Мракобой

8. Допрос свидетеля

Вершинина в сортире били двое. День начался неудачно.

Все утро Вершинин пытался дозвониться до полковника Шизданова. Сначала звонил на сотовый, затем в комендатуру, желая узнать данные запроса о профессоре Данлопп. Бесполезно. Сотовый оказался вне зоны доступа. В комендатуре сказали, что полковник на объекте, спрашивали, что передать и не и не сообщали, когда куратор вернется.

Потом у Вершинина сломался туалет. Напрочь. Умер.

Вершинин позвонил на ресепшн и конечно нарвался на Инессу Соплянову, лучшего ресепсиониста в мире и окрестностях.

— Общий туалет имеется на этаже! — отрезала злая тетка.

— Там бактерии! Почините унитаз в номере! — требовал следователь.

— Запишу вас в очередь на ремонт! — смилостивилась Инесса.

Она оказалась из разряда тех, чья жизнь становится слишком пресной без скандала.

Делать неча, пришлось плестись в конец коридора. Где его благополучно и поймали.

Их было двое. Бритые наголо. Камуфляж. Фамилии благоразумно убраны с липучек. Один как бы пониже, но наглее. Второй выше ростом, основательнее. Второй здоровее, но бить будет малой. Тем неприятнее.

Нет, Вершинин знал, что история с пинальщиками не может не иметь продолжения, единственное, чего он не знал, что его припрет к стене плюгавый прыщавый идиот.

— Ты чего тут воды налил? — делано возмутился тот.

Точно идиот, понял Вершинин и спросил:

— Какую воду? Куда налил?

— Он еще и отпирается? — изгалялся плюгавый. — Разделся до пояса и моется тут! Здесь тебе не душ!

Понятное дело, бить морду вовсе без причин заподло, а так хоть повод имеется.

Вершинин огляделся и втиснулся спиной между двумя давно не работающими осушителями.

— Чего вам надо, пацаны? — напряженно спросил он.

В голове уже навязчиво крутилась картинка, как он мухой ползает по полу, размазывая кровавую юшку по полу. Картина получалась неэстетичная.

— Пацаны в парадных бычки собирают! А мы гвардейцы!

Из культурной столицы, понял Вершинин услышав кодовое слово.

— Ты на войне то был, гвардия? — вырвалось у него.

Не хотел ведь обострять. В общении с сумасшедшими надо вести себя миролюби…

Плюгавый неожиданно сильно для его скромной комплекции прижал Вершинина к стене и взял пальцами за подбородок. Рука воняла селедкой.

— Что здесь происходит, мистер? — раздался голос.

В туалете возникло новое действующее лицо. Данлопп.

И вел он себя не совсем правильно.

Увидев начинающуюся потасовку (громкое слово, точнее, избиение одного следователя двумя отморозками), он должен был по крайней мере либо в самом начале выразит небольшую растерянность.

Вместо этого профессор спокойно ждал продолжения. На лице даже обозначился некий интерес. Будто ему на самом деле должны были поступить некие разъяснения.

— Вали отсюда, макака! — дружелюбно посоветовал плюгавый.

— Макака — род приматов из семейства мартышковых! — уточнил Данлопп.

— Сэм, объясни тупому профессору про мартышек! — велел плюгавый.

Поняв, что профессора будут бить и возможно ногами, Вершинин посоветовал:

— Стэн, вам на самом деле лучше уйти. Про мартышек я сам им… Нет, Стэн! Нет!

Профессор не послушал и с размаху зарядил здоровяку кулаком в тулово. Вершинин сомневался, что это нанесет тому вред, при его габаритах вообще трудно было нанести какой-либо вред, но Стэн видно куда-то там попал, в солнечное сплетение или под ложечку. Здоровяк стал неуверенно клониться вперед. Тогда профессор вцепился ему в волосы и дернул вниз, используя массу всего тела. Здоровяк окончательно потерял равновесие и уже всем своим весом обрушился на раковину, разбил лицом санитарный фаянс и в фонтане хлынувшей воды кулем свалился на пол.

— Это чего… — опешил плюгавый.

Вершинин занял свою любимую позицию-позицию стороннего наблюдателя. Он профессионально отметил, что Данлопп дерется нарочито замедленно. Нарочито старательные удары, слишком широкий замах. И при этом максимальная эффективность. Как если бы человек был специалистом рукопашного боя, но старался изо всех сил скрыть это и затянуть схватку.

Данлопп оторвал плюгавого от Вершинина и влупил негодяю серию из простецких пинков в бока и живот, не давая тому передыху. Удары хоть и были простецкие, но опять-таки эффективные в своей простоте. Плюгавый с каждой полученной плюхой делал шаг назад, пока не уперся спиной в дверь кабинки. Тогда Данлопп зарядил ему такого окончательного пенделя, что дверь проломилась внутрь, перекосившись и повиснув на одной петле, а плюгавый улетел в кабинку, споткнулся об унитаз и наконец упал.

И наступила тишина.

— Мне лучше уйти сейчас! Я все-таки иностранец! — озабочено проговорил профессор.

— Да, да, конечно! — благополучно пребывая в шоке, кивнул Вершинин.

Он оглядел место побоища. Из оголённых труб хлестал фонтан. Под фонтаном обняв разбитую раковину возлежал в нокауте здоровяк.

В сортир ввалились весело галдящие пинальщики, но веселье было прервано криками «Помогите!» плюгавого, застрявшего в невообразимо тесном пятачке между унитазом и стеной.

Все еще находясь в шоке, Вершинин зачем-то умылся в уцелевшей раковине и когда пошел на выход, гвардейцы почтительно расступились.

— Хринасе! — почтительно вырвалось у кого-то.

Когда Вершинин вошел в столовую, профессор Данлопп завтракали как ни в чем не бывало.

— Я вам место занял! — кивнул он.

Место было в самом углу, и на него и так никто не зарился. Вершинин взял комплекс и направился к нему. По пути никто не заступил ему дорогу, и никто не плюнул под ноги. Это был плюс. Но минус все же был гораздо весомее. Перед глазами стоял профессор, трамбующий пинальщиков, не меняясь при этом в лице. Этакий боевой профессор. Академик рукопашного боя.

Вершинин поставил поднос на стол, сел и некоторое время тщательно изучал котлету, будто на свете не было ничего важнее.

— Вы в своем праве доложить о произошедшем в комендатуру, и тогда меня естественно арестуют! — произнес Данлопп обыденным тоном, каким вполне можно было произнести нейтральный текст типа. — Сегодня хорошая погода, не правда ли?

Вершинин промолчал.

— С другой стороны, если бы я не вмешался, инцидент мог закончится совсем плачевно! — продолжил профессор. — Вас бы избили, а потом засняли на телефон в нереспектабельном виде. Скажем, без штанов. Или совсем уж ужасно, с членом во рту.

Вершинин снова промолчал. Данлоп, не дождавшись, спросил напрямую:

— Так что вы скажете насчет драки?

— Какой драки? — спросил Вершинин.

На допросе присутствовал Николай Шебутаев. Поначалу я хотел его выгнать, затем передумал, опер мог пригодиться.

— У тебя есть знакомые в комендатуре? — поинтересовался я.

— Так, по мелочи.

— Узнай, пожалуйста, про полковника Шизданова. Целый день на связь не выходит, а он мой куратор.

— Стучишь ему про нас? — спросил Николай.

— Нет, ему про меня! — уточнил я.

Конвой привел задержанного Пальгуева, дело которого вел Гапонов. Пальгуеву исполнилось 32 года, жилистый, худое нервическое лицо как у начинающего шизофреника. Кличка у него была почему-то Дрозд.

— Боримир Аскольдович, есть какие-либо жалобы? — начал я.

Жалоб у него не было.

— Только Гапонову я уже все сказал! — произнес он взвинченным нервическим тоном. — Кражу в ларьке признаю, но только одну! И там дверь была открыта, гражданин следователь!

— Я здесь по другому поводу! — оборвал я.

На столе стоял миниатюрный магнитофон, уже остановленный на нужном месте. Включил. В комнате возник приятный голос мертвеца.

— Допрос остановлен в 14.32.

И без паузы (для магнитофона).

— Допрос возобновлен в 14.50.

Остановив магнитофон, я спросил.

— О чем вы говорили целых 18 минут?

Пальгуев осклабился, ошибочно считая улыбку обаятельной и сказал:

— В уборную я ходил, гражданин следователь!

Тут не выдержал Шебутаев (как он до сего момента сдерживался только):

— Колись, гнида! Чего аппарат выключали? О чем базар был?

И продемонстрировал намерение расквасить задержанному нос. Я его остановил:

— Держите себя в руках, капитан!

Затем повернулся к задержанному:

— Слушай меня внимательно, Дрозд! Убит следователь Комитета. Ты еще можешь соскочить как свидетель. Но если начнешь врать и волынку тянуть, пойдешь по 105-й части второй и уже к вечеру будешь висеть на виселице!

— Не имеете права! — истерически взвизгнул Пальгуев.

Я достал удостоверение и предъявил в раскрытом виде.

— Видишь дополнительные значки допусков? Видишь знак виселицы?

— Где? Где? — Пальгуев чуть глаза не сломал.

— ! — отрезал я. — Так что имею право без суда отправить тебя в петлю! Тут кстати ее не намыливают, говорят, приговоренные сильно мучаются, верёвка заедает, и вот когда она проходит через узел, получается так…

— Я все скажу! — заорал Пальгуев. — Его интересовали бумаги Мракобоя!

Далее я продолжил уже спокойно. А чего глотку драть? Клиент созрел.

— И что конкретно? Не тяни резину!

— Он спрашивал, где их можно купить!

— Они до сих пор продаются? — удивился я.

— Ну не как красная пыль[13] или луноходы. Тут любитель нужен.

— Что ты напел Гапонову?

— Дал адреса нескольких барыг, чтоб отстал, но зуб даю, предупредил, что товар штучный, бумаги находят редко.

— Почему Гапонов заговорил о бумагах именно с тобой?

Пальгуев энергично выругался.

— Наседка в аквариуме настучала! Я еще думал, чего бабайка базар завел про бумаги, вместо того, чтобы по делу дать расклад, ну и раззвонил как бажбан!

— Ну и чего ты такого ему напел?

— Да ниче особенного. Я и бумаги видел всего один раз!

— Как они выглядят? Эти бумаги!

— Как? — Дрозд изобразил мучительное раздумье. — Как обычная тетрадка! В желтой такой обложке! Я думал, что фуфло, а следак как услышал крышей и поехал! Где, грит, видел? Когда?

— Сам бумаги читал?

— А мне оно надо?

— Зачем ему бумаги, он говорил?

— Я ему не кум по душам разговаривать!

Шебутаев одернул:

— А ну поговори у меня!

— И последний вопрос! — сказал я. — Кто покупает бумаги и как они за периметр вывозятся?

Дрозд усмехнулся.

— Ну начальник! Начни я вопросы задавать и академика изображать, сразу на перо поставят! Одним жмуром больше, одним меньше. Москва большая, помоек много!

— И все-таки!

Дрозд опасливо продолжил. Даже в здании МВД он чего-то боялся.

— Наезжают жаверы, при котлах да ксивах. Не барахольщики, а жирные фраеры! Базарят, хорошие бабки за бумаги дают!

Когда Пальгуева увели, я спросил у Шебутаева:

— Кто такой Мракобой?

— Это местная легенда. Типа Эльдорадо для современных кладоискателей. В последнее время на рынке кипеж по поводу всего, что связано с Мракобоем! — сказал он. — Ходят слухи, что в самом начале войны, в период безвременья, много добра прилипло к его рукам, и он его надежно припрятал, а место указал в неких бумагах. Ведь тогда, после Конфликта, из Москвы много чего не успели вывезти. Банки, музеи остались без охраны. Сам я в его «наследство» не верю, слишком много времени прошло, почти 80 лет. Если что и было, давно к рукам прибрали. Странно, что такой серьезный следователь как Гапонов на это клюнул.

— Гапонов никогда не упоминал Мракобоя?

— Я бы удивился, если бы упомянул. Повторяю, он был серьезный чел. Я думаю, Пальгуев врет, цену себе набивает.

— Пальгуев говорил про богатых покупателей этих бумаг. Это хоть правда?

— Есть такое дело, — нехотя согласился опер. — Мутные фраера.

— И это все, что можешь о них сказать? Неужели не хотелось разобраться?

— А я не в частной лавочке работаю! — огрызнулся опер. — Сунулся было, так Наволоцкий настучал Тартаковскому, а тот по башке уже мне. Уволить обещал.

— Имеет свой интерес?

— Откуда мне знать. Я не УСБ!

Походу, хоть Шебутаев говорил правду.

Странно, что Гапонова заинтересовали какие-то спрятанные много лет назад деньги и золото. Но судя по всему, они его ОЧЕНЬ сильно заинтересовали, раз он пошел на служебный подлог и магнитофон выключал. И покупатели эти мутные. Мания какая-то.

Или там были не только деньги?

Я попал к себе в номер поздно, и желание было только одно-завалиться спать не раздеваясь. Поэтому на стук в дверь я не отреагировал, но дверь открыли без разрешения, я в запарке забыл ее запереть.

— Так не годится! Надо кушать, Жак! — сказал Данлопп.

Кроме него никто не мог ввалиться ко мне в номер. Надо же парадокс. Центр Москвы, вокруг целая армия соплеменников, а вошел ко мне единственный иностранец в округе.

— Не хочу есть, Стэн!

— Уверен?

— Уверен, как и то что дважды два четыре!

— А я могу в два счета доказать, что вся ваша математика ошибочна!

— Ну ка! — оживился я. — И почему математика наша?

Профессор протянул мне мою сброшенную рубаху и сказал:

— Вся современная математика базируется на понятии нуль. Как известно нуль изобрели в Индии в 5 веке нашей эры!

— Мне неизвестно! — буркнул я.

— Индийцы назвали нуль «сунья», а арабы перевели как «сыфр». Отсюда и пошли цифры!

— И что же тут неправильного?

— Индийцы называли нуль пустотой, но получается если в пустоту добавить единицу, что получится? Пустота! Она ведь никуда не денется!

— Ноль плюс единица — это единица! — угрюмо заявил я. — Об этом в арифметике за первый класс написано!

— Аргумент! — с серьезным видом согласился Данлопп. — Я тебе больше скажу. На нуль у вас можно делить! На пустоту! Как можно делить на то, чего нет? Так у вас еще и получается бесконечность! Про бесконечность я тебе тоже могу сказать, что это также неправильное понятие!

— Увольте! Не надо меня на ночь грузить! — взмолился я. — Я согласен отужинать с вами, пан философ!

Они ужинали в непривычно пустой столовой с зевающими раздатчицами.

— Вы так и не сказали, чем занимаетесь в Москве? Изучаете дислокацию наших военных? — спросил я.

— Ваша дислокация отель Шератон! — ухмыльнулся профессор. — Меня интересует философия древней Москвы! Легенды и герои!

Я насторожился. Еще один поклонник Мракобоя? Нереальная популярность у этого героя!

Так и должны рассуждать все, не допущенные к тайнам Проекта.

В Пантанале у меня не самый высокий допуск, да и то верно, допуск вынужденный, который офицеры отдела П выдали мне с большим скрипом, потому что не могли не выдать. Пока они в своих пыльных ангарах пытались изучать артефакты Капитанов, я столкнулся с инопланетной аппаратурой воочию. Да не с архивной, а действующей.

По данным аналитического отдела Капитаны прибыли в Москву сразу после бомбежки и эвакуации. Иначе как объяснить резкое уменьшение радиоактивного излучения и ограниченность разрушений. Практическое отсутствие ударной волны.

Причины вмешательства Капитанов так и остались неизвестными. Почему выступили на стороне России? Почему уничтожили Америку? Почему именно мы?

Мы им больше понравились, как бездоказательно заявил мой друг, майор Бекк.

Есть свидетельства, что и после этого Капитаны Москву не покидали некоторое время и развили бурную деятельность, цели которой неизвестны, как и все, что связано с Пантаналом.

И если допустить существование Мракобоя, то он просто обязан был пересечься с Капитанами. А что, если предположить, что они не только как-то пересеклись, но и сотрудничали. Это объясняет, как Мракобоя не замочили во время большой Резни, и он успел протянуть столько, что его успели запомнить и сделать легендой.

Из этого делаем вывод. Когда Капитаны выполнили свою только им ведомую миссию, они, как водится, оставили всю свою чудо-аппаратуру, на крайняк, спрятали под землей, как они это любят делать.

А что, если допустить, что Мракобой вполне мог знать про тайное место и указал в своих рукописях, как до него добраться. Тогда и интерес серьезных клиентов становится вполне объясним.

И что, за столько лет никто так до клада и не добрался? Или другой вариант, добрался и сложил там буйную головушку?

Капитаны обожают прятать свои игрушки под землей. И взять их не так просто. До войны под Москвой было полно ловушек естественных в виде метановых ловушек и искусственных как-то роботизированные пулеметные расчеты, срабатывающие от датчиков движения.

Смелому диггеру достаточно было пукнуть, чтобы превратиться в решето.

Капитаны по любому должны были озаботиться о том, чтобы оставить достойную охрану своему «незамутненному счастью».

И вот теперь пан философ озаботился древними тайнами. Несерьезно для профессора гессенского университета.

Я так и сказал.

— О чем это вы, Жак? — профессор сделал вид, что не понял. — Вы слышали о боярине Кучке?

— Это было до или после войны? — мрачно буркнул я.

— До! — серьезно ответил Стэн. — В XII веке!

Великий князь Ростово-Суздальский застудился.

Места тянулись болотистые, и многие из княжей дружины стужились.

Поначалу занедужили пешие, а затем и конные дружинники. Вечерами у плохо разгоравшихся от сырости костров раздавался кашель, который не смолкал даже по ночам.

Воевода Кулик уговаривал князя повернуть вспять в Суздаль, но тот упорствовал, несмотря на жар: до Поганого озера оставалось всего поприще[14].

Там, в усадьбе боярина Степана Кучки его ждала важная встреча.

Славная княжья дружина в походе ступала споро. Впереди отряд витязей во главе с Илией. Конные, в пластинчатых доспехах, с тяжелыми прямыми булатными мечами-гроза тевтонов. Каждого витязя сопровождал рында из знатного рода.

Илию князь нанял недавно и не доверял ему полностью, придав в пригляд ведуна Белозара. Но силой богатырь обладал немерянной. За то и взяли.

За витязями следовала старшая дружина числом четыредесять[15], старшая по возрасту и меньшая по числу, составлявшая круг ближайших советников и сотрудников князя, членов княжеской думы-княжих мужей и бояр во главе с боярином Градибором.

Сам князь ехал в середине младшей дружины, состоявшая из гридей[16].

Гриди несли личную охрану князя, исполняли его поручения и составляли ядро княжеской вооруженной силы. Числом их было полторы реци[17]. Возглавлял гридей искусный воин Колояр.

Дружина князя не хуже тевтонской. С такой сам Ярило велел править в Киеве. О том и должен был пойти важный разговор в Москве.

Шли до поздней ночи, но до Москвы не добрались. Шли до тех пор, пока кони не стали оступаться в сумерках, а в арьергарде не отстал один из гридей. Стал поправлять конскую упряжь, да и сгинул вместе с конем. Сколь не кричали, не отозвался.

— Надо встать лагерем! — опасливо упредил Белозар. — На ногайцев не похоже. Те конными ристают! Гриди нашли на суглинке след голого пеха[18]! Тот пех более человечьего!

Стали лагерем. В центре княжий шатер. Вкруг гриди, далее старшая дружина. Всю ночь жгли костры. Почти никто не спал.

Кони испуганно пряли ушами. Вкруг лагеря в тумане кто-то ходил, шумно вздыхал в темноте, будто мехи кузнечные раздували.

Илия обнажил меч и встал против ночи:

— Выходи на честный бой!

В ответ яро взревела невидимая тварь.

Белозар в ужасе остерег витязя:

— Не гневи чудище! Это мытарь! Нам с ним не сладить!

Илия лишь усмехнулся, но понапрасну злить мытаря не стал. Упредил лишь в темноту:

— Не убоюсь тебя, вымесок[19]!

Белозар прошел к княжьему шатру и, испросив разрешения, вошел. Князь в кафтане, подпоясанном вышитым поясом, возлежал на атласных подушках. Перед ним на столе с короткими ножками стояли плошки с турецкой кашей, редькой-ломтихой, вареной репой, рыбой и дичью. Были также и сладости: смоква[20] и нарезанный кусками затвердевший кисель.

— Что надо? — грубо спросил князь.

Не угодил ему ведун. Все нехорошее нагадывал. Вот и сейчас Белозар опять за свое:

— Ваша светлость, хочу упредить, вижу дурное нас ждет в землях боярина Степана Кучки! Погряз тот боярин в блуде и грехе, а усадьбу свою поставил на Ведьминой горе, в подземельях которой таится Царь-Пещера. В той пещере живет морок погибельный.

— И что? Дружина моя крепка! Один Илия стоит целого войска! Самого Соловья одолел в Брынских[21] лесах!

— Ваша светлость, моё дело упредить!

— Твое дело разогнать своим умением злые чары и принести мне Киев на блюдечке! — разозлился князь. — Не зли меня более, иди делай свое дело! Или я прикажу изготовить для тебя треску[22] потолще!

— Слушаюсь, светлейший!

Белозар в поклоне удалился. Гриди из стражи потешались над ним. Глупые смерды, они не видели того, что видел ведун на многие годы вперед. И отравленного князя, и зарезанного наследника.

Но он знал также, что без встречи с князем Святославом Ольговичем, которая должна была состояться в Москве, князю Юрию Долгорукому Киева не видать.

По утру хватились трех коней. Гриди пошли было по следам, но те сгинули в болоте, будто глупая скотина сама ушла в топь.

— Стало быть, так тому и быть! — махнул рукою князь.

Дружина выступила без задержек.

Местность улучшалась на глазах. Исчезали болотца, вместо них раскинулись богатые грибами и ягодами леса, где в несметном количестве водилась дичь. Реки кишели рыбой, в них встречались бобры.

Рай на земле, да и только.

К князю подъехал боярин Градибор.

— Благословенно место сие! Вижу, встанет град превелик треуголен, и распространится вокруг него царство твое великое.

— Блазнишься, боярин! — окоротил князь. — Это земли Степана Кучки!

— Купи! — не отставал Градибор. — Злата у тебя полна мошна!

Промолчал князь.

Дружина споро двигалась по лесу. Илия с витязями вели по едва приметным звериным тропкам. Затем стали попадаться тропы уже натоптанные людьми. А вскорости и колеи от телег, что указывало на близость человечьего жилья.

Илия повел носом:

— Дымом пахнет!

Вскорости дружина вышла к большому селению. Добротные дома, собор, барские хоромы.

Холопы ломали шапки, смотрели с интересом, но без пуганности, что князю не по нраву.

— Гордые, как и домовит[23]! — подзуживал Градибор.

От крестьян дружинники узнали, что деревня называется Кулишки, и что есть у них хозяин — богатый и гордый боярин Степан Иванович Кучка, у которого собственная дружина и свои служилые люди. В Кулишках боярина сейчас нет, он уехал в поместье на берегу реки Смородины.

Скакать оказалось недалече. Не успело солнце сдвинуться, как перелесок закончился, и дружина оказалась на берегу реки Смородины, через которую был перекинут деревянный мост. На том берегу окруженные бревенчатым частоколом виднелись многочисленные срубы, торчала маковка церкви, а выше всех высилась покатая крыша поместья боярина Кучки[24].

В церкви ударили колокола. На вершине частокола замелькали холопы. Илия поспешил послать вперед гридя, чтобы упредить охрану не закрывать ворота.

Так дружина вошла в город.

Поместные высыпали на тесные улочки. Особливо глазели на витязей и их исполинских коней. Тяжелые орловские рысаки оставляли глубокие следы на земле, а когда попадались редкие дощатые мостки на улице, то разбивали их в щепы.

Дом Степана Кучки стоял на высоком крутом Боровицком холме недалеко от реки. Дружинники подъехали к нему и оказались перед могучими дубовыми вратами. Врата оказались заперты. Никто даже не вышел поприветствовать князя!

Илия ударил в ворота пудовым кулачищем в железной рукавице.

— Нет места в хоромах! — донеслось с той стороны.

— Отворяй ворота, не то перетяну тебя говяжьей жилой, смерд! — закричал Илия. — Великий князь пришел!

— Вот василиск! Совсем вящего не чтит! — изгалялся Градибор.

Ворота загремели и отворились. Во главе многочисленной челяди дружину встречал воевода Кулояр. Сам боярин встречать князя не вышел, дерзок не по чину и не выказывал Юрию Долгорукому необходимого почтения.

Князя и бояр пригласили в господский дом к столу. Слуги без устали подавали мед. Играли гудцы[25].

Князь и Кучка сидели рядом. Рядом с боярином жена Беляна[26].

Князь пил мед и все больше хмелел.

— Продай мне свои земли, — повелительным тоном сказал великий князь.

Степан усмехнулся:

— Ни пяди не отдам! Сейчас все беглые из владимиро-суздальских вотчин приходят ко мне. Скоро мы будем вровень с тобой, князь.

Кучка на самом деле мог поспорить богатством и знатностью с Юрием Долгоруким, однако не знал он, каким коварством князь отличался. Не стоило боярину связываться с тем, кто не привык отступать от задуманного.

Между тем Юрий Долгорукий не только заинтересовался землями дерзкого боярина, но и приметил его жену-красавицу.

Глаз его налился кровью. Дыхание сделалось тяжелым. Но в пиршеском зале служилых людей Кучки было числом поболее, и князь велел Градибору позвать Илию с витязями.

Градибор набрался изрядно. Вышел, покачиваясь, в сени господского дома, не оглянувшись и не заметив следующую за ним тень.

— Ты куда из-за стола? — вкрадчиво спросил Кулояр.

— Не твое, собаки, дело! — отрезал боярин.

Кулояр мягко погрузил ему нож в шею. Боярин даже не крикнул. Воевода наклонил тело к стене и вынул ножик. Рокоча, на стенку хлынула кровь.

— Вот и любо! — спокойно произнес Кулояр. — Кафтан лепый, умельцами шит, неча добру пропадать!

Он велел слугам обобрать покойника, а затем вынести через малую дверь и бросить псам на псарню. Злобные волкодавы грызли даже бычьи кости словно хлебные сухарики.

Сам вернулся за стол и как ни в чем не бывало, продолжил пиршество. Лишь взглядами с Кучкой перекинулся. Все, мол, хорошо.

Дружинникам с самого начала подмешивали в медовуху сон-траву. Многие уже клевали носом. Только князя трава не брала. Он во все глаза глядел на Беляну, и тяжелая похоть не позволяла заснуть.

В самый разгар пира боярина прошла к задней двери в полатях и рукой позвала за собой.

— Не ходи, светлейший! Ведьма она! — упредил Белозар.

Ведун не ел и не пил, чуял неладное. Грядущее встало пред его очами в крови и злобе.

— Уйди, собака! — послал его князь. — Чего хочу, того не убоюсь!

Закрывшаяся дверь отсекла пьяный ор, и князь оказался перед красавицей.

— Беляна! — начал он.

Она закрыла ему рот ладонью и повела в глубь господского дома. Они прошли через несколько темных комнат, и в каждую кто-то входил, едва они ее покидали, но князю страсть застила глаза.

Наконец они оказались в спаленке. Боярыня стала снимать сарафан, князь рывком развернул ее спиной, поднял одежку и грубо вошел. В спаленку ворвался кто-то из господских холопов. Не прекращая, князь взял его лицо в руку и выкинул вон. После чего запер дверь на щеколду.

С той стороны заполошно забегали, в крик закричали. Послышался гневный голос Кучки.

— Отворяй! И я не убью тебя!

— Ты на кого лай поднял? Как смеешь ты мешать великому князю?

Беляна попыталась вырваться. Он выровнял ее и продолжил.

— Недолго тебе княжить! Сейчас дверь на слом! — упредил Кучка.

— Конечно, недолга! — издевался князь. — Пару раз ишо!

Дверь стали ломать.

— Хороша… дверь! — князь с шумом закончил.

Дверь рухнула. Во главе многочисленной челяди в спаленку ворвался рогоносец.

Князь как был без штанов схватил дубовый табурет и выбил окно. В него вцепились, но он выскользнул из кафтана и нырнул в проем.

— Илия! — крикнул он.

Витязи бежали от гостевого дома. Полуодетые, но с мечами.

Они вернулись в господский дом. Далее летописец пишет:

— И что ты хотел сказать своим рассказом о делах давно минувших дней? — спросил Вершинин. — Какая твоя главная мысль, Стэн?

— Ты обратил внимание на одну деталь? На упоминание о Царь-Пещере? — вопросом на вопрос некультурно ответил Данлопп.

Тут одна из раздатчиц, недовольная, что им не дают спать, шумнула.

— Мисс, можно потише! — прикрикнул профессор.

— То, что Москва стоит на огромной пустоте, давно известно! — пренебрежительно заметил Вершинин.

— Сейчас я не об этом! — отмахнулся Данлопп. — Я о хозяине Царь-Пещеры!

— Мало ли легенд!

— Если только это не легенда о Капитанах! — азартно возразил профессор. — Ты в курсе, что есть множество свидетельств об активности Капитанов в послевоенной Москве? Гессенские специалисты считали, что Капитаны прибыли на Землю во время войны. По большому счету они ее и начали. Но что если Капитаны появились на земле задолго до войны?

И задолго до проекта Пантанал, чуть было не вырвалось у Вершинина, но он прикусил себе язык. Интересная загогулина получается. Если Проект не Капитанов, тогда чей? Или Капитаны доселе не вмешивались в земную историю, а в войне решили вмешаться на стороне России? Почему до этого ничего не предпринимали? Так и сидели в своей очень большой пещере?

— Нет, не может быть! — вырвалось у него. — Ты ошибаешься, пан философ!

На что тот парировал:

— Это не только мое мнение, но и мнение многих других философов!

Он оглядел пустой ресторан и продолжил:

— Кстати, ты в курсе, что в создании Вселенной заложена существенная ошибка и Вселенная вследствие чего создана неправильно? Я могу обосновать!

— Э, нет! — сказал Вершинин. — На сегодня достаточно. Я еще твой ноль не переварил!