Всегда красавица узнает,
И даже в темноте ночной,
Старик ли дряхлый подступает
Или любовник молодой.
…было весьма затруднительно. Рот, глаза и уши быстро набились пылью, Раничев закашлялся, чувствуя, как кто-то ловко выкручивает ему руки. Извернулся, выхватил из-за пояса ТТ и – последним патроном – в воздух!
Выстрел взорвал тишину, разнесся по окрестностям гулким эхом. Хватка резко ослабла, а потом и вовсе исчезла. Вокруг загалдели возмущенно, кто-то вполголоса заругался. Иван стащил с головы мешок – проснувшиеся беженцы сбились в кучу, подозрительно оглядывая двор.
– Что случилось? – недоуменно моргая, спросил у Раничева Саид.
Иван лишь пожал плечами. Самому бы знать…
Тут вдруг, неожиданно для него, во дворе нарисовался Исфаган. Бледный, как привидение, чеканщик смешался с толпой и пробрался на свое место, ничего не объясняя ни Раничеву, ни Саиду.
Из караван-сарая вышел хозяин, Керим ас-Сабайи и, поглаживая бороду, принялся успокаивать народ – дескать, что случилось-то? Ну, бывает, привиделось кому что-то.
– Вроде как упало что-то! – доказывал ему пожилой горшечник из беженцев. – Да с таким страшным треском, я думал – разорвалось небо! Люди, вы тоже слышали?
– Слышали. Словно б из пушки бабахнули!
Керим рассмеялся:
– Да нет у меня здесь пушек. Спите спокойно, правоверные, до утра еще далеко.
Люди понемногу успокаивались. И в самом деле, вроде бы ничего такого и не произошло. А звук, словно пушечный выстрел? Так, показалось… или рядом уронили что-нибудь. Может, и стропило хрустнуло – ну, так о том пускай те, кто в доме ночуют, беспокоятся.
Возбужденные поднявшимся шумом на заднем дворе закричали ишаки и верблюды, впрочем, и они скоро затихли. В караван-сарае Керима ас-Сабайи вновь воцарилась тишина. У самого плеча Раничева сладко засопел Саид.
– Не спи, Ибан, – повернувшись, вдруг прошептал чеканщик. – Меня едва не прибили сейчас… Там, за воротами, вооруженные люди – всадники на вороных конях.
– Всадники? – переспросил Иван, в общем-то, не особо и удивляясь. Хватало тут всяких. – Гулямы Хромца? Разбойники с большой дороги?
– Кто знает? – усмехнулся багдадец. – Думаю, они не зря приехали к караван-сараю. Погоди, вот все успокоится – тогда глянем.
Раничев хотел было спросить – откуда узнал про всадников сам Исфаган, и где, в таком случае, его люди? – но счел за лучшее промолчать. Не время было пока выяснять правду – похоже, сам чеканщик был сейчас удивлен ничуть не менее, чем Иван. Рассчитывал на одно, а выходило совсем по-другому.
– Их около десятка, может – чуть больше, – оглянувшись, зашептал чеканщик. – Я случайно заметил их, когда… В общем, заметил. И в тот же момент меня схватили! И, если бы не поднявшаяся тревога – вряд ли бы мне удалось вырваться.
Раничев насторожился:
– А ты видел, где скрылись схватившие тебя люди?
– Нет, не заметил… Не до того было.
– И хозяин караван-сарая как-то уж очень быстро проснулся, – задумчиво промолвил Иван. – Да и не похоже, чтоб вообще спал – борода расчесана – волосок к волоску.
– Ты тоже заметил?! – азартно переспросил Исфаган. – А я-то думал, мне показалось. Значит, Керим… вот оно в чем дело… Слыхал я про такие штуки.
– Про что, про что ты слыхал?
– Оглянись, – посоветовал чеканщик вместо ответа. – Во дворе – одни беженцы, около двух десятков. Ювелир с дочками и супругой, горшечники, ткач с семьей, погонщики ослов. Все не воины – мастеровые. Войти ночью, связать одного за другим, сонных… Знаешь, сколько стоит на рынке хороший горшечник? Это я уже не говорю о ювелире.
– Ты хочешь сказать, этот одноглазый шайтан хозяин задумал продать нас неведомым всадникам?
Исфаган приглушенно расхохотался:
– А почему бы и нет? Кто мы для него – не караванщики, бродяги без роду и племени.
– Но…
– Ты хочешь сказать, в Мосуле у многих могут найтись родственники или просто хорошие знакомые?
Иван кивнул.
– Так зачем им продавать нас в Мосуле? Ведь за войском Хромца тащится целый хвост перекупщиков и торговцев рабами. Верное дело! Если б не поднявшийся переполох – мы бы уже завтра сидели в клетках Хромца.
«Не самое плохое дело», – цинично подумал вдруг Раничев, но, конечно же, вслух ничего такого не сказал, лишь высказал предположение, что серьезные люди вряд ли будут рассчитывать на случайные факторы, вроде работорговцев, едущих вслед за Тимуром.
– Ты забываешь, есть еще и другие города. К примеру, Халеб, да та же Басра! Приволокли, кинули на корабль – и вот мы уже в стране зинджей.
– Да, – Раничев сглотнул слюну. – Нечего сказать, веселенькая перспектива.
Еще один вопрос вертелся у него на языке – все про тех же сообщников Исфагана: ведь ночью, у источника, чеканщик договаривался открыть им ворота ближайшего караван-сарая. И что, интересно, они стали бы тут делать? Пограбили бы купцов? Или – угнали б в плен беженцев, точно так же, как, по-видимому, замыслили и их неведомые конкуренты?
– Как думаешь, они не повторят свой наскок? – шепотом осведомился Иван.
– Вряд ли, – чеканщик пожал плечами. – Незачем им так уж рисковать – после всего того, что Хромец сделал с Багдадом, для них поживы хватит – будут и еще беженцы.
– Говорят, Тамер-ленг повелел выстроить башни из голов убитых, – осторожно заметил Иван. – А если не хватит убитых? Что будет с пленными?
Исфаган кашлянул:
– Ты тоже веришь в эти басни?
– А ты – нет? – удивился Иван, который, вообще-то, за все время знакомства с Тимуром тоже что-то не наблюдал никаких таких башен, сложенных из мертвых голов.
– Нет, не верю, – чеканщик ухмыльнулся. – Тамер-ленг – умный и коварный враг, зачем ему ни с того ни с сего гробить пленных? Ведь это товар, и весьма выгодный. Что же касается башен – думаю, эти слухи специально распускаются его людьми – что б все остальные боялись. Ну, конечно, одну-две, может быть, и сложили…
Раничев улыбнулся про себя. И в самом деле, вполне вероятная мысль. А уж летописцы-то как все расписали, не говоря уже о позднейших горе-историках – ну как же, Тимур ведь не просто завоеватель – исчадие ада! Интересно, видел ли хоть кто-нибудь из хроникеров эти самые пресловутые башни? Или все с чужих слов записали?
– Повезло нам, – промолвил вдруг Исфаган с какой-то непонятной злостью… впрочем, Раничев-то хорошо знал, почему чеканщик так злился – хотел сорвать куш, да не дали злодеи-конкуренты. Что ж он теперь удумает?
– До Мосула нам еще встретится какой-нибудь караван-сарай? – немного помолчав, осведомился Иван. Исфаган вздрогнул:
– Есть там один, маленький… Но обычно отсюда караван добирается до города за день.
Светало, и уже проснувшиеся поспешно будили спящих – приближалось время предрассветной молитвы, перед которым еще нужно был совершить омовение, пользуясь находившимся во дворе колодцем, ибо сказано в Коране: «Когда вы встаете на молитву, то мойте ваши лица и руки до локтей, обтирайте голову и ноги до щиколоток…»
Многие уже раскладывали на земле молитвенные коврики, поворачиваясь в сторону Мекки, вот уже зазвучал азан:
– Аллаху акбар!
Встав на колени, люди принялись молиться, и Раничев тактично спрятался за смоковницу.
– Ла иллаха Ллаху ва Махамадун расулу Ллахи-и-и-и….
Иван тоже помолился, перекрестив лоб, выбросил в пожухлую от жары траву бесполезный теперь уже пистолет, и, дождавшись, когда правоверные закончат намаз, вышел из-за деревьев.
Кричали верблюды, гомонили купцы и слуги, и погонщики ослов подгоняли своих упрямых друзей проклятиями и палками. Покинув гостеприимного Керима ас-Сабайи, караван Кривого Абдулчака, не спеша, направился к славному городу Мосулу – «дверям Ирака и ключу Хорассана», как называли его историки и поэты. Восемь лет назад этот великий торговый центр, стоявший на Шелковом пути, был разгромлен Тимуром, но с тех пор несколько оправился, зализал раны и, хотя и не достиг прежнего богатства, тем не менее притягивал к себе торговцев и крестьян. Из Армении и Ирана везли сюда чудесную золотую посуду и мягкие ворсистые ковры с узорным рисунком, из Сирии привозили стекло и сахар, из Китая – фарфор и шелк, и оружие из Магриба. Сами жители города торговали пшеницей, ячменем, фруктами, медом.
– А еще в Мосуле делают тончайшую ткань из хлопка, – просвещал Саида и Раничева чеканщик. – Если привезти хотя бы несколько отрезов такой ткани в полуночные страны или на север, в Русию, – можно стать очень богатым человеком.
– Наверное, так и поступлю, – Иван засмеялся. – Только вот подкоплю денег.
– Везет вам, – упавшим голосом произнес вдруг Саид. – Мне – так, видно, никогда ничего не скопить. Да и… вся моя семья погибла, кому я теперь нужен?
– Э, не скажи, парень! – Раничев покачал головой. – Твой отец, кажется, был садовником?
– Ну да, – кивнул юноша. – И я во всем ему помогал. О, если б вы только видели, какие сады отец разбивал во дворах богатейших людей Багдада! Чего там только не росло: смоковницы и финиковые пальмы, крепкий кедр и орешник, ягоды, фрукты, цветы – ярко-голубые, оранжевые, красные – какие хочешь!
– Ибан прав, – закивал Исфаган. – На твое умение всегда найдется спрос – не в Мосуле, так в Хамадане или Басре. Что там за задержка? – он обернулся на крики.
Раничев с Саидом тоже остановились, поджидая отставший караван: похоже, там что-то случилось с верблюдами. Саид даже побежал к каравану – узнать.
– Говорят, сбесилась любимая верблюдица Кривого Абдулчака, – вернувшись, доложил юноша. – Да и лошади – их ведут на продажу – покрылись какой-то подозрительной пеной, – Саид почесал спину между лопатками. – Говорят, хорошо бы их напоить вдоволь.
– Эдак придется сворачивать, – вполголоса заметил чеканщик. – Есть тут недалеко один маленький постоялый двор. Ага, видно, туда и направляемся.
– А нам туда зачем? – резонно спросил Саид. – Мы же можем спокойно идти в Мосул сами.
– И стать легкой добычей разбойников, – в тон ему продолжил Иван. – Э, не спеши так, парень!
– Он прав. – Исфаган поддержал Раничева. – К тому же – кто пустит в город бродяг?
– Да разве ж мы…
– А ты что же, Саид, думаешь, мы как-то по иному выглядим? Ноги твои босы и в цыпках, голова непокрыта, штаны порвались – на коленке дырка. А халат? Ты только посмотри на свой халат? Это же не одежда – рубище! Правда, спасибо караванщику и за такой… Все же лучше, чем идти голым. Тем не менее в город лучше войти с караваном. Тем более что Кривого Абдулчака в Мосуле, кажется, хорошо знают.
Маленький постоялый двор, о котором говорил Исфаган, на поверку оказался не таким уж и маленьким. Ну, конечно, поменьше, чем караван-сарай Керима ас-Сабайи – но ненамного. Правда, двор совсем уж маленький, узкий, а загон для скота позади дома огорожен почти сплошь прохудившейся оградой. Зато большой огород и круглый колодец, полный воды. Сразу после полуденной молитвы погонщики принялись поить лошадей, ишаков и верблюдов. Похоже, воды тут было вдоволь.
– Еще бы, – поглядывая на стреноженных лошадей, ухмыльнулся Исфаган. – Горы-то рядом.
Раничев с удовольствием напился от пуза и прилег отдохнуть в тени развесистого карагача. Там же расположились и остальные беженцы. Чеканщик с Саидом куда-то исчезли, впрочем, пацан вскоре явился, примостился рядом с Иваном и азартно зашептал в ухо:
– Там, – он кивнул в сторону огорода, – есть текущий с гор ручей… Пошли, кое-что увидишь.
– И что же? – Раничев поднялся на ноги, несмотря на усталость, спать ему не хотелось, хотя и надо было бы выспаться, кто знает, что еще там будет ночью?
Оглянувшись по сторонам, Саид быстро юркнул в прореху в ограде и поманил за собой Ивана. За забором тянулись грядки с огурцами, капустой и еще какими-то неизвестными Раничеву растениями, за грядками росли яблони и смоковницы, а за ними и впрямь журчал ручей – коричневатый, узенький, с переброшенным через него мостиком. У мостика мыли ноги девы в закрытых одеждах.
– Уже оделись, – с придыханием прошептал Саид. – Жаль, не успели. Ничего, может быть, сюда придут и другие женщины, я видел их в караване. Это-то, похоже, рабыни… Ну да, вон и старуха-ханум – для присмотра. – Парень кивнул на сгорбленную фигуру в длинной темной чадре с длинной палкой в руках. Палкой этой ханум подгоняла невольниц. Построила чуть ли не в шеренгу и погнала прочь.
Пропустив их, к ручью подошла другая женщина в длинной желтовато-серой накидке – джелаббе. Закатав шальвары почти до колен, женщина зашла в воду и, оглянувшись, сбросила накидку.
Саид еле сдержал возглас. Это была не женщина – пэри! Смуглая, тонкостанная, с выкрашенными хной волосами… Боже! Раничев вздрогнул, узнавая Мосул. Интересные получаются дела… Она, что же, сбежала от Тамерлана? Или дело гораздо хуже – ей, в числе многих прочих, поручили следить за Иваном? Если так, то… Девушка неожиданно оглянулась и, видимо, что-то заметив, вскрикнула, бросаясь к накидке.
– Бежим, – шепнул Ивану Саид. – Иначе нам не миновать палок!
Пригибаясь, он зайцем бросился прочь, петляя меж капустой и огурцами. Раничев же никуда не побежал – поздно. Еще секунда – и девчонка разразится криком. Что же – уподоблять себя зайцу? Несолидно в его-то возрасте.
– Мосул, – выйдя из-за кустов, Иван, не спеша, зашагал к ручью. – Вот уж не ждал, не гадал тебя здесь встретить.
Девчонка сверкнула синими своими глазищами:
– Ибан? Ты как здесь?
– Пробираюсь в Бурсу, – уклончиво ответил тот. Ему на миг показалось, что Мосул явно испугана. Неужто и в самом деле следит?
– А я сбежала, – со смехом призналась она. – Вот взяла – и сбежала. Ну, сам посуди, зачем мне возвращаться в Тебриз, в котором эмир повелел сровнять с землею все майхоны? Что там, помирать со скуки? Да и не заработаешь… хотя, конечно… Впрочем, здесь все равно веселее. Ой, смотри-ка! – она вдруг быстро набросила на себя накидку. – Кажется, бежит сюда кто-то!
Иван едва успел спрятаться за смоковницу, как мимо пронесся целый отряд грозно размахивающих саблями охранников и слуг. Следом за ними бежали и прочие караванщики, и даже беженцы, в том числе и Саид.
– Что случилось? – высунувшись из-за смоковницы, Иван сграбастал парня за шиворот. Материя треснула, разрываясь по шву…
– Ой, – Саид остановился. – Это ты?
– Что за шум, а драки нету? – осведомился Раничев. – Неужто, гулямы Хромца все же решились напасть на Мосул?
– Э нет, – юноша засмеялся. – Дело куда как хуже!
– Хуже?! – Иван вдруг пожалел, что выбросил пистолет. Впрочем, патронов к нему все равно не было.
– Видишь ли, кто-то угнал всех приготовленных на продажу лошадей, – пояснил Саид. – Потому тут такая спешка. Стражники говорят, какие-то люди все время скакали позади каравана. Попутчики… Ты не видал Исфагана? Куда-то он запропал.
– Нет, не видел, – Раничев смотрел на бегущих людей и думал. Кажется, он мог бы сейчас с уверенностью сказать, куда делся Исфаган-чеканщик. Чеканщик ли? А Мосул – где она? Успела уже свалить куда-то, шпионка. Хотя, может, и не врет – действительно, убежала. Гм… Непонятно все это, а потому – опасно. Хорошо бы досконально все выяснить… или свалить отсюда побыстрее, подальше от синих глазищ «пэри».
Никого не стесняясь, пожелтевший от злости Кривой Абдулчак стоял прямо посреди двора караван-сарая и гнусно ругался, призывая на головы похитителей самые страшные кары. Лошади – особенно боевые и беговые, а таких и украли, – стоили дорого.
– Исчадия Тьмы, вах! Порожденья шайтана! Что б вытекли ваши нечестивые глаза, чтоб вы харкали кровью, что б изглодали ваши кости злобные шакалы пустыни! – голосил Абдулчак, не обращая внимания на успокаивающего его хозяина постоялого двора – кругленького улыбчивого толстяка в засаленном халате и тюрбане из дорогой ткани. Звали толстяка Ибрагимом.
Посланные в погоню воины – охранники каравана – вернулись не солоно хлебавши и теперь смущенно переминались с ноги на ногу. Ну, не нашли, не догнали, что тут скажешь? У разбойников сто дорог – поди, отыщи нужную.
Поголосив и велев хорошенько высечь нерадивых слуг – нашел крайних, – Кривой Абдулчак скрылся в караван-сарае. Вкусно запахло пловом.
– Поесть бы, – Саид потянул носом воздух. – Что-то в этот раз караванщик не спешит угощать. Хоть бы лепешек кинул.
Лепешек хозяин каравана кинул. Черствых, ближе к вечеру, и – одну на четверых. Саид с Раничевым оставили кусочек шляющемуся неизвестно где Исфагану-чеканщику. Иван, правда, сильно подозревал, что не стоило тому ничего оставлять, но своими подозрениями пока делиться с Саидом не стал, к чему? Самому бы хоть в чем-нибудь разобраться.
– Ла иллаху Ллаха-а-а-а… – начинался закатный намаз.
Отойдя в сторону, Иван прислонился спиною к старому тандыру – глиняной печке для выпечки таких же лепешек, какую только что съели. Здесь, в тени, было ничего, жить можно. Не очень-то прохладно, правда, но и не на солнцепеке. Не нравилась Ивану эта нечаянная встреча с Мосул, да и караванщик, честно сказать, не нравился. И чего ему, спрашивается, беженцев с собою тащить? Благодетель выискался. И Мосул… Вот бы поговорить с ней, выспросить кое-что поподробнее.
– Вот ты где, – уселся рядом Саид. – А Исфагана так нигде и нету.
– Тебя о нем кто-нибудь спрашивал? – Раничев повернулся к парню.
– Нет, – удивленно отозвался тот. – А что, должны?
– Спросят, – уверенно кивнул Иван. – Вот, немного уляжется все, начнут рассуждать – и спросят. Тебя палками часто били?
– Вообще еще не били, – ничего не понимая, Саид изумленно хлопал глазами. – А что?
– Будут, – усмехнулся Иван. – Обязательно будут, если… Впрочем, сегодня – уже вряд ли. – Он посмотрел на быстро темнеющее небо. – Ты вообще, дорогу на Мосул знаешь?
– Нет.
– Плохо. Ладно, давай-ка спать, – Раничев вытянул ноги.
– Неудобно здесь, – поерзав, признался Саид.
– Вот и хорошо, что неудобно, – Иван тихонько засмеялся. Он пока так и не придумал, как отыскать Мосул. Но и спать не собирался – мало ли что? Слишком уж много совпадений, да и вообще… В свете последних событий хорошо бы как можно скорей унести ноги. Знать бы только – куда идти. Ночью – в лапы разбойников. Рвануть под утро – пусть даже в обратную сторону – иначе завтра начнут пытать: куда, мол, подевался ваш уважаемый землячок-чеканщик. Вот, блин, позвал на свою голову… Впрочем, без него еще неизвестно, как бы все было. Интересно будет встретиться невзначай утром с чеканщиком и его дружками… Ага, здесь они, как же! Иди, дожидайся. Давно унеслись на лихих конях. Краденых, между прочим…
Тандыр располагался в дальнем углу двора, почти у самой ограды из обмазанного глиной камыша. С противоположного угла – от уборной – остро несло нечистотами. Да уж – выбрал местечко. А Саид, между прочим, спит, подложив под голову снятый халат. Ишь, сопит даже. Раничев усмехнулся и замер, услыхав чьи-то легкие шаги. Юркая тень пробежала по двору, вскочила на соседний тандыр и тихо спросила в темноту:
– Вы здесь?
– Здесь, – тут же отозвались из-за ограды. – Надоело уже ждать.
– Терпите, скоро уже. Хорошо, что пришли вовремя. Пойду, скажу хозяину.
Иван напрягся… Судя по голосу…
Фигурка спрыгнула с тандыра… Чуть ли не в объятия Раничева! Черт побери – и впрямь девка! Иван откинул чадру – яркая луна отразилась в рассерженных синих глазах.
– Мосул?!
– Ибан! Я… Я искала тебя. Наконец-то… Что ты здесь делаешь?
– Да услыхал чей-то голос, дай, думаю взгляну, кто там спать мешает. Смотрю – ты.
– Я знала, что тебя здесь встречу, – теряя всякую логику, отозвалась девчонка. – Иди же сюда, ну…
Иван почувствовал на губах соленый вкус поцелуя. А девочка времени зря не теряет! Руки его, словно сами собою, снимали с девчонки одежду. Ах, до чего же у нее приятное тело…
– Погладь мне грудь, – тяжело задышала Мосул. – Нет, не так. Нежнее… А теперь подожди, я обопрусь на тандыр… Ну… Ну же…
Девушка застонала…
«Только бы не проснулся Саид, – обнимая ее, подумал Раничев. – Впрочем, даже если проснется…»
Взмокнув, они чуть было не упали, Иван вовремя придержал девчонку за талию.
– Ты какой-то не такой сегодня, – тихо произнесла та. – Думаешь о чем-то своем…
Иван покачал головой. Ох, непроста девка! С кем это она тут болтала? И о чем должна была доложить хозяину? Нечисто дело, нечисто! И ведь даже сейчас… ну, не было в ней никакой особой страсти, словно бы отвлекала она своим телом от чего-то такого, тайного. Что там говорил лжечеканщик Исфаган о ценах на рабов? А и в самом деле – почему бы Кривому Абдулчаку не поживиться беженцами – вот и разгадка всей его доброте. Сам, напрямик, он их продать не может, тем более, в Мосуле – вдруг у кого там родичи да знакомцы… А вот толкнуть втихаря перекупщикам… с которыми, видно, и связана девчонка. Ай да Абдулчак, ай да караван-баши – а он-то, Раничев, на Керима думал, как, впрочем, и Исфаган-чеканщик. Значит, вон чего удумали, шайтаны злохитрые! А хочется ли вам, Иван Петрович, в рабство? Нет, что-то не очень, ведь был уже, и не так уж давно. А раз не хочется, тогда давай, соображай быстрее! Вот натешится тобою девка, кликнет дружков из-за забора – и привет, Иван, свет Петрович, пишите заказные письма мелким почерком. Зарежут, не говоря худого слова, как говорится, ткнут под сердце финский нож, вернее – кинжал. Хочешь, Иван Петрович, кинжал под ребро? Нет?! Странно… Тогда думай! И девчонку, синеглазку долбанную, не забывай этак ласково-дразняще поглаживать, чтоб не позвала кого-нибудь раньше времени. По спинке вот ей ладошкою проведи, по животику, пупок потрогай, теперь можешь ниже… Да сам-то не стони – думай!
Раничев едва не споткнулся о спящего Саида.
– Кто это? – вздрогнула Мосул.
– Так, один парень… – Иван посмотрел на мальчишку и вдруг ощутил, как, словно бы изнутри, поднимается радость. А ведь придумал, черт побери! Придумал!
– Не знал, что он перебрался сюда, – изобразив испуг, свистящим шепотом произнес Раничев. – Несчастный…
– Почему несчастный? – удивилась девушка. – И что плохого в том, что он спит здесь?
– Выгнали, вот и спит. Хорошо еще – не побили камнями.
– Камнями? За что?
Иван усмехнулся:
– Нагнись и посмотри на его спину… Там, между лопатками.
Мосул наклонилась.
– Видишь язвы? – сдерживая смех, осведомился Иван. – Кровоточат!
– И правда! – девушка резко выпрямилась. – Что это такое, Ибан? – с дрожью в голосе поинтересовалась она.
– А ты еще сама не догадалась?
– Почти… Неужели…
– Да! Это проказа! – Раничев тяжко вздохнул. – Нет никаких…