Москва-36

Глава 5

Москва, Кремль.

18 Октября 1936 года, 23:30.

— Размахнулся ты, Алексей, как я погляжу, — Киров присаживается на любимую скамейку с видом на Москва-реку, смахнув рукой несколько жёлтых листьев и сделав мне приглашающий жест. — весь завод тебе теперь отдай. Ладно-ладно (увидя возражения на моём лице), посоветуюсь с кем надо, но ты понимать должен, что многое будет зависеть от результатов испытаний твоего прибора первого числа. Большую ставку мы на это делаем.

— Надеюсь что всё будет хорошо, — тоже сажусь рядышком. — завтра закончим монтаж второй установки и начнём испытания.

— А я смотрю тебя что-то другое тревожит, — чутко подмечает мой собеседник. — давай выкладывай что на душе.

— Да, это вы верно заметили, Сергей Миронович, другое. — Решаюсь, наконец, я. — Это о Ежове.

— И что же о нём? — Холодно но спокойно реагирует Киров.

— Плохой он человек, который очень быстро может превратиться во врага.

— Это с чего ты такое взял? — Голос собеседника холодеет. — Знаешь его хорошо?

— Нет, встречался несколько раз всего, но в этих встречах наедине он показал своё настоящее лицо.

— …- передумал отвечать Киров.

— Он- бездушный автомат, — "семь бед- один ответ".- который может сорваться с катушек и угробить всё вокруг.

— Алексей, ну откуда ты можешь знать о будущем? — Очнулся он после минутного раздумья. — Давай лучше о настоящем и, пожалуйста, без этих сомнительных образов.

— Ежов при помощи побоев выбил лживые признания из бывшего начальника УНКВД по Ленинграду Медведя. — Захожу я с козырей слегка волнуясь.

— А почему ты считаешь эти показания лживыми? — Погрустневший Киров отворачивается и невидяще смотрит перед собой на игру света от фонарей и фар машин на чёрной глади Москва-реки. — Сам прекрасно знаешь, что Ягода и не на такое был способен… Да и как ты можешь судить о том, чего знать не можешь, так как лежал тогда в больнице без сознания… (и после паузы). Что, сам видел Медведя?

"О-па, Ежов успел первым доложить, конечно, скромно умолчав о своих методах. Зря я всё это начал… или не зря? Нет, пусть знает кого они назначили наркомом".

— Да, сам. Причём, я случайно столкнулся с ним на входе во внутреннюю тюрьму на Лубянке две недели назад. Так вот, никаких синяков на лице у него тогда не было… а вчера как раз были. — Пытаюсь угадать реакцию на мои слова на непроницаемом лице Кирова.

— Не ко времени, да и недостаточно этого всего, чтобы поднять вопрос… — разлипает губы мой собеседник, оставаясь неподвижным.

"На Политбюро?… Не может больше обсуждать со мной этот вопрос, но, похоже, информацию мою к сведению принял".

— Ты мне вот что скажи, Алексей, — глаза Кирова уже смотрят в упор. — ты помнишь, как комиссар Борисов тебе указание давал на мою охрану? Ты вообще его видел до первого-то декабря?

— Нет, про задание я не помню, да и самого Борисова до дня покушения тоже. — "Ну а что начинать свой рассказ со слов: дело было в 2024 году". — Память моя восстановилась, но не полностью. Что-то потерялось, что-то стёрлось наполовину. Вот помню, что в тот день комиссар не пускает нас с напарником на этаж, а наш бригадир и говорит ему: "Вы же, Михаил Васильевич, им мандаты выписывали недавно, инструктировали. Вот подпись ваша". Иными словами, наш бригадир видел, что мы с комиссаром встречались раньше, и напомнил об этом ему ещё до покушения в присутствии многих людей. Борисов же узнал меня тогда и пропустил на этаж. Сергей Миронович заметно веселеет.

— Хорошо… — он поднимается со скамейки, упираясь руками в колени, и замолкает, додумывая какую-то свою мысль.

Неспеша идём дальше по чисто подметённой дорожке в тишине.

— Хорошо это, что не побоялся ты пойти против своего начальника, — продолжил Киров фразу уже у Оружейной палаты. — что рассказал как с Филиппом обошлись. Как член Политбюро я имею право любого обвиняемого кого знаю лично сам допросить и если тот будет осуждён, то и облегчить меру наказания. Так что если Медведь не виноват, то в обиду его не дам.

"Так вот что значили те самые "расстрельные списки"- любимая тема либералов! Политбюро играло роль комиссии по помилованию, а не суда".

— Алексей, ты заявление в партию подавал? — Неожиданно меняет тему обсуждения Киров.

— Не успел.

— Понятно, это даже к лучшему, — загадочно улыбается он. — принеси заявление, когда будешь секретку свою показывать первого ноября.

"Ежову хочет демонстрацию устроить? Принять мения в партию без прохождения кандидатского стажа? Вполне может это организовать"…

Москва, площадь Дзержинского. НКВД.

25 октября 1936 года. 9:15.

Спускаюсь по лестнице к проходной на Фуркасов переулок.

"Тихо как, помнится три месяца назад на лестницах с утра было не протолкнуться от курильщиков, сгрудившихся на площадках и обсуждающих очередной матч чемпионата СССР, а сейчас- пусто. Кто-то пустил слух, что следователи водят по коридорам управления арестованных и хватают любого на кого те указывают. Прямо "Слово и дело" ни дать, ни взять"…

В связи с авралом в СКБ по подготовке к испытаниям "Айфона" сейчас бываю у себя в спецотделе набегами, так на пару часов с утра, лишь проконтролировать подготовку отделением шифрования новых шифровальных блокнотов и одноразовых перфолент со случайными ключами. При вступлении в должность на встрече с личным составом отделения я поинтересовался используемыми методами шифрования и обалдел. Думал что Юлиан Семёнов просто выдумал эпизод, где Мюллер, сравнивая две шифровки обнаружил одинаковые группы цифр в их концовках (это означает, что в обоих сообщениях использовался моноафавитный шифр), но оказалось- нет, шифры из восемнадцатого века всё ещё в ходу.

Пришлось срочно ломать эту практику, переходя на полиалфавитные с увеличенной длиной ключа для затруднения частотного анализа (все помнят его описание в рассказе о "пляшущих человечках"), а для совершенно секретных- переходить на абсолютно стойкий метод Вернама. Тут, однако, помимо трудностей с подготовкой случайных ключей во весь рост встала проблема трудоёмкости шифрования и дешифровки радиограмм (каждый символ надо сначала пребразовывать в двоичную форму, затем побитно подвергнуть суммированию по модулю два с ключом и обратно возвратить в символьную форму).

А в последние дни (точнее сутки) пришло понимание того, что "Айфон" сейчас скорее прототип, чем образец для копирования: слишком много отказов случалось во время тестирования системы в целом. Поэтому пришлось срочно возобновлять работы над, вот уже три месяца дожидающимся своей очереди, сверхмобильным (два больших ящика каждый весом по тридцать килограмм) вариантом установки чтобы не остаться совсем уж у разбитого корыта.

В первом ящике помещалась электрическая пишмаш IBM с пефоленточным вводом, клавиатура и шрифт которой были русифицированы местным гравёром, и модуль шифратора/дешифратора на нескольких реле, во втором- двухсотваттная коротковолновая радиостанция и ламповый модем. Работало это так: оператор нажимал на клавишу машинки (буква также параллельно печаталась на бумаге), её сигнал превращался в двоичный код и суммировался по модулю два с ключом на перфоленте в шифраторе. Получившийся пятибитный телеграфный код направлялся в ламповый модем и превращался в двухтональный сигнал, который в свою очередь шёл на передатчик. Понятное дело, на приёмной стороне сигнал испытывал обратное преобразование и на бумаге пишущей машинки приёмника появлялась та самая буква, что была нажата за сотни километров на такой же установке. Одинаковые перфоленты в одинаковых устройствах перемещались на один шаг.

По сути это был тот же аппарат Бодо, только с шифрованием информации и без проводов. Передача велась в симплексном режиме и для переключения с передачи на приём использовалась специальная клавиша на клавиатуре. Без твёрдого знака, и-краткого и цифр, а также с пробелом вместо буквы ё (код 11111 использовался как команда для переключения режима передачи на приёмной стороне) на рулоне бумаги оставался удобочитаемая запись разговора.

— Голованов! — Коренастый сержант госбезопасности махнул высокому стройному мужчине ("военная косточка") в светло-синем полувоенном френче Гражданского Воздушного Флота с перекинутой через руку шинелью, заскучавшему в ожидании среди таких же унылых посетителей Управления НКВД. Останавливаюсь на секунду, услышав знакомую фамилию.

— Товарищ Ежов не принимает посетителей… — понижает голос сержант, заметив как насторожились посетители заслышав фамилию наркома. — по вопросам Комиссии Партийного Контроля. Его заместитель, товарищ Шапиро, принимает по десятым и двадцатым числам в здании ЦК на Старой площади. — Спасибо. — Огорчённо вздыхает Голованов, отходит от вертушки и останавливается в нерешительности.

— Смотри, Чаганов! — Толкает в бок своего соседа один из посетителей. Все тут же оборачиваются на меня.

— Здравствуйте, товарищи. — Надеваю фуражку и спешу выйти на воздух.

— Товарищ Чаганов, постойте. — За спиной раздаётся низкий голос. Поворачиваюсь на каблуках и вижу перед собой давпешнего гражданского лётчика, на ходу надевающего шинель.

— Я — Александр Голованов, — улыбается он, показывая отличные белые зубы. — начальник Восточно-Сибирского управления Аэрофлота.

"Он…, помню пришёл в Армию из ГВФ, да и лицом похож".

— Бывший… — Грустнеет лётчик.

— А что так?

— Это длинная история… — просительно-вопросительно смотрит он на меня.

— Давайте сделаем так, — легко соглашаюсь я. — вы меня проводите до одного места тут неподалёку, а по дороге расскажете свою историю. Согласны?

— Согласен.

История оказалась не такой уж и длинной… новый начальник ГВФ, сделавший карьеру в основном по военно-партийной линии и не одобрявший увлечения молодого подчинённого самостоятельными полётами, технично сместил Голованова, начальника лучшего в Союзе управления, с должности… путём несложной интриги, закончившейся исключения того из партии. Пострадавший поспешил в Москву в КПК "за правдой".

— Ты пойми, Алексей, — мы с первой перешли на ты. — я за должность не держусь, но то что меня из партии исключили- это по планам всего нашего экипажа бьёт.

"Неужели тоже задумали как Чкалов в Америку лететь? Что за эпидемия"?

— Мы хотим вокруг Земли облететь! — Встречные прохожие с опаской косятся на размахивающего руками лётчика.

"Круто! Впрочем если лететь, скажем, по семидесятой параллели, то ненамного дальше выйдет, чем через Северный Полюс в Америку".

— Алексей, попроси товарища Ежова принять меня, буквально на десять минут.

"М-да-а, как бы тебе от моей просьбы не стало хуже".

Некоторое время до Никольской шли молча, хлюпая по снежной каше врзникшей от внезапно наступившей оттепели…

— Как, говоришь, фамилия твоего начальника? — Пытаюсь собрать мысли в кучу.

— Иван Фёдорович Ткачёв, — без промедления отвечает Голованов, не показывая, впрочем своего нетерпения. — к нам пришёл год назад, до этого тоже год был заместителем у Алксниса.

"Вот оно ключевое событие: Ткачёв- был заместитетелем начальника ВВС РККА, который поставил его на Аэрофлот. Алкснис уже отстранён, скоро, видимо, будет арестован, а до Ткачёва очередь дойдёт позже".

— Не нужно тебе идти к Ежову, — бросаю значительный взгляд на попутчика. — скоро, я думаю, то что ты пострадал от Ткачёва будет не минусом, а плюсом… в глазах органов.

Голованов хмурится.

"Всё понял, уточняющих вопросов задавать не стал".

— Ну а насчёт кругосветного перелёта… — выходим на Красную площадь, которая уже потихоньку начала наряжаться в кумач, готовясь к демонстрации. — идея отличная, по какой параллели думаете лететь?

— От семидесятой до шестьдесят пятой… — загорается вновь Голованов. — из Мурманска в Мурманск. Сначала для тренировки можно попробовать слетать до Чукотки и обратно без посадки.

"Как я и думал, около тринадцати с половиной тысяч километров".

— Идея понятна, — киваю головой. — хотите лететь как Чкалов на АНТ-25?

Голованов с жаром начинает рассказывать о предполагаемом маршруте, о том, что он в отличии от предполагаемого чкаловского будет проходить над сушей а почти половина его над территорией Советского Союза и что да, АНТ-25 вполне подойдёт, если ещё немного поднять его дальность.

— А какие средства навигации собираетесь использовать? — Пытаюсь получить хоть какую-то информацию о современном состоянии дел в данной области. — Чкалов-то может и по компасу лететь…

— Именно! — Грустно вздыхает лётчик. — Даже американского радиополукомпаса, что стоит на чкаловском борту нам недостаточно. (Видит моё недоумённое выражение лица). РПК- он только показывает направление на радиостанцию: говорит пилоту что надо повернуть налево или направо, если самолёт отклонился от прямой на неё. Там у полюса Чкалов уже сможет настроиться на нужную станцию и идти прямо на неё. У нас же на маршруте и городов то почти нет, как и мощных радиостанций, поэтому нам в дополнение к магнитному компасу (в высоких широтах магнитный компас работает ненадёжно) нужен автоматический радиокомпас, который будет сам постоянно измерять курсовой угол радиостанции. Тогда мы сможем на радиокомпасе выбирать любые станции, а не только те, что стоят на маршруте.

— Скажи, Александр, ты понимаешь же… — тут мне в голову приходит одна мысль. — что такой перелёт могут поручить только военному лётчику?

— Ты думаешь?

— Не сомневаюсь. — Добавляю в свой голос значительности. — Сам посуди: кто они- Чкалов, Леваневский, Водопьянов. Поэтому считаю, что начинать подготовку к перелёту надо не с писем товарищу Сталину с предложением о новом перелёте (Голованов немного смущён и отводит глаза), поверь, сейчас у него подобных предложений десятки, а с перехода в ВВС.

— Да я не против, — легко, как о давно обдуманном, говорит он. — надо только у экипажа спросить.

— И переходить не рядовым пилотом, а… — продолжаю более уверенно не услышав возражений. — Сколько в твоём управлении было самолётов?

— Восемьдесят шесть… всех типов. — Не задумываясь отвечает Голованов.

— О-го! Это же почти авибригада.

— Если говорить о тяжёлобомбардировочной, то две. — В голосе лётчика послышалас гордость.

— Даже лучше, — киваю знакомому сержанту, вышедшему из Спасских ворот. — надо быстро, до первого ноября, написать письмо на имя наркома обороны с предложениями об обучении лётчиков тяжёлобомбардировочной бригады полётам "вслепую" по приборам. Как я понял именно этим ты занимаешься со своим экипажем?

— Да, без этого на Севере и в Сибири где нет дорог — никак.

— Ты где, Александр Евгеньевич, в Москве остановился? — Начинаю прикидывать в голове место и время где бы нам обсудить будущий документ.

— Пока нигде… — рассеянно отвечает Голованов, его мысли, видимо, уже взлетели над землёй. — вещи оставил у знакомых лётчиков на Центральном аэродроме.

"Ах какая досада, сегодня Катя приходит ко мне "ночевать". Нет, ночевать без ковычек. Ничего такого, ещё не было".

Моя агентесса уже вполне освоилась в квартире (надеюсь хватит ума Жжёнова в неё не водить), получила свой ключ, готовит мне завтрак, когда я под утро забегаю домой побриться и помыться. Смышлёная, внимательная с лёту запоминает мои привычки: сколько заварки наливать в стакан, сколько молока. Сидит, хлопает своими длинными чёрными ресницами, а сама, небось, уже думает о том что, мол, жалко эдакового карася с квартирой и московской пропиской упускать или даже: не слишком ли монашескую жизнь она ведёт. Надо будет на седьмое ноября подарить Кате половую тряпку и цинковое ведро, особенно после обнаружения в моём шкафу её носильных вещей, так как я считаю, что любые отношения должны иметь прочную практическую основу.

"Не хочется Голованова подставлять, а так бы поселил его у себя".

Завод имени Орджоникидзе потихоньку начал переезжать на новую площадку в Москворечье, не в пример более просторную. За год построены два новых цеха по сборке радиостанций, на подходе третий. Директор завода мёртвой хваткой держится и за старые цеха, так как план ему с нового года поднимают втрое, но, чувствуя председательской железой, что я могу в любой момент оттяпать всё, избрал тактику мелких уступок: сам передал СКБ две квартиры в доме напротив, использовавшиеся под заводоуправление. Первую большую четырёхкомнатную пришлось уступить центральному аппарату (в ней уже поселился майор госбезопасности, переведённый из Ленинграда), а вторую маленькую двухкомнатную я отстоял, в неё переехал Лосев.

— Тогда поступим так, — командный голос по капле выдавливает из меня гражданского. — дуй за вещами, потом на проходную завода имени Орджоникидзе, спросишь Олега Лосева, он тебя устроит. Идёт?

— Идёт. — Широко улыбается Голованов.

— Завтра утром зайду к тебе обсудим твои соображения.

Читаю и удивляюсь. Речь в "Предложениях…" идёт вовсе не о переучивании одной авиабригады, а о переподготовке всех ВВС РККА.

"БУЦ- боевой учебный центр, в каждом военном округе… рядом вопросительный знак… может быть несколько в крупных округах? Очерёдность обучения "слепым полётам": сначала бомбардировщики и ночные истребители, затем- транспортники, потом разведчики и остальные. Как учить- полёты под управлением опытных инструкторов… А где их найти? Дело может затянуться".

— Скажи, Александр Евгеньевич, — открываю настежь окно чтобы проветрить комнату. — почему на первом этапе обучения не использовать тренажёры? Ну чтоб ускорить процесс.

— Что за тренажёры? — Голованов бодр и свеж, несмотря на "всенощное бдение".

— Ну такой прибор, — начинаю выкручиваться я. — чтобы тренировать лётчиков на земле. Чтобы сигналы от ручек управления шли на вход прибора, а сигналы с его выхода на индикаторную панель. А что нет таких?

— Ну ты фантазёр, Алексей! — Недоверчиво смотрит он на меня. — Тренажёр… неужели есть такие? Незаменимая была бы вещь для БУЦа.

— Никаких фантазий, — немного раздражённым тоном говорит Олег, из которого яркий свет, холодный ветер из откытого окна и наш громкий разговор вытряхнули остатки сна. — Ты, хоть, читал журналы, что сам привёз из Америки?

Лосев начинает рыться в куче ярких журналов на стуле рядом с его кроватью.

"Нет, девок на обложках разглядывал… блин, хорошо что напомнил, надо срочно всю вражескую литературу в нашу библиотеку сдать… во избежании. Без Разгона (недавно заходил за своей забытой шляпой- бледная тень того "инженера человеческих душ") она быстро превращается в свалку"…

— Вот смотрите, — Олег вытягивает из кипы толстый журнал "Электроникс" за 1935 год, в котором помимо предложения к продаже электронных компонентов (взглянул на него, никакой науки и техники, так- торговый журнал и не стал смотреть) можно было найти много чего другого, вплоть мужских подтяжек. — "Линк Аэронавтикал Корпорэйшн", "Линк тренер"- симулятор для наземного обучения пилотов, начального и сложных метеоусловиях.

Под заголовком фотография, на ней короткокрылый самолётик с настоящей кабиной пилота, и схематичный чертёж тренажёра, взятый из патента. Внизу, крупными буквами: "Имеется разрешение правительства на продажу заграницу".

"Крен, тангаж, рыскание…. На электродвигателях, имеются сельсины, электропривод. Если выбросить механический регулятор и поставить свой на операционниках- получится конфетка: меняя передаточную функцию системы можно настраивать тренажёр на поведение тяжёлого бомбардировщика или лёгкого истребителя".

— Две тысячи американских долларов, — хором протянули соседи по квартире. — а для обучения "слепому" полёту- две с половиной.

— Жизнь лётчика — дороже! — Произношу сакраментальную фразу.

Собеседники согласно кивают головой.

— И проводить на нём психотбор желающих стать лётчиком. — Вспомнился давний разговор с военным лётчиком, который утверждал, что половину баллов на нём испытуемый набирал на симуляторе самолёта. При этом испытуемого лупили электрическим разрядом в самый неподходящий момент.

— А вот про психологический отбор слыхал, — Голованов тянется за новой папиросой и отдёргивает руку под возмущённым взором Олега. — в Институте Труда есть отдел авиационной психологии. Только там всё анкетами заняты. Вот на таком тренажёре, думаю, можно вмиг понять кто пилот, а кто- нет.

"Во всяком случае получше отбор, чем по комсомольской путёвке".

Даём Лосеву почитать головановское творчество, нагло попирая элементарные нормы подготовки секретных документов. Телефона в квартире нет, а окно я благоразумно закрыл.

— Радиоуловитель земной и водной поверхности надо добавить. — Сразу выдаёт Олег.

— А это что за зверь? — Две пары глаз ждут моей реакции.

"А-а, семь бед- один ответ".

Следующий час проводим в моих пояснениях технических вопросов, поиске обтекаемых формулировок о необходимости бортовой РЛС и инструктажа о секретности всего-всего.

Москва, станция метро "Комсомольская",

2 ноября 1936 года, 10:00.

"Пятая, шестая"…

Быстро огибаю серую ребристую мраморную колонну на балконе над путями и на секунду скрываюсь от "хвоста". Сегодня это невысокий молодой мускулистый парень в начищенных до блеска сапогах, напряжённо и неотрывно глядящий мне в спину. Огрызком химического карандаша зажатым в левой руке, провожу небольшую черту на шершавом цементном горизонтальном стыке мраморных многоугольников, из которых состоит колонна.

"Так… есть маячок. Теперь на станцию метро "Дворец Советов", где после длинного дощатого забора, ограждающего грандиозную стройку от Волхонки, на повороте на улицу Энгельса имеется куча строительного мусора, где в строго определённом месте будет сброшен пустой спичечный коробок с сообщением для Оли, от которой пока ни слуху ни духу".

Собственно маячок на шестой колонне и указывает на место закладки, которая сегодня является ближайшей к СКБ. Времени на дальние поездки совсем не осталось, так как персональный автомобиль для такого рода дел категорически не подходит.

"Да, время после вчерашней успешной презентации наших "секреток" понеслось вскачь, хотя начиналось всё не ахти"…

— Со мной в Кремль поедет вот он, — указательный палец Ежова с жёлтым ногтем с траурной рамкой упёрся в грудь Лосеву. — а ты (поворачивается ко мне) поезжай на Антипьевский в наркомат обороны.

По первоначальному плану всё должно было быть с точностью до наоборот: мы с Ежовым едем в Кремль, где я буду демонстрировать членам правительства облегчённый "Айфон" и "беспроводной Бодо". На Сенатской площади разбили накануне разбили армейскую палатку на случай дождя, сегодня поутру вывезли и аппаратуру и тут такая вводная: второй комплект будет находиться во дворе здания НКО и я буду при нём.

"Заревновал что ли "железный нарком"? Сейчас уже не важно, надо готовить аппаратуру к транспортировке".

Едва успеваю проверить электрические соединенения, заправить перфоленту в приёмник и дать прогреться лампам радиостанции, как пишущая машинка напечатала: "здесь тт сталин киров ежов". Чёрный прямоугольник в конце сообщения означал: перехожу на приём. Стучу по клавише смены режима и печатаю: "здесь тт ворошилов будённый урицкий".

Ворошилов хмуриться и поворачивается к и.о. начальника Разведупра Урицкому, который как и все присутствующие склонился на пишущей машинкой.

— Ты, Семён Петрович, ступай к своим радиоразведчикам. — Будённый берёт смущённого Урицкого под руку и ведёт его к выходу. — Эдак каждый… хм… разгадать шифровку сможет.

— киров где чаганов — снова забарабанил пишмаш.

— печатает эти слова.

Затем в течении получаса давал пояснения о работе ЗАС, все присутствующие попробовали самостоятельно печатать на машинке и сочли устройство простым и удобным в работе.

— сталин прелагается перейти к другой машине. — Судя по тому как долго появлялось на бумаге это сообщение его печатал сам Сталин.

— принято. — Ворошилов отрывает распечатку переговоров и передаёт её стоящему сзади знакомому мне адъютанту.

Вручаю легендарным конноармейцам головные гарнитуры американских телефонисток: помогаю надеть наушники с каучуковыми подкладками, закрепляю при помощи зажима на маршальских петлицах нагрудные микрофоны. Выражение лица Ворошилова при этом не меняется, оставаясь холодно-нейтральным, Будённый же, детским любопытным взглядом исследует внутренности "Айфона", поворачиваясь на крутящемся кресле и, увидев своё отражение на экране осциллографа, подкручивает пышный ус.

— Олег, ты готов? — Встаю между сидящими маршалами.

"Впору желание загадывать"…

— Готов. — В наушниках послышался неузнаваемый лязгающий механический голос.

— Тридать один.

— Семнадцать.

— Товарищи, говорит Чаганов, — захватываю инициативу после обмена паролями. — наш разговор будет абсолютно не вскрываемым только в течение пятнадцати минут. Затем ключ начнёт повторяться и дешифровка станет теоретически возможной, хотя и потребует сложной аппаратуры и долгих месяцев работы лучших дешифровщиков.

— Почему только пятнадцать минут? Сказал Сталин. — Донеслось с того конца после заминки.

— Чаганов. Не успели подготовить к испытаниям достаточно длинный ключ и хорошо проверить некоторые узлы.

— Ты что же неготовый прибор на испытания выставил?

"Не представился, но и так ясно кто влез- Ежов".

— Сталин. Тут мы сами виноваты, назначили время не советуясь ни с кем. А что, товарищ Чаганов, вы скажете о "беспроводном Бодо"? Готов ли он к настоящей работе?

— Чаганов. Да готов, товарищ Сталин, его устройство значительно проще поэтому мы и справились с ним быстрее. К тому же "ББ" не требует такого количества ключей, как "Айфон". Если быть точным, то в шестнадцать раз меньше.

— Сталин. Хорошо, — лязгающий звук надёжно скрывает акцент и другие индивидуальные особенности голоса. — не будем тогда терять времени. Товарищ Ворошилов, жду вас всех в Кремле… и Урицкого захватите.

Не забыв вытащить перфоленты с ключами из считок, оставляю устройства на попечении техников, а сам бросаюсь в погоню за маршалами, плотно окружёнными своими свитами.

Кручу головой в поисках своей эмки, но нигде не нахожу, видимо далеко отогнали от подъезда.

— Товарищ нарком, — догоняю их уже у Паккарда. — разрешите обратиться по важному делу?

Передо мной вырастает стена адъютантов и порученцев, на лицах которых синхронно возникает возмущённое выражение: мол кто такой, как посмел.

Ворошилов разворачивается на каблуках и, что-то уловив в моём просящем взгляде, машет рукой.

— С нами поедешь, расскажешь по дороге. — В стене в мгновение ока возникает вполне себе проходимая брешь.

Полковник Хмельницкий, адъютант Ворошилова, уступает мне откидную скамейку напротив наркома, сам усаживается на такую же слева напротив Будённого и начинает крутить ручку, утопленную в стенке между салоном и местами водителя и двух охранников. Толстое стекло медленно с лёгким скрипом поползло наверх.

— Что у тебя за важное дело?

— Товарищ маршал, — сразу же начинаю я, не давая Будённому проявить своё остроумие, так как понимаю, что времени у меня от силы пять минут (Кремль и НКО расположены неподалёку). — Меня попросил передать вам докладную записку Александр Голованов- начальник Восточно-Сибирского управления Гражданского Воздушного Флота. В ней он высказывает предложения по обучению военных лётчиков полётам ночью и в сложных метеоусловиях.

— Постой, это какой Голованов? — живо реагирует Семён Михайлович. — "миллионщик"? "Это, похоже, маршал о налёте миллиона километров без аварии… Помнится был у него значок на кителе: самолёт, а внизу- 500000 км".

— Да, помню такого, — оживляется Ворошилов. — в прошлом году грамоту ему вручал на день авиатора как лучшему начальнику управления ГэВэФ. Высокий такой. А ты, Алексей, откуда его знаешь?

— Лётчики с "Максима Горького" попросили за него, — вытаскиваю из планшета конверт. — сказали, что его экипаж лучший, из тех кого они знают, по полётам в сложных метеоусловиях. Я выслушал его, он мне показался очень умным и ответственным человеком.

По кивку наркома Хмельницкий быстро забирает протянутый мной конверт.

— Где он сейчас? — Ворошилов равнодушно поворачивается к окну и отдёргивает занавеску.

— В Москве. — Машина легко поворачивает с набережной Москва-реки и несётся в гору к Красной площади. — На конверте указан телефон, по которому его можно найти.

— Хорошо. — Ворошилов неопределённо машет головой. Лимузин сбрасывает скорость, не останавливаясь проезжает ворота Спасской башни и через минуту оказывается на Сенатской площади у Никольской башни.

Выходим с Лосевым из сталинского кабинета в коридор: я, весь взмыленный сжимая в руке красную книжицу члена ВКП(б) номер 0149315, Лосев мне подстать, только без партбилета.

"Фу-у-х, устал как после разгрузки вагонов. Интересно, сейчас в партии около полутора миллионов коммунистов, так почему ж у меня номер партийного билета как у партийца с дооктябрьским стажем"?

Делу тут, скорее всего, в обмене партийных документов 36-го года, когда хронология вступления в партию наложилась на очерёдность обмена партийных билетов партийных организаций. Ну и, конечно, в иерархии партийных организаций: "Наименование организации, выдавшей билет… ЦК ВКП(б)". Если не считать: "Подпись секретаря- И.Сталин".

А вначале был подробный трёхчасовой разбор устройств: на какую дальность работают, чем объясняется криптостойкость шифра. Тут пришлось прочесть небольшую популярную лекцию с экскурсами в историю по шифрованию и дешифровке, которую благосклонно восприняли не только члены правительства, но и приглашённые Урицким эксперты Разведупра. Будённый задал очень хороший вопрос о том, что будет если наши приборы попадут в руки врага, сможет ли тот разгадывать наши радиограммы. Пояснил, что криптостойкость сообщения основана на секретности ключа (в нашем случае перфоленты), который надо сжигать сразу после сеанса связи. Общий вердикт инженеров СКБ (Лосев всё совещание был как на иголках) и Разведупра гласил: "Айфон" и "БеБо" рекомендуются для передачи совершенно секретных сообщений по радио и проводам.

После этого речь зашла о производстве наших приборов и тут удалось донести до правительства (до Сталина- точно) мысль о скорейшем строительстве в стране новых заводов по производству радиокомпонетов, пассивных: резисторов, конденсаторов и катушек; и активных: электровакуумных ламп различного назначения. Для ускорения этого дела преложил купить заводы под ключ, а не расширять имеющиеся производства.

Затем произошла совершенно деловая церемония принятия меня в партию (только Киров приобнял поздравляя, а Сталин слегка прихлопнул по плечу) и всех нас (не членов правительства) попросили на выход.