Мой главный экзамен

Вечер финальный

Завтра в Магицинском военном колледже состоится экзамен по магицинскому делу. Точнее, экзаменов целых пять, но об остальных волноваться не приходится, этот — самый главный. Если я сдам его успешно, то начну новую жизнь.

Целый месяц я усердно готовилась к сдаче: просиживала первую половину дня в библиотеке и, по личному допуску сайена Дорна, даже имела возможность посещать анатомический театр наравне с другими студентами. По поводу дисциплины сайен ректор не соврал: она была на уровне. И отношения между студентами мне понравились. Никто не бросал в сторону полулегальной новенькой косые взгляды, никто не шептался за спиной. Учащиеся, многие из которых были постарше меня на пару-тройку лет, в большинстве своем мужчины с военным лицеем за спиной, были целиком поглощены постижением магицины, уже имели семьи, и студентка Фенрия Грэтс была им нисколечко не интересна, так что наше общение было деловым, вежливым и предельно кратким.

Меня это устраивало целиком и полностью.

Одним словом, я занималась усердно и сегодня могла заслуженно расслабиться и выдохнуть. Но расслабиться не получалось и тому было две причины.

Первая причина находилась сейчас у меня в руках, и именовалась она «Алкетонский вестник», на последней странице которого — это я хорошо знала благодаря БэГэ — находились анекдоты. Сейчас мой взгляд застыл на предпоследней странице, полностью занятой иронично-саркастическим пасквилем на тему богатеньких сыновей знати, уверенных, что родительские деньги и имена сделают для них всё, что угодно.

«Как известно, — писал неведомый мне архимаг пера и владыка бумаги, — многие считают, что для золотых детишек, рождающихся с монетами в ладошках, открыты все пути, однако иногда Справедливое Возмездие вспоминает о своём существовании и настигает всех без оглядки на титул и счёт в банке!»

Уже в десятый раз я перечитала эту потрясающую — не по стилю изложения, по содержанию — статью. Скандал поистине всеалкетонского масштаба произошёл в Академии магического поиска и ориентирования. Шесть юных выпускников не пришли на итоговый экзамен. Преподаватели забили тревогу, но в сперва решили попробовать уладить дело своими силами и отыскать прогульщиков, ранее в прогулах незамеченных. Поисковики они или где?

И нашли, хоть и с огромным трудом и только к вечеру. Как справедливо отмечал сайен Брагерт, опьянение изрядно затрудняет поиск…

Нашли не где-нибудь, а в «Ночных кошечках», широко известном в Алкетоне притоне, гордо именующем себя молодёжным увеселительным салоном. Очевидно, решив расслабиться перед главным экзаменом, детки забыли о мере и увеселились настолько, что самостоятельно покинуть помещение попросту не смогли. Троица преподавателей с ужасом и брезгливостью озирала не самую приглядную картину последствий вчерашней оргии: полуголые или совсем голые студентики, перепачканные коктейлем из всего того, что может покинуть человеческий организм и отнюдь не радует сторонних наблюдателей, и с рядом запрещённых дурманящих веществ в руках.

Конечно, дело хотели замять — да не вышло. Неожиданно подвернулись вездесущие бумагомараки из Вестника, хотя откуда они проведали о случившемся — неизвестно. Но оказались, изучили обстановку и даже успели перекинуться парой слов с невменяемыми и оттого не следящими за своими словами детишками, а также служащими заведения. Явившиеся на зов родители спугнули газетчиков, но после нагрянула полиция — как оказалось, на молодых людей было написано заявление о насилии и принуждении некой молодой сайи, подкреплённое свидетельством полицейского врача и неожиданным покровительством ректора военного магицинского колледжа…

Скандал разгорелся и бушевал долго. «Вестник» со вкусом полоскал имена юных участников развратной оргии (статья, на которую я наткнулась случайно, была не первой), и все эти имена были мне хорошо знакомы. Воспользовавшись тем, что была зафиксирована неявка на экзамен, ректор Академии магического поиска не выдал провинившимся дипломы, потребовав повторной сдачи несколько месяцев спустя. По слухам, большинство запятнавших себя студентов в кратчайшие сроки покинуло Алкетон. Надолго ли, неизвестно.

Газетная статья, которую я аккуратно вырезала из газеты и сложила в большую картонную коробку из-под печенья к другим ценным документам, была не единственным поводом для размышлений на сегодня.

В библиотеке я столкнулась с сайеном Дорном.

— Волнуешься? — густым басом прогудел он. — Напрасно, девушка ты разумная и трудолюбивая. Повезло Брагу!

— Э-э-э… — начала было я, потому что сайена Гнобса не видела уже почти тридцать дней. После того памятного разговора на кафедре, когда он фактически предложил мне совместную жизнь, мы не встречались. Точнее, я знала, что он приходил пару раз ко мне в Колледж и передавал через коменданта сообщение о посетителе… но я не вышла. Не смогла себя заставить. В его присутствии мне было неловко и стыдно. Нет, не то что бы… мне с ним было очень хорошо и легко, но одновременно я чувствовала полнейшее смятение. Из-за того, что он знал обо мне больше, чем кто бы то ни было на свете — за какие-то восемь дней! Из-за того, что я чувствовала его неприкрытое ничем, кроме извечного сарказма, влечение. И — не в последнюю очередь — из-за того, что сама чувствовала животную тягу, потребность в нём. И желание его коснуться. В нашу последнюю встречу эти чувства, которые я сама определила для себя как неуместные и невозможные в новой самостоятельной и независимой жизни, к которой я стремилась, проявились в полную силу.

И меня это пугало.

Если бы БэГэ вернулся в мою жизнь, он занял бы там слишком большое место. Место весёлого друга, которого у меня никогда не было, заботливого отца или старшего брата, которых у меня не имелось так же. Место любовника — всё это было неизбежно с ним рядом. А я не знала, как преодолеть себя. Физически я восстановилась полностью очень быстро. Но мне было страшно.

Сайен Брагерт, казалось, всё понял и принял.

И больше в моей жизни не появлялся.

А я запросто жила и всё в своей жизни делала без него. Ела без него, просыпалась и засыпала, ходила в библиотеку, на работу, в лавки… И очень сильно надеялась, что однажды начну всё это делать без пустоты внутри, без приставки «без».

Поэтому нелепое замечание сайена Дорна выбило меня из колеи.

— На самом деле, — осторожно заметила я, — мы знакомы довольно мало, так что…

— Но при этом даже такому старому цинику, как я, очевидно, что вы просто созданы друг для друга. А Брагерт, наверное, ещё и не говорил, как увидел вас в первый раз?! Он, в сущности, такой скрытный мальчик!

— В Академии?.. — не поняла я.

— В госпитале, где вы работали. Вы тогда ещё не стали его студенткой. Так-то.

Ректор кивнул мне и удалился, оставив меня совершенно потерянную. Я целый месяц держалась — и вот опять мне про него напомнили!

Последние две недели я работала по переводу санитаркой в старческом приюте, впрочем, иногда меня нагружали и задачами медсестры. Поставить плановый укол, проследить за приёмом лекарств, провести необходимые гигиенические процедуры… Работать с маленькими детьми и стариками было тяжело, но мне нравилось. Перед ними можно было не корчить из себя кого-то, кем я не являюсь. Они смотрели неоценивающе.

— Фенри! — окликнула меня старшая медсестра, сайя Фортия, крепкая женщина средних лет с на удивление стройной, не расплывшейся фигурой. — Ты сегодня в мягкой палате номер четыре.

И подмигнула, хотя подобные вольности были ей не свойственны. Может быть, всё-таки нервный тик?

— Я же там не работаю, — возразила я с недоумением. «Мягкими палатами» называли здесь особо комфортабельные комнаты для платных пациентов. Не всех стариков бросали родственники, не все они нуждались — хотя хватало и бедных, и одиноких. Но иногда привозили и вполне семейных и благополучных дедушек и бабушек, которым требовался постоянный магицинский уход. Обычно у таких сиделка присутствовала круглосуточно, а в палате больше никто не лежал, кроме того, «мягким» пациентам дозволялись и другие вольности: пожелания по питанию и посетители вне расписания, например.

Любой каприз за ваши деньги.

Дежурство там оплачивалось выше, и, разумеется, имелась и ожидаемая очередь желающих потрудиться сотрудников. Я так даже и не пыталась в неё попасть — не люблю толкаться локтями, пусть даже за лишний кусок хлеба. А уж такого, чтобы дежурящих в мягкой палате просто так назначал кто-то свыше, и вовсе не водилось. За какие заслуги мне такие подарки?

Так или иначе, подарок только с денежной стороны. Обеспеченные старики нередко ещё более капризны, я бы даже сказала, изобретательно капризны, так что никто не говорил, что выгодная работа будет ещё и лёгкой и приятной. Впрочем, это вообще не про мою работу…

— Пациент требует именно тебя, а ты свободна. Или ты против?

— Нет, но… Может, он с кем-то меня перепутал?

— Иди, доходяга. Поешь лишний раз хоть. Понравишься — так небось и приплатит, — и снова она как-то непонятно дёрнула уголками непривычных к улыбке губ.

Я пожала плечами, пытаясь припомнить возможных кандидатов в памятливые пациенты, но потом бросила это зряшное занятие. Подошла к нужной двери, постучалась, выждала необходимые две минуты и зашла. Тихо, стараясь не шуметь при потенциально раздражительном пожилом пациенте, прикрыла за собой дверь, повернулась и едва удержалась от вскрика.

На тщательно заправленной клетчатым зелёным пледом кровати, чуть приподняв бровь и сложив руки на коленях, точно примерный школьник, сидел сайен Брагерт.

— Дайте-ка угадаю, — чувствуя, как закипает внутри злость и одновременно какое-то жгучее волнение, процедила я. — Никакого захворавшего дедушки у вас нет?

— Ты сама говорила о разнице в возрасте, я подумал, что тут мне самое место. Мне недавно стукнул тридцать один, лучшие годы жизни уже позади.

— Зато у меня они в разгаре, а вы их в данный момент изрядно портите своим здесь присутствием!

— Твои тоже уже позади, ведь ты познакомилась со мной.

Я вжалась спиной в дверь, не в силах отвести взгляд и перестать его разглядывать. А ещё, несмотря на злость за столь эпичное появление, вполне в его духе, мне хотелось глупо улыбаться, и я сжала непослушные губы.

— А вот с этого момента поподробнее. Оказывается, мы познакомились ещё до моего поступления в Академию. Очень интересно, почему я этого не помню.

— Профессиональная деформация. Смотришь на пациентов, не видя лиц.

Я чуть было не возразила, что Арвиана-то я как раз заметила — но прикусила губу и не стала.

— От чего вы тогда лечились?

— Это допрос? — вопросом на вопрос ответствовал Брагерт. Краем глаза я увидела тарелку с тонко нарезанным лимоном на прикроватном столике и сжала губы ещё сильнее.

— Это обычные вопросы при составлении истории болезни. Вы как-никак мой пациент.

— Как всё серьёзно, я бы сказал — по-научному. Дорн плохо на тебя влияет. Этак ты будешь будить меня по ночам, чтобы померить температуру.

Я отвернулась, прикрыла рот рукой.

— Не увиливайте.

— Вот оно, женское любопытство… Нет, чтобы спросить, как я жил этот месяц, нет, чтобы кинуться на шею и сказать, что соскучилась. Эта ложь пролилась бы бальзамом на моё измученное сердце, жестокая девчонка. Ну, ладно. Я рассказывал тебе, что пытался свести счёты с жизнью с помощью одного снадобья? Так вот, меня откачали именно в той больничке, где трудилась ты, примерно за полгода до твоего поступления. Мы виделись всего пару раз, но я запомнил эту девочку с чистым взглядом и нежными руками. Солнце золотило твои волосы, грудь просвечивала через строгое зелёное платье…

— Да вы прям романтик!

— Я в юности даже стихи писал. Потом я узнал тебя, когда ты пришла подавать документы, и подумал, что раз судьба свела нас дважды, непременно должен случиться и третий раз. Но интрижка с юной хорошенькой студенткой не входила в мои планы. Видишь ли, уже однажды разбитое сердце казалось таким уязвимым… Я кое-что разузнал о тебе, в частности, о твоём рабочем графике, и переставил семинары на вечер. Мне хотелось свести наше общение к минимуму.

— Не верю. Я вам… не верю!

— Ты слишком высокого мнения о моих способностях. Я не умею так складно врать. Одним словом, я не собирался рисковать карьерой и душевным спокойствием, однако ты пришла сама. Про массаж я пошутил, уверенный на все сто, что ты не согласишься. Конечно, я не хотел участвовать в этой глупой авантюре, но раз уж ты согласилась… Такой шанс нельзя было упускать. Я очень надеялся, что ты окажешься такой же занудной наивняшкой, какой казалась.

— Ну, спасибо!

— Я же говорю, врать не умею, ну, разве что умалчивать… Но всё оказалось совсем не так. И теперь я хлебнул по полной.

— А, так вот в чём дело — вы просто напились!

— Стекл, как трезвышко. Кстати, мы уже больше не преподаватель и студентка, и можем обоюдно перейти на ты.

— Это по большей части уважение к возрасту. Сколько-сколько там вам лет?

— Тридцать один.

— Кошмар! — почти искренне ужаснулась я. — Я надеялась хотя бы на двадцать девять.

— То, что ты хоть на что-то надеялась в отношении меня, уже обнадёживает.

— Ну, перестаньте, — вздохнула я, отлепляясь от двери. Чуть-чуть подумала, закрыла дверь на замок — и опустилась на кровать рядом с ним. Погладила его по руке — и он сгрёб мои пальцы в охапку. — Зачем вы всё это устроили? Вы на меня с кем-то поспорили?

— Фенри! Знаешь, я подумал, что лимон могу резать и сам. А вот разговаривать с собой не так уж весело… Купил немного женских вещей, раскидал по дому — не помогает. Тебя не хватает.

— Поэтому вы заявились в старческий приют… И ни одна зараза вас не выдала?

— Палата пустая и платная, а люди так бессовестно продажны…

— Серьёзно, что вы им сказали?

— Правду, конечно же. Люблю, мол, не могу, а она не любит, а я со всей душой и преподавательской зарплатой. Твои коллеги тут же растаяли и продали тебя с потрохами.

Я вдруг вспомнила о заметке в «Алкетонском вестнике».

— Спасибо вам за то… что вы сделали. Не знаю, как, но…

— Не понимаю, о чём ты. Ладно, я всё сказал, что хотел, поэтому…

Я закрыла ему рот рукой.

— Вы ужасное трепло. Дайте мне минутку.

В тишине часы на стене тикали оглушительно. Я провела пальцем по нижней губе сайена Гнобса, глядя ему в глаза. Он замер, очевидно, ожидая моих дальнейших действий.

— Вы говорили мне, что я вам неинтересна. Убеждали меня в том, что вы меня не хотите, что…

— Не тебя. Себя. Прости. Это было отвратительно, правда.

— Это относится к категории «недоговаривал»?

— Это относится к попытке отсрочить неминуемое. Фенри, я ни к чему тебя не принуждаю. Я буду ждать. Мы…

— Тсс…

Я опустилась на корточки рядом с ним.

— Просто не шевелитесь какое-то время. Я… я хочу попробовать.

— Попробовать что? — с опаской спросил он.

— Тебя. Брагерт.

Называть его на ты, обращаться к нему по имени было сравнимо с попыткой разбить лёд головой со стороны воды.

Я погладила его волосы, шею и расстегнула пуговки рубашки. Он смотрел на меня сверху вниз, молча, но видно было, что молчание и неподвижность даются ему с трудом.

Рубашка была снята быстро. Нечего бояться — я же столько раз видела его без одежды. Я погладила его по груди, по животу, а он снова сжал мои пальцы.

— Фенри…

— Ты же сам сказал, что готов ждать.

— В таких условиях — не готов!

— Держись, я в тебя верю. Откуда этот след на ладони?

БэГэ с недоумением посмотрел на собственную руку.

— В детстве распорол гвоздём, а к врачам вовремя не пошёл, прятал от мамы, чтобы не заругала.

— Твоя мама… жива?

— Да, а почему ты спрашиваешь?

— Просто так. Я же почти ничего о тебе не знаю.

Он приподнялся, и я стянула с него ботинки, брюки, носки. Застыла, стоя на коленях, между его разведённых ног. Коснулась губами живота.

— Ложись на живот.

— Фенри…

— Не бойся, лимон нарезан, тебе ничего не грозит.

— Что?!

— Да так, ничего… Не важно. Ложись.

Он повиновался, с несколько напряженным видом, словно догадывался о моих лимонных фантазиях. Я стряхнула туфельки, стянула с себя платье, бельё, чулки — и опустилась на него сверху. Закрыла глаза, обнимая его за плечи. Меня чуть потряхивало, словно мы плывём по открытому морю. Его, кажется, тоже.

Брагерт перестал задавать вопросы, позволяя мне лежать на нём сверху, оплести его руками и ногами. Я поцеловала шею по линии роста волос, уткнулась лицом в его макушку вдыхая уже почти родной запах медовой груши. А потом набралась смелости и прошептала в ухо, приподнявшись:

— Повернись.

Он повернулся, медленно-медленно, а я сползла — и теперь мы лежали рядом, глядя друг другу в затуманенные глаза. Я погладила его по лицу, снова прошлась пальцами по груди, по животу, придвинулась ближе — и поцеловала, одновременно обхватывая рукой напряжённый член, упиравшийся мне в живот, чувствуя Брагерта всем телом, горящими губами, ладонями. Пульсацию плоти, горячую влажность рта. Я так боялась воспоминаний о комнате в «Золотом Левкое», а они не пришли. Моё сознание было при мне, кристально ясное. Запах медовой груши и слабый аромат лимона, руки Брагерта, мягкие и в то же время такие надёжные, его желание и такая невероятная близость, в существование которой я вдруг поверила.

Он потянул меня за бедро на себя, заставляя раскрыться шире.

— Вы… ты обещал, что это будет приятно, — шепнула я, задыхаясь от ощущений, от немеющих запястий и лодыжек, покалываний в низу живота. — Я тебе верю.

— Потом напишешь отчётный конспект по результатам исследования.

— Непременно. Целую дипломную работу. Ты же мой куратор. Что… что мне нужно делать?

— Научиться резать лимоны тонко, всё остальное приложится.

— Дурак! — я охнула, чувствуя настойчивое тугое вторжение, сжалась, ожидая боли. А боли почти и не было. Брагерт остановился, позволяя мне привыкнуть и осознать.

— Главное — найти правильного человека, — прошептала я, потянувшись к нему губами. — Найти и удержать. Хотя бы до утра…

— А лучше — на всю жизнь, — он вытер непроизвольно скатившуюся по моей щеке слезинку, мягко начиная двигаться во мне, вынуждая прогнуться ему навстречу. — Ой, я же забыл, у тебя завтра главный экзамен…

— Не завтра. Сейчас.

— В этом, — он прикусил меня за ухо, — нет оценок, Фенри.

— Да, но…

— Но вы явно идёте на белый диплом, студентка Грэтс. Дайте… я распишусь.

Брагерт поцеловал мне шею, сдвигая прилипшие к коже пряди волос. И потянулся ниже.

— Дай руку.

Я повиновалась, словно в забытьи — а он натянул мне на палец лимонный ломтик, как колечко.

— Боюсь упустить момент. Ты согласна быть со мной в болезни, в безденежье, в беспорядке, если меня скрутит ревматизм, маразм и Салли придёт петь серенаду под нашими окнами? Прожить всю жизнь с моей ужасной фамилией, наконец?!

Я сунула лимонное колечко в рот, сдавила бёдра сильнее, без слов разрешая ему ускорить темп.

— А радости-то планируются? Нужно же как-то компенсировать твою фамилию.

— Только одна. Вредная и пропахшая всякими лекарствами, — он целовал меня в промежутках между словами, везде, куда мог дотянуться. — Прилагаются болтовня обо всём на свете, много чая и бутербродов, ночи любви в странных местах, прогулки под дождём, месть недоброжелателям и всякое такое.

…Ну, и как тут было не согласиться!

Конец!