Мушкетер поневоле

Глава 14 Штурм Кремля

Через час мы покинули обитель и двинулись в сторону Москвы, так и не установив контактов с ополчениями. Одно хорошо, дороги здесь наезженные. Через два часа были в Уполозово, там повернули направо, в Рублево — мост наплавной. Три часа убили на него, но вышли на рублёвскую дорогу. Дальше еще мост, но уже покрепче. На Пресне у самого устья плотина, но с мостом, мост каменный, нас не задержал. Впереди уже укрепления Москвы: Земляной вал, перед ним — остроги, но с многочисленными проломами в них. Далее видны городские стены, деревянные и белокаменные, тоже с проломами. Людей не видно, строения есть, что-то вроде караулок, но почти все разрушены. В развернутом строю подъезжаем к стенам, а там довольно много вооруженного народа. Одеты разноцветно, вооружены — чем попало.

— Чьи будете? — хотя и так было понятно, окали они все, так, что ухо резало.

— Нижегородские мы, с ополченья.

— Где командующего искать?

— Да не туда вы пришли, оне с той стороны. Туточки ров, здеся не пройти. Оне в Китай-городе.

Находились мы у Никитского вала, в 800 метрах от Комендантской башни Кремля. Стены в пределах досягаемости кремлевских пушек.

— На стену пустите?

— А чего надобно?

— На башенку взглянуть.

— Че на нее глядеть? Палят оттедова, глухая она, нет туточки хода.

— Вот и хочу посмотреть.

— Откелева вы такие, все в пятнышках?

— Из Франции, приехали вам помочь Кремль взять.

— Туточки ты его не возьмешь!

— Смотря как уговаривать будем. За мной! — сказал я уже по-нормански, доставая буссоль и подзорную трубу. Увы, полностью готовых артиллеристов у меня нет, самому приходится потеть. Крепость довольно новая и основательно построенная. Даже Красную площадь пересекает ров, примерно на уровне современного мавзолея. А Комендантская или Колымажная башня сильно мешает штурму, ведя фланговый огонь. Пушки новые, довольно скорострельные, до трех выстрелов в минуту. И картечью! Я все привязал, и мы двинулись влево по стене. А вот это уже вкусно! Четыре невысокие башенки защищают вход на Троицкий мост. Во всех — ворота, да жиденькая стеночка с наклонным мостом. Дело портил «белый город», это не настоящий город, а защитные сооружения, в которых все еще находятся поляки. В руках восставших только «Никитские ворота». Спустился со стен, и собрал командиров. В первую очередь распределили стрелков, лучшие из которых сразу приступили к работе. На достаточно частую стрельбу сразу обратили внимание в Китай-городе. Оттуда прибыл вначале посыльный, а потом и «начальство». Под прикрытием точного огня в Белый город вошли штурмовые группы и расширили плацдарм за Никитскими воротами, захватив 12-ть караулок и восемь орудий.

Подъехавший князь Пожарский оказался молодым человеком с бородой, примерно моего возраста. Мы поздоровались, и я предъявил свои «грамоты».

— А мне тут врали, брат, на тебя, что самозванец, трон захватить пытаешься.

— Пытаюсь, честное слово, но не захватить, он уже захвачен, а освободить. Мне не все равно, чья задница будет его протирать. Я бы предпочел, чтобы это был зад внуков Рюрика.

— Я тоже не для себя стараюсь, хоть и Гедиминович. Как так быстро палите?

— У них вот такие пистоли, и вот такие винтовки.

— Где взял?

— Сделал, у меня во Франции завод.

— Что здесь делать собираешься?

— Как совсем стемнеет, возьму вот эти четыре башни, монахи, как видишь, помосты городят. Вынесем ворота. А дальше все в твоих руках, князь, у меня только монахи. Прикрыть я прикрою, но мои штурмовики на стены не пойдут. Не их работа рубиться.

— Согласен. Людишек подтяну.

Договорившись обо всем и согласовав время, мы с ним расстались. Стемнело, и я дал команду еще одному батальону сменить штурмовые группы и продолжить наступление. Ракет мы пока не применяли, молчали и пушки. Вынесли трех раненых. И тут загрохотало так, что чертям тошно стало, в ход пошли ручные гранаты. Поляки бросились бежать к мосту, и на их плечах батальон, без потерь, взял все башенки и укрылся от огня в них. Крепость палила в белый свет, как в копеечку, неся при этом просто огромные потери от огня стрелков.

— Ну, что не начинаешь? Как ворота брать будешь? — спросил князь Пожарский.

— Готовимся.

— Ну, что? Я атакую!

— Не подавив Колымажную, твои все лягут на мосту.

И тут по Глухой башне прилетело четыре ракеты, поразившие два каземата для флангового огня. И тут же четыре ракеты залпом разнесли Троицкие ворота. Три тройки штурмовиков пересекли мост и ворвались в башню.

— Атака! — крикнул я Пожарскому, и ухватил за рясу Никодима. — Куда! Мостки!

Тот хлопнул себя по лбу и богатырским голосом закричал своим: «Мостки вперед!!!». И вновь собрался бежать со всеми в атаку. Я ухватил его опять за рясу.

— Пусти! — злобно сказал он.

— Ты — командир? Командир! Твое место сейчас тут. Капитуляцию принимать будешь, да и престол патриарший свободен. Здесь будь!

На стенах идет рубка, и я ввел в Кремль еще один батальон. Их задача: взять Большой дворец. Вновь загрохотали гранаты, звук которых был значительно тише, это — наступательные и подствольные. Зазвучали и короткие очереди, как пистолетные, так и автоматные. Бой переместился, разбитые казематы дали людям Пожарского возможность атаковать Оружейную башню, которую тоже обстреляли мои люди.

— По коням! — приказал негромким голосом, и, с оружием наизготовку, мы галопом прорвались по мосту в Кремль, и двинулись вправо по Дворцовой улице к покоям царским. Впереди норманы вперемешку с монахами, спешившись и передав поводья коноводам, поднялись по лестнице к дверям в Зимний сад. Закрыто! Но замок — он от хороших людей, а я — плохой. Шашка, плюс граната, и бечёвка. Четыре секунды после рывка, и все двери открываются. Норманы, оттеснив меня, первыми врываются туда.

— Как удачно мы зашли, Никодим! — за второй дверью находилось двенадцать человек и четверо покойников в форме стрельцов и в другой амуниции. Попытались сопротивляться моим штурмовикам. Остальные стояли на коленях, заложив руки за головы. Это было правительство царя Владислава.

— Обыскали?

— Обыскали.

— Всех во двор и мордой в землю. Никодим пошли своих найти князя Пожарского. Он где-то у дворца.

Князь прибыл минут через десять, весь в крови, рука на косынке. Кровища хлещет. Отстегнули доспех, я остановил кровь, наложил повязку. После этого показал пленных.

— У меня предложение: тут их и положить.

— Судить надобно, они все — князья да бояре.

— Не, вон того я уже осудил за убийство Скопина-Шуйского. Никодим, извини, кола рядом нет. — «Стечкин» из 21-го века выбросил гильзу. Рядом забился в судорогах князь Лыков-Оболенский. Падучая у него. Остальных связали какими-то зверскими узлами и куда-то увели московские стрельцы. Из острога вынесли свергнутого патриарха Гермогена, которому Никодим вернул куфью с гербом. Бой затих, пленных поляков не было, их всех порубали.

Все! Победа! Теперь начнем проигрывать, как на Руси водится. Гермоген передал куфью Никодиму, дескать, я уже не жилец, будь престолоблюстителем. Все присутствующие, кроме меня и моих норманов, пали ниц и принесли присягу новому главе церкви. Подняли на руки Гермогена и понесли его умирать в Патриаршьи покои. Это — рядом. Уже за полночь, 13 сентября, в Большой дворец, в тронный зал, начали съезжаться бояре. Они никуда не уезжали, и регулярно приезжали сюда «голосить». Ну это как у нас в Госдуме, или Верховной раде: зал пустой, но голосование проходит в полном составе, несмотря на всю электронику. У тех, кого надо, все ключи есть, и пин-коды они знают! Попробуй проголосовать тут против! Ладно. Мы — люди привычные. Но тут и я «ни хрена не понял»! В тронный зал вошли те люди, которые только что лежали, уткнувшись мордой в камни мостовой у Зимнего сада. Уже без брони польской и в боярских шапках. Я пхнул Пожарского под локоть: вошло семь человек, один из них был в броне.

— Положить?

— Кого?

— А вот этих! А кто их ведет?

— Трубецкой, глава первого ополчения.

— У меня к нему есть парочка вопросов и маленькая просьба.

— Ну, задай! — мне начинало всё очень не нравиться. Это что-то вроде отхода на Харьковском направлении, когда парадные дивизии побежали. А еще «Гвардейские, Кантемировские»!

Вошедшие расселись на «свои» места вдоль стен. А приведший их князь Дмитрий Трубецкой подал знак кому-то, ему вынесли третье кресло и поставили его рядом с нами. Мы с Пожарским сидели перед троном. Я громко его спросил:

— А чего тут расселся? И кто ты такой? Ты Кремль брал?

— Я — князь Дмитрий Трубецкой, самозванец! Это я не знаю, кто ты такой!

— Знаешь, князюшка, знаешь, раз самозванцем кличешь! У меня к тебе вопрос: вон того человечка знаешь?

— Которого?

— Боярского сына Желобова, вон стоит.

— Знаю!

— Свен, котомочку дай! — попросил я своего сержанта. — П…дюк, который Желобов, ползи сюда, да на карачках. Повтори то, что говорил мне в Сторожевском монастыре! Кто тебе дал этот торбазок?

Тот пошел «в отказ», пришлось обоими руками достать два пистолета из кобур. Они по дизайну отличаются от тех пистолей, которые здесь используют. У меня 39 патронов в двух обоймах, и четыре лежат по карманам и кармашкам. На всех хватит, их — тридцать человек. Я их уже посчитал. Обеими руками я пользуюсь нормально. Пусть только попробуют! Оба пистолета были взведены перед посадкой в седло, да и шестеро моих норманов за спиной. Они тоже не лыком шиты, все положили руки на рукоятки.

— Всем сидеть и не дергаться! Никодим! Возьми со стола и прочти письмишко от пана Корсуньского пану Ходкевичу. И скажи, кого я расстрелял в Сторожках.

В полной тишине Никодим прочел письмо. Бояре загалдели, но я их остановил.

— Хорош галдеть! Желобов-Пушешников! Кто тебе дал сей торбазок? — тот опять промолчал, отвернулся.

— Свен! Спроси у него! — Как только Свен оторвался от стены, Трубецкой обнажил татарскую саблю, мне пришлось выстрелить ему под ноги. Пуля отскочила от мраморного пола и противно запела в воздухе.

— Княжонок, ты не дергайся, тебе предстоит выпить самому то, что ты мне прислал! Ты освободил арестованных?

— Я, самозванец! — гордо ответил князь.

— Никон! Прочти грамоты! — монашек их прочел.

— Никодим!

— Слушаю, Рюрик!

— Я когда-нибудь говорил, что я царь и самодержец вся Руси?

— Нет, Рюрик, такого не было, да и не стал бы я служить самозванцу. Это — князь Белозерский, Андрей, сын Анны Белозерской, моей овцы божьей, род которой восходит к Рюрику. Подтверждаю! — новый патриарх припал на колено и осенил себя крестом.

— Ну что, Димитрий. Выбирай сам, что пить. Тебе эти зелья знакомы. Пей до дна! Не слышу!

Раздалось негромкое «Пей до дна!» со стороны несколько обделавшихся бояр. Я еще руками, с пистолетами, замотал, дирижируя этом хором. Князь выпил, захрипел, у него пошла пена изо рта, и он ушел в мир иной. Вроде, со всеми разобрались, и я вторично отправил под арест шестерых арестованных.

— Господа бояре. Кремль мы взяли, поляков порубали, все хорошо, но огромная часть земли русской стонет под гнетом польским да шведским. Война не закончена. Вы это понимаете? Или пришли сюда чисто по привычке, галочку поставить, что отметился?

— Земский собор собирать надо, нового царя выбирать, и идти на Варшаву, за реликвиями Рюриковыми. — сказал князь Пожарский. — Ему бы я трон доверил. Он, такой же, как мы, охотник и ополченец. Его ратники проход к Троицкой башне сделали. Пришли аж с самой Франции, потому как небезразлична им судьба России и трона Рюрикова. Его норманы выбили поляков из Белого города, который мы полтора года взять не могли. В Кремль мы вошли со стороны неприступной, от Троицкой башни. Его люди очистили дворец, и он, лично, повязал изменников. Могу роту ему прямо щаз дать.

— Негоже, князь Димитрий, он — Рюрик по матери, кто его отец — неизвестно. Что пришел помочь — лестно, но мы его не знаем, и знать не хотим! Белозерские завсегда были не от мира сего. Лба не крестит. Не наш это человек и не быть ему царем. По-русски он не глаголит. Понять его трудно.

— Понимать его надо по делам! — парировал слова родового боярина князя Мстиславского-старшего князь Пожарский.

— А делов он почти и не сделал. — тут же вставил слово думный боярин Буйносов. Их много развелось, этих думных. Встал Морозов, родовитый и крепкий боярин, из тех, которые от Ивана IV в думу попали.

— Князь Андрей, я — Савва Морозов, думный боярин, труса не праздновал, с первого дня в ополчении, которое покойный князь Трубецкой собрал. Сегодня тоже Кремль брал, пятерых поляков на стенах на саблю взял. Видел твоих норманов, да и тебя, в бою. Хорошие воины! Цены им нет. И тебе цены нет, что пришел в суровую годину помочь. Скажи мне, как на духу, как ты себя видишь в том кресле, что за тобою?

— Никак не вижу, Савва. Мне тут Никодим уже сказал: убьют тебя здесь, князь, не на поле брани, за столом убьют. И он — прав! Мы же сюда еле прошли! У вас один выход в море, а вы его так и не сделали. Вручную нас по Нарве тянули! Два корабля, на которых было много чего, оставить в море пришлось, не смогли они пройти в Чудское озеро, хотя шведы мне препятствий не чинили. За этот год, он еще не кончился, мои шахты и заводы заработали миллион золотых, даже больше. А у вас вон тот старшина Желобов получает в год 8 рублей. Остальное — ворует. Не дергайся! Стой, как стоишь, вор! Боярский сын, он. Вот и не боится воровать. И так во всем. Вот так я вижу свою судьбу здесь. Мне не нравится на Руси, тут карманы — хоть зашивай. Выбирайте, кого хотите! Хоть Желобова. Но лучше из сынов Рюриковых, чтобы по чести было задницей трон протирать. А я уйду, мне это не нужно, я жить хочу, а не смотреть с опаской в налитый мне стакан. Ты меня понял, Савва.

— Мудро! Мудрое решение, князь Андрей. Назад во Францию?

— Нет, сначала требуется заглянуть в Варшаву, Владислава проведать, а потом уйду в Канаду.

— Где это?

— В Новом свете, есть там река такая: Святого Лаврентия, называется. Вот туда. Там моим норманам и мне самое место. Начнем сначала Новый мир строить, под себя, без двуглавой курицы византийской, и не оборачиваясь на прошлое. За труды мои тяжкие и за освобождение Москвы, прошу отдать мне в вотчину, навеки, так, чтобы детям моим перешло, толику малую, Печенгский уезд с монастырем, да прописать, что я теперь отвечаю за охрану границы российской в тех местах. А то шведы там расшалились, а у вас силенок маловато, чтобы это все удержать. Порт там построю, незамерзающий, Архангельск во льду стоит по полгода. А это — последний выход к морю. Швед все забрал, Ганза перекрыла все торговые пути на Балтике, Стамбул перекрыл Босфор и Дарданеллы. Обезножили вас за Смутное время.

Долгое и тяжкое молчание. Делиться ничем они не хотят.

— Оченно нам твои мушкетики пондравилися, князь. За них — отдадим.

— Дурак ты, Буйносов. «Пулемета я вам не дам!», ребятки. К нему вот эти вот штучки нужны, а вы их делать не умеете. У меня Франция их просила, за деньги, а не за тундру у Студеного моря. Я им тоже их не дал. Так что, не дождетесь.

— Ну, тады и разговора нет. — затянул Буйносов.

— Я же могу и сам забрать, и свои границы установить. С сабелькой тебе меня не одолеть. Если на троне будет сидеть мой родственник, от Рюрика, то с ним мы всегда договоримся и о мире, и о торговле. Я больше не для себя прошу, те места терять нам совсем нельзя. Нам, это — русским. А пока у вас курица ушами хлопает, вы это дело, как обычно, профукаете, потом на саблю брать придется земли русские.

— Макар, уймись! Князь Андрей дело говорит, на трон не покушается. Чарторыжский! Бесенок! Ну-ка, сгоняй в Палату, тащи сюда чарты Норвейские! Весь атлас тащи! Годи, князь Андрей, за раз все обсудим! Ты уж звиняй меня, разом не понял, што наш ты человек, хоть и смурно глаголешь. Шведы прут! Ужо Торн перешли, а войск нетути, да и разорились мы изрядно. — громко сказал Мстиславский.

Принесли атлас, и древние грамоты. Скупиться бояре не стали. Я просил всего на всего Печенгу, а получил весь Кольский уезд, Лопарию, Лапландию и Остботнию. Ничего так себе, подарочек, но в составе России, без права отчуждения. Это оговорено. Переписали и заверили все грамоты с норвежскими королями. Тромсё — тоже мой. Только города там еще нет. Да и земли мне отдали спорные. За них драка предстоит со шведами. Но ничего, отмахаемся!