большинство студентов, должно быть, занимались или наверстывали столь необходимый им сон. В обычную ночь Тиннстра тоже занялась бы этим, но это была необычная ночь.

Когда Тиннстра приехала в Котеге три года назад, она никак не ожидала, что все так закончится. В конце концов, мальчиков и девочек из лучших семей Шулка привозили сюда для обучения с шестнадцатилетнего возраста, а Тиннстра происходила из самой лучшей семьи. Ее отец, мать и трое братьев окончили Котеге с отличием и сделали выдающуюся военную карьеру. Никто не думал, что Тиннстру ждет другая судьба. Никто не думал, что она трусиха.

Теперь от правды никуда не деться. Больше никакого притворства.

Она посмотрела на свое предплечье. Она знала, где резать — Котеге научил ее этому. Знание анатомии человека делало убийц лучше. Прямо от верхней части предплечья вниз к запястью. Это будет немного больно, но ненадолго. Она потеряет сознание от потери крови еще до того, как боль станет слишком сильной.

Колокол пробил час. Времени больше не было. Они придут за ней. Она крепче сжала нож и попыталась успокоить руку.

Письмо к отцу лежало на столе. Она извинялась, умоляя его о прощении. Он направлялся в Гандан на севере вместе с остальными членами ее клана, чтобы сразиться с Эгрилом. Может быть, он уже там. К тому времени, когда он узнает о ее смерти, от Тиннстры не останется ничего, кроме пепла. Она знала, что это разобьет ему сердце, но лучше так, чем опозорить его имя. Ни у одного отца не должно быть такой дочери.

Она прижала нож к коже, рыдание сотрясло плечи. Ещё нет. Скоро. Если бы только она не была так напугана. Она не хотела умирать. Другого выхода просто не было. Не такого, который она могла видеть.

Ее сердце бешено колотилось. Пот щипал глаза, и она изо всех сил постаралась сморгнуть его, сосредоточившись на том, чтобы успокоить дрожащую руку. Будет намного больнее, если бы она не будет точной. И потребуется больше времени, чтобы истечь кровью. Она этого не хотела. Все должно закончиться быстро и безболезненно.

Нож холодил кожу, его лезвие было острым. Нужно только нажать, и лезвие сделает свою работу. Покончить со всем этим. Просто нажать и прорезать. И все же она не могла заставить свою руку что-либо сделать.

Желудок сжался. Подступившая желчь обожгла ей горло. Она проглотила ее, проклиная свою слабость. Она должна это сделать. Это было все, что у нее оставалось, единственный путь. Она не могла потерпеть неудачу, еще и в этом.

Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть: «Кадет Тиннстра, пора». Мужской голос. Не тот, который она знала. Один из охранников генерала. Она не ответила. На мгновение затрепетала надежда, что он может подумать, что она ушла, и оставить ее делать то, что она должна была сделать.

Он постучал снова:

— Пошли. Старик ждет.

Времени резать запястье уже не было. Она поднесла нож к своему сердцу, приставила острие к груди. Смерть будет мгновенной. Ее уже никто не спасет. Никакого бега в лазарет в последнюю минуту — даже если этот шулка вышибет дверь. Она закрыла глаза. Сделала еще один вдох. Время умирать.

Охранник постучал снова:

— Откройте дверь, кадет.

Она вцепилась в нож обеими руками, но дрожь только усилилась. По лицу текли слезы. Она не могла этого сделать. Она должна это сделать. Просто нажми. Во имя Четырех Богов, нажми. Покончи со всем этим, ты, гребаная тупая трусиха.

Охранник заколотил в дверь:

— Перестаньте валять дурака. Я больше не буду спрашивать.

Тиннстра уронила нож, который с грохотом упал на каменный пол:

— Я иду.

Она опустила рукав, вытерла глаза и надела свою кадетскую форму: темно-черную с серебряными пуговицами, застегнутую в соответствии с правилами и вычищенную. По крайней мере, Тиннстра выглядела умной, если не больше. Может, она и была худшим кадетом, но она знала, как одеваться. Однако было невозможно скрыть то, что она плакала.

Она вздохнула, отперла замок и распахнула дверь. Охранник генерала стоял в дверном проеме с таким видом, словно был в одной секунде от того, чтобы вышибить дверь сапогом. Его нагрудник был так отполирован, что она могла видеть в нем свои красные, воспаленные глаза. Его шлем с голубым плюмажем по центру выдавал в нем представителя клана Мизу. Не клан ее отца. Не ее клан. Она не знала, хорошо это или нет.

— Пошлите. Вы опаздываете.

Тиннстра не пошевелилась. Она была слишком напугана даже для того, чтобы идти.

В конце концов, он схватил ее за руку и потащил наружу. Он заставил ее двигаться по коридору, толкая и фыркая от отвращения. Тиннстра знала, что он чувствует. Она тоже чувствовала отвращение. Она подумала об этом маленьком, идеальном ноже, лежащем на полу ее спальни, и пожалела, что у нее не хватило смелости им воспользоваться. Теперь уже слишком поздно. Еще одна упущенная возможность.

Они подошли к главной лестнице и спустились вниз, проходя мимо кадетов, возвращавшихся в свои комнаты. Она не смотрела ни на кого, но знала, что они за ней наблюдают, могла слышать их шепот. Они все знали. Каждый знал.

Кабинет генерала находился в восточном крыле. Один долгий путь позора. Щеки Тиннстры всю дорогу горели, ноги подкашивались, и она была уверена, что вот-вот упадет.

Они прошли через центральный атриум с его длинными окнами, выходящими на плац. В дневное время там обычно тренировалась по крайней мере одна рота кадетов в полном боевом снаряжении, отрабатывающая легендарное построение фаланги Шулка: щиты сомкнуты, образуя неприступную стену, шестифутовые копья ощетиниваются смертоносной изгородью. Они двигались как единое целое, вперед, всегда вперед. Два шага. Удар. Два шага. Удар. Организованный. Эффективный. Смертоносный. Была причина, по которой за семьсот лет ни один враг ни разу не победил Шулка в битве. Их учили быть непобедимыми. Лучшими из лучших. Храбрейшими из храбрых.

Неудивительно, что Тиннстра не вписывалась в эту компанию.

Но разве я не права? Только потому, что не хочу погибнуть в какой-то дурацкой битве? Моя жизнь должна чего-то стоить. Она оглянулась на охранника. Почему у него не было таких же страхов? Она знала молитву Шулка, обет, который они все давали. Для нее это не имело никакого смысла. Мы действительно мертвые. Ну, а я — нет. Я хочу жить. Неудивительно, что она не смогла покончить с собой.

Два охранника в полном вооружении стояли на страже перед кабинетом генерала. Меч на бедре. Копье в руке. Глаза смотрят прямо перед собой.

Дверь открылась. Теперь выхода нет.

— Иди, — сказал ее охранник. — Лучше всего покончить с этим. — Она подняла на него глаза и увидела печаль в его глазах. Может быть, у него была своя дочь. Наверное молился, чтобы она не стала такой, как Тиннстра. Это был худший страх Шулка как родителя: иметь труса в качестве ребенка.

Она вошла в кабинет генерала, дыша с трудом и чувствуя, что ее тошнит.

Генерал Харка сидел за своим столом, скрестив руки. Слава Четырем богам, он был один. Он наблюдал, как она вошла, видел, как она вздрогнула, когда за ней закрылась дверь. Не было ни улыбки, ни приветствия, ни подтверждения того, что она знала его всю свою жизнь. В этой комнате он не был самым близким другом ее отца. Он не был ее крестным отцом. Он был командиром Котеге.

И он пугал ее до смерти.

Его волосы были завязаны в косичку и собраны в пучок на макушке, как это было принято у Шулка, подчеркивая его острые скулы. На столе горела свеча, но свет не падал на его лицо. Только глаза блестели, но, казалось, он смотрит прямо сквозь нее.

Его кабинет был прост. На одной стене висело знамя — зеленое, со знаком скрещенных копий его клана, Инарен. Его меч свисал с крючка на другой стене. Предназначенный для владения одной рукой, клинок был около тридцати дюймов длиной, обоюдоострый и чаще всего применялся для нанесения ударов при схватке вплотную. Основным оружием Шулка было копье. Меч предназначался для мокрой работы, когда ты смотрел кому-то в глаза, в безумии, которое наступало после того, как фаланга выбивала жизнь из своих врагов, и оставалась только зачистка. Шлем Харка — золотой, обозначающий его звание генерала, с зеленым плюмажем, символизирующим его клан — лежал на столе.

Под шлемом была карта; старая, потрепанная в боях. Джия занимала большую часть южной части континента, но на севере лежал Эгрил, их старый враг. Только крепость в Гандане отделяла Джию от них. Ей показалось, что она видит на карте пятна крови, покрывающие часть территории варваров. Подходяще, действительно. Других ориентиров не было — Эгрил не принимал гостей или послов. Эгрил не интересовался торговлей. Они хотели только того, что можно было украсть. Они любили только убивать.

Тысячу лет назад, когда у них еще была вся магия мира, джиане построили крепость за перевалом Гандан, остановив набеги Эгрила тридцатифутовыми стенами и предоставив им вместо этого убивать друг друга.

Тиннстра вытянулся по стойке смирно перед столом Харка, глядя прямо перед собой, взгляд скользил по его макушке, глядя в никуда. По крайней мере, это у нее получалось хорошо. Он не велел ей сесть или стоять вольно. Ничего, что могло бы ее успокоить. Она не заслуживала даже этого.

Он перебрал какие-то бумаги на своем столе, хотя ему и не нужно было читать ее отчет. Он уже знал. Все знали.

— Кадет Тиннстра из клана Ризон.

— Да, сэр. — Она пропищала эти слова и помолилась о том, чтобы у нее хватило сил услышать то, что хотел сказать генерал.

— Первый шулка происходил из клана Ризон, — сказал генерал. — Создан для защиты Джии, как только магия исчезла с лица земли.

— Да, сэр. — Ее отец рассказывал ей все истории, все мифы с того момента, как она родилась. Об утраченной магии. О том, как Боги стали людьми, прежде чем стать воинами. Сегодня магия существовала только в руках нескольких магов, которые были так же редки, как снег в летний день. Вот почему были нужны Шулка.

— Гордый дом с гордыми традициями, — продолжил генерал.

— Да, сэр. — Они были любимцами короля. Теми, кого всегда вызывали на битву первыми.

— Многие, включая меня, считают твоего отца лучшим из ныне живущих Шулка.

— Да, сэр. — Он был легендой, ему поклонялись все. Глаза людей загорелись, когда они слышали имя Грим Даген. О его подвигах пели песни. Дети притворялись им, когда играли в Шулка с деревянными мечами. Ее отец был всеобщим героем.

— Все ваши братья окончили Котеге с отличием.

— Да, сэр. — Они были совершенством. Достаточно тяжело иметь знаменитого отца, не говоря уже о том, чтобы пытаться пойти по стопам своих братьев. Иногда Тиннстра задавалась вопросом, как она может быть родственницей Бериса, Джонаса или Сомона. Они были так похожи на отца и мать — и так непохожи на нее во всех отношениях.

— Итак, вы можете себе представить, насколько неловкой это делает ситуацию для всех нас. — Он сделал паузу, перетасовал еще несколько листов бумаги. — И для меня.

— Да, сэр. — Тиннстра знала, что сейчас произойдет. Пусть это закончится. Просто произнеси эти слова. Пожалуйста. Нож ждал. Она все еще могла избавить отца от позора.

Харка пожевал губами, как будто ему не нравился вкус того, что он собирался сказать. Тиннстра не могла его винить:

— Это нормально — бояться. Все такие. Это делает нас людьми. Но обучение здесь, в Котеге, должно было помочь вам преодолеть свой страх.

— Да, сэр.

— Технически, вы одна из наших лучших кадетов — с мечом и в шуликане. — Он ущипнул себя за переносицу. — Но бесполезно мастерски владеть приемами, если вы слишком напуганы, чтобы сразиться с настоящим противником.

— Да, сэр. — Во имя всех Четырьмя Богов, она знала это слишком хорошо. Боевым стойкам ее научил сам Грим Даген. Было просто жаль, что он не мог поделиться с ней своим мужеством, как поделился мастерством. Стал бы ее отец посвящать ей все эти часы, если бы знал, что она трусиха?

Харка посмотрел на нее глазами, полными неодобрения. Как бы она ни привыкла к этому взгляду, он все равно причинял ей боль. Она знала, что должна сказать больше, объясниться, но у нее не хватало смелости даже на это.

— Вы не хотите рассказать мне, что произошло?

У Тиннстры перехватило дыхание. Харка был там, видел, что она натворила. Все видели. Она не хотела говорить об этом.

— Ну?

— Люди, с которыми мы сражались… Я видела выражение их глаз, мечи в их руках. Я знала… Я знала, что они хотят меня убить... и я испугалась. Я не хотела быть раненой или убитой. И я знала, что, если останусь там, если буду сражаться... — Она запнулась, когда слезы навернулись ей на глаза. — Это отличалось от тренировок, от любого тренировочного боя, в котором я когда-либо сражалась. Я знаю, что должна была поступить лучше, быть сильнее. Я знаю, мне следовало поверить в себя, но я...

— Вы убежали.

— Да, сэр.

— Вы бросили своих товарищей и подвергли их жизни риску.

— Да, сэр. — Тиннстру затошнило. Разговор об этом вернул все назад — песок, кровь, крики, мертвых. Она молилась, чтобы Харка больше ничего не сказал, но, как и многие ее молитвы, эта осталась без ответа.

Харка тяжело вздохнул:

— Мы выводим студентов на арену не потому, что нам это нравится или для развлечения. Мы делаем это по необходимости. У нас есть враги на севере, которые хотели бы видеть нас мертвыми или порабощенными. Арена — это самое близкое, что мы можем сделать для воссоздания реалий войны, где мы можем показать, каково это — рисковать своей жизнью ради своих товарищей, своего клана и своей страны.

Тиннстра кивнула. Она в меру прониклась этим ощущением.

— Эгрилы всегда ненавидели нас. Поколения назад они ненавидели нас за нашу магию. Они думали, что мы подобны Богам, а этого они допустить не могли. Но тогда мы могли строить города по мановению руки, летать по воздуху, как птицы, разжигать огонь щелчком пальцев, наполнять наши столы едой одной лишь мыслью. И мы отгоняли их, как надоедливых мух. — Харка на мгновение замолчал, наблюдая за реакцией Тиннстры. — Эта ненависть не исчезла, как только магия покинула эти земли. Теперь обязанность Шулка, происходящих из самых благородных семей, защищать всех джиан и сохранять нашу землю свободной. Те мужчины и женщины, которые стоят на стенах Гандана, останавливали смерть и разрушения, лившиеся на нас на протяжении многих поколений.

— Да, сэр.

— Было достаточно плохо, когда мы сражались со случайными племенами, но этот новый император Эгрила — Рааку — сделал невозможное и объединил их всех. Прямо сейчас, расположившись лагерем в миле от Гандана, находится самая большая армия, с которой мы когда-либо сталкивались. Отчеты сообщают о десятках тысяч.

Тиннстра поперхнулась:

— Но это невозможно...

— Нет. Нет, боюсь, возможно. Эгрилы гремят своими дубинками, обещая убить нас всех. Ваш отец сейчас направляется туда со всем своим кланом, чтобы присоединиться к клану Хаска. Десяти тысячам шулка предстоит столкнуться, возможно, с пятьюдесятью тысячами. Каждый мужчина и каждая женщина в Гандане должны внести свой вклад. Никого не должен… убегать, когда придет время сражаться.

Тиннстра ничего не сказала. Она могла думать только о своем отце, матери, братьях, стоящих лицом к лицу с тысячами эгрилов. Они победят. Они должны это сделать. Шулка всегда побеждают. Но… Ей хотелось плакать. Ей хотелось заболеть. Ей хотелось убежать, спрятаться в каком-нибудь убежище и не выходить оттуда, пока все не закончится, и они не вернутся целыми и невредимыми.

Харка переложил бумаги:

— Из уважения к вашему отцу и вашей семье, и, как ваш крестный отец, я готов дать вам еще один шанс — должен признаться, вопреки желаниям других учителей — при условии, что вы сможете заверить меня, что справитесь со своей слабостью. Можете ли вы пообещать мне, что этот инцидент больше не повторится?

Тиннстра перестала дышать. Ей нужно только сказать: «Да, сэр». Произнести маленькую ложь. Но она знала, что это даст ей передышку лишь на короткий период. И она снова окажется здесь.

Правда заключалась в том, что страх всегда был внутри, иногда выплескиваясь наружу. Она хорошо его скрывала, почти убедив себя, что страха не существует. Но в тот день прятаться было некуда. Ни от нее самой, ни от сотен зрителей, собравшихся понаблюдать.

Она бросила свое копье и щит и побежала, спасая свою жизнь, ломая фалангу, подвергая риску жизни своих друзей. И все потому, что не хотела умирать.

Лучше бы ей поскорее покончить с этим. Положить конец всем их страданиям. Она никогда не станет такой, какой они хотели ее видеть, — такой, какой была рождена стать.

— Нет, сэр.

Он поднял глаза, покачал головой, снова опустил взгляд. Нашел лист бумаги, взял перо, обмакнул его в чернила и подписал внизу свое имя. Он подул на чернила, положил листок обратно на стол, еще раз взглянул на него, затем снова на нее:

— Кадет Тиннстра из клана Ризон, властью, данной мне, я исключаю вас из Котеге. Утром в Айсаир отправляется фургон с припасами. Оттуда вы можете самостоятельно добраться до дома вашей семьи в Гэмбриле. Ваш клан, без сомнения, примет и другие меры.

— Что они сделают? — спросила Тиннстра. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

— От вас отрекутся, — ответил Харка. — Только Шулка может быть частью клана. Теперь вы не одна из нас и никогда не будете.

— И кем я буду?

— Никем. — Голос Харка был холоден как смерть. Он протянул ей листок бумаги. — Вы уволены.

Тиннстра уставилась на него, уставилась на листок бумаги в своей руке. Если она его возьмет, ее жизнь будет кончена. У нее останется только нож в ее комнате, но даже это было ложью. Она знала, что у нее не хватит смелости покончить с собой.

— Тиннстра, — сказал Харка, и его тон смягчился. Выполнив свой долг, он снова стал ее крестным отцом. — Возьми лист. Это к лучшему. Возможно, сейчас тебе так не кажется, но однажды ты оглянешься назад и поймешь, что это был тот момент, когда ты стала свободной.

— Свободной?

— Теперь ты можешь делать все, что захочешь. Не то, что диктует твой отец или чего ожидает твой клан. Тебе предстоит сыграть определенную роль в этом мире. Воспользуйся этой возможностью, чтобы узнать, какую. Начинай жить своей жизнью.

Тиннстра взял листа: «Благодарю вас, сэр». Она собиралась было отдать честь, поняла, что больше в этом нет необходимости, и вместо этого неловко улыбнулась и смахнула еще одну слезинку.

— Удачи.

Выйдя из кабинета, она остановилась в коридоре, внезапно потерянная в месте, которое было ее домом в течение трех лет. Она не знала, что чувствовала – смущение, страх, облегчение. Это сделано. Она вне. Ей больше никогда не придется брать в руки меч. Или стоять в фаланге.

И то, что сказал Харка, было правдой — она могла пойти куда угодно. Но только не обратно в Гэмбрил. Возможно, однажды она вернется туда, когда узнает, что там будет ее отец, ее семья, но не сейчас. Я могу пойти куда угодно. Где никто не знает, кто я такая. Где я могу быть обычной. Девушкой без имени. Я больше не дочь Грима Дагена. Я — это просто я.

Она улыбнулась. Это была прекрасная мысль. Может быть, так действительно лучше. Она не была такой уж трусихой. Она просто не была Шулка. Она взглянула на охранников, неподвижных, как статуи, бесчувственных воинов. В этом и была разница. У нее были чувства. Она хотела новых впечатлений. Она хотела что-то делать, чего-то добиться от себя. Она не хотела быть безмозглой убийцей.

Тяжесть спала с ее плеч. Тиннстра направилась в свою комнату, почти плывя по воздуху. Чем скорее она уйдет, тем лучше. Пришло время оставить Шулка позади и затеряться где-нибудь в другом месте. Она свободна. Впервые в своей жизни она свободна. Слава Четырем Богам.

Больше не нужно прятаться в тени, не желая быть замеченным. Куда бы она ни пойдет дальше, она узнает, кто она на самом...

Мир взорвался.

2

Дрен

Киесун

Дрен наслаждался жизнью.

Было уже поздно. Ему следовало бы поспать, немного отдохнуть перед тяжелым днем на лодке, когда ему придется рыбачить со своим отцом, дядей и кузеном. К черту рыбалку. Его отец называл это «поступать правильно». «Быть благоразумным». Ага, точно. Когда он подрастет, у него будет достаточно времени для этого. Но прямо сейчас? У Дрена есть дела поважнее. Поозорничать, например.

Он бежал по крышам, перепрыгивая через небольшие перегородки между зданиями, огибая водные башни, сердце бешено колотилось, кровь бурлила. Чувствую себя живым.

Его кузен, Квист, следовал за ним по пятам, для разнообразия не отставая. Дрен ухмыльнулся. Сон может подождать. Завтра они оба будут измотаны до предела, но ему было все равно. Отцы будут их ругать. Черт с ними. Беда в том, что эти старики забыли, каково это — быть молодыми. Они слишком заняты работой, чтобы помнить, что такое веселье.

Дрену нравилось бегать по крышам, свободно передвигаться по городу незамеченным. Здесь, наверху, он чувствовал себя королем мира, а не сыном рыбака. Наверху он не был ничьим рабом. Он был тенью, промелькнувшей мимо незамеченной и не замышлявшей ничего хорошего.

Луч луны давал немного света — не то чтобы Дрен в нем нуждался. Это был его город. Грязный, потный Киесун. Он прожил здесь всю свою жизнь и, если не считать работы на рыбацкой лодке своего отца, никогда не покидал городских стен, даже для того, чтобы исследовать горы к северу от города. Зачем это ему? Все, что ему было нужно, находилось в Киесуне. Все, что кому-либо было нужно, находилось в Киесуне. Портовый город был зажат на небольшой полоске земли в самой южной точке Джии, и доки, построенные над самой глубокой естественной гаванью в стране, работали двадцать четыре часа в сутки. Корабли прибывали из Мейгора, Чонгора и Дорнуэя, привозя все — от оливкового масла и вина до изысканных шелков, которые так любили богатые женщины.

В доках можно было неплохо поживиться, если действовать достаточно быстро. Особенно, если у тебя хватит ума не переусердствовать. Возьми слишком много, и ты рассердишь людей до такой степени, что они могут попытаться тебя остановить. Ограничься малым, и никто не будет беспокоиться. Только идиотов ловят на воровстве; только дуракам отрубают руки за воровство. Дрен не был ни тем, ни другим.

Некоторые говорили, что в Киесуне построили столько зданий, что можно было бы заполнить вдвое больше земли, и Дрен мог в это поверить. Когда ты окружен водой с трех сторон, тебе приходится обходиться тем, что у тебя есть, поэтому все дома были плотно прижаты друг к другу. Здания стояли шеренгой вдоль узких улочек, которые всегда были забиты людьми. На то, чтобы дойти из одного конца города в другой, нужны были часы. Даже поздней ночью на улицах было многолюдно. Вот почему по крышам было удобнее передвигаться. Никто не вставал на пути.

Даже если бы кто-то был там, наверху, выпивал или развешивал белье, они бы его не остановили. Они могли бросить на него взгляд, означающий, что он сошел с ума, или послать его подальше, но все это не имело значения. Дрен был бы уже далеко от них. И, конечно, у него всегда на поясе висел маленький нож, если что-то пойдет наперекосяк.

Они на большой скорости приблизились к краю здания. Шесть футов до следующего ряда домов, тридцать футов лететь до земли, но Дрен не сбавил скорость. И не заколебался. Он двинулся прямо вперед, заставив себя бежать еще быстрее. Небольшой прыжок на конец крыши, и он бросил себя в воздух.

Ему нравился этот момент, когда он висел в воздухе, почти летел. У большинства людей не хватило бы ни нервов, ни смелости, ни яиц, чтобы совершить подобный прыжок. Но Дрен ничего не боялся. Опасность. Острые ощущения. Это то, что заставляло его чувствовать себя чертовски фантастически.

Слишком скоро его ноги коснулись противоположной стены, затем небольшой толчок, и он на крыше, перекатился, замедляя движение, а потом снова вскочил на ноги.

Именно так. Легко.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Квиста. Глаза его кузена были широко раскрыты и блестели в лунном свете, полные страха, но он все равно прыгнул, размахивая ногами и руками, чтобы преодолеть расстояние. Одно можно точно сказать о Квисте: он всегда был готов рискнуть.

Его приземление было не таким грациозным, как у Дрена — больше похоже на удар и кувырок, — но не имело значения, как ты приземлился, главное, чтобы ты это сделал.

— Легче не становится, — сказал Квист, надувая щеки.

— Тебе нужно немного сбросить вес, — поддразнил его Дрен, хотя его кузен был худым, как щепка. Никто не может растолстеть, целыми днями таская сети на рыбацкой лодке.

— А мы не можем пойти куда-нибудь выпить? Сегодня на улице чертовски жарко, и я бы предпочел не обливать свои яйца потом, бегая по крышам.

Дрен хлопнул кузена по плечу.

— Это Киесун. Здесь всегда чертовски жарко. По крайней мере, здесь, наверху, прохладнее, чем внизу. — Он широко раскинул руки. — Почувствуй гребаный ветерок. Ты можешь дышать.

— Я и в таверне могу дышать спокойно, спасибо большое, — проворчал Квист, но все же поднялся на ноги. — Саша спрашивала о тебе.

Дрен навострил уши:

— Точно?

Квист ухмыльнулся:

— Точно.

— И?

— Она сказала, что сегодня работает в таверне старика Хэстера, и мы могли бы мы заглянуть к ней выпить.

Дрен закусил губу при мысли о том, чтобы выпить с Сашей. Она была прекрасна. Самая прекрасная девушка во всем Киесуне. Одна мысль о ней заставляла его сердце учащенно биться.

— Это всего в нескольких улицах отсюда, — сказал Квист.

Дрен окинул взглядом крыши, мысленно прослеживая маршрут к заведению старика Хэстера. Саша разносила напитки, вызывая много смеха у посетителей, в то время как мужчины боролись за ее внимание. Она могла получить того, кого хотела. Но она хотела его. Ну, по крайней мере, он так думал.

Квист наблюдал за ним, ожидая, не поддастся ли он искушению. Дрен рассмеялся. Кузен был умным парнем. Он точно знал, какой крючок нужно зацепить. Ну что ж, это тоже к черту:

— Мы можем пойти навестить ее после того, как посетим Шулка. Тогда нам будет что рассказать.

Квист покачал головой:

— Я говорю это в последний раз — это гребаная глупая идея.

Дрен обнял кузена за шею, притягивая его к себе:

— Эта идея сделает нас знаменитыми.

Квист высвободился:

— Я не хочу быть знаменитым. Я не хочу, чтобы Шулка стучались в мою дверь с обнаженными мечами, готовые отрубить мне голову.

— Расслабься. Этого не случится, — сказал Дрен. — Представь себе, что ты будешь чувствовать, когда все будут говорить о том, что мы сделали! Мы будем теми, кто выставил Шулка дураками.

Квист все еще не был убежден:

— Ты ведь понимаешь, что они лучшие бойцы в мире, лады?

Дрен кивнул.

— Никто не побеждал их в битве. Никогда.

— Это я тоже знаю.

— И все они носят мечи и копья и наслаждаются убийством людей. Таких людей, как ты и я. Особенно если они подумают, что мы проявили к ним неуважение.

Дрен снова кивнул.

— И они забирают половину того, что мы зарабатываем, в виде налогов, чтобы они могли идти и играть в солдатики весь день напролет. «Цена за нашу безопасность» и вся эта чушь. Высокомерные ублюдки. И мы должны вставать на колени и гнуться как гребаные, когда они будут идти мимо, иначе они могут отрезать нам головы. Они думают, что они лучше нас только потому, что родились в правильной чертовой семье. — Дрен сплюнул. — Ну, мы собираемся показать им, что мы на самом деле о них думаем. Может быть, я всего лишь сын рыбака, но я ничуть не хуже их.

— Ладно, ладно, — сказал Квист. — Достаточно. Я в деле. Я же говорил тебе, что пойду с тобой. Только не читай мне еще одну лекцию о достоинствах и недостатках Шулка. Достаточно того, что наши отцы твердят об этом. Мир таков, каков он есть.

— Дыхание восстановилось? — спросил Дрен, подмигнув. — Готов идти?

— Пошел ты.

Они снова двинулись в путь, ноги летели по плоским крышам, перепрыгивали через щели, переходили к следующему зданию, следующему ряду, направляясь на запад. Они пробежали мимо дома Дрена, и он ухмыльнулся. Его родители спали в постели, думая, что он находится с комнате рядом.

Пот тек у него по спине, рубашка прилипла к коже. Квист прав. Чертовски жарко. Но останавливаться нельзя. В любом случае скоро пойдет дождь, так что нельзя терять времени. Один сильный летний шторм мог бы заполнить городские водные башни, но это также разрушило бы план Дрена.

Они миновали последнее здание, и вот они — казармы Шулка. Они пригнулись за парапетом стены и выглянули наружу, чтобы убедиться, что их никто не заметил. Конечно же, никто их не видел. Поблизости никого не было.

Казармы в западной части города находились всего в трех улицах от дома Дрена, слишком близко, на его вкус. Три корабля были пришвартованы к небольшому военному причалу на случай, если какой-нибудь пират окажется достаточно глуп, чтобы попытать счастья с торговым судном.

За доками виднелись ряды жилых домов, конюшни и плац для парадов. Отец Дрена сказал, что там было расквартировано более тысячи мужчин и женщин – ублюдки с черными перьями из клана Хаска. В городе не хватало места, а казармы занимали большой кусок того, что было. Типично для гребаных Шулка. Пусть все остальные живут как крысы, пока они живут как лорды.

Стена отделяла казармы от города, но, как и везде в Киесуне, дорога, идущая рядом со стеной, была достаточно узкой и ее было легко перепрыгнуть. Много густых теней, в которых могли бы работать Дрен и Квист.

— Выглядит тихо, — прошептал Квист.

— Я же говорил тебе — большинство из них уехали на север. Опять какие-то проблемы с Эгрилом, — ответил Дрен.

— Чертовы козлоногие уроды. — Квист сплюнул. — Ты видел беженцев из Эгрила в городе? Ты не можешь пройти и двух ярдов, не споткнувшись об одного из них. Мы должны выбросить их в океан. Помочь им двигаться дальше. В Киесуне не хватит места для них всех. И, несомненно, не хватит воды.

Дрен не обратил внимание на его слова. Квисту нравилось ныть так же сильно, как и их отцам. Он взобрался на лестницу, спускавшуюся по стене. Пыхтя, его двоюродный брат последовал за ним, и они спустились в переулок. Там было полно дерьма и грязи, выброшенного хлама и протухшей еды. Квиста затошнило, но Дрену было наплевать на легкую вонь. Особенно если она отпугнет всех остальных.

Он достал краску и кисти, которые спрятал там несколько дней назад, затем протянул кисть и баночку Квисту:

— Ты нарисуешь член настолько большим, насколько можешь. Я напишу слова.

— Нас убьют, — сказал Квист.

Дрен усмехнулся:

— Нет, если мы будем быстрыми. Наступит утро, и все это увидят.

Они перебежали дорогу, пригибаясь и держась в тени. Оказавшись там, они присели на корточки и открыли глиняные горшочки с краской. Она была красной, как кровь, и идеально подходила к стенам цвета охры. Гребаные Шулка. Хуесосы, большинство из них.

Дрен принялся за работу, нанося краску и посмеиваясь про себя. Он задержится поблизости и понаблюдает, как у Шулка закрутятся яйца, когда они это увидят. Какое это будет зрелище!

Он почувствовал руку Квиста на своем плече. Дрен обернулся. «Ты закончил... » Слова застряли у него в горле. Позади стоял не его кузен, а гребаный шулка, и в руке у него был меч. Квист стоял на коленях в нескольких ярдах от него, за его спиной стоял еще один шулка с обнаженным мечом.

— Что за хрень вы тут делаете? — прорычал шулка.

Дрен упал на колени, ему не нужно было слишком притворяться, чтобы выглядеть испуганным:

— Пожалуйста, это была просто шутка. Мы не хотели никого обидеть.

Шулка посмотрел на стену:

— Мне это не кажется шуткой.

— Я это счищу. Я обещаю. — Дрен склонил голову, ненавидя себя за то, что съежился, но слишком остро ощущая меч в руке шулка.

— Как ты думаешь, что нам следует с ними сделать, Кастер? — спросил шулка своего товарища.

— Закон ясен. Они рабы. Убей их, — сказал другой.

Дрен посмотрел вверх и увидел, как поднимается меч.

3

Джакс

Гандан

Джакс сидел за своим столом, спрашивая себя, когда же Эгрил нападет. Он был сыт по горло ожиданием и всей административной работой, которую ему приходилось выполнять, чтобы содержать армию в Гандане. Он хотел, чтобы Эгрил просто пошел в атаку; тогда он сможет делать то, что у него хорошо получалось, — убивать ублюдков. И, конечно, их там было предостаточно, ожидающих, когда их втопчут в грязь.

Его настроению не способствовало то, что в Гандане было чертовски холодно, несмотря на то, что на севере это считалось летом. Как бы ему хотелось вернуться в Киесун, насладиться настоящим теплом.

Он подбросил в огонь еще одно полено. Местные жители, работавшие в Гандане, считали его сумасшедшим за то, что он поддерживал огонь, но он провел достаточно лет в сырости и холоде на полях сражений и знал, что надо наслаждаться комфортом, пока возможно.

Кто-то постучал в его дверь.

— Войдите, — крикнул Джакс.

Дверь открылась, и вошел его сын, Кейн, выглядевший во всех отношениях идеальным солдатом клана Хаска. Гордость переполнила Джакса. Трудно поверить, что мальчик уже был капитаном. Его безупречный нагрудник сверкал в свете камина, на голове был шлем с черным плюмажем и опущенными щитками для защиты щек, готовый к войне.

— Даген прибыл со своими людьми.

— Тогда пойдем и посмотрим на него. — Джакс поднял свой меч и прикрепил его к поясу.

— А как насчет твоих доспехов? — спросил Кейн, указав подбородком.

Его нагрудник был прислонен к стене. Он был покрыт тысячами царапин и мелких вмятин, напоминавших о целой жизни, проведенной в боях, но все еще сохранял тот блеск, которого мог добиться только профессиональный солдат.

— Я думаю, что выживу без него. Эгрилы не собираются нападать в этот самый момент.

— Ты тот, кто приказал каждому мужчине и женщине носить его на службе.

Джакс улыбнулся. Парень был прав. Он всегда был чертовски прав. Совсем как его мать. Он подобрал свои доспехи, надел их через голову и туго затянул ремнями:

— Теперь ты счастлив?

— Шлем? — На губах Кейна промелькнула тень улыбки.

— Не думай, что я не прикажу выпороть тебя за неподчинение только потому, что ты мой сын, — проворчал Джакс, поднимая свой золотой шлем и засовывая его под мышку.

Кейн вытянулся по стойке смирно и отдал честь:

— Да, сэр.

— Пошли, давай найдем Дагена.

Они вышли наружу, на свежий вечерний воздух. Солнце опустилось за горы, оставив за собой красные, золотые и пурпурные полосы, перечеркнувшие небо. Как всегда, масштабы крепости не переставали его поражать.

Гандан был больше похож на маленький город, чем на военный лагерь. С годами он рос, привлекая все, в чем нуждались солдаты — места, где можно поесть, выпить, поиграть в азартные игры, потрахаться, подраться — и всех людей, необходимых для того, чтобы это произошло. Там были дома для мужей, жен и детей, конюшни, оружейные мастерские, кузнечные, плотников... Список можно было продолжать и продолжать. Ходили разговоры о том, чтобы отослать всех гражданских, когда Эгрил двинулся на юг, но стены не были пробиты за семьсот лет, и теперь это не изменится.

Зубчатые стены тянулись на пять миль между двумя горными хребтами, перегораживая долину, которая была единственным маршрутом между Джией и Эгрилом. Сама главная стена была высотой в тридцать футов. Джакс мог только спрашивать себя, сколько пота, крови и слез, должно быть, ушло на строительство стены семь столетий назад. Она выглядела так, словно выросла из земли в виде цельного куска скалы. На ее поверхности не было никаких признаков кирпичей или стыков — просто гладкий камень от одного конца до другого. Мифы утверждали, что стена был воздвигнута за один день каким-то магом, но Джакс в это не верил. Просто чепуха, чтобы произвести впечатление на местных. Конечно, ни один из магов, которые все еще оставались в живых, не был способен ни на что столь впечатляющее. Даже Аасгод, Лорд-маг.

Даген ждал на плацу, выстроив своих шулка позади себя. Еще четыре тысячи мужчин и женщин присоединятся к шести тысячам, которыми Джакс уже командовал в Гандане. Безумие. Даже учитывая огромное количество эгрилов в долине за пределами стены, Джакс не понимал, почему кто-то решил, что ему нужна дополнительная помощь в Гандане. Не было ни одного эгрила, которого он не смог бы убить.

Джакс выбросил эти мысли из головы и подошел к своему старому другу:

— Грим Даген собственной персоной! Рад тебя видеть.

— И я, — ответил Даген. — Сколько времени прошло? Три года? Четыре? — Двое мужчин схватили друг друга за предплечья. Даген ничуть не изменился. Он все еще выглядел крупнее любого горного Коджина. Вокруг глаз появилось еще несколько морщинок, но их и у Джакса было предостаточно.

Джакс рассмеялся:

— Восемь.

— И потребовалось всего несколько тысяч эгрилов, чтобы снова собрать нас вместе.

— Я просто надеюсь, что ты не зря потратил время, придя сюда. У нас более чем достаточно Шулка, чтобы справиться с дикарями.

— Аасгод беспокоится, — сказал Даген. — Я думаю, он послал бы сюда все кланы, если бы мог. Как бы то ни было, он заставил меня привести с собой двух его магов.

Спина Джакса напряглась. У него не было времени на магию:

— Зачем они нам нужны?

— Он боится этого их императора. Он даже говорит о Секановари.

— Он думает, что это Последняя Война? Этот человек сумасшедший.

Даген пожал плечами:

— Его слово имеет большой вес при дворе. Люди слушают. Люди напуганы.

— Рааку ничем не отличается от остальных дикарей, — сказал Джакс. — Может быть, немного злее, но это все. Это не конец света.

— Эгрилы верят, что он — сын их Бога, Кейджа. Вот почему племена объединились вокруг него.

Джакс усмехнулся:

— Чепуха. Он просто использует их веру, чтобы напугать ублюдков, чтобы они последовали за ним —и убивает всех, кто этого не делает. Беженцы, хлынувшие через стену, являются свидетельством этого. Он совершает геноцид в Эгриле. Повсюду тела. — Он сплюнул. — И скатертью дорога им всем. Единственный хороший эгрил — мертвый эгрил.

— Не могу с этим поспорить. Я думаю, Кариин дурак, что заставляет нас впускать их в Джию. Трудно проявить милосердие к какому-нибудь эгрилу, когда я провел всю свою жизнь, сражаясь с ними.

Джакс повернулся к Кейну:

— Отведите людей Дагена в их комнаты, а затем накормите. Дайте им хорошенько выспаться ночью, а затем начните включать их в список утренних дежурств.

— Да, сэр. — Кейн отдал честь, повернулся и зашагал прочь.

— Это был твой сын? — спросил Даген.

— Да. Мне все еще трудно в это поверить. Такое ощущение, что только вчера я учил его ходить. Как поживают твои дети? Они уже принесли свои клятвы?

— Мальчики, да. — Даген махнул рукой назад, в сторону своих войск. — Берис, Джонас и Сомон здесь, со мной, а жена ведет Второй Полк.

— А как насчет дочери?

— Она близка к окончанию школы в Котеге. Я возлагаю на нее большие надежды. — Гордость засияла на его лице.

— Наши дети станут нашим величайшим наследием.

— Да. — Даген улыбнулся. — Ты не хочешь показать мне Эгрил? — Он махнул рукой в сторону зубчатых стен.

— Почему бы и нет. Их много. — Когда Джакс повернулся, чтобы отвести Дагена к стене, он заметил мужчину и женщину, неловко стоявших в стороне, неуместных среди воинов. — Это и есть маги?

— Да, — сказал Даген и помахал им рукой. — Генерал Джакс, позвольте представить вам Хьюларса и Матис. — Хьюларс был высоким худощавым мужчиной, который выглядел так, словно вот-вот заплачет. На его впалых щеках не было ни кровинки, а глаза метались по сторонам, словно ожидая, что внезапно появится враг и начнет убивать всех подряд. В Матис было больше искры. Она была маленькой и компактной, с коротко подстриженными темными волосами. В отличие от ее друга, на ее лице не было заметно страха. Она протянула руку, которую Джакс проигнорировал.

— Я не знаю, почему Аасгод думает, что вы нам здесь нужны, но в случае сражения не вставайте на пути ни у кого из моих Шулка, — сказал Джакс.

— Мы прошли полную боевую подготовку, — сказала Матис. — Мы здесь, чтобы помочь.

Джакс хмыкнул, не впечатленный.

— Генерал как раз собирался показать мне врага с крепостной стены, — сказал Даген. — Не хотите ли к нам присоединиться?

— Да, спасибо, — сказала Матис, хотя Хьюларс, казалось, был с ней не согласен.

Джакс провел их через внутренний двор и направился в ближайшую башню. Он взял за правило здороваться со своими солдатами, проходя мимо них. Даже простая улыбка имела значение. Это было самое малое, что он мог сделать, если собирался послать их сражаться для него и, возможно, умереть.

Они стали карабкаться по лестнице к парапетам, медленно поднимаясь по мере того, как ступеньки кружились вокруг невидимой оси. Когда они вышли на зубчатую стену, их встретил пронизывающий ветер, и Джакс пожалел, что не захватил с собой плащ. То же мне лето.

Стена аж щетинилась от деятельности. Одновременно там находились четыре тысячи Шулка, каждый в полном боевом облачении, с мечом у бедра, копьем в одной руке и щитом в другой. Четыре тысячи лучших мужчин и женщин, когда-либо носивших оружие, и еще больше ждут внизу, в лагере, готовые прийти на зов. Вдоль стены через равные промежутки были расставлены горшки с кипящей смолой, чтобы вылить ее на первых идиотов, которые испытают свою удачу. Рядом с ними лежали груды камней, которые нужно было сбросить. За ними находились лучники с корзинами стрел, ожидающие приказа, чтобы их выпустить. Все на месте, чтобы остановить врага. Готовые начать убивать. Что бы ни сделал Эгрил, Шулка были готовы.

Джакс подвел их к центру стены:

— Вот они.

— Клянусь Четырьмя Богами, — сказал Даген. Маги тоже остановились при виде этого зрелища, открыв рты и широко распахнув глаза.

Враг был более чем в миле, расположившись лагерем на дне долины и на холмах по обе стороны от нее. В темноте пылали костры — их было так много, что казалось, будто вся долина охвачена пламенем.

— Сколько их там? — спросил Хьюларс.

— Около тридцати тысяч, по нашим оценкам. Я посылал шпионов, но вернулись только их головы, так что я больше не тратил впустую ни одной жизни, пытаясь узнать больше. — Джакс пожал плечами. — В любом случае, это не имеет значения. Пять тысяч, десять тысяч, пятьдесят тысяч — никто из них не пройдет ни через стену, ни через наших Шулка.

— Вы думаете, они нападут? — спросила Матис.

— Они ведь пришли не просто поболтать, так? — сказал Джакс. — Конечно, нападут. Это просто вопрос времени.

Словно в ответ, по всей долине разнесся бой барабанов. Бум. Бум. Бум. Бум. Снова и снова. Громче, быстрее. Затем раздался рев самих солдат Эгрила.

— Что происходит? — спросил Хьюларс.

Джакс натянул шлем и застегнул его:

— Похоже, вы прибыли как раз вовремя.

Офицерам на стене не нужно было ничего объяснять. Они знали. Вверх и вниз по зубчатым стенам раздавались приказы, все готовились встретить надвигающуюся атаку. Прозвенел тревожный колокол, чтобы предупредить лагерь и привести в готовность резервы.

Джакс гордился тем, как Шулка двигались со спокойной эффективностью и идеальной дисциплиной. Никто не выказывал того волнения, которое они все, должно быть, испытывали — Джакс точно. В конце концов, его желание исполнилось. Пора начинать убивать.

— Должен ли я призвать к стене свои войска? — спросил Даген.

— Пока нет, — ответил Джакс, вглядываясь в ночь. — У нас здесь достаточно сил, чтобы справиться со всем, что они на нас бросят. Может быть, через несколько часов нам понадобятся несколько свежих рук с копьями.

— Несколько часов? — захныкал Хьюларс. — Как долго это будет продолжаться?

— Это гребаная война, — огрызнулся Джакс. — Она продолжается до тех пор, пока одна из сторон не умрет.

Хьюларс обменялся взглядами с Матис, выражая какую-то невысказанную мольбу.

— Слезь с моей стены, если боишься, — сказал Джакс. — Ты можешь пойти и спрятаться вместе с женщинами и детьми в лагере. Там ты будешь в достаточной безопасности.

— Мы останемся, — сказала Матис. Она вытащила из-под мантии маленький флакончик, откупорила его и выпила содержимое.

— Ваш выбор, — сказал Джакс, — но не путайтесь под ногами. Нам предстоит совершить много убийств.

4

Вторжение

Ветер донес до стен Гандана новый звук. Джакс хорошо его знал, но все равно он застал его врасплох.

— Это что?.. — спросил Даген. Он тоже его знал. Каждый солдат знал.

— Они маршируют, — сказал Джакс.

— Эгрилы не маршируют, — сказал Даген.

Джакс не ответил, но Даген был прав. Эгрилы бежали, кричали, умирали — но не маршировали. Дикари не маршируют.

— Что происходит?

Джакс обернулся и увидел Кейна, бегущего к ним со щитом и копьем в руках:

— Они атакуют?

— Я ожидал, что глупые вопросы будут задавать маги, а не ты, — сказал Джакс.

— Извините, генерал. — Кейн склонил голову.

— Не стой просто так — займи позицию, — приказал Джакс. Его слова прозвучали резче, чем он намеревался, но никто не получал привилегий. Что-то было не так, что-то его беспокоило. Все происходило не так, как он ожидал — как это было всегда.

Он вгляделся в темноту. Там были какие-то очертания, белые точки, приближающиеся к ним из темноты. Кем они были? Он напряг зрение, перегнувшись через парапет, как будто еще пара дюймов могла помочь.

— Что вы видите? — спросила Матис.

Мужчины. Марширующие мужчины. Эгрил. И они были… Джакс отпрыгнул назад, потрясенный:

— Эти ублюдки одеты в доспехи.

— Ночь, должно быть, играет с твоими глазами злую шутку, — сказал Даген, занимая место Джакса, чтобы посмотреть самому. — Эгрилы носят меха и шкуры, а не металл.

Пронзительный крик заглушил все дальнейшие комментарии. Все вздрогнули. Звук был неземным и душераздирающим, как будто сам мир был ранен и кричал от боли. Он тянулся все дальше и дальше, такой громкий, что заглушал все и делал невозможными даже самые простые мысли. Громче и громче, а потом... все просто прекратилось.

Потребовалось мгновение или два, чтобы в ушах Джакса перестало звенеть и снова послышался неумолимый топот приближающейся армии Эгрила. Прежде чем он услышал крики, доносившиеся из лагеря.

Они все обернулись, не скрывая своего удивления. За криками последовал лязг стали о сталь, крики, приказы, битва.

— Во имя Богов, что это такое? — спросил Джакс. В лагере шли бои. Там, где не должно было быть врагов. С того места, где он находился, все казалось нормальным, но нельзя было ошибиться в звуках оружия, делающего свою кровавую работу.

Мир снова завизжал, и на этот раз Джакс увидел это — на другой стороне лагеря вспыхнул белый свет. Затем еще один на западе, и еще, и еще, по всему лагерю, и с каждым разом шум становился все громче.

— Врата, — сказала Матис с побелевшим лицом.

— Что? — спросил Джакс, но маг уже бежала к лестнице. Остальные последовали за ней, и Джакс мог видеть, как дисциплина дрогнула на лицах его солдат. Это было не то, что кто-нибудь из них ожидал.

— Оставаться на позициях! — проревел он, указывая назад, на долину. — Там, внизу, достаточно Шулка, чтобы справиться с чем бы то ни было. У вас у всех есть своя работа, которую нужно делать. На случай, если вы забыли, к нам приближается гребаная армия. — Его слов было достаточно, чтобы выпрямить их спины.

Внезапное движение в долине привлекло его внимание. Что-то мчалось к ним из теней, прыгая по земле, так быстро, что за ним было почти невозможно уследить.

— Лучники! Пристрелите эту штуку, — приказал он.

Что бы ни происходило в лагере, становилось все хуже. Звучало так, словно внутри Гандана шла полномасштабная война.

— Даген, спускайся туда. Выясни, что происходит, и останови это так быстро, как только сможешь. — Джакс не стал смотреть вслед уходящему другу. Этот человек мог справиться с чем угодно. Вместо этого он не сводил глаз с существа, мчащегося к ним.

Хьюларс стоял рядом с ним, бормоча что-то себе под нос, ломая руки, чертовски обеспокоенный. Джакс уже собирался сказать ему, чтобы он слез со стены, когда маг вытащил из-под своей мантии пузырек и его выпил. Что бы это ни было, это, казалось, взбодрило Хьюларса, потому что он разжал руки и выпрямил спину. Джакс чуть сам не попросил глоток. Внутри у него возникло какое-то чужеродное ощущение, которое Джаксу ни капельки не понравилось.

Существо было в тридцати футах, в двадцати, в пятнадцати. Стрелы опускались по дуге слишком медленно, чтобы приблизиться к нему. Тем не менее, ему предстояло иметь дело со стеной, и оно ни за что не смогло бы подняться и перевалить через край.

У существа были другие идеи. Когда оно оказалось достаточно близко, то прыгнуло прямо на стену и пробежало вверх все тридцать футов. Не замедляясь и не падая.

Не было времени даже выкрикнуть предупреждение — существо перемахнуло через парапет и забралось на зубчатые стены, ревя и рыча. В мгновение ока у его ног оказался мертвый шулка. Брызнула кровь, когда оно полоснуло когтями и разорвало клыками. Двигается так быстро. Тень, извивающаяся, поворачивающаяся, убивающая. Впервые в жизни Джакс увидел, как шулка повернулся и побежал.

Хьюларсу удалось взять себя в руки настолько, чтобы создать огненный шар в своей руке. Он занес руку, чтобы метнуть его, но существо заметило его прежде, чем маг успел сделать что-либо еще. Оно взвыло — кровь и внутренности капали с его клыков и когтей — и прыгнуло прямо на мага. Никто не успел среагировать, прежде чем существо обрушилось на Хьюларса. Убило его. Разорвало его на части и вытащило внутренности, сердце, легкие.

Все произошло так быстро. Джакс не отреагировал, не атаковал, хотя демон был прямо рядом с ним. Он просто наблюдал, не веря во все это. Все это было невозможно. Все это не имело смысла.

Кейн оказался проворнее. Он ударил копьем, но существо оказалось быстрее. Оно перехватило древко взмахом руки и атаковало. Еще один удар разбил щит его сына вдребезги, а затем демон обрушился на Кейна с чудовищной силой, отправив его в полет со стены в лагерь внизу. Кейн. Его сын. Ушел. Просто так.

Дюжина шулка атаковала из-за стены щитов, используя свои копья, чтобы нанести удар существу. Демон набросился на них, нанося удары как по щитам, так и по копьям, стремясь убить людей, владеющих ими. За каждую рану, полученную от шулка, существо забирало еще одну жизнь. Еще больше шулка вступали в бой, чтобы занять место своих павших товарищей. Наконец численный перевес сработал, и они измотали его, загнали в угол, убили.

Джакс уставился на труп. Это было чудовище. Демон! Его даже не должно было существовать, и все же оно убило более тридцати шулка, убило Кейна, убило мага за считанные минуты. Все это не имело смысла. Ничего из этого.

Он вглядывался вниз, в лагерь, надеясь увидеть Кейна, молясь, чтобы тот каким-то образом остался жив, чтобы какое-то чудо спасло его. Но он видел только ожесточенные бои. Люди умирали.

Там были люди в белых доспехах и масках-черепахах, сражавшиеся с шулка, размахивая скимитарами и короткими копьями. Они двигались синхронно, хорошо натренированные, безжалостные.

Это был Эгрил.

И он побеждал.

* * *

Тиннстра закричала, когда огненный шар прорвался через окно атриума в Котеге.

Взрывная волна осыпала Тиннстру осколками стекла, отбросила ее к стене и выбила воздух из легких. Она тяжело приземлилась на плечо, когда на нее посыпались осколки стекла, дерева и камня. Здание наполнилось дымом, и сквозь звон в ушах Тиннстра слышала крики людей.

Она приподнялась на трясущихся руках, сплевывая кровь и грязь изо рта. Вокруг нее лежали мертвые тела, разорванные в клочья взрывом, но она выжила. Каким-то образом она была жива.

Где-то прозвенел колокол. Сигнал тревоги. Котеге под атакой.

Тиннстра поднялась на ноги и, пошатываясь, вывалилась наружу. Ей нужен был воздух, ей нужно отдышаться и сориентироваться, но вокруг царил хаос. По всему плацу пылали пожары. Мальчик держал на руках тело своего друга, взывая о помощи. Девушка ползала по грязи в поисках потерянной руки. Двое студентов прижимали бинты к животу павшего товарища, пытаясь остановить его жизнь, вытекающую из ужасной раны. Другие разбегались во все стороны, их лица были перепачканы кровью, грязью и пылью. Они взывали о помощи, руководстве и приказах.

Тиннстра стояла там, наблюдая за хаосом, застыв на месте. Из дыры в стене западного крыла, рядом с ее комнатой, валил дым. Студенты и Шулка высыпали из главного здания, пристегивая доспехи, надевая шлемы, размахивая всем оружием, которое было у них под рукой. Мальчик, у которого из пореза на голове текла кровь, указывал на небо, что-то кричал, но казалось, что он говорит на другом языке, которого она не понимала.

Что-то пролетело высоко над ними. Фигура, мелькавшая между дымом и тенью. Она устремилась к ним. Быстрая, атакующая. Тиннстра хотела убежать, но ноги ее не слушались. Кем бы ни было это существо, она никогда не видела ничего подобного. Оно было слишком велико для птицы. Затем она увидела руки, ноги, тело. Человек. Нет, не человек. Только не человек. У него были крючковатые кожистые крылья, которые простирались на шесть футов в обе стороны. Выпуклые глаза, пылающие красным от ненависти и ярости. Кожа, как броня. Демон.

А за этим... еще больше. Целый рой.

Демон взревел. Тиннстра закричала.

* * *

Дрен знал, что сейчас умрет. Этот гребаный шулка собирался его убить. Этот ублюдок действительно собирался его убить. Он стиснул зубы и закрыл глаза. Но меч не опустился.

— Что это?

Дрен приоткрыл один глаз и увидел, что шулка смотрит вниз по улице. Он обернулся как раз в тот момент, когда вспышка света подожгла сам воздух, искры полетели во все стороны.

— Что за... — затем воздух пронзительно завизжал, и Дрену пришлось заткнуть уши.

Двое шулка побежали к пожару, оставив Дрена и Квиста. Они были на полпути вниз по улице, когда от тени отделились мужчины. Шестеро, одетые в лохмотья, вооруженные короткими мечами. Шулка закричали на них, велели бросить оружие, но вместо этого мужчины шагнули вперед и вонзили свои мечи в животы шулка.

Какое-то мгновение Дрен не двигался. Он не мог поверить своим глазам — никто не нападал на Шулка, — но потом его мозг включился, и он, спотыкаясь, поднялся на ноги.

Все это время воздух разрывался, дыра становилась шире с каждой секундой. Он мог видеть, что по другую сторону отверстия ждет армия. Ряды за рядами, солдаты в белых доспехах с лицами-черепами смотрели на него, ощетинившись мечами, копьями и хрен еще знает чем еще.

— Что происходит, Дрен? — спросил Квист.

— Я не знаю, но нам нужно убираться отсюда к чертовой матери. — Если только он сможет оторвать взгляд от бреши в воздухе.

Брешь становилась все шире, пока не растянулась от одной стороны улицы до другой, пока не стала достаточно большой, чтобы через нее могли пройти солдаты. Их было очень много, они заполонили улицу. Целая армия. Вторжение.

Шулка — слишком поздно! — выбежали из казарм, привлеченные визгом, в своих бронзовых нагрудниках и шлемах, со щитами и копьями в руках. Теперь они не выглядели такими непобедимыми, по крайней мере, по сравнению с захватчиками.

Две стороны бросились друг на друга. Сталь ударилась о сталь, Череп о Шулка. Клинки поднимались и опускались. Люди кричали — от гнева, боли, смерти.

* * *

— Не двигайся! Не двигайся, черт возьми! — крикнул один из людей Джакса. В его голосе слышалась паника, страх. Эмоции, которые шулка не должен испытывать.

Беженец из Эгрила скорчился на стене – бледный, болезненный, одетый в лохмотья, не похожий на того, кого стоило бы бояться. Но кем бы он ни был, его не беспокоили ни крики шулка, ни копье, которое неслось ему в лицо. Вместо того, чтобы бежать, он пошевелил рукой, и все, кто был поблизости, рухнули на землю, когда визг раздался снова. Джаксу захотелось заткнуть уши, и он проклял свой гребаный шлем за то, что тот мешал. Ему казалось, что от этого шума у него вот-вот треснут зубы.

Одни шулка упали на колени, их вырвало. Другие рухнули на спину. Джакс ухватился за парапет, удерживаясь на ногах, но это было все, что он мог сделать. Сражаться было невозможно.

Маг-эгрил творил свою магию. Искры полетели из пылающей раны, когда воздух разорвался, шум становился все громче.

Щель расширялась, открывая эгрилов, ряд за рядом. Джакс понял, что именно так они попали в лагерь, преодолели стену. Эгрилы в долине были всего лишь отвлекающим маневром.

Эгрилы бросились в атаку. Большинство шулка еще не пришли в себя от визга и были не в состоянии сопротивляться. Все, что они могли сделать, — это умереть.

Джакс закричал, пытаясь заглушить визг собственным гневом и яростью. Он схватил упавшее копье и метнул его в эгрила, даже не потрудившись прицелиться. Копье попало одному из них в грудь, но на его место пришел другой. И еще сотни.

— Построиться за мной! — проревел он, но с таким же успехом он мог кричать против ветра. Никто его не услышал.

Джакс выхватил меч, увернулся от скимитара и вонзил клинок в лицо-череп, с облегчением увидев, что кровь ублюдка все еще красная. Другой бросился на него, и он едва успел увернуться от дикого удара этого человека. Он нанес ответный удар, но его меч скользнул по доспехам эгрила, поэтому он бросился вперед и врезался в него плечом. Они оба упали, и Джакс убедился, что он оказался сверху. Он вонзил свой меч в подбородок эгрила.

Джакс отпрянул назад, хватая ртом воздух, и понял, что шум прекратился. Не было никаких признаков белолицего мага, никаких признаков дыры, через которую прошли эгрилы. Работа вражеского мага была выполнена — стена была полна эгрилов, и они убивали всех, кого могли.

Что-то пролетело мимо его головы, заставив его пригнуться. Потом еще одно. И еще. Целый рой. Летающие демоны направились к лагерю. Секунду он наблюдал, как они пролетают мимо, но затем на него бросился другой воин с лицом-черепом, и демоны были забыты, поскольку Джакс сражался за свою жизнь.

Воин был хорош. Он не был одним из безмозглых дикарей, на убийство которых Джакс потратил всю свою жизнь. Он был натренирован, и натренирован хорошо. Его скимитар был мощнее меча Шулка, длиннее и тяжелее, а его доспехи, казалось, обеспечивали лучшую защиту, при этом разрешая двигаться максимально свободно. Лучше доспехов Джакса. Доспехов, которые в последнее время Джакс почти не носил. Каким же вялым дураком он стал.

Что ж, он может возненавидеть себя позже. Сначала ему нужно убить эгрила.

Он обменивался ударами с лицом-черепом, стоявшим перед ним, его рука дрожала от силы каждого удара. Он откинулся назад, когда скимитар пронесся по тому месту, где мгновение назад была его голова, и был вынужден отступить, когда лезвие вернулось для второй попытки.

Что-то ударило его по затылку, и он рухнул на пол. Мир покачнулся, когда он перекатился на спину, не желая получить удар сзади. Его шлем наполовину свалился, поэтому он сорвал его и швырнул в эгрила, который ударил его дубинкой. Его первоначальный противник навис над ним, готовый рубануть сверху вниз, но Джакс вонзил свой меч прямо в пах ублюдка и крутанул его для пущей убедительности. Кровь залила его лицо, но Джаксу было все равно. Он ее заработал.

Он сел, когда второй мужчина снова бросился на него, но другой шулка атаковал его сбоку, и несколько секунд Джаксу не с кем было драться.

Он, пошатываясь, поднялся на ноги и оглядел стену сверху донизу. Сражение не было единым, оно распалось на бесконечную череду отдельных поединков, и проигравшие усеивали пол своей кровью и кишками. И большинство мертвых были Шулка.

И тогда Джакс понял, что они потеряли, потеряли все — крепость, стену, может быть, даже саму Джию. Его шулка, должно быть, тоже это знали, но никто не прекратил борьбу. Никто не сдался и не убежал. Это было честью — сражаться рядом с ними, умереть рядом с ними. Все, что они могли сейчас сделать, — попытаться забрать с собой как можно больше эгрилов.

Он пронзил эгрилу глаз, увернулся от дикого удара другого и вонзил свой меч воину под мышку. Он выбил из-под себя ноги солдата, прежде чем получил еще один удар по голове. Мир закружился, зрение затуманилось, из раны потекла теплая кровь.

* * *

Тиннстра наблюдала, как летающий демон бросил небольшой предмет в главное здание Котеге. Время замедлилось для нее, когда она упала, неспособная пошевелиться, неспособная сделать что-либо, кроме как умереть.

Кто-то схватил ее, бросил на землю, прикрыл своим телом, когда взрыв разорвал Котеге на части.

— С тобой все в порядке? Ты ранена? — крикнул какой-то мужчина. Она открыла глаза и увидела над собой Харка. Он ее спас. Он уже надел меч, нагрудник и шлем. — Вооружись. Быстро. — Он спрыгнул с нее, уже выкрикивая приказы другим, собирая студентов и Шулка, готовясь к обороне. Он призвал ближайших студентов построиться в фалангу, его голос был полон отчаяния, пока они изо всех сил пытались подчиниться. Но это не было уроком. Это даже не было похоже на арену.

Куда бы она ни смотрела, везде воины в белых доспехах и лицами-черепами рубили все, что попадалось на глаза.

И враг столкнулся не с закаленными в боях Шулка, а с юношами и девушками, которым еще предстояло принять присягу. Так мало против стольких многих. Как бы то ни было, они пытались повиноваться Харка, сомкнув щиты и выставив копья. Непобедимый строй. Не то чтобы воинов с лицом-черепом это взволновало. Они обрушились на фалангу волной, безжалостной, смертоносной, и смели студентов прочь.

Тиннстра знала, что должна помочь, сделать что-нибудь, что угодно, но страх ее сковывал. Воин зарубил мальчика менее чем в десяти ярдах от того места, где она лежала. Она видела его глаза, когда мальчик умирал, — полные шока и замешательства. Другая девушка съежилась и умоляла сохранить ей жизнь — в точности, как хотела Тиннстра, — но кто-то вонзил ей нож в сердце. От этих убийц нельзя было ждать пощады. Никакой.

Все больше и больше вражеских солдат перебиралось через горящие бреши в воздухе, заполняя Котеге. Она слышала, как они кричали, говоря на другом языке, не на джиане. Она знала его, знала эти гортанные интонации. Они говорили на эгриле. Но этого не могло быть. Как эгрилы могли забраться так далеко на юг? За стену? Мимо Шулка?

Она уставилась на их хорошо сделанную броню, каждый вражеский солдат был идентичен следующему, они атаковали дисциплинированными маневрами. Эти эгрилы не были безмозглыми варварами, какими их считали. Они были обучены, профессиональны, как Шулка, но лучше. Более смертоносны.

Земля взорвалась, отбросив ее в сторону. Голова Тиннстры ударилась о камень. На нее обрушились осколки каменной кладки.

Еще один взрыв разрушил угол Котеге, осыпав ее еще большим количеством кирпичей и пыли. В ушах Тиннстры звенело от ярости всего этого, когда она пыталась сориентироваться, пыталась разглядеть что-нибудь сквозь дым. Она подняла глаза, страшась того, что может обнаружить.

Демоны. Небо было полно летающих демонов с крыльями, как у летучих мышей. Они были вооружены ниганнтанскими мечами — шестифутовыми копьями с однолезвийным клинком на конце — и дружно пикировали вниз, визжа, разрубая любого на своем пути.

Чья-то рука потянула ее за собой. «Тинн! Сюда». Это был Джоно. Ученик из ее класса. В одной руке он держал меч, кончик которого был окровавлен. Порезы крест-накрест пересекали его лицо, руки, кисти. На его рубашке была кровь. Его? Она позволила ему поднять себя на ноги, и они побежали, низко пригибаясь, обратно вокруг главного здания.

Демон пролетел над головой и метнул еще один шар. Он ударился о землю, и мир разлетелся на части в яркой вспышке огня и света, снова сбив Тиннстру с ног. Она ударилась о землю — раз, два, три. Она чувствовала вкус крови во рту, чувствовала боль во всем теле, лежа в грязи и щебне, окруженная мертвыми и умирающими. Она хотела вскочить на ноги, хотела убежать далеко-далеко, пойти куда угодно, но ее тело отказывалось повиноваться. Она кричала, и умоляла, и взывала ко всем Четырем Богам, слишком напуганная, чтобы пошевелиться.

Вокруг нее студенты и Шулка сражались любым оружием, которое было у них под рукой. Девочка не старше шестнадцати лет попыталась замахнуться мечом Шулка на эгрила. Она схватила меч обеими руками, но, едва подняла его, как эгрил снес ей голову. Шулка бросился вперед со своим копьем и пронзил эгрилу спину, но пятеро других набросились на него прежде, чем он смог вытащить оружие. Их было просто слишком много.

Она увидела, как Джоно пытается подняться на ноги, все еще сжимая в руке меч. Увидела демона, летящего сзади, сокращающего расстояние с каждым взмахом своих крыльев. Она попыталась предупредить Джоно, но ее голос исчез. Демон поднял свое копье. Двухфутовой клинок блеснул в свете огня, когда опустился вниз.

* * *

Дрен не стал дожидаться, пока Шулка умрут. Он схватил Квиста и тащил его за собой, пока они не прибежали обратно в Киесун, подальше от места бойни.

Они едва успели скрыться, когда он услышал хлопанье крыльев, громкое на узкой улочке. Он втащил Квиста в переулок, когда что-то пролетело мимо них. Оно выглядело так, словно пришло прямо из историй, которые рассказывал ему отец, — историй о демоне, который спустился с неба, чтобы украсть детей, не слушавшихся своих родителей. Имя слетело шепотом с его губ:

— Дайджаку.

Квист наблюдал за демоном:

— Этого не может быть. Дайджаку — обыкновенные выдумки.

— Что это у него в руке? — спросил Дрен. Что бы это ни было, существо швырнуло его в одно из зданий, прежде чем взлететь прямо в небо.

Взрыв сбил Дрена с ног прежде, чем он успел что-либо предпринять.

Он поднялся на ноги, пошатываясь, как ночной пьяница, и, подняв Квиста, увидел кровь, льющуюся из пореза у него на голове. Глаза его кузена округлились, он не понимал, где находится.

— Пошли, — сказал Дрен, увлекая Квиста вперед. — Мы должны убираться отсюда, или мы покойники.

На улицах царил хаос. Люди разбегались во все стороны, проталкиваясь сквозь толпу, отчаянно пытаясь убежать. Крики эхом разносились по узким улочкам. Кто-то просил Шулка о помощи, кто-то молил Богов — одинаково бесполезно. Дрен видел, что могущественные Шулка хороши только в том, чтобы умирать, а когда Богам было до кого-то дело?

Взрыв разнес вдребезги здание на углу Речел-стрит, обрушив вместе с ним полдюжины других домов. Масса людей перед Дреном просто исчезла под обломками и дымом. Все умерли в мгновение ока. Дрен тоже был бы мертв, если бы оказался на полсекунды быстрее. Языки пламени взметнулись вокруг него, стремясь к сухим бревнам домов. Это был худший страх Киесуна.

Он услышал, как по всему городу со всех сторон раздались новые взрывы. Безжалостные. Поднимался дым, небо становилось все светлее по мере распространения пожаров.

Они, пошатываясь, двинулись дальше, подгоняемые взрывами и пламенем. Дрен оглянулся и увидел, что чужеземные воины заполняют улицу. Сверкнули мечи, разрубая любого, кто оказывался рядом с ними. Дрен никогда раньше не видел, как кто-то умирает, но теперь это было повсюду, в любой форме.

— Что мы собираемся делать? — прокричал Квист.

— Я… Я… — Дрен не знал. Он застыл на месте. Он наблюдал, как воин зарубил женщину с ребенком на руках, и видел, как другой убил старика, слишком медлительного, чтобы убраться с дороги.

— Дрен!

— Они собираются убить всех. Каждого. Мы должны что-то сделать… Помочь… — Но что они могли сделать? Они были мальчишками, и это была война.

— Нам нужно выбираться отсюда, — сказал Квист. — Мы должны бежать.

— Да. — Дрен каким-то образом заставил свои ноги двигаться. — Пойдем домой...

Они побежали. Через хаос. Через разрушение. Дрен мог думать только о том, как добраться до своих родителей. Они знают, что делать. Они будут его оберегать.

Они завернули за угол, и из ниоткуда появился воин с лицом-черепом. Он поднял свой меч, выкрикивая что-то на языке, которого Дрен не понимал.

Дрен попытался остановиться, попытался отвернуться, но по инерции врезался в воина, и они с грохотом упали на землю. Воин схватил Дрена за рубашку, но тот отбросил его руку. Дрен в панике брыкался, пока не почувствовал, как Квист схватил его сзади и поднял на ноги. Солдат вскочил на ноги вслед за ним, потянувшись за своим упавшим мечом.

— Пошли. Сейчас же! — завопил Квист. Дрену не нужно было повторять дважды.

Мальчики побежали дальше, перепрыгнули через забор и свернули в переулок, не обращая внимания на крики сзади. Его дом был недалеко, на соседней улице. Он найдет своих родителей. Его отец знает, что делать. Всегда знал. Дрену нужно только до него добраться.

Они завернули за угол. Дрен увидел свой дом на другой стороне улицы, увидел своего отца, высунувшегося из окна на третьем этаже и обозревающего хаос.

— Отец! — Он помахал рукой, чувствуя, как его переполняет облегчение.

Отец его услышал, увидел Дрена и Квиста.

— Дрен! Быстрее! — Он поманил их вперед.

Что-то прожужжало мимо. Тень. Дрен поднял голову, увидел Дайджаку, увидел, как он что-то бросил:

— Нет!

Его отец тоже увидел это за секунду до взрыва. Пламя вырвалось наружу, заполнив улицу. Дрен бросил Квиста на землю, накрыл его своим телом и закричал, когда его кожа загорелась, а мир погиб.

* * *

Джакс стоял весь в крови, окруженный своими мертвыми солдатами, своими мертвыми Шулка. Крепость и лагерь были объяты пламенем, все разрушено. Эгрил бросился на него, поднимая меч. Джакс отдернул голову, но он был слишком медлителен, слишком устал. Лезвие скользнуло вниз, но боли не было. Его сердце колотилось слишком сильно, чтобы что-либо чувствовать.

Он рубанул по эгрилу, закричал, что собирается убить этого человека, но его меч исчез. Он добился только одного — забрызгал белые доспехи этого человека своей собственной кровью.

Там, где раньше была его правая рука, был только окровавленный обрубок. Рука лежала на земле, все еще сжимая меч. Он должен найти врача. Мага. Как-нибудь исправить это. Но там было так много крови. На нем, на земле. Крови, льющейся из раны. Его крови.

Джакс поднял глаза и увидел, что эгрил двинулся дальше. Он думал, что Джакс мертв. Как и все остальные Шулка.

Затем мир погрузился во тьму.

* * *

Тиннстра вздрогнула, когда над ней нависла тень. Другой студент, не Череп. «Встань! Вооружись!» Тиннстра не пошевелилась. Не могла пошевелиться. Он снова закричал. Может быть, проклятие. Мольба. Это не имело значения. Из его груди вырвалось копье, и он забрызгал ее кровью, прежде чем рухнуть на нее всем своим весом, тяжелый и мертвый. Она кричала, брыкалась и толкалась, отчаянно пытаясь сбросить с себя труп. Чтобы сбежать. Она увидела демона, пришедшего за ней. Он обнажил свои клыки, взмахивая крыльями. Его тело было покрыто панцирем с шипами, торчащими из локтей и коленей. Кровь капала с копья в его руке.

Она закрыла глаза и закричала, ожидая боли и смерти. Она слышала звуки битвы, чувствовала, как взрывы сотрясают землю под ней, но ни одно копье в нее не ударило. Она набралась смелости открыть глаза и увидела, что демон мертв, а Харка сражается с тремя эгрилами там, где он только что стоял.

Рядом с ее рукой лежал меч. Она могла бы поднять его, помочь Харка, помочь своему крестному отцу, помочь дать отпор. Он ее спас. Она должна ему помочь. Она знала, что должна сделать, но это мог бы сделать тот, кем она не была. Она не была Шулка. Она была никем.

Она была трусихой и поступила так, как поступают все трусы — сбежала.

Тиннстра бежала так быстро, как только могла. Она молилась всем Богам, чтобы они сохранили ей жизнь, простили ее за страх. Она оставила своих друзей, свой клан, свою жизнь позади. Оставила их всех на мечи эгрилов и копья демонов. Оставила их всех гореть и умирать.

Она побежала через лес и продолжала бежать, не оглядываясь. Ветки хлестали ее по лицу, секли руки, но боль была ничто по сравнению с тем, что она оставила позади. Она бежала до тех пор, пока не перестала слышать крики или чувствовать запах дыма. Она бежала, пока у нее не подкосились ноги, и она не упала на землю, рыдая, избитая, вся в синяках, но живая.

Шесть Месяцев Спустя

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

5

Тиннстра

Айсаир

Священник начал читать молитву.

Тиннстра и остальные прихожане опустились на колени. Она подражала окружающим: хмурые брови, руки сложены вместе, губы шевелятся в такт словам, которые никто из них, кроме самой Тиннстры, не мог понять. Все ищут одобрения Бога, о котором никто из них не слышал полгода назад. Бога, который с радостью увидел бы их всех мертвыми. Она наблюдала за своими соседями, собратьями-джиянами, гадая, кто из них на самом деле верит в этого нового чужеземного Бога, кто просто притворяется, а кто был шпионом Эгрила, ищущим кого-нибудь, кого можно предать.

Это мог быть кто угодно. Прямо сейчас предательство было единственным растущим бизнесом в Джии. Указывая пальцем и называя имена, можно было получить немного еды в живот или даже несколько монет в руку. Доносительство на неверующего могло сохранить собственную голову на плечах. Лучше, чтобы страдал кто-то другой, — такова была новая мантра.

Тиннстра попыталась молиться более усердно. Только набожные были в безопасности в новом мире, который Эгрил создал в Джии. В конце концов, Эгрил вторгся именно из-за их нового бога. Распространяя свое слово, обращая неверующих, падших. Эгрилы не верили ни в Ало, Бога Жизни, ни в Синь, Богиню Смерти, ни в Рууса, Бога Суши, ни в Насри, Бога Моря. Для эгрилов Четыре Бога были Ложными Богами, и их священной обязанностью было стереть все следы присутствия Ложных Богов с лица земли.

Они заново освятили храмы страны, изгнали все признаки того, что старые Боги когда-либо существовали, и поставили на их место Кейджа. Могущественного Кейджа, повелителя Великой Тьмы. Если хочешь жить, молись ему. Это был закон, которому подчинялась Тиннстра. Имена записывались при входе в храм, а при выходе имена вычеркивались. Неявка на молитву приводила к смерти, если тебе повезет. Падение с петлей на шее, и твой труп будет танцевать на ветру в центре города и гнить на солнце. То, что такая судьба считалась хорошей, многое говорило о нынешней жизни в Джии.

И все же большинство не хотело умирать. Особенно Тиннстра. Поэтому она явилась в назначенный ей храм в назначенный вечер, назвала свое имя — но не клан, — опустилась на колени, начала молиться и останется там до тех пор, пока ей не разрешат уйти. Затем она встанет и вернется в маленькую комнату, которую теперь называла домом, в безопасности еще на одну ночь, еще на один день. Возможно. Все еще жива.

Она опустила голову еще ниже, с большей целеустремленностью шевеля губами, произнося слова. Я верю в Кейджа, сказала она себе. Великий безжалостный Кейдж, сжалься надо мной. Я верю, я верю, я верю. Она надеялась, что, если Кейдж существует, он наблюдает; она точно знала, что эгрилы наблюдают из углов, ниш и темных уголков храма, высматривая неверующих, предателей, нечистых, дегенератов, высматривая любого, кто не вписывается в их новый мир.

Многие прихожане носили маски, заявляя об абсолютной преданности новому богу. Эгрилы верили, что свое истинное лицо надо показывать только Кейджу, поэтому ношение маски джианином было публичным заявлением о поддержке захватчиков.

Каждый раз, посещая храм, Тиннстра видела, как все больше и больше джиан надевают маски. Она подумывала надеть ее и сама, но повстанцы Джии — Ханран — быстро наказывали любого, кого заставали за этим занятием. Тиннстра не хотела и этого.

В храме было жарко, несмотря на то, что стояла зима. Удушающе-жарко. Эгрилы заложили кирпичом окна старого храма, двери были плотно закрыты. Великая Тьма не любила света, за исключением тошнотворно пахнущих свечей, из-за которых Тиннстре хотелось заткнуть рот.

В дальнем конце храма стояла статуя Кейджа, больше зверя, чем человека, монстра с отсутствующим глазом и ухом. Он был сражающимся Богом, Богом-воином, жаждущим крови и рабов, которые удовлетворяли бы все его потребности в Великой Тьме. Было легко поверить, что он хотел поглотить мир, но гораздо труднее было смириться с тем, что такое чудовище принесло жизнь из пустоты. Не тогда, когда он приказал эгрилам отправить туда столько душ, сколько они смогли.

— Всем встать, — сказал священник, голос Кейджа в этом мире. Он говорил на джиане, хотя его слова были плохо понятны из-за акцента и золотой маски, которую он носил.

Тиннстра и остальные прихожане сделали, как им приказали.

— Мы благодарим Кейджа, Повелителя Великой Тьмы, за то, что он дал нам жизнь. Мы знаем, что, служа ему в этой жизни, мы будем вознаграждены, когда вернемся, чтобы служить ему в следующей. Ибо мы будем стоять по правую руку от него, и неверующие будут нашими рабами навечно, как Ложные Боги теперь служат Кейджу.

Священник оглядел храм, лица собравшихся перед ним. Тиннстра заставила себя улыбнуться, как будто каждое слово приносило ей радость. Я верю, я верю, я верю.

Священник простер руки к чудовищной статуе:

— Как ты отправил мою душу из Великой Тьмы, так и я отправлю ее обратно к тебе.

— Как ты послал мою душу из Великой Тьмы, так и я отправлю ее обратно к тебе, — повторили прихожане.

— Как ты дал мне жизнь, так и я отдаю свою жизнь тебе, — сказал священник.

— Как ты дал мне жизнь, так и я отдаю свою жизнь тебе.

Из тени выступил послушник с ножом в одной руке и миской в другой.

— Как моя кровь питает меня, так она будет питать и тебя.

Тиннстра ненавидела эту часть больше всего. Пришло время сделать пожертвование. Время принести клятву. И все же это была небольшая цена за то, чтобы остаться в живых.

Священник поставил чашу на алтарь перед собой. Он поклонился статуе, а затем сделал небольшой надрез на большом пальце. Капля крови упала в чашу. Затем послушник поклонился и протянул руку священнику. Еще один надрез, еще одна капля.

Теперь настала очередь прихожан. Люди соскользнули со скамей и выстроились в стройную шеренгу перед священником. Тиннстра заняла свое место, опустив глаза, наблюдая, как ноги впереди продвигаются вперед, мельком замечая, как другие проходят мимо, выполнив свой долг, стремясь вернуться к своей жизни в этом мире.

Она подняла глаза только тогда, когда подошла ее очередь. Священник стоял перед ней с ножом наготове. Она поклонилась статуе Кейджа, а затем протянула ему руку.

— Ты даешь Кейджу свою кровь? — спросил священник.

— Да.

— Ты обещаешь служить Кейджу в этой жизни и в следующей?

— Я... — слова почти застряли у нее в горле, но она заставила себя солгать. — Да, обещаю.

Сверкнул нож, оцарапав кожу на ее большом пальце. Порез небольшой, но глубокий. Образовалась капля ее крови и упала в чашу, смешавшись с уже находящейся там кровью. Это зрелище всегда вызывало у Тиннстры тошноту, но она напомнила себе, что это простая цена за жизнь. Она заставила свои ноги повернуться и направиться к выходу из храма. Она сосредоточилась на свете, проникающем через теперь уже открытые двери, позволила ему притянуть ее ближе, обещая то, что лежало за ними. Почти там, почти в безопасности.

Она понятия не имела, почему всегда задерживала дыхание на последних нескольких шагах, но она задержала его, ожидая, что кто-то положит руку ей на плечо, крикнет, приказывая остановиться. По мере того как она приближалась к выходу, внутри нее нарастало давление, нарастал страх, который она так хорошо знала. Она не убедила их своими молитвами. Они почувствовали ее сомнения, ее ложь, ее неверие. Кто-нибудь скажет им, укажет на нее. Эгрилы схватят ее, заставят исчезнуть, как они сделали со многими другими. Она боролась с желанием ускорить шаги, подавляя панику. Они не знают. Они не знают. Я в безопасности. Я в безопасности. Она могла видеть сквозь двери, видеть улицы Айсаира, видеть людей, занимающихся своими делами. Осталось всего несколько шагов. На нее упал свет, и она почувствовала холодный зимний воздух. Она прошла через двери. Никто не посмотрел на нее. Никто ее не остановил.

Она перевела дыхание и улыбнулась. Все волнения напрасны. Она повернула налево и продолжила идти, опустив голову. Скоро стемнеет, скоро зазвонят колокола, возвещая комендантский час, а у нее еще много дел.

Она приехала прямо в Айсаир после вторжения, после того, что произошло в Котеге. Это была столица Джии и идеальное место, чтобы спрятаться. Идеальное место для создания новой жизни. Никто не знал,что она дочь знаменитого шулка. В Айсаире она была просто еще одной напуганной девочкой, пытающейся выжить.

Она пересекла Бокс-лейн, затем пошла по Фасслинг-уэй. На другой стороне улицы стояли четверо солдат-эгрилов в своих белых доспехах и шлемах-черепах. Четыре Черепа. Теперь их все так называли. Черепа. Не в лицо, конечно. Никто не разговаривал с Черепом, если только у него не было желания умереть.

Солдаты приставали к женщине. Тиннстра понятия не имела, зачем. Ей было все равно. Лучше, чтобы страдал кто-то другой. Она просто опустила голову и пошла дальше.

Тиннстре потребовалось еще десять минут, чтобы добраться до места назначения: Салин-стрит, небольшая улочка, отходящая от гораздо более оживленной Эджинг-роуд, всего с полудюжиной домов по обе стороны. Угловое здание превратилось в руины, разрушенное бомбой Дайджаку. Однако другие дома были почти целы. Они все еще были домами. Кто-то все еще жил в них. Во всех, кроме одного, на полпути с левой стороны.

Она заметила этот дом несколькими днями назад, когда гуляла. Сломанная дверь, разбитый замок. Все указывало на то, что Черепа пришли навестить того, кто там жил. И, если Черепа приходили, в десяти случаях из десяти они забирали того, кто там жил. И те, кто оказывался у Черепов, не возвращались.

Конечно, если бы владельцы уехали, кто-нибудь, возможно, уже воспользовался бы возможностью поселиться там — в конце концов, именно так Тиннстра приобрела свой собственный дом, — но она надеялась, что это место все еще пустует и созрело для сбора добычи.

Она подошла к входной двери и постучала, ее сердце бешено колотилось. Кто-нибудь ответит? Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, пусть он будет пустым. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Тиннстра понятия не имела, кому она молится. Четырем Богам? Кейджу? Любому Богу, который ее защитит. Быть трусихой означало, что ей на самом деле было все равно, кто за ней присматривает, пока кто-то такой есть.

Никто не подошел к двери. Она вздохнула с облегчением. Удача была на ее стороне. Она оглядела улицу вверх и вниз, но никого не было видно, поэтому она слегка приоткрыла дверь и проскользнула внутрь.

В доме было тихо и темно, его освещали только случайные полоски света, просачивающиеся сквозь грязные окна. Единственными движущимися предметами были пылинки, потревоженные ее появлением, единственным звуком — учащенное биение ее сердца. Понятно — в конце концов, она была напугана. Она всегда боялась, когда вламывалась в дом, но напомнила себе, что дом пуст. Какая бы опасность ни таилась в нем, она давно исчезла, унесенная туда, куда Черепа унесли исчезнувших.

Она двигалась быстро, ожидая, что в любой момент зазвенит колокол, предупреждая о комендантском часе. К тому времени она уже должна быть на пути домой. Все, кого ловили после комендантского часа, получали веревку на шею.

Она заметила несколько хороших вещей, которые можно было бы продать у скупщика краденого, но не было времени брать что-либо для продажи на черном рынке — Тиннстре нужны были деньги, которые она могла бы использовать немедленно, если она хочет купить еду до наступления комендантского часа. Она проверила выдвижные ящики, шкафы, коробки — везде, где кто-то мог спрятать экю или статер.

Внизу ничего не было, поэтому она поднялась на верхний этаж. Три двери, три спальни. В одном из них обязательно должно что-то быть.

Ей повезло в первой же комнате. Три экю лежали брошенными на маленьком столике рядом с кроватью. Она сунула бронзовые монеты в кошелек, радуясь, что на них сможет купить что-нибудь поесть.

Воодушевленная этим успехом, Тиннстра, не задумываясь, направилась в соседнюю спальню. Потом она увидела тело и закричала. Это была женщина. Или, по крайней мере, Тиннстра так подумала. Она не хотела подходить слишком близко, чтобы проверить. Разложение вернуло тело в его первоначальную форму, кровь и разложившиеся органы, окрасили пол в черный цвет. Запаха не было, тело было покрыто пылью. Она мертва уже давно. Тиннстра повернулась и быстро ушла, не в силах смотреть в лицо покойнице, слишком хорошо зная, что однажды судьба этой женщины может стать ее собственной.

В третьей спальне не было жильцов — ни мертвых, ни каких-либо других — и никаких спрятанных денег тоже не было. Три экю — это хорошо, но недостаточно хорошо, совсем недостаточно. Она вернулась во вторую комнату, зная, что должна ее обыскать. Нужно только не обращать внимания на труп. Легче сказать, чем сделать. Она почувствовала, что падает в обморок просто стоя в дверях. Глупая девчонка. Испугалась мертвого тела.

Но она была глупа, поэтому Тиннстра попятилась из комнаты, спустилась по лестнице и вышла из дома.

Она прошла половину пути по Эджинг-роуд, прежде чем успокоилась и позволила себе улыбнуться. В кошельке у нее снова было немного денег. Маленькая победа, но, тем не менее, победа.

Ее счастье длилось до тех пор, пока она не добралась до булочной.

— Сколько? — спросила Тиннстра, не веря собственным ушам.

Лавочник пожал плечами и смущенно отвел взгляд:

— Один статер за буханку хлеба.

— Но на прошлой неделе она стоила два экю. И один экю за неделю до этого. — Тиннстра почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Она этого не ожидала. Совсем. Не после всего, через что она прошла.

— Что я могу сделать? Ни у кого ничего нет, поэтому цена на то, что у тебя есть, растет. — Он выглянул через ее плечо на улицу, выглядя таким же испуганным, каким чувствовала себя Тиннстра. Удовлетворенный, он наклонился ближе и понизил голос до шепота: — Ты же знаешь, что Черепа забирают все самое лучшее, а потом Плачущие Люди забирают все, что осталось, на черный рынок. Мы между Эгрилом и бандами, и скоро всем нам крышка. Мне очень жаль, но цены такие, какие они есть. Если у тебя нет денег, я ничем не смогу помочь.

Тиннстра посмотрела на бронзовые монеты в своем кошельке, пересчитала их снова, в тысячный раз, и насчитала ту же жалкую сумму:

— У меня есть три экю. Этого почти достаточно.

Рот лавочника дернулся, и он нахмурился еще сильнее:

— Не хватает одного экю.

— Пожалуйста, пожалуйста. Я принесу тебе завтра еще один экю, если ты отдашь мне хлеб сегодня. Я обещаю.

Он покачал головой:

— Если у тебя есть деньги, иди и принеси их сейчас. Я никому не даю в долг. Я знаю, что завтра ты можешь быть мертва – или исчезнуть, как остальные.

Тиннстра выглянула в окно. Небо темнело, день почти закончился.

— Я никогда не доберусь до дома и не вернусь обратно до комендантского часа, не говоря уже о том, чтобы вернуться домой снова. Пожалуйста, я умоляю тебя. У меня больше ничего нет из еды. — Тогда она дала волю слезам, быстрым и яростным, ее губы дрожали, когда она подавила рыдание. Она знала, насколько эффективным оружием могут быть слезы в подобной ситуации.

Лавочник долго и пристально смотрел на нее, вероятно, думая, какая она жалкая, проклиная свою удачу, но Тиннстра знала, что он у нее в руках. Конечно же, его плечи опустились, и он снова покачал головой.

— Я, должно быть, чертовски глуп. — Он взял буханку и положил ее на прилавок. — Ты должна мне экю. Я ожидаю его завтра.

— Обещаю. — Сопя, Тиннстра полезла в кошелек, дрожащими пальцами достала монеты и бросила их на прилавок рядом с буханкой. Одна из них откатилась и упала на пол, так что пекарю пришлось наклониться и ее поднять. На какой-то безумный миг Тиннстра подумала о том, чтобы схватить буханку и остальные деньги и убежать, но нервы взяли верх, поэтому она подождала, пока он выпрямится и передаст ей хлеб.

— Завтра, — повторил он, тыча в нее пальцем.

— Завтра, — повторила Тиннстра, вытирая слезу одной рукой и засовывая буханку под мышку. — Спасибо тебе.

— Возвращайся скорее домой, — сказал владелец магазина. Он подарил ей улыбку бесплатно. Они оба были потеряны, он и она. Они оба просто пытались выжить в безумном мире, в котором оказались.

Где-то прозвенел колокол, оповещая о приближении комендантского часа, а ей еще слишком далеко идти. Страх затрепетал у нее в животе, и она ускорила шаг, стремясь снова оказаться за своей дверью. Не то чтобы это имело какое-то реальное значение с тех пор, как Эгрил вторгся в страну. Черепа могли прийти и вышибить ее дверь в любое время. Им не нужна была причина.

Вдалеке виднелся королевский за́мок, весь в разрушениях и шрамах. Здание было создано магией, возведено в самом сердце Айсаира, и оно возвышалось надо всем. Ходили слухи, что король Кариин был заперт там вместе со своей семьей. Она понятия не имела, почему Черепа оставили его в живых – они убили всех остальных, кто представлял хоть какую-то угрозу. Она надеялась, что они его не пытали. Ей всегда нравился Кариин. Тиннстра встречалась с ним несколько раз — когда ее отцу и их клану было поручено защищать королевскую семью, они жили в замке. Кариину тогда было около пятнадцати лет, и он был всего лишь принцем, будущим королем, но он был добр к Тиннстре, хотя она и была надоедливой пятилетней девочкой.

За́мок был окружен Старым Городом. Согласно легендам, когда-то на этих улицах жили самые могущественные маги, которые хотели быть поближе к королевской семье. Здания тоже были построены с помощью магии и возвышались над остальным городом, формируясь из самой земли во всех цветах радуги. Каждый маг стремился превзойти других, так что не было двух одинаковых строений. Она до сих пор помнила, как отец впервые взял ее туда и она бегала по улицам в благоговейном страхе перед домами, которые бросали вызов гравитации, изгибаясь то в одну, то в другую сторону. Это было одно из ее самых счастливых воспоминаний, и сейчас мысль об этом разбивала ей сердце.

Конечно, она не была в Старом Городе с тех пор, как вернулась в Айсаир. Это было небезопасно. Ходили слухи, что Черепа забрали всех, кто там жил, за одну ночь. Тысячи людей просто исчезли за считанные часы. Никто не знал, куда они делись. Никто не осмеливался спросить. И Тиннстра, естественно. Единственными существами, которые теперь скрывались в Старом Городе, были призраки. Вероятно, в пустых зданиях была богатая добыча, но у Тиннстры не хватало духу пойти и посмотреть.

Она крепко прижимала хлеб к груди, боясь, что кто-нибудь попытается его украсть. Лавочник был прав, сомневаясь в ней. У нее не было лишнего экю, чтобы заплатить ему, и, когда она в следующий раз найдет немного денег, они понадобятся ей на еду, а не на погашение долга. Ей было неловко лгать ему, но таков был теперь образ жизни в Джии. Ты делал то, что должен делать. Пекарь не будет таким милосердным в следующий раз, когда кто-нибудь придет с мольбой о еде, но это не было проблемой Тиннстры.

Она подняла глаза и увидела вокруг себя изможденные лица с испуганными глазами. Все были в одинаковой ситуации. Ищу еду, избегаю неприятностей. Просто пытались пережить этот день и эту ночь — оставаясь в живых любым возможным способом.

Тиннстра узнала кое-кого из тех, кто шел по улице, но не обратила на них внимания. Продолжала двигаться. И вообще, что бы она сказала? Лучше промолчать и остаться незамеченным.

Она свернула на Эстер-стрит. Раньше это была красивая маленькая улочка с цветочными ящиками на подоконниках и красочными рыночными лотками, торгующими тем или иным товаром. Теперь цветными были только флаги Эгрила, развевающиеся на каждом здании, кроваво-красные с одним черным глазом — глазом Кейджа, — наблюдающего за всеми.

Повсюду она видела маленькие шрамы, оставшиеся с той ночи, когда погибла Джия: руины, которые когда-то были домом, разбитое окно, которое так и не починили, покрытые алыми пятнами булыжники, которые не отмоет никакой дождь, еще одна сломанная входная дверь — ей надо будет не забыть вернуться и проверить, что внутри.

Холодный ветер преследовал ее, пощипывая тело сквозь поношенную одежду. Мимо проплывали снежинки, возвещая о приходе зимы. Как будто нужно что-то еще, чтобы усугубить ситуацию. По крайней мере, согреться не будет проблемой — у нее есть, что сжечь. Кому нужны стулья, когда единственный другой выбор — замерзнуть насмерть? Выживание — вот все, что имело значение. В следующий раз, когда она будет осматривать дом, она поищет какую-нибудь теплую одежду.

В толпе впереди нее произошло движение, и Тиннстра мельком увидела что-то черное. Она остановилась как вкопанная. Посреди дороги стоял мужчина и наблюдал за домом в конце улицы. Люди шарахались от него в сторону, давая Тиннстре возможность все хорошо разглядеть. Страх пронзил ее, перехватывая дыхание. Нет. Нет. Нет.

У нее чуть не подкосились ноги. Каким-то образом она, пошатываясь, добралась до двери лавки, не в силах отвести глаз от мужчины. На нем была черная униформа Избранных Императора, элиты вооруженных сил Эгрила. Ему не нужны были доспехи. Дубинка, висевшая на петле у него на поясе, и маленькие серебряные черепа, поблескивающие на воротнике, — вот и вся сила, в которой он нуждался.

Несмотря на то, что черная маска закрывала его глаза, а белые волосы были коротко подстрижены, Тиннстра могла сказать, что он молод. Может быть, не намного ее старше. Но это не имело никакого значения. Невозможно было ошибиться в силе, исходившей от этого человека. Опасность. Страх. Из всех монстров Эгрила Избранные были худшими.

Тиннстра должна убраться отсюда.

Бежать.

Она попыталась войти в лавку, но дверь была заперта. Дверь задребезжала в раме, засовы держались крепко. Испуганные лица смотрели на нее из окна, но никто не пришел на помощь.

Позади нее Черепа возводили баррикаду в конце улицы. Идти было некуда. Спрятаться негде. Она опустилась на колени. Она была в ловушке.

Дорогой Ало, Бог Жизни, я не хочу умирать. Пожалуйста, защити меня.

Теперь улица была пуста, если не считать Избранного. Слезы текли по ее щекам, пока она смотрела. Молитвы слетали с ее языка, как будто они могли ее уберечь.

Затем она услышала хлопанье крыльев. Посмотрела вверх. Увидела, как по улице пронеслись Дайджаку. Их было четверо, четверо демонов, черные фигуры, прорезающие белый снег. Сплошная чешуя, когти и сверкающие клыки, их крылья покрывали улицу от одной стороны до другой. Дайджаку из мифа обрели плоть. Демоны, вызванные из Великой Тьмы, чтобы помочь Рааку в его работе. У всех, кроме одного, был ниганнтанский клинок. Она перестала молиться и начала кричать.

У ведущего Дайджаку было что-то в руке. Что-то, что светилось красным яростным светом. Бомба. Существо швырнуло его в дом в конце улицы, а затем демоны взлетели прямо вверх и улетели прочь.

У Тиннстры было как раз достаточно времени, чтобы закрыть глаза, прежде чем дом взорвался.

Дерево, стекло и камень дождем посыпались на улицу. Тиннстра съежилась в дверном проеме, не желая видеть, как смерть придет за ней. В ушах у нее звенело от ярости всего этого. Стена жара с ревом пронеслась мимо, обжигая ее кожу, как будто подземный мир пришел забрать Айсаир. Она задохнулась от дыма, пронесшегося мимо, но по-прежнему держала глаза закрытыми. Она прикрыла голову руками и свернулась калачиком, став такой маленькой, как только могла.

Тиннстра понятия не имела, как долго она оставалась в таком состоянии, завернутая в клубок страха. Только услышав биение своего сердца, она поняла, что все еще жива. Она открыла глаза, всхлипывая от облегчения. Я жива. Я жива.

Улицу было не узнать. Пыль, грязь и обломки разбросаны по всей дороге. Сломанные балки и выбитые двери. Землю усеивали осколки стекла. Тела лежали, раздавленные камнями. От здания в конце улицы остался только цокольный этаж.

Улицу заполнили Отряды Черепов. Выживших вытащили из руин и поставили на колени, связав им руки за спиной. Большинство из них выглядели уже полумертвыми, из многочисленных ран текла кровь, окрашивая красным землю вокруг них. Черепам было все равно. Такими джиане им нравились. Рядом было брошено множество оружия — мечи, ножи, луки. Их было достаточно, чтобы приговорить того, кто находился в том доме, к смертной казни.

Избранный наблюдал за всем этим. Он стоял невозмутимый, несмотря на хаос, с улыбкой на губах. При виде его холод пробрал Тиннстру до костей. Этот человек был чистым злом. Хуже любого демона. Она могла только надеяться, что Боги сжалятся над его пленниками и даруют им быструю смерть.

Черепа погрузили пленников в два фургона с клетками. Только после этого Избранный задвигался. Он обошел каждый фургон, осматривая свой улов через решетку. Всегда улыбаясь. Удовлетворенный, он подал знак кучерам трогаться с места. Черепа уехали вместе с фургонами, образовав эскорт с обеих сторон — не то чтобы кто-то был настолько глуп, чтобы попытаться их остановить.

Оставшись один, Избранный повернулся и направился обратно к Тиннстре. Она вжалась в угол дверного проема, стараясь казаться как можно меньше. Она прикусила губу, чтобы сдержать слезы, и взмолилась всем богам уберечь ее. Пожалуйста, не показывайте ему меня. Пожалуйста. Я хочу жить.

Быть может, ее молитвы принесут хоть что-то хорошее.

Избранный остановился, когда поравнялся с ней. Остановился и посмотрел прямо на нее, как будто все это время знал, что она здесь. Его улыбка стала шире, сверкнула белыми зубами. Он наклонил голову и отсалютовал двумя пальцами. Страх выбил воздух из ее легких. Она видела зло в его глазах. Она видела, что он был смертью. Вот оно. Я сейчас умру. Милостивые Боги, я уже мертва.

Но Избранный просто рассмеялся и зашагал прочь. Он знал, что она не представляла угрозы.

Тиннстра сидела в мусоре и грязи, пытаясь отдышаться, унять дрожь. Она не могла поверить, что выжила.

Она сидела там до тех пор, пока не прозвенели колокола, возвещающие комендантский час. Пора убираться с улиц, и смерть любому, у кого хватит глупости не прислушаться к их призыву. Колоколам было наплевать на травму, которую только что пережила Тиннстра, на те ужасы, которые она видела. Не было никаких оправданий, никаких извинений за нарушение комендантского часа. Если Череп ее остановит, это будет виселица — или что похуже. Ей нужно вернуться домой.

Каким-то образом Тиннстра поднялась на ноги и побежала изо всех сил.

Ее дом находился через две улицы отсюда, комната на третьем этаже здания, очень похожего на то, которое она видела разрушенным. Она взбежала по лестнице, чувствуя, как горят легкие, отперла дверь и ворвалась внутрь. Она захлопнула дверь, заперла ее на ключ и задвижку, затем подтащила стул через всю комнату, чтобы прислонить к ней. Только тогда она опустилась на пол. Снова полились слезы. Вырывающиеся из груди рыдания. Вопли. Она была в безопасности, но, во имя четырьмя богами, это было близко. Слишком близко.

Именно тогда она поняла, что потеряла свой хлеб.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

6

Яс

Киесун

В Киесуне стоял прекрасный день. Легкий ветерок приносил запах океана из гавани и разносил его по узким улочкам. Ни одно облачко не омрачало идеально голубого неба. Солнце блестело на зданиях цвета охры, и гнетущая жара наконец-то спала. Стало так холодно, как только может быть на юге Джии, когда ты достаешь старое пальто, чтобы носить его несколько месяцев, с нетерпением ждешь дождя и, может быть, наслаждаешься огнем камина в течение ночи или двух. Раньше в Киесуне холодные дни праздновали.

Но не сейчас.

Яс стояла со своей матерью на углу главной площади города с ребенком на руках. В свои восемнадцать месяцев Малыш Ро уже не был таким уж ребенком, но трудно было думать о нем как о ком-то другом. Скоро он встанет. Он уже мог убегать на четвереньках, и все бежали за ним. Во имя Четырех Богов, она его любила. Он был лучшим, что она когда-либо сделала. Единственное хорошее, что у нее осталось. И она не хотела его покидать. Ни на минуту, ни на один день.

Напротив, за виселицами, стоял Дом Совета — величественное старое здание, когда-то место красоты и местного губернатора. Теперь это были казармы и тюрьма; место, которого следовало опасаться. Если ты туда войдешь, ты исчезнешь. Никто не захотел заходить внутрь. Нет, если только ты не была идиоткой и не устроилась туда на работу. Такой идиоткой, как Яс.

Ее первый день работы уборщицей для Черепов. Не та жизнь, которую она себе представляла. Однако наверняка она знала только одно — жизни плевать на твои надежды и мечты. Если бы только Черепа все еще были бы в Эгриле, ее муж был бы жив и рядом с ней, а у нее были бы деньги в кармане и еда в буфете. А так... Ей нет двадцати двух лет, она вдова, без гроша в кармане, а теперь еще чертова уборщица у врага.

Она вздрогнула. Она не хотела входить. Только не в это здание.

— Все будет хорошо, — сказала ее мать. Она потянулась к Ро, но Яс пока не могла с ним расстаться.

— В каком мире он будет расти, Ма? — спросила она.

— Каким будет мир? Откуда я знаю? Шесть месяцев назад, если бы ты меня спросила, я бы и предположить не могла, что все будет именно так, и уж точно понятия не имею, что произойдет завтра. — Ма указала на Дом Совета. — То, что я думаю, не имеет значения. Главное — то, что происходит.

— Мы с Росси так старались — ты же знаешь. Мы думали, что сам Ало благословил нас, когда появился Малыш Ро. Но теперь? Теперь я не знаю. Может быть, мы были эгоистичны. — Она смахнула слезу со своего лица. Она обещала себе, что не будет плакать. — А что, если что-нибудь случится?

— Шшш. — Ма покачала головой. — Почему ты так думаешь, а? Глупые мысли. Ты здесь для того, чтобы выполнять свою работу. Все остальное? Они достаточно скоро разберутся сами — вот увидишь. Так или иначе, все уладится. Должно уладиться.

— Я не уверена, что мы можем ждать. Мы едва можем прокормить себя раз в день, а в пище Ро больше воды, чем мяса.

— Вот почему ты идешь работать.

Яс бросила взгляд на Дом Совета. Оно было похоже на мавзолей. Сплошной серый камень. Смерть.

— Там.

— Говорят, нищие не выбирают. Черепа — единственные, у кого есть хоть какие-то деньги, и за эту работу платят два с половиной статера. Это серебро. Нам нужно серебро.

— Некоторые люди могут разозлиться из-за того, что я там работаю. Я не коллаборантка.

— Они были бы дураками, если бы разозлились. Ты просто делаешь то, что нужно делать. Не больше. Не больше, чем кто-либо другой. — Ма шмыгнула носом и расправила плечи, ее глаза были каменными. — Твой муж мертв. Он погиб как герой, сражаясь с этими ублюдками, но это оставило нас одних.

— Ты видела надписи на стенах. И еще та девушка, в двух кварталах отсюда. Кто-то сбрил ей волосы, связал и оставил голой на углу улицы.

— Она раздвигала ноги для Черепов. Ты же не собираешься этого делать, а? Нет? Тогда не беспокойся о том, что могло бы быть. Прямо сейчас нам нужны деньги на еду. Это все, о чем тебе нужно думать. Это единственный способ получить монету — если только ты не хочешь пойти и заключить сделку с Плачущими Людьми?

Яс вздрогнула. Никто не хотел быть чем-то обязанным этим преступникам. То, что было взято взаймы сегодня, должно было быть возвращено трижды на следующий день, и да помогут тебе Боги, если у тебя нет денег. Они получили свое название потому, что отмечали свои убийства, рисуя чернилами слезы на своих лицах.

— Ты права.

— А теперь отдай мне мальчика и иди. Ты же не хочешь опоздать в свой первый рабочий день, а? — Ма снова протянула к нему руки.

Яс поцеловала Ро в лоб, и он улыбнулся в ответ. Во имя Четырех Богов, он — само совершенство. Она видела глаза своего мужа, его улыбку в Малыше Ро. Она так сильно скучала по нему. Если бы только Росси все еще был с ними. Он бы знал, что делать.

Слезы снова навернулись ей на глаза, поэтому она поцеловала сына в последний раз, вдохнула его невинность и передала матери:

— Присмотри за ним, а?

— Ты думаешь, я бы просто оставлю его играть на улице одного или что-то в этом роде? Конечно, я, черт возьми, присмотрю за ним. Теперь иди.

— Верно. — Яс отряхнула юбку. Ей стало дурно. Снова посмотрела на большое серое здание с железными воротами и оградой. И Черепа. Повсюду Черепа. Стоят на страже. Прогуливаются вокруг. И еще больше их внутри. — Верно. Увидимся вечером. — Еще один глубокий вдох. Последний взгляд на Ро, и она ушла, шагая по булыжной мостовой, притворяясь, что ее не тошнит. Ее туфли стучали по камню. Мимо виселиц, в кои-то веки пустых.

Яс опустила голову – ей не нужны были неодобрительные взгляды, – остановилась только тогда, когда добралась до главных ворот и передала свое письмо дежурным Черепам.

— Что ты делать? — спросил один из них.

Он говорил с сильным акцентом, голос был приглушен шлемом, и на мгновение Яс не знала, что сказать.

— Что ты делать? — повторил он, теперь уже сердясь.

Наконец поняв его, Яс покраснела, чувствуя себя глупо:

— Извини. Я убираюсь. Уборщица.

— Подними руки.

Яс сделала, как ей было сказано. Другой Череп обыскал ее в поисках оружия. Он просунул руки в каждую щелочку и задержался на ее грудях, сжимая их просто ради забавы, наблюдая за ее реакцией. Наклонил голову поближе к ее лицу, чтобы она могла разглядеть за его маской, что ему это нравится. Во имя всех Богов, ее это разозлило. Как они смеют обращаться с ней, как с куском мяса, который нужно растерзать? Как они смеют причинять ей боль только потому, что ей нужно заработать немного чертовых денег? Ей хотелось послать их всех к черту, пнуть ублюдка коленом по яйцам и врезать ему в его самодовольный рот, но что она действительно могла сделать? Только одно —позволить им делать то, что они хотели. Она была бессильна, и больше всего на свете ненавидела это чувство.

Закончив, он кивнул первому охраннику, чтобы тот ее пропустил.

— Опусти руки. — Череп сунул ей письмо обратно. — Главное здание налево, потом направо. Вход для прислуги. Доложи там.

— Спасибо, — ответила Яс, ее щеки пылали. Охранник распахнул ворота. Она постояла мгновение, глядя на Дом Совета, моля богов, чтобы там ее не ждало ничего худшего. Как только она переступит порог, пути назад уже не будет.

— Иди, — сказал охранник.

И вот, так просто, Яс перешагнула порог. Она последовала указаниям, которые ей дали, и нашла дверь рядом с подножием лестницы. Пес наблюдал за ее приближением и вилял хвостом в надежде на лакомство. Он вскочил, выпучив глаза и высунув язык, и положил на нее лапы, но она оттолкнула его в сторону:

— Извини. У меня ничего нет.

Она снова остановилась у двери и сжала руки в кулаки — раз, два, три, — прежде чем открыть ее и войти в оживленную кухню. До нее донесся запах выпечки и готовящегося мяса, от которого у нее потекли слюнки, а в животе заурчало. Она не могла вспомнить, когда в последний раз ела что-нибудь, что не пахло бы наполовину прогорклым. Люди носились во всех направлениях, разнося кастрюли и тарелки, помешивая еду на огне, наблюдая за печами. Яс никогда не бывала на такой кухне — комната простиралась вдаль, насколько хватало глаз.

— Закрой эту чертову дверь, — крикнула крупная краснощекая женщина в униформе поварихи. — Ты выпускаешь все тепло наружу.

Яс уставилась на повариху, внезапно лишившись дара речи.

— Да. Я обращаюсь к тебе. Ты тупая или что-то в этом роде? — Повариха направилась к ней с половником в руке, выглядя так, словно собиралась использовать его на Яс. Женщина, должно быть, была шести футов ростом и возвышалась почти над всеми, кто ее окружал.

Это зрелище заставило Яс задвигаться. Она закрыла дверь, изо всех сил стараясь не обращать внимания на внезапное ощущение, что попала в ловушку, и надеясь, что повариха не собирается огреть ее половником.

— Извини. Это мой первый рабочий день.

— Конечно, иначе бы я узнала твое грустное личико. — Повариха переложила половник в левую руку, а другую протянула Яс. — Я Бетс. Я здесь главная. Ты, должно быть, Яс.

— Да. Яс. — Она пожала протянутую руку.

Бетс рассмеялась:

— Что-то ты не очень уверенно говоришь.

— Я безусловно Яз. Извини. Я давно не работала. Заботилась о своем ребенке.

— Надеюсь, ты имеешь в виду настоящего ребенка, а не какого-нибудь бесполезного мужика. В наши дни этим занимается достаточно много женщин.

Яс посмотрела вниз.

— Мой муж умер в первую же ночь. — Больше ей ничего не нужно было говорить. Полгорода погибло в ту ночь, когда вторглись эгрилы. Ей не нужно было рассказывать Бетс, как Росси спрятал ее и Малыша Ро под полом или как, вооруженный всего лишь кухонным ножом, он пытался отбиться от четырех Черепов, которые вышибли их входную дверь. Не было никакого смысла рассказывать поварихе, как кровь ее мужа капала ей на лицо сквозь щели в половицах, или как она потом три часа смотрела в его мертвые глаза, пока сосед не услышал плач Ро и не нашел их. — Он умер.

— Мы только что познакомились, и я уже сунула свой чертов нос не в свое дело. — Бетс похлопала Яс по плечу. — Прости, любовь. В наши дни от этого тоже страдает достаточно много женщин.

— Все в порядке. Мне просто нужно работать. Заработать немного денег на еду.

— Ты находишься в нужном для этого месте. Если ты будешь усердно работать, то Черепа – прошу прощения, эгрилы, наши замечательные лорды и повелители — не будут возражать, если ты будешь каждый вечер забирать домой остатки еды. — Бетс подмигнула. — И я слежу, чтобы были остатки.