Моя профессия ураган

Глава 57

Позднее Радом очернял свою версию случившегося так:

"Загнали меня, пятеро черных тэйвонту, без оружия на вершинке и зажали там…

Меч мой выбили. Сплошную стену из клинков выставили вращающихся. Сижу там, как кукушка. Внизу волки воют — добрый десяток дожутов. Ранили меня трижды, нога подсечена. Ну, думаю, не уйти нам, прощай мама родная. А она внизу скачет, руками размахивает, кричит — спасайся, будто я сам не знаю, что здесь нехорошо, сама прямо под клинки тыкается как слепой котенок или кот которому наступили на хвост, а за спиной сразу два меча болтаются…

Тут я как завою благим матом во всю глотку:

— Женщина моя, меч!

Услыхала она крик души моей, и, смотрю, не прекращая визгу, срывает со спины прямо с ножнами и как швырнет мне… Меня прямо к черту им сбило. Сначала один меч, а потом второй туда же…

Скатился я с той горочки от удара, а она мне прямо на шею:

— Живой?!

Дожуты, от такой наглости, понимаешь, отетерели. Даже мечами меня в спину не тычут. Ну, думают, все, смерть пришла, сама его берет и целует… И давай сматываться в разные стороны… А она уцепилась мне за шею и рыдает:

— Как ты мог! Тебя же чуть не убили!"

Клевета, конечно. Никуда дожуты не побежали. Будто Радом сам на их мечи скатился, а они его и не убили. Это-то профессионалы с молниеносной реакцией.

Эти двое, на которых он падал, мертвые уже были, ибо я среагировала бездумно.

Обоим по клинку под шейный позвонок, да так, что они и не пикнули. И не шевельнулись — стояли как живые, не двигаясь. Да и вместе со вторым мечом вылетел у меня нож и чиркнул аккурат по горлу того, что боком мне стоял.

Растерянность, знаете… Она мне на пользу, ибо на меня не обращали внимания.

Двое, что лицом ко мне стояли, увидев два меча в руках Радома, кинулись, но на него. А надо было по сторонам смотреть. Дар, конь такой, сам коварно зайдя сзади, встав на дыбы, перебил обоим спину, точнее одному хребет, а другому попал в голову копытом. И добавил, ему не жалко. От обычного коня они такой подлости и самостоятельности не ждали. А зря, я сама его опасаюсь. Реакция, у него знаете, звериная. Уникум среди коней, словно его как тэйвонту тренировали. А может он конь-тэйвонту?

А меня как раз атаковали оставшиеся… Как я вывернулась — это дурная история… Сплошное безумие и ярость бешенной короткой схватки… Драться на мечах мне никто не помог вспомнить, потому защита моя была, когда они с мечами бросились на меня, просто топорная… Хорошо еще, аэнским мечом мне удалось просто срубить меч первого вместе с ним мгновенным прямым и грубым безумным ударом, а остальных снять ножами до того, как они атаковали с мечами меня…

Выложившись в бросках так, что я просто упала от изнеможения… И все… И тишина после яростного крика…

…Радом сам подхватил меня на руки. Он подхватил! Я дрожу. Я реву. Дурные слезы выскочили.

— Чего ты ревешь, дурашка, все уже кончилось… — ласково сказал он.

— Я не дурашка… — захлебываясь сказала я, глотая и стирая слезы. Я дура, я простила ему все, что он сделал… Увидев его, я снова забыла про все. Просто ткнулась ему в грудь, и все…

— Но все кончилось… — успокаивающе проговорил он.

— А по-моему, все только начинается… — смилостивившись, шмыгнула я носом.

Ощущение невыносимого безумного счастья охватывало меня… Я не могла поверить, что это происходит со мной, и боялась, что Радом исчезнет, развеется, как дым, как моя галлюцинация. Он не отверг меня! И не стал убивать…

— Точно, — меня перехватили и прижали, так прижали! — Кончилось для дожутов, а не для нас…

Я не понимала, к чему это относится и что он говорит, и на всякий случай кивнула, неотрывно глядя на него… Голова моя кружилась, сердце ухало, а в голове точно звучала мелодия…

Он посмотрел на свою руку, которая оттого, что он меня обнял, стала красной и мокрой.

— Ты ранена!!! — обвиняюще сказал он, вытирая кровь. И, положив меня на землю, не слушая моих целомудренных воплей оскорбленной невинности, стал быстро сдирать с меня окровавленную одежду. Ощупав свои карманы, он тихо выругался, пытаясь не смотреть на меня. Я покорно лежала, только вдыхала странно глубоко и грудь моя поднялась и потянулась ему навстречу. Хотя я сама этого не желала:

— Где я дел свою аптечку?!

— Подай мне мой плащ, — хриплым, совсем не свойственным мне прерывающимся голосом сказала я, лежа перед ним ну совершенно без ничего и подрагивая от ночной прохлады. Хотя по мне, это были не те раны, на которые я обычно обращаю внимание.

Он оглянулся, и, увидев плащ, протянул его мне. А сам, увидев, что один из черных убийц корчится, очень быстро поотрубливал им всем головы, заглянув под маски. Контроль за качеством.

— Так я и думал, так я и думал… — сказал он.

— Не отходи! — предостерегающе резко крикнула я, пытаясь приподняться.

Он увидел мое непритворное волнение и испуг, не исчезавшее, пока он не стал возле меня. Лишь тогда я облегченно вздохнула.

— Ты чего? — удивился он. — Не бойся, я рядом, уже не покину.

— Глупыш, — облегченно улыбнулась я. — Я же за тебя боялась, чтоб мои кони тебя не убили! Я отдала им приказ убивать всех подряд. Дар вон как на тебя косится…

Он хмыкнул, но уважительно посмотрел на них.

— Уважительные лошадки… Интересные…

И без переговоров приподнял меня, и стал обрабатывать раны.

Я поймала его вторую руку, и стала целовать ее, чтоб было не так больно, когда во мне копались и зашивали мышцы.

— Как это можно было ухитриться оказаться так мало израненной? — ворчливо спросил он. И вообще, отдай мою руку, она мне нужна.

— Я кого-то спасала, — сонно сказала я. — Кто-то был на вершине и без оружия, раненный, и его убивали…

Он покраснел и дернулся. Но руку я не отпустила. А начала по очереди целовать косточки сверх кисти руки, неслышно шепча слово люблю на всех известных мне языках при каждом поцелуе…

Мы просто лежали вместе, накрывшись плащом, прижавшись к друг другу.

— Ты искал меня? — спросила я.

— Кто-то сомневается? — спросил он, ласково целуя мои глаза. Я послушно закрыла их…

— Я тебя спасла! — гордо, детски сказала я.

Рука его впервые скользнула ниже.

— Не надо, — жалобно попросила я. — Я хочу, чтоб ты любил меня законно, открыто как жену, перед всем миром. Я не хочу украдкой, урванной, словно краденой, любви… Уважение мне тоже необходимо…

— Завтра же отловлю священника, — поклялся Радом. — Нет, мы поедем в Храм столицы, и торжественно обвенчаемся при всех. Будет такая свадьба! — мечтательно пообещал он, вдыхая сладкий запах моих волос.

Я поймала его руку и положила себе на грудь, прижав ее к себе. Маленькая, детская, она полностью исчезла в его большой руке, и твердые рубцы его рабочей шершавой ладони смешно щекотали нежную, шелковую кожу… Было так смешно и спокойно. Не знаю, почему Шоа говорила, что от этого тяжелеет внизу живота.

Мне же было легко. От этого только воспаряло сердце. Не малейшего вожделения не пронеслось по мне. Только сознание того, что ему это должно быть приятно, и радость, нежная радость от его руки…

Сама я кончиками пальцев легко водила по могучим мышцам его спины, ощущая их чудесную мощь и чувствуя, как они сжимаются вокруг меня. Полтора метра в плечах, это здорово…

Голова отчаянно кружилась. Я плохо все понимала, забыв про все, тянясь к нему.

Радом попытался убрать руку с моей груди, но чувствовалось, что это маленькое действие далось ему трудней, чем весь бой с дожутами.

— Не надо было бесцеремонно сдирать с меня одежду, — мстительно сказала я, прижимаясь изо всей силы своей нежной кожей к его груди и расплавляясь, обмякая вся от этого ощущения. Было так нежно и свежо. Будто я нашла частицу себя… Он застонал, будто ранен…

Рядом фыркнула лошадь.

— Не нравится мне здесь что-то, — встревожено сказала я.

— Ты чувствуешь опасность?! — он мгновенно сел, выхватив меч, готовый защищать меня.

— Да нет, — сказала я. — Просто на земле опасно. Мои лошади могут убить меня ночью, если я буду сильно пахнуть тобой. Я никогда не спала рядом с ними на земле, только в седле. Одна из них такая злюка!

Он улыбнулся.

— А, это дело поправимое!

— Не отходи от меня! — предупредила я, оглядывая деревья в поисках вершин.

Только не зная, как туда сейчас забраться.

— Это тоже поправимо! Но если ты думаешь, что я буду всю жизнь держаться за чью-то юбку и прятаться за ней, то ты глубоко ошибаешься.

— Под нее поместятся разве только твои громадные лапищи, — сказала я, непроизвольно автоматически представив, как бы это было бы прямолинейно. Он ведь такой огромный! Но вдруг, поняв, что я сказала, мучительно заалела.

— К тому же юбки сейчас нет, и тебе пришлось бы всю жизнь держать руку на моем бедре, поскольку за его гладкую и эластичную кожу и железные мышцы ты не ухватишься, — разглядывая свои голые ноги, поспешила я развеять нечистые помыслы.

И прикусила язык от злости, став красной как буряк, — такие подлости вырываются! Нет, я точно больна чуток.

Но он только качнулся ко мне.

— Ты не валяй дурака, шестнадцатый труп тут ни к чему! — суровым строгим голосом предупредила я. И вдруг воскликнула: — Ты ранен!

— Чепуха, — отмахнулся он. — Я тэйвонту!

Но я все-таки в отместку стащила с него одежду и зашила раны.

— Ты что-то не там зашиваешь! — воскликнул он.

— А я и не зашиваю! — обиделась я. Я восторженно ласкала руками эти громадные, но гибкие и гармонично расположенные мышцы плеч, стоя сзади его. Треугольник спины был просто потрясающе красивым, могучим и широким. Ничего низкого, только легкость и восторг в сердце… Все кричало во мне от гордости… Он мой!!!

— Хватит на сегодня, — Радом поймал мои руки и посадил на колени.

— Ты все время забываешь, что я голая! — возмутилась я, отчаянно прижимаясь к нему. — Нельзя ли повежливей! И зачем было полностью снимать платье?

— Порезы все равно шли ниже бедра. И потом оно промокло от крови. Да и разрезы в нем такие, что туда свободно проходит моя рука. Так что оно тебе не зачем.

— Твоя рука свободно могла пройти и под юбку, это не аргумент… — опять ляпнула я, правда уже не так ужасно.

— Если ты еще будешь меня провоцировать, то ты станешь моей женой здесь же и сейчас, и ничто тебя не спасет.

Я счастливо улыбнулась.

— Хотела бы я посмотреть, что бы я сделала с тем, кто мешал бы мне… Почему меня так тянет к тебе? Я, наверное, бесстыдна, да? — спросила я, целуя его и вытягиваясь на его руках в струнку. — Ты же сказал, что мы женимся… Я и сама не знаю, что со мной творится. Я не испытываю похоти от твоих рук, но мне очень радостно, что они там… Слово чести, ты первый в моей жизни, с кем я так разговариваю… — бессмысленно болтала я без умолку, пытаясь удержать в сердце светлое чувство. — Может это оттого, что ты со мной скоро будешь делать я и становлюсь бесстыдной уже сейчас? Ведь с того момента, как мы поженимся, естественность и закон изменятся для меня. Теперь стыдным будут не чужие руки, коснувшиеся того, что укрыто от нескромных взоров, а отсутствие их там, где их присутствие назначено природой. Девчонка, всю жизнь ребенком спавшая одной, теперь до конца жизни будет спать с другим, и не только спать, но и допускать его туда, куда казалось стыдно. Но теперь стыдно, если муж тебя не любит и не спит с тобой. Для девчонки меняется закон, образ физического бытия, может потому и придуман обряд, чтоб легче провести чистые души через этот момент, не допуская губительного влияния разврата? Иначе искренне, сильно влюбленные не решились бы преступить эту грань? Может, обряд, это разрешение для любви? Чем мощнее, подлинней любовь, тем она чище и тем труднее представить им себя в этой роли, ибо любовь выявляет сознание. При мысли о любимой в роли жены чистому сердцу сам ты кажешься нелепым и сами помыслы не умней курицы, мечтающей об орлином полете. Вот для этого и создан обряд, чтобы облегчить двоим переход в новое физическое бытие их тел как естественное? Ибо природа ставит запрет для спонтанного соединения, чтоб не было разврата. Хотя и зарождение естественно, особенно в браке, когда они уже и телесно слиты. Когда естественным будет кое-что, о чем ты даже не могла думать без краски раньше?

Просто естественное, желанное бытие? Любовь не вожделение, она спокойна и естественна, любовь это когда рука любимого на твоей груди просто радостна?

— Философ, — ласково сказал он, целуя меня.

Я радостно улыбнулась…

Потом изменилась…

Улыбка осталась лежать внизу…