Мийол-ученик

Глубина 1: о случайных знакомствах

Будучи в мало-мальски лирическом настроении, от панорамы и отдельных видов ахаешь просто без продыху.

Ах! Тармонианов акведук! Построен за полтора века до Кадарского завоевания, но до сих пор крепок (ибо неустанно ремонтируется, если даже где что зашатается) — и всё так же исправно поставляет воду с зелёных Немийских холмов в знаменитые Эвторские Купальни.

Ах! Лугаллов дворец, известный более как резиденция наместников, приезжавших — то есть присылавшихся — сюда из Лаонгатта! Сколько разных историй, романтичных и кровавых (и кроваво-романтичных, конечно) связано с ним и с примыкающим к нему Овальным парком! Их воспевали десятки поколений поэтов (непременное уточнение со стороны сопровождающего: «великих поэтов»). Даже полный неуч слышал как минимум про драму Ригео и Джинетти — их краткая, но безумно яркая судьба промелькнула, подобно вспышке во мраке, именно здесь.

Ах! Мост Восьми Черепов!

Ах! Аллея Крестоцветов!

Ах! Фонтаны площади Маркотоса!

Ах! Триумфальная арка Бастонди и Сосновый проспект!

Ах! Ах! Ах!

— Разве она не блистательна? Разве не лепа? Как вы находите нашу прекрасную Стедду?

Примерно так же, как Хорридон, промолчал Мийол. Просто всё надо либо умножать, либо делить на три. История? Втрое длиннее. Население — втрое больше. Как и занимаемая площадь. Потоки товаров и путешествующих, концентрация богатства, число всяких красивых и памятных мест — это уже не втрое, а как бы не в трижды три раза плотней…

Центр этого города-порта относится к трущобам не как один к трём, а как один к девяти. Такое не скроешь от взгляда сверху, с палубы «Хитолору». Но при этом даже местные котроне — вернее, как их тут называют, гуайды — изъясняются заученными белыми стихами.

И смотрят на приезжих, словно те ниже них на три головы.

«Страшно подумать, насколько высоко задирают носы лаонгатцы… хорошо, что в бывшей столице Империи нам делать нечего!

Великая Морская Охота, ну да.

Вот как бы ещё нам не пожалеть о том, что сгоряча согласились принять участие, пусть и на третьих ролях…»

— Ты всерьёз ждёшь ответа, мэтр? — спросил Мийол, обнаружив, что гуайд прекратил свою ритмизованную трескотню и смотрит ожидающе.

— Да. Интересно, что скажет могучий эксперт, — поклонился довольно небрежно тот.

— Что ж… напоминает мне твой город известные строки:

Прибыл я в Стедду богатым, уехал — в дырявых портках.

Но раздевают красиво и носят везде на руках…

Вопреки ожиданиям, строки Эзга Ядоустого ничуть не смутили собеседника. Напротив, он с улыбкой подхватил и закончил цитату декламацией в тон:

— Клаты я вновь накоплю и вернусь в белостенную Стедду:

Гость в ней любой — словно бог, а не тающий прах!

«Непрошибаем», — констатировал Мийол.

Понемногу он начал завидовать своей пополнившейся команде, что в едином порыве (за одним исключением) осталась на яхте заниматься своими делами.

Да. Насчёт пополнений.

Во-первых, в привычное трио из призывателя, алурины и Рикса примерно сезон тому назад добавился ещё один сын Иривоя Акулы: Севелад. Воин-растущий, добившийся третьего ранга. На вид — чуть уменьшенная, но более серьёзная версия Ланната Раковины, семнадцати лет от роду. Со всех сторон выгодная сделка: торговец расширяет-укрепляет влияние и пристраивает к делу своего младшего сына, притом в достаточно безопасное место; Мийол получает ещё одну пару надёжных, сильных рук и лояльного члена команды, вдобавок знакомого со спецификой морской Охоты; сам Севелад получает неплохие перспективы по части спаррингов с Риксом и снабжения артефактами-алхимией, да и просто выходит из тени старшего брата. Потому как, в отличие от последнего, не очень заинтересован в торговле, зато в меру авантюрен и стремится к личной силе.

Сплошные плюсы, никто не обижен.

Во-вторых… с этим сложнее. И без краткой предыстории не очень понятно, что-как.

Ясно, что тратить своё время на челночные рейсы от Рифовых Гнёзд до Даштроха и назад Мийолу наскучило быстро. Одно дело, когда просто нет другого выбора: или вози товары на яхте самолично — или никакой торговли. Совсем другое, когда сестра с отцом (и при активном участии людей Иривоя) собирают за каких-то две недели малый эй-шлюп, который и ставят на маршрут вместо «Хитолору». Сразу появляется свобода действий.

Без промедления потраченная на новое дело.

До того, как войти в команду Мийола, Севелад тоже не одиночкой по Баалирским рифам шастал. Он входил в артель Тфича Жжёного: сурового, целиком седого, краснорожего, кряжистого и морщинистого типа, что при четвёртом воинском ранге выглядел на все свои сорок четыре, если не старше. Прозвище своё бригадир заработал лет десять как, попав под удар Ужасного Ската. Причём не по своей вине: он пытался вытащить своего старшего сына, полезшего куда нельзя.

Увы, не вытащил; вернее, вытащил только тело, да ещё сам пострадал. С того случая его правая рука за сезон истончилась почти вдвое; и хотя позднее она выправилась, но прежней силы и точности лишилась безвозвратно, а пальцы на ней при нагрузках выше пороговых начинали неуправляемо дрожать. Потому гарпунёром Тфич более работать не мог — левой он бросал средне, даже хуже среднего — но как бригадир стал только строже и осторожнее. Великих доходов при нём артельщики не получали, зато работали без зряшного риска, калечились редко (притом в основном поддавшись азарту и не слушаясь команд), а гибли и вовсе в случаях исключительных.

Костяк его артели составляли примерно такие же, как он сам, битые и аккуратные Охотники средних лет, с небольшим числом ветеранов, которым ещё рановато уходить на покой. Последние брали шефство над молодняком, охотно вступавшим в артель, как в своего рода школу — и позже покидавшим её для более рискованных и доходных промыслов. Ничего удивительного, что Иривой пристроил Севелада именно к Жжёному: не он первый, не он последний.

Так вот: сын Акулы от Тфича вроде как ушёл, но связей не утратил — что и повлекло за собой целый ряд…

— Смотри, куда прёшь!

— Просим прощения, — начал было сопровождающий, — достопочт… угх!

«Как-то не вовремя я задумался», — решил Мийол.

Диспозиция изменилась очень резко и неприятно. Вот они с гуайдом, первый чуть впереди, в третий раз сворачивают с Соснового проспекта — аккурат на Барабанную аллею, начало которой отмечено основательной и грубой шестиугольной башней с набатным барабаном под коническим навесом на самом её верху: приметное строение со своей историей, которую призыватель, правда, наполовину прослушал…

А вот уже с ними сталкивается вмиг расшумевшаяся компания молодых и не очень людей. Сталкивается буквально: гуайд аж отшатнулся, богато задрапированный в многослойное хальяо юноша тоже изрядно покачнулся — и тут же, не слушая объяснений, врезал гуайду под дых. Хотя работал он левой, поскольку в правой сжимал горлышко тёмно-синей бутыли, удар вышел достаточно чёткий. Даже, может, слишком чёткий. Отработанный.

Тут-то и подымается шум. Мийол быстро отступает в единственном направлении, что ему оставили: к стене набатной башни; вжимается спиной в холодные, сглаженные камни, нащупывая на правом бедре рукоять струйника и готовясь пустить его в ход. А в лицо с трёх сторон летит:

— Поналетели в нашу… ик!.. прекрасную Стедду!

— Совершенно никакого уважения к хозяевам! Совершенно никакого!

— На улицах прямо прохода не дают!

«Сказал бы я, кто тут кому не даёт прохода…»

— Поналетели! Ур-р-роды и дикар-р-ри!

— Богатенький Пинолло, а манеры подзаборника. Они-то натуру и выдают, да, братцы…

— Слышь, ты, гостюшко залётный… ик! А вот ответь мне на один вопрос…

— Наглость просто подоблачная! Эй! Я с тобой разговариваю!!!

— А ещё хлебы наши едят, эти, ну которые. Непростительно!

— Смотрите, братцы, ему ж не стыдно ни капелюшечки!

— Ты можешь проявить уважение, а, гос-тюш-ко? Вот, например, ко мне?

— Поналетели… ух, поналетели! Ик! Чёрные что глухая ночь!

— И совести ни на четвертушку!

Выстроились перед ним полукольцом, размахивая руками и бутылками с чем-то градусным и, по запаху судя, сладковатым, всего пятеро, а выкрикивали невнятицу и вовсе трое — но создать впечатление недовольной толпы им удалось. Мийол быстро перестал обращать внимание на издаваемые ими звуки, спасибо Ускорению Магических Действий — но привычно, как в диколесье, охватил сферой внимания всех и вся. И, конечно, подмечая нюансы.

Крайний левый в полукольце: здоровый — на пол-головы выше самого Мийола — и средних лет, одет практично-просто-недорого. Был бы опасен, поскольку Воин второго ранга; но вроде бы больше окорачивает второго слева, чем думает об агрессии сам. В глазах — привычное равнодушие слуги-телохранителя. Трезв. Прикажут — кинется, но пока не приказали…

Второй слева, орущий про поналетевших. По виду — богатенький мальчишка лет примерно двадцати. Несмотря на молодость, на лице уже проступили следы разгульного веселья, заметно старящие и уродующие. Рот нехорошо кривится, глаза разъезжаются, нос красный (даже пудра не может этого скрыть). Средне пьян. И скучает. И бурлит недовольством от этого. Не очень опасен, скорее противен: именно такой кадр может в любой миг взять и обдать тугой струёй изо рта.

По центру — похожий на второго. Чуть старше, чуть хлипче, куда менее пьян. Изначально одежды побогаче (цветной вышивки больше раза в полтора, да и сама она куда красивей) — только вот состояние одежд заметно хуже. Не отстиранные пятна, следы штопки… этот пыхает хищным голодом и азартом, тайком оценивает артефакты Мийола, этак корыстливо. Подпевала.

Правее — ещё один телохранитель, невысокий, но широкий в плечах и явно очень сильный. Тоже Воин, тоже второй ранг, в эмоциях уныние и битый-давленый, но всё же не уничтоженный окончательно стыд. Приобнимает своего подопечного, крайнего справа, как бы помогая тому стоять, но вообще-то скорее не давая дёргаться, куда не надо. Свободная рука занята бутылкой — явно отнятой не так давно у подопечного. А тот потрясает руками, что-то выкрикивает бессвязно.

В зюзю, в сиську, до самых риз. Ткни — рухнет и захрапит.

Или нет? Но в любом случае оба не особо опасны.

Зато последний и предпоследний в этой компании, стоящие дальше, вне кольца вокруг мага, заставляют мурашки по спине бегать. Совершенно обычный по виду и телосложению Воин третьего ранга упорно ассоциируется в поле восприятия Мийола со зверем-подавителем. Причём хищным. В диколесье призыватель поспешил бы такого убить, причём с расстояния. Вроде бы этот, «обычный», тоже не должен кидаться без приказа… но полной уверенности в этом нет. А что до приказов… седьмой и последний из этой компании, а вернее, первый, их вожак — крепкий юноша лет пятнадцати, одетый богаче всех них и всех опрятнее, тот самый, чуть не сбивший с ног гуайда, потом ударивший его и теперь что-то тихо своей жертве выговаривающий, тыкая напряжённым пальцем тому в горло…

От вожака тянет зверем ещё сильнее. Правда, атрибутником, поскольку богато одетый юноша — маг-специалист. Но какая разница?

Опасен. Опасен!

И гуайд отлично понимает это. Стоит бледный, терпит болезненные тычки, мелко кивает и как бы не дрожит. Ни дать ни взять — птенец певчей ламаси, не вошедший в возраст полёта, которому в гнездо лезет древесная гизза, уже приоткрывшая пасть и напружинившая кольца.

«Кажется, это именно то самое, что отец именовал «золотой молодёжью»? Очень похоже, да. Богатые, причём богатство не ими добыто; весёлые, причём веселье того сорта, когда вокруг никто не смеётся; наглые…

Ну да сейчас проверим, каковы пределы их наглости!»

Мийол сосредоточился и резко, как будто бил невидимым кулаком, прижал всех и вся своей спроецированной яростью. В полную силу эксперта магии, но задействуя Атрибут минимально и не расширяя влияние ауры в полной мере, чтобы не задеть непричастных прохожих. На гуайда он также постарался не надавить — только на семёрку гуляк. Параллельно маг-призыватель натянул на нижнюю часть лица малую маску свободной рукой, готовясь к применению струйника всерьёз. И перестал жаться к стене, решительно двинувшись вперёд.

Внезапное внутреннее превращение «жертвы» произвело поистине живительный эффект. Кольцо из крикунов умолкло и распалось (потому что трезвые, способные оценить обстановку Воины отшагнули подальше, заодно оттаскивая подопечных и стараясь убрать их себе за спины). Подпевала по центру попятился, споткнулся, юркнул вправо, резво убираясь с дороги.

— Не изволите ли представиться и объясниться… уважаемый?

Начало фразы Мийол намеренно отчеканил с командной требовательностью, а обращение, столь же намеренно — с вопросительностью и сомнением. Замешанных на этакой дежурной ленце хорошо воспитанного человека, не очень-то верящего, что собеседники также хорошо воспитаны.

Воин-телохранитель, тот, который «обычный», отшагнул влево-вбок, коротким привычным поворотом ладони вытряхивая в неё из рукава… что-то. Хотя как — «что-то»? Наверняка оружие, просто не ясно, какое: то ли скрытый кастет, то ли кистень… ясно лишь, что не артефакт, иначе Мийол почуял бы скрытую магию. А вот незнакомый маг-специалист отреагировал нетипично. По крайней мере, призыватель не ожидал, что проецируемая им ярость вызовет искреннюю (ведь искреннюю?) радость со стороны обернувшегося ровесника.

— Ох, уважаемый гость Стедды, разрешите нам всем принести вам свои самые искренние извинения! Ведь вы не покажете себя излишне заносчивым и позволите загладить первые впечатления парой небольших материальных знаков дружеской приязни? О, и самое главное: моё имя — Ниртальвог, можно просто Вог. Что до моих немного перебравших друзей…

В самом скором времени Мийол узнал имена всех гуляк, включая имена Воинов, получил ряд восторженных комплиментов и вопросов (отвечать на которые не успевал, потому что новый и не очень-то приятный знакомый отвечал на них сам). В процессе раздачи комплиментов и вопросов «уважаемого гостя Стедды» как-то плавно, ласково-навязчиво подвинули и усадили за столик при одном из ближних уличных раппати. А там спешно принесли заказанный перекус с напитками («выбирайте что угодно, — щедро объявил вожак, — плачу я!»), односторонний разговор понемногу перетёк в двусторонний, «просто Вог» ухитрялся удерживать на себе внимание…

«Совершенно и никоим образом не прост. Волосы чёрные, сильно вьются, отливая на свету отчётливой синевой; уши крупные, сильно оттопыренные; но главная примета — нос. Узнаваемой, очень характерной «гнутой» формы, в которой направление сверху вниз плавно меняется на от лица вперёд. Нос, торчащий этаким флагштоком на две фаланги пальца, не меньше; очень, прямо-таки демонски неудобно, должно быть, целоваться обладателю подобной приметы!

Характерной для древнего клана Галифрен. Для хозяев Стедды».

…удерживать на себе внимание и журчать, вещать, веселить, декламировать, частить, лить пульс словес, менять тон и темы ловчее иных жуликов, смачивать горло из пахнущей спиртом и сладостью бутыли — окрестности Стедды издавна славятся именно сладкими сортами вин — и продолжать свой моноспектакль. Мийола, впрочем, заворожил не столько богатый обертонами голос Ниртальвога, сколько его эмоции, пластичные до изумления. Даже, быть может, слишком пластичные. Ни с чем хотя бы отдалённо похожим призыватель ещё не сталкивался. Ни разу, нигде. Вот благородный отпрыск Галифрен тоскует, а вот уже и тихо бесится; вот он мечтает, а вот вспыхивает, словно сухой мох, от внезапного раздражения невесть на что; вот вспоминает, причём память пронизана сладким стыдом — а вот и фокусирует чистое, словно дистиллят семикратной очистки, любопытство, склоняясь над столиком, глядя прямо в глаза. Не моргая.

И жертва поддаётся, едва успевая осознать, что к чему:

— Моё имя Мийол. Из Жабьего Дола.

— О? Это где?

— Зона влияния Токаля, селение в ближнем диколесье, — объяснил призыватель.

И добавил, опять-таки вроде без большой охоты, но и без лишнего промедления:

— Унылый глухой угол, ничем не выделяющийся.

— Раз вы, многоуважаемый Мийол, происходите оттуда — это уже выделяет вашу родину из всех подобных мест.

— Так уж и выделяет, — хмык. «Грубо, очень грубо, дражайший «просто Вог»!»

— Можете мне поверить! Мой сигил не врёт…

«Галифрен обладают чуткостью и тонкостью, а главная ветвь — ещё и расширением; их сенсорика действительно впечатляет», — вспомнилось тотчас.

— …и я чую, что ваш сигил тоже отлично развит. При этом ваш уровень превышает мой — а я, между прочим, считаюсь очень перспективным и вхожу в число наследников клана! Тем самым ваши перспективы, многоуважаемый, абсолютно блистательны и практически без-гра-нич-ны!

— Не преувеличивайте.

— Я? Да ничуть! Скажите, парни: разве я не прав?

Волна возгласов и одобрительных звуков от свиты поддержала вожака. Он как бы скромно развёл руками, глядя прямо и честно: видите, многоуважаемый, никаких преувеличений и лести, только чистейшие, драгоценным металлом звенящие факты!

От взгляда ян-Галифрен у Мийола по-прежнему мурашки по спине бегали. Даже, пожалуй, быстрее и более крупные.

— Итак, окажите же мне честь, — попросил Ниртальвог, собственной рукой разливая по тонкостенным и драгоценным стеклянным стаканам — явно самым лучшим в этой раппати — белое вино какого-то замудрёного сорта. — За знакомство!

Новая волна одобрения. Все пьют, даже Воины-телохранители (правда, в их исполнении жест больше похож на смачивание губ).

И призыватель пьёт. Куда деваться? Не оскорблять же недоверием одного из наследников клана, владеющего городом! Правда, пьёт с видимой робостью, без привычки. Но вино поистине хорошо на вкус — в меру сладкое, чуть терпковатое, с ягодными и пряными нотами. Так что когда новый знакомый доливает и предлагает новый тост, Мийол не отказывается.

Правда, вскоре возникает казус: стойкость гостя Стедды перед выпивкой выходит совсем смешной. Два стакана, всего лишь два стакана и десяток минут, а общий эффект — словно от двух кувшинов. Причём не лёгкого винца, а скорее какой-то креплёной рыгаловки! Маг быстро и обильно багровеет, взгляд его теряет внимательность и остроту, на губах расцветает широкая, но косоватая улыбка, а речь становится несколько бессвязной.

Затем вовсе обрывается. Смыкаются веки. Оседает, опираясь на ажурную спинку лёгкого стула, отяжелевшее тело. По всей видимости, залётный эксперт впадает в прострацию.

— Раппатиора сюда, — цедит ян-Галифрен.

И раппатиор, разумеется, моментально появляется.

— Ты что нам подсунул вместо честной выпивки, скотина скользкая?

— Не погубите, милостью Мелиаль да укроемся! — услужливый бедолага рушится на колени, склоняется низко-низко, пытается целовать Ниртальвогу ступни. — Не погубите, господин! Это моё лучшее вино, полный клат за два кувшина! Никто и ничем не посмел бы испортить…

Затея с поцелуем заканчивается неудачно: ян-Галифрен небрежно отмахивается, пиная раппатиора по лицу. Потом ещё раз: прицельно, по носу, с отчётливым хрустом его сворачивая. Льётся кровь, бедолага глухо стонет, подвывая.

— А ну тихо, — шипит Ниртальвог. Прикрывает глаза, обостряя аурную чувствительность и задействуя сигил в полной мере. — Хм… необычно… да, необычно…

— Это не притворство? — шепчет, склоняясь к оттопыренному уху, третьеранговый Воин.

— Не похоже, — всё тот же шипящий, тихий, особенный тон — уже шага за три не разберёшь, что говорится. — Основные узлы не активны, заклинания тоже, сигил… с сигилом ясности нет, но нет и изменений. Может, алхимическая реакция на местные компоненты? Аллергия?

— Может и так. Что будем делать?

Ян-Галифрен резко меняется в голосе, отвечая довольно громко:

— Нельзя же бросить многоуважаемого эксперта вот так! Давайте устроим его получше, во всю ширь нашего прославленного гостеприимства! А ну-ка, бери его под руки — и за мной. Да не вздумай чего лишнего устроить, понял?

— Чего ж не понять, — осклабился главный подпевала, что при встрече стоял по центру. — Любой каприз на ваше усмотрение, любезный Угорь!

— Моё, — кивнул Ниртальвог. И бросил, коротко кивая, — Клык, средне, пару точек.

— Эй, да что та-а-а!

Короткий вопль боли, вызванный двумя касаниями третьерангового, захлебнулся так же быстро, как возник. Секунд пять подпевала торчал, замерев в неудобной позе, а из глаз его текли двумя дорожками слёзы.

— Не ори, — вставший рядом ян-Галифрен почти добродушно потыкал его в щёку. — Вообще язык распускать не вздумай. А не то… всосал?

Подпевала мелко закивал.

— Славно. Ну, бери этого и потащили. Ах да, вон того тоже не забудьте.

Мийола вместе с его гуайдом, глядящим вокруг с тоскливой обречённостью и не чующим под собой ватных ног, аккуратно взяли и потащили.

Прохожие от их компании старательно отводили взгляды.

Жители больших городов вообще не сказать, чтоб особо озабочены судьбами посторонних людей. Но раньше в Стедде ещё, бывало, встречались глупцы, встающие между Злым Угрем и его развлечениями. Только вот, как и положено глупцам, таковые уже пару сезонов как перевелись…