Моя родина – Фаэтон. Вторая книга

Глава 2. Подготовка к другой жизни

Вижу часть жизни, где есть поворот, который обозначил будущее, зависящее от нас. Обстоятельства были якорем, держащим на месте, не давая шагнуть.

Вижу, как Мада долгое время хлопотала и собирала в путь, приговаривая:

– Корабль АР-2900 не подходит для перелётов.

– Я изучал космические полеты, – успокаиваю маму, – и знаю, что на нем можно долететь хоть до края вселенной.

– Корабль старый и обветшалый, – отвечает Мада, – никто его, как ты родился, не заводил. Примерно двадцать лет стоит в гараже всеми забытый и не тронутый. Никто даже не проверял его двигатели, не говоря о длительном полёте.

– Проводили ремонт, тратя карманные кредиты, которые удалось заработать, – не скрываю правду. – Не спали ночью, а жили скрытой жизнью, чтобы вас не беспокоить.

– Как защитите жизни, – спрашивает Аве, – если пиратов стало больше на просторах галактики?

– Знаю, потому настроил лазеры, – я отвечаю, – любой астероид не угрожает, не говоря уже о пиратах, которых мы не боимся.

– Надо исходить из суждений философа, Сунь-цзы, написавшего трактат «Искусство войны», – дополняет ответ Аве, – а не из своих неподкрепленных реальностью доводов.

– А как трактат связан с космосом? – не доверяю отцу. – Разве можно приравнять философию к звездному небу? Если не учитывать макрокосмос.

– Китайские учения привлекают, так как исходят из земли, принципа Дао и гармонии, которая приближает к корням, – говорит отец, – а из окружающих предметов, которые до конца не знаешь, но так до конца и не поймешь скрытые тайны.

Удивляюсь, как Аве мог такое сказать. Никогда так не выражался, теперь поражая тем, как выражает, подавая мысли, разрезая скальпелем на операционном столе.

– Следуй за Сунь-цзы, ибо искусство войны основано на обмане. Не давай противнику точного знания о том, о чем ты думаешь. Оставайся не понятным, как закрытая книга. Прячь эмоции, сын мой, а не исходи из открытия границ. Постигай мир, как вечный баланс сил. Что пребудет, то убудет, ибо таков закон весов во вселенной, – наставляет отец. – Следуй за ним и никогда не нарушай. Блюди за тем, что происходит снаружи, и видь мир, который отражен в уме как зрение на события, а не их пустое насыщение, в котором ничего нет, кроме твоего собственного представления.

Сейчас, как смотрю на событие, не верю ушам, а что было тогда со мной, представить сложно. Отец одобрительно обнял, зная, тяжело даются знания, которые отравляют источник, удаляя в спектр непознаваемого. Должен узнать путь, который исходит из закрытости переживаний. Меньше внутренних разговоров, смотреть прямо в жизнь, понимая, есть в ней, а что отбросить, как понятие, из которого вырос или нашел знание по росту и познанию истинного пути.

Переварил слова отца, смотрю дальше, отмеряя истину, которую увижу во времени, когда не нахожусь внутри взгляда, который не позволяет идти. Особенность поражает, не могу разобрать, что проносится перед глазами. А, может, я сочиняю? Или видится, как понятие мозга? Но отклоняю вопросы, вновь проматываю время и вижу…

… как Аве дает книжку, название стало не читаемым, из-за того, что корочка стерлась и превратилась в обложку, которая скрывает знание, но не ведает, что именно увидел. Вижу, как книжка убирается мной в карман рубашки.

Последние слова отца звучат:

– Почитай, как будешь в полете, пригодится, если поймешь вложенную суть.

Как слова произнесены, отец нежно похлопал по карману рубашки, который скрыл знание, до которого надо дорасти. Не сразу возьму в руки, чувствую, зная нрав и отношение к выбору книг.

Вижу, как Мада передает припасы: различную еду, чтобы не были голодными, каждый день проводили в маленьком достатке. Мама заботливо укладывает в рюкзаки, которые имеют устойчивость к нагрузкам. Им по шесть лет, но брезент не истерся, а, кажется, стал крепче со временем, ибо сшит нежными, твердыми пальцами мамы, которая внесла материнскую любовь, греющую даже на далеком расстоянии.

Сейчас, смотря на прошедшие события, вижу то, как трясутся руки у матери или подбородок у папы. Каких усилий стоило, отпустить детей в погоню за амбициями, не приложу ума. Смотришь с позиции, которая, даже, если ты видишь другими глазами, исходишь из своего мнения всегда в большой степени, чем с чужого угла. Заложено природой, трудно поменять вектор Я, который движется, исходя из собственного движения, а не окружающего.

Продолжил смотреть, как долго длилась сцена прощания, которая печатает шаги в голове. От этого больнее, ибо заново воспроизводишь, дабы стало понятней, что пережили родители, когда покидали родной кров, оставив их.

Идти навстречу к мечте, не понимая, какие жертвы будут, если решишься на движение вперед, ибо забота семейного гнезда не будет с нами на протяжении жизни. Она рано или поздно заканчивается. Повтор уместен, когда очередь подходит к тебе, отпускаешь детей на волю как птиц, желающих свободы, свежего воздуха. Без него душно и не понятно, как жить. Это мнение, может, понимание того, что наступает момент, в котором не надо жалеть, а начать жизнь, начинающую вступать в истинные права…

Понимать, отпускать легче, чем держать в сердце, запоминая взгляд, даримым детям, которых помнишь малышами. Вряд ли сумеешь забыть, вытравить образ из памяти, начав жизнь без угрызения совести и обвинений.

По крайней мере, вижу, что мы клянемся родителям:

– Вернемся и обязательно навестим, не надо отчаиваться и строить чаяния, которые станут тюрьмой для рассудка, тогда помешательство и не желание отпускать птиц, выросших из птенцов. Не могли стоять на месте, как человек, знающий, что это предел развития и большего он не сможет понять.

Слышу свои слова из прошлого:

– Вы держитесь деревьями, но не надо жалеть, что листья облетели, чтобы найти свой дом, также трактовку познания и свободы, как некий бунт против обстоятельств. Должны понять, достижимы ли звезды. Они зовут к себе, что становится тоскливо от того, что ничего нового не приходит в нашу жизнь. Только копии, которые стоят на месте, не смея сдвинуться с него, точно привязаны.

Родители, слыша, разрывают время и стремятся обнять, уследить в словах истинный звук души, потому полагают, услышанное совпадает с тем, что таят потемки сознания.

Астра искренне говорит, открывая душу:

– Не зря проходит в жизни, ведь дети вырастают из рамок, которые хотят сжать и никуда не отпускать. Они не могут так жить.

Мада в ответ шепчет:

– Понимаю, сердце мамы сковано из легкоплавкого металла, который нуждается в поддержке со стороны.

Обнимаем в ответ родителей, чувствую, вливается огонь, который заставляет идти, сражаться, зная, должен вернуться живым и показать миру, что живешь вопреки смерти, и так не сдашься. Понимаю, что тогда имел волевое сердце, если не остался на месте, а последовал за своей мечтой.

Стоим на месте, не можем уйти, также объятья не кончаются. Нажимаю на событие, но это не пауза, долгое прощание, которое в силах забрать решение обратно в дом, там оставаясь жить, не сделав части того, что желали тогда познать. Знания манили больше, чем расставание. Оно есть, когда хочешь стать выше быта, откуда вырос, хочешь выбрать событие по росту, не по привычке, которая въелась в кровь, как проросшее зерно сомнения.

Задавать вопрос, смогу преодолеть себя на пути или сожаление, что потеряю бесповоротно, заставляет долго прощаться? Или не желание уйти, что долгое время были рядом родители. Больно и тяжело лишиться, чем был наделен, но что же? Никуда не идти, если привязанность больше, чем мотив для жизни. Не будет изменений, то стану стоящим в развитии. Время срубит дерево, которое не хочет меняться, значит, становиться лучше, изменяя среду, держащую в состоянии, когда ничего не поможет, если нет желания, либо решения проблемы со временем, которое останавливает, цепляясь за одежду крючьями сомнений.

Горестно делаю вывод, что Астра предложила остаться на одну ночь:

– Ночь, ничего не видно, как взлетим и сможем ли найти путь, если нет света или ориентира, к чему можно привязать наблюдение для взлета.

Мада поддакнула, понимая абсурдность слов, ведь космос темен, там не найти солнца, чтобы понять, куда лететь. Но мама произносит свою речь:

– Да, верно, одна ночь никак не повредит. Ночуйте дома, завтра в путь, выбор сделан. Утро вечера мудренее, как говорят на Земле. А там мудрые люди живут, к ним стоит прислушаться, ведь многому научат.

Объяснение кажется здравым, но лишенным смысла, ведь есть автопилот у корабля. Слова Аве дополняют решение:

– Забыл, топлива нет в корабле.

– Папа! – воскликнул я. – Ты сделал это специально? Знал, что не просто так. Мы хотели сегодня улететь. Эх, что же делать сейчас!

Папа взъерошил мои волосы, сказав:

– Когда мы в последний раз пребывали в радостном семейном кругу? Не припомню случаев в нашей семье! Быстрей домой, а то пирожки с капустой остынут.

Мы с сестрой понурили головы, пошли следом за родителями в дом с палисадником, любовно сделанным, с заботой.

В доме происходила семейная обстановка, которая настраивала сердца на лад, слышимый за пределами дома. Нет грусти что, ночь прервется, либо уйдем в небытие.

Время лилось спокойно, не замечал ход, иногда была слышна грусть, которая таилась в уголке сердец, иногда показывалась, дабы частью поселить сомнение в том, что должно произойти.

Лились беседы, не замечая, что не остановить, ибо заканчивается, обнажая грани душ, которые сломаются от молчания. Она закралась в головы и поселилась, не желая выйти. Тайна и понимание, которое видится внутри, остальным не хочешь показывать, дабы понять тревогу и породившие причины. Не знал, что о чувствах лучше не молчать, сразу высказывая, не давая прогореть фитилем, не оставить след воска, а вечно гореть, чтобы светить во тьме окружающих проблем.

Если они тлеют в голове, то могут спалить систему отношения к миру. Будет не понятно, какой оттенок сути несут, где стирается грань между тем, что надумал, где новые пределы открывают жизнь и отношение к ней. То, что думается в миг и означает понятливость оценки, которая истлевает и не дает больше огня, раньше гревшего, теперь исчезнувшего в попытке озарить мир. Какое дело миру до твоих эмоций, если каждый человек видит далеко не весь вид, предполагающий след, который не взять, оставив в свалке эмоций. Не хранил в сердце, так как многое переросло черту, которая означает не хотящей брать лишний груз, который тянет на дно самооценки, осуждающей, клюющей вечной, как мир, проблемой.

Вижу в поступках, которые говорят о скрытии истинных чувств, иную подоплеку, становящейся понятной с осознанием, что увидел и понял, какое значение имело в прошлом. Семья понимала подавленное состояние и не хотела губить, ставить под пулю, нагнетая обстановку, которая не решится, если дальше придумывать проблемы, не свыкнуться с мыслью, надо идти дальше. Проще отпустить, чем привязать детей к себе, не давая повода посмотреть на событие иным способом, не своим взглядом, который имеет застарелый подход, никак не соотносимый с реальностью, а наоборот, уводящий обратно. Конечно, родители всегда хотят быть с нами, не пуская из гнезда, строят причины, по которым остаешься дольше, забывая, какие истинные мотивы кроются в поступках, которые ранее не были понятны.

Раньше было сотни линий, не понять, как нарисовать или найти объект суждения, в сравнении с которым понимается взгляд в целом. Понимание отличается от ранее видимой реальности, чем больше смотришь со стороны людей, которые относятся по-иному. У родителей четкая установка, надо максимум выжать из того, что имеют сейчас, подольше находится, не убегать. Понятно, что, сколько людей, столько мнений, но рассуждаю сейчас о взгляде со стороны, как понимания того, как чувства исходили от Аве и Мады. Ведь не знаю, что кроется за пеленой глаз, не могу сказать, какие тянутся мысли по поводу, как максимально выжать из момента, хочется подольше побыть и составить быт, который надолго забудется. Без детей дом опустеет.

Родители много переживают, это нормально, так как сходится переживание и жалость. Волнуются, не высказывают мысль, которая важнее рассуждений. Вот она: всегда думают, их дети никогда не вырастут, будут пребывать в таком возрасте, когда надо заботиться и считать шаг, рассуждая о нем и понимая, где кончается детство и начинается взрослая жизнь. А я тогда знал, нельзя вечно пребывать в колыбели семейного гнезда, должен начать путь, который перевернет реальность, что вырос. Родители не хотели принять и дать вожжи от жизни в руки. Хотя они начали нас провожать, но факт, что Аве не заправил корабль, сильно раскрывает характер, чем вся психология и исследование глубин необъятного сознания.

Отталкиваюсь от пребывания внутри себя, иду туда, где остановился в повествовании. Вспомнить, а то под толщей слов и рассуждений, которые льются потоком, трудно найти и проследить событие, случившееся и пойманное в тиски восприятия, когда можно проследить и уловить детали. Но метод также плох тем, что вечно пребывать в себе не смогу. Должен исходить из короткости того, что идет, не раздумывать в прошлом, а возвращаться к повествованию. В противном случае, конечное время пройдет, не остановиться. Не пойму до конца, который увидел, главное понял. Прокручиваю событие, чтобы яснее и четче увидеть, черты записать, дабы прорисовать точнее, а не оставить не ясную тень или подобие смысла, как бледную копию. Возвращаюсь к прошлому. Вижу…

… стол, наполненный скудными припасами, которые покинули опустевшую кладовку. Полки, бывшие наполненными, теперь источают бедноту и жалость обстановки. В сознание просачиваются запахи пирожков.

Вижу в мельчайших деталях, как идёт время в тесной кухне, где мы расположились. В тесноте да не в обиде, слова с Земли проникли в наш лексикон и не отличить, какой язык зародился раньше. Кухня теснилась, каждый погрузился в загадку начинки. Ароматы раскрывались и давали повод для насыщения, погружения в планы о жизни.

Кстати, о планах, не могу себе представить, что молодые люди смогут стать торговцами, поднатореть в искусстве переговоров, смочь дать отпор рынку и пиратам.

В тишину вклинился голос Аве, проложивший ясность в мысли, которые не давали покоя:

– Как вы собираетесь, не имея опыта, преуспеть в торговле?

Слышу свой голос, отливающий юностью, тогда переполнявшей сосуд тела:

– Мы хотели заработать кредитов. К примеру, купить мебель и продать её на Марсе.

Аве подтвердил мои слова:

– Это здраво, но всегда надо изучить, уточнить контакты на Марсе. Мада, дай телефон.

Аве его взял. Набрал номер и позвонил. Сотни тысяч километров, на удивление, быстро передали сигнал. Услышал писк и голос на Марсе:

– Красный рынок овощей вас слушает. Что хотели?

– Добрый день. Планета Фаэтон, Аве, – начал отец.

– Аве? Сколько лет, а крови утекло! – незнакомый голос перебил. – Что-то стряслось или овощи предложишь без крио-капсулы?

– Овощи не предложу, знаю, работаете с Землей, – поморщился Аве. – Слушай, есть контакт того, кому интересна мебель?

– Мебель всем нужна, так как нет качественной, – начал марсианин. – Могу сам приобрести, но с руками оторву и не пожалею тебя! У нас больше оружия, но на нем не поспишь.

Отец смутился и ушёл в раздумья.

Голос с Марса забеспокоился:

– Аве? Аве? Марс дери, связь плохая. Ты меня слышишь?

– Слышу. Забыл о ваших словах и манере разговаривать, – сказал отец.

– Дело привычки или пули! У вас всё модели есть? – марсианин ответил.

– Можем любую сделать, на заказ, по чертежу, по отличной цене. Говори, какая точно мебель требуется, а также количество, – взял себя в руки Аве.

– Арр! – голос заревел. – Мебель, без чертежей, все оружие чертят и собирают. Всё купим, по цене не обидим! Арр!

– Арр! – подражание Аве, которое закончилось кашлем.

– Охох, никогда не мог точно произнести клич! – голос расхохотался. – А земляне имитируют. Какие-то штуки с механическим голосом, будто вороны.

– Вы же уникальная нация, как вас можно покорить? – отец подбодрил. – Никто не в силах победить марсиан и дать отпор!

– Земляне что-то задумали, чует мое сердце запах крови, если так легко отдаем оружие в обмен на еду, которая покоряет нас, – сетует марсианин. – Она наркотик, лишает воли, а только бы ел и ничего не делал, пребывая во вкусе и эмоциях, какие она дает в избытке. Под стать опьянению, дышишь кровью. У тебя, Аве, отличная еда, которая настраивает на дело, а не прокрас. Тина. Ция.

– Это ты, верно подметил, что еда является каннабисом, – начал было Аве.

– Вот не надо этих слов! – голос с Марса его перебил. – Арр! Никогда их не понимал. Если говоришь нож, то понимаю, а, если катана, то уши сворачиваются в трубочки.

– Говорю, что согласен с тем, еда это наркотик, – легко подстроился под собеседника отец.

– Ешь её и ешь, каждый кусок летит в рот, не замечаешь, как всё отдаешь, лишь бы больше съёл, – марсианин легко ответил, сетуя. – Притом думаешь, много съел, то насытит, но нет, тело просит ещё, этим отравляешься, не видишь нормы и уходишь в грех, что злость за себя берёт, как какая-то плюшка могла стать причиной для радости! Это люди подстроили, но как объяснить племени? Ар!

– Всё не имеет смысл? Или есть марсиане, которые могут помощь в нелегком деле, или ты только один об этом знаешь? – начал задавать вопросы Аве.

– Никто не знает. Кто об этом сетует или говорит, того убивают или сажают за семь решеток, не сбежать. Секрет или дело правительства, не знаю. Но сказать тебе не мог. Чтобы ты знал, что тут происходит, – голос на другой планете начал тускнеть. – Закон о еде это зло.

Тут послышалось бряцанье. Крики и стоны:

– Я не против строя! Вы не правильно поняли!

Выстрел лазера, будто разрезал громким свистом слух, вырывая из него и толкая в реальность.

Крик донесся до наших ушей:

– Не убивай… Те.

Выстрел. Тишина заполнила кухню ледяным страхом, словно облили хладной водой или уходишь под лёд. Ощущение, что выстрел разрушил не только телефон и убил торговца, но повис молчанием, которое губит присутствующих в нем людей. Всех… И никого не осталось. Пустая комната. Никого нет. Всё мертвы. Никого нет! Ох.

Тишина объяла моё естество закрытой тайной, а теперь повторилась и дала возможность увидеть себя, в другом лице, уничтожающем и крошащем семейный покой. Думал, закон продовольственный использует другие меры и исходит не из убийства, а из подавления.

Тишина рождала неуверенность и ощущение гнета, обрамляющего жизнь. Всегда следует за ней, а не идёт следом, дабы выбрать случай, ударить, когда не ожидаешь, либо в наименьшей мере думаешь об ударе. Не думал, что звонок приведет к итогу, крушащему семейную обстановку и уют, из которого не хотелось уходить, а пребывал, радуясь, как складывается разговор, как достичь планы. Аве помогал решить проблемы, а теперь ушёл в себя, не мог помощь ничем.

Всё ушло внутрь, не имея структуры, которая могла увидиться, как реальная черта жизни, понимающаяся в полной мере. Мы всё были в состоянии, когда не интересует место, где пребываешь. Лишь бы не трогали, не отвлекали от переживаний, когда не знаешь, что сделать, дабы из них выйти. Нахождение в них отравляет, не давая повода и значения, чтобы понять или уразуметь часть того, что понимается в сравнении жизни. Через сравнение видится грань, которую надо пересилить и понять, где причина. По ней надо пройти и дойти до понятия, где кроется суть и познание ухода от проблем. На этот раз Мада первой не выдержала, а прервала молчание, которое сжало её сердце.

Она произнесла волнительную и трогательную речь, которую копила долгое время, не желая явить полноту эмоций и переживаний, переполнявших ей:

– Если думать о торговле, то вы не должны полететь на Марс, ибо это опасно. Поберегите себя.

Возражаю:

– Не все такие, как один, запуганные и боящиеся сделать шаг к тому, что мы хотим помощь и привезти мебель. К тому же говорили, мебели мало, значит, нужны там.

Мада говорит:

– Это не обсуждается, опасно, ибо вы не бережете свою жизнь, а всего лишь, хотите обменять на деньги.

Вмешалась Астра, защищая позицию:

– Мы передадим мебель, не садясь на Марс.

Вновь голос Мады:

– Астра, ну, ты взрослая девушка, пора думать, что Адам юноша, исходит из максимализма, не здравомыслия, которое может сберечь, избавить от скорой смерти.

Мада начала ломать руки. Появились первые слезы. Вновь её голос:

– Беречь себя, не ставить голову на полено, дабы палач разрубил метким топором шею.

Астра в последний раз попыталась отстоять нашу позицию:

– Если всё время бояться, то не сможешь пойти по пути.

Мада стала говорить в укор, что дочь её не слушается:

– Астра не спорь, вы никуда не поедете, если сделаете по-своему, ибо не надо так поступать и делать поступки, о которых будем жалеть и реветь. Завтра будет ясно.

Пожелали друг другу спокойной ночи, каждый встал со своего места, дабы проследовать в спальни. Находясь в постели, быстро засыпаю, уходя из реальности, наблюдая со стороны, смотрю, как в прошлом заканчивается день, полный тревоги. Сотни ярких огней вонзаются в глаза, проясняя путь, который вижу, как точное проявление.