Москва, площадь Дзержинского 1,
Управление НКВД.
4 апреля 1937 года. 10:00.
"Неплохо обосновался Генеральный Комиссар Госбезопасности в своём пентхаусе (кабинет находится на верхнем этаже и имеет выход на крышу). Приёмная, как под копирку, похожа на сталинскую: те же два стола у входа в кабинет, Шапиро (явно с бодуна) в роли Поскрёбышева и помощник-референт с внешностью Валуева перебирает бумаги".
Почти без задержки приглашают во внутрь, обстановка почти спартанская, тоже под большим влиянием сталинского стиля. Хозяин кабинета безупречно подстрижен и выбрит, гимнастёрка отглажена.
"Вместе же с Шапиро пьют, а как по разному выглядят с утра".
— Чего хотел? — Косится на тоненькую папочку у меня в руках. — Принёс соображения по Центру?
— Нет, товарищ Ежов, — стою напротив стола хозяина кабинета. — мои предложения ещё в Госплане на проверке. Я по другому вопросу.
— …- Нарком поднимает бровь.
— Я список составил учёных и инженеров, — переминаюсь с ноги на ногу. — которые были недавно арестованы или находятся сейчас под следствием…
— За врагов народа пришёл просить, значица, — веселеет Ежов. — наши сотрудники в поте лица выявляют и арестовывают эту погань, а ты хочешь их выпустить на свободу, я правильно тебя понимаю?
— Нет, товарищ генеральный комиссар, неправильно. Никого я отпускать не предлагаю. А даже наоборот, предлагаю изолировать такой контингент от других заключённых и помещать его в особые исправительные учреждения, где бы эти учёные и инженеры смогли приносить большую пользу нашему государству, особые конструкторские и научные бюро.
— Кхм, присаживайся Чаганов… — Ежов поднимается из кресла и обходит свой письменный стол.
— Такие учреждения уже существовали у нас в рамках ОГПУ, — продолжил я, видя что нарком внимательно слушает. — но в 1934 году по приказу изменника Ягоды были закрыты, чем, считаю, стране был нанесён большой ущерб.
— Ты так думаешь? — Мой собеседник седлает, стоящий рядом, стул и упирается подбородком в спинку.
— Однозначно, — поворачиваюсь к нему. — армия потеряла Остехбюро, а мы наоборот сможем создать у себя научную и конструкторскую базу: получим финансирование, уважение и внимание руководства.
— Сам придумал? — Стрельнул в меня маленькими глазками.
— Говорю же, всё придумано до нас, — достаю отпечатанный листок. — здесь всё расписано, что надо сделать…
"Передрал в основном старые приказы, которые мне подогнал Новак из архива".
— … вот только, я думаю, указ ЦИК СССР нужен будет, чтобы передавать этот спецконтингент в Особое Совещание НКВД для назначения окончательного наказания по любой статье, вплоть до 58-ой.
— Ты что, Чаганов, совсем ох*.- даже подпрыгнул на месте Ежов. — У ОСО максимальный срок- пять лет. Ты что контреволюционеров, троцкистов пятилетним сроком наказывать собрался?
— И в мыслях не было, — откладываю листок в сторону. — сами они будут выбирать свою судьбу: либо ударная работа в ОКБ, либо "вышка" или что им там назначил суд.
— А как понять, — не сдаётся нарком. — хорошо он работал или просто лоб морщил? Кто-то вкалывал, а этот баклуши бил…
"Не простой вопрос: с теми у кого индивидуальное задание, конечно, проще. А как быть с бригадой конструирующей, скажем, самолёт"?
— Если человек работает в бригаде….- начинаю лихорадочно соображать чем закончить фразу. — то главное- это готовое изделие на выходе, которое испытают и проверят на соответствие заданию. Если всё хорошо, то пусть сама бригада на общем собрании решит, кто достоин поощрения, а кому прямая дорога в лагерь, на лесосеку. Нужно ещё позволить им самим отбирать себе людей в бригаду.
"А что если применить "старый" сталинский Метод Повышения Эффективности? Прекрасно, ведь, работал пока "лысый гад" не отменил его".
Суть метода заключалась в следующем: для каждого проекта руководством назначался руководитель, который из сотрудников организации набирал временный коллектив. В процессе работы над проектом руководитель мог исключить из коллектива любого члена. Каждый участник изначально получал один балл (руководитель- пять), характеризующий долю его участия в работе над проектом. В процессе работы руководитель мог добавить любому участнику проекта до трёх баллов, в зависимости от вклада в проект. Делалось это открыто с объяснением причин на общем собрании. При успешном завершении проекта каждый участник знал какая доля причитается ему из премиального фонда, который формировался из экономии за счёт сокращения сроков разработки, уменьшения стоимости объекта проектирования и улучшения его основных технических характеристик.
"В нашем случае роль премиального фонда будут играть годы заключения. Руководитель проекта освобождается немедленно после успешной сдачи проекта, другим участникам срок уменьшается на столько лет, сколько баллов тот заработал в проекте. Не востребованный или исключённый из проекта специалист отправляется в лагерь".
— Ладно оставь свою писульку, — небрежно берёт мои листки Ежов. — посмотрю, когда будет время.
Спускаюсь в лифте во внутренний двор и переживаю.
"Становлюсь вершителем судеб: того- в лагерь, этому- шиш, а не освобождение. А сам-то хотел бы оказаться на их месте? Заслужили они такое наказание? Подумаешь, истратили кучу государственных денег, а результата- ноль. Это же, всего лишь деньги, а тут- жизни. Хотя, как посмотреть. Истраченные ими впустую деньги- это чьи-то (не их) жизни, которые не удалось спасти, защитить из-за отсутствия нужного оружия или припасов".
Смотрю на оживление у подъезда внутренней тюрьмы: преобладают конвоируемые в военной и нашей форме, граданские пока в меньшинстве.
"А идея с "шарашками" Ежову явно по душе пришлась. Всё правильно, сейчас он не предселатель Комиссии Партийного Контроля. Тогда обвинил человека исходя из своих понятий, а дольше хоть трава не расти. Сейчас он должен организовывать работу и быт этих самых обвинённых, отвечать за результаты их труда. Много ли проку от профессора на лесозаготовке? А за кульманом или за микроскопом? Две большие разницы. Ну что, большое дело сделал, точнее, начал. Сохраним пока научно-инженерные кадры и будем надеятся, что и простых людей минует чаша террора и репрессий".
Вчера в "Известиях" прочитал проект конституционного закона о порядке выборов в Верховный Совет СССР: грядут большие изменения, тайные альтернативные выборы, кандидатов могут выдвигать также общественные организации. Видимо, это тот самый "хлыст" в руках народа для зажравшихся партократов, о котором Сталин упоминал в интервью американскому журналисту Говарду. Только помнится, в нашей истории этот закон был принят совсем в другой редакции: один кандидат "от нерушимого блока коммунистов и беспартийных". Сумели тогда взбунтовавшиеся секретари продавить свой вариант, развязать кровавый террор чтобы запугать избирателей, чтобы провести своих кандидатов. В новой же истории удалось опубликовать в газете проект закона, что многими воспринимается как негласное одобрение его текста властью.
"Ни что на земле не проходит бесследно"…
Москва, Охотный ряд, дом 1, Совет Труда и Обороны.
10 апреля 1937 года, 14:00.
"Неожиданно"…
Взмокший выхожу в приёмную после рассмотрения на совете моего вопроса. Не то, конечно, неожиданно что было решено создать радиотехническое (номер 22) управление в составе Народного комиссариата оборонной промышленности, решение по этому вопросу было предопределено заранее и не то, что ему были выделены дополнительные средства в размере 250 миллионов рублей на строительство восьми сборочных радиозаводов. Это тоже было решено заранее. При предварительном обсуждении вопроса, когда мне Атипенко был задан вопрос откуда взять деньги, я сделал сильный ход.
— Надо переходить на семидневную рабочую неделю, — заявил я уверенно.-…
"Все равно это будет сделано через три года".
— Ну-ну, — его чаплинские усики растянулись вслед за ехидной улыбкой. — мне посчитать нетрудно… ваше предложение добавит двенадцать рабочих дней за год или на 4 %, то есть народный доход увеличится примерно на 3 %… Пропорционально увеличим капиталовложения в промышленность, получим девятьсот миллионов рублей в год в 1938 году, в конце пятилетки в 42-ом больше, до одного миллиарда двухсот миллионов.
"В сорок втором"…
У председателя СНК и военных это предложение прошло на ура, но было довольно жёстко раскритиковано Кировым (он не успел перед заседанием прочесть мою записку) при молчаливом нейтралитете Сталина и довольном невмешательстве Ежове. Киров не был членом СтиО, но был приглашён на заседание, так как многие рассматриваемые вопросы касались Москвы.
— Почему мы должны удлинять рабочую неделю? — Хмурится Сергей Миронович. — Мы что начинаем подготовку к войне? И как это будет воспринято в стране?
— Надо немедленно принимать постановление, — у маршала Егорова нет ни малейших сомнений. — срочно нужны деньги на новое стрелковое оружие, артиллерию, боеприпасы.
— По-моему, своевременное и дельное предложение, — Осторожно замечает Ворошилов, краем глаза следя за реакцией Сталина. — моряки также просят увеличить финансирование.
— Да, пять милиардов рублей на пятилетку деньги не малые… — председатель СТиО Молотов должен был, по идее, завершать дискуссию, но он тоже ждёт решающего мнения вождя.
— До конца года, до выборов в Верховный Совет, — непривычно было видеть Сталина сидящим за столом. — об этом не может быть и речи. Предложение, без сомнения, интересное… но требует дополнительного обсуждения. Сейчас же давайте вернёмся к обсуждению другого предложения, внесённого товарищем Ежовым, об организации особых научных и конструкторских бюро при НКВД из осуждённых учёных и инженеров. Оно уж точно не терпит отлагательств.
"Нормально, предложение "товарища Ежова" значит".
Единогласно проголосовали и довольно быстро.
— Кого планируете на руководство этим делом? — Интересуется Молотов, взгромоздив на нос пенсне..
— Вот товарища Чаганова, — Улыбается Ежов. — по совместительству, он же остаётся начальником спецотдела и Центр дешифровки.
— Коба, а как же 22-е управление НКОП? — Краснеет от возмущения маршал Егоров. — Мы же его планировали заместителем к Халепскому. И почему Центр остаётся в НКВД?
— Не в НКВД, а при НКВД… — мягко возражает Ежов.
— Да какая разница, — пыхтит себе под нос маршал. — что ты ему прикажешь, то и будет.
— Не слишком ли большой будет у Чаганова нагрузка, — Кирову, видно по нему, тоже не нравится такой расклад. — на нём ещё СКБ, аппаратура засекречивания.
— Ничего, — беззаботно смеётся мой шеф. — он молодой, справится.
— Кстати, о секретке… — обращается ко мне Ворошилов. — как идут дела с системой голосовой связи?
— Рассчитываю предоставить образец системы "Айфон" в течение полугода.
— Хорошо бы, — кивает он. — ты пойми, Алексей, твоя "БеБо" неплоха… даже очень замечательная, но иногда нужно переговорить по быстрому и без операторов.
Все присутствующие согласно кивнули.
"Аппетит приходит во время еды… помнится обычным "Бодо" без шифрования почти до 1943 года пользовались и ничего".
— Я понимаю вас, товарищ Ворошилов, — пользуюсь случаем, чтобы донести до руководства мудрость поколений. — не существует такой засекречивающей аппаратуры, которая подходит на все случаи жизни. Для связи батальон- полк- дивизия лучше подходят роторные машинки, как "Энигма" у германцев, не надо возится с ключами, которых иначе потребуются многие тысячи за сутки, тем более, что их производство- непростая техническая задача. Они уверены в стойкости своей "Энигмы" и используют её на всех уровнях, но мы то знаем, что это не так, поэтому предлагаем на уровне дивизия- корпус- армия использовать "Бебо", которую взломать невозможно. "Айфон" также будет абсолютно надёжен, но использовать его следует на самом высшем уровне, так как он будет достаточно дорог в производстве.
— Сколько будет стоить комплект? — Упирается в меня жёстким взглядом Егоров.
— Трудно сейчас сказать, пока узкое место- это спецлампы для "Айфона". Наш конструктор перешёл со "Светланы", да и сам я служил там в особом отделе, короче, используем личные связи чтобы изготовить образцы спецламп. Получаем их поштучно, а в один "Айфон" их идёт пятьдесят две. Нам необходимо собственное производство спецламп, КБ и опытный завод. Если быть точным, то два КБ и два опытных завода…
— Позвольте, — возмущённо перебивает Егоров. — мы только что проголосовали за выделение 250 миллионов рублей на строительство восьми новых радиозаводов. Разве этого мало?
— Этого достаточно для тех сборочных заводов, — соглашаться с начальством помогает мне опыт, сын ошибок трудных. — в которых заинтересованы уже сейчас лётчики, моряки и сухопутные войска: завод по сборке авиационных радиостанций, морских, танковых, а также некоторых сложных деталей к ним, как кварцевых резонаторов, подстроечных конденсаторов и других. Это то, без чего невозможно насытить нашу армию средствами связи. Те же два КБ и опытных завода будут создавать новую технику, детали для радиоуловителей самолётов, маленьких радиостанций, засекреченной аппаратуры связи, устройств для автоматической дешифровки радиограмм. На это потребуется ещё сто миллионов рублей…
— Маленькие радиостанции? — Теперь меня перебивает первый маршал. — Какой размер? — 20 на 20 и на 10 сантиметров… вес с батареей и антенной три килограмма… максимальная дальность связи до двухсот километров. Подробные характеристики имеются в моей записке.
Все, за исключением Сталина, Молотова и Кирова, стали листать бумаги.
"Похоже только они имеют привычку читать документы перед совещанием".
Повинуясь едва заметному кивку Сталина, Молотов привлекает к себе внимание собравшихся стуком карандаша по графину.
— Спасибо, товарищ Чаганов, можете быть свободны.
"Неожиданно, как я понял из давешнего разговора с Кировым, они со Сталиным склонялись к выводу Центра из НКВД и к моему назначению замом 22-ого Управления по совместительству. А тут вдруг такое согласие с позицией Ежова".
Прохожу в гардероб и отдаю номерок.
— Алексей, — слышу из-за спины голос Свешникова. — товарищ Киров будет у тебя в КБ сегодня, как только закончится заседание…
"А почему шёпотом? Пиво холодное было"?
— … не надо торжественных встреч. Мы будем с Чернышёвым (главный архитектор Москвы).
"Так значит нет никакой опалы (всё заседание Сергей Миронович избегал смотреть на меня) и его обещание выделить участок до Водоотводного канала (три гектара почти) остаётся в силе"!
— Пойдём, Алексей, посмотрим твоё хозяйство. — Киров берёт меня под руку и тянет от бывшей проходной завода, а теперь СКБ, на воздух (радиозавод Орджоникидзе, за исключением одного цеха, где продолжается сборка "Бебо", переехал на новую площадку по соседству с автозаводом имени Сталина).
Молча пересекаем невеликое по размерам "хозяйство" и выходим, мимо восхищённых вохровцев "чёрной" проходной, на территорию на которую я положил глаз. Охрана Кирова умело отсекает зевак из многочисленных организаций и контор, расположенных вокруг.
"Что-то архитектора я не заметил нигде"…
— Времени у нас мало, — поворачивается ко мне мой спутник. — скоро подъедет Чернышёв, да и из твоего начальства кто-нибудь наверняка примчится, поэтому сразу к делу. От верных людей мы получили сообщение, что некоторые ответственные работники в центре и на местах ищут тайных встреч с твоим руководством. Ты понимаешь, Алексей, что после истории с Тухачевским руководство должно быть очень осторожно к таким проявлениям…
Два карих глаза внимательно изучают меня, я киваю головой.
— …Необходимо организовать тайную прослушку Ежова в кабинете и на его даче, причём, независимо от подобной службы в НКВД.
"Интересный поворот, видимо, это сообщение пришло вчера… поэтому и переиграли с моим назначением. Ежов как раздувался от важности на заседании СТиО, как же продавил своё решение, обыграл армейцев, а на самом деле ему просто подыграли".
— Мне для этого нужна будет аппаратура, — указываю Кирову рукой на стоящее поодаль здание в виде открытой книги, тот с готовностью подыгрывает, включаясь в мою игру. — заграничная…
— Передашь список необходимого Свешникову.
Из проходной вываливается коренастая фигура Фриновского, из под егоформенной каракулевой шапки по бордовым щёкам стекают две струйки пота.
— А вот и начальство твоё, Алексей, пожаловало, — широко улыбается Киров и крепко пожимает Фриновскому руку. — здравствуй, Михаил Петрович, сейчас дождёмся главного архитектора и обсудим ваше предложение.
"Во-первых, магнитофоны надо будет доработать, добавить генератор подмагничивания для записывающей головки, или использовать свои? Нет, оба магнитофона в работе, идёт тестирование каналов вокодера "Айфона", да и, вообще, подозрительно изымать из лаборатории звукозаписывающее оборудование. Во-вторых, нужны миниатюрные микрофоны… Эхе-хе-хе, на охоту идти- собак кормить. Записывающая аппаратура- дело десятое, главное- как подкинуть "микрофоны-жучки" Ежову? Надо срочно связываться с Олей, получать консультацию".
Москва, Москворецкая набережная,
12 апреля 1937 года, 10:00.
— Здесь тормози, Костя! — Кричу своему водителю.
Тот плавно останавливается у обочины сразу после поворота с Китайского проезда на Москворецкую набережную, я быстро открываю дверцу машины, выскакиваю из машины и ныряю в проходную, ведущую в Китай-город, провожаемый завистливым взглядом. Сказал ему, что у меня свидание с одной симпатичной замужней особой. Муж её большой человек, поэтому наши отношения мы не афишируем. Мои сопровождающие в последние дни оптимизировали свою работу: одна группа из двух человек дежурит в Управлении, другая в СКБ, в местах, где я провожу всё своё время. Если я еду на машине, то машина сопровождения не выделяется: просто мой водитель звонит старшему и сообщает, где я нахожусь, а сам возвращается в гараж.
"Логично, и так в этих играх со слежкой задействовано уже двенадцать человек, не выделять же ещё автомобиль".
Сегодня выходной день, шестой день шестидневки, и я встречаю Олю на Павелецком вокзале. Именно я встречаю, а не мы встречаемся, так как ещё неизвестно приедет ли она, но место где я буду её ждать, определено: у будки чистильщика, слева от центального входа здания вокзала. От СКБ до Павелецкого- пять минут быстрым шагом, но я выбираю кружной путь: по набережной до Новоспасского моста.
"Хоть бы приехала, разум начинает закипать от возмущения, внесённого в него заданием Кирова. В кратчайшие сроки создай аппаратуру и подбрось её в одни из самых охраняемых помещений Советского союза: кабинет наркома внутренних дел и на его дачу. Хорошо ещё сидеть у магнитофона и слушать разговоры не надо, этим займутся люди из аппарата Кирова".
Из разговора со Свешниковым выяснились интересные детали: загородный дом Кирова в Горках (где умер Ленин) находится в восьми километрах от дачи Ежова в Мещерино, которая входит в комплекс из нескольких особняков, окруженных общим забором (там раньше находилось поместье Авеля Енукидзе). Этот комплекс охраняет часть НКВД, расположенная неподалёку в Домодедово, так вот, эта часть не входит в Управление службы охраны Власика.
"Предусмотрительный… впрочем, может быть эта система осталась в наследство от Енукидзе? Непросто будет к Ежову подобраться"…
Вспоминаю размеры современных микрофонов и вздрагиваю: громоздкие, с тяжеленным постоянным магнитом внутри с низкой чувствительностью и плохой равномерностью частотной характеристики… На ум приходит американский емкостной микрофон, такой маленький, чувствительный, с широким диапазоном, но обязательный ламповый предусилитель и источник фантомного питания портят всё: избыточный размер и вес обвязки никак не вяжутся со словом "жучок".
Вчера, посещая Гиредмет, попросил профессора Сажина, кроме теллурида висмута, необходимого для построения элемента Пельтье, синтезировать для меня по сто грамм титаната кальция и магния, всё что нужно для изготовления керамических электретов.
— Конечно сделаю, Алексей Сергеевич… — рассеянно кивнул он, обдумывая мой предыдущий рассказ о профессоре Зильберминце, которого обвиняли в шпионаже в пользу Германии (он этнический немец), по статье, предусматривающей высшую меру социальной защиты, но в итоге дело передали в особое совещание.
— Сейчас ему грозит лишь пять лет заключения, а я попытаюсь скостить и этот срок. — Пытаюсь я успокоить Сажина, но получается как-то не очень… на его лице явно читается вопрос: "За что"?
"Ответить пословицей из "Тихого Дона": "Лес рубят- щепки летят"? Но не поймёт он меня: будет лить слезу о щепках, не видя за ними леса. Прожил бы ещё двадцать лет, дожил бы до девяностых, чтобы увидеть, как втаптывая миллионы "щепок" в грязь, "эффективный собственник" вывозит за кордон лес и всё, что накопили поколения советских людей".
Как мог приободрил встревоженных учёных, с надеждой заглядывающих мне в глаза, и снова мысли вернулись к своим баранам: в голове родилась идея электретного микрофона. Из титаната кальция спекаю (не сам, конечно, — знаю места где делают) круглый керамический стержень, близкий по размерам к нашему кремниевому, режу шведским алмазным кругом на пластинки, близкие по толщине к кремниевым, полирую с двух сторон (как подложки) и напыляю серебряные контакты на физтеховской установке катодного распыления. И вуаля, электретный микрофон готов.
"Затем собираю на авдеевской лампе (или на двух?) компактный УКВ передатчик, помещаю всё это в коробку "Казбека" и… сбоку ставлю увесистый брусок анодной батареи (размера половины буханки хлеба) и другую, чуть поменьше, для накала".
— Заснул, что ли? — Шипит на меня сбоку согбенная старушка. — За мной иди.
Впереди меня зашаркали знакомые "Уги", сворачивают на Кожевническую и убыстряют свой ход в сторону Москва-реки. Из красивого нового, украшенного мозаикой, здания, похожего на дом культуры, но с вывеской "Баня", вывалила весёлая компания парней с красными лицами и берёзовыми вениками в руках. Миновав её старушка поворачивается ко мне, распрямляется, перевязывает платок, цепляет меня за руку и превращается в принцессу и по совместительству в мою подругу.
— Что вырядился, как попугай? — мило улыбается она.
— Эт-то у меня единственный костюм, — задыхаюсь я от возмущения. — старый американский порвался… фабрика "Большевичка", отличная шерсть. Получил орденские деньги за год и купил. Не в форме же мне было приходить… я ж на свидании, к тому же.
— Случилось что? — Оля сразу берёт быка за рога.
— Случилось…
Пока я подробно рассказывал свою история, мы успели по хорошо протоптанным тропинкам два раза обойти Новоспасский пруд, не приближаясь, впрочем, к белым стенам монастыря, нависшим над его свинцовыми водами, так как на них то и дело показывались одинокие фигуры вохровцев.
— Резать надо к чёртовой матери, — глубокомысленно замечает Оля. — не дожидаясь перитонита.
— Я передам товарищу Сталину твоё мнение. — В тон подруге отвечаю я.
— Вот-вот, передай… — ворчит она и надолго задумывается. — То, что ты задумал с радиомикрофоном на нынешнем уровне миниатюризации- полная утопия. Ты думаешь Ежов не знает кто сделал запись разговора Тухачевского с подельниками? Прекрасно знает и ожидает от тебя того же самого. Поэтому его люди каждый новый предмет в его кабинете или даче, особенно если он от тебя, будут самым тщательным образом ощупывать и обнюхивать. Для того, чтобы прослушивать помещение, используя установленный там телефонный аппарат, тебе надо иметь доступ к коммутатору, без этого не будет физического доступа к нужной телефонной линии. Да и не верю я, что он такой дурак, чтобы вести тайные разговоры у себя в кабинете, скорее где-нибудь на даче за бутылкой.
— То есть, если ему что-то подарить, — согласно киваю головой. — то это что-то будет под подозрением. А если какая-то вещь ему понравится и он её выберет сам?
— Скорее всего тоже, порядок один. — Останавливаемся, с пригорка открывается чудесный вид на ещё скованную льдом реку. — Не думай, что только ты один в радио понимаешь: увидят радиолампу и всё…
"Плохо, а богатая была идея- задвинуть Ежову настольный холодильник емкостью поллитра на элементах Пельтье со встроенным передатчиком. Представил себе, сидит честна компания за столом, перед ними аккуратный такой охладитель, из него выглядывает запотевшее горлышко бытылки и передаёт сокровенные мысли этой компании кому надо".
— Ну ладно, — гоню от себя сладкие мечты. — что ты предложить можешь?
— Тут, конечно, лучше всего получать информацию агентурным путём, — говорит Оля после длинной паузы. — но, поскольку подключили тебя, то нет у них надёжного источника во вражеском лагере. (Снова молчание). Помнится, было у наших отличное изобретение в сороковых годах… идею предложил Термен, слышал о нём? (киваю головой), а реализовали учёные и радиоинженеры из ОКБ НКВД: эндовибратор- микрофон, который не требует активного передатчика и источника питания.
— Это как без питания?
— А вот так, — Оля тянет меня за руку, мол, не стоим. — была у меня в институте курсовая по истории- операция "Исповедь", когда на протяжении восьми лет наши прослушивали кабинет американского посла в его резиденции в Спасо-Хаусе.
— Здесь в Москве, на Арбате, — уточняет подруга, поймав мой вопросительный взгляд. — микрофон был вклеен в резной деревянный американский герб, который послу подарили пионеры-артековцы.
— Что ж они не проверили дарёную вещь, совсем нюх потеряли?
— Говорят, что проверяли, — со стороны реки послышался глухой треск, похожий на отдалённые пистолетные выстрелы. — поскольку сама конструкция была клеёной и покрытой лаком, то просвечивали её рентгеном. Увидели металлический то ли штырь, то ли гвоздь с толстой шляпкой, решили, что крепёж. Сказали- вещь безопасная.
— А как оно работало? — Я из страны "хочу всё знать".
— Понятия не имею, — честно признаётся Оля. — курсовая, всё-таки, была по истории. Знаю лишь, что микрофон облучали электромагнитной волной от источника расположенного в соседнем здании, а он посылал в ответ волну с записанным на ней звуком.
"Очень интересно"…
— Скажи, Оль, а рисунка этого гвоздя в твоей курсовой не было?
— В курсовой не было, — хватается за локон, выбившийся из-под платка. — но в отчёте ЦРУ подробный чертёж присутстствовал.
— И-и…
— На шею не дави…. вспоминаю я. — Движемся некоторое время в тишине, если не считать того, что пистолетная стрельба перешла в ружейную.
На середине Москва-реки, там, где наибольшее течение, начался ледоход: под напором воды и тяжестью ледяных осколков, вынесенных на поверхность течением реки, начал трескаться лёд, образуя всё новые и новые льдины, часть из которых затягивает вниз в бурлящую воду, а другую часть поднимает на дыбы и крутит.
"Как красиво"!
На противоположном берегу стала собираться толпа.
— Что за стрельба? — Отмирает Оля через минуту, глядя в сторону монастырских стен.
— Лёд тронулся, — разворачиваю подругу через левое плечо. — ну как загрузилась гифка?
— Да, готова… — на её лице возникает игривое выражение. — как будем шерить? Через поцелуй? Давай быстро.
— Э-нет, торопиться не надо, — беру Олю за локоток. — важно получить полноценную копию.
Беззаботно хохочем, вокруг никого.
"Как мне не хватало её всё это время! Чтобы вот так беззаботно поболтать, не обдумывая наперёд каждую свою фразу, расслабиться".
Оля, видно, тоже об этом подумала и тоже оборвала смех.
"А вопрос, кстати, не праздный, нужно найти бумагу и карандаш".
— Пошли искать телефон. — Быстро принимаю решение.
— Куда? Зачем? — Упирается она.
— Нужна помощь сильных мира сего. Изготовление образцов микрофонов, приёмников сигнала- одному мне не под силу. По дороге обдумай чего тебе не хватает для синтеза лекарства, всё включим в список необходимого.
— Никуда я не пойду. — В голосе Оли проявились металлические нотки. — Пока Ежов в НКВД мне появлятся с тобой в окружении Кирова просто опасно: кто-то из охраны может доложить, что ты пршёл с женщиной, ему покажут моё фото и готово обвинение, что Киров и Чаганов прячут от органов соучастницу обвиняемого Ощепкова, которая находится в бегах. Затем обвинение утяжеляется: мошенничество, проживание рецидивистки под чужими документами, до шпионажа- один шаг. Сейчас же мне ничего не грозит, я живу по своим документам, хочешь- проверь отпечатки пальцев, закон не нарушаю, с тобой не знакома, а для того чтобы синтезировать сотню-другую грамм изониазида мне никакое особое оборудование не нужно, на любой кухне можно сделать, если знать технологию.
"А ведь права, чертовка! Пусть лучше в сторонке постоит пока всё не уляжется, даже если удастся уничтожить Манькины отпечатки".
— Подставляй тогда губки алые… — широко распахиваю свои объятия.
— Бабушку поцелуй из газетного киоска на вокзале, — не лезет в карман за словом подруга. — там и карандаш купишь, и блокнот. Да поторопись, мне Павла надо встретить на Комсомольской.
"Да, Олина поддержка ему сейчас очень нужна…, но ведь сама первая речь завела про поцелуи".
— До свидания. — Порученец Кирова хлопает дверцей простой "Эмки", которые за последний год во множестве расплодились на московских дорогах.
Последний час простояли в Зверевом переулке, где я на заднем сиденье, присланного Свешниковым автомобиля, писал записку для Кирова, перерисовывал неказистый (но очень подробный, с указанием размеров, резьб и материалов) Олин чертёж микрофона и пытался понять принцип его работы. Получилось неплохо, впрочем, Сергей Миронович, дипломированный механик, и так бы понял чертеж (Оля уверенно так сказала, что воспроизвела картинку из отчёта ЦРУ один в один) и разобрал руку моей подруги, но я не хотел возбуждать у него никаких подозрений о том, что нашу тайну знает кто-то ещё.
По размеру резонатора (черезчур раздутой шляпки гвоздя) можно довольно точно рассчитать резонансную частоту устройства- получилось 1.325 гиггерца. Это примерно в два раза меньше, чем рабочая частота 10-сантиметрового магнетрона нашего локатора. Принимаю её за частоту задающего генератора, который будет накачивать наш микрофон энергией. Магнетроны хорошо масштабируются, поэтому диаметр медного анодного блока для этой частоты надо увеличить в те же два раза. Это не страшно, генератор будет спрятан по соседству, а на каком расстоянии- это предстоит выяснить опытным путём.
"Странность с длинной "гвоздя"…. он равен 22 сантиметрам, то есть длинне волны генератора. Обычно длину антенны делают равной четверти волны. Но ничего в чертеже менять не буду, возможно устройство микрофона сложнее, чем я себе это представляю"…
Однако наибольшая проблема вырисовывается с приёмником сигнала: если частота передаваемого и принимаемого сигналов одинакова, то возникает так называемый эффект "перегрузки приёмника", когда сильный сигнал генератора забивает слабый, модулированный речью, сигнал микрофона. Проблема неприятная, но преодолимая. Очень помогает в данном случае применение направленных антенн, лучше всего спиральных и, конечно, обыкновенный смеситель в волновой линии, когда небльшая часть выходного сигнала передаётся на вход (регулируется коэфициентом связи) чтобы вычесть её из принимаемого сигнала. В итоге на входе усилителя низкой частоты и дальше магнитофона останется звуковой сигнал.
"Ничего сверхестественного, всё в пределах существующих технологий и материалов. Резонатор, правда потребует привлечения токоря наивысшей квалификации (сверхтонкая металлическая звуковая мембрана, мелкая резьба для точной настройки резонансной частоты и емкостной антенной связи), ну так поэтому и пишу свою записку Кирову, который лично знаком со всеми "левшами" города Ленинграда. А магнетрон с волноводами на другую частоту и антенны закажу сам, ничего подозрительного в этом нет- мы продолжаем вести исследования в области радиолокации. Отличное, всё-таки, решение подсказала Оля! Миниатюрный энергонезависимый микрофон, который можно легко спрятать в деревянной статуэтке или рамке картины, который нельзя обнаружить доступными радиоприёмниками, дециметровые волны на минуточку. В тридцать седьмом году! Фантастика"!
Услужливая память подсовывает другие варианты, а холодный разум (в скобках) легко отсенвает их: считывать аудиосигнал можно с оконного стекла (наверное можно… вот только частотные характеристики такой "мембраны", особенно по сравнению со ста микронной фольгой эндовибратора, плюс наложенный на полезный сигнал уличный шум и малая крутизна НЧ фильтров, вряд ли приведёт к хорошему результату); снимать звук с электролампочки (тут совсем не уверен, но если представить что это возможно, то нужен доступ к внутренней проводке, иначе получишь комбинацию сигналов от всех разговоров в бодьшом доме, как отфильтровать нужный? а если разговор происходит днём и свет выключен…); и тэдэ и тэпэ.
Москва, площадь Дзержинского 1,
Управление НКВД.
11 апреля 1937 года. 02:00.
— Ну что, Алексей, теперь всё? — Новак в недоумении смотрит на ещё мокрые снимки. "Отлично всё вышло! И отпечатки пальцев, и фотография неизвестного преступника, посланные из Ленинграда, с доработанного, командированным туда Толиком, бильд-аппарата, не содержат никаких искажений. Несомненный успех"!
Честно говоря, такой же результат (идеальное качество фототелеграмм) был достигнут ещё три дня назад и растроганный Новак со слезами на глазах объявил себя моим вечным должником, но буквально через день лёгкие искажения вернулись, причём только в одном режиме- при передаче фотографий. Эффект то появлялся, то исчезал, конечно, не шёл ни в какое сравнение с тем, что было на недоработанном аппарате, но всё равно смазал первоначальную победу. Главное была непонятна та периодичность с которой они возникали.
Пытаясь разобраться в ситуации, я заметил, что это похоже на то, как будто при подсоединении аппарата к абоненту, кто-то ещё подключался к линии, а через минуту бросал трубку, оставляя на проявленной фотобумаге серые вертикальные линии. Затем на последующих снимках никаких полос не возникало, но стоило рассоединится и обратно подключиться к линии аналогичные искажения появлялись вновь.
"Параллельный аппарат"?
Простой эксперимент подтвердил мою догадку, подключив вольтметр, я заметил большое (примерно на четверть) падение напряжения на телефонной линии в момент начала искажений (это, кстати, объясняло почему эффект не заметен в чёрно-белом режиме- граница между нулём и единицей проседает незначительно).
"Параллельные аппараты в управлении используются только в приёмных у секретарей. В спецотделе все комнаты имели свою проводку. Прослушка? Очень может быть. Каждый оператор прослушки на коммутаторе имеет десятки подшефных номеров, поэтому днём, когда разговоров много, слушает выборочно, а ночью- всё что есть. Не успели они просто исключить номер нашего факса из списка проверяемых…. бюрократия".
Осмысливая своё открытие, решил не делиться им с Новаком (зачем им знать, что я в курсе), а просто привязал питание делителя, устанавливающего градации серого, к анодному питанию ламп. Качество воспроизведения фотографий при падении напряжения на линии ухудшилось при этой переделке незначительно.
— Всё, Егор Кузмич, — облегчённо вздыхаю сам. — теперь уже окончательно.
— Алексей, не уходи никуда, — за это дело надо… — Новак видит моё скривившееся лицо. — знаю-знаю, что не уважаешь, ну а мне можно маленькую. Жена приготовила закусить, что бог послал (испуганный взгляд на меня), сиди тут, жди…
"Очень кстати".
Выхожу следом за побежавшим наверх начальником учётно-регистрационного отдела, оглядываюсь по сторонам длинного пустого коридора, поднимаюсь на цыпочки и в три движения переламываю один из проводов сигнализации, тянущихся от двери картотеки, стараясь не повредить изоляцию.
"Теперь только ждать… провожу необходимый эксперимент: комната сейчас на сигнализации (Новак при мне звонил на пост), так что, если никто не прибежит, это означает, что при открывании двери концевик замыкает цепь".
"Не слабо так бог посылает старшему лейтенанту госбезопасности: варёная говядина, копчёное сало, ситный хлеб, солёные грузди, арбузы из бочки чего стоят…, хотя, что говорить, в магазинах сейчас предвоенная эра изобилия. Прилавки ломятся от невиданных мною в том мире разносолов, куда до него псевдовыбору "капиталистического рая" с пятью сортами резиновой колбасы или пустым полкам хрущёвского "социализьма". Разрушил, гад, сельское хозяйство слепо следуя советам доморощенных вейсманистов- морганистов, воспрявших духом после смерти вождя. Впрочем, в сторону посторонние мысли".
Настало время время прояснить ситуацию с прослушкой моего собственного телефона: вольтметр, подключённый к линии, падений напряжения при разговорах не зафиксировал, но меня продолжали терзать смутные сомнения, поэтому сегодня мы с Костей привезли из СКБ осциллограф. Запираю на ключ входную дверь приёмной, щёлкаю тумблером массивного прибора, едва уместившегося под моим столом и с нетерпением жду прогрева ламп. Два крокодила хищно закусывают жилы телефонного кабеля, убираю постоянное смещение, синхронизируюсь…
"Так я и думал"!
На экране заиграла высокочастотная несущая, 150 килогерц. Старый-новый трюк в действии: на одну жилу подаётся эта самая частота, которая через высокоомный шунт попадает на микрофон трубки, лежащей на рычагах, голоса в комнате модулирует несущую, а с другого провода эта самая модуляция снимается и превращается в итоге в докладную записку дежурного Оперода высшему начальству. Стучу отверткой по бронзовой чернильнице, на экране появляются периодические в такт ударам изменения амплитуды сигнала.
"Никаких сомнений, мой кабинет на круглосуточной прослушке… Спокойствие, только спокойствие. Для меня это не такая уж неожиданность. Чего то подобного мы с Олей ждали давно и принимали меры предосторожности при разговорах".
Осторожно приоткрываю дверь в коридор.
— Товарищ Новак, — снаружи слышится хрипловатый низкий мужской голос. — в три часа сорок пять минут при плановой проверке целостности сигнальной цепи на ваше объекте дежурным обнаружен обрыв.
"Двадцати пяти минут хватило чтобы обнаружить неисправность, хм… быстро, хотя периодичность такой проверки осталась неизвестной…. возможно им просто повезло. Понятно лишь, что система активизируется при замыкании цепи, а сама цепь периодически проверяется на обрыв".
— Так я это, час назад сдавал картотеку, — оправдывается Егор Кузьмич. — в порядке всё было.
— Такое бывает, — усталым тоном говорит вохровец. — кое-где в здании ещё остались скрутки, давайте проверим помещение.
— С виду всё хорошо… — Слышится приглушённый голос начальника отдела.
— Вот и отлично, — облегчённо вздыхает его собеседник. — подпишите здесь.
— А как же теперь? — Волнуется Новак, гремя ключами.
— Техник придёт к восьми утра, — слышится удаляющийся голос вохровца. — до этого времени, согласно инструкции, вы отвечаете за охрану объекта.
Выглядываю в коридор, Егор Кузьмич, чертыхаясь бредёт к леснице.
"Пока вызовет сотрудника, пока тот прибудет… время есть. Вперёд, не тормози"…
На возвращение в кабинет за ключами, открывание двери, поиск отсека с табличкой "R33", перебор карточек на букву "М", на всё это ушло от силы три минуты. Рукой, обёрнутой в носовой платок разворачиваю очередную папочку.
"Мальцева Мария Алексеевна…. год, месяц и день рождения- всё совпадает, фотографии- нет. Наверное- в основном деле, вот и его номер".
Задвигаю шкаф, подсовываю папочку под длинную, почти до колен, гимнастёрку и поправляю ремень. Быстро в темноте двигаюсь к выходу и прямо у двери сталкиваюсь лоб в лоб с Новаком.
— Как ты сюда попал? — Два карих глаза из-под кустистых бровей подозрительно буравят меня.
"Вопрос не в бровь, а в глаз! Осталось полшага до: это ты испортил сигнализацию? И что ты ищешь в моей картотеке"?
— Егор Кузьмич, — шепчу я и сам удивляюсь своему спокойствию. — давайте выйдем отсюда и поговорим…
Он с опаской сторонится меня, я выхожу в коридор, закрываю за собой дверь и молча смотрю на него.
"Вот засада! Это же невозможно никак объяснить. Идиот! Он ведь сделал самое логичное: вызвал сотрудника, а сам вернулся охранять картотеку. Ну что теперь делать"? Пауза затягивается, Новак ждёт объяснений и ничего не предпринимает.
"Хороший знак, другой бы на его месте сейчас бы орал: "Караул"".
— … я не могу- начинаю я, не зная чем закончить фразу.-…вам сказать, что я делал там. Это- секрет.
Замолкаю с видом: "Хау! Я всё сказал".
— Сергей Миронович просил меня приглядеть за тобой… — подмигивает мне Егор Кузьмич. — и помочь если что. Будем считать, что это и есть тот самый случай.
— Спасибо! — Едва успеваю прижать рукой к телу, выползшую из-под ремня папочку.
Иду, мокну под первым настоящим весенним дождём и улыбаюсь: "Везёт дуракам"!
"Хотя какоё там везение… не прост оказался товарищ Киров, ох не прост"!
Конец второй книги.