Миротворец

Глава 27

— Передел сфер влияния, понимаю, — ответил царь, — для нас главное остаться в стороне от этих выяснений отношений, верно?

— Именно так, государь, — вежливо улыбнулся Урусов, — взаимные отношения можно развивать во всех областях, кроме военных союзов против третьих стран. Можно еще попытаться вбить что-то вроде клина между Францией и Британией — пусть лучше между собой разбираются, чем лезут во внутренние дела России.

— А есть какие-то предложения по конкретному виду этого клина? — заинтересовался Александр.

— Да, конечно, — отвечал посол, — я не просто так здесь государственные деньги получаю, кое-какие источники информации заполучил, на их основании можно делать некоторые выводы…

— Давайте уже ваши предложения, — сказал царь.

— Их, собственно, две штуки, предложений. Первое касается колоний… английские и французские колониальные владения граничат в двух местах, в Африке между сахарскими владениями Франции и Нигерией, а также в Индокитае, там слева английская Индия и Бирма, а справа Вьетнам и Камбоджа. Можно поиграться с повстанцами с обеих сторон границ — там их предостаточно.

— Интересно… — начал размышлять Александр, — но, по-моему, сложновато. А второе предложение какое?

— Второе касается назревающего конфликта Испании и Американских Штатов… по моим прикидкам там в ближайшем будущем будет большой военный конфликт. И при этом Англия традиционно поддержит Америку, а французы испанцев… для России было бы чрезвычайно выгодно вовлечение в противостояние как можно большего количества действующих лиц.

— А в чем суть напряженности между Америкой и Испанией, напомните? — попросил царь.

— В прошлом году на Кубе, это испанское владение, началось большое освободительное восстание, у них еще лидер такой запоминающийся, поэт и журналист Хосе Марти, — со вздохом начал просвещать начальника Урусов, — а совсем недавно то же самое повторилось и на Филиппинах — там тоже местные жители хотят независимости. А Штаты, по всей видимости, очень скоро захотят вмешаться в оба этих конфликта… на стороне повстанцев, конечно, и половить рыбку в мутной воде.

— Испания когда-то была великой державой, — вспомнил Александр, — наверно, самой великой в мире… кроме Кубы и Филиппин у них почти вся Южная и вся Центральная Америка были в подчинении. Золота и серебра они выкачали оттуда немеряно.

— К сожалению, — ответил посол, — или к счастью, это трудно точно определить, времена испанского могущества остались в далеком прошлом… уже двести лет, как их звезда закатилась, сразу после войны за испанское наследство. Сейчас это самая заурядная европейская страна второго ряда… если не третьего. Какие-то остатки былого могущества у них есть еще, но противостояние с молодым американским хищником они явно не выдержат.

— Я вас правильно понял, — продолжил Александр, — что в интересах России вовлечь в эту войну Англию и Францию, причем на разных сторонах конфликта?

— Совершенно верно…

— Мысль очень интересная, я обязательно обдумаю ее до конца года… когда там по вашим прикидкам начнется война?

— В течение года, максимум двух, — ответил Урусов, — причем американцам придется постараться, чтобы найти подходящий повод для вмешательства — напрямую их не касаются ни кубинские, ни филиппинские волнения. А совсем прекрасно было бы, если бы задействовать еще и Германию — у них же есть претензии на новые колониальные территории, вот пусть Кубу и забрали бы себе… но боюсь, что это будет непростым делом.

А представление в Мулен-Руж понравилось Александру и его сыновьям, зато вызвало резкое отторжение у императрицы.

— Бордель какой-то на сцене, а не театр, — резко выразилась она по окончании спектакля, — они бы совсем уже догола разделись, тогда не отличить было бы от борделя.

— Что же делать, Мари, — попытался парировать ее слова Александр, — новые времена, новые нравы… боюсь, что мы не сможем поставить плотину на пути у такого вот искусства. Так что как говорится в народной поговорке — «не можешь победить — возглавь».

— А мне понравилось, маман, — смело возразил Георгий, — вполне в русле модного течения эмансипации… слышала про такое?

Но маман продолжать дискуссию не была намерена, поэтому обратный путь в посольство прошел в гробовом молчании. А перед сном Александр изучил расписание на следующий день, заботливо приготовленное для него французской стороной. Там после завтрака в 9.00 значились переговоры с принимающей стороной с 9.30 до 13 часов, затем торжественный обед, а далее встреча с техническими специалистами (там значились три брата Рено, а также Блерио и два брата Люмьер, Панара с Левассоном в списке не оказалось, наверно, не нашли). И в 17 часов был обозначен выезд в район Монмартра для посещения мастерской художника Пьера Ренуара, также туда были приглашены такие лица, как Эдуард Мане, Эдгар Дега, Камиль Писсаро и Поль Сезанн.

— Алкоголики они все, папа, — буркнул Георгий, которому также выдали свой экземпляр расписания, — эти художники… кого ни возьми… пьяница на пьянице.

— Ну что же делать, Жорж, — тяжко вздохнул царь, — занятие у них творческое, требует некоторой стимуляции воображения — надо войти в положение…

— А откуда ты, кстати, это знаешь? — продолжил тему Александр, — про алкоголиков-художников?

— Имел дело с парочкой таких, портреты заказывал, — ответил Георгий, — Коровин, Саврасов… да тот же Врубель, с которым ты в Нижнем встречался — он ведь тоже пьет как извозчик…

— Хм… — даже немного смутился царь, — Врубель пьянствует? Не знал… надо будет прояснить этот вопрос — я же ему заказ на оформление нашего павильона сделал. Но впрочем, время позднее, давай спать уже, завтра напряженный день.

Алкоголь и творчество

Переговоры в Елисейском дворце оказались длительными и бестолковыми — пышных слов и цветистых оборотов речи произнесено было без счета, а вот реальный КПД от всего этого оказался ниже, чем от паровой машины Уатта. Российская сторона упорно делала вид, что не понимает намеков о более тесном военном союзе, а французская никак не желала пойти навстречу в кредитных вопросах. Как, наверно, понятно всем, закончились переговоры коммюнике о продолжении переговоров в ближайшем будущем, уже на российской переговорной площадке.

А затем Александру представили технических специалистов — для экономии времени их посадили за обеденный стол в нашем посольстве. Братья Рено очумело крутили головами, с трудом понимая, что от них хотят, Блерио налегал на вино с крымских виноградников, и только братья Люмьер полностью въехали в ситуацию и непринужденно поддерживали разговор с царствующей особой.

— Ваша техническая новинка, господа, — говорил им Александр между сменами блюд на столе, — очень любопытна, она вызвала большой интерес в России. Не могли бы вы вкратце рассказать, как вам в голову пришла эта идея движущихся изображений?

— Если честно, государь, — начал отвечать старший брат Огюст, — то эта идея не совсем наша — три… нет, уже четыре года назад Эдисон запатентовал нечто похожее под названием кинетоскоп…

— Эдисон… Эдисон, — сдвинул брови, размышляя, царь, — это американец, который лампочку изобрел?

— Абсолютно верно, — кивнул Огюст, — очень талантливый человек… но, к сожалению, этот его кинетоскоп оказался предназначен для просмотра только одним зрителем — он должен был смотреть на происходящее через окуляр деревянного ящичка. Мы же с братом Луи пошли немного дальше и добавили к кинетоскопу проекционный аппарат — он транслирует движущиеся картинки на экран, и это все может видеть большое количество зрителей. Мы даже арендовали одно помещение для нашего изобретения и назвали его кинотеатром.

— У вашего кинематографа большое будущее, — заметил Александр, — а вот еще такой вопрос — как распределяются обязанности в вашем, так сказать, творческом тандеме? Меня всегда интересовало, как работают соавторы — братья Гримм, например, или братья Гонкуры, если это будет ближе французам.

— Насчет братьев Гримм ничего не могу сказать, — смутился Огюст, — а про Гонкуров слышал только, что у них старший брат отвечал за продажи книг, а младший собственно их и писал. У нас с Луи, кстати, очень похожая схема работы — он занимается техникой, а я организационными вопросами… грубо говоря, ищу богатых кредиторов, способных профинансировать нашу работу.

— Считайте, что вы нашли такого кредитора, — усмехнулся Александр, — российская императорская фамилия готова проспонсировать ваше изобретение. При условии переезда в Россию, конечно… как вы к этому отнесетесь?

— Это довольно неожиданное предложение, — чуть не поперхнулся Огюст, — так сразу я… ну то есть мы с Луи (он посмотрел на молчаливого брата) ответить не можем — тут замешано много посторонних обстоятельств… например фабрика нашего отца, там производятся фотопленки, с которыми мы потом работаем.

— Фабрику тоже можно перевезти к нам, — быстро сориентировался царь, — место выберете сами, но я бы лично порекомендовал либо Москву и ее окрестности, либо Петербург. Да, и еще одно предложение к вам, уже, так сказать, не стратегического, а тактического характера — вы можете заснять нашу встречу с местными художниками? Она состоится через… через три часа.

— А почему бы и нет? — это уже ответил молчаливый Луи, — аппарат у нас рабочий, пленкой заряжен… приблизительно полчаса съемки мы вполне сможем обеспечить.

— Вот и прекрасно… — улыбнулся Александр, — тогда сейчас вы может быть свободны, а в 17.00 мы будем вас ждать по адресу… по адресу Пляс дю Тертр, дом 2. Это где-то рядом с Сакре-Кер…

— Благодарю за подсказку, ваше величество, — отвечал уже Огюст, — мы в курсе, где это… встречаемся там в пять вечера.

И братья быстро испарились из-за обеденного стола, как будто их тут и не было никогда. А царь продолжил беседу с остальными участниками.

— Вы… эээ… — сверился он с бумажкой, — братья Рено, Фернан, Марсель и Луи, автостроители. А вы, — перевел он взгляд в другую сторону, — Луи Блерио, авиатор… надо же, какое популярное имя Луи во Франции, почти что, как Иван или Александр в России.

Он пригубил бокал с крымским вином и продолжил.

— Наверно, общий смысл приглашения всех вас на эту встречу должен быть понятен, так?

Гости переглянулись, а ответил только старший брат Рено, по имени Луи.

— Вполне, государь… вы хотите пригласить нас работать в Россию, верно?

— Я не сомневался в вашей проницательности, господа…