Мой главный экзамен

Вечер третий

— Учиться магицине было сложно, но мне нравилось. Я не собиралась уходить из Академии святого Ифасуила… — я так погрузилась в собственные невесёлые воспоминания, что на миг забыла и о БэГэ, и о времени, о конспектах и обо всём на свете. Словно снова увидела себя в скромном зелёном платье медицинской сестры. Юбку в пол отягощали многочисленные карманы, предназначенные для всяких важных в операционном процессе мелочей, но используемых, как правило, для всего подряд. Вдохнула запах уксуса, спирта и трав, которыми пахла обеззараживающая эссенция, центнерами изготавливаемая на фармако-алхимическом факультете.

Неожиданно для себя поняла, что не против продолжить рассказывать. Тем более, что до определенного момента слушал Брагерт хорошо: молча. Наверное, втихаря дремал под мой монотонный бубнёж, думала я. Так это ещё лучше — никому не расскажет!

— Я с детства мечтала лечить людей. Ну, не с самого детства… Когда родители заболели и умерли. Врачи, которые к нам приходили, говорили потом, что я осталась в живых каким-то чудом. А тётя, сестра отца, которая взяла меня к себе жить, говорила, что Небо забирает лучших, а всякое дерьмецо, вроде меня, оставляет… Ой, простите.

Брагерт ничего не сказал, и я ещё больше уверилась в предположении, что он спит с закрытыми глазами.

— Мне было шестнадцать, когда я поступила в Академию. Тётка меня не сильно любила, но деньги присылала исправно: родительский дом она продала. Я не шиковала, но на жизнь хватало, можно было учиться и не думать о подработке. На учёбу уходило очень много времени. Вы… вы правильно вчера сказали. Я хотела после четвёртого курса попробовать перевестись на хирургию.

— Тогда что заставило вас передумать? — голос сайена Гнобса заставил меня вернуться к реальности.

— Я и не передумывала. Пришлось уйти, чтобы это выглядело как моё собственное решение, а не отчисление с позором. Тётка так разозлилась, что перестала посылать деньги… Это очень глупая история. Для вас — скучная.

— А вы не решайте за меня. Я, конечно, интеллектуальная элита Алкетона, но, признаться, порой читаю анекдоты на последней полосе Алкетонского Вестника. И даже смеюсь над ними иногда, представляете?!

— У меня хорошо развито воображение.

Представить себе сидящего утром на толчке с газетой в руках и хохочущего над тупыми анекдотами Гнобса было действительно нетрудно. Куда труднее развидеть…

— Ну, так что же?

— У меня был куратор… Один такой самодовольный сайен, — неохотно сказала я. — У него было множество наград и почётных званий, публикаций, попасть в его студентки, особенно будущей сестре, а не хирургу, было очень непросто. И когда у меня получилось, я была готова на всё. Он сказал, что нужно приезжать к нему домой два раза в неделю.

Сайен Брагерт дёрнулся, пытаясь встать. Очевидно, он совершенно забыл, что из одежды на нём только полотенце, и то не целиком закрывает святая святых. Однако катастрофы не произошло: я умудрилась перехватить падающее полотенце в полёте и вдавила его краешек в упругую ягодицу преподавателя.

— Рано паникуете! Он мыслил почти точно так же, как и вы.

— В каком смысле? — полуопустившийся на стол Брагерт уставился на меня исподлобья.

— Ну, такая, как я, не была ему нужна даже даром в постели, зато он решил использовать меня как грубую физическую силу.

— В смысле?!

— В смысле, я мыла его дом.

Я поморщилась, вспоминая двухэтажный домишко с облупившейся на крыльце оранжевой краской.

— Дай угадаю, вы перебили ему всю посуду? Постельные клопы никак не уходили, полюбив ваше общество?

— Увы. Я же говорю, всё очень скучно. Если в двух словах: я обнаружила тайный вход в подвал из его кладовой. Замаскировано было очень прилично, за банками с компотами и соленьями. То есть представляете, он обклеил дверь этими банками так, чтобы казалось, что они на полках стоят… Ну, не важно. Когда мой куратор узнал, что я стала наводить порядок в кладовой, чуть меня не убил.

— И что же он прятал в тайном подвале, Грэтс? Трупы? Нерождённых младенцев, незаконно вырванных из материнских чрев?

— Вам бы книги писать, сайен Брагерт. Нет, всего лишь человеческие глаза.

Я снова вдавила полотенце в ягодицы БэГэ, удерживая останки его целомудрия от неминуемого суицида.

— Какие ещё глаза?!

— Давайте пропустим описание глазных яблок в анатомическом стабилизаторе, хорошо? Вы же прекрасно понимаете, что никакой профессор магицины не сможет вырастить целый глаз из ничего. Чтобы провести операцию, да хотя бы по пересадке роговицы глаза, требуются донорские органы, а там вся эта чепуха с согласием донора, выплатами его наследникам и прочее…

— Незаконная торговля донорскими органами?

— В мелких масштабах, но в целом — да. Я ничего не могла доказать, он ничего не мог доказать… Но уже через пару дней я поняла, что сессию не сдам, даже если вживлю учебники себе в мозг.

— И вы не пошли…

— В полицию? Не-а. Уверена, через пару часов после моего нечаянного вторжения никаких следов уже не осталось. Да и кто бы мне поверил? Ещё через неделю то, что меня выживают из Академии, стало очевидно для всего курса. Я и ушла. Лежите смирно, сайен Гнобс! Вот такая я… не боец.

— Ну что вы, сайя Фенрия! Вы себя недооцениваете! Так смело пришли ко мне с таким непристойным предложением…

— Непристойное предложение шло от вас!

Сайен снова приподнялся, попытался оглянуться на меня.

— Интересно, как далеко вы могли бы зайти? Даже жаль, что я такой высокоморальный, такой порядочный, а то…

— А то что? — разозлилась я. Надо предложить ему массаж с иглоукалыванием…

— Могли бы узнать себе цену.

— А вы уверены, что меня можно купить?

— Уверен. Всех можно. Вопрос только в цене. Как далеко бы вы зашли, сайя Фенрия?

…А ведь всё так хорошо начиналось!

Сегодняшний вечер был даже по своему приятным. В библиотеке я не уснула, и конспект вышел — загляденье, даже Гнобс почти не нашёл, к чему придраться. И он снова покормил меня ужином, к тому же на этот раз выпил чаю вместе со мной, и это было не так тупо и неловко, как вчера, когда сайен Зануда только наблюдал со стороны, как я ем. И демонстративный стриптиз не устраивал, вёл себя смирно. В глубине души мне очень хотелось спросить, почему он такой притихший, полнолуние прошло или, может, старческая амнезия уже подкрадывается, и он попросту забыл, кто я такая… Но я благоразумно решила не будить лихо, пока оно тихо. Отвернулась, пока Брагерт раздевался, и на сползшее с ягодиц полотенце посмотрела с видом бывалого старого врача. В конце концов, у всех пятая точка есть, а тут — очень даже симпатичная, так почему бы и нет.

Расслабилась, разболталась. А надо просто потерпеть — осталось семь дней, не считая сегодняшнего, вот и всё.

«Как далеко бы вы зашли?!»

Я сердито замолчала и сосредоточилась на процессе, принялась растирать его руки, от пальцев к плечам. Пальцы у Брагерта были длинные и ровные, правда, на левом мизинце чуть-чуть искривлялся один сустав, почти незаметно, если только смотреть, а на правой ладони был узкий застарелый белёсый шрам. Я проглаживала каждый палец, ладонь, переходила на предплечье, затем плечо, разминая крепкие мышцы. Наверное, правильно, что я не стала врачом… даже медсестрой не стала. Я не могу видеть только тело и целиком устраниться от того, кому это тело принадлежит…

Как врач я должна быть собранной, отстранённой и непредвзятой. Думать о том, как этому человеку — ну, то есть, телу — помочь. Где подправить, подлечить, что улучшить… Не обижаться на глупые провокации!

А я думаю-думаю, но всё время что-то не то. Несмотря на полные девятнадцать лет, мои мысли скачут, как у ребёнка, да и по содержанию немногим лучше. Например, очень хочется ткнуть сайена Гнобса в бок. Или пощекотать пятки, предварительно привязав к столу. А затем сдёрнуть предательски сползшее полотенце и, издевательски хохоча, выбросить в окно — вот пусть потом выкручивается, как хочет! БэГэ, вредный, насмешливый, ехидный и вообще противный до ужаса, сейчас лежит такой беззащитный и уязвимый передо мной…

Эта мысль меня отчего-то захватила и опьянила.

Пилящими движениями я прошлась рёбрами ладоней вдоль позвоночника. Большим и указательным пальцами вычертила дорожку шейных позвонков, чувствуя, как напрягается полностью расслабленное до этого тело. Да, определенно, у БэГэ особенно чувствительна именно эта область… Не знаю, зачем мне вдруг захотелось его подразнить, отомстить за обидный намёк на собственную продажность — или просто почувствовать себя с ним на равных, но я запустила руки в его волосы и принялась мягко поглаживать кожу головы подушечками пальцев.

Сайен молчал — и я тоже молчала. Некстати вспомнилось, как он ухватил меня за руки в самый первый раз — чтобы я не останавливалась. Волосы у него были на ощупь… приятные. Шелковистые. Ухоженный мужчина.

— Вы своевольничаете, студентка Фенрия, — тихо сказал Брагерт, не поднимая головы от стола. — Инициатива наказуема…

— Может быть, у вас тоже есть своя цена? — огрызнулась я. — Может быть, это как раз таки вы…

— Возможно… Вы столь опрометчиво рискуете, Фенрия… На одном козыре думаете, что вытянете всю партию. Но вы останетесь ни с чем. Без всего.

Это прозвучало… опасно. И в то же время… Несмотря на всю свою неопытность, мне нравилось ощущение его уязвимости передо мной. Я мстительно накрыла ладонями его уши, помассировала мочки, коснулась шеи, и вдруг Брагерт прихватил мою ладонь и толкнул мои пальцы себе в рот.

Это было… ошеломительно. Неожиданно.

Я почувствовала его горячий язык, обхватывающий кончики моих пальцев, пропахших медовой грушей. Мысли вдруг растеклись масляной лужицей, одну руку я продолжала держать на голове Брагерта, пальцы другой он сжимал губами, продолжая ласкать языком… Как глупо, даже смешно, но…

Стук в дверь прогрохотал совершенно неожиданно — и мы оба вздрогнули. Бритта, я совсем с ума сошла, и не удивилась бы, если бы увидела сейчас за дверью знакомые лица. Студентов из Магицинской академии с факультета душевных недугов.

БэГэ отпустил меня и резко сел, опять совершая акробатические этюды с полотенцем, а я закатила глаза: вот ведь извращенец! Вот кто заставлял его снимать нижнее бельё?! И кто может стучаться на кафедру, когда время близится к полуночи? Сторож?

Брагерт, успевший натянуть трусы и даже брюки, бросил на меня короткий взгляд, приложив палец к губам. Как будто я собиралась орать или звать на помощь! Как будто мне выгодно, если меня обнаружат на кафедре почти ночью с полуголым Гнобсом… да даже с одетым Гнобсом! Можно подумать, никто не заметит, что от нас одинаково пахнет, и какие красные у меня щёки! И даже если меня не отчислят… всё равно слухи расползутся по Академии в рекордно короткий срок. Дойдут до Арвиана… Я кивнула, отступая, и тут же раздался воистину чудовищный грохот: упала стоявшая на краешке стола ёмкость с маслом.

Бр-р-ритта!

Разбилась, конечно, вдребезги…

Во взгляде сайена Брагерта я прочитала то, что обычно читала на стенках в женском туалете магицинского общежития. Очень выразительный был взгляд. После грохота наступила полная тишина — БэГэ суетливо застёгивал рубашку и почему-то стоял в одном носке. Никогда не буду заводить женатых любовников, если у меня когда-нибудь будет женатый любовник, лучше уйду в монастырь святой Руфлены, чем переживать такие стрессы!

И тут в полной тишине раздался тихий женский голос: очевидно, говорившая прижалась ртом к замочной скважине:

— Браг? Браг, ты там, это ты? Открой, пожалуйста… Браг, я никуда не уйду, пока ты не откроешь мне дверь, слышишь?!