Миротворец

Глава 24

— Мне ваша позиция ясна, — бросил ему Александр, — еще какие-нибудь мнения будут? — и он обвел взглядом окружающих.

— Если позволите, я скажу несколько слов, — поднял руку Прус, царь кивнул ему, тогда он встал и начал с традиционного представления, — меня зовут Болеслав Прус, писатель, журналист, редактор…

— Вы, если не ошибаюсь, — тут же перебил его Александр, — участвовали в восстании 1863 года, верно?

— Был такой эпизод в моей биографии, — смутился Прус, но совсем немного, — я тогда учился в гимназии, в 16 лет многие вещи видятся в черно-белом цвете… вы сами, наверно, государь, в этом возрасте имели несколько иные убеждения, чем сейчас, да? — отважно бросился в бой он.

— Вы совершенно правы, — не стал спорить Александр, — 16 лет это пора пубертатного взросления, юноши в этом возрасте склонны делать опрометчивые поступки, чтобы доказать, что уже повзрослели и могут не зависеть от старших… я не был исключением, тоже совершал кое-что необдуманное. Однако, продолжайте, господин Прус.

— С тех пор прошло больше тридцати лет, — продолжил тот, — жизнь обтесала меня с разных сторон, в частности, я нашел, наконец, свое призвание и пишу книги, которые активно покупают и читают.

— Да-да, — опять вмешался в его речь Александр, — совсем недавно я просмотрел ваш новый роман, про фараонов — очень впечатляющая вещь.

— Благодарю, государь, — поклонился польщенный писатель, — Фараон пока вышел только в журнальном варианте, но вот-вот появится и в виде отдельного книжного издания. Тема Древнего Египта для меня новая, я рад, что она нашла признание у читателей. Так вот, возвращаясь к теме нашего собрания… — вспомнил, наконец, он цель своего свидания с царем, — разорванность моей страны на части отзывается болью в сердце — это несправедливо, что такой великой державы, как Польша, более нет на географических картах…

— Могу напомнить, — вставил ремарку царь, — что иудеи, например, не имеют своей державы уже почти две тысячи лет, однако, громких слов об исторической несправедливости от них я не слышал…

— Повторю то, что говорил коллега Бобжинский, — нашелся Прус, — еврейское рассеяние по миру произошло очень давно и рубцы успели затянуться… в отличие от нашей истории.

— Кстати-кстати… — вклинился в паузу Шувалов, — идея про иудейскую державу заслуживает внимания, государь… ее можно было бы обсудить на международном уровне.

— Запишите, Павел Андреевич, — поддержал его царь, — это можно будет обдумать. А вы, господин Прус, можете продолжать, я внимательно слушаю.

— А я, собственно, все уже сказал, — ответил тот, — поляки по моему твердому убеждению никогда не смирятся со своим нынешним положением униженной и оскорбленной нации… можете меня арестовать за эти слова прямо здесь, но своего мнения я не изменю.

— Да господь с вами, господин Прус, — улыбнулся царь, — какие аресты — я же в начале обсуждения ясно предложил говорить прямо и ничего не опасаясь… если больше нет желающих высказаться, тогда я скажу заключительное слово.

Желающих высказаться не нашлось, тогда Александр встал со своего места и начал прогуливаться взад-вперед вдоль длинной кромки стола.

— Господа, — начал он, — у России, как вы наверно и сами знаете, тоже были непростые страницы в истории, вспомнить, например монголо-татарское нашествие или период Смуты… тогда, кстати, в эти Смутные времена, у Польши был период расцвета и наивысшего могущества — в Московском Кремле даже некоторое время заседал польский царь Владислав, если я ничего не путаю. Однако, колесо истории это, к сожалению, неумолимая вещь, оно крутится, совершая иногда обороты на сто восемьдесят градусов. Так, Россия преодолела Смуту, вернула на престол русского царя и потихоньку выдвинулась в ряды великих держав. А Польша, к сожалению, совершила поворот в обратную сторону… с эти сложно что-то сделать, исторические события свершаются по причине огромного количества малых и даже мельчайших причин, сворачивающихся в один большой снежный ком, который катится вниз с горы с большой скоростью. И горе тем, кто попадется на пути этой лавины. Я не слишком сложно высказываюсь? — обратился он к присутствующим.

Ответом ему было глубокое молчание.

— К глубокому моему сожалению между нашими братскими славянскими народами ныне присутствует некий водораздел, мешающий плодотворному сотрудничеству… честно скажу, что я не знаю, что надо сделать для того, чтобы убрать этот водораздел… наверно нынешнему поколению русских и поляков это не удастся, что не отменяет возможности сосуществовать и в теперешних условиях. Обещаю всем собравшимся тщательно обдумать наши сегодняшние взаимоотношения и обсудить их в расширенном, так сказать, формате в ближайшем будущем… скажем, после выборов в Государственную Думу.

Вена

А на следующее утро после завтрака в Бельведере высокая делегация продолжила свой дальнейший путь, стартовав от Венского вокзала Варшавы.

— Ты очень хорошо сказал заключительное слово, — признался отцу Георгий уже в вагоне-гостиной, — я бы так не смог.

— Поживешь с мое, научишься, — рассеянно заметил ему Александр.

— И еще одна любопытная тема возникла на вчерашнем совещании, — продолжил сын, — относительно евреев и их собственного государства….

— Да, я тоже отметил это, — кивнул царь, — мысль, заслуживающая внимания…

— А что, если нам объединить эти две темы в одну? — довольно неожиданно высказался Георгий.

— Это как? — не понял Александр.

— Ну, у евреев нет своей страны и у поляков то же самое — а что, если поселить их вместе, выделив какую-то спорную территорию?

— Историческая родина евреев это вообще-то Палестина, — внес в обсуждение трезвую ноту император, — а у поляков Польша… не вижу тут никаких пересечений.

— Допустим, что в той же Польше живет очень много евреев, причем очень давно… с тех пор, как случилось их изгнание из Испании, это конец 15 века, Гранадский эдикт такой был, если не ошибаюсь.

— Ну да, был такой эдикт, — усмехнулся Александр, — по нему евреям предлагалось два варианта — либо перейти в христианство, либо уехать из Испании. Большинство второе выбрало… а приняли уехавших в основном две страны — Германия и Польша… ну то есть на тот момент Речь Посполитая.

— Их тут два миллиона, папа, — продолжил Георгий, — каждый шестой житель Польши… ну то есть того, что раньше было Польшей… это еврей. Вот и пусть поделят власть между собой — как та же Австро-Венгрия, к примеру.

— Я понял твою мысль, — поморщился царь, — но вряд ли из нее получится что-либо путное… евреи не согласятся, потому что хотят получить Палестину, а поляки — потому что… потому что они поляки. Но предложить это на каком-либо международном конгрессе — почему бы и нет… а у нас впереди Вена и Франц-Иосиф Первый, лучше на эту тему дай мне какой-нибудь умный совет.

— Хорошо… — Георгий тяжело вздохнул, допил чашку чая и выдал требуемое, — а давай тогда и Франца-Иосифа в эту схему добавим…

— Это как? — сдвинул брови царь, — выражайся яснее.

— Пусть хотя бы создадут автономию на своих польских землях, — предложил Георгий, — причем отдельно для поляков, отдельно для евреев. С тесными связями с нашими поляками и евреями. Германию тоже можно бы подключить на последнем этапе.

— Мысль интересная, но боюсь, что тоже непроходная, — тут же ответил ему Александр, — Ни Франц-Иосиф, ни Вильгельм на такую схему не пойдут. Никогда и ни за что.

— Я тебя понял, папа, — улыбнулся Георгий, — тогда держи еще один мудрый совет… у Франца-Иосифа же сейчас имеется соглашение с немцами и итальянцами, как уж оно называется-то…

— Тройственный союз, — напомнил ему Александр.

— Правильно, Тройственный — а у нас есть договор с французами примерно на эту тему… и к нему очень хочет присоединиться Англия, так?

— Да, со стороны королевы Виктории было такое зондирование, — признался царь, — пока мы не сказали ни да, ни нет.

— Так вот… — продолжил Георгий, глядя одним глазом в окно, за которым промелькнуло название Оломоуц, — Англия с Францией далеко, а немцы и австрийцы рядом с нами — мое личное мнение состоит в том, чтобы дружить с более близкими соседями, а дальних лучше держать на расстоянии.

— Не всегда так получается, сын, — рассудительно отвечал ему монарх, — ты же не хуже меня знаешь, что самые напряженные отношения обычно у близких людей… у брата с братом, у сына с отцом, и у ближайших соседей тоже. А с теми, кто далеко, обычно все хорошо складывается, потому что делить в общем и целом с ними нечего.

— Это тоже верно, — чуть подумав, ответил Георгий, — однако дальние соседи запросто могут стравить тебя с близкими, просто для того, чтобы потом погреться и повытаскивать каштаны из огня.

— Что конкретно ты предлагаешь? — поставил царь вопрос ребром.

— Присоединиться к Тройственному союзу, вот что, — бухнул свое предложение сын, — и пусть немцы потом выясняют отношения с Англией и Францией — у них же там много взаимных претензий накопилось… а мы в сторонке постоим, нам передел мира не нужен, в отличие от них… в самом крайнем случае поможем немцам оружием и парой полков живой силы.

— Тогда придется разрывать контакты с Францией, — с заметной задержкой отреагировал Александр, — а у нас экономика завязана на их кредиты примерно на треть… если не больше.

— Зачем разрывать… разрывать ничего не надо, — уверенно парировал Георгий, — но и в более тесные взаимоотношения вступать не следует. И уж тем более Англию лучше держать на длинном поводке, помня о ее роли в Крымской кампании.

— А ты повзрослел, — с теплотой в голосе отвечал ему царь, — и поумнел… что не может не радовать. Послушай тогда мой вариант разрешения польского вопроса — может какие-то дельные мысли подкинешь…

А за окном тем временем мелькали чешские деревушки, нарядные домики с оранжевой черепицей и стада коров с колокольчиками на шеях.