Мисс Эндерсон и её странности

Глава 13.

За пять дней до Перерождения мистер Верн Вут обратился в Управление общественной безопасностью по Леберлингу, чтобы обвинить мисс Алесту Эндерсон в убийстве Бентона Нилта с применением магии.

Со слов Верна Вута, всё происходило следующим образом: Алеста Эндерсон, возвращаясь со своего рабочего места (то есть из Лавки странностей), заметила свет в окне гостевого дома. Ей не понравилось, что Бентон Нилт наблюдает за ней, и она в шутку решила оттолкнуть его от окна и для этого обратилась к магии. Но не рассчитала силы и остановила движение в теле Бентона Нилта. А там уже пришло обморожение. Мороз мисс Алеста Эндерсон вряд ли бы наслала самостоятельно, но, по мнению Верна Вута, никаких даже сомнений не возникало в том, что низкие температуры были одной из обязательных частей коварного замысла Алесты Эндерсон.

В Управлении над этим обращением посмеялись. Всё же нечасто случается так, чтобы какой-то там случайный человек в окне вызывал такой сильный приступ ненависти, чтобы в итоге оказаться мертвым. Вот если бы этот Бентон Нилт был бывшей любовью Алесты Эндерсон и променял её на юную красотку… Или если бы Алеста Эндерсон узнала в Бентоне Нилте своего давнего мучителя, отравившего ей все детские годы… Тогда мотив бы ещё как-никак сыграл.

Но специфика работы Управления была такова, что им приходилось разбираться во всех обвинениях. А в тех, которые касались убийств — особенно тщательно.

За четыре дня до Перерождения в Леберлинг отправился следователь, никаким образом не связанный с Кейденом Гилсоном. Ему хватило ровно одних суток для того, чтобы взять показания и провести собственное расследование.

За три дня до Перерождения он вернулся в Леберлинг и честно рассказал обо всем, что удалось узнать. В числе знаний, добытых честных путём, были в основном заявления очевидцев — всё они, как один, твердили, что мисс Алеста Эндерсон относится ко всем с добротой и пониманием, а с магией связана лишь косвенно, через прабабушку и мать. Но годы прабабушки уже давным-давно сочтены, а мать придерживается жизни затворницы и четверть века назад утратила интерес не то что к магической науке, а ко всяким жизненным радостям в принципе.

Но ещё — были три тома учебного пособия по магии, найденные у мисс Алесты Эндерсон под кроватью. Хорошо, эти тома, по правде говоря, дались не самым честным способом — чтобы обзавестись таким ценным артефактом, следователю пришлось представиться другом мисс Алесты Эндерсон. Приняли его не то чтобы гостеприимно: как заявила миссис Мерибет Эндерсон, приходящаяся мисс Алесте Эндерсон бабушкой по материнской линии, друг у мисс Алесты Эндерсон уже есть, и нынешний следователь никаким образом с ним не связан.

Выводы напрашивались неутешительные. Все улики указывали на то, что мисс Алеста Эндерсон ведёт двойную жизнь. Представляясь окружающим (в том числе и своей семье) неопасной и даже беззащитной, на самом деле она в тайне от всех изучала магию. Значит, вполне могла к ней обратиться. И мотив, предложенный мистером Верном Вутом, перестал казаться совсем уж наивным. Если мисс Алеста Эндерсон столько лет успешно жила двойную жизнь, то совершенно нельзя предположить, что же на самом деле двигает её поступками.

Вдруг та самая ненависть?

Уже на следующее утро, за два дня до Перерождения, но после того, как вскрылась истина, мисс Алеста Эндерсон была взята под стражу. До выяснения обстоятельств.

Давать какие-либо пояснения по текущему делу мисс Алеста Эндерсон отказалась: заявила, что будет ждать судебного разбирательства.

Поинтересовалась лишь, как там поживает её семья.

Этим же вечером мисс Алеста Эндерсон получила ответ прямиком от нового следователя по этому делу: поживает её семья отлично, раньше времени никаких шокирующих подробностей им никто не сообщил. Разве что с котом явно происходит нечто неладное, иначе зачем бы он так яростно озранял покои своей хозяйки, будто помимо книг по магии она скрывает что-то ещё?..

***

Бога, стоящего выше всего сущего и несущественного, звали Иосом.

Зародился он из материи.

Беспокойный дух бога, путешествуя по нашему безграничному миру, собирал по пылинке из каждого его уголка, а потом сложил из этих пылинок зародыш в теле женщины — той, кого дух признал достойной.

Самое первое Перерождение случилось тогда, когда пыль стала живым организмом — зародышем, неотличимым от всех остальных живых организмов, обладающим сердцем и разумом.

Ровно через год эта женщина разродилась, и на свет появилось третье воплощение бога — младенец. Она сама дала ему это имя — Иос. И полюбила его, будто он вылит из её собственной крови, а не из крупиц нашего мира.

Ещё через год младенец переродился в ребёнка. На следующий год — в отрока. Каждый год он перерождался в новую форму: юноша, мужчина, старец. Всего пять лет было дано Иосу, чтобы принести в наш мир понимание, чтобы объяснить его обитателям суть всего. Но даже этого краткого срока Иосу хватило, чтобы донести много важных смыслов. И сделать то, что не каждый успевает сделать за длинную, полноценную жизнь.

Даже за это время Иос успел повстречать тех, кто ему поверил.

Кто полюбил его сильнее, чем себя.

Следующий день Перерождения его друзья ждали с содроганием. Ведь следующей стадией жизненного пути человека была смерть. Однако вечером, за несколько мгновений до полуночи, Иос собрал всех своих друзей и сообщил, что им совершенно не о чем волноваться. Да, Иос уже познал жизнь в человеческом облике. Но это было лишь началом пути. Теперь ему предстояло узнать, какова жизнь в иных обличиях. Оказаться в каждом из тех уголков, пыль из которых составила его первоначальный образ.

Иос не умер.

Он стал птицей.

Через год птица опустилась на забор, и он котом.

Через год кот спрыгнул на землю, и Иос стал быком.

Ещё через год бык склонил голову, и Иос стал бараном. Так Иос и продолжил свой путь, познавая все формы, что вообще существуют в нашем мире. Сведущие люди говорят, он ещё не единожды взлетал птицей, мурчал котом и бодался бараном. Но к человеческому облику Иос больше никогда не вернулся. Не то потому, что люди принесли ему слишком боли — не то потому, что боль ему принесло расставание с теми самыми людьми.

Отныне и навсегда в день Перерождения принято отказываться от мяса, лакомиться вместо этого сладостями, овощами и орехами, а ещё, напротив, заводить у себя дома козликов, коров, кроликов, котов — и надеяться, что таким образом на целый год сможешь заполучить себе божье расположение и покровительство. И если ровно через год эта животинка вдруг пропадёт, то не расстраиваться — и, более того, сильнее всех прочих желать Иосу доброго пути.

Это и есть, пожалуй, главный божий урок: нет конца. Но есть путь.

И даже когда кажется, что впереди не ждёт ничего хорошего, следует продолжать идти. Идти и бороться.

***

Вот уже который век ночь накануне Перерождения считается самым опасным временем года. Поскольку именно в это время, когда бог уже покинул одно тело, но ещё не успел вселиться в другое, мир остается без присмотра.

А утро, напротив, создано для того, чтобы вселять спокойствие и умиротворение.

Ведь если оно наступило, значит, этот мир продолжает своё существование. Всё ещё живёт и дышит…

Однако Кею утро этого дня, самого святого дня в году, подарило лишь беспокойство, если не сказать тревогу. И всё из-за того, что именно на Перерождение назначили судебное разбирательство, посвящённое делу мисс Алесты Эндерсон.

Это было лучше, чем если бы заседание отнесли на неопределенный срок и все праздничные дни Лесс провела в заточении. Но всё-таки между заседанием и обращением Верна Вута прошло слишком мало времени — как следствие, его не хватило на приличную подготовку. И даже адвоката для Лесс взяли не самого лучшего — немногие соглашались посвящать Перерождение судебным разбирательствам.

Было, правда, кое-что ещё.

Заверение Бернис в том, что на суде им удастся повернуть дело в свою сторону. Поскольку в нём будет участвовать человек, которого не посмеет не выслушать судебная коллегия.

Мистер Вистан Меллиган.

Бернис отказалась раскрывать подробности — лишь пообещала ей довериться.

А потому утром самого святого дня в году Кей встал раньше обычного — за много часов до рассвета. Привёл себя в порядок: побрился, уложил волосы, погладил рубашку, воспользовался туалетной водой. И принялся ждать. Когда время пришло, он покинул тесную квартирку, в которую успел вернуться — гостить у родителей дальше не было никакого смысла, ведь теперь в соседней комнате отсутствовала Лесс. И пошёл к трамвайной остановке: Высший суд по делам, связанным с магией, находился на противоположном конце города.

Кею не было смысла спешить: на этом суде он выступал лишь зрителем.

Отчего-то случилось так, что никакой более весомой роли ему в этом судебном заседании не предложили. Хотя именно с Кея началось это расследование. Посчитали недостойным? Или предвзятым? Что ж, если так, не слишком-то они и ошиблись.

Оказавшись возле здания суда, он остановился вместо того, чтобы устремиться внутрь и занять место, с которого открывается самый лучший ракурс.

Он пообещал, что дождётся Бернис, что вместе с ней войдет в зал, где будет проходить заседание по делу Лесс. И тем самым уверит всех окружающих в степени своей предвзятости… Но терять Кею уже нечего. Ожидая появление Бернис, он занял позицию неподалеку от статуи, изображающей Аггай и Ализ Гатри — двух сестер-близнецов, что вот уже несколько веков считаются символами справедливости и являются обязательным украшением всех Высших судов.

Они стоят плечом о плечо, но Аггай повернута в сторону востока, а Ализ — в сторону запада.

И олицетворяют собой это парадоксальное сочетание: две стороны одной монеты, два взгляда на одну и ту же ситуацию, обвинение и защиту, вину и невинность. Чем дольше Кей вглядывался в их лица, слегка припорошенные мягким белым снегом, тем больше видел знакомых черт — присущих другим двум сёстрам. А потом кто-то окликнул его, и Кей, обернувшись, будто бы увидел третью сестру Гатри, прежде потерянную.

Хотя была перед ним, конечно же, Бернис.

Но не она одна.

Семья Меллиганов приехала на заседание в полном составе. Позади Бернис шли Вистан и Кимберли Меллиган, и если появление первого Кей ещё мог предсказать (даже больше, Кей на него надеялся), то вот появление Кимберли стало для Кея полной неожиданностью.

Вистан Меллиган мало чём отличался от себя прежнего. Одновременно сдержанный и расслабленный, смотрящий на всех свысока и совершенно не переживающий о неприятностях, которые могут поджидать впереди.

Зато Кимберли Меллиган будто бы одномоментно растеряла всю свою грацию. Движения её потеряли плавность, стали какими-то нервными. Лицо побледнело пуще прежнего, и даже укладка потеряла весь свой лоск. По одному взгляду на неё становилось понятно: ей тоже известна правда. И всё-таки, несмотря ни на что, миссис Меллиган приехала на это заседание — вместе с мужем, который, скорее всего, прямо сейчас собирается оставить огромную чёрную клятву на репутации их семьи, и дочерью, переставшей считать её матерью. Хотя бы за такую смелость её уже следовало уважать.

Бернис улыбнулась слегка виновато, будто бы обещала: самое весёлое впереди.

И Кей наконец-то шагнул её странной семье навстречу.

— Мистер Меллиган, миссис Меллиган, — он склонил голову.

— Жизнь умеет преподносить сюрпризы, не так ли, мистер Гислон? — Вистан Меллиган усмехнулся. — Как бы я ни препятствовал вашему общению с моей дочерью, всё же именно вы стали причиной того, что её всё-таки настигла истина. Видите — я не зря был против того, чтобы вы проводили время с Бернис.

Следом за миссис Меллиган тянулся шлейф духов, противоположных её настроению — свежих и цветочных. Проходя мимо Кея, Кимберли задержалась на мгновение и подняла на Кея глаза — и Кей заметил пролегающие под ними синие круги, такие чужеродные на фарфоровой коже. Кимберли Меллиган заметила:

— Не слушайте его, мистер Гилсон. Я всем сердцем благодарна вам за то, что вы наконец освободили нас от всей этой лжи. — И добавила чуть тише: — И благодарю за то, что вы нашли Бернис.

Кей не нашёл, что сказать — пусть должность и обязывала находить. Поэтому просто кивнул.

Мистер и миссис Меллиган направились в здание Высшего суда, а Кей и Бернис задержались снаружи — ненамного, лишь на пару фраз.

Бернис потянулась к ладони Кея и переплела его пальцы с собственными. Пальцы её были холодными, будто именно Бернис провела у статуи сестёр Гатри неопределенное количество времени.

Приподняв подбородок вверх, она внимательно взглянула на Кея и в этот раз улыбнулась чуть более обнадёживающе.

— Всё будет хорошо, Кей, — пообещала она. — Даже так: ты останешься в восторге от того, как красиво всё пройдёт. Уверяю тебя: это будет самое впечатляющее судебное заседание нашего века.

— Верю, — просто ответил Кей.

Бернис чуть крепче сжала его пальцы — не то попыталась забрать у Кея хотя бы чуточку тепла, чтобы согреться, не то понадеялась передать ему частицу своей уверенности. А потом заметила:

— Надеюсь, после всех пережитых потрясений мы сможем вновь стать друзьями.

Свободной рукой она потянулась к волосам Кея и поправила переднюю прядь, упавшую на лоб. А потом поинтересовалась чуть менее воодушевленно:

— Ты не знаешь, как там Алеста?..

Алеста не давала никаких обещаний.

Но дала надежду — на то, что вернётся домой к Перерождению. И сейчас отчего-то кажется, что семья до сих пор ждёт её. Что бабушка печёт пироги с избытком, рассчитывая на возвращение домой Алесты, соскучившейся по стряпне. Что Ивори наверняка приготовила ей подарок, какую-нибудь невероятно красивую штучку, разработанную и созданную ей самой, — эта девочка с детства проявляла талант к рукоделию.

Что дядя готовит аргументы для того, чтобы вступить с Алестой в жаркий спор — значительную часть прошлого Перерождения они с дядей потратили на то, чтобы обсудить проблему смысла жизни. Что дедушка уже перетасовывает карты для пары-тройки партий в фонкс. Что Вивитт, с которой Алеста никак не может найти общий язык, тоже ждёт её — ведь только Алесте удаётся внести какой-никакой порядок в домашнюю неразбериху.

Быть может, в этот день об Алесте даже мама вспоминала чаще прежнего.

Ведь маме Алеста обещание всё-таки дала. Правда, не вернуться, а вернуть.

А получилось наоборот: Алеста не только не вернула маме её вторую дочь. Но ещё и, похоже, лишила мамы себя.

— Мисс Эндерсон. — Кто-то деликатно постучал по двери — той самой, с решёткой, через которую так отлично перебрасываться взглядами. — Уведомляю вас о том, что пришло время выдвигаться на судебное заседание.

Ах, да, заседание.

Органы правосудия посчитали, что Перерождение — это лучший день для того, чтобы докопаться до истины. Алесте сообщил об этом Воган Спрейк — он заглядывал к ней хотя бы дважды в день, сообщая о том, какие подвижки по её делу имеются на данный момент. И иногда брал с собой Кейдена, хотя тот и не отличался особой разговорчивостью.

Ровно сутки назад, вчерашним утром, Воган Спрейк сообщил Алесте о спешно назначенном заседании. И ещё — что они уже нашли ей адвоката. Вчерашним вечером Воган Спрейк заглянул к Алесте ещё раз, уже один, и дал несколько указаний по поводу того, как следует себя вести.

Смотреть прямо, но не высокомерно и не виновато. Отвечать разборчиво и, самое главное, честно — ведь на судебном заседании будет множество людей, и кто-нибудь из них обязательно почувствует ложь. Оставить догадки при себе — говорить только о том, что было совершено на самом деле. И при этом не умалчивать деталей, ведь никто не знает, что действительно окажется важным.

Самая беспокойная ночь в году выдалась для Алесты самой беспокойной ночью в жизни.

Она так и не смогла уснуть. Первое время ещё переворачивалась с одного бока на другой, а потом оставила эти бессмысленные попытки. Вплоть до утра пролежала на спине, разглядывая редкие отблески лунного света на потолке. Потом поднялась, умылась, привела себя в порядок и прислонилась уже к стене — она приятно охлаждала кожу.

И вот пришла пора покидать очередную клетку.

Алесту доставили к зданию Высшего суда со всеми почестями — как самую настоящую королеву. Она доехала на автомобиле с тёмными окнами. На сидении рядом с Алестой, по правую руку от неё, сидел один из сотрудников Управления — судя по всему, один из самых суровых и крепких. А ещё автомобиль, в котором ехала Алеста, спереди и сзади был обрамлён двумя другими автомобилями. Как объяснил ей тот самый суровый сотрудник (который отнёсся к Алесте весьма доброжелательно), автомобиль, следующий перед ними, контролирует обстановку на дороге, а замыкающий эту процессию автомобиль следит за тем, чтобы не было преследования.

Алесте так и не удалось понять: это Леберлинг берегут от неё ли Алесту — от обитателей Леберлинга?

Потому что до этого момента Алеста склонялась к первому варианту: ведь когда после заявления Верна Вута за Алестой явились служители порядка, на обе руки ей надели браслеты — так называемые браслеты заземления. Алеста слышала о них прежде, но вживую не встречала: эти артефакты находились под строгим учетом и попадали в руки коллекционеров и торговцев очень редко, а если и попадали, то почти мгновенно находили покупателей.

Браслеты заземления выполняли свою прямую функцию — правда, заземляли не тело, а душу. Запрещали ей оторваться от тела и, таким образом, препятствовали всяческому применению магии. Ведь Алесту будут судить именно как магическую преступницу. Бойся своих желаний — Алеста всю жизнь мечтала прикоснуться к магии, а теперь войдёт в архив Леберлинга именно из-за того, что в первый и последний раз к этой магии прикоснулась.

В зале суда Алесте выпала честь занять особое место — практически в центре.

Особенность судов Глейменса была такова, что до начала заседания подсудимый смотрел на публику, не имея права говорить, но показывая всем желающим своё лицо — кажется, это был ещё один из способов воздействовать на моральное состояние подсудимого. Когда заседание начиналось, подсудимого обращали лицом к судье — так, чтобы и судья, и обвинение, и защита, и присяжные могли видеть его лицо и считывать на нём эмоции.

Наверное, они обладали особой чуткостью к чувствам. Не зря же посвящали этому всю свою жизнь.

Пока что Алеста была обращена лицом к публике и спиной к судье. Лавочка Алесте расположилась на возвышении, отделенной от всего остального зала невысокой перегородкой. По обе стороны от Алесты стояли констебли, и вновь не удалось понять: охраняют её — или от неё?

Алесте ничего не оставалось, кроме как слушать хлопки дверей на парадных входах, через которые проходили адвокаты, присяжные и судья. Представлять их встречу, до которой остается уже совсем немного времени.

И, гордо выпрямив спину, наблюдать за публикой, постепенно заполняющей зал заседания.

Желающих посмотреть на то, как Алесте будут выносить вердикт, набралось на удивление много… Этих бы инициативных людей — и к ней в Лавку странностей, чтобы они с интересом разглядывали не Алесту, а представленные на витринах экспонаты. В таком случае с её лица не сходила бы улыбка, тогда как сейчас Алеста тратит все силы на то, чтобы не сжаться в один напряженный комок.

Желающие были разными.

У одних на лице застыло предвкушающее настроение — любители зрелищ. У других тревога — не то за свою безопасность, не то за дальнейшую судьбу Алесты. У третьих — удивление, которое лишь нарастало после того, как они переводили взгляд с лица Алесты на её волосы.

Когда зал заполнился практически целиком — людьми, их голосами и чувствами, — Алеста заметила красивую пару: высокого мужчину с величественной осанкой и светловолосую женщину в элегантном чёрном платье. Алеста, быть может, и не обратила бы на них внимание, если бы они сами не смотрели на неё пристально. Их взгляды отличались от взглядов подавляющего большинства. Мужчина смотрел на Алесту так, будто им уже доводилось знакомиться, чего точно не происходило. А женщина — с безграничной обидой, будто именно из-за Алесты она лишилась всего, что вообще когда-то имела.

Алеста ответила открытым, но равнодушным взглядом — им двоим.

А потом в очередной раз обратила внимание на вновь вошедших, но теперь сердце её забилось в два раза быстрее прежнего.

Это были Кейден и Бернис. Они пришли вместе, хотя ни о чем не переговаривались. И Алеста пожелала настолько сильно, насколько вообще могла — чем бы ни закончилось это судебное заседание, пускай Кейден и Бернис продолжат и дальше поддерживать связь. Хотя бы ради Алесты.

Кейден занял наиболее близкое к Алесте свободное место. Словив взгляд Алесты, он плавно ей кивнул, будто хотел сказать, что всё идёт по плану. А Алеста отчего-то вспомнила, как он залез в сугроб ради того, чтобы словить её, сбегающую из дома. И как через решётку делал комплименты её глазам. Алеста в очередной раз обвинила саму себя — но в этот раз в трусости. Ей отчего-то нестерпимо сильно захотелось прикоснуться к Кейдену, почувствовать мягкость его волос и колючесть щетины. И узнать, какие наощупь его губы. Зря она отвернулась тогда, в парке.

А Бернис, наконец-то обретённая Бернис, направилась прямиком к той паре, которую Алеста рассматривала за мгновение до этого.

Алеста заметила, как Бернис кладёт ладони на предплечье этого мужчины, тянется к его уху и говорит ему о чём-то так, чтобы не услышали посторонние. И Алеста сразу всё поняла. Осознала, какой смысл имел взгляд того мужчины… Не просто мужчины. Их отца. И что действительно испортила жизнь той женщины — приёмной матери Бернис, выходит?

Так вот он какой.

Даже сейчас — статный, цепляющий глаз. Такие люди выделяются из толпы. Обладают, что ли, харизмой, различимой даже тогда, когда они молчат. Как он выглядел двадцать пять лет назад, как держался в обществе? Похоже, это было не слишком и сложно — всей этот статностью и вычурностью покорить сердце Жолин Эндерсон, до того видевшей только простых юношей из Леберлинга.

Девочкам мало что передалось от отца. Огненным цветом волос они пошли в маму — и, как следствие, в прадедушку, так успешно исчезнувшего из жизни прабабушки. А зелёные глаза достались от бабушки: они передавались по женской линии вместо золотых украшений и драгоценных камней.

И всё же чем дольше Алеста рассматривала отца, тем сильнее различала в нём саму себя. Будто бы нечто общее проглядывалось в выражении лица, в жестикуляции рук, в движение головы…

А если бы всё сложилось иначе? Если бы Алеста тоже провела всю свою жизнь в доме отца, она бы стала полной копией Бернис. А Бернис, окажись она в семье Эндерсонов, впитала бы характер и привычки Алесты. В сестрах бежала одинаковая кровь. Значит, теми, кто они сейчас есть, их сделало окружение.

Алеста не имела честь быть знакомой с отцом прежде — значит, стоит насмотреться на отца хотя бы сейчас. Он оставался спокойным. Слишком спокойным для человека, дочь которого обвиняют в убийстве. Впрочем, стоит вспомнить, как отец поступил с мамой, и всякое удивление растает подобно первому снегу…

Что же касается Бернис, то она привлекла внимание не только Алесты.

Но и публики, которой не составило труда разглядеть удивительную схожесть между подсудимой и слушательницей этого дела. Те, кто прежде казался заинтересованным, теперь удивлялись. Те, кто прежде был удивлён, улыбались с облегчением — и едва ли не потирали руки в ожидании развития этого нового сюжетного витка.

Если бы не застывшее на лицах слушателей ожидание, Алеста сникла бы окончательно. Поднялась с места, признала вину и попросила как можно скорее привести приговор в исполнение.

Но она ждала. И смотрела.

А потом наступила тишина — самая пронзительная тишина в жизни Алесты.

К ней приблизился клерк — невысокий, уже седой мужчина с костюме-тройке, что, кажется, был великоват ему на пару размеров. Он кивнул Алесте и произнёс, обращаясь только к ней одной:

— Мисс Эндерсон, заседание начинается. Я прошу вас занять место напротив его сиятельства.

Он подал ей ладонь — так, будто бы, став подсудимой, Алеста все ещё осталась женщиной, которую следует уважать. И пускай это была одна из множества традиций суда, участвовать в ней оказалось куда приятнее, чем если бы клерк воспользовался приказом или толкнул Алесту в спину.

Она приняла ладонь, ещё раз взглянула на зал — взгляд отчего-то упал не на отца и не на Бернис, а на Кейдена. Увидеться бы с тобой ещё хотя бы однажды, мистер следователь, прикоснуться к твоим горячим рукам… Алеста поднялась с лавки и обошла лавку по дуге.

И картинка в калейдоскопе сменилась с яркой, пёстрой и пылающей и на более строгую и монотонную.

Теперь клерк обращался уже к публике, оставшейся у Алесты за спиной. Голос его утратил мягкость, но обрёл проницаемость — прошёл насквозь каждого, кто вообще посмел сегодня сюда прийти.

— Прошу тишины в зале суда! Всем встать! Сегодня, в этот святой день, мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело мисс Алесты Эндерсон. Мисс Алеста Эндерсон обвиняется в тяжком преступлении, совершенном в ночь… Со стороны обвинителя выступает…

Судебный клерк огласил имена всех, кто сегодня будет вершить правосудие: так много людей собрались судить одну-единственную Алесту.

Этого времени хватило, чтобы рассмотреть ту часть судебной залы, что прежде оставалась для Алесты скрытой. Впрочем, подавляющее большинство представителей правосудия выглядела ровно так, как представляла Алеста: объемные парики, чёрные мантии, беспристрастные лица. Сколько людей они уже оправдали? А скольким присудили наказание?

И кто будет судить судей, когда душа их оторвется от тела окончательно и навсегда? Как Иос относится к тем, кто взял на себя обязанности бога: наказывать за неподобающее поведение, лишать жизни? И если судья избран короной, значит ли это, что он избран ещё и богом?

Лишь одна странность бросилась Алесте в глаза: чрезмерно пустая лавка со свидетелями. Свидетель был лишь один. И Алеста имела не то честь, не то самое крупное невезение в своей жизни — быть с ним знакомой.

А ещё Алеста наконец увидела, как выглядит адвокат, что будет отстаивать её честь — тот, который согласился провести самый святой день в году не со своей семьёй, а в этой зале, сдавливающей тебя в тиски?

И пускай это лишь его работа, но Алеста вдруг испытала благодарность ко всем, кто продолжает бороться за её судьбу. Кто к ней неравнодушен.

Клерк передал слово судье:

— Ваше сиятельство, позвольте начать заседание.

Алеста слушала и вникала в слова, что были одновременно посвящены будто бы и ей, и кому-то другому. И старалась сохранять лицо. Она ещё успеет накормить вершителей правосудия своими чувствами. Но чуть позже.

Его сиятельство, он же судья, которому суждено будет вынести окончательный приговор, дал право слово стороне обвинения. И адвокат, представляющий интересы Верна Вута, начал свою речь следующим образом:

— С позволения вашей светлости, господа присяжные, уважаемая публика, своим обвинением я намереваюсь доказать, что обвиняемая действовала умышленно и преследовала злой умысел.

Он говорил грамотно, умалчивая о тёмных пятнах и пытаясь выставить Алесту в не самом лучшем свете. Что ещё интереснее: он никак образом не говорил о том, какую цель преследовал пострадавший Бентон Нилт. Цель пребывания Бента Нилта в Плуинге этим адвокатом осталась вовсе необозначенной — будто Плуинг является востребованным местом в Глейменсе. Зато так называемая тайная сторона жизни Алесты была рассмотрена им в мельчайших подробностях. Книги под кроватью, лавка с магическими артефактами…

Коснулись даже мамы. И её незавершенной учёбы в Леберлинге. Когда речь пошла о маме, Алеста сжала ладони в кулаки — чтобы обрести над собой контроль. Поскольку мама была тем человеком, которые играли в этой истории последнюю роль. Во многих других — главную, но именно эта история не должна была никоим образом коснуться мамы.

А ещё, выслушивая не самые лестные эпитеты относительно мисс Жолин Эндерсон, Алеста невыносимо сильно хотела посмотреть на отца. Отнёсся ли он к истории Жолин с большим трепетом, чем к истории Алесты? Проступило ли на его лице что-то, кроме самоуверенности? Нечто вроде ностальгия по тому, что было давным-давно и практически забылось, как сон?

Сам Верн Вут занимал скамью свидетелей — в единственном числе. Одетый, как с иголочки, в синий атлас рубашки с посеребрёнными запонками. С прилизанными на левую сторону волосами и сережкой-камешком в левом ухе. В их прежние встречи Верн Вут был менее характерным — быть может, потому, что старался не привлекать внимание, а теперь должен был показать себя во всей красе.

Хорошо, что Верн Вут был один. Если бы Алеста вдруг увидела кого-то из жителей Плуинга, кто был знаком ей с детства и кто вдруг встал на сторону обвинения Алесты, она бы окончательно сникла духом.

Однако Верн Вут успел выступить от лица многих. Он придал своему чарующему голоску жалобный подтон. Верн Вут не стал говорить об Алесте, и попробуй понять, сделал это из уважения к ней как к миледи или во имя своих коварных замыслов. Зато вдоволь сказал о том, каким чудесным человеком был Бентон Нилт. С каким уважением он относился к родителям и как баловал младшую сестру. Кроме того, он говорил о женщине, которую Бентон Нилт избрал своей женой. И о ребёнке, отцом которого он должен был стать в начале этой весны.

В этот момент Алеста отчего-то представила маму — юную Жолин Эндерсон, носящую под сердцем двух дочерей. Несмотря на то, что отец её дочерей до сих жив и не испытывает никаких угрызений совести, мама тоже в один момент осталась без мужского плеча, преданная этим миром и вынужденная выживать самостоятельно.

Разве хотя бы какая-то женщина заслуживает такой участи?

Впервые за время заседания Алеста пошевельнулась — поднесла правую руку, окованную браслетом, к лицу. Чувств было слишком много. И они просились наружу.

Если достопочтенный суд сочтёт её слезы за раскаяние — пусть так.

Алеста была в этом почти уверена: Верн Вут грамотно выстроил свою речь так, чтобы с наибольшей вероятностью и сокрушительностью подействовать на слушателей. Наверняка Верн Вут действительно относился к Бентону Нилту с теплой — ведь, как утверждал он сам, их знакомство состоялось больше десяти лет назад, когда Бентон Нилт был совсем ещё мальчишкой. И всё-таки Верн Вут не просто выражала своё горе — он также преследовал вполне материальную цель, добиться того, чтобы Алеста понесла наказание. Разум Алесты прекрасно это понимал. Но была ещё душа.

Следом за речью Верна Вута наступила тишина. И она ознаменовала особенный момент — тот, когда Алесте наконец дадут право ответить.

Алеста была наслышана об этой особенности судов Глейменса, очередной: подсудимый обретает голос лишь тогда, когда завершена речь стороны обвинения.

Клерк вдруг оказался прямо напротив Алесты. Посмотрел на неё внимательными голубыми глазами — уже почти выцветшими. И спросил, чётко разделяя слова:

— Мисс Эндерсон, вы считаете себя виновной?

Алеста вспомнила признание, что слетело с её губ в том парке вскоре после того, как не состоялся её первый и последний поцелуй с Кейденом.

Вспомнила пылкую Бернис и хладнокровного Верна Вута. Вспомнила направленный на неё взгляд отца — в нём не было и намека на тревогу. Вспомнила, с каким участием он вслушивался в слова сестры.

И наконец ответила:

— Я могу говорить лишь о том, что знаю.

Она рассказала всё, что знала, ничего не тая. Что, действительно, в свободное время иногда обращается к книгам по магии — ведь её по наследству достался дар. Что той ночью она в самом деле обратилась к магии, но сделала это в ответ, когда почувствовала приближение к ней магического сгустка. Что после этого поступила не самым красивым образом: ушла, даже не обернувшись. И на следующее утро услышала новость об ужасающем происшествии, настигнувшем гостевой дом Плуинга.

— Короне нужен ответ, мисс Эндерсон, — заметил судья низким непоколебимым голосом. — Мы можем решать за вас, и мы это сделаем. Но прежде мы хотим услышать ваше признание вины — или её отрицание.

Позволив себе помолчать несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями, Алеста всё же произнесла:

— Я подтверждаю своё участие в этой истории. Но вину в гибели Бентона Нилта, ту, которую пытается присвоить мне сторона обвинения, я отрицаю.

Если Алесте больше не суждено встретиться с Бернис, пускай сестра побудет горда за неё хотя бы это мгновение.

Судья кивнул. Но больше на его лице ничего прочитать не удалось: ни удивления, ни одобрения, вообще ничего. Он остался беспристрастным — как и было положено.

Зато Верн Вут поморщился едва заметно.

Судебное заседание продолжилось, и теперь право слова перешло к стороне защиты. Адвокат, представляющий интересы Алесты (зовут его, как оказалось, зовут мистер Ралфс), поднялся, выражая уважение ко всем, кто собрался сегодня в этой зале. А потом начал говорить.

И речь свою начал весьма и весьма любопытно.

Вместо того чтобы облагораживать Алесту, он продолжил линию Верна Вута — и заговорил о Бентоне Нилте.

— Ваше сиятельство, защиту мисс Алесты Эндерсон я бы хотел начать с замечания о том, по какой причине мистер Бентон Нилт оказался в Плуинге. Есть одна важная улика, которую сторона обвинения отчего-то предпочла не упоминать. А именно: фотография мисс Бернис Меллиган, обнаруженная в той комнате гостевого дома, в котором было обнаружено тело Бентона Нилта. Я имею оригинал этой фотографии при себе и могу вам его предоставить.

Движением фокусника мистер Ралфс извлек фотографию из плотного коричневого конверта и передал её присяжным. Фотография отправилась в путешествие из одних рук в другие, чтобы каждый желающий мог взглянуть в глаза Бернис.

— Установить личность мисс Бернис Меллиган не составило никакого труда, поскольку эта же фотография мисс Бернис Меллиган установлена в Университете магической механики Леберлинга полтора года назад. Подпись к этой фотографии не оставляет никаких сомнений в том, что перед нами именно мисс Бернис Меллиган.

Фотография с Бернис шустро прошла через присяжный, после чего клерк со всей любезностью передал фотографию судье. Ему хватило одного-единственного взгляда, чтобы увидеть всё, что требовалось.

— Помимо этого, как уже заметила мисс Алеста Эндерсон, она применила магию в ответ. Это подразумевает то, что мистер Бентон Нилт использовал магию прежде, чем ей воспользовалась мисс Алеста Эндерсон. И словам мисс Алесты Эндерсон, действительно, можно найти подтверждение. Позвольте мне зачитать цитату из отчета мистера Джонти Бейтса, который представляет Управление общественной безопасностью по Леберлингу.

И зачитал — чётко и уверенно, ни разу не запнувшись. Цитата эта представляла из себя перечисление вещей, которые удалось обнаружить в комнате гостевого дома, где было обнаружено тело Бентона Нилта. Кроме того, в отчете указывалось расположение каждой обнаруженной вещи. Когда речь зашла про нацеливатель, направленный в открытое окно, публика зашепталась.

Алеста, кажется, задержала дыхание — боялась пропустить даже одно-единственное его словечко. Собственный адвокат, который прежде казался ей невзрачным, во время выступления раскрылся, показал своё мастерство. Если Алесте суждено будет ещё хотя бы раз говорить с Воганом Спрейком, она обязательно поблагодарит его за этого адвоката.

— Итого, мы наконец-то обрисовали нюансы, которые прежде остались без внимания, — продолжил мистер Ралфс. — Теперь составим полную картину произошедшего. Мистер Бентон Нилт пребывает в Плуинг, чтобы совершить покушение на мисс Бернис Меллиган. И в самом деле пытается оказать магическое влияние на дочь мистера Вистана Меллигана — правда, оказывается ей не мисс Бернис Меллиган, а мисс Алеста Эндерсон.

Один из присяжных, второй слева, поднял руку. Кивок судьи позволил ему высказаться:

— Мистер Ралфс, вы путаетесь в показаниях, что, конечно, непозволительно. У мистера Вистана Меллигана только одна дочь. Да, девушка с фотографии действительно похожа на мисс Алесту Эндерсон. Но это ещё не делает их с сестрами. — Он обменялся усмешкой с соседом справа.

Мистер Ралфс тоже позволил себе лёгкую улыбку. А следом предложил:

— Мистер Вистан Меллиган находится сейчас в зале суда. Вы можете поинтересоваться количеством дочерей у него непосредственно, если суд позволит это сделать.

— Это против протокола, — мягко, но всё же довольно категорично заметил клерк. — Во время судебной процессии публика выступает в качестве декорации, и ничем более. Мы не имеем права вести с ней переговоры.

— Вы видите иные способы заполучить правду? — поинтересовался присяжный не без язвительности. — Или следом за заседанием по делу мисс Алесты Эндерсон призвать к суду мистера Ралфса — за оскорбительную клевету?

Зал зашептался. Как и обещала Бернис, заседание стремительно выходило из-под контроля и обещало запомниться надолго всем и каждому, кому повезло на нём очутиться.

— Прошу тишины в зале суда! — провозгласил судья. И впервые за время заседания обратился к молоточку, что все это время лежал с ним рядом. Несколько раз ударил по круглой деревянной дощечке, и постукивание эхом разнеслось через всю залу. — В исключительных случаях обращение к публике возможно. Этот случай можно считать исключительным. Если мистер Меллиган готов дать показания, суд готов его выслушать.

Судя по тому, как восторженно зашепталась публика, мистер Меллиган был готов.

Вершилось то, о чём говорила Бернис. И что Алеста считала несбыточной прихотью. За неё вступился отец. Отец, которого Алеста впервые увидела этим утром, в здании суда. Который отнял у мамы надежду на светлое будущее, обрёк её на несчастную жизнь вплоть до скончания времен… И который забрал у её семьи Бернис.

Теперь он хочет защитить Алесту. Ради самой Алесты? Из-за просьбы Бернис? Или чтобы искупить вину перед Жолин Эндерсон? Что заставило его пойти на такой подвиг?

Спины Алесты коснулся невесомый ветерок.

А следом — она увидела отца по левую сторону от себя.

Алеста пообещала себе, что будет сильной. Этим утром, спиной соприкасаясь с прохладной поверхностью стены, она дала себе обещание: держать лицо, что бы ни происходило. Но вот в поле зрения Алесты показался отец. И она завороженно распахнула рот, как ребёнок, увидевший по ту сторону витрины диковинную штучку.

Он даже излучал особую ауру.

Ауру уверенности, превосходства и внутренней силы. Неудивительно, что мама потянулась к нему. Она и вправду нуждалась в том, кто решит любые её проблемы, кто будет думать вместо неё и мотивировать её на движение.

Правда, на близком расстоянии также стали лучше видны морщины — на лбу и в уголках глаз. Нельзя сказать, чтобы они портили отца. Но они явно указывали на то, сколько времени прошло с тех пор, как их отец обрёл этот статус.

Вистан Меллиган бросил на Алесту краткий взгляд — и кивнул, будто они были деловыми партнерами, а не родителем и ребёнком. Затем он занял место подле мистера Ралфса и начал говорить. Едва первое слово слетело с губ отца, как в зале наступила абсолютная тишина. Это тоже говорило о чём-то важном.

— Это большая честь для меня — стоять сейчас перед вами. Я глубоко виноват перед вами, поскольку вмешался в заседание и внёс в ваши ряды смуту. Но я должен сделать важное признание: я также виноват перед мисс Алестой Эндерсон в том, что наша первая встреча произошла только сегодня. Представ перед судом, я должен сделать признание, чтобы развеять все ваши сомнения: мисс Алеста Эндерсон действительно приходится мне кровной дочерью, ровно как и мисс Бернис Меллиган. Они родились в один день почти двадцать четыре года назад. Однако судьба распорядилась так, что о существовании мисс Алесты Эндерсон я узнал только несколько лет назад.

— Позвольте поинтересоваться, отчего же так случилось? — поинтересовался адвокат со стороны обвинения, не скрывая насмешки. — Иначе как мы можем быть уверены в истинности ваших слов? Это могла быть случайность — внешняя схожесть мисс Алесты Эндерсон и вашей дочери. И вы решили использовать её, как аргумент, который позволит смягчить наказание мисс Алесты Эндерсон.

— Эти годы мисс Алеста Эндерсон провела со своей матерью, — ответил Вистан Меллиган кратко. И голос его не дрогнул ни на мгновение.

Алеста представила, какие чувства сейчас испытывает жена Вистана Меллигана — та красивая женщина, которую Бернис все эти годы считала мамой. И не смогла понять, что хуже: быть на месте миссис Меллиган или всё-таки на своём собственном.

— И всё же это служит сомнительным доказательством, — стоял на своём адвокат. — Которое вы отказываетесь подтверждать фактами.

— В зале суда находится маг, если я не ошибаюсь. Ведь мы имеем дело с происшествием, завязанным на магии. Мисс Бернис Меллиган сейчас здесь, среди слушателей. И, я нисколько в этом не сомневаюсь, она согласится быть проверенной на родство душ. Если же и это послужит недостаточным доказательством, я готов подтвердить родство собственной души с душой мисс Алестой Эндерсон.

И всё до единого обратили взгляд к судье — ведь именно от него зависело то, какое развитие получит это история.

Алеста нырнула в собственную память, но не смогла вспомнить ничего, что касалось бы проверки на родство душ. Не то со всеми этими переживаниями она окончательно потеряла разум, не то проверку душ освещала та часть поставленных ей в обвинение книг по магии, до которой Алеста не успела добраться.

— В том, что мисс Бернис Меллиган приходится вам дочерью, суд сомнений не имеет, — вынес вердикт судья. — Достаточно будет проверить предполагаемых сестёр. Мисс Бернис Меллиган, если вы согласны, мы готовы перейти к протоколу. Мистер Косгроув, я прошу вас начать подготовку.

Тот самый маг… мистер Косгроув, оказывается, действительно был здесь всё это время. Но в то же время оставался в стороне, причисляя себя к наблюдателям, а не к правосудию или публике. Если точнее, то всё это время он прислонялся к стене по правую сторону залы. Однако после обращения судьи вышел наконец из тени. Длинный, тонкий, черноволосый — он и сам будто бы являлся порождением этого теневого мира.

Вместе с ним к трибунам устремилась Бернис.

Ослепительный огонёк с гордо поднятой головой. Едва разглядев колыхание рыжих прядей по левую сторону от себя, Алеста вдруг поверила: что бы ни случилось, всё обязательно будет хорошо.

Сестра остановилась прямо напротив, будто бы была её отражением. Алеста расслышала выдох, прокатившийся по скамье присяжных. Заметила усмешку, скривившую губы Верна Вута. Почувствовала непоколебимую уверенность отца.

Посмотрев на Алесту, Бернис улыбнулась мягко и мудро, заметила едва слышно:

— Здравствуй, Алеста. Видишь — всё идёт так, как я пообещала.

Мистер Косгроув занял позицию по правую сторону от сестёр. Посмотрел сначала на Алесту, затем на Бернис, а потом произнёс, обращаясь скорее к ним, чем ко всем остальным:

— Проверка на родство душ — терпимый, но не самый приятный протокол. Для того чтобы убедиться в тождественности ваших душ, мне придётся потревожить их, вывести из привычного состояния, чтобы рассмотреть их скрытые стороны. Возможны ощущения жжения, тошнота, озноб, покалывание в пальцах, головокружение, помутнение зрения, резкий упадок сил. Что бы ни происходило с вашим телом и ощущениями, я советую вам оставаться на месте и избегать каких-либо движений — это не сделает вам легче, но замедлит проведение протокола. Однако, если это сделает вам легче, вы можете закрыть глаза.

— Я помню, что вы рассказывали нам это на втором курсе, мистер Косгроув, — заметила вдруг Бернис.

— Я рад, что мои лекции не прошли мимо вас, мисс Меллиган. А теперь я попрошу мисс Эндерсон подняться.

Алеста легко оторвалась от скамьи, и взгляд её зелёных глаз встретился со взглядом зелёных глаз Бернис. Бернис, милая Бернис… Быть может, все эти годы, когда Алеста рассматривала в зеркале своё отражение, она смотрела всё-таки на Бернис, а не на себя?

Алеста улыбнулась.

Бернис улыбнулась в ответ.

А уже в следующее мгновение Алеста почувствовала себя так, будто её пытаются вывернуть наизнанку. Залезли вовнутрь, цепкими пальцами ухватили внутренние органы и теперь через это незримое отверстие пытаются достать наружу. Перед глазами заплясал хоровод ослепительных искр — не от шока, не то от боли, одновременно и материальной, и нет. Потом и вовсе не осталось ничего, кроме непроницаемой тьмы и этих искр. Будто Алеста вдруг оказалась одной из бесконечных звезд на небе и теперь пыталась свыкнуться с безграничным сиянием своих соседок.

Алеста почувствовала, что хочет упасть — подарить надежду тем, кто прямо сейчас смотрит на небо и мечтает об исполнении желания. Но усилием воли, о существовании которой прежде Алеста могла лишь только догадываться, она заставила себя стоять. И вот Алеста перестала быть звездой: она превратилась в мрамор, навеки застывшую статую, не самую, быть может, изящную — с прямо опущенными руками и застывшей на лице растерянностью. Но всё же гордую и непоколебимую.

Перед глазами Алесты вновь появились глаза Бернис.

Правда, в этот раз глаза её были не только зелёными, но ещё оранжевыми и розовыми, будто полевые цветы на спрятанной за деревьями поляне.

А потом глаза Бернис вдруг превратились в театр, где разыгрывались бытовые сценки. У главной героини этих сцен были длинные рыжие волосы и черты лица Алесты. Однако ни один другой актёр был Алесте незнаком. И она поняла — несмотря на вопли собственной души, попавшей в засаду, — что наблюдает не за своей жизнью, а за жизнью Бернис.

Выходит, прямо сейчас Бернис наблюдает за жизнью Алесты?..

Он был не самым плохим отцом. Скорее даже, хорошим.

Зато Жолин Эндерсон так и ее удалось стать приемлемой матерью…

Прогремел антракт — и Алеста вдохнула резко, впервые за все это представление. Моргнула, и театр испарился, словно не было его никогда. Зато глаза Бернис напротив — остались. Самые обычные, зелёные глаза.

Только глаза, и ничего кроме них.

Голос, прорезавший тишину, показался Алесте чужеродным элементом: бойкой травинкой, пробившейся через каменную кадку. Силой своей он вытолкнул из головы Алесты все прочие мысли.

— Мисс Меллиган, вы можете быть свободны. Мисс Эндерсон, вы можете сесть на скамью.

Глаза Бернис, моргнув на прощание, вдруг исчезли. И только тогда Алеста смогла рассмотреть все остальные элементы, окружившие её: судью, обвиняющих, защищающих и присяжных, а ещё — отца и мистера Косгроува, чем-то неуловимым на её отца похожего.

Быть может, магия способна менять людей подобно болезни?

Если человек, сраженный болезнью, обретает определенные черты внешности и даже поведения, разве не должны быть характеристики, свойственные магу?

Алеста не села — она рухнула на скамью. А мистер Косгроув продолжил, как ни в чём не бывало:

— Я готов обратиться к суду и представить вывод, который могу сделать по результатам проведения протокола. Мисс Алеста Эндерсон действительно приходится сестрой для мисс Бернис Меллиган. Души их тождественны. Вероятность ошибки — меньше тысячной доли процента.

Судья кивнул ещё невозмутимее, чем прежде. Затем объявил:

— Мистер Косгроув, вы можете быть свободны. Мистер Меллиган, при желании вы можете остаться за скамьей защиты. Мистер Ралфс, вы можете продолжить речь.

После стольких пережитых событий и чувств Алесте тяжело было вспомнить, какими словами мистер Ралфс приостановил свою речь. Зато у самого мистера Ралфса это не вызвало никаких трудностей. Он продолжил бодро и непринужденно, будто останавливался только для того, чтобы набрать воздух в лёгкие:

— Однако попытка покушения на дочь мистера Вистана Меллигана оказывается провальной… Мисс Алесте Эндерсон каким-то образом, весьма вероятно, интуитивным, удается перенаправить магический разряд мистера Бентона Нилта к самому мистеру Бентону Нилту. Почему я делаю упор на то, что сама мисс Алеста Эндерсон к магии не обращалась? Как уже было сказано прежде, — мистер Ралфс направил проницательный взгляд в сторону обвинения, — всё, что знала о магии мисс Алеста Эндерсон — это скудная теория, полученная из книг.

Обведя взглядом зал заседания, мистер Ралфс продолжил:

— Нет ни одного свидетеля, который мог бы сказать о том, что мисс Алеста Эндерсон когда-либо взаимодействовала с магией непосредственно. Однако сама она оказалась подвержена магическому влиянию. Возвратить заклинание в такой ситуации — самый действенный и, что не менее важно, самый быстрый способ. А о том, что заклинание всё-таки было направлено в сторону дочери мистера Меллигана, в конкретном случае мисс Алесту Эндерсон, довольно категорично говорит нацеливатель, направленный в открытое окно.

— Какую цель, по вашему мнению, преследован мистер Бентон Нилт? — спросил судья.

— Если бы его интересовала конкретно мисс Бернис Меллиган, он бы не стал направлять заклинание в сторону мисс Алесты Эндерсон. Я думаю, цель мистера Бентона Нилта заключалась в первую очередь в том, чтобы каким-либо образом зацепить мистера Вистана Меллигана.

Адвокат со стороны защиты поднялся со скамьи, и судья, кивнув, позволил ему говорить:

— Какие бы намерения ни были у мистера Бентона Нилта, он заплатил за них наиболее высокого — собственной жизнью.

— В результате самообороны, вы хотите сказать? — полюбопытствовал мистер Ралфс. — Вкупе с несчастным случаем. Какие заклинания наиболее распространены среди магов, предпочитающих нацеливатели? И направляющих их на конкретного человека. Я смогу ответить на этот вопрос: заклинания торможения. Мисс Алеста Эндерсон должна была опуститься на снег обессилившем телом. Однако вместо этого заторможен оказался мистер Бентон Нилт. Низкая температура из-за открытого окна поспособствовала тому, чтобы до разморозки он не дожил.

Его оппонент оскалился, как бродячий пёс. Бросил, не скрывая скепсиса:

— Мистер Ралфс, вы никогда не пробовали сочинять сказки? Что ж, я поздравляю вас с дебютом. Нет никаких доказательств того, что Бентон Нилт направлял заклинание в мисс Алесту Эндерсон, а о конкретной разновидности заклинания мы тем более не можем говорить. Как нет никаких доказательств того, что мисс Алеста Эндерсон неспособна колдовать. Я буду стоять на её виновности. И буду стоять до последнего.

А после Алеста и вовсе перестала что-либо понимать.

Лишь наблюдала за происходящим, представив себя кем-то вроде мистера Косгроува.

С громким стуком, подгоняемая ругательствами, распахнулась дверь. И Алеста вдруг перестала кого-либо волновать: все взгляды устремились за её спину, на вошедшего. Алеста сдержалась: не стала поворачиваться за всеми следом. Не имела права, да и слегка опасалась того, что может увидеть.

Прозвучал голос — отдалённо знакомый:

— Уважаемый суд, я прошу прощения за то, что вмешался в заседание. Я готов понести наказание за эту грубость, но не могу остаться в стороне. Бентон Нилт жив. Вы можете убедиться в этом сами, если свяжетесь с Управлением общественной безопасности по Олтеру. Вчера вечером его задержали — за драку в состоянии алкогольного опьянения.

Алеста всё-таки обернулась.

Это был Гленн Гилсон — повстречавшись с ним единожды, на краткий миг, Алеста успела запомнить это лицо: одновременно и похожее, и не похожее на лицо Кейдена Гилсона.

На Гленна Гилсона смотрели все собравшиеся в зале.

Все, кроме Кейдена, который смотрел отчего-то на Алесту. И улыбался по-глупому, будто и он впервые сделал глубокий вдох за долгое-долгое время.

Всё рушилось.

Система, которая так тщательно строилась все эти дни, начала по кирпичикам рассыпаться. Мир перевернулся с ног на голову. Убеждения, которые прежде не вызывали никаких сомнений, вдруг оказались ложными. Попадая в такие ситуации, начинаешь всерьёз задумываться о том, что истина существует.

Смутившись чего-то невнятного, Алеста отвела взгляд от Кейдена и вновь посмотрела на судью.

Всё рушилось, и только он один оставался непоколебимым. Заметил:

— Вмешательство в судебное заседание непозволительно. Если вы располагаете сведениями, которые, по вашему мнению, могут быть полезны суду или даже приведут к повторному рассмотрению дела, после заседания вы можете подать апелляцию и выразить ваши предложения.

Верн Вут тоже смотрел на Алесту. Но смотрел необычно: совсем не так, как Кейден. Во взгляде его смешивались лёгкое недоумение и извинение: мол, я не имею ничего против вас, мисс Эндерсон, просто так складывались обстоятельства, что я решил вас обвинить, а вот сейчас они решили сложиться иначе. Простите, что заставил вас поволноваться.

— И обречь невиновного человека на томление за решёткой? — поинтересовался Гленн Гилсон. — В то время, когда все встречают Перерождение? К сожалению, у меня есть сердце для того, чтобы попытаться это предотвратить.

— Представьтесь, — приказал судья вместо ответа.

— Гленн Гилсон. Я вёл дела с вашим свидетелем — тем, кто называет себя Верном Вутом. Я знаю, о чём говорю. Бентон Нилт не погиб — несколько дней он пробыл в состоянии анабиоза, но после вмешательства магии был возвращен к состоянию жизни. И вполне успешному. Тому есть вполне вменяемые доказательства, как я уже и сказал.

Алеста зачем-то посмотрела на мистера Косгроува, с которым чувствовала душевное родство ничуть не меньшее, чем с Бернис. Быть может, проведенным им протокол не в последнюю очередь на это родство повлиял? Мистер Косгроув залез в их с сестрой души, пусть и не по собственному желанию, но расковырял и осмотрел каждый их дюйм, чтобы быть непредвзятым, когда придётся выносить вердикт.

Мистер Косгроув усмехался не таясь.

И Алеста тоже вдруг усмехнулась.

Его сиятельство дал себе некоторое время на размышление. А потом подозвал клерка и выдал ему поручение. Для многих в этом судебном зале оно осталось неразличимым, зато Алеста прекрасно всё расслышала.

Судья в самом деле поручил своему помощнику связаться с Управлением общественной безопасности по Олтеру. А потом, уже громче, предложил Гленну Гилсону занять место среди публики, до выяснения обстоятельств.

Самое странное заседание суда. Наверное, иное хозяйке Лавки странностей и не было положено.

Алеста будто наяву увидела посвященный ей новый выпуск газеты «Таинственных событий Глейменса», которая уже больше сотни лет являлась главным конкурентом «Глейменса и важных происшествий». Пока конкуренты вещали о проверенных вещах из официальных источников, что были важны, по их мнению, каждому жителю Глейменса, сами «Таинственные события» делились сплетнями, захватывающими историями и прочими чудесами.

Дедушка, любитель всяких-разных газет, наибольшее предпочтение «Таинственные события».

Сколько дней пройдёт, прежде чем дедушка прочитает в ней историю о собственной внучке? И достаточно ли в корреспондентах этой газеты этики, чтобы не раскрывать имя Алесты?

Клерк вернулся неожиданно скоро — будто бы на той стороне провода, в Управлении общественной безопасностью Олтера, только и ждали, когда же им позвонят с заседания. Клерк занял выгодную позицию: такую, чтобы каждый мог расслышать его слова, где-то между судьей и стороной защиты: мистером Ралфсом и Вистаном Меллиганом.

Он занял сторону защиты. Это хорошо.

И объявил во всеуслышание:

— Сотрудники Управления общественной безопасностью Леберлинга подтвердили, что мистер Бентон Нилт, действительно, жив. И задержан их отделением вчера в районе восьми вечера. Управление также сообщает, что в случае необходимости может сопроводить мистера Бентона Нилта прямиком в Леберлинг для выяснения дальнейших подробностей.

Сердце Алесты освободилось от удерживающих его мышц, проломило грудную клетку, упало прямиком к её ногам и разломилось на множество осколков.

Часть из этих осколков опустилась ей под глаза, преобразившись в слёзы, прозрачные, как хрусталь.

Алеста не имела права оборачиваться. Но она обернулась — и взглядом наткнулась на двух Гилсонов, братьев, которых всю жизнь пытались меж собой поссорить, но которые вдруг оказались рядом — и по одну сторону баррикад.

Гленн Гилсон улыбнулся Алесте со всей галантностью, будто бы и не представлял когда-то интересы Ордена, не покушался на свободу Бернис.

А Кейден Гилсон… Взгляд его говорил слишком многое — и всё это Алеста предпочла бы оставить себе, ни с кем не делиться.

Она одними губами шепнула его имя: «Кей». И развернулась к Его сиятельству прежде, чем кто-либо заметил её своеволие. Впрочем, стороне правосудия было сейчас совсем не до неё.

…Впервые за это утро судья позволил себе проявить эмоции.

Он улыбнулся одними уголками и заметил:

— Следуя вашим словам, преступление, за которое мы собрались судить мисс Алесту Эндерсон, не было совершено. Из чего следует, что все аргументы, представленные уважаемыми адвокатами «за» и «против», перестают быть релевантными. Но всё-таки дело заведено, и оно должно получить развязку. Сейчас я обращаюсь к стороне обвинения: в связи с открытием фактов, есть ли вам, чем дополнить эту речь.

Адвокат со стороны обвинения растерял большую часть своего напора. И всё-таки задача его состояла в том, чтобы до последнего отстаивать интересы своего нанимателя — Верна Вута:

— Ваше сиятельство, по имеющимся у меня данным, тело мистера Бентона Нилта было передано родственником для прощания и упокоения. И я предпочитаю доверять собственным источникам, а не заявлениям этого молодого человека, который мог бы без зазрения совести подкупить Управление общественной безопасностью по Олтеру. Пока я не увижу мистера Бентона Нилта собственными глазами, я буду придерживаться той концепции, с которой шёл на это заседание.

Судья кивнул:

— Вы имеете право на такое мнение, но впредь я попрошу вас удержаться от того, чтобы обвинять свидетелей в клевете. Теперь я обращаюсь к стороне защиты с такой же просьбой: дополнить свою речь, если есть такая необходимость.

Алеста приготовилась слушать речь мистера Ралфса, приправленную остроумием на грани уважения к слушателям.

Но речь его оказалась весьма и весьма короткой:

— Ваше сиятельство, с вашего позволения, своё право слова я бы хотел передать мистеру Вистану Меллигану.

— Наше сегодняшнее заседание нарушило все возможные протоколы, — весьма справедливо заметил судья. — Поэтому я позволю мистеру Меллигану высказаться.

Отец поднялся со скамьи, поправил манжеты белой рубашки… Он не смотрел на Алесту: сосредоточил всё своё внимание на стороне обвинения, а именно — на Верне Вуте.

— Я многое мог бы сказать в отношении мистера Девена Финча, известного публике под именем Верна Вута. Однако я не считаю нужным требовать что-либо с него, поскольку всю свою жизнь мистер Девен Финч является лишь исполнителем чужой воли и переносчиком сплетен. К мистеру Девену Финчу у меня есть лишь одна просьба: раскрыть лицо того, кому он прислуживает в этот раз, и сделать это как можно быстрее. Однако, обращаясь к суду, я изъявляю волю выдвинуть мистеру Девену Финчу обвинение в покушение на свободу моих дочерей.

Верну Вуту… или как теперь следует его воспринимать?.. Верну Вуту отлично удалось сохранить лицо. Выслушав речь Вистана Меллигана, он лишь развёл руки в сторону — мол, кто я такой, чтобы противостоять вашей непоколебимой воле?

— Задержитесь после заседания, мистер Меллиган, — миролюбиво предложил судья. — Наши секретари помогут вам составить заявление.

А затем он обратился уже к публике:

— В связи с открытием фактов, противоречащих обвинению, выдвинутому мисс Алесте Эндерсон, я предлагаю поставить не точку, но запятую в данном судебном заседании. Я не вижу смысла задерживать собравшихся в зале суда несмотря на этот светлый праздник. Нам нужно время, чтобы отделить правду от лжи, в связи с чем — заседание переносится на неопределенный срок. Мисс Эндерсон, за неимением доказательств вашей вины, вы можете быть свободны — суд направит вам извещение, когда посчитает необходимым. Однако вас, мистер Гленн Гилсон, мы попросим остаться. Как и вас, мистер Верн Вут.

Зал суда засуетился.

По скамье присяжных пронесся разочарованный вздох. Адвокаты, поклонившись, устремились к дверям, одним только им предназначенным. Публика подскочила с мест.

Бернис подбежала к Алесте огненным вихрем, сжала её в крепких объятиях. Повела в сторону, приговаривая на ухо что-то ободряющее.

И за всем этим Алеста упустила тот момент, когда Кейден исчез с её глаз.

Бернис принесла её к миссис Меллиган — не то намерено, не то по привычке. Миссис Меллиган встретила Алесту взглядом, полным боли и разочарования. Алеста кивнула — и в этот раз отчего-то почувствовала единение с Верном Вутом. Ведь и она не могла ничего противопоставить непоколебимой воле миссис Меллиган. А эта женщина была вольна её ненавидеть. Не столько из-за самой Алесты, сколько из-за их матери — Жолин Эндерсон, огненную красоту которой Вистан Меллиган предпочел холодному шарму миссис Меллиган.

— Ты поедешь с нами, — строго заметила Бернис. — И мы вместе отметим Перерождение. Я не успела приготовить тебе подарок, но завтра мы обязательно сходим на праздничную ярмарку, и я выберу тебе самую красивую вещицу из всех, что мы повстречаем.

Алеста продолжила кивать. Будто бы она утратила эту чудесную способность — говорить. Расплатилась голосом за все свои ошибки и грубое отношение к окружающим.

Ждать отца пришлось недолго.

Алеста даже не успела рассмотреть все статуи, окружающие Верховный суд. А Бернис озвучила едва ли половину из заготовленных утешающих слов. Вистан Меллиган покинул здание суда и сразу же привлёк к себе всеобщее внимание.

В том числе — внимание своих дочерей. В особенности — новообретенной дочери.

Этот момент предназначался только им двоим. Бернис прекрасно это понимала и всячески способствовала тому, чтобы этот момент никто не посмел нарушить. Она даже увела в сторону миссис Меллиган, хотя та явно собиралась сказать мужу многое — и приятного в этом было мало.

— Здравствуй, Алеста, — отец кивнул.

Он оказался близко, непозволительно близко к Алесте. Взгляд её забегал по лицу отца: от сеточки морщин на лбу к густым бровям, от бровей к прямому выдающемуся носу, от носа к волевому подбородку, и, наконец, от подбородка — к глазам.

Что испытывал отец, когда смотрел в глаза Алесты?

— Здравствуйте, мистер Меллиган, — отозвалась Алеста бесцветно, точно была эхом. — Спасибо, что помогли.

Если отец вдруг испытывает такое чувство, как сожаление, то о чём он предпочитает жалеть: что не знал об Алесте раньше, когда забирал у матери Бернис, или что Алеста появилась в его жизни сейчас, нарушила привычный порядок дел, обрушилась кляксой на его репутацию и стала камнем преткновения в отношениях с женой?

— Моя помощь отошла на второй план. Гленн Гилсон и его откровение произвели настоящий фурор. Но не могу сказать, что я расстроен его появлением.

— Гленну Гилсону я благодарна не меньше, чем вам, — заметила Алеста.

И всё-таки, несмотря на все те несчастия, которые сулило Вистану Меллигану признание Алесты дочерью, отец пошёл на этот подвиг. Если позволить себе не думать о мотивах, из-за которых отец осмелился на такой шаг, только и останется, что быть ему благодарной.

— Жолин больна. Бернис мне сообщила, — вдруг произнёс отец.

Алеста в сотый раз за этот день кивнула. Добавить было нечего. Мама действительно больна, и Бернис в самом деле об этом известно. Ибо в разговоре с Бернис Алеста использовала этот аргумент, когда говорила о неподобающем поведении отца.

— Я знаю хорошего доктора, который сможет ей помочь. Я свяжусь с Жолин. Но, с твоего позволения, сделаю это после праздников.

— Да, конечно, — согласилась Алеста. Мама больна вот как уже двадцать четыре года, и несколько праздничных дел не сделают ей хуже. Да и, помимо того, нет совсем никакой уверенности в том, что мама вообще примет помощь этого человека.

Алеста не рискнула поблагодарить отца вновь. Не знала, стоит ли это делать.

— Перерождение ты встретишь вместе с нами, — произнёс отец в донельзя знакомой манере: не спрашивая, а утверждая.

— Бернис сообщила мне.

— Тогда прошу в машину.

Она не вернулась к Перерождению. Должна была сделать всё мыслимое и немыслимое, чтобы вернуться, чтобы соблюсти семейную традицию. И Алеста обратилась к приёму, который достался ей по отцовской линии: даже не пообещала, а приказала себе в следующем году что бы то ни было отпраздновать Перерождение в доме Эндерсонов.

Дом Меллиганов своим величием поражал воображение.

Однако вся его красота и восхитительность проходили по касательной к Алесте, ничего внутри не задевая. Алеста со всей внимательностью рассматривала картины, которые представляла ей Бернис — некоторые из них, со слов сестры, были куплены за баснословные суммы у известных художников. А ещё Бернис показала Алесте сад — чудесный сад, наполненный механическими зверушками. Но не нашлось среди них такого кролика, который заставил бы Алесту хлопать в ладоши.

Торжественный стол ломился от яств, и Алеста даже задумалась: зачем такому небольшому количеству людей столько еды? Ведь им потребуется ещё не меньше месяца, чтобы съесть всё до последней крошки.

В доме Эндерсонов было куда меньше угощений, но куда больше разговоров.

Бернис, конечно, пыталась развлечь свою семью, которая должна была приобрести в числе, но, кажется, только разрушилась. Единственным, кто время от времени поддерживал беседу, был отец — да и он, погруженный в раздумья, был немногословным. Алеста уткнулась в ежевичный пудинг, однако за бесконечно длинный промежуток от начала празднования не съела даже его половину.

А миссис Меллиган… Кимберли. Бернис сказала, что зовут её Кимберли. Даже имя её было куда изящнее и аристократичнее имени мамы. Кимберли и вовсе отказалась от какой-либо пищи. Зато отдала предпочтение бутылке из тёмного стекла — и темно-красной жидкости из этой бутылки становилось всё меньше и меньше.

Алеста догадывалась, к чему это может привести.

К истерике и обвинениям, от которых Алесту не сможет защитить ни один адвокат, даже самый грамотный, — не найдёт аргументов.

Чтобы избежать эмоциональных сцен — ну или просто потому, что нахождение за этим столом стало невыносимым — Алеста в какой-то момент встала, извинилась перед всеми и выскользнула в коридор.

Бернис оказалась рядом почти сразу же.

Как же сильно я тебя подставила, Бернис…

— Мне нужно побыть одной, — произнесла Алеста строго. — Слишком насыщенный день. Я не могу так… Хочу посидеть в тишине. Не иди за мной, пожалуйста, Бернис.

Бернис кивнула. Предложила:

— Когда отдохнёшь, возвращайся. Я буду тебя ждать.

Алеста кивнула. Первой потянулась к сестре, сжала её в крепких объятиях… Бернис вернулась к родителям. И Алеста понадеялась, что теперь, без её присутствия, разговор за столом пойдёт куда более радостно и далеко.

Желание Алесты побыть в одиночестве не видело никаких границ.

Стены этого дома душили её. И потому Алеста перешагнула через порог, не испытывая никакого сожаления из-за того, что уходит. А потом ещё и за ворота вышла — нажала на кнопку, которая ослабила магнит, впаянный в тяжелую кованую дверь. И выскользнула на дорогу шустро и незаметно, как лиса, обокравшая курятник.

Эта улица была Алеста знакомой.

Весьма отдаленно, но всё-таки единожды Алесте доводилось по ней проходить.

Где-то поблизости должен стоять дом Гилсонов. Ужин в котором прежде казался мучительной пыткой, но теперь, в сравнении с домом Меллиганов, стал недостижимой мечтой. Понять бы только, куда именно следует идти: направо или налево? Или, быть может, вообще на север, протиснувшись между домами?

А если Алеста всё-таки найдёт этот дом? Что будет тогда? Постучит в дверь и убежит, в один момент растеряв всякую смелость? А если не убежит, тогда ей придётся праздновать Перерождение вместе с Гилсонами. А если они не пригласят Алесту к столу?

А если она и постучать-то не осмелится?

И всё-таки возвращаться Алеста не собиралась. Уж точно не сейчас. Побрела вдоль дороги, доверившись переулкам. Пожалела о том, что рядом с ней нет Короля Подземельных: тот наверняка привёл бы Алесту в правильное, нужное ей место, где бы они ни находилось.

Дома из отдалённо знакомых вдруг превратились в совершенно чужие.

Следовало, наверное, свернуть назад, вернуться в более знакомую местность… Но Алеста совершила уже порядочное число поворотов. И, возвращаясь, вполне могла бы выбрать неправильный путь… Проиграть переулкам впервые за жизнь. Тогда выяснится, что отец зря пожертвовал репутацией и что появление Гленна Гилсона тоже оказалось бесполезным.

Алеста шла вперёд.

Позволила дорогам увести себя туда, куда заблагорассудится Иосу. А потом вдруг услышала голос — он прорезал морозный воздух и пылающим огоньком влетел прямиком в душу Алесты.

Голос звал её по имени.

— Лесс?

По давнему, тщательно забытому имени — о котором один давний знакомый Алесты напомнил её текущему знакомому.

Алеста развернулась резко — и взглядом наткнулась на Кейдена Гилсона. Или как там Бернис к нему обращается… Кей?

— Здравствуй, — сказала Алеста.

— Здравствуй, — отозвался он.

Кей выглядел в точности как сама Алеста: будто наспех покидал дом. Небрежно накинутое пальто с расстегнутыми пуговицами, взъерошенные волосы, лихорадочный блеск в глазах и руки, что дрожат едва уловимо.

И всё же вряд ли хоть когда-нибудь в жизни сердце Алесты трепетало так пылко, как в это мгновение. И вся эта неидеальная картинка вдруг оказалась совершеннее, чем вся остальная жизнь Алесты. Достигла предела, который прежде казался недостижим.

— Куда-то спешишь? — поинтересовалась Алеста.

— Не поверишь, но на меня снизошло сожаление, — ответил Кей — и на шаг приблизился к ней. — Я вдруг ясно осознал, что прямо сейчас где-то неподалеку находишься ты. И сразу же отправился на твои поиски.

— Это хорошо, — заметила Алеста. — Лучше, чем если бы тебе просто стало невыносимо праздновать Перерождение в кругу семьи.

Кей медленно отвёл взгляд от лица Алесты и посмотрел ей за спину. А вид за спиной Алесты был весьма и весьма сомнительный: задний фасад заброшенного дома, что небрежностью своей выбивался из аккуратной, выглаженной улицы.

— Я знаю одного красивое место, — признался Кей. — Если ты не против, мы можем пройтись до него — здесь недалеко. После заседания я был в Управлении. Есть что рассказать.

И взглядом вновь вернулся к глазам Алесты. Но упоминание заседания тяжелым грузом опустилось Алесте на плечи, и Кей вновь стал просто Кеем, а не воплощением всех её тайных мечтаний.

Она покачала головой из стороны в сторону и вздохнула:

— Умеешь ты рушить магию, Кей. Давай пройдёмся.

Заброшенный дом оказался позади, а за ним последовали жилые. И вот за спиной осталась первая улица, вторая, третья… Кей вывел Алесту к лесу, внушающему мало доверия. Пожалуй, Кей и сам прекрасно понимал, какие сомнения одолевают Алесту, потому что заметил, повернувшись к ней:

— Осталось совсем немного. Пройти по тропе.

Кей, конечно, совсем забыл про снегопад, который шёл почти непрерывно все эти дни, остановившись лишь сегодня после обеда. От тропы остался лишь намёк: расстояние между деревьями чуть шире среднего и, быть может, веточки, обломанные на краях.

Разворачиваться было поздно, а пробираться через сугробы — невыносимо. Особенно в низких ботинках Алесты, предназначенных для городских улиц. Кея это тоже смутило. Но он быстро нашёл выход: не зря же который год решает загадки в Управлении, правильно?

Он повернулся к Алесте и предложил:

— Обхвати меня за шею, только очень крепко. Если станет страшно, можешь зажмурить глаза.

Какие-то такие советы Алесте уже приходилось сегодня слушать… Она посмотрела на Кея, не скрывая сомнения:

— Очередной протокол?

— Нет, — он качнул головной и улыбнулся задорно. — Только сила рук. И никакого обмана.

Поручение Алеста выполнила. Шагнула вперёд, обхватила шею Кея — его лицо на мгновение оказалось непозволительно близко, и потому Алеста быстренько отвернулась в сторону. Но зажмуриваться не стала. Правая рука Кея вдруг оказалась у Алесты под талией, а левая… Левая чуть ниже. А потом Алесту резко подкинуло вверх, и она повисла в воздухе, крепко к Кею прижатая.

— Опыт, — заметил Кей Алесте на ухо.

— Часто приходится носить девушек на руках? — поинтересовалась она.

— Только одну, — ответил Кей, и Алеста заметила, как губы его растягиваются в улыбке. — Держись крепко!

Он пошёл через сугробы, как непоколебимый ледокол — напролом. И Алеста, которой казалось, что крепче держаться невозможно, вдруг обнаружила в себе способность прижаться к Кею ещё плотнее, а иначе раскачивалась бы маятником из стороны в сторону.

Мир вокруг вдруг превратился в написанную акрилом картину.

Черные мазки деревьев накладывались на серые мазки снега, скрытого в полумраке. А потом к этим мазкам вдруг добавились жёлтые, посверкивающие призывно, но Алеста не смогла понять, что за ними скрывается, пока цеплялась за Кея.

Идти в самом деле оказалось недалеко.

Ну или ехать, с чьей стороны смотреть.

И вот Кей остановился, плавно опустил Алесту на землю. Внимательно посмотрел ей в глаза, будто взглядом пытался сказать всё то, на что не нашлось слов. И отступил в сторону, склонив голову вниз.

— Теперь смотри, — шепнул он. — Отсюда открывается любопытный вид на город.

Алеста развернулась в противоположную от леса сторону.

И замерла, завороженная видом.

Они стояли на некоем подобии обрыва, возвышающемся над Леберлингом. Город вдруг оказался у Алесты на ладонях — такой большой Леберлинг сжался во много раз, так что даже удавалось различить его границы. А те множественные желтые вкрапления, что прежде представлялись Алесте смазанными, оказались огнями, освещающими вечерний город.

Алеста приблизилась к самому краю обрыва.

А Кей оказался у неё за спиной, будто готовился в любой момент подхватить её от падения, если резкий порыв ветра вдруг лишит Алесту равновесия.

— Верна Вута задержали в Управлении, — заметил Кей спустя некоторое время — видимо, оно было отведено на то, чтобы Алеста вдоволь полюбовалась городским пейзажем. — И мне позволили с ним поговорить.

— Да? — уточнила Алеста, кратко взглянула на Кея через правое плечо. — Что удалось выяснить? И легко ли Верн Вут согласился на этот разговор?

Периферическим зрением Алеста заметила, как Кей покачал головой из стороны в сторону:

— Не сказал бы. Пришлось прибегнуть к разным приёмам… Угрозам, обещаниям, комплиментам и оскорблениям… Но до правды я, кажется, всё-таки добрался. Она мало чем отличается от наших предположений. Хотя знаешь… Лесс. Я могу звать тебя Лесс?

— Зови так, как посчитаешь нужным, — Алеста пожала плечами.

— Знаешь, Лесс, лучше пускай эту историю расскажет тебе мистер Меллиган — как непосредственный участник событий, которые привели к этой истории.

— Договорились, Кей.

Теперь пришла её очередь говорить. Алеста чувствовала это ясно как никогда. Груз невысказанных слов опустился Алесте на плечи, да и на всякие признания нельзя было найти лучшего времени, чем сейчас. Если ночь до Перерождения принято считать самой тёмной и опасной, то первая ночь после — самой чудесной, даже чудодейственной.

Самой волшебной ночью в году.

Отведя взгляд от здания вдалеке, отдаленно похожего на Университет магической механики с подсвеченными мягким светом софитов статуями, Алеста повернулась в сторону Кея.

— Спасибо тебе, Кей, — сказала она просто, разглядывая жёлтые облики в его серых глазах. — Если бы не ты, моя жизнь была бы куда спокойнее. Но состояла из лжи подчистую. Спасибо, что дал мне шанс докопаться до правды.

Кей кивнул плавно. И поинтересовался, понизив голос:

— Лесс, ты веришь, что эта ночь способна исполнять желания? Самые странные, на какие только хватит воображения.

— Не знаю, — ответила Алеста. — Я никогда ничего не загадывала. Только в детстве, может быть, так что теперь уже и не вспомню.

— А я верю, — признался Кей. — Когда пробьёт полночь, я загадаю провести этот год рядом с тобой.

Алеста вспыхнула мгновенно, как вспышка, и перестала ощущать всякий холод. Чтобы скрыть смущение, заметила, приправив слова язвительностью:

— Желание сомнительное. Продолжим смотреть друг на друга через решётку?

— Обвинения с тебя сняли, — напомнил Кей.

— Лишь на один день, в честь праздника, — продолжила стоять на своём Алеста. — Кто знает, в чём меня обвинят завтра?

А сама подумала: загадает, чтобы желание Кея сбылось. Самой желать нечто такое неприлично — слишком откровенно. Но пожелать удачи окружающему — в этом нет ничего такого. И даже больше: Иос ценит тех, кто даже единственное желание в году тратит на благо окружающих.

Кей приподнял руку, сдвинул в сторону рукав пальто и, слегка нахмурившись, заметил:

— Рядом с тобой время летит незаметно. Полночь близко. Ближе, чем мы думаем.

И уже через мгновение в небо взмыли огни — множество ярких вспышек. Жёлтые, рыжие, красные — они прорезали небо, заявили о себе поверх его темноты. Алеста вновь повернулась к городу лицом и застыла, завороженно глядя в небо.

Вспомнился рассказ бабушки — такой далёкий, что страшно признаться.

Бабушка рассказывала о том, что когда-то, много лет назад, во время Перерождения она оказалась в Леберлинге. И что в полночь наблюдала за огнями, выпущенными в небо — «почти такими же яркими, как твои волосы, хорошая моя». В то мгновение Алеста подумала, что и сама была бы не против однажды посмотреть эти огни. Когда вырастет.

И вот она стала взрослой.

Но для того, чтобы засвидетельствовать эти огни, Алесте пришлось перекроить собственную жизнь. Стоило ли оно того?

Стоило ли?

Алесте удалось на мгновение отвести взгляд на небо. Но лишь потому, что ей нестерпимо сильно захотелось посмотреть на Кея. Она медленно-медленно повернула голову в его сторону и заметила: Кей неотрывно смотрит на небо. И загадывает. Одному только Кею известно, что именно, — но пускай всё, что бы он ни загадал, сбылось!

Огни продолжили озарять небо, исходящий от них дымок серым ковром расстелился над Леберлингом. Но Кей вдруг окликнул Алесту по имени — по краткой форме её имени — и Алеста вновь, не задумываясь, обменяла потрясающие небесные вспышки на серые глаза Кея.

— У меня есть для тебя подарок, Лесс.

Она кивнула, завороженная этим взглядом.

Кей смотрел на неё иначе. Не так, как смотрел на случайного прохожего, или на родителей, или на руководителя, или даже на Бернис. Это был особый взгляд. Одной только Алесте посвященный. Тёплый, лучистый взгляд, который сам по себе был лучшим подарком на свете.

Кей протянул ей браслет — тонкую серебряную цепочку со сверкающим зелёным камешком по центру. Куда уж этому браслету было тягаться с кандалами, в которых Алесту везли на заседание… Она подала руку — браслет кольцом обвился вокруг её тонкого запястья, и Кей ловким движением защелкнул замок. Но руки Алесты не отпустил.

— Мой подарок будет более скромным, — объявила Алеста. Шагнула к Кею, поднялась на цыпочки и прикоснулась своими холодными губами к его горячим губам.

А потом отступила назад — и улыбнулась.

…Быть может, это очередная искрящаяся вспышка на небе оказалась настолько яркой, что на мгновение сменила ночь на день.

Но, быть может, это вспыхнули два сердца — чтобы слиться в безудержном сияющем дуэте.