Млечный Путь, 21 век, номер 4 (49), 2024

Кирилл Берендеев
ПЛАКАЛЬЩИЦА

Вера оставила короткое сообщение. Пытаясь сдержаться, не всегда удавалось, объясняла, что окончательно решилась и уезжает на Аврору. Ей все же сделали предложение, то самое, способное открыть многие двери по возвращении. Если все сложится, конечно. Пока Вера прошла предварительное собеседование и получила бесплатный билет в один конец на Аврору.

В заключение любимая еще раз уверила меня, что наше расставание временное, что все изменится скоро, что нам просто надо немного прийти в себя и подумать над прошлым и будущим. У нас для этого будет две недели или два года - как получится с ее новой работой. На этих словах горло ее сжалось, проглотив невольный комок, Вера пересилила себя и продолжила спокойным голосом:

- Мы ведь не расстаемся, мы просто делаем передышку. Люблю тебя. - На этом связь оборвалась. Как и мое сердце.

Аврора находилась всего в двадцати пяти световых годах от Земли. Планету открыли почти сто лет назад, еще во времена начала колонизации дальнего космоса, однако по-настоящему обживать стали лишь, когда сочли достойной того. Ведь в те годы еще не знали об удивительной способности планеты, той, что теперь влечет к себе тысячи и тысячи первых толстосумов Солнечной системы. Давнее известие о находках ископаемых останков аборигенов, конечно, всколыхнуло умы землян, но и только. До Авроры, пусть она и находилась в ближнем круге планет, и походила на родную планету и составом атмосферы и гравитацией, еще предстояло добраться. В ту пору путешествия со сверхсветовой скоростью лишь изучались, а потому большая часть колонистов странствовали, как их деды и прадеды, на забитых битком посудинах, двигавшихся поразительно медленно. Гибернация и тогда, и сейчас стоила очень дорого. Неудивительно, что Аврору исследовали только специалисты и то на гранты, выделяемые земным правительством. То есть мало и нечасто.

Все изменилось, когда на ней открыли сок жизни. Странно, конечно, но его и тогда, при начале изучения, и сейчас, спустя полвека, называли просто жижей. Будто обычный аминокислотный бульон, а не панацею от всех болезней. Да что болезней - от смерти самой.

Только тогда Аврора стала Меккой. Продолжает оставаться и сейчас, чтобы попасть туда, нужно очень постараться, требуется много средств и еще больше связей. И нужна обслуга, много обслуги, чтобы тамошним богатеям жить, почти ни в чем себе не отказывая, отринув смерть на как можно дольшее время. Требуются люди, в том числе готовые раствориться в чужих мыслях, чувствах, воспоминаниях. В чужом рассудке. Их именуют плакальщиками.

Вера решила стать одной из таких.

Нам редко везло, разве встретиться друг с другом. Бедные даже по меркам среднестатистического землянина, мы с рождения перебивались с хлеба на воду. Да и став жить вместе, едва сводили концы с концами. Немудрено, что частые разногласия или ссоры, удел именно бедных пар, вынужденных не столько притираться друг к другу, сколько сводить бюджеты, трясясь над каждой копейкой, а уж никак не богатых, способных не отказывать ни в мелочах, ни в серьезном. О детях мы пока не задумывались даже. Тем более, в браке гражданском они серьезно поражались в правах, что бы ни говорили защитники свободных отношений. А ведь нам хотелось получить сперва немного удовольствий от жизни, самую малость. Мы-то принадлежали к своеобразной элите бедняков - коренным землянам.

Парадокс - как ни трудна жизнь простого люда на Земле, но желающих попасть в их число все так же не убывает. Верно потому, что отсюда проще стартовать на других планетах, за пределами Солнечной, где прижилась наша цивилизация, старательно расползавшаяся по галактике. Только тут можно устроиться на ту или иную работу, закрытую чужакам. Скажем, в колониальных администрациях, пусть и на скверную поначалу должность. Таков уж обычай, которые сами земляне старательно не спешат изменять. А еще можно пробиться в действительно закрытые круги. К примеру, стать плакальщицей.

Мы жили вместе уже полтора года, и я не мог винить Веру за ее скоропалительное решение. Мы не раз обсуждали эту возможность, прикидывали так и эдак. Все равно выходило расставание с неясными перспективами. Ведь я не был столь же внимательным и проникновенным как моя половинка, не состоял в нужных обществах, а значит, получить схожую да хоть какую должность на Авроре не мог.

Теперь, после нашей новой ссоры и разлуки, Вера окончательно решилась. Наверное, ей так виделось наше будущее, обеспеченное, конечно, а с ним и новые горизонты. Свой дом в далекой колонии, клочок земли и пост в администрации или где-то еще в среде управленцев. Выходцев с Авроры, особенно, с таких должностей, повсюду берут охотно. Можно пожертвовать двумя годами, отданными чужому человеку, чтоб обеспечить последующие собственные десятилетия. Если все сложится, конечно.

Все сложилось, Веру приняли. Она снова прислала сообщение, снова не решившись со мной поговорить. Да, связь на Авроре жутко дорогая, даже не как везде в колониях, а просто баснословная. Это планета богачей, там все на вес золота. По цене жижи, как говорят туземцы. Как теперь говорит сама Вера, старательно приспосабливаясь к новой жизни. Контракт ей подписали на стандартные два года, с потенциальным продлением еще на один срок, но без возможности досрочного разрыва. Теперь она плакальщица. И не у кого-то из тамошних туристов, но у самого Евгения Ждана, важного лица в администрации Авроры.

Надо понимать один существенный момент. Планета находится в частной собственности, еще один парадокс нашего времени. Вроде бы освоение космоса всегда оставалось прерогативой государств, да, частные компании допускались к разделу общего пирога, способствовали колонизации, доставляли товары, оборудование, самих переселенцев, строили предприятия или осваивали территории. Но никогда вся планета не подчинялась одной фирме. Тем более, одному владельцу. Строгие законы земного Содружества старательно отметали все подобные попытки. За одним-единственным исключением. Видимо, оно есть у каждого правила.

Основатель корпорации "Аврора" Антон Неграш был не просто состоятельным человеком. Изначально он финансировал археологическую экспедицию на планету, исключительно из филантропических соображений, как утверждал сам. Затем, прознав о жиже, вовремя подсуетился, прибрав земли, где ее нашли, к рукам. Скупив же половину территории Авроры, понял, что может получить с этого - власть в ее кристально чистом виде. Так он стал даже не абсолютным монархом планеты, но ее бессмертным владыкой.

Это не простая фигура речи и нечто большее, чем констатация факта. Это новая философия. Такой человек, как Неграш больше не сможет умереть. А если и покинет наш мир, то вскорости воскреснет. Его, подобно Эвридике, вернут к жизни те, кто нанимался для подобной работы - те самые плакальщики, в ряды которых вступила Вера.

Наверное, уместно было бы объяснить, в чем заключается суть этой работы, но я имею лишь самое малое о ней представление, то же, что и все прочие жители иных планет. Детали известны только Вере, но она пока ничего не рассказывала в подробностях. Лишь известие о подписании долгосрочного контракта я получил от нее. И теперь не знаю, радоваться ему или грустить, что еще два года не увижу ненаглядную. Мне остается ждать редких вестей, надеяться на удачное обустройство на новом месте и тому, конечно, что Вера не забудет меня. Не изменит ни мне, ни себе. Что работа не сильно скажется на ней, ведь о плакальщиках говорят всякое, чаще всего дурное, пусть и обычно те, кто либо не попал в это заветное число, либо по каким-то причинам был изгнан из их закрытого общества. Как будто их хула уменьшает количество желающих попасть в своеобразную бедняцкую элиту.

А сообщество это действительно уникально. Работа трудна, а ставки высоки, немногие выдерживают даже два года, и уж совсем редко кто переподписывает контакт. Неудивительно, что отставные плакальщики пользуются тайным уважением и повышенным спросом в колониях. Ведь они работают с самым ценным человеческим материалом - с памятью. Впитывая познания, плакальщики заставляют умершего воскреснуть. Как именно - тайна, и это снова не банальный штамп, но запрет на разглашение во время и удаление воспоминаний после окончания контракта.

И все равно Вера согласилась на эту работу. И мне не в чем ее упрекнуть. Окажись я на ее месте, возможно, поступил бы так же. Это действительно выход из нашего замшелого мирка в то прекрасное далеко, о котором мы строили планы еще задолго до того, как познакомились, схожие, восторженные. Как все в этом мире, кто не имеет ничего, но рассчитывает когда-нибудь обустроить собственный воздушный замок.

Несколько месяцев разлуки пролетели почти незаметно. Я ждал нового сообщения, но его все не было, а значит у Веры все в порядке. Потому старался и сам не подвести половинку, усердно ища работу. Мне повезло, после долгих поисков нашлась более-менее по специальности - калибровщиком на заводе. Неплохой оклад, даже с социальным пакетом и небольшими отчислениями в пенсионный фонд. Говорят, начальник не злыдень, не гоняет сверх меры и не заставляет перерабатывать, как это случается везде и постоянно.

Странная, конечно, эта должность. В далеком прошлом, почти два века назад, когда люди еще только начали создавать себе в помощь роботов, бытовало стойкое убеждение, будто те станут верными слугами, взяв на себя всю черную работу. Как бы не так! - и по сию пору труд машин слишком дорог в сравнении с человеческим, а стало быть, им еще долго не заменить нас, бедняков, на которых, натурально, мир держится. На безмолвных тружениках, гнущих спину на металлического начальника, вот тут-то механизмам нашлось место, и не смеющим слова поперек сказать. Да и как - одно слово, и человек остается без места, а исполнять эту работу тут же находится кто посговорчивей. Процесс логистики, управления и взаимного финансирования взяли на себя машины, но то, для чего они изначально создавались, выполняют по-прежнему люди. И вряд ли в обозримом будущем что изменится. Труд больно дешев, плюс переработки, на которые ни один автомат не пойдет, плюс быстрая обучаемость и полная взаимозаменяемость. А что вы хотите, на каждое место на Земле претендуют не только нищие аборигены, но и туземцы с соседних планет, особенно, с Луны, даже не колонии, но рабской плантации. У нашей соседки нет собственной администрации, она управляется особым ведомством, неудивительно, что ее жители воспринимаются как рабы, принадлежащие метрополии. А если посмеют бузить - им тут же перекроют кислород. Натурально, прекратят доставки всего самого необходимого, включая воздух. Да, он производится на Луне, но все еще в недостаточных количествах. Вот и гнут спину "лунатики" на землян без сна и отдыха, просто за возможность жить в крохотных норах в недрах планеты.

Вера, что вспоминать, прежде работала то зазывалой в ресторан или кафе, то аниматором на праздниках, соревнуясь с механизмами. После получила должность помощника робоняни в детском саду, что стало самым значимым ее достижением. Следила за карапузами, морально готовясь стать матерью, а еще за их воспитательницей, которой в силу преклонного возраста, тоже требовался уход и замена частей. Неудивительно, что именно ее выбрали плакальщицей. У Веры большой опыт сопереживания. А ведь раньше на эту должность брали квалифицированных психологов, пока не поняли, что любители и дешевле и, как ни странно, лучше годятся. И опять же, не так жалко, когда у ворот целая толпа на замену.

Можно сказать, мне повезло устроиться на эту должность, вообще на работу. Даже в моем возрасте не всем так фартит. Потому я слежу за качеством работы машин, которые производят другие машины, а если надо, то и за ними самими. Теперь человек стал помощником механизма, придатком, легко заменяемым. Искусственному интеллекту не пришлось даже устраивать для этого революцию, как о то не раз прогнозировали фантасты прошлого.

Когда же у меня все, наконец, наладилось, месяц стажировки миновал, а за ним прошло еще два, подходящих для полноценного вливания в коллектив, пришло еще одно, долгожданное послание от Веры. Всего одна строчка:

"Пожалуйста, помоги!"

И тишина.

У нас было отложено тысяча кредитов, немного не хватало для приличной свадьбы и медового месяца, точнее, пяти положенных законом дней. Не раздумывая, снял их с австрийского счета, пользоваться накопительным Вера не разрешила, всегда есть риск невозврата, а для нас это была бы катастрофа. Недостающую сумму занял у родных, друзей, знакомых, всех, у кого можно и нельзя. Взял бы и кредит, да нам, беднякам, они не положены, и так всем должны одним рождением своим. Покидал вещи и отправился на Аврору.

Вот так просто. Когда припечет, перестаешь задумываться над мелочами. Я купил эрзац-каюту на грузопассажирском судне, небольшой частной колымаге, курсирующей между Землей и ближайшими колониями, всегда забитой мигрантами и переселенцами без денег. Взяли всего полторы тысячи кредитов за две недели пути с одноразовой кормежкой. Гибернация стоила бы втрое дороже, уж точно не по карману. Да и начать экономить мне следовало сразу. Кто знает, какие расходы ждут впереди.

Мне достался "пенал" у лестницы - каморка два метра в длину, метр в высоту и полтора в ширину, только, чтоб спать. Удобства на входе. Немногим лучше, чем у средневековых переселенцев в Америку, расселявшихся в Ньюфаундленде и окрестностях. С собой взял привитых школой классиков и скачал побольше журналов, благо, бесплатные, - все это читал днями в своей берлоге. Про Аврору поначалу пролистывал, но после нескольких подробностей тамошней жизни, не выдержал, стал читать и их.

За последние четверть века индустрия развлечений планеты перешла границы возможного, а отчасти и допустимого, став предметом злых шепотков. Дело снова оказалось в жиже, вернее, в некоторых ее особенностях, о которых так любили писать желтостраничные журналы. Признаться, прежде я не обращался к подобному чтиву, а следовало бы. Не исключено, что не все, сказанное в них, выдумка.

Общеизвестный факт - земляне не только не научились воспроизводить сок жизни, как бульварные издания велеречиво называли целебный дар Авроры, но не пришли к общему выводу даже о его составе. Неудивительно, что гипотез, а то и выдумок на эту тему всегда имелось предостаточно. Несмотря на осторожность ученых, обеспеченные граждане Земли и колоний устремились на планету, стоило лишь Неграшу заявить о присвоенном им богатстве. Каждый рассчитывал, что самая обеспеченная семья человечества поделится крохами с барского стола. Каждый надеялся чем-то задобрить толстосума, понятно, что не только и не столько деньгами, что они хозяевам самой жизни? Да и Неграш брал больше услугами, связями и возможностями. А многие еще удивлялись, как этому богатею удалось взять в собственность целую планету, а еще проталкивать законы, направленные даже не на сохранение, а на улучшение статус-кво его семьи. Безграничное продление жизни заставит любого сделать все, чтоб прикупить отнюдь не лишние пяток-другой лет. Слишком многие из правительства земного Содружества оказались в полной власти Неграша. Больше того, еще и в полной зависимости.

Жижа до крайности прихотлива. Как ни старались специалисты вывезти ее за пределы Авроры, пока не удалось даже этого. Не удалось в целости и сохранности покинуть планету и тем, кто принимал сок жизни. Воскрешенные умирали сразу и окончательно, а восстановленные превращались в ходячих скелетов, где жизнь теплится лишь мастерством современных эскулапов. Единственный способ поправить здоровье хотя бы до приемлемого - вернуться.

Вот с Авроры никто и не возвращался. Половина земного правительства, а еще властители дум и хозяева крупнейших компаний - все они мало-помалу обосновались там. Аврора стала золотой клеткой для обладателей неслыханных богатств и возможностей. Впрочем, и семья хозяев планеты оказалась в заложниках у Авроры. Неграши точно божки древности утрачивали силу, стоило им выбраться в холодный космос.

Впрочем, это не мешало землянам, откуда бы ни приходили они, являться к владыкам судеб цивилизации на поклон. Я просто встал в конец длинной очереди, протянувшейся на сотни миллиардов километров пустоты.

Корабль прибыл на Аврору утром, немного задержавшись. Вместе со мной сошло еще несколько человек, все туристы - поглазеть не столько на планету, сколько на диковинных ее обитателей: и такие экспресс-туры предлагают предприимчивые прилипалы, жаждущие урвать свой кусок с обильного стола. В дешевой гостиничке, расположенной в километре от космопорта, пешком дойти, как раз и устраивались подобные путешествия - посмотреть на чудесный, но недоступный ни средствам, ни пониманию мир людей, умеющих есть лишь с золотых тарелок. В подобном сравнении не было и толики преувеличения, когда доходы безграничны, когда любая фантазия доступна, возможно все. Но подобное надо увидеть своими глазами. Наверное, удивительно, но богачи Авроры не гнушались показаться плебеям, смотрящим на них восторженно-удивленно из окон очередного челнока, ползущего вдоль трассы. Даже радовались подобным посещениям, нисходя к простым смертным, думающим о каждой секунде проживаемой жизни. И нет, не прикасающимся, но лишь восхищающимися самой возможностью лицезреть непостижимое.

Наверное, многие туристы полагали сливок общества разнузданными гедонистами и эпикурейцами, способными на любой каприз и непременно на любую низость, - ведь законы Земли на Авроре не имели никакого смысла, хотя бы в силу особости здешних жителей, одним своим существованием отрицавшим всякий устав человеческого общества. Но представить, что в реальности происходит за закрытыми дверями особняков, могли немногие. Лишь те, кто мог хоть краем уха услышать, краем глаза увидеть, послушать происходящее глубоко внутри. Тщательно оберегаемое от посторонних. Но что именно? - можно лишь догадываться, хотя бы по этим турам, из которых восторгавшиеся чужой, чуждой жизнью, все равно ничего не выносили. Разве зависть к причастности тайне.

Я не стал слушать ни гида, ни восторженную публику, прибывшую из двухчасового путешествия. Вспомнив, что Ждан курировал раскопки, поинтересовался у хозяина гостиницы, есть ли там нужда в работниках. Тот глянул на меня удивленно, но ответил согласием.

- Ты хоть чего знаешь о здешней археологии? Или просто решил остаться подольше?

Скрывать я не стал, ибо сколько ни просматривал журналов во время бесконечного путешествия, казавшегося с каждым днем дольше, ничего путного не нашел. Когда-то на Авроре существовала развитая цивилизация некого подобия земных рептилий, отбросивших хвосты и научившихся ходить на задних лапах. Она добралась до уровня нашего Средневековья, а после внезапно исчезла, оставив после себя до смешного мало. Ей на протяжении последнего века и занимаются специалисты, прежде получавшие гранты от правительства Земли, а ныне от щедрот Евгения Ждана. Последние годы информация о туземцах практически перестала приходить, не то открыли что-то из ряда вон выходящее, потому и засекретили, не то ничего не откопали вовсе. Первое время Ждан действительно носился с раскопками, приглашал ведущих археологов, платил большие деньги... Видимо, не оправдали ожиданий. Часть раскопов, насколько я узнал, была закрыта для нужд семьи Неграша.

Вдруг подумалось. Удивительно, наверное, заниматься любимым делом так долго, почти век, как это делал Ждан. За это время можно освоить любую профессию и достичь в ней совершенства, можно заняться творчеством: писать картины, сочинять книги, музицировать так, чтоб сравняться с ведущими механизмами Земли, а то и превзойти их, ведь ни одна машина не может существовать столь же долго. Что там говорить о подверженных болезням, хандре или работе творцам, вынужденным отвлекаться то на хозяйство, то на родных, то на учеников. Век живых творцов давно миновал, и лишь у Неграшей имелся шанс возродить его. Чем же они занимаются последний век на Авроре? Все ли перепробовали и остались ли еще запретные желания?

Хмыкнув, понял, что и сам ничем не уступлю туристам, прибывшим поглазеть на развращенных владетелей их судеб. Потому спросил у хозяина гостиницы, поможет ли он мне.

- Лады, - кивнул тот. - Сведу с нужным человеком. Но платить будут из рук вон, археология нынче в загоне.

Я не возражал, а раз так, то через час беседовал с Игорем Кнышем, руководителем раскопок. Сутулый немолодой специалист в плаще, погода сегодня не жаловала. Хотя на Авроре вечные тропики, но наступавший сезон дождей мог сильно осложнить, а после и прервать исследования. Что было мне только на руку, появлялось время исследовать потаенную часть планеты. Ведь я и задумал так, проникнув в экспедицию, на деле пытаться найти Веру, саботируя основную работу. Вот только не предполагал, что ехать придется так далеко. Но выхода не было.

- Семьдесят кредитов и полный пансион, - коротко изрек Кныш, пристально оглядывая меня. Он мельком посмотрел на выписку из трудовой книжки, заверивший его в моей неплохой физической форме, после чего пришел к выводу, что лишний землекоп его роботам не помешает.

- В неделю? - уточнил я. Кныш хмыкнул.

- В месяц, парень. И считай, тебе повезло.

Смехотворная сумма, годная не понятно для чего. На Земле я получал триста, да, это считалось солидной суммой для бедняка, но на Авроре... Обед в самой дешевой кафешке здесь обходился в десять кредитов, еще столько же следовало заплатить за эконом-класс в гостинице. На пленете просто не имелось ничего дешевого, на бедных Аврора не была рассчитана.

Но не отступать же. Я согласился, удивившись, что любимое детище Ждана находится в столь плачевном состоянии.

- Хозяин интересуется раскопками редко. Вспоминает раз в двадцать лет, начинает финансировать, а после снова забывает. Сейчас четырнадцатый год пошел, если хочешь, приезжай через пять сезонов, обеспечим солидней.

Не поняв, шутил Кныш или нет, я подписал контракт, поступая в распоряжение начальника экспедиции.

Когда мы ехали на ближний раскоп, он находился в тридцати километрах от космопорта и в ста семидесяти от ближайших владений Ждана, я задал вопрос, мучивший меня с момента знакомства.

- Вы явно не пользуетесь жижей, почему? Дорого?

Кныш хмыкнул.

- Бесценно. Парень, ты вообще знаешь, как она действует?

Пришлось сознаться, что нет. Последующая лекция Кныша перевернула мои представления о природе сока жизни.

Оказалось, жижа вовсе не витаминный коктейль, омолаживающий организм, как мне казалось ранее, но катализатор замедленной или остановившейся со временем регенерации самого организма. Больше того, не вызывая раковых метастазов, управляла ей, позволяя телу предстать перед изумленными свидетелями чуда полностью обновленным буквально за несколько суток, вне зависимости от того, какие повреждения ему были нанесены, лишь бы имелась подходящая среда. А среда на Авроре действительно благоприятствовала. Жижу вырабатывала сама планета, подобно тому, как она создавала нефть или алмазы, после же источала ее из своих недр, накапливая в прудах иссиня-черного цвета, напоминающих битумные. Попавший туда организм возвращался к жизни. Так оказалась открыта первая особенность сока жизни.

Вторая же последовала нескоро, но была еще более поразительной. Оказалось, жижу можно извлечь из организма. Поглощаемая порами, она накапливалась в крови и при порезе выходила первой, не давая той последовать схожим путем. Однако, стоило ввести противосвертывающий препарат, как организм лишался сока жизни, и тот можно было использовать повторно, уже на другом человеке, третьем, десятом. Лишенный жижи человек быстро чах, ибо вместе с ней его покидала и иммунная система, напрочь отказывавшаяся работать после потери драгоценного катализатора. Да и старые болячки почти немедленно возвращались, организм отвыкал реагировать на вирусы, бактерии, а то плодил онкологические опухоли. Обезжиженным редко кто протягивал дольше нескольких лет, да и то, в стерильном боксе. Неудивительно, что цена владения хотя бы крохотным запасом жижи возрастала тысячекратно. И так же неудивительно, что любой, в ком находилась хотя бы капля сока жизни, мог подвергнуться процедуре обезжижевания, обрекавшей его на мучительную смерть.

Это как кислород - и даритель жизни и яд в одном флаконе. Хотя мой новый шеф и не согласился с таким сравнением.

- Без жижи мы проживем, а без кислорода...

- А туземцы? - вдруг вспомнив, спросил я. Кныш развел руками.

- Это наркотик, а не живительный газ. Все на него подсаживаются. Просто они первыми. Мы вторыми.

Он снова хмыкнул, а я подумал, все же хорошо, что Вере не достанется сок жизни. Я спросил, можно ли где увидеть те самые пруды жижи, о которых он говорил, на что Кныш хохотнул.

- Ну ты, парень, даешь. Да кто ж такое богатство пропустит? Всю планету перелопатили вдоль и поперек, выжали досуха. Теперь пытаются на месте создавать. У богачей она в бассейнах плещется и только. - Он помолчал и прибавил: - А, наверное, красиво, войти в жижу стариком и выйти... таким, как ты, к примеру.

Он вздохнул и замолчал. Машина подъезжала к раскопу. Начинался дождь.

Последующие три дня я махал лопатой и иногда рубил кайлом непослушный грунт. Наработался так, что... да нет, не больше, чем на прежней должности, там тоже приходилось много таскать и часто прибивать кувалдой. Ту работу, кончено, жаль, но я надеялся на лучшее. Да и о заводе сейчас не думалось - лишь изредка, когда начались дожди, и вся работа остановилась, а не только у чувствительных к влаге роботов, разбирающих черепки и камешки.

Воспользовавшись перерывом, я поймал за пуговицу Кныша и спросил его о плакальщиках Евгения Ждана, может, знает что. Тот призадумался.

- Вот куда тебя понесло. Знакомые там есть? - я кивнул, руководитель экспедиции вздохнул. - Сразу бы так сказал. Да толку, не доберешься.

Я начал расспрашивать, но Кныш сказал одно - плакальщиков вне пределов дворцов он почти не видел, разве в самых крайних случаях их вызывают на место, чтоб там отпевать. Он так и сказал: "отпевать", я просил пояснить ритуал, но руководитель отказался, сам не знал.

- Плакальщики особую форму носят, - единственное, что пояснил Кныш. - Вроде спецовки, либо синюю, либо голубую. Я несколько раз видел, как они выезжали на случай, когда тело невозможно было забрать. Не спрашивай, почему, мне в интимные дела богачей не проникнуть. И тебе не советую.

Все равно попросил Кныша помочь, тот рукой махнул. Потом кое-что сообразил.

- Если получится вызволить из земли что-то интересное, можно и в замок Ждана обратиться. По данным этих железок, - кивок в сторону механического исследователя недр, - здесь должны находиться несколько плит, возможно, молельня или кенотаф - скелетов нет. Мы такие находим, но пока не понимаем, для чего они. - Он вздохнул и продолжил как бы с новой строки: - Вообще, изучение чужой культуры та еще задачка. Ни черта не понятно. Ладно, письмо у них консонансное, хоть в чем-то на земное похоже, но само общество... Вроде родовой строй, но без деления на классы, есть лидеры, но смысл их деятельности неясен. - Помолчал и прибавил: - Ничего не выяснили достоверно. Неудивительно, что нас финансируют из рук вон. Как будто здесь можно найти общество, похожее на землян. Они ж рептилии, чем вообще могут на нас походить?

Еще три дня протянулись сущей мукой. Хотелось все бросить и молить чуть не на коленях у Кныша провести меня в замок Ждана, вроде нарыли кое-какие ценности. А после нападал раж первооткрывателя, хотелось докопаться до истины, представить нечто непостижимое хозяину раскопок, чтоб только тот позволил свидеться с Верой. Может даже освободил ее от непонятной обязанности. Затем обычно накатывала апатия. И все это сменялось друг другом в разных вариациях по несколько раз на дню, совершенно меня измотав. Пока кайло неожиданно не встретило камень.

Чуть позже мы - я и два робота - выкопали небольшую, в рост человека стелу с непонятными даже Кнышу надписями и фигурками, не то молящихся, не то работающих на коленях вокруг не то горы, не то конического здания, такие здесь встречались. Руководитель заинтересовался изображениями, долго шевелил губами, пытаясь перевести текст, подходил и так и эдак, наконец, сдался, пригласив экзолингвиста, тоже робота. Но и этот выдал лишь с десяток вариантов, повторив, будто нарочно, слова начальника; раздраженный Кныш прогнал его взашей. Но тут же взял себя в руки:

- Пожалуй, можно будет с этим сходить в замок. Скажем, что ритуал почитания тогдашних бессменных правителей. В конце времен, среди туземцев и такие попадались.

- Аборигены тоже знали про бессмертие? - ляпнул я.

- А сам как думаешь? Или подозреваешь в них непроходимую тупость, если они до звездолетов не додумались? Эк в тебе колонизатор неожиданно развился. Так знай, вьюнош, их цивилизация достигла пика развития тогда, когда наши предки только из Африки вышли. Сорок тысяч лет назад это было, сорок. Займи уже свое место.

Я тотчас заткнулся и некоторое время еще увеличивал глубину раскопа, но до остальных плит, находившихся чуть глубже, в тот день не добрались. Вечером же я снова начал пытать Кныша вопросами о туземцах.

- Да шут знает, что у них за история. Войн вроде не было, разве набеги, видимо, себя берегли. Жижу друг у друга воровали, если я правильно перевожу надписи, она у аборигенов почиталась священной. Сперва только по особым случаям давали и избранным, необязательно вождям или жрецам. Потом, когда цивилизация пришла в упадок, царькам и их близким сторонникам. В те времена жижи было много, но все подряд ее не применяли, видимо, и без нашей понимали учености, чем кончится. Только в самом конце, когда начались войны...

- Из-за жижи?

- Возможно, - поразмыслив, ответил он. - Люди расплодились, возжелали большего, чем могли получить. Начали воевать - тем и сгинули. Теперь мы на их место пришли. Боюсь, как бы подобным не кончилось.

- А случается - здесь, на Авроре?

- Столкновения? Ну, как сказать. Наверное, рано или поздно сам увидишь, что бывает, когда люди становятся богами. Только лучше от них держаться подальше! - резко произнес он. И продолжил с новой строки: - Охотников до большей порции жижи всегда будет. И если у Неграшей ее не отнимешь, то у остальных - пожалуйста. Законы здесь не писаны.

Поздним вечером я стал свидетелем подтверждения слов Кныша. Охранник, из людей, пришел в палатку руководителя, где тот с роботом совещался касательно сути откопанной стелы, взяв меня в качестве зрителя, рассказал о ночном визитере.

- Министр образования с проверкой прибыл, - усмехнувшись, доложил он. Я не поверил ушам.

- Сам? А что же нас не предупредили...

- Бывший, - хмыкнул Кныш. И прибавил: - Во всех смыслах. Выйди, сам увидишь.

Ночь вступила в свои права, лишенное луны небо сияло мириадами звезд, освещая лесной пейзаж. У самого края лагеря я заметил одинокую фигуру в светлых одеждах. Мороз продрал: невольно подумал на призрака. Это и был бывший министр просвещения, подойдя, невольно крадучись, я узнал его. Еще десять лет назад он вещал о новых реформах, преобразовании школ и дошкольных учреждений, просил субсидии, раздавал стипендии и гранты молодым специалистам. А потом исчез. Теперь же появился здесь.

Он стоял перед только выкопанной стелой, внимательно вглядываясь в темные рисунки. Бормотал что-то едва слышно, я приблизился осторожно, но не мог разобрать ни слова, будто министр пребывал в прострации или в сомнамбулическом сне. Наконец, он повернулся ко мне, нараспев произнес несколько слов и ушел в лес.

Ошарашенный увиденным, я еще долго стоял на месте. Пока не услышал шаги за спиной. Обернулся, готовый ко всему. Кныш.

- Вот и познакомились. Он уже сколько, лет двенадцать такой. Еще когда министерство возглавлял. Не то плакальщиков не хватило, не то... короче, ритуал нужным образом провести не удалось. С той поры крыша у него и поехала. Родные говорили, все время просился в лес, ходил, как потерянный, ел и спал там. Если возвращали, вскорости опять сбегал. - Помолчал и прибавил: - Но нам польза вышла. Навел на эту полянку, мы тут много чего интересного нашли. Сам видел.

- А он знал?

- Откуда? - вопросом на вопрос ответил начальник. - Если подсознательно только. Зато теперь регулярно к нам наведывается, в гости, мы его чаем поим, пряниками угощаем. Денег у родных осталось мало, хватает только, чтоб откупаться от желающих прихватить жижу задарма. Все равно странно, что его не трогают. Возможно, сумасшествие спасает. Верно, его жижу скаженной считают.

- Министр сладости очень любит, - согласился подошедший сторож. - Он тут мне в помощь, если кто нагрянет, всегда рядом находится.

- А кто нагрянет? - спросил я. На что сторож плечами пожал, сам не зная, от кого оберегает раскоп. Я вдруг вспомнил стелу и странных людей вокруг здания. Догадка блеснула как молния.

- А может это туземные плакальщики? - предположил я. Но Кныш покачал головой.

- У аборигенов не было плакальщиков. Не то закон не позволял, не то надобности не имелось. Не было и все. Хоть это я могу сказать уверенно.

Наутро мы взяли машину и двинулись во дворец Ждана, который все прозывали замком. Что неудивительно, вид у него был точно из средневековых сказок: величественный и удивительно красивый. Тонкие башни возносили шпили замка на высоту под сто метров над окрестным лесом. Мощные стены окружали твердыню. Первый этаж не имел окон, они - узкие бойницы - начинались со второго или выше. Дорога внутрь вела через подъемные ворота, сейчас открытые, дающие дорогу над узким, но глубоким рвом, окружавшим замок.

Пока добирались, часа три, Кныш рассказывал о своей работе, не то, чтоб я не ударил в грязь лицом, не то просто хотелось поделиться с новым человеком на раскопе, пусть и совершенно случайным. Но перед этим я начал допрашивать его о случаях хищения жижи и о потенциальных банкротствах богачей, ведь были же они за долгую историю Авроры.

- Вот уж долгую, - усмехнулся Кныш. - Ей еще первое поколение хозяев правит.

- Так, верно, Антон Неграш до скончания веков и будет царствовать здесь, - развел я руками. Мой начальник охотно кивнул.

- Все возможно. Но ты прав, разорения случались, как без этого. Вот только без лишнего драматизма. Это прежде гордые римляне, разорившись, бросались на меч, сейчас нет надобности. Достаточно отобрать жижу. Она не покупается, но арендуется тутошними бонзами у Неграшей. Чаще всего родственники сами сдают обанкротившегося, чтоб прощение вымолить, а с ним и еще пару-тройку десятков лет жизни.

- А как насчет кражи сока жизни? Бывало? - упорно продолжал допытываться я.

- Конечно, бывало. На моей памяти у Неграшей никто не крал, разве особым способом - через брачные союзы. Вот так как это Ждан сделал, сорок пять лет назад породнившись со старшей дочкой Антона.

- Сколько ж ей лет стукнуло? - вслух подумал я. Кныш улыбнулся.

- Очень много - по нашим меркам. Не меньше ста двадцати. Но выглядит на все тридцать, как и всегда. Просто тридцать, - продолжал он радоваться чужому благополучию. - Ее отцу уже перевалило за сто шестьдесят. Ждан сам куда моложе, ему семидесяти нет.

- Экая семейка вампиров, - хмыкнул я. Кныш заулыбался еще пуще.

- В точку попал. Кровь пьют из всех, больше того, им сами подносят и еще спасибо говорят. Но мне удивительно другое, как можно прожить с человеком больше сорока лет, ни разу не разбив посуду. Либо Ждан умелый дипломат, либо брак изначально был чем-то большим, нежели банальная страсть. Не имею понятия, чем он Неграшей подкупил. Но раз все еще в семье, стало быть, Ждан им нужен.

- А кем он раньше был, до женитьбы?

- Владелец химзавода. Но если думаешь, в том причина, спешу разочаровать - он оружие разрабатывал, а не секрет вечной жизни. Хотя... одно никогда не мешает другому. На этом наш мир и держится.

На въезде нас встретил мажордом обители Жданов, одетый в типично средневековое платье, видимо, хозяин с хозяйкой решили следовать традиции до мелочей. Провел в комнату приемов, извинившись, что не может доложить о нашем визите хозяину - тот изволил умереть. Так и сказал: "изволил". Сейчас его вычитывают.

- Плакальщики? - зачем-то уточнил я. Мажордом кивнул и отправился докладывать о нас хозяйке, Нике Ждан, урожденной Неграш.

Ее появления мы прождали часа три, не меньше. За это время могли и пообедать. Кныш сидел на удивление спокойно, почитывал взятую с собой газету или журнал, я не смотрел в его планшет. Сам же, пока поджидал хозяйку, весь извелся, не зная, чем себя занять. Да еще мысли полезли разные, вот вроде бы достиг Авроры, добрался до замка, где живет Вера, она совсем рядом, а все равно не сможет меня увидеть, слишком занята. И чего вдруг приключилось с хозяином такое?

Я спросил у мажордома, который случаем проходил мимо, но ответа не получил. Мы будто сами прекратили существование для слуг, те сновали по разным надобностям, но на гостей не обращали ни малейшего внимания. Когда мое терпение подходило к концу, снова появился распорядитель замковых торжеств, на сей раз при полном параде. Стукнув церемониальным посохом в мраморный пол, возвестил кратко:

- Госпожа правительница замка Ника Ждан к гостям.

С тем и убрался. Через минуту появилась и сама Ника. Не то, чтоб разодетая, будто сказочная королева, для чего ей тешить самолюбие перед смердами, просто богато. Как верно и полагается хозяйке состояния, которое оценить попросту невозможно.

Пока госпожа Ждан появлялась, мой начальник успел прошептать на ухо пару советов. Последнее время Ника занялась сновидческими экспериментами, поэтому много спит и мало бывает на людях. Раскопки ей никогда не были особо интересны, хорошо, если просто воспримет просителей должным образом.

Войдя, хозяйка замка любезно предложила последовать за ней, мы прошли пару залов, остановившись в небольшой комнате, которую она зачем-то назвала курительной - эта давно забытая привычка сейчас вызвала у меня скорее удивление. Да и запаха табака, известного по фильмам "с ощущениями" не чувствовалось. А я-то надеялся, что мне откроется один из грешков богатейшего семейства.

- Последнее время я сильно занята, составляю атлас снов, - произнесла негромко хозяйка, сев и поправляя роскошное парчовое платье цвета белого золота. Не исключаю, что хотя бы часть нитей и была таковой, даже скорее всего. - Дела Евгения мне не интересны. Признаться, я вовсе не понимаю, зачем нам чужая история.

Она так глянула на Кныша, что тот поспешил объяснить, впрочем, довольно путано. Ника вздохнула.

- Вы и сами не знаете. Я так и думала. Но деньги за работу получаете все равно. Даже странно, что после этого все равно упорно появляетесь и просите прибавку.

- Но в человеческой натуре познавать новое, госпожа, - склонив голову, произнес Кныш, старательно подражая обстановке.

- Я лучше вашего знаю человека, потому не соглашусь. Если найду время, скажу мужу, чтоб прекратил ваши несуразные занятия. Возможно, вы бродите по последним полям сока жизни, не давая их собрать. А Евгений вам потворствует.

Она поднялась, величественная, непреклонная, мы поневоле подскочили следом. Прошла к дверям, предусмотрительно распахнутых дворней, но перед ними остановилась.

- Впрочем, завтра приезжает отец. Если ему будет интересно, он вас примет. Я попрошу слуг подыскать вам комнаты.

Она хлопнула в ладоши, после чего ее приказание стало исполняться. И говорить вслух не пришлось.

Нас разместили в небольшой комнате в людской - а как еще назвать помещения для слуг? Кныш вышел во двор, просил помочь в переноске стелы на господскую половину, но мажордом велел все отменить - до прибытия хозяина. А уж он пусть решает. Мой начальник вернулся в комнату до крайности раздраженным.

- Как бы не грохнули памятник, - буркнул он. - Только приказов слушаться и способны, что за люди.

- Если Неграш скажет, грохнут. - поддакнул я. - А до этого вы привозили артефакты Жданам?

- Не раз, - неохотно ответил он. - Из всего, что я им натаскал, тут музей должен образоваться. Даже не представляю, где все содержится, если не на господской половине. Артефактам большое помещение потребовалось бы, первые годы я таскал безостановочно. Потом уже поутих. Евгений нашел же время покончить с собой.

Я немало удивился его словам. Вроде бы слуга говорил о чем-то более будничном. Спросил у Кныша. Тот махнул рукой.

- Да кто их разберет, с собой кончают или просто так. Когда жизнь не кончается, для потехи можно придумать, что угодно.

Ночью снились оргии и казни, устраиваемые семьей Неграшей по особым празднествам. Проснулся с дурной головой, даже не сразу сообразил, где нахожусь. Только потом вспомнил, когда увидел на кровати напротив мирно похрапывающего начальника.

В этот момент послышался удар гонга - так челядь созывали к завтраку. Мы торопливо спустились.

Когда я преодолевал последний пролет, услышал за спиной сдавленный вскрик и знакомый голос:

- Ты? Ты все-таки смог...

Стремительно обернулся. Вера.

Какое-то мгновение мы стояли, не шелохнувшись. Наконец, она подбежала, обвила шею, жарко поцеловала. Замерла, я слышал порывистое дыхание своей половинки, еще не веря происходящему. Казалось, это лишь грезится.

Наконец, Вера отступила на шаг, пристально меня оглядела. Заметила странный костюм. Только потом спросила, как же я до нее добрался. Гонг прозвонил второй раз, очевидно, сзывая последних опаздывающих, мы поспешили. По дороге я держал Веру за руку, точно первоклассник, говорил без умолку пока мы не добрались до столовой, размерами больше походившей на бальную залу. Несколько бесконечных столов шли рядами из одного ее конца в другой, в противоположной от окон стене располагались двери - видимо, для удобства обслуживания столь великого числа слуг.

- Вот и ты стал частью Авроры, - улыбнулась она, помогая устроиться. Еду раздавали всем одну и ту же, не спрашивая, видимо, при таком количестве слуг иного не предусматривалось. Я заметил, как много здесь плакальщиков, никак не меньше полутора сотен человек, почти половина от общего числа пришедших. Вот и Вера была облачена в синюю форму. В коричневой робе я выделялся на общем фоне, видимо, работники с дальних окраин замка по обыкновению обедали где-то еще.

Я рассказал, как попал на планету, что предпринял, дабы попасть в замок. Помянул и Кныша, рассчитывая произвести на Веру впечатление, вот только об археологических изысканиях на Авроре она не слышала. Наконец, спросил о хозяевах.

- Это какой-то дурдом, - жарко зашептала она, знакомо наклоняясь ко мне. Я вдруг поймал себя на мысли, что ощущаю давно забытое чувство сопричастности, свойственное самому началу наших отношений. Когда мы упивались каждым мигом наедине и уединялись в самой плотной толпе, слыша лишь любимый голос. Мне захотелось обнять ее, но здесь, в бескрайней столовой, это вдруг показалось немыслимым.

Минутка нежности прошла и растворилась в небытии.

- Никогда бы не подумала, что увижу такое, - продолжала она. В моей голове промелькнула знакомая уже мысль об оргиях и казнях, но Вера, улыбнувшись, поспешила расстроить прежние измышления. - Да нет, хозяева ведут себя прилично. во всяком случае, не вытворяют того, чего мы все от них ожидали. Но в остальном...

Перебив ее, спросил, как к ней тут относятся, не обижают ли, не пристают. Вера покачала головой:

- Исключено. Плакальщики здесь на особом положении. За нами присматривают гвардейцы, вон они, в черной форме по краям. Даже сейчас смотрят косо. Особенно на тебя, - прибавила чуть улыбнувшись. - За это не волнуйся. Работа только адова, хуже того, почти постоянная.

Владетели Авроры, по ее словам, действительно поехали головой. Вера сказала "выродились", тут же поправившись, вспомнив, что служит всего-то первому поколению Неграшей. Вздохнув, прибавила, мол, и ее внуки им же служить будут. Антон такой человек, что вряд ли отойдет от дел хоть когда, ему все нравится, он по-прежнему любит во все вникать, постигать, разбираться. Не то, что дети и их половинки. Тут Вера неожиданно сравнила их с семейством Птолемеев, будто снова запамятовав, кому служит.

- Хоть ту же хозяйку возьми, - в нашем разговоре Вера именовала Нику Ждан только так. - Спрашивается, чем она занимается. Раньше хоть шмотками разными интересовалась, наряды придумывала, все, что для нее пошили, хозяйка сама, как говорят, спроектировала. И одежды для слуг, все эти чепцы, передники и воротнички, все ее рук дело. Нравится Нике жить в сказке. Даже сам замок, это ее детище. Не знаю, может, она в детстве слишком много баек наслушалась, а может, вовсе ни одной. Но теперь стала как Спящая Красавица. Все дни проводит во снах, записывает их, создала уже целую видеотеку, а все не успокоится. Ищет в них что-то, изучает, каталогизирует. Специалистов пригласила, сомнологов, с ними постоянно консультируется - когда не спит. Теперь книжку пишет по сновидчеству. Нам ее сны крутят иногда, эти записи. Плакальщикам, к хозяйке прикрепленным, особенно. Хотя тут, я забыла сказать, лишь несколько человек из нас прикреплены к конкретному человеку, остальные как стадо, идут к тому, кто сейчас умер, вычитывать.

Она вздохнула, переведя дыхание, и продолжила.

- Или возьми Ждана. Евгений, вроде человек пришлый, а будто заразился общим настроем. Раньше археологией, говорят, сильно интересовался, еще задолго до Неграшей. У него даже коллекция была. Да и сейчас еще где-то в замке сохранился музей, я еще не нашла его. Интересно, наверное.

Она помолчала и прибавила совсем другим тоном:

- А сейчас он выбирает, какие моменты жизни лучше сохранить. Если что не понравится в прожитом дне, сразу кончает с собой, чтоб не запомнилось при воскрешении. Я его уже раз вычитывала. Устала, вот честно. Жизнь у него совершенно пустая, а надо все вспомнить и воспроизвести. Некоторыми днями он просто гордится, приказывает особо их поминать. Не различаю я их. Вроде бы должна, а не получается.

Мимо прошел служка в одежде полового, забрал наши тарелки, загрузив на переполненный поднос. Казалось бы, вот где роботам раздолье, но нет, ни одного механического слуги в замке я до сих пор не увидел. Запрет Ники, решившей окончательно перебраться в сказку с множеством придворных и подданных? Все возможно.

- Тебя вроде прикрепили к Евгению, - вдруг вспомнилось. - Я еще думал, раз он изволил умереть, как говорят аборигены, то ты должна его, как говоришь, вычитывать.

- Должны. Но Евгений так часто кончает с собой, чуть не раз в две недели, что подле него дежурят посменно. Две команды плакальщиков у него. В этот раз я отдыхаю.

- А как хозяин планеты?

- Неграш-старший? Я ни разу с ним не сталкивалась. Он вечно занят, в замок еще ни разу на моей памяти не прибыл. С родными почти не общается. Наверное, слишком разные.

- Не пытался переубедить, интересно знать.

- А зачем? На Авроре они вольны делать, что вздумается. Все вольны, у кого власть и жижа. - Она вздохнула. - Это нам...

Громогласный удар гонга заставил нас синхронно вздрогнуть, перебив мысли. Голос, усиленный динамиками, произнес нараспев торжествующе:

- Внимание, жители замка! Прибывает хозяин Авроры.

Будто из ниоткуда ко мне подбежал Кныш, схватил за руку и потащил во двор. Я успел наскоро попрощаться с Верой, как был подхвачен и унесен тревожным потоком к приближающемуся геликоптеру подлинного правителя нашей цивилизации, чего уж там, а не одной только Авроры. Кныш подбежал к стеле, велел ее распаковывать, подозвал засуетившихся слуг, таки сумев отбить от общего суматошного настроя пару крепких рук, помогших мне стащить из кузова машины пятипудовый гранит и приволочь на второй этаж в одну из комнат, где хозяин всего и вся непременно наткнется на него и двух археологов, смиренно поджидавших его милость.

Через несколько минут после того, как слуги, чертыхаясь, вышли из комнаты, гонг прозвонил снова, сообщая о приземлении геликоптера. Следом на мгновение наступила гробовая тишина, прервавшаяся дробным перестуком бесчисленных ног. Челядь посыпалась занимать заранее отведенные места, кто прыснул к площадке, кто замер истуканом в дверях, кто образовал живой коридор до входа на господскую половину дворца. Растерявшись, я замер, пока меня не дернули, приказав немедленно скрыться с глаз - господин не любит посторонних. Заразившись общим безумием, я помчался в комнатку со стелой, где уже пребывал Кныш. Там мы и поджидали старшего Неграша, неотрывно пялясь в окна, но не прикасаясь к стеклу, мой начальник сообщил, что хозяин не любит торчащих без дела любопытствующих рож.

Меж тем, дверца геликоптера открылась, выпала лестница, откуда сошли двое - невысокий приземистый мужчина средних лет внешности совершенно непримечательной, впрочем, достаточно холеной, чтоб отличать его среди замершего персонала, не смевшего даже суетиться в присутствии бога-императора. Неграш-старший махнул рукой, отпуская помощников, спустился на камень площадки. Следом за ним из пассажирского отделения выбралась удивительно схожая с ним лицом женщина так же средних лет, признаться, я было подумал, его сестра. Но нет, младшая дочь Искра Паулина. Непривычное имя резануло слух, когда его озвучил мой начальник.

- А кто это? - спросил я. Кныш усмехнулся.

- Благодетельница.

Я не понял, он начал пояснять. Оказалось, младшая из Неграшей взяла на себя самую трудную стезю - помощи всей обслуге Авроры и несет этот крест вот уже почти полвека. Поначалу занималась образованием тех слуг, кто, по ее мнению, в этом нуждался, устраивала им уроки музицирования, каллиграфии, и самое главное, манер и поведения, соответствующих самым высоким запросам - от старшей сестры. Нике изначально хотелось стать эдакой принцессой, а когда все сложилось, Искра Паулина просто помогла остальным вжиться в надлежащую роль, потратив на это годы и годы неустанной работы. А после создала что-то вроде профсоюза в своем лице: каждый из обслуги мог спокойно и без стеснения обратиться к ней, если, конечно, мог найти - замок отца она покидала нечасто, а во владения Ждана и вовсе наведывалась через год на два, последнее время у них шли вечные ссоры.

Вот и сейчас, разглядывая вытянувшихся во фрунт перед владетелем слуг, Добрая сестра, как ее тут называли, остановилась перед замершими молодцами и молодками и принялась расспрашивать - видимо, о житье-бытье. А когда Неграш удалился, строй тотчас распался, многие из слуг, кого не желал властелин видеть где-то еще по ходу визита, обступили благодетельницу и что-то просили и пытались говорить с ней, пока охрана не разогнала. Но несколько бумажек, я видел, Искра Паулина получила. Правда, она их бросила в урну, но не исключено, что перед этим таки прочла.

Путь Неграша, всегда одинаковый, ибо старик-хозяин любил постоянство во всех делах и устремлениях, хотя и служил примером авантюрного коммерсанта, пролегал и через нашу комнату. Когда владетель добрался до нее, Кныш низко поклонил меня и сам согнулся до земли. После чего его разогнули, дабы мой начальник, волнуясь и сбиваясь, принялся рассказывать о новых находках - нет, не самому властителю, но его первому секретарю, тенью следовавшему за хозяином: именно так Неграш получал сведения обо всем и ото всех. Позднее, когда тот решит, стоят ли переданные слова Кныша внимания, хозяин вернется. Сейчас же его ждут дела, ужин и немного общения с родными.

Вроде бы нам пора было уходить, но мой начальник с места не сдвинулся. Не положено. Так мы просидели до самой темноты, густым пологом окутавшей планету в половине восьмого. Только после этого, у меня уже спина затекла от неудобного сидения на жестком декоративном диванчике в углу, к нам прибыл секретарь, сообщив, что сиятельный господин, так его и назвал, готов уделить нам несколько минут. Столько же, как и всем остальным в замке, тут Неграш был сущим демократом - что с родными, что с челядью общался примерно поровну: коротко и всегда по-деловому. Причины, впрочем, раскрылись немедля, как мы дождались внимания самого́ сиятельного владыки.

Когда работяги вперли стелу в кабинет для приемов просителей, отделанный совершенно как все прочие в этом крыле, вроде бы изящно и со вкусом, но довольно однотипно, сразу видно, интереса к его оформлению ни Ника, ни сам Антон не проявляли, Неграш находился внутри, задумчиво стоял у окна, держа в руках книгу - кажется, томик стихов. Смерив нас пристальным взором, он изволил захлопнуть книгу Гельдерлина и некоторое время молча смотрел на памятник неведомой культуры, аккуратно поставленный на дощатый пьедестал, чтоб не попортить пол. Затем произнес:

- Обычный человек видит то, что хочет увидеть. Проницательная особа способна разглядеть и нечто, для нее неприятное. Но подлинно дальномыслящий субъект, о коем пишут мудрые поэты ушедшего, - потряхивание книгой, - увидит нечто большее, чем доводы чувств и рассудка.

Неграш помолчал и прибавил, наслаждаясь абсолютной тишиной кабинета.

- Я полагаю, вы прибыли ко мне не просто так. Вы приволокли этот памятник чужого ума с явно очевидной целью. Знаете... Кныш, я прав? - тот торопливо кивнул, не смея встревать в звучание хозяйского голоса. - Знаете, Кныш, я полагал вас более умным человеком. Не дальномыслящим, как называет иных Гельдерлин, но хотя бы достаточно разумным. Я небольшой знаток древности, с подобными вопросами вам следовало бы обращаться в секретариат по науке и культуре, но вы посчитали себя вправе влезть через головы и отвлечь меня. Меня, вы понимаете? - Кныш снова кивнул. Мне захотелось вмешаться, но подавленный заискиванием начальника, я невольно и сам утратил дар речи. - Вижу, что нет. Напрасно. Но я немного пойду вам навстречу и спрошу, что в этом камне такого, ради чего я должен потратить на него свое время?

Кныш будто окаменел. Он склонил голову, не смея даже смотреть на владыку, лишь пристально изучал его обувь или нет, даже тень от нее. Очнулся, лишь когда повелитель приказал тому говорить.

- Вы сами тратите свое время, - коротко, почти ласково произнес Неграш. - И я жду.

Кныш снова содрогнулся, но на сей раз заговорил. Быстро выпаливая слова, стал рассказывать о том, что по его мнению изображено на стеле.

- И почему мне это должно быть интересным? - спросил хозяин. Кныш смутился, но я, вдруг обнаглев, подал голос.

- Ваша дочь, госпожа Ника решила, что это так.

Он ко мне даже не повернул головы. Произнес коротко:

- Человек дальномысляший, к каковым я смею отнести и себя, в равной степени уделяет внимание и родным и другим. Больше того, он сознательно не ставит меж ними разницы. И я таков. Для меня жители Авроры, все до единого, волей или неволей, моя вотчина, мой дом и мой мир. И каждому я обязан уделить внимание, но не кому-то больше, кому-то нет, напротив. Каждый получает равную долю. И их мнение для меня так же равнозначно. И я решаю, стоит ли оно внимания или нет, вне зависимости от важности субъекта или степени родства. - Он помолчал и прибавил: - Так вот, я не вижу в этой стеле и крохи важности. Вы меня не убедили.

- Но на ней изображены плакальщики, - вдруг воскликнул я. Неграш, наконец, соизволил одарить меня вниманием.

- И что из этого? - вопросил он.

- У туземцев не было плакальщиков, сиятельный господин, - сгибаясь под тяжестью величия хозяина Авроры, сказал Кныш. - До этого момента мы не встречали подобного. Этой стеле более пятидесяти тысяч лет, она самый старый образчик творчества аборигенов из всех, нами встреченных. Я уже сообщал вашей светлости, через отдел науки, конечно, что в более поздних слоях мы видели обряды воскрешения, на которых уже нет плакальщиков. А это значит, туземцы как-то сумели...

- Можете не договаривать, - произнес Неграш. - Вы меня убедили. Ступайте.

И взмахом руки изгнал нас вон.

- И зачем надо было врать? - спросил начальник, стоило нам оказаться в конце анфилады комнат, венком коих был покинутый кабинет Неграша. - Все ж потом вскроется.

- А если это действительно так? - вопросом на вопрос ответил я. - Вы ж сами говорили, ничего не известно. Я только предположил.

- Предположил - что? Если только эта гора или что там изображено, действительно есть процесс воскрешения, но он обычно расписывался туземцам иначе, а плакальщики.... Хотя в этом есть свой резон. Во всяком случае, денег мы действительно получим - за это тебе спасибо, - наконец-то о моих заслугах вспомнил он. - Сторонний человек всегда что-то подмечает. Обычно глупость, конечно, так что не думай, парень, что всех нас просветил.

Стелу принесли следом за нами, установили в одной из комнат в людской. Оказалось, именно тут располагается отдел науки и культуры Авроры, вернее, его филиал, курируемый Жданом. Домашних ученых подняли из постелей, велели описать стелу, провести первичные и вторичные анализы, занести в анналы и отправить в музей - бог его знает, куда. Смотреть на шевеление людей вокруг куска гранита я не стал, тем более, сам Кныш к ним относился весьма скептически, ибо работниками они были кабинетными, сроду по здешним раскопам не бродившие, а только излучавшие былую мудрость - и за это привлеченные когда-то Жданом на Аврору. Теперь в их задачу входило проверять все сказанное Кнышем и оценивать. Чаще всего они соглашались с моим начальником, еще не хватало лишиться доступа к здешним благам, а я подозревал, что и они когда-то ухватили грамм-другой жижи: уж больно молодо выглядели. Впрочем, многих специалистов Неграши пригласили именно так, выдав в качестве невозвращаемой награды кусочек сока жизни, тем самым приговорив их к вечному служению на свои персоны. Особенно это касалось врачей и биохимиков - тех, кто сейчас бьется и за свою жизнь, в том числе, с загадкой копирования удивительного препарата.

После возвращения от Неграша, я хотел сразу отправиться к Вере, но Кныш удержал, напомнив, который сейчас час. Лучше обождать до завтра, никуда за ночь она не денется. Неграши нечасто попадают в смертельные передряги. За вычетом Ждана, конечно.

Как выяснилось наутро, все северное крыло замка принадлежало владетелю Авроры, доступ сторонних людей туда был запрещен. Не то, чтоб Неграш так боялся смерти, кажется, он уже переживал пару-тройку в былые годы, - просто не желал никого видеть во время своих дальномыслящих раздумий, или как там описывал это состояние его любимый Гельдерлин. Завтракать владетель так же предпочитал в уединении, но сразу затем изволил встречаться с некоторыми видными личностями былой родины: земными министрами и промышленниками - последние вереницей геликоптеров прибывали и прибывали в замок. По слухам, эхом начавшим бродить по залам дворца, владетель готовит для своих подопечных нечто особенное. Слуги с тем упоением пересказывали только выслушанные подробности, с каким это обычно и делают существа подневольные, поражая других собеседников, гордясь исключительно не своей особой рабской долей, но величием господина, эту долю для других удумавшей - в том числе и для новоприбывших хозяев. Так стало заметным удивительное кастовое деление челяди - чем ближе к Неграшу-старшему они находились, тем более значимое в глазах прочей обслуги место занимали.

Часа через три, когда мы уже позавтракали, а я все еще никак не мог найти Веру, слухи кристаллизовались окончательно в странную фразу: "публичное извержение". Я стал искать и Кныша, рассчитывая хоть у кого прояснить эту историю, ведь челядь не желала разговаривать с пустым местом - так она про себя именовала помощника начальника археологической экспедиции. Но безрезультатно. Зато когда спустился в полуподвал замка...

- Вера!

Она обернулась, бросилась ко мне; мы обнялись. В тот миг казалось, вернулись прежние времена самого начала нашего знакомства. Те самые, в которых мы не ссорились из-за копейки, не распределяли расходы, не думали о завтра, вернее, видели его только так, как желали, ясным и безоблачным. Как же все изменилось всего-то за последующий год! Мы будто нет, не повзрослели - состарились разом. Будто властители миров, заискивавшие у Неграшей, выпили из нас сок жизни, оставив с той необъятной пустотой внутри, которую невозможно заполнить страстями и чувствами. Наверное, потому мы и отдалились друг от друга, что ощутили внутри себя тот безмерный холод необозримого пространства, что в итоге развел нас.

Обнявшись, поцеловавшись, мы снова пристально оглядели друг друга, будто не веря, что все это действительно происходит с нами, связывает нас, изничтожая внутренний холод. Вера потащила меня в узкий коридор, ведущий к душевым, хоть там в этот миг мы остались наедине, освобожденные от беспрерывного мельтешения прочей замковой челяди.

- Не представляешь, как я рада, что ты прибыл на Аврору, - зашептала в самое ухо моя половинка, жарко, страстно. - Не представляю, что бы я без тебя делала.

- А что ты делала до моего прибытия? - улыбнувшись краешком губ, спросил я. Она мотнула непослушными кудряшками волос в ответ.

- Даже не представляешь. Никогда б не подумала, что вычитка покойного так выматывает. Я думала, ну представлю все как есть, ну прочту, а на деле это тихий ужас. Меня к этому целый месяц готовили, вводили в подробности, все расписывали, но в реальности... И ведь еще два года, год с тремя четвертями впереди. Не знаю, как вытяну. Да еще у Ждана, он ведь то и дело, то и дело...

Она прервала себя, слабо улыбнувшись, снова взглянула на меня. Начала с новой строки:

- Из-за меня ты, верно, в дикие долги влез.

В ответ я только рукой махнул. Вера, конечно, права, но разве я мог не откликнуться на ее зов. Хотя да, несколько раз такая мыслишка проскальзывала, но сейчас вспоминать это не хотелось.

- Ты так и не рассказала, что это за ритуал такой - вычитывание покойного.

- Это не ритуал, а процедура. Что-то вроде оживления, только... Знаешь, давай мы уединимся где-то, и я тебе все расскажу.

Мы действительно уединились, но только после того, как наша разбушевавшаяся страсть улеглась, смогли снова нормально разговаривать, обсуждать и делиться пережитым. Я рассказал как устраивался помощником заводских машин, Вера поведала, что же это такое на самом деле - профессия плакальщика.

Все просто и в то же время, невероятно сложно. Даже не представляю, как до этого додумались ученые, не факт, что им смогла подсказать археология, ведь плакальщиков у вымерших аборигенов не имелось. Во всяком случае, так и по сию пору считает Кныш, несмотря на поддержку моих слов.

Но исследователи жижи все же смогли предположить, что человеческий разум обретает на Авроре свойства почти мистические. Недаром в первые десятилетия на эту планету отправлялось столько экстрасенсов, гностиков, парапсихологов и медиумов. Все они пытались постичь непостижимое, найти причины связи между человеческими мыслями и природой жизни, на планете ставшей почти естественной. Мешали ученым, проповедовали новые культы, словом, старались, как могли. Пока Неграши не изгнали всех прочь, оставив только тех, кто верен, молчалив и послушен, с кем они согласились делиться бесценной жижей.

Неизвестно, есть ли от этих мистиков какой прок, но от ученых он пришел довольно скоро. Исследователи установили прямую взаимосвязь между воскрешением человека и памятью о нем. Кто-то говорил о существовании ноосферы вокруг Авроры, кто-то о едином информационном поле планеты, в которую подвизался и человек, существо совершенно стороннее, кто-то, идя дальше, доказывал поистине вселенское единство всего живого, скатываясь в самый махровый мистицизм. Но что тут удивительного, ведь даже ученые-материалисты нет-нет, а использовали термин "душа", для пояснения несведущим феномена Авроры. Удивительно, что до сих пор не существовало культа планеты или хотя бы его обитателей. Видимо, все дело в самом Неграше, уж больно явно и очевидно он пробился на самый верх человеческой цивилизации, и уж точно не жаждал создавать вокруг себя дополнительного ореола божественности, помимо и так имеющегося. Коммерсант до мозга костей, он был тем материалистом, который, отвергая духовное, умудрился на нем сколотить состояние. Слово "душа" для него имело чисто финансовый аспект - верно, поэтому никаких известных обществу культов Авроры и не имелось. Возможно, на самой планете и поклонялись чему-то или кому-то, но об этом старались не распространяться. Да и как, если испробовавшим жижу с Авроры не сбежать. Разве идти во все тяжкие - как тот же Евгений Ждан.

Но вернусь к ритуалу. Ученые установили: чем больше о человеке, погруженным в целебный сок жизни, собравшиеся вокруг него в это время вспоминали, тем точнее возрождался он, тем больше помнил, тем легче узнавал. Неудивительно, что вскоре родные стали нанимать вспоминальщиков со стороны, обладающих не только исключительной памятью, но и восприимчивостью, чтоб возродить ушедшего в самых мельчайших подробностях. Как предполагала наука, в подобном ритуале следовало принимать участие никак не меньше пяти-семи человек одновременно, которые, сменяясь раз в несколько часов, неся своего рода вахту памяти подле чана с жижей, должны воспроизводить все пережитое и передуманное человеком, вплоть до тех мелочей, которые он сам бы хотел припомнить, возродившись. Иногда это на диво хорошо удавалось. Но требовало огромных людских затрат, а потому обычным явлением стало использовать никак не меньше пятидесяти плакальщиков на одну процедуру воскрешения. После которой работники умственного труда должны были пройти курс реабилитации, чтоб восстановиться к следующему разу, а его стоило проводить не раньше, чем через квартал. Психика человека, особенно, столь впечатлительного и восприимчивого, требовала изрядной подпитки после подобного проникновения в самую сердцевину чужого сознания.

У Евгения Ждана плакальщиков имелось полторы сотни, их холили и лелеяли, как, впрочем, и повсеместно на Авроре. Столькими же обладала его жена, и Добрая сестра Искра Паулина. А вот у Антона Неграша их было никак не меньше полутысячи, но, может, это всего лишь сплетни. Плакальщиков владыки никто не видел, они находились постоянно где-то во дворце бога-императора, куда доступ простым, да и непростым смертным был заказан, и откуда выбраться тоже представлялось затруднительным, если вообще возможным. Неграш старательно хранил свои секреты, а их у старика имелось предостаточно, недаром он фактически управлял жизнью каждого землянина. Неудивительно, что умирать он очень не хотел, ибо всякая смерть, а последняя с ним случилась сорок лет назад во время аварии геликоптера, влекла за собой поднятие той плотной завесы тайны над его работой, связями, услугами и требованиями, ради которых он и жил и которыми он буквально опутал известную часть галактики. Вот и плакальщики Неграша жили, а может, и умирали, совершенно отрезанные от мира, миром этим напрочь позабытые.

Равно как и те, кто работал на старшего сына властителя - Юлия. Странно, но об этом человеке известно было столь мало, что многие подданные Неграша и вовсе не ведали о его существовании. Сам Юлий так же жил затворником, практически ни с кем не общаясь и очень редко выбираясь из своей крепости. Когда я спросил у Веры, знает ли она, чем тот занимается, моя половинка улыбнулась недобро:

- Боится, - ответила она, не задумываясь. А когда я попросил пояснить, продолжила: - Странный он. Боится умирать, считает, будто это ему сильно повредит. Дескать, его тонкое мышление творческой личности вконец расстроится, и Юлий не сможет написать свой знаменитый "абсолютный роман", долженствующий побить лучшие творения современных машин, над которым он корпит уже сорок лет и который, по слухам, не продвинулся дальше первой главы. А то и вовсе дальше первого предложения.

Я попросил уточнить, но Вера больше ничего рассказать не могла. Потому вернулась к рассказу о себе.

Когда в прошлый раз Ждан умер, она вычитывала его вместе с еще сорока девятью плакальщиками. Евгений отличался поразительной мнительностью и памятливостью, боялся примет, в которые какой смысл верить бессмертному? И в то же время постоянно подводил итог жизни, внося в анналы новые и новые штрихи к своему портрету. Иногда придирчиво пересматривал и корректировал не нравившееся, а потом заставлял плакальщиков вспоминать его при нем же самом, выискивая недочеты в созданным им самим образе. Плакальщики знакомились с этой безграничной базой данных и, просматривая ее, воспроизводили в собственном сознании - именно таким образом создавая все новые и новые версии Евгения Ждана, приближая того к некоему непостижимому ничьему разуму идеалу, к которому муж старшей дочери Неграша так стремился.

- Это страшно выморочно, - не раз повторила Вера. - Все эти мысли, чувства, ощущения чужого человека, я буквально становилась Жданом, потом спохватывалась, а после снова возвращалась к вычитке. Потом сменялась. Но уже не могла ни о чем больше думать, пока ритуал не заканчивался. С ужасом жду следующего, хорошо, хоть в этот раз меня не пригласили вычитывать. Так быстро я бы не потянула.

- Ты просто вымоталась, - произнес я, просто чтоб заполнить паузу. Вера подняла на меня глаза.

- Я домой хочу, - просто сказала она.

Я не представлял, как мог ей помочь. Как мог забрать с планеты, не вызвав всеобщей тревоги, как сумел бы спрятать на Земле. Ведь я кинулся на Аврору, руководствуясь лишь шальными мыслями о помощи, не подготовив ни одного пути возвращения, будто все это появилось бы само по себе, стоило нам встретиться. Но вот мы свиделись, общаемся, целуемся, а дальше что? Не представляю. И как сказать об этом Вере? Тоже неизвестно. И полагаться на очередной авось невозможно. Надо что-то придумывать.

Но как на грех, в голове царила вселенская пустота. Я решил обратиться к Кнышу, может, начальник что посоветует. Некоторое время тот чесал лоб, потом развел руками.

- Насколько мне известно, подобные контракты написаны ведущими юристами, в них все предусмотрено. Если только... там есть пункт о нетрудоспособности?

Вера молча протянула руководителю экспедиции толстую пачку листов. Он задумчиво глянул на них, пожал плечами.

- Даже не знаю. Есть у меня знакомый стряпчий, может, он сможет разобраться в этих дебрях.

- А если сослаться на недомогание или что-то подобное? - влез я с предположениями. - К примеру, как ты провела свою первую вычитку, хорошо?

- Средне. Шестьдесят три с половиной балла из ста. Они даже такое учитывают и заносят в дело. Немного не дотянула до первого бонуса.

- Ждан постоянно умирает, а что если следующую вычитку тебе саботировать?

- Ты с ума сошел! Проверяющие от нас на шаг не отходят, если вскроется, что я филонила, а это легко понять по вернувшимся воспоминаниям, меня ждут огромные штрафы, первый в десять тысяч кредитов. Как мне с ними расплачиваться?

- А сколько ты за вычитку получила?

- Три с половиной тысячи. Но это потому что первый раз и меня особо не напрягали, дальше будет пять плюс бонусы, если воспоминания хорошо укоренились.

Я невольно присвистнул. Деньги совершенно бешеные. Вот только Вера сразу поняла, о чем я подумал, покачала головой.

- Если считаешь, что это так просто, неделю от покойника не отходить и все время за него думать, попробуй сам. Я после этого дней десять лежмя лежала, а потом почти полмесяца ловила себя на мысли, что я Евгений.

- Да я что, я ничего, - тут же принялся извиняться перед любимой, но осекся на полуслове. - А если какая-нибудь врожденная болезнь?

- Тогда мне вколют жижи - несколько грамм любого в норму приведут. А как я вернусь? Этого хватит, чтоб в космосе сгинуть.

- А если аллергия?

Вместо нее ответил Кныш.

- Таковой не существует. Но я вот о чем подумал, пока вы мило бранились. Есть у меня кое-какая задумка, попробую с ней к стряпчему сходить. Позволите контракт оставить? - В ответ Вера кивнула только. Кныш слабо улыбнулся: - Да не переживайте так, что-то всегда можно изобрести. Люди ж составляли. Не машины. Но потом, после праздника. А то сейчас все на ушах стоят.

Когда он ушел, я поинтересовался, что же в замке такое будет проводиться, отчего сюда прибывают самые важные персоны Земли и окрестностей. И связано ли это с тем публичным извержением, о котором меж собой перешептывались слуги, не желая посвящать меня в сплетни. Вера улыбнулась, но тут же скривилась:

- Праздник величия Неграшей, наверно, так лучше назвать. Те бессмертные правители Содружества, за ком есть недоимка перед хозяином, должны будут еще на год доказать свою пригодность. Иначе извержение, то есть, отъем жижи. - Она помолчала и прибавила: - Нет, конечно, тут не убийцы какие, отверженных потом к приборам подключают. Правда, все одно ненадолго, сам читал, какого это жить без иммунитета и с ворохом болезней от последствий извлечения жижи.

- А может, какое-то здешнее заболевание? - снова подумалось мне. И тут же осекся: - Ну да, жижа.

- Именно жижа, - кивнула Вера. - За нее наши царьки на что угодно пойдут. Да ты сам скоро все увидишь.

- А что там будет происходить? - снова спросил я. Но Вера лишь пожала плечами.

- Без понятия. Я только по прибытии узнала об этом празднестве, но слуги к нему готовятся как к Новому году, сплошной восторг и предвкушение. Боюсь даже загадывать. Верно, Неграши соберутся унижать своих подданных каким-то особым образом.

- И давно они так делают?

- Уже лет тридцать празднуют. Но не строго в один день, как придется. Или от недоимщиков зависит, я не знаю. Надо у Искры Паулины спрашивать, именно Добрая сестра придумала это развлечение для челяди. Еще бы, - горько усмехнулась Вера. - Самый важный день в году, когда наш полновластный правитель показывает равенство всех перед его персоной. Или общее и тоже абсолютное покорство перед лицом Неграшей.

- Да, он мне тоже самое говорил, - невесело произнес я. Вера всколыхнулась даже.

- Ты... ты говорил с самим Антоном Неграшем? Расскажи!

Через несколько дней все было готово ко дню публичного извержения - именно так он назывался официально. Съехались гости, собрались Неграши. Ждали только отмашки хозяина, чтоб начинать. Но Антон почему-то медлил, откладывая начало. Да и список извергаемых должников так же еще не оглашали придворные летописцы, ведущие прямой репортаж с церемонии. Интересно, прибыли ли какие вельможные гости на Аврору, чтоб поучаствовать в торжестве - этого я сказать не мог, ибо не представлял, кто из высоких персон еще остается землянином, а кто навек стал аврорианцем. Но шум от происходящего, очевидно, достиг Земли, вряд ли она осталась в стороне от подобного празднества. Говорят, прежде этот день проходил вполне кулуарно, тихо, Неграш особо не любил шумные сборища и публичные выступления, поминая старую поговорку о том, что деньги любят тишину. Дочка настояла, идея празднования единения слуг и хозяев перед лицом, поработившим жизнь и смерть, пришла Искре Паулине неслучайно. Очень ей хотелось напомнить любителю дальномыслия о себе, раз иначе не получается. Наконец, Неграш снизошел, первый праздник состоялся. На этой неделе должен проходить тридцать второй день извержения. Странное слово, верно, взятое из позабытых церковных летописей.

Прибывшие важные персоны крутились в замке, мешая челяди исполнять пожелания хозяев, что-то вызнавали, выспрашивали, с кем-то пытались договориться. Раз дернули даже Кныша, мы по-прежнему находились в замке, поджидая, когда до нас доберется император всего сущего, Неграш собирался лично, то есть, через бесчисленных секретарей изучить проблему плакальщиков и заодно решить судьбу археологии на Авроре. Уже после празднования, естественно.

А родные и близкие все прибывали. Вернулся из очередного небытия Евгений Ждан, прибыл его брат Виктор, тоже пожизненно прописавшийся на планете и тоже непонятно, кем или чем подвизавшийся у Неграшей. Я все ожидал появления детей и внуков, но их все не случалось. Спросил у Кныша, на что тот только глазами похлопал.

- Ну ты, парень, выдал. Разве не в курсе, что у Неграшей третьего поколения попросту нет. Да и зачем оно, коли первое еще живо? Бессмертные они такие, пока не вымрут, место не освободят. Это нам надо думать о наследниках, а им только как самим жить и радоваться. - И усмехнувшись, прибавил: - Программы поддержки многодетных семей на них не распространяются.

В чем-то мой начальник был прав, чем беднее люди, тем больше у них детей. Правительство всячески поддерживало размножение нищих, финансируя их более чем скромные запросы, пристраивая их детей в бесплатные школы, откуда их распределяли в качестве вечных помощников механических слуг. И выбраться из этой бетономешалки сансары не представлялось возможным. Разве неведомым чудом ухватить судьбу за хвост. Или стать плакальщиком.

Дату начала празднества объявили за день до события. Искра Паулина подготовила все для его начала. Тематикой наступающего торжества станут гладиаторские бои; подобного в истории Авроры еще не случалось, а потому ажитация вышла неслыханная. Меж тем, все гости и все обреченные прибыли. Слуг в замке стало немыслимо много, ведь даже потенциально извергаемые прибыли с челядью: не зная плана дворца, та бестолково кружила по хоромам, спрашивая аборигенов, но по неписанной традиции, не получая ответа, зачем вышней обслуге снисходить до смердов отверженных? Ведь если не в этом, так на будущий год или через пару лет, но их хозяева лишатся всех прав и привилегий, но, главное, жижи. Кем эти холопы тогда станут? Пустым местом. Разве их наймут Неграши, а такое действительно случалось. Но тогда и только в подобном случае, меж слугами и пойдут разговоры на равных, будто ничего не случалось прежде, никаких недопониманий. Все это прекрасно сознавали, а потому никто не обижался. Доля слуг слушаться тех, кто главнее хозяином; а кто из челяди может сравниться с прислужниками бога-императора?

За день до события открыли подвалы - в них находились безразмерные, но не в ширину, а в глубину бассейны жижи: по сорок, а то и шестьдесят метров каждый. Тяжелые сейфовые двери распахнули свои недра, и теперь проходящие слуги шарахались от одного только вида черной пузырящейся массы, важно булькавшей в огромных хранилищах. Оказывается сок жизни нельзя содержать в сухом виде, так он распадался на составляющие его бесполезные элементы, а потому эти емкости составляли главное сокровище повелителей Авроры, а отнюдь не золото, самоцветы или антиквариат - те просто были разбросаны по всему замку, как бы подчеркивая немыслимое количество жижи, принадлежавшее Неграшам. Благородные металлы превратились в некое подобие банкнот, зримо свидетельствуя о неслыханном и невиданном доселе достатке и могуществе.

Перед употреблением, как установили ученые, жижу благожелательно нагреть до температуры тела, около тридцати семи градусов или чуть выше, чтобы процессы регенерации и восстановления проходили наивозможно быстрее. Некоторые слуги этим и занимались, периодически подходя к приборам, но стараясь обходить сами емкости - всем хотелось однажды выбраться с планеты, получить место где-то еще. Ведь челядь правителей ценилась тем выше, чем дальше от Авроры располагалось их новое место обитания. Тут сама Земля не стала исключением, и на ней, переполненной почти дармовой силой, можно найти хорошее местечко, коли ты прибыл с самой загадочной и удивительной из известных планет. Сам факт нахождения на службе у вышних существ открывал многие двери, не только плакальщикам. Многие холопы уже строили планы на будущее, будто после праздника им предстоял долгий путь. Хотя для некоторых так и случится - если их хозяева проиграют в поединках. Странная ирония, многие слуги желали именно проигрыша своим сюзеренам, ибо тогда для них откроются ранее недоступные двери, возможно, они получат своего рода повышение, перейдут в новый, более высокий класс бедняков, а то и вовсе станут сами по себе в глухих колониях. Но если и не в материальном, так в моральном плане выиграют - станут объектом всеобщего внимания и невольного уважения - ведь они общались с бессмертными богами Авроры, прислуживали им. Не дай бог, имея такие перспективы, ненароком свалиться в жижу.

Извергающихся определили в отдельный южный флигель дворца, верно, для этого изначально и построенный, там нашлось места всем - нескольким министрам, комиссару по этике, простым богачам с разных планет и даже брату Евгения Ждана. Он, вконец проигравшийся вертопрах, непонятно на что живущий, теперь осаждал Неграшей с очевидными просьбами о милости. Антона тревожить не смел, но Евгения дергал постоянно, а то и вовсе ходил хвостом. Непривычно было подобное видеть.

Но еще более непривычно - пребывать без работы. Вроде и не отпуск у меня оказался, вроде и при деле я находился, но все последние дни слонялся по дворцу, забредая даже на господскую половину - а что вы хотите? Слуг много, всех не запомнишь. Вере нашлось дело, ее призвал распорядитель плакальщиков, верно, Евгений опять что-то переделывал в своей книге памяти. Оставленный один, я не знал, чем себя занять и потому пребывал в постоянном движении, точно броуновская частица, памятная еще по школе, где обеспеченные доброхоты учили нас основам классической литературы, правильных матер, послушания, этики и прилежания. Потому в моей голове улеглись рядом как в Эдемском саду образы культурного прошлого и современного чтива. Но главное, старательно выучили труду. Это я хорошо усвоил - потому и пребывал в раздраенных чувствах. Я привык постоянно трудиться, и теперь чувствовал себя отчасти больным, как ломовая лошадь, отправленная не то на покой, не то на мыловарню. Мне требовалось занятие, но его все не находилось.

Не найдя ничего лучше, я бесцельно бродил за братьями Жданами, глядя на пертурбации их отношений. Это меня и развлекало и немного успокаивало, так я оказывался хоть чем-то занят.

Утром наступившего праздника Виктор провел последнюю осаду Евгения. Предложил ему сыграть на интерес, расписать пульку по старой памяти. Муж Ники поджал губы:

- А что ставишь? У тебя ничего ценного не осталось.

Виктор быстро придвинулся и что-то жарко зашептал на ухо брату. Тот снова скривился. Но дал добро.

Играли они долго, несколько часов кряду. Стемнело, слуги уже начали обходить дом, всюду зажигая свечи, таково было распоряжение Искры Паулины, а игра все не прекращалась. Наконец, Виктор победно выскочил из ломберной комнаты и зашагал к покоям брата. Евгений, немного растерянный, выбравшись следом, стал спускаться в кладовую. Я почувствовал себя буридановым ослом, не зная, за кем следует поспешать. Беспомощно заметался, и опоздал за обеими.

Выскочил в патио перед северным, господским флигелем, там где располагались покои бога-императора. Некоторое время бродил, точно неприкаянный, ища сам не зная, кого. И тут громкоговорители замка ожили, возвещая начало церемонии приветствия. Трансляция велась с арены, находящейся у южного входа в замок, первоначально, как мне рассказывали, там хотели строить гоночную трассу, потом решили ее переделать в некое подобие древнегреческого амфитеатра, но Ника повелела проводить там турниры, соответствовавшие духу строения. Теперь намечались гладиаторские бои между бессмертными: зрелище, пропустить которое просто невозможно. Я поспешил к арене.

Пока шел, фанфары загрохотали, затем стало непривычно тихо, так, будто праздник разом сошел на нет, а державные гости внезапно разъехались. Вдруг голос ведущего загрохотал в наступившей тиши, я вздрогнул. Стал подниматься по лестнице сада, выводившей к арене. И у самых врат, ведущих к ложе небожителей, столкнулся с Виктором.

- Это мой выигрыш! - крикнул он кому-то в темноту помпезного пространства. - Я его выиграл у брата. Евгений, не молчи уже!

Я услышал бормотание Ждана, а затем голос самого бога-императора. Неграш недовольно произнес, выцеживая каждое слово:

- Не собираюсь судить, но ты должен.

- Я увезу свой выигрыш, а на остальное сыграю еще раз. Я обещаю, клянусь даже! Неужели мне трудно поверить?! - он кричал в темноту, неразличимому божеству. - Я сейчас вернусь и снова сыграю. Я вернусь.

- Приказываю одуматься, - громыхнуло из ложи.

- Евгений, не молчи, скажи уже.

- Ты мне должен. Мне, понимаешь, - никогда не слышал от Неграша такого продолжительного диалога. Верно, ситуация оказалась из ряда вон. Да и Виктор не отступал, начав препираться с небожителем.

- Я сейчас вернусь. Прикажу грузить выигрыш и вернусь. Я быстро, - он скатился по лестнице, отпихнув выскочившего из ложи секретаря повелителя. Тот прокричал что-то о недопустимости подобного, о необходимости Виктору быть на арене, Ждан не слушал. Бросился по коридору, ведущему к стене замка, непонятно зачем, но я вслед за секретарем побежал за ним. Виктор не оглядывался, спеша, как я понял, к стоявшим на площадке геликоптерам. Секретарь последовал за ним, но поскольку все время окликал беглеца, быстро запыхался, остановившись. Тут только я услышал топот шагов за спиной, обернулся. Евгений Ждан решил составить нам компанию.

- Витя, ты взаправду должен. Не мне, мне ладно, я брат, но ты должен нашему повелителю. Ты обязан вернуться. Твое поведение... против всех правил. Это твой долг. Я... мы с тобой поговорим попозже, когда все образуется. Ты же знаешь, что... - дыхание перехватило, он замочил, тяжело дыша.

Тут только я увидел несколько теней, которых охрана спешно препровождала в геликоптер. Я сперва не понял, кто это, очевидно, слуги, которых с вещами усаживали в винтокрылую машину. Это о них говорил Виктор?

А затем осознал, кого именно загружают внутрь пузатого чудища. Вздрогнул и бросился вперед.

Плакальщики, бывшие плакальщики Евгения, ныне перешедшие в собственность его брата. Тот самый выигрыш.

- Вера! - что есть силы заорал я. Одна из теней замерла. Порывисто обернулась. Отпихнув охранника, бросила сумки, бросилась ко мне.

Некоторое время мы так и стояли, вцепившись друг в друга. Наконец, она высвободилась.

- Видишь, как получилось. Меня... - короткая пауза, - меня проиграли.

Вздрогнула всем телом. Разрыдалась.

Я привлек Веру к себе, крепко обнял. Охранник подошел поближе, но мешать не решался, прекрасно все понимая, просто стоял в сторонке достаточно громко покашливая, давая понять, чтоб мы не задерживались.

- Но как так вышло? - глупо спросил я, будто не понимая, как мало у нас времени.

- Не знаю. Виктор выиграл меня у брата. У него сейчас туго с плакальщиками. А жижу он хотел достать на играх. Говорит, что везучий. Ему и прежде фартило, может быть...

Она тоже молола какую-то ерунду. Будто наша общая судьба не решалась сейчас, а только наших хозяев.

Из ниоткуда появился Виктор. Кивнул охраннику, крикнул:

- Давай, поживее, заводи. Нет, пилот не нужен, я сам, туда и обратно. Через час ко второму туру вернусь.

Я обернулся на Виктора. Тут только сообразил, что случится через мгновение. Снова прижал Веру, прижался к ней. Зашептал:

- Не переживай, я что-нибудь придумаю. Это ведь не навсегда, только на время. А если Виктор проиграет, и подавно.

- Проиграет - меня отдадут Неграшу, - тихо прошептала она. Охранник не мог дольше ждать, человек подневольный, он подошел к нам, стал осторожно оттаскивать Веру; та не сопротивлялась. И я лишь смотрел, как ее заводят в геликоптер, как винты набирают обороты, как машина медленно поднимается в небо, не слишком уверенно, верно, Виктор скверный пилот. Да и какая ему разница.

Снова думаю как холоп. Я беспомощно помахал рукой Вере, не знаю, видела ли она меня: в окнах машины царил непроницаемый сумрак. Сердце сжалось, затем, после паузы, тукнулось недовольно о грудную клетку. Вдруг вспомнилось, как мои далекие предки вот так же оказывались в похожей истории, как, верно, и Верины. Их так же продавали, выменивали, выигрывали - а затем выбрасывали. Как и позднее прикрепляли к заводам, фабрикам, городам, селам. Запрещали переезжать, бежать, поднимать голову. Как это непозволительно нам и теперь. Века проходили, а ничего не менялось.

Ноша, тяжелее всего звездного неба пала мне на плечи. Склонившись, ровно столетний старик, полумертвый, полуживой, я сделал первые неверные шаги прочь с площадки. Динамик ожил, звонкий голос задорно произнес: "А теперь представляем участников сегодняшнего извержения" - где-то там, на арене пировали нищие духом.

Внезапно его перекрыл надсадный скрежет. Я стремительно обернулся: геликоптер задел шпиль северной башки и теперь, шарахнувшись в сторону, ударился боком о соседний донжон. Его снова бросило вперед и влево, а затем, машина прекратила борьбу за жизнь столь же внезапно, как и начале ее. Не выдержав удара, рухнула наземь в нескольких сотнях метров к северу от замка.

Дальше провал. Не помню, как добрался до места крушения. Первое, что осознал: стою, задыхаясь, возле горы искореженного металла и пытаюсь забраться в нутро железной птицы. Двери заклинило, я сбил руки в кровь, кажется, камнем старался высадить иллюминатор, только потом сообразил, что брюхо геликоптера вспорото. Именно в этот момент до сознания стали долетать странные слова, помню, услышал, как некто, сродни господу богу, произнес: "празднование продолжается", только потом понял - глас принадлежал Неграшу. Вспомнилось некстати: у плакальщиков есть десять-двенадцать часов до того, как разум откажется возрождаться в уничтоженном теле. Современная медицина способна восстанавливать и приживать ткани, на несколько суток отделенные от тела, что говорить о жиже, та и через месяц легко сможет возродить полное подобие прежнего существа. О подобных опытах я читал и прежде. Вот только разум возрожденного навеки останется девственно чист.

Тут только спохватился и снова принялся искать Веру. Внутрь уже не заглядывал, бродил окрест, пока не услышал стон.

Она лежала рядом с Виктором, вот странность, его я узнал, а свою половинку нет, только когда нагнулся над трупом в дорогих одеждах, понял, кто лежит рядом с ним. Еще поразился тишине вокруг, даже птицы не стрекотали. Только вдали изредка грохотал голос в динамиках, но уже тише, куда тише, чем недавний глас бога. Казалось, сама природа Авроры не смела перечить проводимому празднику. Никто не кинулся на поиски выживших. Да и кто эти выжившие, так, отработанный материал. Всегда можно заменить новыми. Я еще раз убедился в этом.

Поднял Веру, прижал к себе. В себя она не приходила, лишь чуть слышно постанывала. Огляделся. А затем помчался прочь от места аварии, обратно к замку. Почему-то подумалось, ворота могут закрыться. Даже забыл, что они декоративные. Всю дорогу, пока бежал обратно, стараясь не отдыхать, или отдыхать, но пореже и поменьше, виделась перед глазами картина запертой цитадели, подле которой я окончательно потеряю Веру. Лишь когда ступил на пластик, стилизованный под дубовые доски настила, немного успокоился, позволил себя передохнуть подольше и, перехватив поудобнее бесценную ношу, решить, куда именно понесу любимую.

Уже когда добежал до господской половины, не мог найти вход, хотя ясно видел его, но почему-то искал другой, для черни, а через ворота войти не решался. Наконец, взял себя в руки, бросился к распахнутым настежь дверям. Неграши могли себе позволить не думать о ворах, выставив на всеобщее обозрение накопленные сокровища: да кто посмеет уворовать хоть копейку у бога?

Подвалы предстали все так же распахнутыми и по-прежнему пустыми: радоваться празднеству это и привилегия и долг всех имеющихся холопов. Замок обезлюдел, я встретил лишь механического слугу, вместо обычного проверявшего температуру жижи. На меня он не обратил внимания, но я все равно выждал, пока тот величественно удалится, поднимаясь по лестнице к новой цели. Затем, дрожа всем телом, положил Веру возле бассейна. Коснулся шеи, ища и не находя пульс. Новая мысль пронизала мозг - неужели все? Я вздрогнул всем телом. Вера без единого всплеска ушла в черноту, миг и моя половинка исчезла. Я замер, поняв, что произошло. Осознав непостижимое еще минуту назад - мне предстоит стать ее плакальщиком.

Несколько минут я бесцельно паниковал, бегая по комнатке возле чана с жижей, затем успокоился. Странное оцепенение нашло, даже не спокойствие. Всякая мысль в голове нежданно улеглась, я отчетливо осознал, что мне предстоит сделать. Пусть я и не имел понятия, как именно смогу провести вычитку, но самая необходимость заставила сперва придти в себя, а после сосредоточиться на главном. Я присел на краешек бассейна и несколько раз вздохнул и выдохнул, собираясь. А после начал с самого начала.

С момента нашего знакомства. Я припомнил, как впервые встретился с Верой, этот день я вряд ли когда забуду, мы в то время работали на соседних предприятиях, я на заводе, она в школе при нем, как мы встречались в обеденный перерыв и шли в корпуса, взявшись за руки. Денег ни на что не хватало, главным развлечением надолго стали прогулки по рекультивированным терриконам. Ну хоть сейчас она стала зарабатывать.

Я куснул губы, стал вспоминать, как гуляли в мой выходной, поглядывая на часы, чтоб не прозевать ее смену. Как ездили в первый совместный отпуск к озеру, недавно созданному на месте карьера. Как кормили чаек, тревожными криками оглашавшими пустынный пейзаж. Вера потратила все деньги на бинокль у пруда, возвращаясь, мы шли пешком до мотеля. По дороге она рассказывала что-то о себе, смутно сейчас вспоминаемое.

Вдруг я понял, что кроме этих встреч и последующей совместной жизни, очень мало знаю о самой Вере, да почти ничего. Она вспоминала немного и нечасто, не любила вдаваться в подробности, стеснялась своей обыденной пустой жизни, столь же заурядной, как у меня, у других, у большинства землян. До ее визита на Аврору в той не нашлось ничего особенного, мне памятного.

Хуже того, я слушал ее рассказы, но не слышал ее. Вот и сейчас, мыслями я был одновременно в двух местах, я вспоминал Веру, а сам, прерываясь, озирался по сторонам, прислушиваясь к мертвенной тиши подвальных помещений. Поджидая визита уже не механического слуги, но человеческих его помощников. Ловил себя на мысли, что вспоминаю не совсем ее, а собственные чувства и переживания в тот момент. Понимал, вот он я, весь перед собой на ладони, а Вера... она для меня по-прежнему терра инкогнита. Я даже не знаю, где она родилась, где провела первые годы, даже когда прибыла в город, знаю лишь отчасти, вроде бы в двенадцать... нет, пятнадцать лет. В двенадцать или пятнадцать?

Я вздрогнул, вдруг поняв, что сейчас попросту стираю Веру, переписывая наново. Что же получится в итоге? Да получится ли?

Я снова собрался и стал представлять ее, какой смог запомнить. Вера взбалмошная, насколько это может себе позволить бедняк, но верная. Порой отчаянная, но и сдержанная. Старательная, но не всегда. Страстная и терпеливая. Разная. Совсем непостижимая.

В отчаянии я стукнул кулаком по бортику бассейна жижи, но тотчас взял себя в руки. Собраться, надо собраться и вспоминать. Все, что есть, как есть. Подумалось, а ведь я не хочу вспоминать, как есть. Мне не надо этого. У меня есть шанс, именно его я, пряча от себя, озвучиваю. Подлинная Вера другая, я создаю мою ненаглядную такой, какой бы мне всегда, с первой ссоры, хотелось бы видеть.

Но разве это правильно? А разве нет? - тотчас ответили разуму чувства. Ведь перемени я Веру, и тогда все у нас станет иначе. Мы сами, жизнь наша изменится, наверное, в лучшую сторону. Ведь сколько мы жили душа в душу, считанные недели, а последующий год за этим прошел в ссорах, спорах и размолвках. Не лучше ли переиначить имеющееся? Ведь теперь у нас есть возможность все изменить, со сбережениями, полученными за вычитку Ждана.

Задохнувшись, я в ужасе попытался спорить, возражать. Не выходило. Даже крикнул на себя, испугавшись собственного голоса, посмевшего нарушить нерушимую тишь. На подобную дерзновенность не покушались даже прочие властители человеков, те, сражающиеся сейчас друг с другом на арене под свист и задорное улюлюканье восторженного плебса. И ведь надо оно им, унижаться, сгибаться, ступать по одной половице, жить страхом, не имея себя, срывая невысказанную злобу лишь на слабейших, на тех, перед которыми они унижаются сейчас, ожидая как манны небесной, доступа к благословенной жиже. Той самой, частью которой стала теперь моя ненаглядная.

Недаром слуги старательно обходили стороной безразмерные емкости. Все, кто хоть раз коснулся жижи, до скончания дней становился рабом бога-императора, его игрушкой или разменной монетой его детей. Падение, олицетворенное этим празднеством, начиналось с одного глотка, укола, с первого приема чудодейственного средства и продолжалось до конца дней. Или вот до такой минуты последнего позора на арене в роли фракийца или ретиария, не имею представления, что подготовила для наслаждения черни Добрая сестра в этот раз. И невозможно остановиться, прекратить, отказаться. Добровольно покончить с собой. Да как это мыслимо, когда все богатства мира в руках, когда сама возможность бесконечного ими любования любезно предложена, когда все даровано для вечного правления. Надо только провести эту вечность в вечном же служении господину времени. И обратной дороги нет.

Бог будто мстил всему свету за необходимость безвылазного нахождения на Авроре, в то время как самые последние бедняки имели возможность путешествовать по всему известному миру; он же, сосредоточившись всего на одной планете, щупальцами цепко охватил все остальные, привлек к себе, создав новый центр мироздания, новую святая святых, обитель вышнего. Новую религию, неосознанно для всех прочих ставшую господствующей среди землян.

Я встряхнулся. Не о том думаю, надо сосредоточиться на Вере. Снова стал вспоминать, мысли разбежались, испуганные, я никак не мог сконцентрироваться на главном. Вдруг показалось, за мной кто-то наблюдает, едва сумел бежать этого наваждения. А за нами всегда наблюдали, это правда, следили за нашими доходами и расходами, покупками и встречами. Земля превратилась в огромный глаз, а мы стали соринкой в нем. За возможность не быть частью тотального контроля требовалось платить, целые кварталы, предназначенные для среднего класса, могли похвастаться отсутствием камер, следящих дронов, механических шпиков и прочих запоминающих все обо всех устройств.

Не то! Я тряхнул головой. Сонная одурь нашла, я поднялся, немного походил, нашел кран с питьевой водой, ополоснулся по пояс. Снова сел. Вдруг вспомнилось, как мы, еще дети, бежали, взявшись за руки по морскому побережью, наши родители что-то кричали вслед, кажется, предупреждая о волнении, но разве мы слышали их? Потом накатила волна, сбила с ног, потащила за собой. Я чудом удержался, ухватив и Веру...

Что я несу? Не было этого, не было! Мы познакомились всего полтора года назад, она жила в другом городе, после ее родителям выделили новую работу, старая кончилась вместе с предприятием, они переехали. Кажется, ей было пятнадцать. Она еще говорила, что сразу по переезду познакомилась с парнем, а потом разошлась, сама того не желая, глупый случай заставил их прекратить дружбу, продолжившуюся через десятилетие. Так она снова обрела меня.

И это чушь. Или нет? Я вдруг перестал понимать, что правда, а что ложь в собственном воображении, воспалившееся усталостью, бессонницей и немыслимым напряжением сознания. Вот почему плакальщиков всегда много. Невозможно одному, поддерживая бодрость духа и свежесть мыслей, все время вспоминать о единственной. Это только в романах герой способен месяцами грезить без сна и отдыха, только в сочинениях давно забытых классиков давно забытой мировой литературы.

А она любила читать, правда, все больше современных механических мастеров детектива и любовные романы. Ей не хватало чего-то большего, чем могла дать наша жизнь, не только по бедности, но и по отсутствию положительно приятных приключений, каковые сплошь и рядом случаются у скромных серых мышек, ставших объектом безудержной страсти бравого космического первопроходца.

Я вдруг представил его, капитана межзвездного судна, бороздящего просторы вселенной. Потом снова провал, верно, отключился, мне еще казалось, будто я устроил мятеж на его потрепанном корабле, после чего был отправлен в открытый космос на съедение акулам.

Потом подумалось, надо начать заново, я вспоминаю черт-те что. Потом снова провал. Кажется, в подвал заходили люди, ну точно, а я сидел, кемаря, даже не понимая, что уже не один. На меня не обращали внимания, верно, приняли за помощника механического регулировщика температуры. Снова провал, кажется, я начал убеждать себя, что надо взять все Верины деньги и нанять побольше плакальщиков, неважно, что мы не сможем уехать, главное, чтоб она возродилась. Я на раскопе получаю немного, но если постараться, может, стела поможет, прибавят финансирования, и мы сможем выбраться, обязательно, непременно сможем. Осядем в колонии, забудем обо всем, как в те былые годы, когда мы как дети, бегали по берегу моря, а волна, отчаянно нахлестывая, стремилась, но не мог помешать безудержному веселью. Начиналась буря, море кипело, лил косой дождь, а корабль клонился к закату, пробираясь к неведомым созвездиям...

Я вздрогнул, не понимая, где нахожусь, что делаю. Сколько времени провел в этом непонятном месте. Жижа снова вскипела и на этот раз успокоилась. Исторгла из себя воскрешенную.

Вера вздохнула первый раз в новой жизни. Глянула на меня. Я не смел пошевелиться, впился в нее взглядом, пытаясь понять, все ли в порядке. Не знаю, сколько продолжалось молчание. Наконец, я произнес, едва разлепляя губы:

- Привет.

- Привет, - улыбнувшись знакомо, ответила она. У меня камень с души упал.

- Как я рад тебя видеть.

- Как я рад тебя видеть, - повторила послушно Вера.

Потом, помню, меня оттащили. Нет, перед этим я отер ее полотенцем, заботливо кем-то повешенным на трубу батареи отопления. До сих пор не пойму, видел ли я его прежде или оно появилось как бы из ниоткуда, словно очередное наваждение, каковых за время моего бдения прошло немыслимо много перед внутренним взором. Полотенце, помню точно, бросил в жижу. Потом туда бросили Евгения Ждана. Вот это я тоже запомнил, неудивительно, что меня немедля после этого скрутили и вытащили. Потом был допрос у секретаря Неграша. Отвечал я сумбурно, рассказывал про Веру что-то непонятное, а после стал городить вздор про плакальщиков прошедших эпох и берег моря, заполненный акулами. Странно, что никто не тронул меня, просто отправили в камеру, видимо, в ледник, где было прохладно, но не обжигающе холодно, и где я отсыпался, бессильный что-то изменить.

Еще более удивительно, что после меня отпустили. Нас отпустили, правильнее сказать так. Кныш вступился, а может, сам бог-император снизошел. Не знаю, отчего, но Веру не тронули, не перемололи, возвращая обратно потраченную мной бесценную жижу, больше того, к ней появился интерес. Я думаю, когда у меня вдруг возникает желание немного порассуждать на эту тему, все дело в Евгении. Его снова заинтересовала археология. Но была ли то реакция на смерть брата, окончательную и бесповоротную, не уверен. А может, просто очередная блажь.

Вскоре после смерти Виктора, первой в день праздника, и, как стало понятным, окончательной: Неграш запретил его возрождать, - Евгений пережил шок, трепет, боль и желание все переменить. Покончил с собой, а возводившись, понял, что ему действительно надо: напрочь забыть о покойном. Он вычеркнул время, проведенное с братом в последние годы, поправил еще что-то в голове, и после снова пальнул в голову излучателем, как это делал все последние годы. Полегчало, вот уже месяца три как он не кончает с собой.

Не знаю, почему я вдруг начал говорить о Евгении с начала своих воспоминаний о Вере. Видимо, сказалось то, насколько я завишу от него. И то, что хозяин стал больше интересоваться раскопками, вновь открыл музей, где теперь бывают, наезжая, все Неграши - доступ простым смертным, кроме их слуг, в него как и прежде закрыт. Коллекция постоянно пополняется, и в том заслуга, прежде всего, моей половинки. Вера теперь обладает удивительным даром, куда до нее воскресшему как попало министру. Она с поразительной точностью находит новые места туземных захоронений. Что это, открывшийся талант или своеобразное наследие туземцев, общавшихся с ней, как шепчутся слуги, когда она умерла, сказать трудно. Челядь верит в то, что духи умерших аборигенов все еще на планете, что они жаждут возродиться, отняв у землян их тела, а потому спрос на плакальщиков у Неграшей и их клиентуры возрос многократно. Теперь уже не полсотни, а вдвое больше стал пороговый минимум при воскрешении. Видимо, властители небес так же прислушиваются к шепоткам прислуги и мотают на ус. Еще я несколько раз видел, наезжая с новыми находками в замок, жрецов культа Вуду - теперь у Ники новое занятие. Она перестала коллекционировать сны или увидела в них что-то иное, но только ныне пытается общаться с духами ушедших туземных правителей. Отец ей не мешает, может даже, потворствует, во всяком случае, нынешнее увлечение дочери нравится Неграшу больше прежних.

Кныш по-прежнему еще не смог с достоверностью определить были ли плакальщики у аборигенов. Но рад, что и Нике стали интересны его занятия. Сам глава экспедиции засел за прежде заброшенную монографию и теперь больше времени проводит за письменным столом, нежели на раскопе. Его преемником в джунглях стал Георгий Крич, до того занимавшийся наймом. Но человек он толковый, и предшественника слушает, а потому работа спорится. Да и ко мне испытывает определенное уважение - Крич тоже считает, что в начале здешней цивилизации у аборигенов появлялись плакальщики. Как, возможно, и в конце, когда царьки, которые ими пользовались, тоже решили править вечно. И еще он, как и я, верит в неизбежный закат и нашей Авроры, а потому с куда большим рвением исследует предыдущий.

Вера всем нам очень помогает. Удивительно, как она открылась вдруг с такой непривычной стороны, о которой я и не подозревал прежде. Хотя, верно, тут-то изумительного немного - я чего только ни выдумывал, когда затуманенным рассудком пытался воскресить не то былую Веру, не то, споря сам с собой, пригрезившуюся не то в мечтах, не то в бреду. Что-то из того впиталось ноосферой, или что там есть у Авроры, и перешло в нее, воскрешенную. Теперь мы неразлучны.

У Веры разум ребенка, пусть. Она мне люба и такой. Грешно говорить, но теперь я буквально растворился в ней. И Вера меня обожает ответно. Действие то моих мыслей или самой жижи, я не ведаю и знать не желаю. Мы счастливы, это главное. К тому же она нашла свое призвание; теперь Верины походы в джунгли - это часть нашей общей работы. А еще ее пристально изучает Ника, наездами на раскоп. Иногда с ней прибывает и жрец культа Вуду, тогда Веру, с моего, конечно, согласия, обследуют при помощи жезла и курительных трав, овевают странными листьями, кажется, нездешними, и читают нараспев непонятные заклятия. Мне трудно сказать, есть ли в этом хоть какой-то прок, но Нике нравится, да и Вере тоже. Иногда они даже общаются, хотя что может такого сказать моя половинка? Лишь самое простое, а больше "да" и "нет".

Но мне этого хватает, даже более чем. Каюсь, не раз закрадывалась мысль, что не было бы счастья, ведь именно сейчас мы как никогда дружны и буквально растворены в этом удивительном прежде единстве. Ей нравится многое из того, чем занимаюсь я, она с упоением наблюдает за нехитрыми моими действиями: очисткой черепков и керамики, Вериными стараниями и она стала нам попадаться, настройкой сбоящих механизмов, способных расшифровывать загадочные туземные письмена или внесением всего найденного в архив, будучи правой рукой Крича, я и этим занимаюсь. Ссоры и свары ушли в прошлое. Нам больше незачем считать копейки и откладывать: заработок Веры за работу плакальщицы ей вернули, прибавив еще пару тысяч компенсации, а тут мы и вовсе на полном обеспечении, и ни в чем не нуждаемся.

Несколько раз Вера спрашивала меня о детях, но я не понял, всерьез говорит или шутя, иногда ее трудно разобрать. Как бы то ни было, она будет ждать моего решения. Теперь у нас повелось, что я старший в семье и все решаю за нас обоих. А она послушна, внимательна или беззаботна и неугомонна - по нашему общему настроению. Всегда желанна и благодушна. А стоит облачку омрачить ее взор, как я отвлекаю ее от тревожных думок - и Вера снова легка и воздушна. Никогда прежде она не была такой, неудивительно, что каждая минута, проведенная с ней, для меня на вес золота, из которого создана клетка нашего благословенного узилища.

Я понимаю, конечно, что Ждану может снова надоесть его старое увлечение, да и Ника когда-нибудь переменит внимание, увлекшись иным. Но я наслаждаюсь каждым днем, старательно не думая о грядущем, не даю отвлекаться на него и Вере. Пусть ее легкость и непосредственность остаются такими как можно дольше. Иногда мне думается и о другом - если все происходящее останется с нами надолго, может случиться, что Вера переживет меня, оставшись вечно юной красавицей, неспособной познать тяготы жизни. Но я всякий раз старательно отбрасываю эту мысль, как и другие, ей подобные. В нашем положении о завтрашнем дне лучше не думать, положившись на волю тех, для кого он не имеет никакого значения. Все равно мы полностью в их власти, а наши хозяева хотя бы сейчас пекутся о своих слугах.